По утру сегодня, шарясь по литературным сайтам в поисках информации для некой статейки по теме всемирного заговора, я наткнулся на стихи одного поэта, имени которого доселе не знал. Юрий Домбровский. Жертва сталинских репрессий и все такое прочее. Пятая колонна, в общем. Но стихи хорошие. Я бы даже сказал, гениальные стихи! В доказательство можно брать и разбирать прям любую строчку из них. К примеру, вот эту: «Усы, усы, вы что-то проглядели...»
Сие обращение на три буквы адресовано не к кому-нибудь, а к САМОМУ! К Великому Воланду всех времен и народов. «Усы» – обычная метафора, на которые любой поэт как бы имеет право. Домбровский не сказал обыденно - «товарищ Сталин», или язвительно - «господин генералиссимус», но обошелся без раболепных «Вождя» и «Солнца» или злобных «Тирана» и «Палача»; обратился он к нему, выбрав несколько презрительную интонацию: «Усы».
Да, просто «Усы». «Усы, усы, вы что-то проглядели, вы что-то недопоняли, Усы!»
Хм. Но почему именно усы? А не трубка, скажем; или неизменный френч?
И довольно странную ассоциацию у меня почему-то вдруг вызвали эти «усы»: сразу вспомнился мультфильм о пропавшей букве «К». Ну, тот самый мульт, где «день рождения Коли превратился в праздник Оли», а крот превратился в рот – такие толстые красные губищи, живущие на телеэкране отдельно от лица. Ну а в свете творчества Домбровского, конечно, для меня губы тут же претерпели известную метаморфозу, став почти теми самыми усами, о которых говорил поэт; усами, живущими сами по себе... И обитали они в моем воображении на белом листе ватмана, подобно магнитной нашлепке на холодильник, и никак, ну никак при этом не желая находить очертания лица своего Хозяина; будто того и не было в природе.
В голове у меня неожиданно прозвучало: «А король-то голый!» (ну, в смысле, без усов), а вслед за тем ее посетила столь же неожиданная, провокационная догадка: «А был ли «Король»?»
Только успел подумать я так, как «усы» на воображенном мною ватмане поползли-поползли куда-то тараканчиком в уголок листа, пытаясь скрыться от моей спонтанно возникшей, разоблачительной гипотезы, но тем лишь выдавая стоявшего за ним тайного кукловода с магнитиком в руке...
И вдруг, видать, дабы усы не выглядели на нем столь контрастно-доминирующе, ватман поспешно окрасился в багровый тон, причем, под звуки революционной песни: «Но мы поднимем гордо и смело знамя...»
Признаюсь, что пазл со знаменем показался мне картинкой из другой коробки, и я не сразу сообразил, какое отношение имеет он к сталинским усам. Но в голове у меня уже автоматически начали прорабатываться варианты соединения несоединимого.
А ведь и правда, – рассуждал я, – имея на знамени лик Бога, до смешного легко прикрывать им самые чудовищные преступления от взора людей. А по мере пропитки сего фальшивого стяга кровью, просто менять его, как простынку на кроватке младенца. Убрав с флага лик Христа, к примеру, намалевать на нем физиономию какого-нибудь нового мессии. И при этом не обязательно выискивать на роль такового истинного пророка, достаточно найти для нее более или менее талантливого актера, да добавить тому харизмы, пустив на лоб выразительную черную челку или, к примеру, ляпнув под нос черчеллевидную сигару или рыжие усы с произрастающей из них трубкой. Профессия политического гримера – поистине, арена творческого самовыражения!
Хм… Однако, усы. Какая меткая метафора!
Акцентировав мое внимание лишь на этой детали портрета, поэт дал мне ответы сразу на кучу вопросов, к самому вождю отношения, на первый взгляд, не имеющих: и почему большая часть царских офицеров после 17-го вдруг стала красными командирами, и почему главы капиталистических концернов вдруг перекрасились в т.н. «красных директоров» и, главное, почему их потомки до сих пор маячат мрачными тенями за спинами «рулевых» власти…
Вот он – мировой заговор! Вот оно – теневое правительство!..
Впрочем, пустое это все. К ответу на мучающий меня со времен счастливого детства вопрос о смысле человеческой жизни эти открытия не приближают. Да и есть ли он вообще, этот смысл, если от рождения до последних дней твоих, выходит, истинное положение вещей тебе застилают лже-флаги, сшитые неведомыми кукловодами, а все твое предсказуемое, прописанное ими бытие задается дробью незримого барабанщика, прячущегося в тени очередного победного стяга...
Блин! От всех этих философских самотерзаний меня на какое-то время отвлек сосед, с которым все тем же утром, но только чуть позже, мне довелось столкнуться на выходе из подъезда. Нормальный такой сосед: спортивный, уверенный, сытый. Чем он занимался, того я не знал, но по слухам, отирался где-то во властных коридорах.
- Че ты вечно на полусогнутых бегаешь? – бросил он мне с усмешкой.
- Жизнь коротка, - нашелся я, - хочется многое успеть сделать.
Собеседник, пройдясь по моей скромной фигуре насмешливым взглядом, фыркнул и разродился следующим вопросом:
- Ну и много уже успел?
Я в ответ лишь пожал плечами и виновато улыбнулся: немного, дескать. (Ну, про то, что пару книжек издал, сценарий для одного из его любимых сериалов написал – о том я, конечно, умолчал. Все равно не поверил бы. Для большинства встречающихся мне по жизни граждан писательство ассоциируется в первую очередь с грандиозными заработками и богемным блеском, нежели с моими старыми джинсами, которые я ношу уже добрых 15 лет.
Сосед же, в ответ на мою беззвучную реплику, самодовольно похлопал себя ладошкой по пузу и заявил:
- А вот я, братан, всего, чего только можно в этой жизни достичь, достиг. Все, абсолютно все у меня есть! Квартира, дача в Швейцарских Альпах, дом в заповедной зоне, счета в банках, акции… Бабы – так это ваще! Только свистну, и, как сказал поэт, «в великолепные мои сады сбегутся нимфы резвою толпою». А тачка! Ты ведь видел мою тачку? Я про новую. Не машина, самолет!
- В смысле? – переспросил я, смутно ощутив, что сейчас, именно в сию минуту для меня ниспровергаются все законы земной физики. На полном серьезе, не понял, и даже попытался как-то объяснить для себя: мало ли, вдруг теперь делают такие машины – типа амфибий, только воздушные? Я однажды где-то читал о подобных разработках.
Но сосед спустил меня, что говорится, с небес на землю, хотя, чувствовалось, желал он достичь эффекта прямо противоположного.
- Знаешь, браток, во сколько обошлась мне эта машинка? – одарил он меня снисходительной улыбкой. – Это ж целый Боинг по цене!
(Тю-ю... Речь всего-то о деньгах!)
- Да ладно, - попытался я изобразить на своем лице изумление, - гонишь.
- Гоню, - тоном кающегося грешника, с улыбкой признал сосед, однако все же уточнил: - Но по бабкам в половину какой-нибудь загородной квартирки точно вышла. Кстати, ты в какую степь сейчас двигаешь? – вдруг осведомился он, и любезно предложил: – Может, подкинуть тебя?
Я смущенно улыбнулся и махнул рукой:
- Да не, спасибо. Мне недалеко тут, обойдусь метрошкой.
- Ну, как знаешь… - Он набросил себе на нос солнцезащитные очки и, респектабельно блеснув ими, отвернулся.
На этом наш короткий утренний диалог закончился и мы разошлись, как в море корабли: он к своему половинноквартирному чуду на колесах, я – к метро.
А идти до него от подъезда, нужно отметить, не ближний свет: вдоль дома по тротуарчику, потом по аллейке небольшой; затем шоссейную дорогу пересечь по зебре требуется, и вот только тут, собственно, вход в метро. Минут десять топать. Но мне не в тягость; даже в радость!
И воздухом подышишь. И ноги разомнешь.
Главное же, эти десять минут дарят прекрасную возможность занять голову какими-нибудь отвлеченными мыслями. И вот даже сейчас, после встречи с соседом, в ней навязчиво крутилось слово «самолет»: вспоминались законы аэродинамики, какие-то популярные газетные заметки по теме; в конце концов, недавний мой полет за границу на гигантском 747-м и замки из облаков, мелькавшие за стеклами его иллюминаторов...
Ну а итогом всей этой мысленной чехарды стало воскрешение в памяти чрезвычайно далекого воспоминания еще об одной крылатой машине... – необыкновенной, магической...
Да, то был исключительный самолет!
Момент его зачатия не отображался на пульманах инженеров конструкторских бюро, процесс сборки происходил вне заводских конвейерных линий и обошелся даже без скромного инструментария какого-нибудь авиамодельного кружка. Это был супер-самолет!
Мотор не производил ни малейшего шума, но небесную синеву сей дивный лайнер – в отличие от какого-нибудь робкого планера, - уверенно резал белой пушистой линией; под крылом его простиралось зеленое море тайги, гипнотически топившее в себе взгляд единственного пилота, но дававшее тому взамен необычайное ощущение свободы… Да, именно необычайное! Любой предмет, замеченный внизу им, по его желанию тут же увеличивался в размерах и обретал абсолютную точность очертаний (и компьютерные эффекты тут ни при чем); маршрут мог измениться – опять же, исключительно по единоличной воле летчика – кардинально: тайга вдруг проглатывала небо и превращалась в синий океан; прямоугольники городских кварталов неожиданно рассыпались в песчаные барханы Сахары или таяли в бесконечной белизне снежной тундры… И главный, самый главный признак свободы – ветер… Такой необычный, не совсем реальный ветер: не теплый, ни холодный; не влажный, ни сухой… Но при всем этом, заставляющий каждого, кто ощутил бы на своем лице его живительную свежесть, буквально захлебываться от восторга!
Вот самолет пронзил нежную вату одинокого облачка, вот поднырнул под арку мириадоцветной радуги…
Сердце радостно замирает: я лечу! лечу!
Еще бы, не замереть ему! Ведь все происходящее – за гранью реальности: фюзеляж – обыкновенное старое бревно, кабина пилота – деревянный ящик из-под пива; крылья – две доски, выломанные из забора… То, что заставило лететь это чудо, уже само по себе являлось чудом – детская фантазия! Яркая, как Солнце, и бесконечная, как Космос…
Все это, конечно, лишь мои мальчишеские воспоминания. Вернее, зрительные картинки, отложившиеся в памяти после одного из окрашенных малиновым закатным светом вечеров детства. В тот - ныне безжалостно поглощенный временем - миг мы, детки, задались целью построить... самолет.
Глупо?
Отнюдь. Известно же, что детскому воображению вполне по силам материализовать любую фантазию. И действительно, тогда мало кто из нас сомневался, что, например, тыква может превратиться в шикарную карету, а крысы – в превосходных лошадей. Касаемо же самолета…
Хм. Тут, как полагали мы, можно было обойтись и без помощи доброй феи!
Кто-то достал гвозди, кто-то раздобыл молоток, откуда-то появилсь небольшая пила, и – за работу!
Высота завораживала всех нас своей неизвестностью, манила, звала… И каждому, наверное, она виделась по-своему. Но все без исключения мечатали покорить ее, отчего работали с полной самоотдачей, на совесть.
Спустя какое-то время, во дворе приземлился самый настоящий истребитель, сияющий серебром в свете мозолистых лучей багрового закатного солнца. Ребятня высыпала поглазеть на чудо; и вскоре даже выстроилась целая очередь из желающих полетать.
Правда, среди юных обитателей двора имелись и довольно странные, не от мира сего. Они в упор не видели самолета, не замечали. Видимо, в этих серьезных карапузов еще до их рождения была заложена программа определенного восприятия действительности: реально лишь то, что можно сожрать и ощутить тяжесть его в своем брюхе; иное же – просто не заслуживает внимания.
Но сих младых «реалистиков», слава богу, во дворе было мало. Двор жил, бурлил, не замечая их. Остальные же мечтали взлететь и сделать хотя бы небольшой круг над родным двором. До сего момента только белым птицам – под свист голубятника - было доступно подобное.
И ведь взлетали, кружили...
Однако, когда наступила моя очередь поднимать самолет, я не смог удовлетвориться голубиной высотой и, по-дружески подмигнув оставшимся на своем эшелоне полета птицам, потянул на себя штурвал. Самолет послушно устремился в звездную высь, где я на полном серьезе надеялся поздороваться с Большой медведицей и погладить белую шерстку ее сыночка – медвежонка Умки...
Соединение реальности и мечты – ощущения необыкновенные: полет во сне и наяву – чувство грандиозного, всеобъемлющего счастья…
Впрочем, лично мне уже на следующий день этот мистический полет почти забылся, заархивировался где-то в глубинных файлах памяти, затерялся среди них. Да и не мудрено. Сколько их – этих чудесных файлов – подарило каждому из нас детство! И теперь лишь иногда что-то неясно всплывает на мониторе нашего мироощущения в виде необъяснимых эффектов дежавю.
Подобное, например, я однажды испытал, сев за руль древнего автомобиля по имени «Запорожец». «Корыто с гайками», «Табуретка с моторчиком» - какими только эпитетами не награждали в те времена этот чудный автомобильчик. И была, была доля истины в них! Ибо… Ибо, то, что эта незамысловатая конструкция могла двигаться, действительно, казалось волшебством, а силу, заставляющую ее перемещаться в пространстве, так и хотелось назвать святым духом.
Чего стоила уже одна кнопка дверного звонка на приборной панели, нажатием коей приводился в движение стартер! А еще… своенравная бензиновая печка, фунциклирующая лишь по собственному капризу, постоянно текущее откуда-то масло и вечно перегревающийся бензонасос – это только мелочи, штрихи, подчеркивающие картину неповторимой индивидуальности каждого автомобильчика этой марки. Главная же отличительная черта «Запорожца» - его поистине магическая способность отрывать передние колеса от асфальта на скорости свыше ста километров в час – крути не крути при этом руль, машина игнорирует все эти твои тщетные стремления к власти над нею; кажется, она живет какой-то своей собстввенной жизнью, пытаясь реализовать при каждом удобном случае свои стремления к свободе.
Объяснение сему феномену, конечно, простое: мотор у Запорожца находится под задним капотом, по причине чего передок его пуст и легок, как голова инейджера, и на скорости порождает так называемый «эффект взлета».
Или… «эффект дежавю».
Как-то мне посчастливилось в течение нескольких секунд пережить оба этих ощущения, друг в друга перетекающих и дополненных остренькой приправой в виде колоссального риска, сопоставимого по степени опасности для жизни лишь с крутым пике. Тормоза придумали трусы! Газ – в пол!
«Табуретка с моторчиком» потеряла сцепление с двухмерной субстанцией асфальта, «корыто с гайками» чудесным образом отрывается от него и…
И вот, вот она – награда за риск: ощущения полета, свободы! Незабываемые. Непередаваемые. Окрашенные малиновыми лучами всплывшего в памяти детства…
«Запорожец» на те несколько незабвенных секунд стал для меня даже не столь пресловутой машиной времени, но и машиной счастья. Серебристый самолет мечты на какое-то время вновь мелькнул в завораживающей небесной синеве…
И белыми ангелами скользнула по ней стайка голубей, и ласково улыбнулись мне Большая медведица с медвежонком Умкой.
Конечно, приходилось мне пользоваться и другими машинами: лексусы-мерсусы. Бесшумные пластиковые погремушки, тупые пожиратели асфальта. Каждая марка, конечно, индивидуальна. Но не более, чем обвешанный бусами папуас. Вся индивидуальность заключается лишь в каких-то внешних характеристиках, по сути же – любая из этих машин всего навсего техническое устройство для доставки человеческой задницы из пункта А в пункт Б. Ну а еще, быть может, для кого-то и смысл всей его бесценной жизни. «Я купил квартиру, машину…» - звучит теперь почти так же, как некогда «посадил дерево и вырастил сына».
Вспомнилась недавняя похвальба соседа: «Квартира, дом в заповедной зоне, счета в банках, акции… А тачка! Ты ведь видел мою тачку?»
Тем временем ноги привели меня к пешеходной зебре. Машин на дороге – тьма! – но при этом на ней не наблюдалось ни малейшего движения. Очередной дорожный затор, пробка – явление для города вполне рядовое и привычное. Пешеходы не ждали, пока зеленый человечек на светофоре дозволит им ступить на белые прямоугольники перехода, потому как обездвиженная дорога никакой опасности не несла им даже теоретически. Лавируя между застывших машин, они преспокойно себе двигались на другую сторону. Их примеру последовал и я, ненароком бросив сочувствующий... – хотя, нет, не сочувствующий; скорее, скорбный – взгляд на автомобили, замершие в тени какого-то придорожного небоскреба. Мне представились люди, запертые в них, я вообразил себе их чувства: надо же, имея сотни «лошадей» под капотом, так вот глупо стоять... Я представил, как тяжело им сдерживать себя, чтобы не нажать педаль газа и не вырваться из этой транспортной клетки: вперед, к солнцу! к свободе!
Но...
Но неожиданно солнце, доселе осторожно осваивающее восток, выглянуло из-за синего утеса многоэтажки и ударило ярким светом по лобовым стеклам обездвиженных автомобилей; свет пронзил их тонировку словно рентгеном. И я внутренне содрогнулся, увидев тех, кто сидел рулем. Каждый из водителей напоминал персонажа фильма «Человек-неведимка» – прозрачные лица их зияли черными дырами солнцезащитных очков, а единственным, что могло свидетельствовать о том, что в автомобилях все же сидели нормальные – в физиологическом смысле – люди, были носы... Да, смешно, именно носы! – почему-то дружно забелевшие в лучах восходящего солнца.
Одинаковые по форме, словно отштампованные 3D-принтером; одинаковые по цвету; одинаковые по положению относительно сторон света – будто флюгеры, дружно подчинившиеся единому ветру. Мне почудилось, что я даже узнал за одним из стекол нос своего недавнего собеседника – соседа по подъезду. Но в том не уверен был я, поскольку все носы казались мне столь похожими друг на друга, что для точной идентификации хотя бы одного конкретного носа нужно было быть, по крайней мере, отоларингологом.
Самое страшное, все эти «носы» были так же неподвижны, как и машины. Закралось сомнение – а живы ли эти люди? Ведь не могут, ведь не могут же живые люди столь покорно давать погружать себя в состояние, подобное анабиозу или даже физическому небытию! В течение нескольких секунд я ощущал себя персонажем постапокалиптической картинки или героем сказки о заколдованном царстве – жутко, очень жутко выглядели эти высвеченные солнцем носы.
Однако обтекающие мою застывшую фигуру струйки пешеходов вернули меня к действительности подобно живой воде. И меня вдруг озарило: нет, мир на месте, и законы его физического существования не нарушены. Все дело в том, что в детстве среди нас попадались такие, кто не верил в сказки и в упор не замечал наших волшебных самолетов. А теперь эти дети просто выросли...
«Эх... – вздохнул я, – бедные, бедные носы...» Так и захотелось, глядя на них, воскликнуть, перефразировав Юрия Домбровского: «Носы, носы… Вы что-то проглядели. Вы что-то недопоняли, носы…»