Невыносимо хотелось спать. Веки отяжелели, и Ольга с трудом удерживалась от того, чтобы закрыть глаза и провалиться в спасительную дремоту... На какое-то мгновение она действительно почти уснула, но резкий голос человека, сидевшего напротив нее за столом, заставил очнуться.
- Простите... - пробормотала в ответ Ольга, сжав пальцы правой руки в кулак. Ногти впились в ладонь, и боль окончательно разбудила ее. - Простите, я не расслышала, что вы спросили.
Человек усмехнулся и, потянувшись вперед, достал из пачки "Беломора" папиросу.
- Не возражаете, Ольга Владимировна? - снисходительно спросил он. И, не дожидаясь разрешения, щелкнул зажигалкой. По небольшому кабинету поплыл тяжелый табачный дым.
Ольга сидела прямо, сложив руки на коленях и чувствуя, как к горлу неумолимо начала подступать тошнота. Молодая женщина закашлялась, подняла руку, расстегивая верхнюю пуговку платья.
Серые глаза следователя внимательно следили за ней.
- Ну, хорошо, - улыбнулся он и притушил папиросу в стоявшей рядом круглой стеклянной пепельнице. - Не буду. Тем более, в вашем положении нюхать табак вредно. Вы ведь ждете ребенка?
Последние слова прозвучали резко и жестко. Ольга вздрогнула, как от удара и провела ладонью по лбу, на котором выступила испарина.
- Я... нет... я этого не говорила, - пробормотала она, опуская глаза.
Внезапно сказалось все - две бессонные ночи, волнения за Ивана и себя, страх перед этими казенными стенами, где ее уже третий раз допрашивали, этот человек, глядевший на нее, как удав на кролика и хотевший... хотевший чего?
Ольга почувствовала, как горло что-то сжимает, глаза застилает вязкая черная пелена...
и потеряла сознание.
Через некоторое время ощутила, как кто-то одной рукой поддерживает ее за талию. Другая рука поднесла к ее губам стакан с водой.
- Пейте, - все тот же голос и все тот же внимательный, в чем-то снисходительный взгляд.
Молодая женщина сделала глоток, возвращаясь в окружающую реальность.
- Вы ждете ребенка, - утвердительно проговорил следователь, так и не дождавшись ответа от допрашиваемой. - И поэтому, вам не надо сейчас волноваться.
Просто отвечайте чистосердечно на мои вопросы и...
Он сделал паузу. Стакан, который Ольга держала в руках, дрогнул, немного воды пролилось на ее зеленое шерстяное платье.
- И что тогда? - тихо переспросила она.
- И тогда мы отпустим вас с миром, - следователь широко улыбнулся ей, постукивая пальцами по ребру стеклянной пепельницы.
- В конце-концов, - продолжал он, - с подследственным Тервинским вас не связывает ничего, кроме...
Опять пауза и взгляд, который пытался проникнуть казалось бы, в самую душу Ольги.
- Кроме этого ребенка, - закончил он.
- Он мой жених, - тихо ответила Ольга, разглядывая свои руки, сцепленные на коленях. - Мы уже подали заявление, просто...
- Просто не успели, - завершил за нее следователь и понимающе кивнул.
- Да вы радоваться должны, что не успели этого сделать! Понимаете вы это или нет, Семенова? - он резко встал из-за стола и, пройдясь по комнате, остановился перед бледной Ольгой, с силой тряхнул ее за плечо.
- Вы понимаете, что означает быть женой человека, арестованного по статье за антигосударственную деятельность? Ну, отвечайте!
Жесткие пальцы больно впились в плечо и снова грубо тряхнули ее.
Ольга молчала, опустив глаза и кусая губы. Из глаз потекли слезы, которые она не могла больше сдерживать...
- Погеройствовать, значит, захотели? - бросил следователь, снова усаживаясь за стол.
- Я не понимаю, что вы от меня хотите, - проговорила Ольга, поднимая на него покрасневшие глаза.
Неожиданно ей с необычайной ясностью показалось, что все происходящее - просто дурной и страшный сон. Надо только проснуться. Надо проснуться...
- Сколько вам лет? - следователь взял в руку листок с анкетой Ольги. - Двадцать семь?
- Да, - тихо отозвалась она.
- Вы еще молоды и красивы, у вас все впереди.
Он снова встал и подошел к молодой женщине, снисходительно глядя сверху вниз.
Снова пауза, показавшаяся Ольге вечностью. Затем, как и раньше, она ожидала услышать приказ отвести ее обратно в камеру. До следующей ночи. По установившейся традиции допросы здесь проводились почему-то по ночам.
- Вы свободны, Семенова, - неожиданно услышала Ольга. И не поверила. Посмотрела в сощуренные серые глаза, как загнанный зверек смотрит в глаза хищника, готовящегося его растерзать.
- Вы свободны, - уже более мягко проговорил следователь. - Пока свободны...
- Перфилов! - крикнул он, и в кабинете появился стоявший за дверью работник НКВД. - Проводи гражданку Семенову на выход.
***
Ольга шла по обледеневшей мостовой, жадно глотая свежий морозный воздух.
В лицо ударила колючая метель и, задохнувшись, женщина остановилась, поправляя меховой воротничок пальто. Город казался безлюдным, как всегда бывает в самые ранние утренние часы, когда люди еще досматривают последние сны. Говорят, эти утренние сны бывают самыми счастливыми и светлыми. А уже через каких-то полчаса на улицах покажутся спешащие на работу люди.
И начнется очередной будний день.
Для кого-то - удачный и добрый... для кого-то - черный, несчастный и одинокий.
"Пока свободны"... слова следователя неотступно звучали в сознании Ольги, когда она шла по широкому, пока еще пустынному проспекту, когда дожидалась первого трамвая и ехала домой. И когда она сошла с него и направилась в сторону пятиэтажного каменного дома, где жила ее мать, а последнее время - с момента ареста Ивана жила и она - эти слова по-прежнему звучали в ее мозгу. И еще одни слова, которые следователь сказал ей очень тихо, на прощание:
- И все-таки, Семенова, подумайте о том, чтобы избавиться от ребенка.
***
Мать Ольги, работавшая нянечкой в больнице, еще была на ночной смене.
Пройдя по длинному коммунальному коридору, Ольга открыла дверь своим ключом.
Затворила дверь, устало сняла пальто и опустилась на кровать. Легла, обхватив руками подушку и закрыла глаза...
Пять часов тяжелого мертвого сна, и Ольга проснулась как от толчка. Посмотрела на маленькие наручные часики. Пол одиннадцатого. Минут через сорок должна была вернуться с работы мать. Ольга села на кровати, поправляя светлые растрепанные волосы. Встав, подошла к висевшему на стене небольшому овальному зеркалу.
На нее смотрела бледная осунувшаяся женщина с потухшим взглядом и темными кругами под глазами. Даже не верилось, что еще каких-то десять дней назад она считала себя самой счастливой. У нее был любимый, они подали заявление и... она узнала, что ждет ребенка. Услышав эту новость, Иван рассмеялся, подхватил Ольгу на руки и закружил по комнате, как часто это делал.
- Умница моя, - он поцеловал Ольгу в висок. - Значит, скоро нас будет трое.
- Да, - Ольга гордо кивнула головой.
- Мы немного опередили события, но ничего... - улыбнулся Иван.
- Я так счастлива, Вань, - Ольга положила голову ему на плечо. - И я с утра уже думала, как мы его назовем.
- Или ее, - ответил Иван, взяв ладонь Ольги в свою руку. - У тебя такие тонкие пальчики... - он прикоснулся к ним губами. - А вообще-то я хотел бы дочь.
Ольга лукаво подняла бровь и взъерошила его волосы.
- И как мы ее назовем?
- Вика, Виктория, - сразу же ответил Иван. - Виктория - значит - победа.
- Виктория... - прошептала Ольга. - Мне нравится это имя, красивое.
Сейчас эти воспоминания доставляли лишь боль, от которой внутри все сжималось. Ольга провела ладонью по животу, встала, подошла к стоявшему в углу старому комоду. Присев на корточки, выдвинула последний ящик. Альбом был на месте. Когда Ивана арестовали, а его комнату опечатали, Ольга на следующий день была вынуждена вернуться в комнату к матери. Привезла с собой вещи и этот альбом с фотографиями. Молодая женщина провела ладонью по вишневой бархатной обложке, открыла посеребренную металлическую застежку в виде веточки, скреплявшую страницы, перевернула первую, вторую, еще одну... и ахнула. Страницы были пусты. На нее смотрели серые картонки с сиротливо обнаженными рамочками для фотографий. Последние были изъяты, а в тех местах, где фотографии были вклеены, Ольга увидела желтоватые следы присохшего клея. Ни одной фотографии в альбоме не было. Ольга опустилась на колени, прямо на пол и беззвучно заплакала, прижимая к себе оскверненный альбом. Когда минут через десять в двери заскрежетал ключ, Ольга так и сидела на полу, прижав к себе альбом и поглаживая вишневый бархат.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась ссутулившаяся, уставшая после ночной смены мать. Увидев дочь, она ахнула и выронила из рук сетку с батоном и луком.
- Доченька! Вернулась! - мать сделала в сторону Ольги пару шагов и остановилась под ее потемневшим взглядом.
- Да что ж это такое, - медленно произнесла Ольга, раскрывая альбом. - Мама... неужели это ты сделала? Зачем?
- Зачем?! - вдруг взвизгнула мать, выхватывая из рук дочери альбом и швыряя его на кровать. - Да для твоего же блага, дурочка!
- Ты все Ванины фотографии...
- Сожгла, - продолжила за нее мать. - Сама бы ты в жисть это не сделала. Да... связалась только с этим...
Она смолкла, размышляя, продолжать или нет.
- Ну, говори, - бесцветным голосом произнесла Ольга, все также сидя на полу и поджав под себя колени.
- С этим врагом народа! - выкрикнула ей мать в самое лицо.
- Господи... - прошептала Ольга. - Господи, мамочка... что ты такое говоришь. Это ошибка. Это просто какая-то нелепая ошибка... Его отпустят.
И опустив голову на руки, Ольга заплакала.
- Меня же отпустили, - продолжала она, сквозь рыдания, сотрясавшие все ее тело.
- Тебя отпустили, - мать присела рядом и обняла Ольгу. - Ты ж невиновна ни в чем, касаточка моя.
- И Иван - тоже, - твердо произнесла Ольга, откидывая длинные светлые волосы, прилипшие к мокрому лицу. - Он же ни в чем... ни в чем не виноват.
Мать покачала головой, поджав тонкие сухие губы.
- Слава Богу, ты на свободе, Олюшка, - прошептала она, гладя дочь по голове. - Я уж вчера в церкву ходила, молилась весь день. Видать, помогло.
- Помогло, - горько усмехнулась Ольга. - Отпустили меня... пока отпустили.
- Как пока? - опешила мать.
- Да так, - Ольга встала, отряхивая платья и нервно прошлась по комнате. - А там, сказали, видно будет.
Мать провела рукой по лбу, который прорезали острые морщины. Поднявшись с пола, она в раздумии застыла посреди комнаты. Затем, направившись куда-то в угол, извлекла из шкафчика бутылку и пару стопок. Наполнила обе и положила рядом по кусочку хлеба с луковицей.
- Давай-ка, Олюшка, - она обернулась к дочери. - Знаю, ты не пьешь почти, но сейчас надо. Давай.
- Ма-ам, - Ольга недоуменно взглянула на пожилую женщину, - я же не могу. Ты же знаешь.
- А-а, ребенок этот! - махнула рукой родительница. - Не будешь ты его рожать от врага народа, пойдешь завтра и аборт сделаешь.
- Мама...
- И не смей перечить! - мать опрокинула рюмку и подойдя к Ольге, неожиданно сильно ударила ее по лицу. - Пойдешь и сделаешь, если тебе своя и моя жизнь дорога.
Или хочешь по лагерям с дитем маяться, а? Отвечай? - она больно и цепко схватила дочь за запястье.
- Ну... хорошо... хорошо... - сквозь рыдания прошептала Ольга. - Отпусти меня, мама!
- Завтра же пойдешь и запишешься на аборт, - сурово, словно приговор, произнесла мать.
***
Ольга подошла к невысокому желтому зданию. Построено оно было еще в прошлом веке, в нем находился какой-то дворянский особняк. А сейчас, в советское время госпиталь переделали под обычную больницу. Достав из сумочки бумажку, на которой был записан номер кабинета и фамилия врача, Ольга вздохнула и уже почти подошла к тяжелой входной двери, украшенной сверху, над козырьком, старинной лепниной. Подняв глаза вверх, она посмотрела на витиеватые загогулины из сплетенных вместе двух заглавных букв - имени и фамилии прежнего владельца особняка. Прямо на них краской, причем довольно неаккуратно, был нарисован красный крест. Внизу, под вывеской с названием медицинского учреждения, висела табличка, прославляющая отца всех народов - великого, мудрого и справедливого товарища Сталина.
Ольга перевела взгляд на дверь, до ручки которой пока так и не дотронулась. Она стояла и смотрела на нее... мгновение... или, как ей показалось, целую вечность.
Затем, резко повернувшись, Ольга пошла обратно, стараясь не поскользнуться на обледенелой дорожке.
- Ну как, доченька, все нормально? - с тревогой спросила мать, когда Ольга вернулась домой.
- Да, мама, - ответила дочь.
- Не слишком больно было, Олюшка?
Ольга молча прошла к себе, за ширму, и легла на кровать, обхватив подушку руками и зарывшись в нее лицом.
- Тошно мне, мам, - тихо ответила она. - Полежать я хочу, прости.
- Да понятное дело, доченька, - лицо матери на мгновение сунулось за ширму и убралось обратно. - Лежи, лежи, тебе сейчас отдохнуть надо.
Ольга провела ладонью по животу, закрыв глаза.
- Не отдам тебя, Вика, - прошептала она. - Никому тебя не отдам.
***
Только через полгода, в конце мая 40-го года, Ольга узнала, что Ивана Тервинского расстреляли. Она так и не смогла ничего узнать о месте его захоронения.
Враги народа не имели права на отдельную могилу. И тем более - на память.
А 6-го августа у Ольги родилась дочь, которая получила имя Виктория.
Девочку Ольга записала под своей фамилией, а в свидетельстве о рождении на месте имени и фамилии ее отца в родильном доме поставили прочерк.
***
Пожилая женщина, опиравшаяся на палочку, шла очень осторожно, боясь поскользнуться. Сыпался легкий пушистый снег, и аллея была уже частично припорошена им.
День выдался тихим, морозным и солнечным. И здесь, за городом и в этом месте, зимняя тишина чувствовалась как-то особенно ясно и пронзительно...
Пройдя всю аллею до конца, пожилая женщина свернула направо и, пройдя еще пару шагов, остановилась. Нагнувшись, она стряхнула снег с небольшого темного надгробия и положила рядом шесть ярко-красных гвоздик. На белом снегу их лепестки алели словно капли крови...
"И. С. Тервинский.
1909 - 1940" - было написано на этом скромном гранитном надгробии.
На нем не было фото, так как ни одна фотография этого человека не сохранилась. Но как ни пытались уничтожить любые воспоминания те, кто вершил эту пародию на правосудие, память все-таки осталась. И сейчас, стоя перед могилой своего отца, шестидесятилетняя Виктория Ивановна ощущала ее особенно сильно. Память и любовь...
Память о том, кого она никогда не видела. Но кто часто приходил к ней в снах и называл своей любимой дочкой.
Виктория Ивановна тяжело вздохнула и еще раз провела ладонью по гладкой поверхности плиты. Затем, обернувшись, оглядела это белое поле скорби, простиравшееся по обе стороны от главной аллеи. Сколько же их было здесь похоронено? Сотни? Несколько тысяч - только тех, чьи имена и фамилии удалось достоверно установить, когда, спустя десятилетия, все-таки были открыты архивы. В них сообщалось о тайном могильнике НКВД, сделанном в 30-ые годы для репрессированных. По сути ни об одном человеке нельзя было сказать, где он конкретно похоронен. Огромная братская могила, занявшая огромное пространство. Целое поле. "Похоронен приблизительно в этой, северной части кладбища", - такую информацию о могиле своего отца получила Виктория Ивановна. С тех пор она каждый год ездила сюда.
И жалела лишь о том, что ее мать Ольга не дожила до этого дня.