Глава 29. НИКАК НЕ УХОДИТ ВОЙНА.
У нас, пацанов, продолжались опасные игры, да ещё какие опасные. Даже теперь, когда с той поры минуло уже больше шестидесяти лет, содрогаюсь от нашего детского неосознанного безумства. Вокруг Городка было столько траншей, окопов, окопчиков, воронок от бомб и снарядов, что нам не приходило в голову что-то придумывать, играя в войну, мы продолжали в ней жить, она ещё была с нами повсюду. Что только не находили мы на месте прежних боёв в этих окопчиках и траншеях: засыпанные песком ящики с патронами от винтовок и крупнокалиберных пулемётов, гранаты, иногда попадались даже артиллерийские снаряды. Мы находили скелеты бойцов и отдельные их фрагменты, страшные фрагменты, о которых торопились сказать взрослым.
Найденный ящик с патронами тут же окружался пацанами и начиналось коллективное действие – пуля удачным ударом камешком по горизонтально положенному патрону вынималась, порох высыпался в общую кучку в одном из окопчиков, когда патроны заканчивались и горка пороха была уже приличной, штук пятьдесят патронов шло на пороховую дорожку к соседнему окопчику. На кучу пороха наваливали доски, куски железа, что было поблизости. Всё «отделение» бойцов пряталось в соседний окопчик, и командир спичкой поджигал оттуда пороховую дорожку. Секунда, взрыв, вверх летели обломки наваленного барахла, пацаны праздновали победу. Патронные гильзы сдавали «тряпошнику», тот их с удовольствием принимал – медь, вознаграждая нас своими безделушками. Но капсюли должны были быть пробитыми, из них делались ребячьи стрелялки. Находили железяку с отверстием по размеру патрона, загоняли туда патрон, гвоздь на капсюль, удар молотком по гвоздю – выстрел, наши наступают. Как никто не покалечился – трудно даже представить.
Ещё более опасные «фокусы» были с термитными патронами то ли от крупнокалиберного пулемёта, то ли от противотанкового ружья. Внутри этих патронов была фосфорная начинка, из которой пацаны делали салют. Патрон клали на два камня или кирпича и молотком сверху отделяли пулю от гильзы с фосфором, кидай её вверх как можно выше – вот тебе и салют, искры во все стороны – красиво. Попадёт фосфор на кожу — получи долго незаживающие ожоги, которыми некоторые пацаны даже гордились – на войне был ранен.
Но это что! Вот если сделать плот, развести на нём костёр, положить в него горсть патронов и пустить по течению реки – вот это приключение. Костёр горит, горит, и вдруг как шарахнет – пуля или две просвистят в неизвестном направлении, костёр разметается, бабы, полоскавшие на речке бельё, чуть ли не попадают в воду с причитаниями:
– Шешки проклятые, собаки шелудивые, на тот свет захотели? Это ж надо что удумали, балуваться с патронами. Вот поймаю кого – удавлю, честное слово. Мало нам было войны! Негодяи, напужали до смерти…
Тирады изрекались долго, бельё уже выполоскано, повешено на коромысло, уже домой бабы мокрые идут с обрыва, а ругательства продолжаются до самого дома, и обязательно каждому, кто встретится по пути, будет сообщено, какое опасное безобразие творит «эта безотцовщина» на речке. Начиналось выяснение:
– Это твой, Нюрка, наверно придумал пакость такую. Это надо ж было додуматься – по речке плот с костром пустить, да снаряды в огонь положить. Ведь ранение могла получить, в милицию надо сдавать их, паразитов.
– Иди-ка ты, Манька, к кляпу! Мой сегодня из дому не выходить, я яго картошку перебирать заставила, под полом вон до сих пор сидить. А ты, чуть что – сразу на майго! Ишь ты какая! – разорялась обиженная соседка, защищая своего помощника – «безотцовщину». Но подзатыльник сыну всё равно полагался в целях воспитания, чтоб заниматься такими делами даже думать не смел.
Война ушла, но она была с нами ещё несколько лет. И действительно, большинство ребят остались без отцов, их матери надрывались на работе, продолжая заменять мужчин на тяжёлых работах, а дети были предоставлены сами себе, искали занятий и развлечений, о которых я поведал читателям, ничего не придумывая от себя, это воспоминания моего детства. И я, счастливый от того, что мой отец живой вернулся с войны, иногда на себе испытывал не ненависть, нет, но злость этой «безотцовщины» в моменты наших детских размолвок и шалостей. У каждого из нас была своя «подпеканка» или рогатка – наше ребячье оружие. У каждого было уличное прозвище: Хиря, Мамур, Барок, Косой, Колдун, Бадя, Ванька Романёнок, Шурка краснощёкая, Лёшка Грак, Кривоножка, Апракся или Козёл, Хам, Циклоп… Каких только прозвищ не носили наши пацаны, родившиеся до войны. Большинства из них сейчас уже нет в живых, жива о них только память у нас, оставшихся…
Подпеканки. Сколько нам доставалось за них от родителей! А штука была интересная, настоящие пугачи. Делались они просто. Из боевого патрона вытаскивалась пуля, клалась в костёр, из неё выплавлялся свинец, и оставалась твёрдая стальная оболочка. Из гильзы высыпался порох, капсюль обезвреживался уже известным способом, гильза перегибалась с помощью молотка в виде буквы «Г», в неё острым концом вставлялась выплавленная пуля, напильником очень ровненько затуплялся кончик гвоздя, так же изгибался буквой «Г», это был боёк, он вставлялся в отверстие выплавленной пули, затем на эти две «буквы Г» туго надевалось кольцо из резинки от трусов или вырезанное из автомобильной камеры – для особо мощных моделей. Пугающий выстрел можно было получить с помощью спичечных головок, которые счищались со спички, высыпались в пульку и растирались в ней тем же затупленным гвоздём. Заряд мог состоять из пяти, десяти или даже пятнадцати спичечных головок: заложил, растёр, гвоздь оттянул на сантиметр-два, он благодаря резинке завис над зарядом, осталось руку с подпеканочкой положить в карман, в подходящий момент вынуть и нажать на резинку. Выстрел получался, что тебе из пистолета – и шумно, и весело, и «комплименты» пацаны получали самые разнообразные:
– Ах, чтоб тебя разорвало, паршивец этакий!..
– Вот я тебя сейчас крапивой отхожу, будешь знать, как народ пужать!..
– Давно, видно, батька тебя не лупил, дык я яму скажу, он табе усыплить, за шкуруй пастыря нету, нягодник такей.
– Я табе, сопляку, счас башку откручу, чтоб она больше глупостев таких делать не дозволяла.
Дома мама хватится – спичек нету, печку затопить нечем, начинает искать, спрашивать, куда делись спички. Досталось однажды и мне, когда соседка рассказала маме, куда они деваются, и посоветовала проверить карманы сына.
Несколько лет продолжались подобные военные шалости, но один трагический случай положил конец и им. Неподалёку от села Михейково на правом берегу Вопи в непосредственной близости от шоссе Москва-Минск во время войны велись ожесточённейшие бои, там в земле ещё оставалось очень много ненайденных сапёрами боеприпасов, в том числе и артиллерийских снарядов. Помнится одно место, изрытое окопами и траншеями, мы называли Хотынским полем, и протекающую там речушку в то время называли Хотынкой, хотя теперь на карте она обозначена почему-то как Пальна.
Вот на берегу этой речушки летом уже пятьдесят третьего года и случился трагический случай с нашим одноклассником Володей Булоховым, положивший конец всем нашим опасным шалостям. Володя учился с нами в пятом классе, был балагур и шутник, хохмарь, каких редко встретишь в жизни. Был он круглолиц, невысок росточком, всегда спокойный и очень общительный. Трудно было даже предположить, где он находил столько смешных фраз и выражений в свои двенадцать лет. В нём явно таился талант будущего юмориста, другого такого во всей школе не было. И вот на этом Хотынском поле во время летних каникул Володька нашёл с ребятами какой-то крупный боеприпас, говорили, что артиллерийский снаряд, и стал отвинчивать у него головку…
В шестой класс Володька не пришёл. Директор школы Шанин Сергей Степанович, фронтовик-орденоносец, первого сентября построил школу на линейку и рассказал страшную историю, происшедшую с Володькой, части тела и внутренности которого после взрыва пришлось собирать на прибрежных кустах речушки Хотынки. Была объявлена минута молчания в память о нашем погибшем товарище, после которой из уст директора прозвучала такая пронзительная речь, даже не речь, а заклинание фронтовика, что до сих пор его слова звучат в ушах при одном воспоминании о том событии.
– Дорогие мои дети, – сказал он, – мы воевали с фашистами, чтобы вы никогда больше не знали, как умирают люди в расцвете своих сил. Мы воевали за ваше счастье, так сделайте, пожалуйста, так, чтобы вы могли воспользоваться этим счастьем. Берегите свои жизни, они так нужны вашим родителям, нашей разорённой стране. Не играйте в войну, от неё счастливыми никто не становится. А если найдёте опасный предмет – не трогайте его, а придите в школу, в военкомат или хотя бы скажите об этом взрослым…
Потом сапёрами проводилась крупная операция по всем местам боёв по обнаружению опасных отходов войны. Набиралось их, видимо, довольно много, потому что со стороны Заборского леса, в котором был огромный песчаный Чижевский карьер, несколько недель раздавались взрывы – это сапёры уничтожали найденные боеприпасы. Старая школьная фотография пятьдесят третьего года, с которой смотрит улыбающийся Володька Булохов, не даёт мне забыть о нашем погибшем товарище.
Глава 30. ПЛЕННЫЕ НЕМЦЫ.
В нашем разрушенном городе ещё до нашего возвращения из беженства был устроен лагерь для военнопленных. Лагерь находился рядом с шоссе Москва-Минск и центральной дорогой, ведущей в город, и состоял из 10 или 12 бараков, его территория была окружена высоким забором из колючей проволоки. Пленные немцы работали на ремонте шоссе, восстанавливали разрушенный мост через реку Вопь, строили жилые дома и хозяйственные постройки для дорожно-эксплуатационной службы, обустраивали дорогу в город и обсаживали её с обоих сторон берёзами, которые сохранились и по сей день, украшая въезд в город.
Вскоре возле шоссе вырос небольшой посёлок из трёх двухэтажных домов. В одном из них разместилось дорожно-эксплуатационное управление №802 (ДЭУ-802) автомагистрали Москва-Минск, два других дома были построены для жилья, необычной для нас архитектуры – с широкими наружными лестницами на второй этаж, просторными коридорами и прихожими. Но люди получали в этих домах тогда не квартиры, а комнаты, почитая и это за великое счастье, хотя отопление в комнатах было печное, и электричества не было до пятидесятых годов. Немцы строили довольно добротно и красиво даже сараи, которые были двухэтажными, что нам тоже было в новинку: первый этаж – для домашней скотины и для дров, второй – для кормов, банных веников и хозяйственной утвари.
Пленные во время работы охранялись солдатами с автоматами и собаками. Выходили на работу и уходили с работы, построенные в колонну по четыре человека в ряду. Все земляные работы на дорогах велись вручную с помощью деревянных тачек и лопат. Техника появилась только тогда, когда шоссе и дорогу в город начали асфальтировать.
Мне запомнился один курьёзный случай, связанный с пленными немцами. Он произошёл с моей мамой Ульяной Егоровной. Пленные иногда приходили в посёлок, то ли по разрешению начальства, то ли в самоволку – не знаю, только приходили довольно часто и предлагали что-то купить у них или выменять на еду: губную гармошку, алюминиевую кружку, ведро или что-то ещё. Однажды мама соблазнилась купить у немца за три рубля оцинкованное ведро для воды. Довольная недорогой покупкой, мама пошла с этим ведром за водой. По пути к колодцу ей встретилась соседка тётя Тася, которая увидела ведро и спрашивает:
– Уль, а откудова у тябе маё новое вядро? Я его только учора купила на базаре…
– Да я яго сегодня у немца купила за три рубля…
– Это ж маё вядро, Уля! К нам сягодня немец приходив, продавав кухвайку свою, да я не узяла, знаю, что за это нагореть можить. Так это ж ён, паразит, у мяне из коридора вядро и спёр. А я-то думаю, куды маё новое вядро делось?
– Во, нахал, что сделав! У их же ш, у немцев, уроди как и не варують, вот «шешка» какая! – разорялась моя матушка по поводу потери трёх рублей, поскольку соседка сняла ведро с коромысла, даже воду не стала выливать и пошла с ним домой. Так с одним ведром воды и пришла мама домой, немец – шешка, то есть чёрт по-народному, ещё долго не сходил с языка моей обманутой матушки. Отец, любя маму, не стал упрекать её за оплошность, только приказал, чтобы она больше у немцев ничего не покупала.
После этого случая и соседи у пленных стали покупать с большей осторожностью, но всё же покупали зажигалки, сделанные их умелыми руками, которые назывались «бензинками», портсигары. После того, как немцев отпустили домой, на территории бывшего лагеря лет десять была городская автобаза, потом её перенесли в другое место, бараки снесли, территорию сровняли и распахали под картошку.