Старшего лейтенанта Алексея Серёгина на должность начальника отряда колонии строгого режима назначили в сентябре, а осуждённого Александра Тимохина этапом привезли в аккурат под Новый год. Распределили Тимохина в его, серёгинский, десятый отряд. Определи колонийское начальство Тимохина в другой отряд, и его тюремная жизнь, возможно, сложилась бы по-другому, но судьбе было угодно распорядиться именно так. В том, что произошло с Тимохиным, Серёгин отчасти винит и себя. Он не может толком объяснить, в чём именно заключается его вина: была ли это действительно Божья кара, как утверждают сослуживцы, или всё случившееся – результат предвзятого отношения к Тимохину с его стороны, как считает майор Захарчук, но в простое совпадение фактов Серёгину верится с трудом. Впрочем, всё по порядку…
Тимохин стоял у двери кабинета заместителя начальника учреждения по кадрам и воспитательной работе майора Захарчука и нервно теребил промасленную зековскую кепку. Захарчук долго беседовал с другим осуждённым, а когда тот, наконец, вышел, Тимохин не без волнения переступил порог кабинета.
- Гражданин начальник, осуждённый по статье сто пятой части второй пункт «к», статье сто тридцать первой части второй пункт «в» к двадцати годам лишения свободы Тимохин, отряд десятый.
- Слушая вас, Тимохин.
- Я не знаю, с чего начать, гражданин начальник.
- Говорите как есть.
- Я вас прошу оградить меня от произвола со стороны начальника отряда Серёгина.
- В чём заключается произвол?
- Он придирается ко мне по разным пустякам.
- Например?
- Ну, он нашёл окурок рядом с моей кроватью и написал на меня постановление о взыскании, а окурок не мой.
- А кто бросил окурок, вы сказали начальнику отряда?
- Я не видел, кто его бросил.
- Вы же знаете, Тимохин, что каждый осуждённый обязан соблюдать чистоту и порядок рядом со своим спальным местом. Если не усмотрели, кто бросил окурок рядом с вашей кроватью, должны убрать его сами. Вы же представляете себе, что будет в общежитии, если возле каждой кровати начнут кидать окурки.
- Да он вообще меня прессует по каждому пустяку.
- Ещё, какие у вас претензии к начальнику отряда?
- Я не вовремя встал в строй, когда шли на обед. Серёгин сказал, что в следующий раз за опоздание я пойду в штрафной изолятор.
- А вы постарайтесь не опаздывать на построения.
- Да я что, другие ещё позже пришли, им он ничего такого не сказал.
- Вы работаете?
- Да, в бригаде прессовщиков.
- Хорошо, Тимохин, я разберусь по вашей жалобе, - пообещал Захарчук.
Когда Тимохин ушёл, заместитель начальника колонии вызвал к себе Серёгина. Вскоре в кабинет вошёл высокий спортивного вида офицер.
- Вы, Серёгин, в наше учреждение пришли переводом?
- Так точно, товарищ майор, - подтвердил Серёгин. – После окончания института экономики и права, три года прослужил в Мордовии, а затем подал рапорт и попросился сюда, поближе к родителям жены.
- Ну и как вам у нас служится?
- Нормально. Служба нравится, коллектив хороший.
- С жильём как?
- Живём у родителей жены.
- Сколько у вас в отряде осуждённых? – Захарчук скосил взгляд на лежащий на столе планшет с указанием количества осуждённых, расписанных по отрядам, явно проверяя Серёгина.
- Сто девять человек. На производстве работает шестнадцать, четверо водворены в штрафной изолятор, один – в помещении камерного типа, двое больных находятся в медсанчасти и трое на длительных свиданиях, - чётко доложил Серёгин.
- Чем осуждённые занимаются на производстве?
- Две бригады работают на пошиве, одна на прессах.
- А кто бригадир у прессовщиков?
- Осуждённый Замятин.
- А мастер?
- Фёдор Иванович Соломатин.
- Когда в последний раз с ним беседовали?
- Вчера в присутствии бригадира и мастера беседовал с бригадой.
- Какие претензии у бригадира или мастера к рабочим?
- Никаких. Все работают хорошо.
- А осуждённый Тимохин как работает?
- Тоже хорошо, товарищ майор.
- Как он себя ведёт в быту?
«Вот оно что», - подумал Серёгин, а вслух спросил: - Нажаловался, значит?
- Да. Приходил на приём, жаловался на вашу необъективность. Говорил, что притесняете его.
- За что притесняю, рассказал? – усмехнулся Серёгин.
- Рассказал. И про окурок, и о построении. Может, вы проясните ситуацию?
- Конечно. Вчера утром я делал обход отряда и в жилой секции возле кровати Тимохина увидел окурок. А днём ранее он опоздал на построение.
- Вы не задумывались, почему он работает добросовестно, а в быту нарушает порядок? Может быть, вы где-то недорабатываете? Не можете ухватить нить, с помощью которой следует влиять на его поведение?
- Моё мнение – Тимохин только прикидывается старательным работником, а на самом деле он упорно не желает соблюдать установленный порядок.
- И вы решили применить к нему дисциплинарные санкции?
- Да. Нарушителей надо изолировать от основной, нормальной части осуждённых.
- А как же профилактика нарушений?
- Самая хорошая профилактика – это водворение в штрафной изолятор.
- А беседы?
- Это всё ерунда.
- Вы же воспитатель, Серёгин. Как же можно не верить в то, чем занимаетесь?
- Кнут – это тоже воспитание.
Захарчук внимательно посмотрел на Серёгина.
- А вы не ошиблись в выборе профессии? Может, есть смысл перевестись в другую службу?
- Нет, товарищ майор. Вижу себя именно в этой должности – воспитателем.
- Ну, тогда предлагаю вам заняться именно воспитательной работой. Объясните Тимохину, в чём он не прав…
- Не поймёт.
- А вы попробуйте. Уделите ему времени больше, чем другим осуждённым, заинтересуйте его общественной работой: дайте ему задание подготовить выпуск отрядной стенной газеты, попробуйте подобрать к нему нужные ключи.
«Я ему поручу общественную работу! Я подберу к нему ключи… от замка в камере штрафного изолятора», - кипел Серёгин, возвращаясь в отряд.
Серёгин возненавидел Тимохина после того, как ознакомился с его личным делом. Из приговора он узнал, что Тимохин, ранее дважды судимый за ограбление и нанесение тяжких телесных повреждений, отбывает наказание за изнасилование и убийство. У Серёгина в отряде за убийство отбывают наказание ещё несколько человек, но к ним он относится терпимо. А Тимохин совсем другое дело. Он, по его, Серёгина, мнению заслуживает более строгого наказания. Тимохин убил тринадцатилетнюю девочку. Подкараулил её на лесной тропинке, когда она возвращалась из школы, оглушил, изнасиловал, а потом задушил. Труп спрятал в лесу, забросав валежником. Девочку несколько дней искали всей деревней, а когда нашли,
полуистлевшую, мать её лишилась рассудка, а отец надолго слёг в больницу с сердечным приступом.
Войдя в отряд, Серёгин не спеша прошёл по жилой секции. Тимохин рассказывал осуждённым анекдоты, раздался дружный смех. При появлении начальника отряда осужденные встали. Серёгин оглядел всех, остановил взгляд на Тимохине и пригласил его на беседу.
В кабинете Серёгин уселся за свой рабочий стол и стал перелистывать карточку индивидуально-воспитательной работы, заведённую им самим же на осуждённого Тимохина. Страницы он перелистывал с таким видом, будто видел карточку впервые.
- У вас, Тимохин, на воле мать осталась?
- Да, гражданин начальник, - Тимохин стоял перед Серёгиным, сложив руки за спиной.
- Пишет?
- Пишет.
- И что пишет?
- Да так, всего понемногу.
- Не болеет?
- Нет.
- Значит, Тимохин, с матерью вашей всё в порядке. – Серёгин явно затягивал беседу. Встал из-за стола, прошёлся по кабинету. Тимохин повернулся лицом к начальнику отряда:
- Может, с матерью чего? Так ты не тяни, начальник, говори.
- Да нет, Тимохин, с матерью вашей всё в порядке, а вот со мной прошу разговаривать на вы.
- Да я вроде постарше буду.
- И тем не менее.
- Ну, тогда виноват. Извините, гражданин начальник.
- Как в отряде живёте? Не обижает ли кто?
- Кого меня? – засмеялся осуждённый. – Да я, ежели надо, сам кого хочешь, обижу.
- Да, Тимохин, вы сможете.
На Серёгина вновь нахлынуло чувство ненависти к Тимохину, который что-то начал ему объяснять.
«Почему же меня так раздражает этот человек? Не хуже других, не нарушитель, - Серёгин отдавал себе отчёт в том, что Тимохин на самом деле не является тем злостным нарушителем, каким он пытался представить его заместителю начальника колонии. – Убийца? Ну и что? У меня в отряде их несколько, к ним – то у меня отношение нормальное, а к Тимохину предвзятое. Почему?»
Тимохин в это время продолжал что-то говорить, сильно жестикулируя при разговоре руками.
«Руки! – вдруг промелькнуло в сознании Серёгина. В Тимохине меня раздражают его руки».
Он посмотрел на руки осуждённого и отчётливо представил, как эти разрисованные татуировками руки тряслись от жадности, когда вырывали серьги из ушей повстречавшейся ему в тёмном переулке женщины, как они хватали нож и наносили удары человеку, пусть и собутыльнику, - один удар, другой, третий. И, наконец, как эти руки сдавливали девчонке горло, ломая ей шейные позвонки, и как он, Тимохин, весь трясся от внезапно нахлынувшего на него животного инстинкта, держал задыхающуюся и умирающую в страшных муках девочку. Понимая свою неправоту, Серёгин, к его великому стыду, уже не владел собой. Он резко прервал Тимохина:
- А вы, почему сегодня свою кровать не заправили?
- Почему не заправил? Заправил.
- Пойдемте, проверим.
Подойдя к тимохинской кровати, Серёгин с силой рванул одеяло. Затем вызвал старшего дневального отряда.
- Попов, вы, почему не следите за порядком в отряде? Почему Тимохин свою постель не заправил?
- Виноват, гражданин старший лейтенант, - оправдывался Попов. – А сами-то они что, не могут за своей кроватью посмотреть?
Набычившийся Тимохин, молча, переводил взгляд то на кровать, то на начальника отряда, то на старшего дневального.
- А говорите, Тимохин, что заправили. Значит, обманываете? – усмехнулся Серёгин.
В кабинете он принялся составлять постановление о водворении Тимохина в штрафной изолятор.
- Вижу, начальник, ненавистен я вам, - зло проговорил Тимохин.
- А вы думали, я вас на руках буду носить после того, что вы сделали с девчонкой?
- Я за это уже сижу. Меня суд наказал.
- Плохой у нас суд, Тимохин, гуманный. Таким, как вы, нужно руки отрубать.
- А ты мне не судья, - Тимохин подошёл ближе к Серёгину. – Мне Бог судья, и перед Богом я буду отвечать, но только не перед тобой.
Серёгин не ожидал от Тимохина такой реакции и поэтому некоторое время сидел молча.
- Ну, что смотришь? Давай веди в бур, в крытку, куда хочешь!
Серёгин вдруг порвал постановление и бросил обрывки в корзину из-под мусора.
- Вы правы, Тимохин, Бог вам судья, а не я. Идите в отряд. Живите, радуйтесь, рассказывайте анекдоты. Вы не нарушитель, вы примерный осуждённый, хорошо работаете и даже перевыполняете план. Вас скоро освободят, условно-досрочно. Закон позволяет. Идите, Тимохин.
На следующий день Серёгин решил заняться распределением длительных свиданий на месяц. Только он взялся за эту работу, как в кабинет вбежал старший дневальный.
- Гражданин начальник, ЧП на производстве!
- Что случилось, Попов?
- Не знаю, вроде на прессах.
- Поточнее узнать не мог?
В производственной зоне Серёгина встретил мастер цеха Соломатин.
- Не пойму, почему это произошло? – взволнованно говорил он, - станок исправен, и Тимохин опытный прессовщик.
Тимохин сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, и курил. Стоявший рядом осуждённый держал папиросу, время от времени поднося её к губам Тимохина. Обе руки последнего были забинтованы, и сквозь бинты густо проступала кровь.
- Ну вот, начальник, ты говорил, что таким, как я, надо руки отрубать. Твоё желание исполнилось, радуйся.
- Как же вы так неосторожно, Тимохин? – Серёгин не обратил внимания на замечание осуждённого.
- Вот так, зазевался. Это меня Бог наказал за мои грехи.
- Это я вам вчера напророчил. Не надо мне было так говорить.
- Я на тебя, Алексей Васильевич, зла не держу. Ты справедливо поступил, когда не стал меня вчера в изолятор сажать.
Подъехал автомобиль конвоя и разговор прервался. Тимохин с помощью доктора и осуждённого влез в автозак.
После того, как Тимохина увезли, Серёгин вернулся в свой кабинет. Его одолевало чувство вины за Тимохина.
«Наверное, прав Захарчук, - думал он. – Я не способен работать воспитателем. Я вообще не способен работать с осуждёнными».
Он достал лист бумаги и аккуратным почерком стал выводить: «Рапорт. Прошу уволить меня из органов уголовно-исполнительной системы…» В это время в дверь постучали, и Серёгин разрешил войти. В кабинет вошёл осуждённый Паршин.
- Спасибо вам, Алексей Васильевич, что вы написали моей жене письмо, в котором охарактеризовали меня положительно. Получил сегодня ответ. Простила меня. Собирается на свидание приехать и сына привезти. Как думаете: наладится у меня с ней?
- Конечно наладится, Паршин. Обязательно наладится, - хрипло выдавил из себя Серёгин.
- Спасибо вам, гражданин начальник.
После того, как Паршин вышел, Серёгин взял недописанный рапорт и авторучку. Несколько минут сидел, задумавшись, а затем смял его и бросил в
мусорную корзину. Резко поднявшись из-за стола, он вышел из кабинета. Уже давно прогудел колонийский гудок, и ему было пора выводить отряд на вечернюю проверку.