О жизнедеятельности бывшего секретаря Обкома КПСС ЧИАССР Магомеда Измаиловича Абубакарова
СТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ
О массовом выселении чеченцев с родных мест 23 февраля 1944 года написано немало, но тема эта для изучения, воспоминаниях останется навсегда в памяти чеченского народа. Сегодня многие сравнивают, что лучше война или массовое выселение. Однозначного ответа на этот вопрос ответить очень трудно, так как любое из этих мероприятий есть жестокий геноцид целого этноса в большой политике. Любой случай, эпизод, любая мельчайшая деталь из рассказов старожилов имеет огромную историческую ценность для изучения историками тему о массовом уничтожении целого народа, иначе и не скажешь. И вот очередной эпизод из жизни выдающего чеченского политика своего времени бывшего секретаря Чечено-Ингушского Обкома партии мы расскажем из его слов:
- 6 марта 1944 года спецпереселенцев привезли на станцию Фрунзе, оттуда нас привезли до Лебединовки. Машин тогда не было и на повозках запряженных лошадьми, людей развозили по разным населённым пунктам: Ворошилова, Первомайское и так далее. Часть людей осталось в Лебединовке, в том числе и наша семья.
Распределяли кого, куда по разным семьям, в основном это были русские семьи. Никто к себе переселенцев принимать не хотел, все возмущались с криками: - уходите отсюда, бандиты; враги народа. Но вместе с тем властные структуры свои функции выполняли и заставляли смириться с решением партии.
Где-то семей сто распределили, а пятьдесят семьей остались без крова. Так власти решили их разместить в конюшнях. Вывели оттуда лошадей, очистили от навоза, постелили солому и там исключительно в антисанитарных условиях люди жили. Вдобавок ко всему, соломенная крыша протекала, не было туалета и прямо там по углам организовывали отхожие места, которые убирались по утрам. Одним словом людей устроили как животных, кормили какой-то баландой, чтобы не дохли.
Через определённое время, по какой причине так и не выяснили, но конюшню эту подожгли. То ли, это сделал кто-то умышленно, или кто в конюшне самой по неосторожности чиркнул спичкой, но пожар тушили всем миром кто, чем мог. Вместе с тем сгорело заживо человек десять, их спасти не удалось. Затем всё-таки властям удалось и этих людей кого куда расселить.
Прошло дней десять, как обустроились, если так можно выразиться, и после этого стали создаваться полеводческие бригады, для работы на полях. В нашей бригаде было 120 человек из нас спецпереселенцев, плюс трактористы и другие работники, а основном это были русские, насчитывалось всего 150 человек. Наш колхоз назывался именем Чапаева в селе Лебединовка. За бригадой было закреплено 5000 га пашни под пшеницу, сахарную свеклу. Нам в день удавалось обрабатывать 120-130 га пашни. Времена были очень тяжёлые, люди были настолько голодные, что многие еле передвигались. Два раза в день кормили. В огромном чане на шесть ведер воды добавляли два ведра муки и варили, получалась такая баланда и не каша, и не суп. При раздаче еды организовывалась огромная очередь, меня как младшего и владеющего немного русским языком поставили в помощь на раздачу.
В очереди стояли разные люди, женщины, дети, старики. Кроме того много было в одной массе и бывших руководителей Чечено-Ингушской АССР разных звеньев. Помню случай такой, как в очереди стоял бывший военком Гудермеского района, обессиленный он еле стоял на ногах в военной форме, но без погон. Погоны звания капитана были сорваны органами власти во время депортации, родом он был из Бачи-Юрта. Так вот он подошёл ко мне и говорит:
- Магомед, мне неудобно в этой очереди стоять, так как здесь все стоят в очереди одни женщины, многие меня знают по Гудермесу, может быть, пропустишь без очереди?
- Знаешь, здесь все равны, тем более твоя власть на этом закончилась, - ответил я, - лучше будет, если ты, как и все простоишь в очереди, и получишь свою порцию, иначе можешь очередь потерять, и остаться без пайка.
Прошел месяц, как люди работали в этих нечеловеческих условиях, но вместе с тем стали и адаптироваться с новыми жизненными условиями. У нас кухаркой была тучная такая русская женщина, которая с людьми обращалась, как с животными, ходила вечно грязная и постоянно говорила с людьми на повешенном тоне. Вскоре её убрали от нас и меня поставили учетчиком. Я контролировал, практически всё, поступление продуктов и их расход. Затем после работы, брал двухметровую сажу и принимал работу у тружеников, кто, сколько вспахал, прополол и так далее. Бригадиром у нас был некто Тим Дамая, очень сильно заикался и каждый раз, когда он приходил ко мне, всегда задавал один и тот же вопрос: - Магомед, как идут дела в бригаде? Я отвечал, что всё нормально и на этом наше общение заканчивалось. Он садился на коня и уезжал, как бы за продуктами, а к вечеру возвращался, но обычно всегда уже пьяный. Всю работу он мне полностью доверял, так как я выполнял свои обязанности образцово, а кухаркой я поставил свою сестру Заман.
Когда наступила долгожданная весна с обилием зелени, то суп начали варить с добавлением туда разной зелени и особенно крапивы, что давало определённую разнообразность еды и прилив сил.
Время шло, поспела пшеница, созрела свекла. Председателем колхоза был у нас в то время некий Завгородный. Так вот его забрали на четыре месяца в армию, как бы на переподготовку, а дома семья у него была: жена и четверо детей. Вот произошёл такой случай. Когда созрела пшеница, многие украдкой подползали к полям и ели эту почти созревшую пшеницу. Охраняли, конечно, очень сильно. Если кто-либо попадался, то охранники сильно избивали виновников, некоторых арестовывали, как вредителей народного добра.
В один день я, как учетчик и двое охранников верхом на конях, объезжали поля и на одном из участков наткнулись на семью председателя колхоза, они ели пшеницу. Охранники тут же собрались, чтобы выполнить свою «грязную» работу, но я их остановил. Перепуганная женщина была настолько перепугана, что не могла ничего сказать, кроме как умоляла не избивать детей. Я не дал их тронуть, всю ответственность взял на себя, убедил охранников, что с их стороны это больше не повторится. Кроме того попросил, чтобы этот инцидент остался в тайне от их руководства, те дали слово и, как потом выяснилось, слово сдержали.
Через некоторое время приехал домой председатель и в первую очередь пришёл ко мне со словами благодарности. Вот такие времена были, что, даже не смотря на то, каких ты рангов и сословий, уступок и снисхождений не было никому.
Уборочная страда также охранялось ещё сильнее, чем обычно органами власти, люди не смели утолить свой голод, потому что боялись, так как был приказ за воровство наказывать вплоть до тюремного заключения, а то могли открыть огонь на поражение. Человеческая жизнь в то время для властных структур не имело никакой ценности, горсть пшеницы, как народное достояние стоило больше жизни.
Началась уборочная страда и вот по партийному поручению весовщиком был некий Яков Полянский – завуч местной школы. Он как-то у меня спросил, откуда я знаю русский язык, вообще грамоту. Ему я объяснил, что закончил дома 7 классов в Курчалоевской школе и из 15 предметов все с оценкой «отлично», так часто беседуя, мы сдружились. Он оказался вдобавок и ярым шахматистом – чемпионом Фрунзенской области по этому виду, научил меня тоже играть, и поэтому вместе приходилось проводить много времени. Как-то сидим и разговариваем, он мне и говорит:
- Магомед ты, что всю жизнь собираешься так учётчиком и работать? Почему бы тебе не продолжить дальше учиться, тебе нельзя останавливаться на 7 классах?
- Как я могу учиться, когда у меня такая большая семья, - ответил я.
В то время старший брат Абу-Хаджи у нас умер там. Ему когда вырвали больной зуб, то произошло заражение, и он скончался. Я остался тогда главой в нашей семье: мать Шуу и три сестры.
Во всем Ворошиловском районе, только в селе Лебединовка была средняя школа, вот я там и продолжил учёбу. Написал диктант и после проверки он оказался почти красным, столько ошибок, так как прошло почти три года и, конечно, многое забыл. Вместе с тем меня зачислили в школу, и я стал учиться. В классе нас было 18 человек: 12 девушек и 6 мальчиков. Все ребята были русские и украинцы, я один только среди них оказался нерусским. Весь класс стал смеяться надо мной после каждого моего слова, я терпел, хотя самолюбие задевало сильно. Вместе с тем терпению моему пришёл конец и где то через неделю я перестал ходить в школу.
Мы жили в то время по улице Такмакская и через три дома от нас жил тот самый Полянский. Как только он узнал, что я не хожу в школу, то пришёл к нам в дом и у нас состоялся неприятный разговор.
- Ты почему не ходишь в школу? – спросил он меня напрямую.
- Да я заболел и поэтому остался дома.
- Трус, самый настоящий трус, - стал возмущаться учитель, - я всё понимал и взял тебя, надеясь, что ты настоящий кавказец, мужчина, а ты оказался таким «слабаком». Не надо мне лгать, я знаю, что ты говоришь неправду, что случилось?
Тогда мне стало действительно неудобно, и пришлось, на самом деле, рассказать всё как есть.
- Поймите меня правильно, но мне кажется, что у меня ничего не получится, - стал объяснять я. – В классе после каждого моего слова надо мной смеются, да и диктант я написал, что одни ошибки.
- Так я всё понял. Завтра в восемь утра я жду тебя в школе. Быть обязательно я разберусь. Ясно?
- Хорошо, я обязательно приду, - ответил я, обнадёживая учителя.
На второй день, я, как и обещал, был в школе. Он собрал всех учителей, учеников с которыми я учился, директора школы и провёл такое внеочередное собрание.
- Вы что себе позволяете? - стал выступать он, - как вам не стыдно? Нет, чтобы помочь ему, а вы высмеиваете его. Единственный среди вас ученик из национальных меньшинств. Ещё не доказана вина, в чём их народ обвиняют, тем более детей. Мы должны наоборот ценить их, что такое они пережили. Если ещё раз я узнаю или услышу, что подобное повторится по отношению к Магомеду, на меня не обижайтесь. Не посмотрю ни на что: ни на нехватку кадров; ни на нехватку учеников в школе. Приму самые жесткие меры.
Все слушали задумчиво с опущенными головами, в том числе и директор школы: был такой Фетисов, без ноги – ветеран войны. После этого случая, мне действительно, стало легче учиться, и восемь классов я закончил на тройки и четвёрки. Девятый и особенно десятый класс я закончил хорошистом без единой тройки. Был признан одним из лучших учеников в школе. Особенно запомнился момент, как после того, когда мы написали сочинение, то учительница объявила всем результат моего выпускного сочинения на тему «Война и мир» Л.Н.Толстого.
- Смотрите, хочу, чтобы вы все увидели и услышали, - заявила она, - сочинение Магомеда признана самой лучшей работой. Того Магомеда, которого вы высмеивали в восьмом классе. Сочинение написано без единой ошибки на тринадцати листах с оценкой, соответственно на «пять». Магомед, мы гордимся тобой, ты доказал всем обратное тому, над чем смеялись, - молодец.
Мне было это приятно слышать и я был горд, что сумел всем доказать, что мы на самом деле не какое-то «быдло», а такие же люди как и все. Если дать нам возможность наравне со всеми учиться, работать и так далее, то мы можем также быть не то что наравне, но и в первых рядах общества.
Не могу сказать, что мне всё доставалось легко. Нет, конечно, целеустремлённо, проявляя огромную усидчивость, чтобы ни от кого не отставать и не зависеть, я добивался результатов. Учился при каждом удобном случае, когда как мои сверстники на улице играли, я учился. Залезал, порой на чердак, чтобы мне не мешали и там читал.
Далее я поступил в Киргизский сельскохозяйственный институт им. К.И.Скрябина в 1948 году на ветеринарный факультет. Поступали триста абитуриентов на семьдесят пять мест, и я прошёл. В то время было развито животноводство, и специальность ветеринара была одной из самых почётных и значимых. Выбор специальности мною был сделан правильным.
После окончания института в 1953 году меня направили в Кантский район. Я был первый чеченец, который получил в то время высшее образование. Об этом многие могли только мечтать, думаю, мне повезло тем, что я не боялся работы и, это замечали взрослые, в том числе и Полянский Яков. Видимо, этим я к себе располагал, и этим определялась моя судьба в те трудные для нашего народа времена.
Начал трудовую деятельность с заведующего ветеринарным участком, а через полгода был назначен главным врачом Кантского МТС. Там же в 1955 году я вступил в ряды Коммунистической партии, до этого был комсомольцем. Секретарём партийной организации был в то время некий Горбатов Сергей Петрович, который сразу же назначил меня своим заместителем.
Кстати там же сложилась и моя семейная жизнь. В Кантский МТС входил колхоз «Иссык-Ата», где находился ветеринарный участок, который обслуживал двенадцать хуторов. Живописное место в горах и курортная зона, при каждом посещении мне напоминало родной Кавказ. Подолгу службы мне приходилось ездить по участкам, и там я заметил активную и красивую девушку по имени Асет. Она работала там после окончания медицинского техникума акушеркой и заведующей медицинским пунктом. Это была большая татарская семья, которая жила там испокон веков. У неё было пять братьев, трое погибли на войне, несколько сестёр. Мать её была мать-героиня, которая пользовалась большим уважением в районе, что отправила на фронт столько бойцов и некоторых не дождалась, была исключительно верующей мусульманкой. Она приехала позже к нам и также пользовалась большим уважением у всех наших сельчан, особенно родственников. В общем, не без её принципиального согласия в 1954 году мы поженились.
Дела у меня шли не плохо, я пользовался огромным уважением коллектива, большого коллектива МТС того времени с развитым животноводством: одних овец - пятьсот тысяча голов; КРС – сто двадцать тысяча голов; лошадей около пяти тысяча голов. Одним словом работы хватало. В то время имел трёхкомнатную квартиру, садовый участок, выделенный как главному специалисту. Казалось только, как в народе говорят: «Дела пошли в гору», - как ко мне приехал дядя Обуха.
- Магомед, нам дали разрешение вернуться на родину, там в Москве. Ты об этом лучше меня знаешь. Так вот собирайся, примерно через десять дней уезжаем.
Для меня это в то время было, как у боксёров говорят: - удар ниже пояса. Сказать, что я не поеду, это было исключено. Оттянуть хотя бы немного времени, это ещё было возможно, как мне казалось.
- Ваша , вы езжайте, а я потом позже приеду, - сказал я единственную мысль, которую можно было высказать.
- Нет, это не обсуждается, поедем все вместе, - четко без права иначе думать, заявил дядя.
Ничего не оставалось делать, как собраться и ехать. Дабы убедиться, что я собрался к поездке, он ещё раз приехал перед самым уездом.
Тем не менее, 22 октября мы выехали и 7 ноября мы приехали на станцию Гудермес в 1957 году.
По дороге, когда ехали, то в поезде получился небольшой инцидент. Молодежь чеченская, на радостях, что едут домой с лихвой веселилась в поезде, многие не просыхая, пили водку, а кто вино.
Мы ехали в шестом вагоне, а они в седьмом, то есть это была определённая компания. Так вот они умудрились организовать побор, как сегодня говорят – рэкет. Начали с каждого человека собирать по десять рублей денег. Когда они зашли к нам в вагон, я как видно у старшего «команды» спрашиваю, что на каком основании они берут у людей по десять рублей.
Одет я был, как партийные работники в то время одевались, в добротном кителе, брюки в галифе, фуражка, как в то время называли «сталинка».
- А ты кто такой? – услышал я вопрос.
- Как кто, такой же спецпереселенец, как и ты.
- И что тебе надо?
- Как что, мне ничего не надо и немедленно прекратите поборы. У многих вы собрали денег? – задал я вопрос.
- Все в эшелоне платят, только ваш вагон остался, - ответил с каким-то цинизмом старший.
Многие стали меня успокаивать, одёргивать, якобы все платят и что тут такого. Особенно обидно было то, что все вели себя, настолько трусливо, что готовы были платить эту дань. Хамзат, Б1яшта заявили вообще, что они готовы заплатить, в том числе и за мою семью: я, мать, жена. То есть за троих.
- Валла-билла не заплатит никто в этом вагоне. Через два часа будит станция, - заявил я решительно, - там я подключу к этому делу прокуратуру, и поезд не уедет пока они полностью не разберутся. Сядете все как мошенники, или немедленно раздайте людям всё то, что собрали. Вы жулики надоели, что дома, что на чужбине, и я вам найду управу.
«Сборщики» быстро удалились, а по прибытии на станцию, кого мы не спросили, все ответили, что им деньги вернули.
На станции Гудермес нас встречала делегация уже из Курчалоя, это было районное руководство: Санько – секретарь райкома; Шатаев Магомед – председатель райисполкома; Тамкаев Довта – прокурор района; и многие другие, все почему то одетые в серые папахи, как бы мода того времени.
Дома наши были в ужасном состоянии, ветхие, нужен был капитальный ремонт, чтобы там можно было жить. Все дома того времени были мазанки, то есть сложены из саманного кирпича, а сама штукатурка из глины.
Так вот те жители с Дагестана, которые также были с гор переселены в село Курчалой после выселения чеченцев, жили, как бы чувствуя, что временно. За тринадцать лет, пока они здесь жили, ни один из них не удосужился приложить хоть мало-мальски руку, чтобы сделать хотя бы косметический ремонт. Кругом грязь, свалки мусора, обветшавшие заборы, протекающие крыши, это было что-то из области ужасного.
Особенно в удручающем состоянии были стены, на которых жильцы вялили курдючное сало и мясо, они настолько пропитались этим жиром и стоял такой неприятный запах, что впоследствии нам пришлось полностью ободрать эту штукатурку и заново мазать.
В моём отцовском доме, из которого мы уехали при выселении, жила семья даргинцев. За два дня до нашего приезда они сняли оконные рамы и двери. Далее они погрузили их на машину вместе со своими вещами и стали уезжать. Как раз в это время подошёл к ним сосед Абдулазимов Сайд-Ахмад и, видя весь этот беспредел, возмутился, остановил машину и заявил, что только через мой труп увезёте это. Конечно, зная вспыльчивый характер соседа, и во избежание неприятностей, они были вынуждены разгрузить в прямом смысле слова «награбленное» имущество. Как потом выяснилось, у этих даргинцев был оформлен кредит в залог нашего дома в сумме десять тысяча рублей, и через шесть месяцев мне пришлось этот кредит погасить. Далее оказалось, что я был единственным, который оплатил кредит, остальным, к счастью, всё было списано.
Мы сложили вещи во дворе и думали, как быть, но думай или не думай, надо было начинать с ремонта дома. Ночевали на крыльце, а днём занимались ремонтом. Через несколько дней Шатаев прислал человека, чтобы я зашёл к нему. Я пришёл к нему в кабинет и после недолгих расспросов он даёт мне указание, чтобы я завтра же вышел на работу.
- Как я могу выйти на работу, когда мне и моей семье жить негде? - ответил я, считая нелепым саму постановку вопроса.
- С ремонтом мы разберёмся. Знаешь, что Ленин сказал? – задаёт он мне вопрос.
- Ленин многое, что сказал, а что именно Вы имеете ввиду? - ответил я не понимая о чём идет разговор.
- То и имею в виду, как он сказал, что мало завоевать власть, надо ею уметь и управлять. Так что не спорь, а завтра же выходи на работу. О ремонте твоего дома я уже распорядился.
Действительно, его сын Хамзат занимался вопросами строительства в ЖКХ и на второй день прибыл к нам с бригадой из трёх стариков и двух женщин, это был его, так сказать, стройотряд.
Я вышел на работу, и Магомед Шатаев назначил меня начальником управления сельского хозяйства района и соответственно своим заместителем. Так начались мои трудовые будни в полуразваленной, но уже в правах восстановленной Чечено-Ингушской АССР.
10. 09. 2014г.
Окунчаев Шарип