Когда я думаю о раненом крыле отрывок

               
                Часть первая
               
                1
 
  С самого начала было ясно, что будут проблемы.

  В 2010 году я из благополучной, теплой, ласковой и маминой Москвы переезжаю в мать городов русских – Киев. Причиной моего переезда послужило желание начать самостоятельно заботиться о себе, без контроля и истерик, которые с каждым годом все чаще и чаще закатывали мне окружающие меня люди. Они никак не могли понять, что мною такое движет, от чего я становлюсь счастливым. Меня прельщала мысль о полной свободе и независимости. Мне нравилось думать, что многих людей я больше никогда в жизни не увижу. Мое намерение переехать никто не понял и не одобрил, я этого и ожидал. Плевать. На вокзал я прибыл поездом. Меня встретил мой старый знакомый, а потом парочка злых и голодных собак, которые растерзали на моих глазах брошенного кем – то котенка. Холодные псы утолили свою жажду, а у меня подкосились ноги. Мне стало страшно, и я подумал, что неужели это знак и у меня все пойдет кувырком. Первые три дня я жил у одной, давно знающей меня, еврейской супружеской пары - Шустерманы. Это были совсем не те евреи, не те, что в свои времена могли перевернуть горы и которым солнце улыбалось своей самой прекрасной и незабываемой улыбкой  в те военные, тяжелые, пропитанные черным дымом, грязью и смертью дни. Это была пара, которая пыталась всячески меня одурачить. Например:
Слушай, - говорят они, - мы тут купили продукты… Ты в доле?
Конечно, - говорю я. – Сколько с меня?
Ну смотри, за это мы заплатили столько, а за вот это мы заплатили вот столько, а потом еще было это. Короче, в итоге общая сума – сто восемь гривен. С тебя пятьдесят  четыре рубля. – Вот тут я и остолбенел. Разве это честно? Большую часть продуктов они съедали сами. Можно навести кучу примеров. Это были самые мерзкие улыбки, которые я только мог видеть в своей жизни. Передо мной были поставлены такие условия, что я не имел права ни на что в этой квартире.

  На четвертый день начались поиски моего будущего жилья. С помощью еврейчика я нашел комнату у одной старушки. Было ощущение, что вначале была она, потом кто – то забросал ее мебелью и прочим хламом, а уже потом построили и сам город, такой старой была эта бабушка и ее берлога. Не стоит так же скрывать того, что там пахло смертью. От комнаты я отказался и поэтому был вынужден продолжить свои поиски. Следующую квартиру мне подыскал брокер, которого нам пришлось нанять, так как у нас начали возникать проблемы. Он мне сообщил, что у него есть кое – что для меня. В квартире проживает один лишь дед – инвалид, он часто пьет и изредка буянит. Я подумал, что это не проблема, дедушку всегда можно будет утихомирить и понять, так что мы решили немедленно туда и направиться.

  Район оказался спальным и довольно таки привлекательным. Вокруг был лес. Песнь соловьев радовала мой слух, а сосны ласково прикасались к моим неуклюжим плечам и будто звали меня по имени. Я расстегнул рубаху, вдохнул свежего воздуха и промолвил, или даже закричал: «Скорее бы поглядеть на мою будущую обитель!». Дверь отворилась, и челюсть моя отвисла. Встретила меня женщина лет пятидесяти пяти в грязном поношенном халате, а также голоса молодых, но уже, видимо, быстро гаснущих людей. Мы прошли в мою будущую комнату и осмотрелись: стояла кровать, один стул, зеркало, журнальный столик и шкаф. Потом мы пошли посмотреть кухню. Я немного подумал и кивнул всем присутствующим головой, давая понять, что согласен жить здесь, так как выбора у меня больше не было. Перед тем, как приступить к подписанию договора между мной и хозяйкой, кто-то спросил, где дедушка Толя. Точно, а где же сам, собственно, обещанный дедушка? Как только я подумал, за моей спиной раздался грохот. Все повернулись  и увидели ползущего к нам по коридору старого человека. Он был пьяным и неухоженным. На нем были лишь спортивные штаны, но не было ног, он держал свой маршрут из туалета по коридору к себе в комнату. Штанины свободно и радостно плелись за ним по полу, словно два мальчугана, которые пытаются ни в коем случае не отставать от своего отца ни на шаг. Он виновато улыбнулся, а затем промямлил всем «Привет». Жалкое зрелище.

  Я быстро перевез свои вещи и остался ночевать. Первая ночь – самая трудная: обычно человеку тяжело уснуть на новом месте. Снимая свою одежду, я и не подозревал, какую грязь и какое дерьмо я на самом деле напяливаю на себя, будучи в дальнейшем причастным к скандалам, избиениям, сумасшествию и просто безумию в этом доме.
 
                2

  Первая ночь. Июльский вечерний легкий ветерок и свежий воздух ласкают мое нутро, просачиваясь сквозь ноздри и мой анус в самую глубину моего сердца, а я лежу голый, свободный, и лишь иногда вздрагиваю от приближающегося волнения перед неизвестностью. Тело мое покрывается гусиною кожею от ночной прохлады, руки вздымаются вверх, пытаясь поймать, а затем прижать к своей щеке свежесть, так нежно ласкающую мои губы. Я переворачиваюсь на живот и наслаждаюсь запахами леса. Казалось бы, такая спокойная ночь.

- А ну открой мне дверь! Старуха, это же я! Где Ирка?! Почему она ко мне не выходит?! Хватит прятать ее, я разобью тебе все окна, если не скажешь! Открой! Эта сука еще будет отвечать мне.
Господи, что это? - подумал я и выглянул в окно. Передо мной стоял парень лет тридцати, мертвецки пьяный и ясно было, что он чем-то очень недоволен. В одной руке он держал бутылку пива, а в другой – камень, размером с кулак. Он заметил меня и как-то дико ухмыльнулся. По его лицу можно  было определить, что он что–то понял, что-то, что заставило его орать еще активней. На часах было 2.30 ночи, собаки лаяли отовсюду, а кто-то сверху выбросил еще тлеющий окурок.
- Так значит, теперь она спит с этим?! Замечательно, Петровна! А ты кто, человек?! – он уставился на меня своим бараньим взглядом, пытаясь, видимо, прочесть что–то в моих глазах, узнать, что я за птица. Он не забыл упомянуть и то, что на районе его тут каждая собака знает. – Я тебя никогда не видел! Где Ирка?
- Она спит, - ответил я, думая по ошибке, что Ирка это дочь той самой Петровны, что сдает мне комнату в этом райском уголке. – Иди домой.
- А Петровна спит?
- Все спят.
- А банки есть?
- Иди в задницу и не ори больше под моим окном – ответил я. Он, молча, развернулся, выбросил куда–то в траву камень и удалился. Я лег обратно в постель и еще долго слушал его бессвязные крики где–то на самом дне этого желудка под названием Лесная. У меня тряслись руки.

  Я спал где-то до десяти утра. Несмотря на то, что было ночью, я выспался и был в хорошем расположении духа, стал готовиться к знакомству с остальными членами этой дружной семьи. С головы никак не уходило ночное происшествие. Я оделся, привел себя в порядок и вышел из комнаты. Вся семья была в одной комнате. Лидия Петровна и дед Толя сидели за столом, а дочь и сын Петровны смотрели телевизор. Я вошел и со всеми поздоровался.
- Тут ночью стучали в окно… Я спал… Звали Иру, - я повернулся  к молодой особе возле экрана – Это же ты?
- Нет, я Надя. – Все вокруг начали смеяться. – Опять этот идиот приходил. С ним встречалась племянница мамки, они год или около того были вместе, все это время ей часто доставалось от него. Он считает себя крутым и правильным, пьет, не зная меры, а утром проснется с фонарем и ничего не помнит. Ирке это все порядком надоело, и поэтому она уехала от нас обратно к отцу, который, кстати, не намного лучше того болвана.  Короче, он не знает, что она уехала и если еще раз придет, шли его куда подальше.
- Хорошо, я так и сделаю в следующий раз.
- Ты присаживайся. Это Анатолий Петрович, мой родной брат, - угрюмо, как мне показалось, сказала Лидия Петровна.  Она вообще была очень странной и не общительной женщиной. Нищета заставила ее прогнуться, была бы ее воля, в этой квартире вообще бы никто не жил кроме нее. Она люто ненавидела своих бездарных и ни на что не годных детей, дни напролет слоняющихся без дела и жрущих ее хлеб, а еще дед: на новые протезы денег насобирать не могут, инвалидная коляска старая, лекарства дорогие и т.д. и т.п. Трудно оставаться в здравом уме. – Это моя дочь Надька и мой сын Сергей. На балконе у нас спит Сережин друг – Измаил, а в комнате, что около входной двери, живет квартирант, возможно, твой ровесник.

  Сергею было лет тридцать пять, все его тело когда-то было охвачено пламенем, огонь беспощадно хлестал его, словно своего раба по сердцу и оставил свой след. Все  обожжено: руки, ноги, затылок и немного левый висок. Вид у него был отталкивающий и неприятный. Он не внушал доверия. А Наде лет, примерно, двадцать семь, может чуть больше. Первое, что бросилось мне в глаза, это ее разбитая губа и кошмарного цвета волосы. Такой безвкусицы я в жизни не видал. Сочетание красного, оранжевого, коричневого, желтого, фиолетового и еще, Бог знает чего, на ее голове привело меня в ужас, но мне какое дело. Я поговорил со всеми где-то час и узнал, что ноги дед потерял лет десять назад: он в деревне зимой вышел из гостей сильно выпившим и побрел к себе домой через замерзшую реку. Пренебрег мостом. Его заметил почтальон сидящего на реке с ногами, опущенными в лунку местного рыбака, во рту он держал сигарету и спал. Петровна говорит, что тогда он был необычайно красив и обаятелен, никто не мог подумать, что сегодня, в свои шестьдесят три года он будет выглядеть стариком, жалким и слабым, седым и грустным.

  Дослушав историю о дяде Толе (именно так я решил его теперь называть) я со всеми попрощался до вечера, мне необходимо начать искать работу. Перед тем, как выйти мне приспичило в туалет. Я открыл дверь и был поражен, Бог все еще играет со мной, в туалете не было бачка. Нервный смех овладел мной, когда я увидел лишь унитаз и красное ведро, наполненное до краев водой, чтобы смывать содержимое этого безголового, бездушного и контуженого белого монстра. Я впервые в жизни перекрестился.

                3

  Целый день прошел впустую. Я купил газету с вакансиями на работу, обзвонил десятки номеров, был на двух собеседованиях, целый день ел лишь пирожки с кофе, около метро Позняки нечаянно споткнулся и упал, чем немало потешил местных детишек. Весь день были лишь одни сплошные отказы и обнадеживающие фразы, типа «Мы Вам перезвоним». Я был сыт по горло этим враньем. Что не так во мне, что не так с моим лицом? На первом собеседовании я битых полчаса вел монолог о том, какой я честный, порядочный, прекрасный, добрый, пунктуальный, без вредных привычек и верный, как собака. Что в итоге? Меня наградили почетным «Отлично, мы вам перезвоним». Как же это все унизительно. В голове сплошной бардак. На собеседовании в зоомагазин меня спросили, за что я люблю животных, и я сказал - за секс. Мне указали на дверь. На выходе я сказал «Вы приговорили моего ребенка к голоду. Да свершиться суд Божий над Вами». Меня вытолкали. Повернувшись к закрытой двери, я перекрестил ее и сказал «Прощаю». Миллиарды бестолковых вопросов на миллионах идиотских работах. Ты варишься в этом до бесконечности, ты раб и ты зависишь. Порой смотришь вверх и думаешь через что бы перебросить веревку с петлей, но потом все равно бросаешь себя в их лапы, и они все трогают тебя, трогают, но не берут к себе под крылья. Потом ты приходишь домой и прячешь от жены свой взгляд, тебе стыдно, виновато поглядываешь на нее украдкой, пытаешься до нее донести, что тебя там просто не любят и это причина. Это был тяжелый день. Этот день стал для меня своего рода испытанием.

                4

  От метро я пошел пешком домой. День был жарким и выматывающим, завтра должно обязательно повезти. Я остановился около бювета, чтобы напиться воды. Вокруг него, словно вороны, наблюдающие затаив дыхание, сидели мужики и женщины с ярко выраженным негативом. Они распивали спиртные напитки и совсем не следили за своими детьми, что неустанно перебегали через дорогу перед автомобилями, испытывая судьбу. Мне ничего не оставалось, как встать и уйти. Я здесь явно был лишним. Дорога к дому лежала через небольшой рынок. Он работал с утра до позднего вечера, там было все, от хлеба с маслом до водки со свежей селедкой. На рынке всегда было многолюдно.
- Люди добрые, помогите мне. Я остался совсем один. Инвалид. Помогите мне. Парень, дай сколько можешь. Благослови Господь тебя и твоих родных. Всю жизнь работал, как проклятый. Помогите мне, помогите. Дочь скончалась от рака, а жена ушла к другому. Сестра родная утопилась из-за жизни такой, а ее дети, что потом остались со мной палкой избивали меня. Я совсем один. Помогите мне, добрейшие люди.

  Я чуть не сошел с ума, я не верил своим глазам, это был дядя Толик на инвалидной коляске. Он протягивал руки к прохожим, цеплялся за их одежду, театрально падал со своей коляски и ему помогали вставать. Два старых протеза то и дело срывались вниз. Он был совершенно пьян. Так дядя Толя зарабатывал на водку. Я быстро купил себе вареники на завтра и чтобы ему не мешать обошел его как можно быстрее и незаметней. Меня поразило это представление.

  Ключ от квартиры мне еще не выдали и поэтому, мне пришлось стучать. Дверь открыла мне Надька, пьяная в хлам. Ничего не сказав, она пошла по стеночке обратно к себе в комнату, которую делила с Петровной. Я вошел. В комнате у дяди Толи сидели, громко матерясь, Сергей с двумя друзьями. На меня никто не обратил внимания. Бросив вареники в холодильник, я пошел к себе. Дойдя до своей комнаты я обернулся и увидел того самого квартиранта о котором мне сегодня утром говорила Петровна. Он подошел ко мне и сказал: «Друг, беги отсюда, спасайся. Ты здесь не будешь спокоен, я завтра сваливаю и тебе советую. Беги и не оглядывайся. Видишь, что здесь происходит? И так каждый Божий день. Еще услышишь, что будет ночью. Не глупи. » Больше он мне ничего не сказал и действительно, на следующий день его уже тут не было, и комната была пуста.

                5

  Ночь. Полчаса как я уже не сплю. Сосед был прав.
- Нет, пожалуйста, умоляю, не бей.
- Кто тебя просил нести сюда водку? Я тебя предупреждала?  Забыл, что было в прошлый раз?! Вот тебе, получай!
- Петровна, не бей. Аааа…! А плевать, бей, давай! Давай, Петровна!
- Получай, получай, - насколько я понял она била его ножкой от стула. – Держи, тварь ты такая. Будет он сюда еще водку таскать и пить!
- Не бей, пожалуйста! Больно!!! Принесите мне мое ружье!!! – Я вжался в кровать и стал ждать. Такого я точно не ожидал.
- Вот тебе твое ружье, скотина, вот, получай, еще, еще, еще!!!

  Все это продолжалось полтора часа, Петровна было беспощадна, потом стало немного тише, а потом все окончательно поутихли, виновник с водкой был изгнан на улицу в три часа ночи, и стало спокойней…. Кто-то стучался мне в окно.
- Ирка, я люблю тебя, - чтобы ты здох, подумал я. – Ты единственная! Ирка, выгляни! Сука ты, вот кто ты есть. Я разобью вам окна. – Опять залаяли собаки.

  Я тихонько подошел к окну, стал за шторой. Мое терпение было на исходе, мне хотелось врезать этому подлецу.
- Она переехала, - сказал я. Он обратил на меня свой взор, глаза его были налиты кровью, злость кипела в нем, он был готов на то, чтобы согрешить. Ночной гость никак не мог меня разглядеть, как ни пытался, я скрыл свое лицо за шторой.
- А ты ее новый возлюбленный?! – с усмешкой прокричал он.
- Нет. Я здесь снимаю комнату, а твоя подруга уехала к отцу.
- А чего ты лицо не показываешь? Выгляни!
- Не хочу. Иди спать.
- Не хочу, не хочу! Петровна, где Ирка?! – мое терпение лопнуло, я сходил на кухню за водой, и вновь затаился за шторой только теперь с кружкой воды и стал ждать. Он не унимался, крики этого идиота были  слышны на всю округу, собаки сходили с ума, кто-то этажами выше стал возмущаться, ситуация была на пределе, нервы не выдерживали, от ненависти к ублюдку психика ломалась, я не вытерпел, крикнув « Вон!» я облил его водой. Он опять поднял на меня свои хмельные глаза и сказал: «СУКА». Потом он дней пять не появлялся.

  Я долго не мог уснуть, все вспоминал мать, старых друзей, детство, а потом уснул и увидел сон.

                6

  Меня разбудил голос дяди Толика, он на кухне из окна с кем-то разговаривал. Я поднялся, пригладил волосы, посмотрел на часы – было одиннадцать. На журнальном столике стояли в рамке две фотографии одной еще совсем юной девушки. И как это я не обратил на это внимания раньше? Кто она? На одной фотографии девушка позировала фотографу в лесу возле огромного,  необъятного дуба. Желтые листья говорили об осени. Она улыбалась, в правой руке сигарета, а в левой - одноразовый стаканчик. На второй фотографии та же девушка только в окружении двух друзей. Я посмотрел еще немного и пошел варить свои вареники.
- Доброе утро, дядя Толик. Прекрасное утро.
- Здорова. Выспался? – дядя Толик был в настроении. Он улыбался, был гладко выбрит, явно к чему-то готовился.
- Да, выспался.
- И тот тебе ночью не мешал спать? – все еще улыбался дядя Толя, имея в виду ночного хулигана. -  Я слышал, как он орал, звал все Ирку. Ты с ним разговаривал?
- Да, немного.
- Понятно, когда еще придет, пошли его, сынок, куда подальше. Он уже действительно достал. Как-то раз привела его Ирка к нам домой. Выпили по сто, потом еще по сто, за тем ему не понравилось, как Ира ему указала на то, что он быстро пьянеет и начинает вести себя не совсем адекватно. Он встал, схватил нож со стола, начал размахивать перед ней, орать и т.д. Короче, подошел Измаил и одним ударом уложил его. Тот быстро успокоился.
- А где сейчас Измаил?
- Завтра будет. Где же Лида? Пошла в магазин и уже час, как нет ее. У тебя есть сигарета, сынок? – я сходил к себе в комнату и принес ему три сигареты. Он улыбнулся, поблагодарил и покатил на своей коляске к себе в комнату, а я полез за варениками и понял, холодильник не работает. Я достал из морозилки один большой кусок теста с картошкой и присел. Что здесь вообще работает? Я тут каждый день чему-то удивляюсь. В дверь позвонили. Почтальон принес дяде Толику пенсию.

  Сергея и Надьки дома не было. Петровна пришла тут же после ухода почтальона и первым делом лишила своего брата ярких красок дня и надежду, он долго потом орал, что ему непременно нужно отдать, какой-то там долго Иванычу; что он должен бутылку старикам с соседнего двора и т.д. Дядя Толя врал и не стеснялся  это делать, он был словно ребенок, который пойдет на любую хитрость ради леденца на палочке, но Лидия Петровна была строга к нему, он и так немало хлопот доставил ей за последние два года.
  - Здравствуйте, Лидия Петровна. Я хотел бы поговорить с Вами. – Она прошла на кухню и посмотрела на то, что я пытаюсь приготовить. Кажется, тогда я впервые увидел, как она смеется. Ее рассмешил мой переросток вареник.
- Что это? О чем ты хочешь поговорить?
- Собственно об этом, - я слегка улыбнулся ей. – Я только сегодня заметил, что Ваш холодильник не работает. Для меня это очень не хорошо, так как я плохо умею готовить… Вы могли бы приготовить мне суп или еще что-то? Я куплю все необходимое для этого, я буду Вам платить за это. Денег у меня, конечно, не много, но я готов платить. Простите меня.
- Иди на рынок и купи картошки, свеклу и капусту. Остальное у меня есть. Ничего мне платить не надо.
- Спасибо Вам огромное. – Я раскланялся и пошел на рынок, после она накормила меня грибным супом.

  Часов до двух я сидел дома и читал книгу: «В углу рта висит сигарета, в руках пустая пивная банка, в глазах такая тоска по утраченной любви, по временам плохим и хорошим, что хочется плакать. Когда нет девушки, сворачиваешься в клубочек, обнимаешь сам себя, скрашиваешь пустые вечера приглашением самого себя на свидание». Жара в квартире стояла невыносимая, солнце не хотело сжалиться над нами, метко метая в нас раскаленными лучами, заставляя пить холодную воду литрами, долгожданный ветерок задерживался, и ничто не предвещало его скорого появлению. Собаки лениво остывали в тени, высунув на всеобщее обозрение свои сухие языки и тяжело дыша, кошки прятались на деревьях. И нет никакой меж ними войны и ненависти, всех настигла жара, всем глубоко плевать друг на друга.

  В двери в мою комнату была огромная дыра, я знал, что Надька иногда подсматривала за мной. С самого первого дня я закрывал дыру тряпкой, но каждый раз она таинственным образом выпадала, как только я собирался ложиться спать, или вовсе исчезала и на утро появлялась под дверью. Не было сил бороться с этим, Надька не понимала, о чем это я ей говорю, когда в дальнейшем стал возмущаться по поводу ее озабоченной слежки за мной. В тот день ее с самого утра не было дома, и я мог спокойно изнывать от жары в одном нижнем белье. У Петровны не было стиральной машины и поэтому, в три я собрался поехать к Шустерманам и у них простираться. Нет ничего трудней и печальней, как ехать к ним. Но что поделать, кроме них и еще одного знакомого (которого, как назло сейчас нет в городе) у меня никого здесь не было. И вот, я собрал все свои грязные вещи, бросил в чехол из-под гитары, чехол закинул за спину и пошел. Какого черта у меня нет рюкзака?  Солнце с маниакальным желанием пырнуть меня в макушку ради обморока гнало меня до самого метро, в котором добро и гостеприимно ждал меня прохладный сквозняк бесконечно приходящих и уходящих поездов подземки.

                7

- Проходи. Ниночка как раз ушла в магазин, но скоро будет. Что нового? Я все думал с Ниночкой, как ты там среди этих? Ты стираться пришел, я вижу, ах да, ты же просил. Проходи, не стой тут.
- Если ты переживал за меня, почему тогда в таком случае не позвонил мне ни разу?
- Ты же не девочка чтобы звонить тебе и спрашивать все ли с тобой хорошо. – Он сидел и улыбался, недавно вымыв голову, он сидел предо мной с мокрыми волосами с каким-то невообразимым, женским зачесом.
- Дима, что это у тебя на шее?
- Что, где? – он бросился к зеркалу и стал рассматривать свою шею. Я смеялся и он сообразил, что я говорил о его голове, или точнее о его идиотской прическе. – Я помыл голову. Я у себя дома и хожу, как хочу. Ты нашел работу?
- Нет, - ответил я.
- Да что такое? Ты ничего не ищешь! – он возмущался.
- Я вчера искал весь день, был на собеседованиях и все никак. - Сейчас он начнет меня учить.
- Я когда приехал в Киев работу нашел сразу. Я хотел зарабатывать деньги и начал. Тебе просто ничего не нужно. Посмотри на себя. Где ты вчера был? Ты купил газету с вакансиями? Да если бы мне сегодня нужна была работа - я сегодня же и нашел бы ее. Понимаешь? Ты не серьезно к этому относишься! Ты тут уже третий день, а толку никакого. Давай быстрее ищи! Мы с Ниночкой уже встали на ноги. Тебе советую сделать то же самое и поскорее.

  Я всем своим существом ненавидел его в такие минуты. Года три назад, когда он переехал только в Киев, его Ниночка училась здесь на экономиста. Жила она в трехкомнатной квартире с четырьмя подругами. Каждая была по своему хозяйкой, и Димочке никогда не приходилось мыть полы, стирать свои трусы и носки, готовить еду, гладить белье, убирать в доме и т.д. Он был окружен женским теплом и заботой с детства. Все свои успехи здесь, он обязан жене, которая не упустила случая, в свое время, подмять его под себя всецело и заставить стать покорным.
- Я понимаю тебя, - говорю я. – Хорошо, что тебе так повезло, когда ты только приехал сюда. Так же было и у меня в Москве. Я приехал и на второй день нашел себе работу, хотя это очень трудно сделать за такое короткое время в стране которой не очень симпатизирует твое гражданство. Но все же я смог и не стоит винить человека в том, что он не может найти себе работу, нужно только время и терпение. Понятно, что под лежачий камень вода не течет, но никто же не сидит на месте. Я пролистал газету вчера от и до, но вся эта газета оказалась одной лишь ерундой и обманом. Я верю только в то, что кто ищет, тот всегда найдет, и я прав.
- Не знаю, не знаю. Просто ты плохо ищешь, или не там. Не знаю. А вот и Нина пришла.

  Она вошла словно царица, Дима метнулся к ней, пал на колени и стал ее разувать. Затем они сцепились в страстном показательном поцелуе с обязательным облизыванием губ, глаз, ушей друг друга. Более дешевой сцены нужно еще поискать. Нина давно мечтала стать актрисой театра и кино. Я похлопал и сказал «БРАВО».
- А что ты удивляешься? Ты привык жить и думать так, как все эти наши нищие и духовно убогие люди. Это одна большая деревня. Во Франции все так делают и это очень даже нормально. Тебе пора меняться.
- Не спорю.
- Дима, а почему ты чай не предлагаешь?
- Так у нас же только тот, итальянский, что теща прислала с Италии. Он же дорогой…
- Дима…, - поспешила перебить его Нина. Было заметно, что ей стало, как-то неловко.
- Давайте стирать, - сказал я.

  Пока Дима делал всем нам чай, мы с Ниной забросили все мои цветные вещи в стиральную машину и привели ее в действие. Я сидел на полу с гитарным чехлом и доставал оставшиеся белые вещи: одна кофта, две футболки. Нина с ужасом посмотрела на меня и сказала:
- Еще белые надо постирать? Ты же знаешь, как я ко всему такому отношусь…. Придется твои белые вещи стирать с нашими белыми вещами….  Это же не гигиенично.
- Что не гигиенично, Нина? - недоумевал я. – Ты хочешь сказать, что мои белые вещи могут испачкать твои белые вещи?
- Ну, ты же знаешь, как я к таким вещам отношусь, - улыбнулась она и посмотрела на меня виноватым взглядом.

  Я стал забрасывать свои вещи обратно в чехол. У меня было огромное желание встать и заехать ей по физиономии, но я не сделал этого, пусть хотя бы цветные вещи простираются. Подошел Дима и сказал, чтобы я все оставил, они постирают.

  Напившись итальянского чаю, я сказал, что мне жаль, так приятно было находиться в их теплой компании, что я получил огромнейшее удовольствие от общения с ними, и что я буду хранить память об этом вечере в своем сердце долгие годы, но мне пора. Быстро обувшись, я взмахнул рукой и сказал Шустерманам «ЧАО». Я не мог находиться с ними рядом ни минуты больше.

                8

  Прошел месяц. Деньги заканчивались, а работы как не было, так и до сих пор нет. Вся моя прежняя любовь к этому месту бесследно улетучилась. Лес стал пугать меня, я стал избегать прогулок вдоль него, мне казалось, что за деревьями кто-то постоянно прячется, прекратил какое-либо общение с соседями с других квартир. Ночной воздух терся об мое тело, словно наждачная бумага, что порой доводило меня до истерики и психоза, птичье пение превратилось в воронье карканье. Я стал раздражительным.

  Девушка с фотографии. Какое приятное лицо, должно быть это дочь Лидии Петровны, о которой я еще просто не слышал. Чувство такое будто ее больше нет в живых. Поневоле я вспоминаю Савела и Москву. Вовка был интересным человеком, он притягивал, как магнит к себе людей, талантливый, безусловно, красивый, пользовавшийся колоссальной популярностью у противоположного пола. Я испытывал к нему величайшее уважение.

  Однажды он позвал меня к себе в гости. Я до этого не спал примерно сутки и уже успел выпить бутылку красного сухого вина, просто так, без повода. Он недолго уговаривал меня. Я собрался, попрощался с мамой и поехал.

  Савел встретил меня со своим другом – Лешей. Парень работал в милиции. Мы немного погуляли по району, попили пиво, а затем отправились к Вове домой. Стоит заметить, что по моему приезду Савелов был уже немного навеселе или около того.  Дома нас встретила мама, которая не препятствовала нашим гулькам, а наоборот была безумно рада таким гостям. Она говорила: «Пейте, сколько влезет, но только дома. Не выходите больше на улицу». Мы пообещали, что все будет хорошо и принялись за водку. Говорили о девушках, музыке, о планах на будущее и т.д. Время прошло быстро, мы пьянели, было весело и безопасно. Все бы закончилось хорошо, если бы не этот друг Савела – Леша. Он сказал:
  «Ребятки, любимые, дома у меня имеется пакетик какой-то дряни. То ли героин, то ли еще что-то. Сам не знаю. Водка закончилась, а мне идти домой еще не хочется. Вы как?»

  Это был самый кошмарный вечер в моей жизни, самая большая трагедия, мой крест. Я посмотрел на Вовку и так же вслед за ним кивнул своей безмозглой головой змею искусителю. Мы  отправились к менту, и он вынес нам большой пакет набитый чем-то белым. Полиэтиленовый пакет с белым порошком влек нас за собой, мы не понимали, что делаем. Водка сделала свое дело, и теперь настал час ужаса. На лестничной площадке мы нюхали и нюхали, не переставая, алкоголь напрочь вышиб память, а в горле был горький привкус. Помню улицу и дикий смех. Я падал, меня поднимали, мой пиджак был весь в грязи. Потом ко мне кто-то подошел и тихо сказал на ухо: «Ты похож на Сида Баррета», а затем опять эти ужасные вопли и смех.

  Утром я проснулся в постели у Савела дома. Я открывал глаза, а потом снова засыпал. У меня была ужасная сонливость, невозможно было с этим справиться, глаза не слушались, и где был мой разум, я не понимал. Когда я в очередной раз открыл глаза, то увидел младшего брата Савела, который стоял у его постели и сказал мне с веселой улыбкой «Вовка никак не проснется». Я начал бодро, насколько только мог, кричать шутки и призывать к подъему, но ничего не помогало, и я вновь уснул. Когда я во второй раз проснулся и посмотрел - мое лицо исказилось, Савел голый лежал на полу, возле него два врача скорой помощи пытались его отчего-то спасти, запихивая какую-то трубку ему в рот. Я был напуган и ничего не понимал.
- Почему вы раньше не вызвали нас?! – кричал врач.
- Я не знаю. Он просто так странно дышал, - спокойным тоном ответила мать. Принимая ее спокойствие, я знал, что все будет хорошо.
- Он наркотики употребляет?! – орал ангел в белом халате.
- Нет, конечно. Какие наркотики?
- Как нет?! Вы посмотрите на него?! – он в искреннем гневе указал рукой на меня. Я испугался.
- Я не наркоман. Я до этого не спал больше суток! – я еще что-то говорил, оправдывался, но мои слова поглощала пустота. Не соображая, что говорю, мой разум начал искать нить, благодаря которой я смог бы выбраться из этого адского дома. Штаны и носки я нашел в коридоре, пиджак и рубашку в ванной комнате. Вся моя одежда была в грязи. Я, насколько это было возможно, привел себя в порядок и выбежал на улицу. Купил минеральной воды, проблевался во дворах и позвонил лучшему другу Савела, чтобы сообщить о том, что сейчас происходит с его другом.

  В метро меня мутило. Все обращали внимание на мою грязную одежду и вообще на мое состояние. Всю дорогу меня рвало не переставая. Около одиннадцати утра я приехал домой и лег спать. Мать кричала что-то о моих вещах и о моем свинстве по отношению к ней, но я не обращал на это никакого внимания, мне было страшно, и мне хотелось спать. Я проспал весь день и всю ночь, вплоть до самого утра.

  Утром я чувствовал себя намного лучше, мать все ругалась не переставая, кот все так же, как и обычно высматривал в окне своего голубя, а по телевизору шла обычная утренняя белиберда с молодыми и преуспевающими, поучающие нас с чашечкой горячего кофе.

  На работе ко мне подошел Дэн и сказал:
«Савел вчера вечером умер»
Ему было двадцать четыре года. Храни Господь его душу и сердце, храни его, как сына своего родного.

  У Савела в организме была такая огромная доза разной дряни, что хватило бы еще троих забрать с собой. Выяснилось, что до нашей с ним последней встречи он успел побаловать себя амфитаминами. Друзья знали о его любви к легким наркотикам, но никто не придавал этому большого значения. Эх, возможно если бы я не поддержал тогда Савела, все закончилось бы хорошо для всех нас. После всего случившегося его мать сошла с ума, а мне остается жить дальше, вплоть до Божьего Суда, где у меня спросят «Почему?».

  На обратной стороне фотографии девушки написано: «В раю, конечно, климат, но в аду друзей больше».

                9

  Мать иногда помогала мне справиться с финансовыми трудностями, она посылала мне небольшие суммы денег, я стал учиться экономить: прогулки пешком до метро и от него, дешевые сигареты и пиво, я перестал покупать книги. Мой мир стал ограниченным.

  Телевизора в моей комнате не было и поэтому мне пришлось изобрести что-то, что смогло бы заменить мне его. Утром, приготовив себе поесть, я садился напротив окна, раздвигал шторы и наблюдал за гуляющими собаками, пьяницами в коматозе, мамашами с колясками и прочей проплывающей перед моими глазами фауной. Это было моим телевизором.

  В комнату ко мне зашел Измаил. Измаил никогда не пил алкоголь и не курил сигарет, он занимался спортом, был спокоен и добр, но близко к себе он никого не подпускал. В каком-то смысле он меня разочаровал - его внешность была угрожающей, его стальные кулаки говорили о том, что только ими он и разговаривает, взгляд холодный и недобрый, даже скорее хитрый. На деле Измаил – единственный человек в этом доме, рядом с которым мне было спокойно. Мы несколько раз уже неплохо поговорили, и он стал ко мне заходить.

  Измаил знал о том, что я немного пишу стихи. Он прочел все, что было написано мной и выбрал себе своим самым любимым стих - «Моя девочка не ведет себя, как шлюха».

                МОЯ ДЕВОЧКА НЕ ВЕДЁТ СЕБЯ, КАК ШЛЮХА.

Я не забуду то, что ты научила!
Но… ты не красишь глаза чёрным,
А губы красным.
Ты не ревнуешь меня к проституткам,
Ты не делаешь другим то, что делаешь мне.
Ты не гуляешь вечером, не спишь утром.
Не меняешь наряды, помаду.
Не делаешь цирк после каждого секса.
Не плачешься маме, не говоришь отцу.
Ты, твою мать, не шалава!!!
Моя девочка не ведёт себя, как шлюха!
Что за бред?! Где реальность?! Что за сумасшествие?!

  Измаил вошел в комнату, пожал мне руку и запер за собой дверь. Он почти все делал молча.
- Написал что-то новое?
- Да так…
- Чем занимаешься?
- Ничем. Скучно мне как-то. С работой проблемы, не знаю, чем буду платить Петровне в следующем месяце.
- Проблема, конечно. Я пришел поднять тебе настроение. Доставай сигарету.

  Он достал из своего кармана сверток из фольги среднего размера, развернул и показал мне. Мне всегда нравился запах хорошей травы, как и сама трава. Он принял от меня сигарету, высыпал весь табак, сделал пышь и забил это все ганджей. Мы стали у окна, убедились, что Петровна ничего не сможет учуять и начали. Мы передавали друг другу косяк, словно индейцы с их трубкой мира, мы становились родней друг другу в такие минуты. Мой нос стал дышать свободней, моим глазам и моему телу стало очень приятно.
- Ты как попал в этот дом? Ты же через Серегу попал сюда? – спросил я.
- Да нет. Я так же, как и ты снимал тут комнату, только не эту, а ту, что около кухни. Прожив около года, начал встречаться с дочкой Лидии Петровны.
-  Да ладно, - улыбнулся я, - с Надькой что ли?
-Нет. С Нелей. Вон там, на столике ее фотки.
- А, понятно. А где она сейчас? Это же ее комната?
- Она умерла и это ее комната. У нее случилась передозировка, и она умерла, прямо здесь, на этой кровати.
- Когда это случилось?
- Два года тому назад. Мы собирались пожениться, но…. Сам видишь.
- Мне очень жаль. Извини. А сколько ты здесь уже живешь?
- Пять лет. Летом сплю на балконе, а зимой у дяди Толи на раскладушке. Ладно, пойду. Чаще пиши и не скучай.
- Ты не пытался ее остановить?
- Пытался, она просто врала мне.

  Измаил вышел и я сел на кровать, на ту саму кровать, на которой лежало ее бездыханное тело, и закрыл лицо руками. Возле меня лежала книга Шарля Бодлера «Цветы зла»:

С осанкой важною, как некогда живая,
С платком, перчатками, держа в руке букет,
Кокетка тощая, красоты укрывая,
Она развязностью своей прельщает свет.