МАЛЕНЬКИЙ ПЁС ПО ИМЕНИ ФИГ
Этот смешной пёсик непонятно какой породы остался в нашей памяти, и время от времени мы вспоминаем его с неизменной симпатией, словно близкого родственника.
Странную кличку Фиг он получил от своего хозяина, хотя в начале своей короткой жизни он звался то ли Бобиком, то ли Барбосом, а может и каким-то другим благородным собачьим именем.
Хозяин пса был неплохим человеком и совсем не злым, а скорее – наоборот, но имел он скверную непреодолимую любовь к «зелёному змию», который частенько сбивал его с пути истинного, и из доброго человека тот превращался в жуткого сквернослова и тяжёлого на руку недоброжелателя всех, кто его окружал.
Пёсику было всё равно: трезв хозяин или пьян. Он любил его всяким и не оставлял того в любое время суток, мотаясь за хозяином по питейным заведениям и многочисленным запойным дружкам, получая за свою преданность пинки и ругань.
-А ну иди на фиг! – рычал любимый хозяин вертевшемуся под ногами псу, пытаясь достать его носком сапога. Пёсик уворачивался, но уходить не спешил. Кто-то из приятелей хозяина кидал ему косточку и гладил по голове, кто-то наливал в миску супа. А что ещё нужно собаке для счастья?
Но слово «фиг» звучало настолько часто, что пёс стал на него откликаться, преданно глядя хозяину в глаза и вертя хвостиком. Постепенно имя приклеилось к нему, и все, включая родственников хозяина, стали окликать пса этой странной кличкой.
А хозяин, выйдя из очередного запоя, становился опять добрым и рукодельным человеком. Фига он тоже любил и заботился о нём, как только мог. Он соорудил ему тёплую и удобную будку во дворе, кидал псу лучшие куски из своего небогатого рациона, трепал по шёрстке и даже брал с собой в лес.
Беспородный пёс любил лес, как и его хозяин. Казалось, он узнавал о предстоящем походе с вечера. Фиг начинал суетиться и скулить засветло, потом лаять: пора, мол, вставать.
-Пошёл на фиг! - беззлобно посмеиваясь, ворчал вышедший покурить на крыльцо хозяин, отталкивая норовящего лизнуть его, пса. Но тот уже крутился волчком возле хозяйских ног, то припадая на передние лапы, то отскакивая назад, в предвкушении радости.
Хозяин брал двустволку, порядочный кусок пирога, рассовывал по карманам небольшие краснобокие яблоки, которые очень любил, спички, папиросы, надевал старенькую куртку, берет, сапоги…
Пёс теперь молча ждал, наблюдая за сборами и облизываясь при виде пирога. Фиг знал, что большая его часть достанется ему.
В лесу он вёл себя как настоящая охотничья собака, облаивая птицу и мелких зверушек, иногда невпопад, но веря, что он всё делает правильно. Хозяин шипел на него, если Фиг чересчур усердствовал, но особенно не злился, так как и сам не очень-то стремился кого-то убивать, а больше любил собирать грибы или, на худой конец, ягоды. Собака ему нужна была просто как родная душа.
Из леса оба приходили усталые и умиротворённые. Хозяин садился на крыльце чистить грибы, а пёс заваливался в будку и засыпал почти мгновенно, забыв про еду и питьё. Да и приличный кусок пирога, умятый в лесу, немножко притуплял его неплохой аппетит.
Но недолгий этот мир через какое-то время опять нарушался, в связи с очередным хозяйским загулом. Мелкие обиды добрый и любящий пёс прощал почти сразу, но однажды хозяин по пьянке обошёлся с Фигом очень круто, и простить его преданный пёсик смог не сразу.
В тот раз пьющая компания собралась в доме когда-то хозяйственного и домовитого мужичка по имени Пётр. Видимо дело было после получки, так как вина на четверых собутыльников накупили предостаточно. Весёлые и шумные мужички ввалились к хозяину дома. Фиг тоже попытался проскочить вслед за ними, но получив ощутимый пинок от своего хозяина, отскочил. Дверь захлопнулась. Пёсику это не понравилось, он стал громко лаять, требуя впустить его. Но безрезультатно.
Как я уже говорила, хозяин дома Пётр когда-то был очень домовитым и хозяйство содержал в полном порядке. Входная дверь добротная, обитая для тепла досками, утеплителем и дерматином, не пропускала ни холода, ни звуков.
Фигу было ни столько холодно, сколько обидно, и он стал царапать и кусать дверь, вырывая куски обивки и утеплителя. Вот он уже добрался до досок и острыми и крепкими зубами начал корёжить и выдёргивать их.
Наконец цель достигнута – в двери красуется приличная дыра, в которую и протиснулся пёсик. Радостно и звонко лая, он подлетел к своему хозяину. Тот удивился, но подумал, что Фига впустил кто-то из собутыльников, даже дал ему кусочек колбасы.
Но, как говорится в известной русской поговорке: «Сколько водки не бери, её всё равно не хватит». Выпивка закончилась, нужно снова идти в магазин. Выбрали самого молодого и быстрого, вытрясли из карманов оставшиеся монеты и в предвкушении продолжения «праздника» закурили.
«Гонец» вышел в прихожую и громко чертыхнулся: «Ну, ни черта себе!» Остальные тоже вышли вслед за ним и застыли с открытыми ртами: в двери была выгрызена дыра величиной с голову трёхлетнего ребёнка, во все стороны торчали ошмётки утеплителя и валялись куски дерматина, а с той стороны двери выдранные доски упирались в пол, не давая открыть её. И чем сильнее толкали дверь, тем больше упирались доски. Путь к продолжению банкета был отрезан. На улице зима, окна не откроешь, хоть подкоп делай.
А Фиг как ни в чём не бывало вертелся у всех под ногами, заглядывая в глаза хозяину и радостно взлаивая. Тот, злобно ругнувшись, схватил полено, лежащее у печки, и стал охаживать им пса. И как ни уворачивался пёсик, как ни метался по комнате, но досталось ему на сей раз крепко. Наконец Фиг протиснулся в выгрызенную дыру и бросился прочь от дурного места.
Но беды маленькой собачки на этом не закончились. У Фига было ещё одно место, где его любили и жалели. Там жила дочь хозяина пса. Она работала в кафе, и пёсик во времена жутких хозяйских запоев наведывался к Ольге, а та подкармливала и ласкала его.
До кафе нужно было идти три километра. Избитый и униженный пёс брёл, горестно поскуливая, изредка останавливался, ложился на дорогу и лизал больные места, словно старался утишить боль. Наверное, он плакал, а посему совершенно потерял осторожность и бдительность. Буквально в ста метрах от цели его вдруг что-то оглушило, закрутило в страшном вихре и швырнуло в кювет. С лязгом и грохотом промчалась машина, водитель в сумерках не заметил на дороге маленькое животное. Фигу показалось, что он умер.
Кто-то из посетителей кафе сказал Ольге про собаку. Она выскочила, подобрала его, осмотрела. Все косточки были целы, но на маленьком тельце оказалось огромное количество ран и ушибов. Пёс очнулся от того, что на нос ему капала вода. Он с трудом приоткрыл мутные глаза. Над ним склонилась дочь его хозяина:
- Живой, Фигушка, живой! Я тебя выхожу, не умирай, маленький!
И пёс выжил. Больше месяца, уже окрепнув, он не шёл к хозяину. Но любовь его была сильнее гордости. В один из мартовских дней он появился у дома, где тот обитался. Фиг стоял у калитки, издали глядя на входную дверь, не решаясь двинутся дальше. И когда хозяин вышел покурить, вздрогнул всем телом.
-Иди ко мне, Фиг! Где тебя носило? Я уж думал, что тебя волки съели, - ласково заговорил хозяин. Пёс не двигался. – Подойди, дурачок! Не трону я тебя. Сам ведь ты виноват, - уговаривал тот.
Понурив голову, подошёл пёсик и дал себя погладить: «Прости меня, ладно? - пёс робко взглянул на хозяина и вильнул хвостиком. – Ну, вот и хорошо. Мир, значит! Но ты уж тоже больше не балуй!»
И снова жизнь пошла по начертанному кругу. Хозяин не изменил своим привычкам, но Фига больше не обижал сильно. Да и пёс усвоил урок, стал более осторожным, если видел, что хозяин нетрезв. Он ведь был неглупой животинкой.
Ещё одной сильнейшей «любовью» Фига были пироги. Хозяин его жил не один, с некоторых пор, оставшись без жилья после развода, он пришёл жить к матери. Пироги, которые пекла мать, любили все, кто хоть раз их попробовал. А уж про пёсика и говорить нечего! Он за них даже любимого хозяина мог предать.
Пироги пеклись не так часто, как бы хотелось пёсику, а только по каким-то определённым дням. Потом к хозяйке приходили гости, пели песни, смеялись и расходились поздно. Тогда ему перепадали куски, недоеденные этими людьми. Фиг больше любил, когда к матери хозяина приезжали дочери – сёстры его хозяина. В их приезды любимое лакомство почти не выводилось в доме, и пёс частенько угощался пирогами.
Сёстры тоже любили ходить в лес, но отдельно от брата. Они брали клюкву на дальнем болоте, уходили туда на целый световой день. Вот в такие дни, как хозяин ни звал Фига с собой, как ни ругался на него последними словами, обзывая обжорой и предателем, тот ни в какую не шёл с ним. Женщины клали в котомочку пироги, термос с горячим чаем, потому что нужно было и согреться и подкрепиться, и пёсик знал про это. Как только сёстры хозяина начинали свои сборы, пёс никуда не уходил со двора, так как увязывался с ними в надежде на очередной кусок любимой еды.
Женщины не хотели брать Фига с собой, потому что жалели маленького пёсика: болото было очень мокрым. Они сами ходили в резиновых сапогах с тёплыми стельками, надевали шерстяные носки, укутывались в тёплые платки и куртки, а он на своих коротеньких ножках проваливался в мокрый мох до самого брюха, мёрз, тихонько скулил, но всё равно упорно тащился за женщинами, чтобы получить от них кусок пирога.
Не единожды сёстры чуть не палкой отгоняли его от себя: «А ну иди отсюда, мы тебя не возьмём!» Фиг делал вид, что всё понял, убегал куда-то, но когда женщины подходили к болоту, пёсик выныривал из кустов, радостно повизгивая и виляя хвостиком, словно говорил: « Вот он я!» Ну что с ним было делать? Ведь раз он сделал такой крюк по лесу, так не гнать теперь его домой не солоно хлебавши.
Узелок с едой и чаем вешали на ветку какого-либо дерева, торчащего посреди болота, чтоб не мешал сбору ягод, а псу наказывали сторожить его.
- Запоминай, а то не получишь пирога!
Пёс понимающе глядел в глаза и оставался на кочке под узелком. Сёстры уходили от дерева всё дальше, и Фиг начинал беспокоиться, видно ему одному было страшновато оставаться на таком пустом огромном пространстве. Когда женщины исчезали из его поля зрения, он срывался с кочки и с отчаянным лаем, проваливаясь в воду, бежал по их следу, пока не догонял.
- Ах, ты трусище! А ещё пёс! Потеряешь узелок – не получишь пирожок! – поддразнивали малыша женщины. Но не было ни единого раза, чтоб Фиг потом не нашёл его. Стоило только сказать: «Фиг, ищи!», он тут же срывался с места и через непродолжительное время уже призывно лаял под дорогим его сердцу угощением. Конечно, ему доставалась большая часть обеда. Он даже чай пил у женщин из ладошек.
Возвращались с клюквой ближе к вечеру, шли тяжело и не быстро, и пёсик тоже тихонько бежал впереди женщин.
- Наверное, не пойдёт больше, вымок, продрог, устал, - рассуждали сёстры, но не тут-то было. В следующий раз история повторялась.
А как он помнил всех и радовался их нечастым приездам! Это надо было видеть. Сначала, когда кто-то из них входил в калитку, он издали смотрел, словно не узнавая, насторожённо, не лая, а как бы изучая и чего-то ожидая. Но стоило гостье произнести: «Фиг!» и пса словно подменяли. Куда девались его насторожённость и нерешительность? Он вихрем срывался с места и нёсся навстречу с радостным и звонким лаем, прыгал со всего маху на грудь, пытаясь лизнуть гостью в лицо, вертелся волчком возле ног, всячески стараясь показать, как он счастлив. Ну как было его не любить?
Но, как и полагается положительному герою, жизнь свою он закончил трагически. В ту зиму холода стояли, и мать хозяина Фига, хоть и не очень-то любила собак и не терпела их присутствия в доме, всё же изредка пускала его погреться, когда минус доходил до предела. Пёсик понимал, что ему делают большую поблажку, и вёл себя скромно. Обычно он устраивался недалеко от русской печки и так, чтобы любимый хозяин находился в поле его зрения.
А если мороз не так лютовал, но всё же был изрядным, хозяйка запускала Фига на ночь в пристройку, где был хлев и хранилось старое сено. Днём пёсик находился на улице, как все дворовые беспородные собаки. В один из вечеров он вдруг стал настойчиво проситься в дом. Когда хозяйка выходила во двор по каким-то хозяйственным делам, Фиг делал попытки прошмыгнуть у неё между ног в открываемую дверь.
- Ну-ка иди отсюда! Сегодня не так уж холодно, можешь и в будке переночевать, а то дак иди в придворок, на сене не замёрзнешь, - отпихивала хозяйка ногой нахального пёсика. Фиг, понурясь, отходил, но в следующий раз опять предпринимал ту же уловку.
-Да ты сдурел что ли? С ног меня собьёшь! Пошёл вон, иди побегай, погрейся!
Ночь наступила звёздная, полная луна заглядывала в окна через неплотно задвинутые шторы.
- Волчье солнышко вылезло. Волки осмелели, заходят целой стаей в село. Несколько собак уже зарезали, - хозяин Фига посмотрел на мать. - Может, запустить пса в дом?
-Пусть идёт в придворок, не холодно нынче.
Хозяин Фига вышел на крыльцо и посвистел пёсику:
- Фиг, Фиг!
Но пёс не откликался. «Обиделся, наверное, к Ольге поди-ка убежал».
Не появился пёсик ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Скорее всего, он тоже пал жертвой серых хищников. Мать хозяина долго сокрушалась по этому поводу:
- Что ж я его не запустила, ведь он смерть свою почуял! Страшно ему было, хотел у меня защиту получить, а я не поняла! Бедный ты, бедный!
А нам как-то не хотелось верить в его такую страшную смерть от волчьих клыков. И мы придумали историю, в которой Фиг, обидевшись на хозяев, ушёл с волками в далёкий и тёмный лес, который так любил его хозяин и он сам, и стал жить в волчьей стае, потому что такого доброго и ласкового пёсика не должны были обидеть даже волки. Тем более, что они всё-таки были его далёкой роднёй.