Мак и Бекки остались в купе одни. Шли минуты. В наступившей тишине Мак ощущал всё нараставшую беспомощность, переходящую постепенно в мучительную тревогу. Верно прочувствовав душевное состояние клиента, девушка, едва заметно пересилив себя, заговорила первая:
-- Она правда подслушивала?
-- А? Да... Послушай, Ребекка...
Услышав своё полное имя, она фыркнула.
-- Закажи-ка выпить, Мак.
Послушно сделав заказ, но не совладав-таки, очевидно, с инфантильно-маниакальным желанием «вмиг всё исправить», он собрался было полезть с объяснениями к девушке, но она, глядя в сторону, вдруг спросила негромко:
-- Подмывает извиниться?
-- Что?..
Она пригубила вино и поставила стакан на столик.
-- Если хочешь знать, мне ничего не стоит забыть о том, что ты давеча наболтал. И забывать нечего. Уже забыла.
-- Послушай, Бекки... видишь ли, я... я не хочу насилу храбриться и наделать снова глупостей... Я хотел лишь...
-- Хватит. Удержись, -- сказала она. -- Это нетрудно.
-- Да... ты т-точно ум-меешь это... -- промямлил Мак, удивлённый как-то доверчиво.
-- Умею что?
-- Дать по ушам... индивиду...
-- Не правда ли? А ты -- ты всё прекрасно понимаешь. Наперёд даже. В том-то и беда.
-- Ещё очко.
-- Не надо, слушай. Я в эти игры не играю. Я просто разговариваю с тобой. Понял, нет?
-- Понял.
-- Скажи «да». Оно проще.
-- Да, -- сказал Мак.
Поглядев спокойно ему в глазa, девушка проговорила бесстрастно:
-- Давай немного помолчим. А ты расслабься. Не к чему всё время пытаться развлечь меня.
Как ни странно, но Мак теперь был спокоен. Больше того: доволен. Он недооценил Бекки, а она оказалась вдруг совсем непроста; он был обезоружен неожиданно и позорно, и ему здорово полегчало.
-- Какое честолюбие! -- воскликнул он, чокаясь с девушкой. -- Литературный плагиат. За Гермину! -- Заметив лёгкую тень недовольства, скользнувшую по лицу её, он быстро сменил тон и тему: -- А какая, кстати, разница, подслушивала эта стерва, иль нет? Лично мне всё равно.
-- Да. Ты прав. Это не важно. Просто она не знает, что я сейчас работаю. Думает, пришла на дружескую вечеринку, где мы -- и я и она – простые, честные девушки. Эта дура Карлин... Короче: Сильвии страшно интересны мои личные увлечения. Она ведь подруга детства. Понимаешь, что это значит? При том, чем обе занимаемся.
-- Не очень. Разве только ты крепко уверена, что Рони крепко не повезло. Ты это имеешь в виду?
Бекки взглянула на него.
-- Нет. Не такая уж она и дрянь, какою кажется. А делать умеет всё.
-- Постой... Она, что, тоже?..
-- Индивидуалка? Ну да. Я же сказала.
-- А Рони знает?
-- Ты беспокоишься за него?
-- Беспокоюсь? Я? Из-за Сильвии? -- Мак свободно рассмеялся. -- Да нет же, нет. С чего ты взяла? Какая опасность может исходить от... ж-женщины? Это всё юмор. Чаще -- безвкусная игра, но порой и достойная широкого экрана. Хотя темой «роковой женщины» тупоумно злоупотребляют в Голливуде. А впрочем, так им и надо. Аминь.
-- А ты не веришь в рок?.. -- спросила она, соблазнительно подавшись вдруг вперёд.
-- Только в слепой, -- сказал он.
Бекки улыбнулась.
-- Дай прикурить, -- сказала она, -- Гарри.
-- Меня зовут не вполне Гарри.
-- Спасибо. -- Она глубоко затянулась, думая уже о чём-то другом -- Мак очень заметил это: ни дать ни взять благодушно настроенная Нефертити в обществе чернокожего раба.
-- У тебя удивительно красивые руки, -- вырвалось у него внезапно, почти помимо воли.
-- Спасибо, -- сказала она, возвратившись откуда-то и улыбнувшись снова. -- Да, знаю: на Гарри ты совсем не похож. Помимо всего прочего, ты не пацифист-теоретик, а теоретик-камикадзе. И фамилия у тебя другая. Хотелось бы знать, какой ты камикадзе, когда трезвый как стёклышко.
-- Типичный, -- сказал он.
-- Как-как? Тепличный?
-- Ладно. Поупражняйся ещё в остроумии. А я тем временем заскучаю, с твоего разрешения.
-- Гарри на твоем месте не стал бы злиться. Но ты не Гарри.
-- Зато от меня можно корью заразиться, а от Гарри -- чёрта с два! Смехом и то не заразишься -- вот тебе и Гарри. Нет, серьёзно: человеку так-таки не дано слепым роком быти, -- прибавил он не совсем к месту, задним ходом дезертируя в привычную прохладу абстракций. -- А зрячий рок -- разве это рок? Есть от чего прийти в отчаяние. Лавина не может ни выбрать жертву, ни обойти стороной. Мы же, напротив, можем. В том и проблема. Колоссальная.
-- Да, у нас есть, как правило, выбор, -- усмехнулась она.
-- Именно так.
-- А что, это -- плохо?.. -- спросила она, несколько вкрадчиво.
-- Вовсе нет, -- парировал Мак, из раздражения себе же переча.
Бекки затушила сигарету.
-- Ладно. Я тактично намекну Сильвии, что ты мой клиент. Она сразу отстанет. Будь покоен, mon petit prince.
Но тут Мака вдруг осенило:
-- А давай не будем говорить ей ни хрена. Я сам справлюсь с её наскоками. Увидишь. Интересно, до какой точки наглости она дойдёт? А впрочем, дойдёт до самой последней -- не сможет удержаться. Короче, пусть думает, будто я и Рон почитаем вас за невест прекрасных.
-- Зачем это?
-- Нет, ещё того лучше: пусть Рони тоже думает, будто она чиста, как ангел. Убеди его в этом как-нибудь. Тогда и с Сильвией всё натуральней получиться. Ну как, идёт? Будем разыгрывать весь этот идиотизм на совесть. Развлечёмся немного.
-- Тогда давай так, -- сказала она, немного подумав. -- Из Сильвии ангела сделает Рони (задачка, но я поспособствую), ну а ты сделаешь честную женщину из меня. И то и другое -- на одну эту ночь только. Тебе очень хочется переспать со мной? То есть непременно сегодня? Ладно, не отвечай. Я уже поняла.
-- Ты... отказываешь мне?..
-- Нет. Но мне вот что подумалось: тебе, возможно, самому будет интересней по-настоящему поухаживать за мной. То есть как бы на полном серьёзе. Я не стану подыгрывать, обещаю. Буду собой, только всего. И если ты и вправду понравишься мне, остаток ночи и весь завтрашний день проведём вместе в постели. Хочешь -- здесь, хочешь -- у меня. Лучше, у меня. Безо всякой оплаты. Ну как, согласен, mon prince?
Мак усмехнулся, внимательно глядя ей в лицо.
-- Ты что, забыла дома плётку?
-- Вот оно что... Ладно. Так, как?
-- А если не понравлюсь? Тогда что?
-- Тогда пересплю с тобой за деньги, ладный мальчик. Положим... послезавтра. Очень возможно, что в первый и последний раз -- это смотря по тому, насколько сегодня облажаешься. Мне твои деньги ни к чему. Мне любо стереть на время личность в оргазме, а не глотать горячую сперму.
-- Фу, как ты груба! -- рассмеялся Мак. -- А туда же: «любо»! Слова-то какие.
-- Извини. Я это нарочно, -- улыбнулась она. -- Вот так вот дразню тебя слегка и мучаю. Нравится? Не волнуйся, я знаю меру. Твою меру.
-- Нет у меня никакой меры.
-- Неправда.
-- Ладно, дьяволёнок, -- сказал он, -- твоя взяла. Я пока что не нравлюсь тебе. Поэтому ничего, собственно, не теряю, соглашаясь на твои условия. Ведь ты и так н-не... дала бы мне в другой раз, после сегодняшней ночи?
-- Как знать. Может, ты очаровал бы меня в постели.
-- Вот как? А если облажаюсь сегодня, но послезавтра всё равно очарую тебя?
-- Остроумно, -- сказала она. -- Но и только. -- Вдруг сморщив лицо в агрессивную гримаску, она заговорила треснутым голоском злобных кукол-страшилок из фильмов-ужасов восьмидесятых: -- Ибо не ты меня очаруешь, но я послезавтра тебя пощажу -- сделав так, чтоб вконец не терял головы и вылез, не сильно артачась, из жаркой, измятой нами постели, пока петухи ещё не пропели; а засим подам на такси -- лишь бы хотел, имел желанье, а не просто охоту, махать ручкой в пространстве -- до упора евклидовом, окружающем нас и теснившем обоих -- назад тому с час...
Мак громко расхохотался, запрокинув назад голову. Она смотрела на него спокойно, слегка улыбаясь одними глазами.
-- А если понравлюсь сегодня же, тогда пощады, надеюсь, не будет?
-- Ладно. Это уже банальности. Короче, согласен?
-- Ты ж сама начала: «пощажу, не пощажу». Не удержалась от литературщины. -- Хохотнув ещё раз, напоследок, Мак слегка коснулся её руки. -- Согласен, Бекки, конечно, согласен. Куда от себя деваться? Ох и болтун же Рон! Ха! Но если ты и дальше будешь выкидывать подобные номера, то удержаться не смогу, схвачу тебя крепко и поцелую -- конечно же в носик, ничего неприличного.
-- Кстати, ещё уговор: с этой минуты ты не должен говорить о нашем соглашении ни единого слова -- веди себя так, как если б его не было вовсе -- пока не решу окончательно, что же мне делать с тобой. Это чтоб не было никаких поползновений меня разжалобить -- дескать, всё это только игра. Заикнёшься хоть раз, и... О, привет, ребята.
-- Как дела? Что это с вами? Ха-ха! Как вы серьёзны! А ну-ка, развеселитесь! Развеселитесь сейчас же! -- затараторила разгорячённая танцами Сильвия, со смехом ввалившись вместе с Рони в купе. -- Рон, ты просто чародей! -- Она подмигнула Бекки. -- Да что это с вами? О чём молчите? А ну-ка выкладывайте. Выкладывайте сразу!
-- Ради всего святого, -- сказал Мак неприязненно, -- разве я способен о чём-то молчать?
-- Во зануда! Ну как, прокутим всю ночь? Вот будет здорово!..
-- Я согласна, -- сказала Бекки.
-- Правда? Что ж, это отличная новость, -- улыбнулся Рони. -- Очень рад, Би. А посему платить за всё буду я. Включая номера, конечно.
-- Тогда я не останусь, Рон. Не хватало нам только гусарства.
-- Всё в порядке, Би. Какое ещё гусарство?
-- А сколько нам снять номеров? -- невинно спросил Мак. -- Два?
-- Нас четверо, -- сказал Рони. -- Снимем четыре.
-- Ишь какой шустрый! -- вскричала Сильвия в мелочном восторге, насмешливо глядя на Мака. -- Фу! Не понимаешь ни черта. Это же Бекки! Бекки Портман! А не Чичолина, блин, c виа-реццо ди Санта-Паулина!.. Или... -- Она вдруг отшатнулась, будто поражённая ужасною догадкой, и, указуя на Мака и на Рони попеременно, пронзительно взвизгнула: -- Или вы -- голубые?!. -- И рассмеялась сама -- развязным, нахальным, ограниченным смехом.
-- А может, это мы с тобой лесбиянки? Кто его знает. Имей в виду, Рон: я серьёзно.
Между тем, хотя Сильвия и насмехалась над Маком с самой минуты своего нашествия, она испытывала при этом некое смутное беспокойство, насилу игнорируя какое-то навязчивое недопонимание: неважно, дескать, что там такого неясного, всё одно пронесёт. Так что на деле она была уязвима.
-- Я это к тому, чтоб Рон платил меньше, -- сказал Мак, как бы оправдываясь.
-- Послушай, Рон, давай, правда, заплатим раздельно.
-- Немецкий счёт? Брось, Бекки. Ты хочешь меня обидеть.
-- Нет. Хочу заплатить, только всего. Ну а немецкий счёт, сам знаешь, придумали французы.
Рони рассмеялся.
-- Такое впечатление, будто нахожусь снова в Грузии. Это там принято любезно препираться по мелочам, как мы теперь, и, напротив, не принято вовсе, чтоб женщины оплачивали гостиничные и ресторанные счета, когда это могут сделать мужчины. Мне это нравится.
-- Мне нравится, что тебе это нравится, но платить одному всё равно не позволю, -- мило улыбнувшись, сказала Бекки.
-- Что ж. -- Рони раскурил сигарету. -- В Грузии мне довелось познакомиться с одним потрясающим человеком. Зовут его Мириан Григолия. Психолог от бога, блестящий практикующий психотерапевт.
-- Как-как? -- расхохотался Мак. -- Мирьям Гри... это самое... как его там?
-- Мириан Григолия. С твоего позволения.
-- Ты расскажи лучше, как тебя ограбили.
-- Где, в Грузии?
-- Да.
-- Никто меня не грабил.
-- Или, может, тебя попытались трахнуть? Ты же у нас високи, красиви, савсэм как син атца салдата, ха-ха-ха-ха!..
-- Не говори мерзкой ерунды. Но вот какое дело: у грузин есть национальный герой, Арсен Марабдели, бандит с большой дороги. Во Мцхетах, старой столице Грузии, стоит памятник в его честь. Он грабил богачей и отдавал награбленное бедным. Полагал, что это нормально. Местный Робин Гуд, одним словом. Удивительно, но грузины и теперь уверены, что он был отличным парнем и всё делал как надо. С жаром оправдывают его. И ещё: он так силён был физически, что мог погнуть пальцами двадцатипятицентовую монету. Колоритный, что и говорить, парень был, господь его раздери. Но это так, к слову. А рассказать я хотел про Мириана Григолия. Замечательный малый. Его одного хватит с лихвой, чтобы легковесные издёвки в адрес глубинной психологии, столь принятые среди художников, поэтов, киношников и прочей богемной публики прекратились раз навсегда. Так вот, Мириан поведал мне забавную историю. Оказца, зашёл он как-то вместе с друзьями, тоже психологами, в не слишком шикарную ресторацию. Их пятеро было, но общаковских денег, как оказалось, хватало лишь на то, чтоб выпить всем по кружечке пива и взять одну-единственную порцию кебаба. Посовещавшись немного, друзья решили, что делить один-единственный кебаб на пятерых -- совсем неостроумно, недостойно добрых психологов. Дабы избежать означенного идиотизма, они бросили жребий, разыграв между собой, кому достанется кебаб. В итоге он достался не Мириану, а кому-то другому, и везунчик, ничтоже смущаясь, пожрал его целиком, в то время как остальные пили пиво на голодный желудок и перебарывали зависть весёлыми шутками. Так вот, сейчас я чуточку пьян и голова моя полна блестящих мыслей -- мыслей этакого завзятого кутилы, коим отнюдь не являюсь, вы это слишком знаете. И тем не менее: трудно в данный момент сделать из меня серую, нормальную личность. Поэтому предлагаю нам тоже бросить жребий. Давайте разыграем, кому платить за номера. -- Он достал из кармана дорогую, инкрустированную золотом игральную кость, талисман на удачу. -- Ну как, согласны? -- Он обвёл всю компанию несколько лихорадочно поблескивавшими глазами.
-- Как же это? Разыграем все, или только ты c Бекки?
-- Все, Мак, конечно, все, -- усмехнулся Рони, не глядя на друга. -- Ну как? Что скажешь, Би?
-- Идёт. Недурно придумано.
Сильвия залилась смехом:
-- Здорово! Правда, такое развлечение может пробить, блин, дыру в моём бюджете! А! Чёрт с вами! Я -- за!
-- Отлично. А теперь давай, Мак, бросай. Ты первый.
-- Постой, -- сказала Бекки. -- А давайте разыграем ещё и сколько снять номеров: если выпадет шестёрка, снимем шесть, если двойка, снимем два номера.
-- Неужели не шутишь? -- спросил Мак, повысив голос, чтоб перекрыть всеобщий хохот. -- А если выпадет единица?
-- Тогда снимем королевский люкс, -- сказала Бекки. -- Разместимся как-нибудь.
-- А ещё меня обвиняла в гусарстве! -- воскликнул Рони в восторге. -- Ты молодчина, Би!
-- А почему бы нам не снять все свободные номера в этом вонючем отеле? -- спросил Мак.
-- Не такой уж он и вонючий. Бросай, бросай, друже.
-- Тьфу, -- сказал Мак. И выбросил кость на стол.
Пятёрка.
-- Везёт тебе, -- хмыкнул Рони, но ему тут же пришла шестёрка.
-- Тебе везет больше! -- взревел Мак радостно, и все уставились на него; он покраснел и закашлялся, нервно передёрнул плечами и постно прибавил: -- Везёт -- увы! -- как утопленнику.
-- Давай, Сильвия, -- сказал Рони.
На сей раз выпала двойка.
-- Теперь я, -- сказала Бекки, и тоже выбросила шестёрку. -- Второй тур, -- сказала она. -- Давай, Рон.
Рони снова пришла шестёрка.
-- Справедливость без любви -- это не есть хорошо, но лишь жестокость живого космоса, -- заметил он философски, когда весёлые возгласы поутихли. -- Бросай, Би.
У Бекки выпала единица.
-- Ладно, -- сказал Рони. -- Давай, Сильвия, бросай ты. На количество номеров бросай.
-- Попытаюсь, блин, не подвести тебя. Но от меня почти ничего зависит.
-- Вообще ничего. Бросай.
Поцеловав кость и ухмыльнувшись глупо и весело, Сильвия выбросила четвёрку. Поднялся хохот.
-- Вот это по-нашему! -- кричал Мак. -- Так ему и надо! Как известно, наш вольный каменщик и вовсе не верит в синхроничность. Рационален до самого до упора. Бог в помощь! Поделом ему.
Тем временем, порывшись в карманах и покачав озабоченно головой, Рони, с совершенно серьёзным видом, обратился к Маку:
-- А платить-то всё-таки тебе. Фу ты, чёрт, забыл карточку дома. Нет, представляешь, братан? Вот дьявольщина! И что же теперь прикажешь делать? Да-а, хлебнул, как говорится, позору. Ну же, Мак, выручай. Через месяц сочтёмся.
-- Ты что, не шутишь? -- спросил Мак, изменившись в лице.
-- Что за беда, Рон, я заплачу. После отдашь, -- сказала Бекки.
Пропустив её слова мимо ушей, Рони лишь бросил Маку:
-- Выручай, друже.
-- А... п-почему через месяц?.. -- жалко спросил Мак. Рони рассмеялся -- спокойно и удовлетворённо, словно сытая анаконда в анимационном фильме, а вслед за ним рассмеялись и Бекки с Сильвией -- каждая по-своему. Мак понял, что его разыграли и, не совладав со стыдом, принялся «острить»: -- Поровну! Платим поровну. Ты да я. Как не выручить друга?!. К чёрту кости и слепой случай. Решено: платим поровну. Ты ж не раз меня выручал. -- В подтверждение своих слов, он как-то чрезмерно усердно покивал девушкам головою, затем обернулся вновь к Рони и, вдруг, к пренеприятному своему удивлению, устремил на него какой-то натянутый, усовещивающий взгляд -- и это вместо того, чтоб просто улыбнуться. Почувствовав, что Бекки поняла этот взгляд, все поняли, Мак пришёл в тихое бешенство.
-- Всего только через месячишко, друг ты мой ситный. А потом... потом мой шатёр, мои верблюды, мои жёны и рабы и моя скакалка -- всё твоё. Сам знаеши. Садитесь, что с вами? Сейчас подадут крабов.
-- Тебе, кажется, хотелось узнать, голубой я или же нет? -- обратился неожиданно Мак к Сильвии. -- И мне обязательно отвечать? I mean: так-таки обязательно?
-- Да, -- ответила Сильвия, нахально усмехаясь.
-- Нет, -- сказал Мак, не обращая внимания на Рони, предостерегающе семафорящего одними бровями: «Да не связывайся ты с этой гадюкой».
-- Что -- «нет»? Не станешь, блин, отвечать? Я так и знала.
На мгновенье у Мака потемнело в глазах, но всё же он сумел овладеть собой -- с мучительно-сладостным удовлетворением, ибо не бежал обиды, но встречал её с открытым забралом
-- Официант! -- крикнул он. -- Официант!
-- Зови уж сразу полицию, -- сказала Сильвия.
-- Возьми себя в руки, Мак, -- сказал Рони.
-- Жаль разочаровывать тебя, Сильвия, но я просто хочу сделать заказ, -- обезоруживающе сдержанно объяснил Мак. --И я не голубой. Это скандальное недоразумение.
-- Ишь ты, «скандальное»! Не велика птица.
-- Прекрати, Сильвия, -- сказала Бекки.
-- А что, блин, я такого сказала? Не надо звать полицию. Уж лучше сразу психоаналитика.
-- Прекрати.
Мак, сощурившись, смотрел на Сильвию.
-- А при чём тут Рики-Тики-Тави, то есть, виноват, Психо-Анал-Итик? И что ему делать с фригидным ферзём?
-- Фригидным ферзём?.. Что ты несёшь? Совсем, блин, заврался.
-- Всё мировоззрение Психо-Анал-Итика, просвещённое, блин, до упора, перманентно диктует ему, что решающее значение следует придавать движущим мотивам, блин, но не плодам деятельности человеков. Заявляя громко и во всеуслышанье, что Луис Бунюэль, блин, поставил картину "Скромное обаяние, блин, б-буржуазии" под мощным влиянием анального комплекса, Психо-Анал-Итик уверен, блин, вполне, что выразил нечто большее, нежели всё, что Луис, блин, Бунюэль сумел выразить в своей картине -- ея, блин, можно уже не смотреть. Если же вы, блин, сообщите Психо-Анал-Итику, что на голову ему падает кирпич, блин, то он не преминет блеснуть проницательностию и скажет, блин, в ответ, что нет, блин, не падает, но бессознательное желанье, чтоб падал, у вас налицо, блин. Пускай, блин, последнее верно, но сие никак его не спасёт, если кирпич, блин, на голову ему действительно падает. Психо-Анал-Итик одну лишь, блин, имеет потребность: обладать перед вами, перед Луисом Бунюэлем, блин, Иоганном Вольфгангом Гёте, Августом Гёте и Августом Стриндбергом, всеми Августами, всеми Стриндбергами, всеми, блин, Хесусами и М-мариями, Пенелопами, Отто и Илари определённым, блин, преймуществом. И потому он доказал, блин, что принц датский и рыцарь, блин, печального образа, князь Мышкин и Жан Вальжан, блин, а равно и прочия господа хорошия -- гораздо хуже, блин, чем на самом деле. Постижение же действительности, в которой живёт, блин, и паразитирует (отнюдь не только на поэзии), в движущие мотивы Психо-Анал-Итика и вовсе, блин, не входит. Но ты, лучше, вот что скажи, блин: почему тебе неймётся, блин, поиметь пана таксиста?
-- Таксиста? Мне? Поиметь?! Какого ещё на хрен таксиста?! Что ты несёшь, блин! Придурок!
-- Тебе и неймётся. Пана таксиста поиметь. А что, разве нет?
-- Поиметь таксиста!.. Да пошёл ты, блин, к чёрту! Скотина! Пижон!
-- Теперь о том, как то бывает в реале, -- заговорил Мак тоном лектора. -- Когда приходит время платить за проезд, ты притворяешься, будто у тебя нет купюр мельче сотенной, и некто конкретный таксист любезно даёт добро, чтоб ты разменяла деньги в ближайшей лавке. Намеренно задержавшись, однако, в означенной лавке, минут этак на десять, ты протягиваешь, наконец, таксисту деньги, но тут же, отдёрнув резко щедрую руку, орёшь ему прямо в лицо: «Да вы оскорбили меня до упора!» «Чем же, мадам?» -- недоумевает он. «Вы считаете меня способной на низость!» «С чего вы взяли? Да ей-богу же, нет!» «Когда я разменивала деньги, вы подумали, что я смылась! Что, будете отрицать?» Такая мысль, увы, и впрямь приходила таксисту в простецкую голову, но он пока ещё уверен вполне, что это ровно ничего не значит. Однако толпа зевак, что успела уже собраться, в подавляющем большинстве своём на твоей стороне -- для начала единственно уважая твой пол. «Не смейте отрицать, что вы об этом подумали!» Взоры зевак разом устремляются на таксиста, ставшего вдруг популярней Николая Коперника, и былая его уверенность несколько тает: не до конца он уже убеждён, что совесть его чиста и что та дурацкая мысль, которую он честно, по-простецки, сам же отогнал от себя, ничего-таки не значила. «Может, я, прости господи, и вправду подумал, но...» «Вы слышали?! Слышали все?!» «Да, да! -- с жаром поддакивают зеваки. -- Тут что-то нечисто». «Но это ещё не всё! Это только цветочки! Он хочет меня! Я вижу это по глазам его подлым!» Таксист -- увы! -- об этом тоже подумал -- плоть ибо, а ты вполне недурна собой и, вдобавок, развязна. Всею душой желает он оправдаться, но треснувший голос обнаруживает волнение, а бегающие глаза придают ему вороватый вид: «Виноват, мадам, но...» «Слышали, слышали все?! Насильник! Насильник!! Ату его! Ату!» -- На мгновенье Мак замер в позе праведной истерички; затем, снова расслабившись, продолжал свою речь: -- Так вот: твоему Психо-Анал-Итику хочется поиметь таким образом всех -- не одного только таксиста. И чтоб ты поняла наконец, что я тебе не эстрадник и никакой не таксист, подай мне, пожалуйста, руку.
-- Чего?
-- Так нужно. Ну же, блин, подай руку.
-- Это ещё зачем?
-- Что ж, -- сказал Мак, -- не хочешь, не надо.
-- Да ладно, блин. На.
Мак привстал и крепко пожал руку Сильвии, вглядываясь ей в лицо без тени улыбки, словно прощался со священником на панихиде троюродного дяди, которого при жизни вовсе не знал.
И сел обратно на место.
-- Ну и что? -- спросила Сильвия. -- А я-то думала, ты умеешь гадать.
-- Гадать я не умею, -- сказал Мак, -- но и неловкости я не чувствовал.
-- Не чувствовал неловкости? Когда это, блин? Когда руку мне пожимал? Говори! Говори, блин, толком! -- Видно было, что она храбрилась и оттого была навязчива. -- Так когда же? Давай-давай, выкладывай! Выкладывай до конца!
-- Да.
-- Что -- да? Когда руку мне пожимал?
-- Ты это говоришь, -- сказал Мак.
-- Так да, или нет? Говори же, блин, говори толком!
-- Я устал повторять: да.
-- Да?.. Ну и что?
-- Ничего. Просто не чувствовал неловкости. И извиняться не собираюсь.
Взглянув на спокойно молчавших Рони и Бекки, Сильвия вдруг страшно разозлилась.
-- Тоже мне, блин, Казанова! Наплёл заумной ерунды и... Чёртов воображала! Ты что же, думаешь, мне так уж важно, блин, что ты... н-не хочешь меня? А может, ты...
-- «Не желаешь» следует говорить. Как в народной кастильской песне.
-- Может, ты импотент, или голубой! Ну тебя, блин, к чёрту!
-- Я не импотент и не голубой. И даже не голубой импотент, уж прости меня. И не таксист, это точно.
-- А я почем знаю? Ты мне безразличен, я плевать, блин, на тебя хотела! Тьфу! Вот так! Ты мне не нравишься, блин. Мне вообще не нравятся такие, как ты. А знаешь, какие парни мне нравятся? Могу рассказать, блин...
-- А может, ты ещё и сирота? -- спокойно перебил её Мак; он глядел ей прямо в глаза, кротко улыбаясь. -- Не останови я тебя вовремя, и ты, чего доброго, устроила б здесь моральный стриптиз. Обнажила дистрофичную душонку. Этого только не хватало. И ведь потом сама б пожалела, что нагородила ахинеи. Зачем же, блин, лезть на рожон? Это лишнее.
-- Нисколечко не пожалела б, ишь размечтался.
-- Ладно, -- сказал Мак.
-- Нисколечко, понял? Пижон.
-- Можешь сесть, -- сказал Мак.
-- А, поди ты, блин, -- махнула рукой Сильвия.
-- Прошу прощения, -- сказал официант, дождавшись удобного момента выполнить заказ. Войдя к ним с широким чёрным подносом, игравшим по массивным, полированным краям радужными бликами, словно гладкая кожа бразильского удава абома, он лаконично расставил на столике четыре тяжелых блюда с ярко красными, бугристыми и колючими аляскинскими крабами устрашающих размеров, залитыми сверху лимонным соком и топлёным сливочным маслом. Затем осведомился вежливо: -- Ещё что-нибудь изволите, дамы и господа?
-- А! Примите заказ. Заказ особый! Будьте любезны, подайте вот этой вот... даме совиных отбивных и «Кампари». И добавьте в «Кампари» кураре. По вкусу добавьте. У вас есть кураре?
-- Простите: «Кампари», сэр?
-- Сам ты «сэр». Разве я плохо говорю по-французски?
-- Не заводись опять, -- сказал Рони. -- Возьми себя в руки, брат.
Одним лишь властным, обещающим жестом призвав демос к терпению, Мак вышел из-за стола и совершил несколько основательнейших попыток взять себя в руки.
Ничего не вышло.
-- Мда-а... -- протянул Рони.
-- Ага, -- ответил запыхавшийся Мак.
-- Бродячий цирк.
-- Детский сад, -- парировал Мак. -- Ты требуешь невозможного. Хочешь попробовать?
-- Совиных отбивных? Не-а. Уж лучше лебединых.
-- А что такое «л-лебедь»? -- спросил Мак.
-- Ну... Видел «Лебединое озеро»? Так вот. Это и есть. Лебедь. Там всё сказано. -- Рони обернулся к официанту. -- Не надо «Кампари». Принесите портвейну. Пошли? -- обратился он к Сильвии.
-- Скажи им, пожалуйста, Рон, чтоб отнесли мою сумку в номер, -- попросила Бекки. -- Она у портье.
-- Так ты... -- начала было Сильвия, но, поняв, замолчала.
-- Сумка? Большая, что ли?
-- Да. Она у портье. У меня там одежда на утро и всякая всячина.
-- Плётка! -- вскричал Мак радостно.
Пока Рони и Сильвия ходили снимать номера, Мака, оставшегося вновь наедине с Бекки, так и подмывало спросить девушку, понравилось ли ей, как он осадил «подругу её детства»; то так, то эдак он всё пытался свести разговор к означенной теме, но она не поддавалась, понимая, что клиенту хочется её похвал.
Наконец воротились Рони с Сильвией.
-- Ну вот. Теперь, сдаётся мне, мы оккупировали весь четвёртый этаж, -- сказал Рони. -- Четвёртый этаж, четыре номера в ряд -- для любителей астрологии. Словом: добро пожаловать в казарму. Ну? Что скажете?
-- Здесь не бордель, -- сказала Бекки. -- Вроде приличное заведение. Портье вас правильно понял?
-- А ну его, блин! -- воскликнула Сильвия, нахально засмеявшись. -- Пусть катиться к чёрту!