Провинциалка - слово какое красивое,но почему-то действовало оно на меня как хлыст на провинившуюся собаку! Да,да,именно на меня,приехавшую покорять большой шумный город. Произносилось это слово весьма по-разному: у одних звучала в голосе зависть, дескать, там лучше, в маленьком захолустном городишке, нежели в большом. И выхлопных газов меньше, и толчеи нет, и жизнь размеренна, и браки среди молодых более устойчивые, да и детишки здоровее.
У других в голосе было явное презрение:
- Пусть, у неё семь пядей во лбу, - говаривали они, - но она просто обязана быть глупее нас, столичных. И одеваться поплоше, без должного вкуса, и говорить с другой интонацией,обязательно делая ошибки в произношении.
Хотя осуждавшие не были ни разу в театре, не посетили ни одной выставки,не интересовались литературой, музыкой, живописью. Их болезненное самомнение распухало до невероятных размеров и грозило лопнуть, залив злостью всё вокруг.
- Ох, наша то провинциалочка какова,- злилась моя золовка, - то ли умна не по годам, то ли старается произвести впечатление!
- Что, мало своих, городских? - ворчала свекровь,- хотя ты и прехорошенькая. Но стольный град, и какой-то там южный городишко – понятия несовместимые.
Зато провинциалки крепче любят - улыбался свёкор, подкладывая под мою уставшую спину подушку. Я считаю, повезло тебе, Эдик, с женой.
Мой вновь обретённый обожаемый город с населением более двух миллионов необычайно красив. Музеи, парки, скверы, театры - неоценимую роль сыграли в моём становлении, как художника слова, да и просто, как личности. Я жадно проглатывала всё, что смогла увидеть, услышать, почувствовать кожей.
Но время неумолимо, и один Господь знает, что случится с нами в недалёком, либо далёком будущем?
В один из летних солнечных дней мы с дочерью, чуть–чуть не опоздав на поезд, убегали в родные южные провинциальные пенаты. И вновь я становилась настоящей провинциалкой. Но в любом испытании всегда есть оправдательные моменты.
В провинции лучше мечтается, вспоминается, а соответственно и пишется, да и питается не от кафе и забегаловок, а каждый день от плиты. Свежие завтраки, обеды и ужины; поначалу трудновато, но потом привыкается. И я колдовала над едой, изобретая новые рецепты и писала, писала днём и ночью, по дороге на работу и с работы, и даже на прогулках, спасала тем самым себя от горечи, обиды, предательства любимого человека. Я привыкала к забытому, покинутому много лет назад, размеренному образу жизни.
И вот я на великолепном фестивале, посвящённом памяти В.С.Высоцкого. Зал – битком. Читаю много, не отпускают. Аплодисменты, цветы - приятно конечно, но и утомительно очень. А потом встреча с талантливым музыкантом. Многолетняя совместная работа с ним создала чудесные песни.
- Неугомонный характер у вас, - восхищался он.
Это же надо - четыре с лишним , на электричке сюда, а вечером на ней же опять домой.
Разве это важно, коли песни нравились, их пели, они получали призовые места. Они становились лауреатами международных конкурсов. А у меня то ничего гладко никогда не проходило. Тропы моей поэзии тернистые, с ухабами, кочками, рытвинами. Но ради поставленной цели стоит преодолеть все неприятности, оплеухи, страдания. Пять сборников – это что-то! Закрутило и понесло в мир поэзии. Но надо всему учиться! Учусь, переспрашиваю, интересуюсь, злюсь, коли, что то не получается - одним словом творю! Иду в региональное объединение. Обещают сообщить о семинаре. Но мне необходимо встретиться с председателем.
- А что дальше? - спрашивает она,- конечная цель ваша какова?
- Быть в союзе, - отвечаю.
- Это вам дорого будет стоить, - недобро улыбается женщина.
- Сколько? - наслышанная о необходимости непосильного побора при вступлении, вызывающе гляжу в её зелёные нагловатые глаза.
Она, наверное, что-то почувствовала недоброе, а, может быть, опасное в дерзком вопросе. Ей явно не понравилась моя смелость, независимость. Я не заглядывала с раболепием в её глаза, не пыталась задобрить елейными фразами. Ничего не оставалась ей, как встать на букву закона, совести и порядочности.
- Подрастите, попишите, походите на семинары. Далеко? Есть автобусы, электрички. Это вам надо,- убеждала она,- сборники посмотрим, оценим, сообщим о результатах.
- А откуда вы? Провинциалка? – вдруг развеселилась литературная фея,- о чём вы там можете серьёзном написать? О своей провинции? Городским читать не интересно. Есенин? Некрасов? Тютчев? Но они повидали достойное, высокопоставленное общество. Они в основном жили в городах и разъезжали по Европе. Кольцов? Эка вы куда загнули? Вообще, не смотреть надо на захолустье, не познавать его, не решать назревшие проблемы его, а фантазировать, придумывать острые моменты. Так закручивать события, с насилием, убийствами и прочее, чтоб мурашки по спине!
Стихи мои в союзе сходу отправляли в стол, не желая читать, разбирать, беседовать. На меня смотрели с опаской, ставили препоны в общении с профессионалами. Однажды, прорвавшись на «городской» семинар, я увидела рекомендованную фантазию «достойных», услышала их опусы о пестиках, цветочках, бантиках, рюшечках. Мои проблемные стихи вызвали лишь раздражения высокопрофессиональных писак. И тогда до меня дошло, что куда там мне без денег соваться к людям, желающим «достойно» жить за счёт тупых, но богатых? Одно утешало: у меня появилось много читателей. Сборники мои спрашивали не только друзья и знакомые. Люди приходили на творческие вечера, дарили цветы, приглашали в школы, на лит. посиделки, в библиотеки, в институты.
Время неотвратимо бежит вперёд. Корифеи из Союза на праздники приезжали к нам, в провинцию, учили, журили, хвалили и даже пытались нравиться симпатичным провинциальным поэтессам. До их творческих регалий нам было не дотянуться, а до «морального облика» тем более. А если и самомнение выше положенного – катастрофа. Африканская поговорка в данном случае не заменима: «Чем выше обезьяна поднимается вверх, тем виднее, какой у неё безобразный зад»
Как-то не вяжется с моральным обликом столичных писак это высказывание, но, тем не менее, я не придумала курьёзный случай, надолго отбивший охоту показываться у стольных грамотеев.
Он, прибывший на периферию, поддержать и ободрить нас, «тупых провинциалов», весь творческий вечер пытался быть рядом со мной, дарил мне комплементы, восхищался, как я хорошо пишу и, не стесняясь никого, напрашивался ко мне в гости.
- Я живу в другом городе, - пытаюсь я отклонить его надоевшие фразы, - да и муж у меня ревнивый.
Чувствую, он будто бы на немного остывает от своих ухаживаний и даже перестаёт обращать на меня внимание.
Двадцать минут – и я дома. Электричка- мой любимый вид транспорта. Любимая яичница – еда лентяев и писак, чай, и всё сопутствующее, приятное для сластёны - на столе. Уже строю планы на вечер. Но звонок! И я, чертыхнувшись, иду открывать.
Будто бы никто не собирался сегодня в гости. Когда я уезжаю куда-то, этот день для друзей и знакомых становится не неприкосновенным. В проёме двери стоит он - большой, толстый, важный, с чёрной блестящей папкой под мышкой, и тупо смотрит на меня. Не спрашивая, осторожно левой рукой отодвинув меня, идёт в комнату, отдавая на ходу бутылку с коньяком. Покряхтев, садится на диван и только тогда, наклонившись, снимает туфли.
- Ну, что рот открыла,- ухмыляется он,- впервые видишь? Не ждала? Думала, не узнаю, где живёшь? И про мужа наврала. Зачем? Карьера твоя от меня зависит, а не от какой-то председательши. Поэтикой заведую я. Тебе со мной не надо ссориться. Давай бокалы да поесть что либо. Ты же хозяйка, накорми гостя.
Я ошарашена таким хамством. Тем не менее, несу рюмку и не начатую яичницу, ставлю всё перед гостем.
- А себе чего же,- морщится он,- и это всё угощение? Не густо.
- Сядь, поговорим, что ты как пионерка передо мной по стойке смирно стоишь? Не соображаешь, зачем я пришёл? Да сядь ты.
Он тянет огромную потную лапу и грубо сажает меня с собою на диван. Пьяные губы ползут по щеке. От него пахнет потом и водкой. Рука расстёгивает кофточку. Очнувшись от оцепенения, и, оттолкнув его, я вскакиваю и, бросившись в прихожку, распахиваю входную дверь.
- Ах ты, дрянь подлая,- кричу,- убирайся. Да я завтра ославлю тебя на весь край.
- Не посмеешь,- улыбаясь, расправляет он своё жирное тело. Что ты выгадаешь? Вот тогда-то тебе действительно путь в союз будет заказан. Да и кто тебе поверит? Одинокая баба! Защитить то не кому.
Он встаёт, покачнувшись, хватается за стол, охнув, выгибает свой отвислый зад и, раскинув руки, идёт ко мне.
- Дура, - хрипит мужик, - такой шанс. Я для тебя всё сделаю. Нужно мне ваше бездарное объединение, я ради тебя приезжаю. Нравишься ты мне.
Я успеваю отскочить, но он ловит меня и, дыша в лицо вонючим перегаром, прижимает к стене. Изо всей силы наступаю на его ногу каблучком домашней туфельки. Он ругается и пробует восстановить попытку. И тут я наотмашь бью его по лицу. Писака теряет равновесие и влипает в стену... Я в ужасе смотрю, как он медленно сползает вниз. Голова свешивается на грудь. Казалось, он перестал дышать.
- Вот и всё, - растерялась я,- неужели убила? Что делать? Куда звонить?
Не помню, сколько простояла перед представителем столичной богемы, но вдруг «жирный окорок», тяжело вздохнув, открывает отрезвевшие глаза и, хватаясь за стенку, поднимается.
Я не помогла ему. Мне было противно смотреть на это чудовище. Я бросилась к телефону и вызвала такси. Туфли он нашёл без напоминания, схватил свою директорскую папку и, не слова не говоря, пошёл к машине за мной.
Таксист, молодой парень, обратил внимание на мой взъерошенный вид.
- Да вот, приехало «мурло» из Красного дара и решило продвинуть меня по служебной лестнице, а я отказалась,- ответила парню,- сволочь одним словом. Надо его с помпой на такси отправить. А то автобуса долго ждать.
Денег у гостя не было, и парнишка, в обмен на паспорт, согласился отвезти его.
- Отдаст деньги - получит паспорт,- спокойно сказал он - но нам в провинции такие нахалы не нужны.
Утром позвонил вчерашний гость.
- Полина Евгеньевна, голубушка, - лепетал он,- ну простите меня, Христа ради. Пьяным был, никогда бы себе подобного не позволил.
Потом позвонили его друзья и говорили, какой отличный друг и семьянин Лев Анатольевич, что, дескать, он собственнолично попросит у меня прощение за такое недоразумение. Через два часа сам начальник поэтики - жалкий, помятый, с огромным букетом роз, нерешительно мнётся у двери, просяще заглядывая в мои глаза.
- Ладно, чёрт с вами, проходите.- дерзко отвечаю - Чаем напоить?
Он быстро глотает чай и просит не придавать огласке неприятную сцену, жалуясь, что потерял паспорт.
Паспорт ему отыскали.
По долгу службы, как говорят, я его ещё несколько раз видела на семинарах. Он был крайне вежлив со мной и предупредителен.
Много ещё встречалось дряни на моей литературной дороге. Их, самолюбивых и самовлюблённых, было хоть отбавляй. Но так хотелось лететь к звёздам. А для этого надо работать. Вот и работают литературные рабочие пчёлки. Творят и днями, и ночами. Сколько ханжества, хамства на пути их.Но мне всё-таки повезло, да и не только мне. Умные люди понимают, что талантливые неординарные живут, как правило, в провинции, и я благодарю их от всей души. В Москве нас принимали в Российский союз писателей. И региональное отделение теперь в провинции. Оказывается, провинциалы тоже писать умеют.