Каждый раз, когда я бываю в Шебелике, мою душу наполняет необыкновенно трепетное, грустное, и одновременно восторженное чувство. Это чувство сродни чувству при встрече с самыми дорогими людьми после долгих лет разлуки... Чувство прикосновения к детству, безоблачному и прекрасному. Ведь в Шебелике я вырос, исходил его вдоль и поперек. Каждый камушек и стебелек, овражек или деревце, - все напоминает о том светлом времени...
Вот и сегодня вечером я прогулялся до Развил. Компанию составил Дик - мой верный друг, рыжий пес с задиристой и немного смущенной мордой, похожей на лисью. Давно я здесь не был. Дела, дела, рутинная бумажная работа, шумный город, суета, а тут - благодать, тишь. Изредка промелькнет полевка, пролетит усталая ворона, гулко и отрывисто каркая. Дик обнюхивал встречающиеся кустики, деревца, пеньки. И прыгал, прыгал от радости, иногда щелкая пастью прямо перед моим лицом.
Поперечная гора показалась. Здесь, когда она открывается взору путника, бьет еловый ключ. Чистая, как слеза, водица вновь напомнила мне, как мы с Олежкой Кузлековым наклонимся к источнику и пьем, пьем, а после вытираем рты рукавами. Родник окружают красавицы-ели, оттого и назвал я его так - еловым. Ярко-желтые, багряные, бордовые, иные - цвета охры, ржаво-коричневые листочки устилают всю дорогу. А многие еще не опали - и все горы вокруг горят кострами, огненно-рыжими, как Дик. Стройные бархатно-зеленые елочки, кедерки цепляются вершинами за большое красное Солнце. И березки вторят ему - на закате они превращаются в тысячи маленьких огоньков, пылающих на горизонте...
Развилы встретили меня небольшим стадом буренок, уже собирающихся домой и удивленно смотрящих на меня, нежданного вечернего гостя. Покойница баба Пана Комова, наша соседка, называла это место так потому, что на этом месте распутье: если свернуть направо, можно спуститься сначала в Нижний Кумалыр, а там недалеко и до Сарлыка, седой, угрюмой горы, с вершины которой берет начало река Сема. А налево - к стоянке выйдешь, еще дальше - Апшуяхтинский перевал, богатый своими кедровниками и кислицей.
Второй брод мы с Диком в этот раз преодолели без особых усилий. Уже давно нет того замшелого мостика, по которому в былые времена и лошадь могла проехать с телегой... Пес долго скулил, даже выл, но все же переплыл речку. Я перешел по камням. Остановились на седьмом притоке, отдохнули. Уже который раз ловлю себя на мысли, что Шебелик для меня - что добрый Отец, который принимает меня, как блудного сына, гладит теплым южным ветром по голове и успокаивает, вселяет надежду на самое лучшее. Все рассказываю я ему. Ничего не тая. Загудит, бывало, он своими могучими лиственницами в четыре обхвата, сердито нахмурит брови-тучи. Или заплачет даже, и капли дождинок стыдят меня.
А иногда улыбнется он, блеснув Солнцем, помахав веткой и игриво журча ручейком, вспыхнув радугой на том месте, где Поперечная гора подпирает небо. И мне радостно.
Седьмой приток - конечный пункт нашей прогулки. Многочисленные кротовьи ямки, мышиные норки, муравейники - все говорит об активной жизни обитателей леса. Жизнь... Какое это чудо!!! Обращаю внимание на небо - оно, точно движущаяся мозаика, составлено из ярко-голубых лоскутков свободных от облаков участков, иссиня-черных вкраплений рассерженных на кого-то дождевых туч, снова и снова наскакивающих на белые облака, бегущие в сторону Каспы. Я вспомнил Лилию Николаевну - мою первую учительницу, научившую меня любить мой край, вспомнил Астафьева, Пришвина, Сладкова, Бианки - всех тех, кто открывал мне дорогу к этой Любви. Любви к малой родине.
Дик лаял куда-то кверху, на левую релку. Я пригляделся и смог различить горного козла, застывшего в готовности исчезнуть, если с нашей стороны последуют какие-либо неосторожные движения...
Похолодало. Надо идти. Мне всегда грустно уходить от Отца. Я пообещал Шебелику, что еще приду к нему, с печалями или радостями, переживаниями и планами, - все равно приду. Как тот девятилетний Женька с чистой и наивной душой.
Господи, как хорошо гостить у Тебя! Благодарю Тебя за ведомое и неведомое, за каждый вздох грусти и каждое мгновение радости!