Почти в каждой русской деревне был свой дурак. Нет, дурачок. Тихий, безвредный сумасшедший, над которым потешались и, в то же время, жалели коего окружающие. В этом, раскинувшемся среди донских степей, хуторе тоже был такой. Конечно, это был не деревенский дурачок, а хуторской. Правда, сущность от этого не меняется. Звали его Муся. Нет, по паспорту (если он только был, в чем сильно сомневаемся) его звали совсем не так. Только это официальное имя было известно весьма ограниченному кругу лиц. Остальные же предпочитали это короткое имя – Муся. Почему? Да вряд ли сейчас кому-то это известно.
Наш герой родился и рос в большой, даже можно сказать, огромной семье Шаровых. Впрочем, у всех детей (а их было примерно одиннадцать) были разные фамилии. Их мать, Надежда, только официально выходила замуж раза четыре. А фактически – кто ж это может сосчитать! Муся был средненький. Своего отца он не помнил. Говорят, он ушел, когда ему было года два. Только был ли он отцом пацана? На этот вопрос, наверное, не могла бы ответить и мать. Друзей (мужского пола) у нее было столько, сколько приходили в ее дом с очередной порцией спиртного.
У Муси были дефекты речи – он не выговаривал почти треть букв алфавита. Да и откуда бы речь была правильной, когда фактически с ним никто и не разговаривал. А он с трудом обучился этому искусству годам этак к пяти. Таких же больших усилий далось и обучение в школе. В десять лет его под конвоем местного участкового привели в первый класс. Переступить порог второго тринадцатилетний пацан так и не смог. В школе он выучил две буквы: «больсую и маленькую». А вот в деньгах разбираться почему-то так и не смог. Обычно люди даже с самым низким интеллектом легко считают хрустящие бумажки. Ярко выраженный дебил вреда никому в хуторе не причинял. Он охотно откликался на все просьбы помочь по хозяйству. Копал огороды, рубил дрова, таскал уголь… Получив за работу угощение и немного денег, Муся шел в магазин, где покупал спиртное. Выпив, ложился спать где-нибудь в бурьянах. Впрочем, он и ночевал то в копне, то в колхозном сарае. Это уже с приходом капитализма, когда развалились совхозы и колхозы, он зимой стал ночевать в родном доме – на чердаке, рядом с трубой. В комнаты его не пускали – слишком уж густой запах шел.
Семья Шаровых сменила несколько мест жительства. Она переходила из одного дома в другой. Поддерживать жилище семья не привыкла и когда дом разваливался, то сельсовет переселял ее в другой пустующий, благо таких в хуторе становилось все больше и больше. Последний дом был как подарок – большой, рассчитанный на две семьи. В сельсовете посчитали, что это будет как раз для многодетных. Однако Шаровы распорядились по-своему. В одной двухкомнатной половине они жили сами, а другую, после того, стопили полы и остальное дерево, использовали под туалет.
Многодетная мать Надежда на всех детей имела документы. Потому, как только по ним в собесе выплачивали детские. А это был основной источник существования. Но не единственный. В общий котел шли и деньги, заработанные Мусей. Естественно, оставшиеся после покупки им выпивки. Обыскивание его карманов при возвращении домой стало привычным для Шаровых ритуалом. Впрочем, никто из детей от труда не отлынивал. В колхозные времена всех пристраивали куда-нибудь. С началом капитализма Шаровым пришлось трудоустраиваться самим. Девчачья половина семьи, начиная с тринадцати лет, ударно работала на трассе. В смысле, обслуживала проезжающих дальнобойщиков. Подростки и юноши успешно собирали металлолом. А когда он закончился, стали воровать по мелочам на одном конце хутора, а продавать на другом.
Знаменательных событий в жизни Муси было не так много. Их можно было бы пересчитать по пальцам, если бы он умел это делать. Первым таким событием была конфетка, полученная от участкового тогда еще милиции. В то время Муся третий год старательно учился в первом классе. После второго урока он нашел «жирный чинарик» и пошел докурить его в колхозный сарай. Тут его и спугнул проходящий мимо агроном. Муся впопыхах бросил окурок в лежащее сено и сбежал. Через некоторое время он увидел столб дыма, а потом и пламя, вырывающееся из сарая. Муся пробежал мимо несущихся на пожар колхозников и спрятался под кроватью в своем доме. Здесь его и нашел участковый. Попытки заставить поджигателя вылезти из укрытия не увенчались успехом. Тогда-то участковый вытащил из кармана конфетку и помахал ею перед Мусиным носом. Тот из-под кровати вылез, схватил приманку и засунул в рот не разворачивая. Что было потом, лучше не вспоминать.
Второе запомнившееся ему событие – торжественное вручение награды матери-героини. Говорили, что вручать Надежде Шаровой медаль приедут из области, чуть ли не сам губернатор. Но, то ли непролазная грязь, именуемая дорогой, между хутором и ближайшим городом Шахты, то ли недосуг не позволил главе области приехать лично. Взамен он послал какого-то чиновника, не самого высокого ранга. Но уж областные и сельсоветовские власти приехали в полном составе. Толстенький чиновник, обильно потея в своем парадном костюме, вручил Надежде блестящий кругляш, потряс руку и произнес краткую прочувственную речь, призывая всех собравшихся полюбоваться на Надежду, которая «есть надежда всей России на то, что наконец-таки разрешится демографический кризис». Толстячок промямлил еще о том, что эти «прекрасные детки наконец-таки построят достойную жизнь, которая совсем не за горами для всех россиян». Впрочем, Мусе запомнились не сами торжества, а приготовление к ним. Бригада строителей споро побелила снаружи и поклеила внутри обои. Привезли кое-какую почти новую мебель, посуду. Под руководством сельсоветовской секретарки местные бабы приготовили обед – борщ, котлеты, салат и даже компот. Местный участковый прохаживался в это время перед выстроенными по ранжиру Шаровыми и, помахивая резиновой дубинкой, доходчиво, на русском матерном, объяснял, как себя вести в присутствии начальства. «И не вздумайте жрать без команды и одежу пачкать!» После торжества Муся съел три тарелки борща и целых пять котлет. На салат и компот места уже не осталось. Потом он долго мучался болями в животе. Ну что это по сравнению со вкусом настоящей пищи! А третье событие… Да какое там событие! Это была Катастрофа! Последний день привычного мира.
Когда на выцветшем от жары донском небе полыхнуло стотысячесолнцево сначала над Ростовом, а потом – Волгодонском, затем бабахнуло с двух сторон громче самого громкого грома, Муся занимался чисткой навоза из бабы Шуриного сарая. Широко раскрыв рот, он посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую. Что это было? В его скудном уме такие явления просто не находили объяснений. Выскочившая из дома баба Шура перекрестилась и заорала на всю округу: «Ой, да что же это деется? И телевизер вырубился, и радива не говорит! Неужто чрезвычайная ситуация какая-то?» А вскоре все разъяснилось. Кто-то поймал сигнал шахтинского радио и рассказал хуторянам, что ядерные бомбы сброшены и на Москву, и на Ростов, и на Волгодонск. За остальную страну не знали и на этом радио. Вскоре до хуторян дошло, что они остались совсем без власти. Звонки в район были безрезультатны. А раз нет власти, значит, ее надо брать в свои руки.
Хуторская революция, как и всегда в таких случаях бывает, привела к власти не самых умных, а самых крикливых и наглых. А такими здесь были только Шаровы. Над клубом, который теперь стал управой, вывесили флаг, выцветшую майку одного из старших сыновей Надежды – Василия. Он же и стал главой управы. Целый день Василий наводил порядок в своем кабинете, диктовал секретарше декреты и указы, а под вечер вусмерть упился. До этого его меньшие братья – новоявленные полицейские – реквизировали в хуторе весь самогон, а заодно и оружие. На следующий день хуторская власть продолжила дегустацию изъятого спиртного. Застолье возглавлял глава управы Василий. На время он позабыл о законотворчестве.
Через три дня самогон закончился. Закончились и продукты. Началась экспроприация экспроприаторов. Экспроприаторов в хуторе было всего лишь двое. Оба фермеры. Было еще десять мужчин работоспособного возраста. Остальные селяне – пенсионеры да инвалиды. Ну ребятни еще немножко. Все по своим домам сидят, нос на улицу не кажут. Куда там против хорошо организованных и сплоченных Шаровых выступишь?
Власть тем временем все больше наглела. Выпив все запасы, она приказала двум бабам срочно заняться изготовлением самогона. Зверский аппетит Шаровых от обильных возлияний возрос до небывалых высот. Съев все кур и уток в хуторе, они приступили к свиньям. На очереди были коровы.
Муся как-то выпал из обоймы своих родственников. Должности ему при новой власти, по причине полнейшего дибилизма, не досталось. Никто его уже не нанимал управляться по хозяйству. Два дня он голодал. А потом решился. Пробрался в помещение новой управы и стащил со стола кусок чего-то съестного, забился в угол и стал есть. И надо же было такому случиться, что на тот кусок положил глаз уже изрядно пьяный Василий.
- Кто сожрал мое? – заорал тот дурным голосом. – Только что здесь лежало!
Братья повскакивали с мест, хватаясь за благо приобретенное оружие. Тут они и увидели в углу жующего и давящегося Мусю.
- Ах ты, сволочь! Как ты посмел у самого господина главы управы кусок спереть?
Схватив бедного дурачка под руки, они выдрали у него из зубов изрядно обглоданную кость, причем с такой силой, что вместе с ней изо рта вылетело и несколько зубов. А чтобы до Муси дошло, ему так намяли бока, что треснуло одно ребро, а на лице стали расцветать синяки.
Муся бежал из хутора, не зная куда. Пока хватало сил и шевелились ноги. Потом он упал на нагретую за день землю и долго не мог отдышаться. Болело все: треснутые ребра, разбитое лицо. Сердце заходилось и легкие полыхали огнем. Страшно хотелось пить. Только где здесь, посреди степи, найдешь воду? У себя в хуторе он знал все колодцы и роднички. А тут… Муся не имел понятия, где он находился. Так далеко он никогда не забирался. Забывшись, он пролежал часа полтора. Ночной холод несколько успокоил истерзанное тело. Однако пить хотелось все больше и больше. И Муся побрел дальше. Вскоре он наткнулся на забор из колючей проволоки. Муся знал – где забор, там и люди. А где люди, там и вода. Искать калитку он не стал: просто поднырнул под колючку. И тут увидел впереди мерцающий огонек.
Старший прапорщик Евгений Филимонов второй день честно выполнял свой долг по охране склада НЗ в одиночестве. В день Катастрофы он был на складе в качестве начальника караула. Кроме него, там были три зеленых солдатика, у которых еще не переварились домашние пирожки. И два деда-дембеля. Поняв, что произошло в мире, дембеля бросили свои посты и полезли в склад искать хранящийся там якобы спирт. Старший прапорщик, которому годы службы намертво вбили устав караульной службы, попытался противостоять преступному поползновению. Дембеля схватились за автоматы. Дальнейшего Филимонов вспомнить не мог. Когда с глаз схлынула кровавая пелена, он почувствовал, что лежит на земле с огнестрельной раной в ноге. Вокруг в живописных позах валялись трупы солдат. Старший прапорщик, как смог, обработал свою рану. К счастью, она оказалась совсем пустяшной. Пуля пробила икру навылет, не зацепив кость. Все бы хорошо, но только на складе он остался один. В первый же день Евгений нашел все-таки спирт, напился и отрубился. На второй все повторилось снова. А на третий, подволакивая раненую ногу, он стащил уже распухшие трупы в овраг и засыпал их землей. Больше пить он не стал. Надо было как-то налаживать свою одинокую жизнь. Теперь он сидел в караулке, освещенной пламенем одинокой свечи и пил крепко заваренный чай.
Начальник караула. Или бывший? Он еще никак не мог разобраться в этом. Да и в том, стоит ли выполнять свой долг перед Родиной, или пора забирать у нее накопившиеся за годы службы долги. Как ни странно, горячий чай остуживал голову, наводил порядок в извилинах. «А ну ее все! Буду жить как захочу! Начальства нет! Я тут теперь самый главный начальник! А, может, и не только здесь. Интересно, остался ли кто-нибудь живой на всем земном шаре? А, впрочем, что мне до них, других! Жратвы валом, одежды – тоже! Живи не тужи!» И тут обостренный от тишины и одиночества звук вывел его из размышлений. Во дворе, на охраняемом объекте, кто-то ходил. Да какой там ходил! Громко топал, как разбуженный среди зимы медведь! Рука инстинктивно потянулась за автоматом. Клацнул затвор, щелкнул предохранитель. Левой рукой распахнул дверь, откат направо, «Стой! Кто идет?», мгновенно переместился. И тут проглянувшая из-за туч луна тускло осветила пространство. В нескольких шагах от принявшего положение для стрельбы лежа Филимонова стоял человек сугубо гражданской наружности с глупой улыбкой на лице.
- Это я! Муся!
Старший прапорщик еще раз сменил позицию и командирским голосом приказал:
- Оружие на землю! Два шага вперед!
- Я Муся!
- Слышал уже! С тобой кто есть?
- Не-а-а!
Филимонов все же добился, чтобы Муся лег лицом в землю, а потом оббежал по кругу, выискивая возможных сообщников. Человек, называвшийся Мусей, был один.
- Ну заходи, раз Муся! Откуда приперся? Кто такой, документы?
Из невразумительных ответов старшему прапорщику удалось нарисовать предполагаемую картину произошедшего с Мусей.
- А потом они меня выгнали! – тщательно выскребывая опустевшую банку из-под сгущенки, закончил свой рассказ хуторской дебил. – А еще такая у вас есть? Вкусная-я-я!
- Ты теперь будешь у меня караульным. Ставлю тебя на довольствие. Будешь добросовестно нести службу, будешь получать сгущенку. Ферштейн?
Старший прапорщик Филимонов иногда в хорошем расположении духа любил показать свои лингвистические способности – ввернуть несколько иностранных слов. Причем на разных языках. Больше всего он знал немецкий. Кроме «ферштейн» он еще знал «Гитлер капут!» и «хенде хох!» Однако познания на этом не заканчивались. Считая себя полиглотом, Филимонов выучил английские фразы «стенд ап!», «плиз» и «окей». Еще он употреблял совсем уж экзотические «квинто» и «бонжур». Впрочем, его новый товарищ и подчиненный в языках не блистал. Он-то и на русском с трудом разговаривал.
Оптимизм старшего прапорщика Филимонова бесследно пропал уже на третьи сутки пребывания в вверенном ему гарнизоне рядового Муси. Переодевание в военную форму выправки тому не добавило. Строевые упражнения на плацу закончились полным крахом. Ну не мог Муся отличить правую ногу от левой! Стараясь ходить строевым, он громко топал и беспорядочно размахивал руками.
- Твой шаг можно сравнить с походкой беременного носорога в пустыне Сахара во время цветения кактусов!
Впрочем, Филимонов не был уверен, что в Сахаре цветут кактусы, а носороги (беременные!) ходят строем. Но эта фраза раньше придавала ему вес в глазах солдат и заставляла последних более тщательно относится к строевой подготовке.
На третий день старший прапорщик Филимонов объявил о своем решении «демобилизовать Мусю на гражданку» и, вручив ему вещмешок с некоторым количеством тушенки, сгущенки и иных консервов, показал направление дальнейшего движения. И пошел наш дебил обратно к себе в хутор. Но теперь он был уверен в том, что братья больше его выгонять не будут. Как же! Он нес банки с такой вкуснятиной – сгущенкой!
После того, как Мусю изгнали из хутора, там совсем дела пошли плохо. Для простых хуторян. Братья Шаровы вместе с примкнувшими к ним двумя бывшими уголовниками стали творить настоящий беспредел. Решили они установить зоновские порядки. Подстрекал их к этому Сенька по кличке Бычий Цепень. На своем счету этот кругломордый тридцатилетний мужчина имел уже три ходки в зону. И хотя там он выше шестерки не поднимался, но на хуторе представлялся чуть ли не вором в законе. Двое Шаровых тоже были судимы. Василий полтора года кантовался на поселении, средний, Михаил – имел условный срок. Еще двое братьев отсидели по несколько суток за мелкое хулиганство. Естественно, что предложение Бычьего Цепня им пришлось по душе. После памятной пьянки, слегка протрезвев, новая власть согнала всех жителей хутора на площадь перед клубом. Разговорчивый Василий, единственный из всех Шаровых, окончивших среднюю школу, вовсю практиковался в красноречии:
- Дорогие мои, сограждане! Вы же видите, как мы, взвалив на себя тяжкое бремя власти, заботимся о вас, наших милых хуторянах! Видим, что бьетесь вы на своих дворах и огородах без продыху! А потому, ночь не спавши, придумали вам облегчение сделать! Сегодня давайте соберем весь скот, у кого какой есть, в бывший колхозный сарай. Там мы обеспечим охрану. И пригляд будет, и управляться легче. По очереди будете за животиной ухаживать!
Однако хуторяне по новой идти в колхоз после нескольких лет свободной жизни большого желания не имели. Особенно противились два фермера, имевшиеся здесь. Со всех сторон послышались возмущенные крики. Кто-то даже стал призывать свергнуть власть. Особенно рьяно выкрикивал обидные для Шаровых слова фермер Александр Лисиков.
Такого новая власть терпеть не могла. Троих бунтарей скрутили и за неимением тюрьмы посадили в котельную под клубом. Оставшиеся на площади притихли и стали более «благосклонней» внимать словам главаря бандитов.
Увидев, что ситуация переломилась в их сторону, Михаил Шаров сбегал за заначкой и стал угощать расположившихся на ступеньках клуба братьев вместе с их сподвижниками. Опростав стакан самогонки, глава управы почувствовал, что душа требует праздника.
- Ну раз все мы решили и все согласны. А кто не согласен – пока отдыхает в котельной. Устроим небольшой праздник. Сейчас девки покажут нам стриптиз!
Девки, младшей из которых было пятьдесят с большим хвостиком, участвовать в представлении наотрез отказались. Шустрая Громиха подбежала к сидевшей на ступеньках клуба Надежде Шаровой:
- Наденька! Дай же окорот своим сынкам! Что ж, они, охальники, делают?
Шарова, услышав свое имя, подняла глаза, мутно глядя перед собой. Ее голова, тяжелая от выпитого самогона, не могла долго находиться в вертикальном положении. И вскоре безвольно упала набок. А через минуту и тело повалилось на ступеньки.
Принявшие еще по стакану самогонки бандиты развеселились, стали бегать за хуторянками и срывать с них одежду. Тут уж и деды, ранее безропотно стоящие на площади, возмутились. Кто схватил камень, кто выломал палку. Бунт развеселил новую власть. Быстренько утихомирив стариков, она затолкала всех в зрительный зал. И подперли дверь толстым бревном. Когда-то, еще в советское время, здесь показывали кинофильмы. Стулья с откидными сидениями так и остались стоять здесь. Уже при демократах зал использовали для проведения всяких собраний и встреч с начальством разного уровня.
Утомившись от проделанной работы, представители новой власти решили отдохнуть. А отдыха без изрядного возлияния бандиты не представляли. Василий, собрав компанию за столом, закрыл клуб изнутри на замок, а ключ положил в карман. Пьянка, как обычно, продлилась далеко за полночь. Михаил Шаров, как менее стойкий, решился отделиться от компании. Чтобы далеко не идти, на отдых он расположился в комнате библиотеки. Набросав подшивки газет, он улегся на них. Бледная луна, заглядывающая через окно, осветила портрет Льва Толстого, который висел как раз над импровизированной лежанкой. Михаил, увидев задумчивый взгляд классика, решил, что будет с его стороны человечней, если он нальет тому мужику с портрета. Осуществить задуманное никак не удавалось. Крепчайшая самогонка проливалась мимо рта Льва Николаевича, текла по стене и пропитывала лежащие на полу газеты. Утомившись, Михаил улегся на газеты и раскурил «Парламент». Раньше он дороже «Примы» сигарет не курил. Но теперь, при новой власти, меньшего, чем «Парламент», позволить себе не мог. Выпитое приятно покачивалось в голове. Волны убаюкивали. Вскоре тлеющая сигарета выпала из руки прямо на газеты, смоченные самогоном.
Первыми запах гари почувствовали пленники в зрительном зале. Старики и старухи стали стучаться в дверь, пытались открыть ее. Только это оказалось бесполезной затеей. Дверь была крепкая, из настоящего дерева, а не опилок. Подпирающее бревно своротить даже дружными усилиями всех находившихся в зале не удавалось. Спящие в другой комнате бандиты проснулись, когда уже весь клуб охватило огнем. Они стали метаться по зданию, но дверь была замкнута, а на окнах стояли крепкие решетки. Никто не выжил после этого пожара. Даже запертые в котельной фермеры отравились угарным газом.
Муся бодро вошел в хутор. Еще с окраины он начал громко орать, извещая о своем прибытии. Тишина сначала никак не встревожила его.
- Я сгущенку вам принес! Во сколько! Одна баночка и еще одна! Много тут! Вкусная-я-я!
Подойдя к клубу, а вернее, к тому, что осталось от него после пожара, Муся заволновался.
- Ну где же вы? Я же пришел! Я сгущенку принес!
По мутному небу, со стороны Волгодонска, медленно плыли тяжелые грозовые тучи, наполненные смертельно ядовитой влагой и радиоактивным пеплом…