5. Кража Крыма

Лев Верабук
                Все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит.
                Антуан де Сент-Экзюпери.


     В тот год февраль выдался холодным. Свіидомый большевик Микита ходил по Кремлю в валенках и грелся горілкой тройной очистки. Вместе с ней бедные родственнички с Юзовки прислали сало, а богатые партайгеноссы с Киева – голландский карабин. Его ствол был сделан из высоколегированной стали, колодки – из титанового сплава, а ложе – из корня турецкого ореха. Штуцер ручной работы украшала именная гравировка и инкрустация из драгоценных камней.

      Хрущёв растрогался по пьяни и подарил Крым Украине. Я взвился от негодования, вспомнив родных в Ялте. Они не были рабами, имели белый цвет кожи и не раз получали в России свободу. Меня принялись утешать прецедентами на Аляске, Гавайях и западном побережье Америки вплоть до Форт-Росса. Я расстроился ещё пуще и, предотвращая слёзы, мне пожаловали щегольскую шубу с чужого плеча.

       Баба Маня запала на обнову из меховых лоскутиков и стала со мной гулять. Но меня одного ей было мало, и она звала ещё парней и девок, превращая наши встречи в групповые гулянки. Ветреная баба заявлялась ко мне в подъезд ни свет, ни заря и вызванивала меня снизу по телефону.

      На свидания к ней мне мазали щёки сливочным маслом. Оно было вкусное на блинах и противное на ланитах. Дивясь эдакой диалектике, я самостоятельно спускался на улицу и мы шли за очередным дитём.

     Закутанные в сто одёжек с застежками, мальчики и девочки потели подле парадного, а Манька шла внутрь. Там бравых военных в форме и с наганом уже сменили толстые бабки в халатах и с ключом от лифта. Сидя за бюро, они по ночам строчили донесения на Лубянку, а днём вязали носки и тормозили пришлых, нахмурив брови:
       – К кому направляемся? Предъявите документ!

     Выведав всё, она доставала список телефонов квартир и звонила:
     – Але. С вахты беспокоят. Тут к вам товарищ N пришёл. Пускать?

     После отмашки, тётка вставала и, переваливаясь уткой, преодолевала холл и ступеньки к лифту. Отперев дверь, она показывала залётному гостю нужную кнопку, чтобы он не заехал куда не положено.

   Лифтёрши терпимо относились к детям аборигенов. Они разрешали нам греться, звонить и пить из своего графина от пуза. Вода была из-под крана, но вкусная и я, разгорячённый, выпивал залпом несколько стаканов.

   Со временем замки с лифтов сняли, а синие и чёрные халаты тёток замызгались. Новых им не дали, и они перестали интересоваться гостями. Браня всех и всё, консьержки стали дежурить в двух – трёх подъездах одновременно.

    Баба Маня тоже была шустрая и постоянно нас строила. Собрав всю группу, она вела её через дворы на Церковку. Летом это был зелёный оазис вокруг Храма Николая Чудотворца на Берсеневке. Имя набережной шло от старого названия крыжовника – «берсеня», росшего тут раньше в Государевых садах.

   Рядом с Церковью была колокольня и роскошные палаты думного дьяка Аверкия Кириллова. Его убили во время стрелецкого бунта, а в тридцатые годы снесли колокольню и закрыли Храм. В него заселили рабочих, которые обслуживали наш дом спустя рукава. Им провели холодную воду, чтобы они умывались, и канализацию, чтоб не гадили за алтарь.

   Церковку со всех сторон окружали разные заборы, стены и дома, а внутри стояли деревья, лавочки и беседка. Ещё там находилась помойка, пустырь и огромный камень из красного гранита. По преданию, под ним лежал клад, а под куполом Храма висел скелет в кандалах.

   Когда я немного подрос, то решил проверить и без шерпа полез на центральную башню церкви. Балансируя на её орнаменте, я с трудом подтянулся на решётке бойницы и заглянул внутрь. Ни цепей, ни мощей не было! Внезапно раздался вопль. Тело дрогнуло, ноги сорвались, а в голове промелькнула моя короткая и дурацкая жизнь…
   
    Я повис на руках и чудом удержался. Пальцы предательски слабели, а ноги лихорадочно нащупывали опору и одна нашла. Я глянул вниз. Там яростно орала мама, величиной с муху:
    – Слазь быстро, паршивец!

      Вокруг бурлили дети, надеясь увидеть полёт своими глазами. Придя в себя, я стал потихоньку спускаться и вспомнил, что забыл о назначенном на сей час уроке английского.

    Моя первая и последняя репетиторша была студентка, комсомолка и просто красавица по советским меркам. Очки выдавали её интеллигентность, широкая кость – отменное здоровье, а пергидроль – нюх на прекрасное.

   Блондинку нам рекомендовала мамина двоюродная сестра, а мы не могли отказать сироте. Мама у неё давно умерла, а отец в конце войны демобилизовался по ранению. Он работал на «Красном факеле» инженером и однажды опоздал на завод на десять минут. За саботаж ему дали по году лагерей за каждую минуту, и он сгинул на Колыме.

     Занимаясь, мы с институткой сидели рядышком за моим маленьким столом. Учебник лежал посредине и, склоняясь к нему, моё плечо невольно упиралось в её твёрдую грудь. Если моя рука или коленка касалась невзначай комсомолки, то она отодвигалась с молчаливым негодованием.

     В это же время к нам в школу пришли хорошенькие практикантки. Я, как нашкодивший школяр, одиноко скучал на «камчатке» и самая смелая студентка подсела ко мне.

    Весь урок литературы я гладил под партой её тугое бедро, вместо того чтобы вникать в базары Базарова. Когда моя рука подбиралась к её трусикам, она страстно стискивала ладонь, контролируя проникновение. Я поразился разницей в поведении и строении девиц Педагогического института и Иняза. Желая глубже познать прекрасное, я пошёл дальше, но после занятий.

     После пятого урока с блондинкой я заскучал и настучал предкам о её скверном произношении. Пообещав заниматься самостоятельно, я попросил сэкономленные средства на велосипед. Перераспределение бюджета зависло на первом же слушанье, но протеже маминой кузины пропала.

     Я взялся за голову на радость родичам. Полчетверти я занимался, как проклятый, и получал только хорошо и отлично. Потом мне надоело тратить своё время на чужой язык, и я стал больше бывать на воздухе.

      Три наших двора тянулись от реки до канала через весь остров. В них царила темень и ребята шли за солнцем на Церковку. Сначала мы играли там в детские игры, затем в футбол и хоккей, а потом в карты и бутылочку.

----------------------
    
    Фото: 1. Церковка ещё с колокольней. 2. Я в лоскутной шубе на камне, а он на кладе. 3. Комса поначалу понимала суть жизни.

      Продолжение:  http://www.proza.ru/2015/04/28/24