Мак остался стоять один в устланном толстым серым ковром коридоре. Он находился в крайнем, тяжёлом, пьяном раздражении. Оглянувшись на тихое гнусавое пение, он узрел молодую девушку, толкавшую впереди себя инвалидную коляску, в которой сидела пожилая, придурковатого вида женщина, старчески фальшиво напевавшая себе что-то под нос. Поравнявшись с Маком, девушка стала.
-- Извините. -- Она мило, слегка смущённо улыбнулась, едва заметно для постороннего глаза поражённая его внешностью. -- Извините, но нам нужно к лифту. Вы не подскажете -- куда? Мы, кажется, заблудились...
-- ...Заблудились?! Да что вы?!. -- дерзко подхватил Мак, но тут до него доехало, подобно повозке, плетущейся в гору: девушка красива; неясную по краям картину довершила инвалидная коляска... Он взял себя в руки: -- Минотавр к вашим услугам. Что вам угодно?
-- Мы не знаем, в какую сторону лифт, -- отвечала она, внимательно изучая живыми лукавыми глазами несколько окосевшее лицо его.
-- Ах, да! Следуйте за мной. А впрочем... Ваша внучка, должно быть, устала, -- сказал он пожилой женщине и, вежливо отстранив девушку, сам взялся за спинку коляски. -- Вы позволите?
-- О, нет, нет! -- запротестовала девушка. -- Не стоит, зачем…
-- Любезность, оказанная наполовину, ненастоящая любезность. Согласны? Ну вот...
-- Она моя дочь, -- отрывисто брякнула женщина в коляске и, как ни в чём не бывало, принялась вновь напевать.
-- Вот как? -- сказал Мак. -- Тысячу извинений, мадам.
-- Она моя дочь.
-- Да-да, я... я понял. Простите меня, пожалуйста.
-- Она моя дочь.
Мак озадаченно, несколько тревожно даже, взглянул на девушку, шедшую рядом. Та ответила обаятельной, безмятежной улыбкой.
-- Она моя дочь.
-- Это -- п-правда?.. -- осведомился Мак вполголоса у девушки, и тут же покорно вскинул ладонь: -- Я только спрашиваю.
-- Она моя дочь. Мы зачали её в Картахене.
Мак внезапно почувствовал неодолимый приступ тошноты. Остановившись, он отвратительно боролся с собою несколько времени: нагнулся вперёд, упёршись руками в колени, глаза заслезились, а изо рта обильно лилась на ковёр слюна. Несмотря на общеизвестное мнение людей опытных, что именно борьба с собой является самою благородной, это был явно не тот случай. Справившись, наконец, с напастью и переведя дух, он подтолкнул коляску и веско спросил у женщины:
-- Кто это -- «мы»? -- Он пьянел всё дальше и больше.
-- Я и мой муж, конечно. За кого вы меня принимаете?
-- Прекрати, ма, -- вставила девушка ласково.
-- Картахена, -- сказал Мак. -- Хорошо там, где нас нет. Не так ли, мадам?
-- Вы что, шутите, молодой человек?
-- Нимало. Это присказка. Люблю места, где не был.
-- Значит, вам не понравится в Картахене, -- сказала женщина.
Девушка рассмеялась, Мак тоже, правда, не без труда. Видя, что всё улаживается, девушка спросила:
-- А вы здесь работаете?
-- А? Где...
-- Вы не служащий отеля?
-- Нет, конечно. Как по-вашему, служащий отеля стал бы столько болтать?
-- Нет, не стал бы.
-- Видели фильм... сериал... там какой-то молодой канадец, не то рассыльный, не то полицейский... вышагивает уж о-о-очень достойно по земле нашей бренной... в л-ливрее цвета хаки, -- заговорил Мак несколько сбивчиво да нескладно, пытаясь не обращать внимания на неожиданно нахальный тон девушки. -- Олицетворение предупредительности и галантности... Словом, любезный господин. Короче, я с треском провалил бы эту роль. Я -- безработный.
-- А почему вы... столько болтаете?
-- А! Не умею держать язык за зубами. А знаете -- почему? Ведь если держать хоть что-то при себе до конца, то конец этот, того и гляди, и вправду наступит. А я, видите ли, не хочу помирать. Не оригинален и даже банален крайне.
-- Как интересно. В гангстерских фильмах -- ровно наоборот. Я видела.
-- О да! -- воскликнул Мак с неприятной поспешностью, навязчиво обязывающей собеседника умолкнуть. -- Там всё наоборот.
Выдержав паузу, девушка мягко, удовлетворённо заметила:
-- Нет, не всё.
Мак посмотрел на неё недружелюбно.
-- А вот и лифт, -- сказала она. -- Что ж, спасибо. -- Улыбнувшись слегка насмешливо, она протянула ему руку на прощанье. -- Всего хорошего.
-- Нет уж, -- сказал Мак хмуро. -- Теперь я провожу вас до самого номера.
-- Что ж. Валяйте.
Мак ещё менее дружелюбно посмотрел на неё.
-- Какой этаж? -- спросил он, но девушка сама нажала кнопку. Тут зазвонил мобильник Мака, и он резко, нервно отключил его; потом сказал девушке тихо: -- Слишком легко ты меня понимаешь. И тебя это н-нисколько не настораживает?
-- Чего?
-- Всякая лёгкость -- от Князя мира сего. Сама знаеши.
-- Нет, не настораживает. Нисколечко. Обидно, да?
-- Может быть, -- сказал Мак. -- Может быть... -- И громко обратился к женщине: -- А ваша внучка -- крепкий орешек.
-- И где это вычитал... -- вполне отчётливо промурлыкала девушка.
-- Она моя дочь.
-- Не буду спорить, -- быстро отрезал Мак, с лязгом выпихивая коляску из лифта. -- Во-первых, это бессмысленно, а во-вторых, это ещё бессмысленней, чем во-первых.
-- Осторожней, молодой человек!..
-- Простите, мадам, но я здесь не работаю.
-- Теперь налево, -- сказала девушка. Мак заметил, что она скрывает лёгкое беспокойство, оглядываясь, как бы невзначай, ищущим взором по сторонам, и снова взял себя в руки.
-- Извини, -- сказал он. -- Если хочешь, я уйду сейчас же. Я вовсе не... Но если ты позволишь довести вас до номера и нормально проститься... Не хочу оставлять впечатления какого-то придурка.
-- Разве я что-то сказала? Не останавливайся. Иди. Иди вперёд.
Несколько времени Мак смотрел на неё с благородным сожалением, затем, подавив короткий вздох, отбросил назад длинные, слегка вьющиеся, светлорусые кудри и вновь тронулся с места, никуда не спеша.
-- Теперь направо.
-- А что, можно и влево? Без ф-фатального исхода?
-- Не останавливайся! Так. Хорошо. Теперь обратно.
-- Что-что?
-- Обратно, назад. Что смотришь? Иди обратно. Вот так. Я ошиблась дверью. Стой! Пришли. Может, войдёшь?
Хотя и чуя какой-то подвох, Мак отвечал спокойно:
-- Только после вас.
-- Пит! -- громко позвала девушка. -- Открой, Пит, это мы.
-- Что ещё за Пит?
-- Мой брат. Я вас сейчас познакомлю.
Мак пожал плечами:
-- В таком случае...
На вид Питу было лет шестнадцать. Будучи на редкость худым и долговязым, он возвышался над Маком на целую голову. Сердечно улыбнувшись, Мак резко протянул ему руку, и парень смущенно ответил на рукопожатие.
-- Salut, Пит, comment vas-tu? Пожалуйста, позаботься о маме. Осторожней! Вот так. Молодец! А мы тем временем осушим по стаканчику виски с содовой. Твоя сестра была столь очаровательно любезна, что пригласила меня на вечерний аперитив. Она просто чудо. Да, кстати: как её зовут?
-- Элен, месье.
-- Ах да, ну конечно, Элен! Как же это я запамятовал.
-- А может, ещё и заказать ужин в номер? -- пробормотала девушка, глядя на Мака в недобром удивлении. -- На четверых. Или пригласить вдобавок всех оставшихся в живых битлов. Тогда нас семеро будет.
-- Ого! А это идея! Но-о... к сожалению, я спешу. В любом случае, большое спасибо. Где у вас тут бар?
Девушка, Мак, Пит и женщина молча смотрели телевизор, по-семейному расположившись в ряд на широком, пышном диване. Удивлённый про себя (хотя и довольно вяло), что ему сошло с рук столь наглое вторжение, Мак с удовольствием потягивал виски.
-- Какая скука, -- заметил он. -- Может, посмотрим нешта другое?
-- А к примеру? -- спросила девушка.
-- Бразильские сериалы -- говно полное. В-виноват, мадам. Ну, «Eurosport». К примеру. Переключи-ка, Пит. О, теннис! Люблю теннис. Страх как люблю. А ты, Пит?
Парень, покосившись на Мака, громко промолчал. Тогда Мак обратился к девушке -- изумлённо-вопросительно, с глубочайшим укором:
-- Эл-лен?!. -- В смысле: «И ты, Брут?!.»
Несколько напряжённо глядя в экран, Элен тоже ничего не ответила. Но она как бы ждала чего-то и не желала, как видно, преждевременно рисковать.
-- А вы, мадам?
-- Эта, что, негритянка? -- спросила женщина.
-- Да уж! -- сказал Пит сварливо.
-- А эта, вторая?
-- А что, похожа разве? Даю совет: действуй по принципу исключения: если белая, то значит не негритянка.
Мак рассмеялся. Элен тоже, правда, не без труда. Но она ждала, ждала чего-то, и Мак, будучи уже пьяным в свинью, был всё же слегка насторожен.
-- Ишь ты, и здесь умудрились оголить задницу. Вот бесстыжие!
-- Будем считать, что им просто жарко.
-- А где проходит турнир?
-- В Сан-Диего, мадам, в Калифорнии.
Тут раздался стук в дверь. Бросив на Мака быстрый, серьёзный взгляд, Элен пошла открывать.
-- Это за мной, -- сказал Мак. -- Оно видно, в чудесной решётчатой карете. Но что я такого сделал? -- Он залпом допил виски. -- Ась?
-- Привет, Марвин! -- Девушка, несколько демонстративно, повисла на шее у вновь вошедшего мужчины средних лет и нежно поцеловала его в губы. Марвин был высок и грузен, словно стоячий мешок зерна. Плешивый, слегка обрюзглый геркулес со светло-голубыми глазами и турбулентною бородой рыжего окраса, он смахивал слегка на сатира. Во время лобзаний его холодный и беспощадный взгляд встретился со взглядом Мака, в котором сквозило кроткое презрение. Марвин медленно, но решительно отстранил девушку.
-- С кем имею честь? – спросил он без улыбки; ухватив суть ситуации в целом, он, видно, вмиг догадался о том, что Мак находится здесь не совсем кстати, отчего и не выказал сшибающего с ног расположения авансом, столь принятого на западе при первом знакомстве с проходимцами. Во взгляде его не читалось ни мелочного недоверия, ни открытой угрозы, но только цепкость и заземлённость, и Мак сразу почуял: в тесный вольер забрёл самец -- настоящий самец, вполне себе саблезубый, пещерный, и для него, Мака, весьма опасный, поскольку Мак тоже разыгрывал из себя самца.
Мгновенно уяснив себе, что не намечается никаких скидок на иронию и артистизм, Мак решил мирно разминуться.
Натура, однако, есть натура, как то не раз говорится в неприличном шумерском предании.
-- Нехорошо это -- честь иметь, -- буркнул Мак вполголоса, как бы обращаясь к себе. -- Ни свою, ни, тем паче, чужую.
-- Что ты сказал, приятель? Эли, что он сказал?
-- Жаль не расслышала. А ты не хочешь узнать наконец, кто же он такой есть? Ты не поверишь: это господин Минотавр. Слыхал? Самый безработный минотавр... по сию сторону Французских Альп. И как звать тебя, ясноликий княже?
-- И самый пьяный, -- сказал Мак, вставая.
-- Нет-нет! Самый внимательный, самый добрый. Одним словом... ну, самый-самый, -- продолжала девушка насмешливым, нарочито медоточивым голоском, в коем проглядывало, однако, жестокое женское любопытство. -- Ну что? Что смотришь?
-- Ты хочешь сказать: плюшевый, -- сказал Мак.
-- Плюшевый?.. -- слегка растерянно переспросила она.
-- Я бы сказал «декоративный», да ты всё равно притворишься, будто не понимаешь. Так что, какая разница?
-- Что он порет? -- по-петушиному взвился вдруг Пит, воодушевлённый появлением Марвина. -- Может, сразу побить ему морду?
Лишь одну бровь приподняв, Марвин взглянул на него, и Пит сразу умолк.
-- Долго же ты надеялся, -- бросил Мак, не глядя на Пита. -- Так тебе и надо. -- Сделав пару шагов в сторону четы влюблённых, преграждавшей путь к выходу, он приложил по-крестьянски руку к груди и молвил кротко: -- Люди добрыя, теперь мне уж точно пора.
-- Вот как? А куда это ты собрался, приятель? Да и не пьян ли ты? То-о-очно: наклюкался.
-- О да, я пьян. Очень, очень пьян. А иначе давно бы уже выбросился в окошко.
-- Как-как? В окошко? А с чего это тебе вдруг взбрело в голову выбрасываться с четвёртого этажа?.. Ах, да!.. -- Не трогаясь с места, Марвин критически обозрел себя в зеркале, висевшем в прихожей, и, пожав плечами, вновь обратился к Маку, интимно понизив голос: -- Неужто я такой страшный?
-- Обратите внимание, Марвин, -- сказал Мак, -- вы издеваетесь надо мной.
Марвин заулыбался блаженно, как пьяный сатир.
-- Ого! Он ещё и острит. Язык бантиком.
-- Не каждому дано обходиться без слов, коли приспичило развлечь публику. Некоторым приходится даже кричать при этом. Зато другие и вовсе молчат. И неизвестно ещё, кому повезло больше.
-- Ха-ха-ха-ха! А он мне положительно нравится, сей господин Минотавр!.. Ха!.. Нет, ей-богу! И всё же... как же к тому же ещё и НЕ нравится... он же мне же. (Храбрый по пьяни, Мак так и не вздрогнул при внезапно рявкнутом «не», отчего Марвин сам слегка запнулся, доставив Маку немалую радость.) Те-те-те-те-те. Элен?
-- Марвин? -- с готовностью отозвалась девушка; она уже не придуривалась вовсе, но, напротив, пыталась предотвратить возможную ссору, поскольку, вопреки её ожиданиям, Мак повёл себя вполне достойно и бесстрашно, и она, по некоторому недомыслию, испугалась даже в какой-то мере за Марвина.
-- Может ты объяснишь, наконец, что здесь происходит? Прекрати пыжиться, Пит.
-- Он помог мне и маме, мы потерялись на первом этаже; потом проводил нас до самого номера, и я пригласила его выпить, -- соврала она спокойно и убедительно, как если б Мак был на деле её любовником.
-- А почему он говорит вещи, которые вам двоим и понятны?
-- Марвин, Марвин... положа руку на сердце: вы и вправду не хотите, чтоб я отсюда ушёл? -- умиротворяюще вмешался Мак. -- Чёртова гибель вопросов...
-- Хочу. Но ответь мне сперва ещё на вопросик, последний. Только честно. Почему у тебя такая надменная рожа?
Мак вздохнул.
-- Просто я ожидал, что вы куда больший зануда, чем оказалось на деле. А теперь вот никак не могу сорвать эту маску. -- Он указал на своё лицо. -- Она мне жмёт. Стало быть, я действительно ошибся.
-- Так. Ну и какой же я на деле? Говори, говори, не стесняйся.
-- Ну всё, пойду-ка я, п-пожалуй... часок-то поздний... Вам пора в постель.
-- Да ладно, приятель, брось набивать себе цену. Мне действительно интересно. И я не напрашиваюсь на комплименты.
И вот, наморщив лоб и подбородок рукою поглаживая, Мак крепко подумал. Решив, наконец, что не стоит больше испытывать терпение Марвина, он изрёк с каким-то надрывом:
-- У вас нет проблем с женщинами.
-- Так, -- сказал Марвин. -- Дальше?
-- А что -- дальше? Дальше некуда.
-- Это ты, Марвин? -- подала внезапно голос женщина, отойдя от привычного отчуждённо-помутнённого состояния. -- И где это тебя, гадёныш, черти носили?
-- Виноват, мадам... Но я достал... Вот, извольте, -- отозвался Марвин почтительно; бросив на Мака спокойный, холодный взгляд и велев ему обождать минутку, он тяжело прошествовал мимо, держа в полупротянутой руке какой-то небольшой свёрток.
Мак ждал -- из последних сил. Девушка беспокойно шепнула что-то на ухо Питу, и тот, с презрительным видом, поплёлся вслед за Марвином в сторону матери, сидевшей на диване.
-- У неё было кровоизлияние в мозг. Марвин её лечащий врач и мой жених.
-- Я так и понял.
Воротившись обратно, Марвин надменно усмехнулся Маку:
-- Продолжить не хочешь? То бишь в этом весь я, говоришь?
-- Точно так, С-сир.
-- Ясное дело! Обо всём остальном, видать, тебя не спросились. Тебе б отшутиться ещё раз, приятель, и вышло б недурно. А так -- совсем не то. Ну, ладно. Когда выйдешь отсюда, купи себе лотерейный билет. Купи, купи, не поскупись. Выйграешь миллион -- сосчитай до десяти, прежде чем сообщать мне. Везёт тебе. Выпусти его, Эли.
Слегка удивлённая терпеливым миролюбием Марвина, но всё же довольная в душе, что из-за её тактичности и дипломатии всё обошлось благополучно, Элен выпустила Мака наружу. Уже вдогонку ему донеслось неуверенное «спасибо!» девушки. Не убавляя шагу и не оборачиваясь, он лишь неопределённо повёл приподнятою рукой в евклидовом пространстве -- жест, что и говорить, важный и вздорный. Дело в том, что Мак находился в эйфории «победителя» и ему, словно малому ребёнку, хотелось только одного: перевести поскорей описанное выше приключение в небеспристрастные воспоминания и, вернувшись к нему на досуге, насладится как следует, смакуя детали.
Из-за спины Элен, стоявшей в дверях, выглянул Марвин, посмотрел поверх её головы вслед спешно удалявшемуся Минотавру и, беззлобно хмыкнув, сказал:
-- Это Джонатан Маклафлин, младший брат Кевина. Вот вздорный пацан! К тому же пьян в сопли. Однако красавчик, правда? Как есть -- писаный красавчик. Я видел его лишь пару раз, когда он был совсем ещё мальчуганом. Поэтому не сразу узнал. Где он пристал к тебе? В чём дело, Эли? С чего это ты встрепенулась? Помнишь Кевина? Ещё бы не помнить. Отличный малый. И блестящий хирург. Мне до него далеко.