Старый прошедший не один капитальный ремонт автобус, распугав громким хлопком клевавших хлебный мякиш птиц, и обдав асфальт чёрной копотью, наконец-то завёлся. Водитель вытер ветошью перепачканные машинным маслом руки и полуобернулся к пассажирам.
- Все с билетами? - обращаясь одновременно ко всем, спросил он и, не дождавшись ответа, тронулся в путь.
- Бабушку, бабушку подождите! - крикнула водителю одна из пассажирок и указала рукой на маленькую худощавую старушку, которая бежала к автобусу и как-то неуклюже держала перед собой две огромные хозяйственные сумки.
Водитель остановил автобус и открыл дверь. Старушка поставила на пол сумки, а затем с трудом поднялась по порожкам и выставила перед водителем своё лицо, протягивая, таким образом, ему державший губами билет. Водитель проверил его и вернул старушке, а она как-то неестественно, будто крюками взяла свои сумки и прошла в салон. Находившиеся в автобусе пассажиры успели заметить, что у старушки нет кистей рук. Усевшись на свободное место, она культями взяла всё ещё державший во рту билет и ловко сунула его в одну из сумок, а затем повернулась к сидевшей рядом с ней женщине.
- Насилу успела, - проговорила старушка и чему-то улыбнулась, - думала, что опоздаю.
- Тогда следующим рейсом уехали бы, - ответила старушке женщина и незаметно посмотрела на её искалеченные руки.
- Да что вы, следующий рейс только через три часа будет, а меня сыночек мой миленький ждёт.
- Сколько же вашему сыночку лет? – удивилась женщина.
- Он взрослый уже. Тритёдня тому назад сорок лет исполнилось, гостинец вот ему везу ко дню рождения. Наверно голодный сидит, всё меня в окошко высматривает.
- Почему же он голодный-то? Он что в сорокалетнем возрасте сам себе поесть не может приготовить?
- Сидит он, милая, в колонии срок отбывает, - вздохнула старушка.
- Где же он сидит?
- Да вот сейчас посёлок будет, там и сидит. Голодный, наверно, сыночек мой миленький, - вновь вздохнула старушка.
- Вы напрасно волнуетесь, - тихо, как бы успокаивающе проговорила женщина, - сейчас времена другие. У меня зять в той колонии работает, говорит, что осуждённых кормят хорошо, сейчас с этим у них дело обстоит строго.
- Эх, милая! - махнула старушка рукой, и женщина вновь непроизвольно взглянула на её культю. - Разве арестанты в тюрьме когда-нибудь вволю наедались?
- А что, кроме вас ему продукты привезти некому? Вам же очень тяжело сумки носить?
- Да я уже привыкла. А у него кроме меня никого нет. Жил он с одной женщиной, Валентиной зовут, тоже из нашей деревни, да расстались они. Что уж там между ними произошло, я не знаю, но только ушла она от него.
- Сын выпивал? – после небольшой паузы спросила женщина.
- Выпивал, конечно. Эта поганая водка и довела-то его, Колюшку моего, до тюрьмы. Раньше никогда руки не распускал, а в последнее время, это когда Валентина-то от него ушла, а обособливо перед тем как его посадили, стал драться. Схватит, бывало, меня за грудки, а глаза бешеные, что есть зверь становился. Убегала я от него, у суседей пряталась, а возвращалась домой только тогда, когда он засыпал. Проспится и опять хороший, добрый сыночек мой. По Валентине он сильно тосковал, просил её вернуться к нему, да и я к ней ходила тоже просила об этом. Она условие поставила, чтобы сын пить бросил, тогда она вернётся. Самостоятельная она, Валентина, сурьёзная.
- Наверное, из-за Валентины и в тюрьму угодил?
- Да нет, милая, не из-за неё, - ответила старушка и замолчала.
В наступившей тишине проехали остаток пути и вскоре показались крайние дома небольшого шахтёрского посёлка.
- Вот и посёлок ваш, смотрите не проехайте дальше, - нарушила молчание женщина.
- Да, пора к выходу пробираться, - кивнула головой старушка. - Вы мне подсобите, сумки ручками на мои культяпки нанизать, мне так нести будет удобнее.
- Далековато вам до колонии идти, тяжело будет сумки нести, - проговорила женщина, помогая старушке.
- Может, кто и подсобит. Когда в прошлый раз приезжала, мне военный один подсобил сумки нести. До самых тюремных ворот донёс, дай Бог ему доброго здоровья.
- Если не секрет, скажите, что с вашими руками случилось?
Старушка подняла сумки, подбросила их, что-бы удобнее было нести и, вздохнув, сказала:
- Сын мне их отрубил, руки-то! Деньги на выпивку просил, а мне ещё пенсию не приносили, денег у меня не было. Он не поверил, думал, что я жадничаю, взял топор и отрубил мне руки. Вот и сидит теперь за это. Я его на суде простила, а они всё равно посадили. Мучается теперь, бедный, голодный. Наверно, всё меня в окошко высматривает. Вот и езжу к нему, подкармливаю, сыночка моего миленького, - ответила старушка и ещё что-то бормоча, поспешила к выходу.