В ту давнюю пору Россия благодаря таким заводчикам, какими были Никита Антуфьев-Демидов, Розенбуш, Виниус, всё больше и больше познавала тонкости железоделательного, кузнечного и чугунолитейного дела.
В окрестностях Тулы вставали в строй новые заводы, на которых для армии лили бомбы, ядра, картечи. Железную руду для заводов добывали под Дедиловом, а позднее и в других местах, где она была обнаружена. Одним из таких мест была деревня Щекино. Прохор Никишка, выкапывая как-то из земли глину для обмазывания печной трубы, наткнулся на железную руду. Вскоре заложили шахту-дудку, а когда были обнаружены ещё несколько залежей руды, все мужики из окрестных деревень стали рудокопами. Щекинская руда имела очень хорошие химические свойства и, как сказали бы сегодня, быстро вытеснила с рынка сбыта дедиловскую.
Прошли годы. Ушли из жизни многие заводчики-первопроходцы, среди которых был и Никита Демидов. Ушёл в мир иной и Прохор Никишка, но заводы, а вместе с ними и рудодобывающее дело, остались. Руду на заводы вывозили по воде, а зимой – по застывшим руслам рек на подводах. С появлением на Руси железных дорог её стали доставлять на близлежащие от шахт-дудок железнодорожные станции, где перегружали в небольшие вагоны и по железной дороге направляли на чугунолитейные заводы.
Владельцем Ясенковских и копий стало товарищество братьев Гилль, а начальником Щекинских рудокопных дудок был назначен Николай Константинович Воропаев.
Щекинскую руду под зорким оком и в сопровождении потомка Прохора Никишки – Пафнутия Игнатьевича Никишина, смотрителя за Щекинскими дудками, - на подводах отвозили на железнодорожную станцию Ясенки, где начальник станции личный почётный гражданин мещанин Александр Николаевич Чернов вручал Пафнутию грамоту, в которой указывалось количество отправленных вагонов, а в листе сопровождения грузов для заводчиков писал: «Руда щекинская». Так продолжалось несколько лет, и вот однажды система доставки на заводы руды дала сбой. В один прекрасный день из Тулы в Ясенки на одноконке было доставлено распоряжение за подписью письмоводителя, губернского секретаря Ильи Александровича Мелиоранского. Распоряжение обязывало всех начальников железнодорожных станций в листе сопровождения грузов отныне именовать грузы по названию той станции, с которой эти грузы отправлялись. Так впервые вместо привычной записи: «Руда щекинская» в документах появилась запись: «Руда ясенковская». Заводчики руду не приняли, пояснив, что им нужна руда щекинская, а не ясенковская, и вагоны с рудой возвратились на станцию Ясенки.
Опечалившись из-за такого неприятного известия, Пафнутий Никишин мял в руках кепку, и с надеждой заглядывал в глаза начальнику станции Ясенки Чернову.
- Александр Николаевич, поделайте же что-нибудь, ведь вагоны с рудой простаивают!
Чернов достал из кармана кисет с нюхательным табаком, и, раскрыв его, отсыпал щепотку табака себе на ладонь, после чего заложил эту щепотку себе в нос.
- Ничего-с, сударь, не могу поделать, на сей счёт, имеется распоряжение-с! – ответил он Пафнутию, с наслаждением прикрывая глаза и собираясь чихнуть. – Попробуйте обратиться к самому Александру Иванычу! – предложил он Пафнутию. – Александр Иваныч – это ого-го-с! Великая сила-с! – при этих словах Чернов чихнул и многозначительно поднял вверх указательный палец.
К уездному предводителю дворянства действительному статскому советнику Александру Ивановичу Полякову начальник рудокопных дудок Воропаев выехал лично и уже к обеду был в Крапивне.
- Ваше Превосходительство, Александр Иванович, помогите, Христа ради! - трепетал перед чиновником Воропаев. - Век благодарен буду.
- Чего же ты от меня хочешь, милейший? – спрашивал Поляков.
- Так ведь теперь заводчики руду не принимают, говорят, что она не щекинская, а ясенковская.
- Сие распоряжение отменить не в силах, - расстегнув тесный ворот тёмно-зелёного мундира, с сожалением в голосе, ответил статский советник.
Уйдя от Полякова, Воропаев бесцельно бродил по Крапивне, пока в центре города недалеко от Никольского храма случайно не повстречал своего старого знакомого - начальника Крапивенского обозного завода Никиту Фроловича Григорьева и не рассказал ему о своей беде.
- А я вижу, хмур ты больно, не иначе, думаю, случилось чего, - засмеялся Григорьев. – А знаешь ли ты, братец, почему в Крапивне нет чугунной дороги? Да потому, что если она была бы, то все в Крапивну приезжали бы непременно в вагонах и мои кареты с повозками стали бы непотребны. Поэтому я сделал всё возможное, чтобы чугунная дорога от Ясенок, минуя Крапивну, пошла на Сергевское. Ты вот что, братец, собери-ка подарочек в тысячу рублей и привези мне. У меня знакомые столоначальники аж в самом Тульском губернском правлении сидят. Ужо они-то отменят это распоряжение.
Воропаев сделал так, как ему велел Григорьев, но распоряжение не отменили, зато изменили название станции Ясенки. Теперь она стала называться станцией Щёкино.
- Ну, что я вам говорил? Александр Иваныч всегда-с поможет! Никому-с не откажет! – проговорил начальник теперь уже станции Щекино Чернов радостному Пафнутию Никишину, держа в руке чернильное перо для подписи сопроводительного листа на грузы и грамоты. Другой рукой он неспешно заложил в нос щепотку нюхательного табака и с шумом вдохнул её в себя. Немного посидев с закрытыми глазами, Чернов громко чихнул, – Апчх-х-х!
- Александр Николаевич, любезный вы мой, подписывайте скорее, – торопил его Пафнутий.
- Это мы мигом, это мы одним махом, - закивал головой Чернов. – Александр Иваныч, каков-с? Великая сила-с! – проговорил Чернов и поднял вверх указательный палец.
- Александр Николаевич, любезный! – Пафнутий пододвинул грамоту ближе к Чернову.
- Это мы мигом, - вновь повторил Чернов, но вместо этого медленно сунул руку в карман брюк и, достав оттуда носовой платок, принялся вытирать им выступившие от нюхательного табака слёзы и приглаживать им свою аккуратненькую бородку. – Вы, Пафнутий Игнатич, должны поблагодарить Александра Иваныча за оказанную вам любезность, - проговорил Чернов.
- Непременно, Александр Николаевич, непременно. Подписывайте скорее, ну же!
- Да это мы одним махом! Вы, любезнейший мой, если Александра Иваныча повстречаете, то передайте от меня ему низкий поклон. И ещё спросите у него, не соизволит ли его превосходительство приехать ко мне в гости на летнего Николу?
Пафнутий закивал головой и стал указывать на лежавшие перед Черновым документы.
- Александр Николаевич, грамота! Бога ради, Александр Николаевич!
- Да, да, это мы одним мигом! – проговорил Чернов и, убрав платок, ещё раз обмакнул в чернильницу гусиное перо, после чего дрожащей рукой написал: «Руда щекинская».
Обрадовавшийся Пафнутий положил грамоту в карман сюртука и радостный возвратился в деревню Щекино, где его с нетерпением ожидали рудокопы. Узнав о том, что руду отгрузили заводчикам, они обрадовались и с новой силой принялись за работу. Отгрузка руды обещала им скорую выплату жалования.
Матвей Агафонович Орлов в на глубине почти десяти метров долбил киркой руду и закидывал её в плетёную из лозы большую корзину. Наполнив её, дёргал цепь, и стоявший на верху его напарник Николай Володин вручную вытаскивал корзину из шахты. Поздно вечером рудокопы возвратились домой. Поев брюквы с квасом, Матвей взобрался на лежанку и уснул. Его среди ночи разбудили стоны и крики жены.
- Ой, Матвеша! Ой, родненький! Ой, рожаю!
Матвей слез с лежанки, зажёг керосиновую лампу и растолкал спящего старшего сына, десятилетнего Егора.
- Егорка, быстро беги к Пафнутию Никишину, скажи: мамка разродиться не может, тату просил кобылу дать за повитухой в соседнюю деревню съездить, - говорил Матвей ещё не окончательно проснувшемуся сыну. – Та ну, живо ты! – отвесил он мальчишке подзатыльник, и тот мигом вылетел в сени.
Марфа Осиповна Промышляева роды принимала уже не один десяток лет. Этому ремеслу её научила мать, а ту, в свою очередь, её мать. Своих собственных детей у Марфы не было, зато чужих через свои руки она пропустила не один десяток. Марфа слыла мастерицей своего дела, но был у неё один недостаток: любила после принятия родов выпить рюмочку-другую. «Чтобы пуповина не развязалась», - проговаривала она и опрокидывала штоф с водкой. Случалось, счастливый отец поил её до такой степени, что она здесь же рядом с роженицей и засыпала. А иной раз уйдёт пьяная домой, а проснётся где-нибудь под забором или в кустах густо разросшейся крапивы.
В ту ночь у Матвея Орлова родился сын, и он на радостях напоил Марфу так, что она с трудом держалась на ногах. Однако на предложение остаться переночевать отказалась и решила добираться домой в соседнюю деревню пешком. Выйдя на улицу, Марфа с трудом увидела дорогу, хотя ночь была звёздной и в небе ярко светила луна. От хорошего настроения ей захотелось петь, и она затянула старую казацкую песню об удалом атамане Стеньке Разине. Когда её песенный репертуар был исчерпан, она остановилась и огляделась. При лунном свете она увидела изгородь, коновязь, две лошадиные повозки и колодец с большим барабаном и намотанной на него цепью.
- Это куды ж я пришла-то? – спросила она саму себя. – Это я около дома Васьки Окуня оказалась.
Подошла ближе к колодцу.
- Конечно, это возле яво избы колодец-то.
Марфа повернулась, чтобы уйти, но не удержала равновесия и, перевалившись через бревенчатый выступ, упала в колодец. Вскоре она пришла в себя. Сильно болела нога и голова. Хмель у неё прошёл, и она со страхом ощупывала руками вокруг себя. Всюду была холодная сырая земля, было темно. Марфа с ужасом подумала, что она заживо погребена, и от страха закричала диким голосом, зовя кого-нибудь на помощь. Кричала она довольно долго и вскоре охрипла. Тяжело вздохнув, Марфа перестала кричать и смирилась со своей участью.
Где-то далеко на востоке забрезжил рассвет. В пойме реки стелился утренний туман. Окрестная природа ещё не проснулась, а в деревне уже вовсю запели первые петухи. Поёживаясь от утренней прохлады, из своих изб вышли рудокопы и неспешно, позёвывая на ходу, направились к своим шахтам-дудкам.
У Матвея Орлова из-за рождения сына было хорошее настроение, хотя он всю ночь не сомкнул глаз. В этот день ему предстояло работать на поверхности, и он, покрепче привязал к цепи доску-сиденье, с грохотом завертел барабан, и его напарник Николай Володин скрылся в земляном чреве.
Сидевшая на дне шахты Марфа, услышав барабанный грохот и звон цепи, подняла голову и в темноте едва различила силуэт спускавшегося к ней человека. От радости её сердце забилось сильнее, на глаза навернулись слёзы: её искали и вот теперь спускаются, чтобы спасти. Вот он, её спаситель, всё ближе и ближе. Она ползком двинулась ему навстречу и как только ноги Николая коснулись дна шахты, Марфа обхватила его и с силой прижала к себе.
- Милый ты мой! Наконец-то я тебя дождалась! – охрипшим голосом проговорила она.
Николай выпустил из рук цепь и кулем свалился на Марфу, как-то неестественно запрокинув голову. Поняв, что произошло, Марфа вместо крика издала лишь хриплое шипение.
Матвей Орлов, не дождавшись привычного подёргивания цепи, что было подтверждением спуска в шахту, сам стал дёргать цепь, а затем кричать в зияющую чернотой дыру, зовя Николая.
- Наверно, рудничный газ появился, - высказал предположение один из рудокопов, когда все собрались у шахты.
Прибежал Пафнутий Никишин.
- Орлов, возьми рудничную лампу и спустись в шахту, посмотри, что там случилось, - приказал он.
- Пафнутий Игнатич, отец родной, не губи, - взмолился Орлов. – У меня детки малые, жинка нынче ночью ещё одного мальца родила, не губи, отец…
- Цыть! – прикрикнул на Матвея Пафнутий. – Лезь, сказал, или в арестантскую захотел?
Орлов дрожащей рукой взял протянутую ему рудничную лампу со слегка тлеющим фитильком, мысленно простился с женой и детишками и, сняв шапку, трижды перекрестился.
- Господи! Помилуй раба твоего Матвея Агафоныча, - проговорил он и уселся на доску.
Боясь дышать полной грудью, чтобы не вдохнуть смертельный газ, Матвей вглядывался в темноту. Вдруг он отчётливо увидел лежавшего на дне и не подававшего признаков жизни Николая, а из-под него выглядывало непонятное существо с растрёпанными седыми волосами. У существа было чёрное морщинистое лицо с безумным взглядом в глазах и оскаленный рот с редкими зубами. Оно протягивало к Матвею руки и хрипело.
- А-а-а! – закричал Матвей и с силой стал дёргать за цепь. – Братцы, спасите!
Когда его вытащили на поверхность, он со страхом рассказал о том, что видел в шахте. Нашлись всё-таки смельчаки, которые спустились в шахту и вытащили вначале мёртвого Николая Володина, а затем и Марфу, при появлении которой многие рудокопы в страхе попятились.
- Так это же Марфушка! – произнёс кто-то, узнав Марфу.
- Какая Марфушка? – спросил Никишин.
- Марфа – повитуха, из соседней деревни.
Матвей тоже подошёл к Марфе и пригляделся.
- Точно, она. Братцы, я же её нынче ночью привозил. У меня жинка рожала, вот я сына Егорку за нею и посылал.
Увидев Матвея, Марфа замахала руками и начала издавать какие-то хриплые звуки.
- Что она шепчет? – спросил Никишин, обращаясь ко всем.
- Поёт, Пафнутий Игнатич, - ответил один из рудокопов.
- Поёт? Гм, похоже, умом тронулась. Вот что, Орлов, бери мерина и вези её в Ломинцево в больницу. Сдашь её дохтору, а потом найдёшь там волостного старшину и скажешь ему, что у нас рудокоп помер, видать, со страху, бедняга, - вздохнул Пафнутий Никишин и, сняв кепку, перекрестился.
Марфу усадили в повозку, укутали в дерюгу и повезли в больницу. Всю дорогу она что-то шептала и смеялась. Надувала щёки, поднимала к небу руки и потрясала кулаками, будто угрожая кому-то только ей одной известной страшной карой. А шахту-дудку после этого случая стали называть не иначе как Марфиной шахтой.