Две недели счастья – разве это мелочь? Сколько угодно можно говорить о том, что перед казнью не надыщищься, но любые каникулы – это так прекрасно… Особенно для того, кто не чаял месяц назад вообще когда-либо увидеть солнечный свет. Две недели в конце лета, в собственном поместье – когда-то в детстве об этом приходилось только мечтать. Эстрелладо наслаждался ими вполне сознательно, разгуливая ясными днями по лесам и садам, а вечерами пропадая в библиотеке замка. Его никто не беспокоил – слишком обескуражила большую часть населения страны версия о вмешательстве в его судьбу архангела Рафаила, а те, кто относился к ней если не с иронией, то со здоровой долей скептицизма, сами понимали, что вваливаться без приглашения в чужой дом не стоит. Да и частое присутствие там вечерами Великого Инквизитора сильно смущало тех, кто хотел бы нанести визит самостоятельно. Хотя весть о счастливом возвращении молодого командующего армией не то с того света, не то просто из рук не в меру ретивых палачей, и о примирении его с царствующей семьёй, облетела всё королевство, дикая напряжённость в умах и сердцах, достигшая апогея, убавилась не намного. Конечно, все вздохнули с облегчением – и даже обрадовались. Но и только. Ползли самые невероятные слухи – от заявлений о святости молодого гранда до утверждения, что тот связался с нечистой силой. Множились якобы свидетели сопутствующих чудес и прорицатели – чтобы в скором времени поисчезать бесследно, несколько недель спустя. Цены не падали, королевских слуг не переставали игнорировать, тихий саботаж продолжался, пусть уже и без истеричного ожидания катастрофы. Впрочем, несколько банкиров возобновили в столице свою деятельность, а лавки перестали закрываться – но глухое молчание из королевского дворца продолжало удручать население.
Эстрелладо всё это пока не волновало – он словно пытался надышаться горным воздухом за все те дни, что мучился на каменном полу темницы, и не заботился ни о чём. Даже то, что случилось на третий день его пребывания в новом доме – а дорогой экипаж говорил сам за себя, остановившись у ворот… Почувствовав некоторое волнение, молодой хозяин замка решил встретить гостей сам, не разрешив открывать ворота. Ординарец было попытался протестовать, но командир одарил его таким ледяным взглядом, что честный малый просто молча закрыл рот и потупился, с тяжёлым вздохом пропуская господина навстречу неизвестности – чутьё воина подсказывало ему, что грядёт нечто сродни серьёзному поединку. Пятёрке охранников он не очень доверял, в случае чего – и хотя и многозначительно кивнул им, справиться с нехорошим сердцебиением не мог.
Тем временем Эстрелладо вышел к чужой карете столь независимой походкой, будто и она принадлежала ему. На его лице ничего нельзя было прочесть – с таким каменным выражением садятся на скакуна перед дневным переходом или выходят на позицию, чтоб атаковать. Это его настроение сразу и решило ход дальнейшей встречи – похоже, гости также почувствовали его загодя. Дверца кареты распахнулась прежде, чем молодой человек успел подойти вплотную, чтоб сделать это самостоятельно, и на дорогу проворно выскочила дама в чёрном дорогом платье и такой мощной мантилье, что узнать её лицо вообще не представлялось возможным. Служанка высокородной госпожи или дуэнья отчего-то не последовала за ней, оставшись внутри экипажа. Отвесив небрежный вежливый поклон, Эстрелладо заметил, что дамская рука чуть опередила его скорость, будучи протянутой явно для пожатия, а не только поцелуя – и именно кокетливые кружева перчатки, располагающие как раз к поцелую, остановили кавалера совершенно интуитивно. Он так и не прикоснулся к руке дамы, заставив её на миг замереть в этом неудобном положении, и выпрямился с непоколебимым апломбом хозяина происходящего.
- Чем обязан визиту, драгоценная донна? – убийственно спокойным тоном произнёс Эстрелладо. – Я ещё слишком дикий, чтобы можно было всерьёз интересоваться мной.
И ему оставалось только убедиться, что чутьё его не обмануло и на этот раз – гостья, тяжело вздохнув, неторопливым грациозным жестом сбросила мантилью на плечи, открыв лицо. Вопреки её возможным ожиданиям, молодой гранд не отшатнулся ни на дюйм, только уложил ладони себе на талию, увидев перед собой инфанту. Он промолчал, не шевельнув даже ресницами.
- Мы вряд ли ещё раз увидимся, ведь я уезжаю в монастырь Непорочного сердца Богоматери, и навсегда, - проговорила она твёрдо и почти ровным голосом. – Вот почему я здесь.
Эстрелладо молча кивнул, не меняя каменного выражения лица – так голая гранитная скала с одинаковым спокойствием встречает любую погоду.
- Ты наверняка не рад меня видеть, - заметно вздохнув, продолжала она тем временем. – Но я многое поняла, вот в чём дело. Возможно, поняла даже всё, - она роняла слова довольно скупо, но столь спокойно, что Эстрелладо позволил себе чуток прищуриться, выдав тем самым охвативший его интерес – к такому её поведению не привык никто из знавших принцессу.
Пауза чуть затянулась, и Эстрелладо спокойно произнёс, чтоб прикончить её:
- Да Бог, чтоб ты поняла действительно всё, Камилла. Позволь пожелать тебе удачи.
- Я не могу требовать от тебя простить меня, - очень спокойно сказала инфанта, пристально посмотрев в глаза собеседнику, - однако должна также сказать, что сожалею о содеянном. Я была действительно неправа. Удача же понадобится больше тебе, коль скоро ты очень помог мне, согласившись. Пожалуйста, будь очень осторожен – увидев, что ты сорвался после похода, тебя будут стараться провоцировать и впредь. Хоть ты успешно доказал обратное, знать по-прежнему ещё долго будет считать тебя недоразумением и наивным деревенщиной – а оттого первое время будет страшно тяжело. Держись.
- Спасибо, Камилла, - вежливо кивнул молодой гранд. – Я действительно помог тебе?
- Да, и очень, - лицо принцессы озарила ясная тень улыбки. – Я узнала истинную цену своему окружению, и рада переменам. Пусть со мной остался только один человек, но это стоит больше всего того, что крутилось возле меня раньше. А ещё избавилась от этой головной боли с грядущим царствованием – право, я больше женщина, чем принцесса.
Эстрелладо едва заметно кивнул – эти слова чуть удивили его, заставив не ощущать больше потребности оставаться скалой. Но и ответного тепла они не вызвали.
- Хотя мне не дано исправить причинённое зло, поверь, Эстрелладо, я очень рада, что ты в порядке, - она сказала это даже с чуть заметным волнением, когда произносила его имя, но слова упали в тишине, не вызвав никакого ответа.
- Ты не обязан верить моим словам, но пусть уж лучше я скажу их, чем этого не будет, - рассудительно заметила инфанта, помолчав. – Возьми, пожалуйста, эта вещь стоит быть твоей, а мы всё равно больше не увидимся, - она открыла ладонь, и посреди кружев перчатки обозначился редкой красоты топаз с серебряной застёжкой – на него можно было купить пару торговых галер как минимум…
Она с надеждой взглянула на так и не покорённого рыцаря – и во взгляде не было никаких следов чего-то нехорошего, но тот холодно покачал головой.
- Камилла, ты уезжаешь навсегда, а монастырь этот на самой границе. Там могут быть разные сложности, тебе он пригодится больше, пойми. Оберни его в деньги, если не хочешь оставлять у себя.
В глазах девушки поселился искренний восторг – и некоторая робость…
- Ты… действительно свалился с неба, - произнесла она с искренним благоговением, очень медленно пряча драгоценность. – За что так повезло нашей стране, я, право, не понимаю. Что ж, благодарю тебя за всё, и да поможет Господь тебе во всём и всегда. Будь счастлив, король, - и она плавно развернулась, чтобы вернуться в карету.
Эстрелладо промолчал и не стал ждать ни секунды, чтоб проводить её взглядом – просто последовал её примеру и зашагал прочь, чтобы хлопнуть калиткой раньше, чем карета – дверцей. Рука задвинула засов совершенно автоматически, но с каким-то мрачным торжеством. Заметив это за собой и насторожённый против собственного желания взгляд ординарца, что сразу ретиво спрятал его в плиты двора, и молодой хозяин поместья позволил себе прислониться спиной к воротам на несколько мгновений, да так и застыл в этом положении, пока грохотал себе шум отъезжающего экипажа. Затем сардонически скривился, да так, что его изумрудные глаза ненадолго полыхнули нехорошим пламенем:
- Она всерьёз полагала, что я способен что-то принять из её рук? Как глупо! – прорычал он сам себе едва слышно, стирая несуществующую пелену с лица правой перчаткой. – Настолько не понимать, что делает… а люди – это не куклы ни разу! – и, сделав резкий досадливый жест сжатым кулаком, он быстрым шагом направился в дом.
И, хотя больше на лице Эстрелладо де Астероса как будто не наблюдалась какая-либо заметная мрачность, прислуга до вечера боялась поднимать глаза на господина. А тот не мог успокоиться, чувствуя, что его хладнокровие нынче стало каким-то тёмным и безрадостным. Не помогло снова нырнуть в книги, отхлебнуть вина и даже пообедать – ощущение, будто где-то что-то непоправимо сломалось, которое усилилось в последние дни заточения перед расправой над ним в пыточной, оформилось хорошо. С досады молодой гранд в сопровождении только ординарца посетил приходскую церковь, успев туда за две минуты до начала мессы, чем немало фраппировал прихожан, что после долго обсуждали это событие, придав ему чуть ли не ранг знамения. Заметив, что его побаиваются, Эстрелладо столь же молча и стремительно покинул храм после службы, только усилив этим уже сложившееся впечатление. Стало легче, но полностью так и не отпустило, и Эстрелладо с тоски решил прогуляться верхом по окрестностям. Ординарец едва поспевал за ним на своей кобыле. Он опасался, что в сумерках, норовивших застать их в пути, они могут сбиться с дороги, да и успел наслушаться баек про лесную нечисть от местных жителей. Но тревожить этими опасениями господина, что мчался, подставив горло вечернему ветерку, усиленному скачкой, не смел.
Мало-помалу конь под молодым грандом шёл всё тише, очевидно, угадывая настроение всадника. На небе яркими вспышками начали зажигаться самые яркие звёзды – поверх густой лазури… И опасения слуги осуществились – роща, в которую углубились всадники, явно была не то лишней на пути, не то её вовсе не должно было тут быть. Как назло, Эстрелладо тянуло в самую гущину чащобы. «Да что он там забыл!» - уже начал терять самообладание ординарец, однако, заметив там что-то, очень напоминавшее охотничий домик, прикусил язык. Дом не пустовал – а окно на втором этаже и вовсе было распахнуто, по всей видимости, ради удовольствия наслаждаться вечерними ароматами трав и цветов. Конь господина, повинуясь его воле, пошёл совсем тихим шагом – будто всадник хотел неслышно подойти под самую стену или шагнуть к окну – однако замер, не выйдя из кустарника. Лесная мгла пока надёжно укрывала гостей от тех, кто располагался сейчас в жилище. Тем более, что услышать случайные переминания лошадей с ноги на ногу мешало то обстоятельство, что из окна раздавались громкие звоны струн, и ровный девичий голос выводил какой-то менестрельский напев. Его Эстрелладо и слушал, остановившись, с напряжённым вниманием, даже чуть привстав в седле.
- Не зови меня по имени, не верь
Что весь мир с тобою заодно.
Если для других открыта дверь,
Всё равно входи через окно, - звучало с амбициозной претензией, а слушатель замер так, будто песня исполнялась только для него именно сейчас.
- Завтра будет новый день -
Будет сон, и будет пища,
Ты меня пока не слышишь,
Не беда, ведь время ждёт, - тембр напоминал даже некий перезвон колокольчиков, и заслушался уже и слуга. Всадникам ничего не помешало в этот раз – ни одна ветка не хрустнула под конским копытом, и ни один жирный вечерник бражник не пролетел перед глазами.
- Ты изведал свой предел -
Это что-нибудь да значит.
Нас союзница-удача
Стороной не обойдёт, - разносилось в вечернем воздухе густым сопрано и явно не голосом простолюдинки... Эстрелладо в плену очарования тряхнул головой, но песня незнакомки вовсе не желала его отпускать.
- Не зови меня по имени - молчи,
Раз тебе хватает сил молчать.
Радости не сможет научить
Песня безымянного меча, - голос внезапно смолк, будто певица поняла, что её слушают.
Подождав ещё с четверть минуты, молодой гранд запрокинул голову вверх и взял густым тенором, под мотив, что только что звучал:
- Non tornare, etiam nuper. Age, si te - Ut proficiscantur. Ite! – и сразу столь хорошо пришпорил коня прочь, что слуге стоило некоторых трудов поспеть за господином.
А когда догнал, увидел, что тот улыбается, как хорошо созорничавший мальчишка. Но обсуждать инцидент не было никакой возможности – стоило немалых трудов также найти нужную тропу, чтоб попасть к родным воротам, а там уже и вовсе было не до того. Эстрелладо же, оставшись один, с радостью понял, что наваждение закончилось, и можно ничего не опасаться. Он не заметил, как заснул – а во сне остался со своей неизвестной возлюбленной. Но так и не вспомнил наутро её лицо и глаза – впрочем, на этот раз он не огорчился, решив попробовать следующей ночью ещё раз.
На следующий день едва ли не с самого утра явился посетитель. Ещё вполне себе моложавый солидный мужик мялся, не зная, как вести себя со столь важным благородием, но просьбу изложил толково – он, недавно овдовевший мельник, согрешил и страстно влюбился в молодуху, и теперь страстно же желает жениться. Рассмеявшись и преспокойно выдав разрешение, а также получив приглашение на свадьбу – более цивилизованного способа познакомиться с подданными было сложно даже придумать, да и повеселиться не мешало – Эстрелладо сообразил, что позволения жениться просят, если невеста не из своей деревни, и догадался-таки спросить имя молодой. А потом хотя и удивлялся, что ничего не чувствует, но заметил, что не рад был услышать имя Мануэлы Лопес. Вместе с романтичной деталью – жених выловил свою невесту из реки…
- Золотая рыбка, однако, - весело сказал по этому поводу Эстрелладо и больше не возвращался к этой теме никогда.
Он вовсе не подумал о том, что эта деталь означала не что попало, а как будто имевшую место попытку утопиться от несчастной любви к нему – сопоставить даты молодой человек не мог догадаться, вопреки ожиданиям женского ума. Мельник же был слишком обрадован перспективой супружеского счастья, чтоб придавать серьёзное значение такой мелочи. И оба не догадывались, что за подобную невнимательность в будущем им жестоко отплатят – как раз тогда, когда ни один не ожидал удара в спину…
И ещё прежде, чем случилась означенная свадьба – через три дня – Эстрелладо стало вовсе не до мыслей о ней и Мануэле в частности, хотя невеста искренне рассчитывала, что известие о её скором замужестве очень опечалит молодого хозяина поместья. Потому что, разгуливая погожим днём по пригоркам и скальникам на этот раз в полном одиночестве – ординарец всё-таки сильно мешал отдыху своей болтовней о чём попало, его милость де Астерос встретился со своей соседкой, что вернулась из поездки в гости к дальним родственникам своей покойной матушки. Он слышал, что соседок на деле две – некая старушенция, по уши влюблённая в свою внучку, так сильно, что позволявшая ей абсолютно любые выходки и проказы, и, собственно, сама юная авантюристка, чей отец трагически погиб уже давно в каком-то военном походе. Точнее, всё это всплыло у него в памяти уже поздно вечером, много часов спустя после встречи…
Эстрелладо оставил коня в тени пастись, а сам подошёл к краю высокого обрыва – это была вершина высокой скальной стенки, поросшей лесом несколько сот лет назад, не меньше, но вид отсюда открывался на сочную зелень и цветы лесных рощ очень симпатичный. Солнце грело вполне себе ласково, но без палящего зноя середины лета. По вуали выжженных каменистых выходов, созданной плетями орегано и розмарина, вовсю сновали яркие бабочки и весёлые стрекозы. Оттого молодой хозяин поместья наслаждался одиночеством и красотой угодий без куртки, что была обычно надета поверх белой рубахи – дни стояли ещё столь тёплые, что у себя в имении можно было разгуливать, не заботясь об обычном воинском партикуляре. И поэтому нежное, но крепкое объятие девичьих рук со спины оказалось столь пьяняще приятным, что мысли о недовольстве просто не возникло, оставалось только аккуратно обернуться и среагировать так, чтобы их обладательница уже не смогла вырваться. Это молодой воин проделал без спешки, но довольно ловко и с удовольствием.
Потом он только ясно и радостно улыбался, признав в пойманной красотке свою молчаливую незнакомку из леса близ монастырской стены. Увидев это, та, просияла столь искренним счастьем, что поцелуй у них получился долгим и страстным. В результате они сами не заметили, как оба оказались в плену неодолимого желания, и мощная невидимая искра проскочила уже выше, где-то на уровне сердца… Эстрелладо даже прикрыл глаза от наслаждения этим потоком, чуть скользнув ладонями по спине дамы, и совершено потеряв голову от обрушившихся на его шею затем требовательных поцелуев. Оттого он пропустил момент, когда рубаха оказалась полностью расстёгнута и распахнута, и открыл глаза лишь когда услышал испуганный вскрик. Он совершенно позабыл о страшных отметках калёного железа у себя на теле, а девушка смотрела на них с выражением настоящего горя – как будто сама ощущала сейчас часть той боли, что когда-то досталась тому, кто ей был сейчас настолько небезразличен. Эстрелладо слегка кивнул и снова тихо улыбнулся, будто просил эти полные слёз глаза не тратить внимание на те грустные обстоятельства, что сопутствовали появлению следов от пыток, и совсем опьянел от тихого счастья, когда ощутил, с каким трепетом его обнимают теперь, и какой резкий апломб раздаётся теперь от грохочущего сердца его дамы. Похоже, гремело на половину обитаемой части суши, не меньше – «Мой, мой, никому не позволю обижать!» Кажется, он ещё целовал ей руки, кажется, опустившись на одно колено… Утонув совершенно в потоке неги, юноша уже не особо отдавал себе отчёт, как именно случилось то, что он оказался лежащим на спине среди зелени розмарина, а накрывший его после настоящий шквал жарких ласк и вовсе выключил его из реальности надолго. Наслаждение было столь сильным, что стоило признаться себе, что так хорошо с девушкой ему ещё ни разу не было – и все приключения с крестьянками жаркими июльскими ночами оказались чепухой, как и несколько неплохих визитов в альковы знатных дам.
Когда девушка исчезла, наградив любовника на прощание жарким поцелуем – она снова торопилась, отчего-то резко спохватившись – и так и не сказав ни единого слова ему за всё время волнительной встречи, Эстрелладо даже провалился в тихую дрёму на несколько минут. Затем, очнувшись и неспешно одевшись, он ещё некоторое время смотрел на залитое солнечным светом небо с торжествующей улыбкой победителя.
- Когда тобой не пользуются и не помыкают – жизнь становится на редкость прекрасной, - задумчиво проронил он вслух. – До чего же она может быть прекрасной, когда тебя ещё и любят, а не просто хотят.