Мы - куряне! Литературные очерки

«КНИГА ВЕЛЕСА»
И ЦЕНТРАЛЬНО-ЧЕРНОЗЕМНЫЙ РЕГИОН*
 
(Примечание: под символом * обозначены произведения. написанные в соавторстве с Ангелиной Пахомовой – кандидатом исторических наук)

История может быть определена, как слав¬ная война со Временем, ибо, отбирая у него из рук годы, взятые в плен и даже успевшие стать трупами, она возвращает их к жизни, делает им смотр и заново строит к бою.
А. Маидзони

Откуда есть пошла земля Русская? – задается вопросом са¬мый известный отечественный летописец, монах Киево-Печерской лавры Нестор. И отвечает, что государство русское началось с приходом на Русь братьев-варягов Рюрика, Синеуса и Трувора в 862 году. А до этого, мол, были всего лишь раздроблен¬ные племена, не имевшие ни городов, ни культуры, ни зачатков государственного устройства.
Эту версию в последующие годы в тех или иных вариациях растиражировали отечественные и зарубеж¬ные историки и ученые. Но так ли это? Действительно ли до при-хода Рюрика и его братьев (если таковые вообще-то существовали) на просторах Руси ничего кроме сте-пей, лесов и рек не было?
Конечно же, не так. И до них сотни лет стояли города, и до них сложились и существовали славянские государства, в том числе восточных славян, и до них на Руси имелась своя самобыт¬ная культура и даже письменность. Обо всем этом хорошо сказано в исторических трудах М.В. Ломоносова и русской императрицы Екатерины Великой. А еще в текстах «Велесовой книги», ставшей широко известной только в последние годы благодаря стараниям и заботам А. И. Асова, рас¬шифровавшего древние письмена – резы. И хотя современная официальная наука России «Книгу Велеса» не признает, считая ее за подделку поздних времен, мы, тем не менее, к ней обратимся. Ведь существует немало ученых мужей как в самой России, так и за ее пределами (В.Н. Демин, И.А. Исаев, Ю.В. Гнатюк, В.С. Гнатюк, Б. Яценко, Ю. Бегунов, Ю.В. Мизун и Ю.Г. Мизун, В.А. Рыбников, А. Арциховский, В. Скурлатов, В. Шамбаров, В. Валиибахов и многие другие, не говоря уже о Ю. Миролюбове, С. Лесном и А. Куре), которые считают эту «Книгу» подлинной. А ее тексты – шедеврами древней славянской культуры, священным Писанием славян. К тому же она уже признана в некоторых странах как один из главных источников по истории развития государственности у славян. Что же касается официальной науки, то она не признает и «Историю новгородского епископа Иоакима», на которую ссылается В.Н. Татищев. Да и самого Татищева с его «Историей Российской» не очень-то жалует. Представители официальной науки, приученные ходить проторенной до них колеей, боятся и шаг ступить от этой колеи – упаси бог! Коллеги заклюют. Да так и спокойней… Только мы знаем немало фактов, как так называемая официальная наука в пылу борьбы с инакомыслием «садилась в лужу». Достаточно примера с дважды академиком, Героем Социалистического Труда, лауреатом всевозможных премий Лысенко Трофимом Денисовичем. К тому же мы не собираемся дискуссировать о подлинности или неподлинности «Книги Велеса». Такой задачи перед нами не стоит. Мы только расскажем читателю о первых упоминаниях нашего Центрального Черноземья в текстах этого произведения. А насколько правдивы эти тексты – судить читателю.
Если полистать энциклопедические справочники советского периода, то мы увидим, что самым древним из известных городов ЦЧР является Курск, которому к сегодняшнему дню около или чуть более 1000 лет. Остальные города Центрального Черноземья «моложе». Так, согласно данным «Советского энциклопедического словаря» 1988 г. издательства, город Белгород известен с 1593 года, город Воро¬неж – с 1585 года, Липецк – с 1779 года, а Тамбов – с 1636 года. По данным же «Малой энциклопедии городов» (издана в Харькове в 2000 г.) следу¬ет, что Белгород основан в 1237 г. (Разночтений о времени осно¬вания других перечисленных нами городов не имеется).
Однако из текстов «Книги Белеса» следует, что Воронеж, а точнее Воронежец, был известен как город и крепость еще с сере¬дины 4-го века. Со времен готского и гуннского нашествий на Русь. И Русь в те далекие времена называлась Русколанью, то есть Русской Землей. Обратите внимание, что вторая составляющая часть слова «Русколань» – «лань», не только созвучна с германоязычным словом «ланд» («ландия»), но и обозначает то же самое понятие – земля. К тому же в современном украинском языке слово «ланка» до сих пор обозначает земельный участок, землю. Кроме того, в книге «Все о русских именах», изданной в 2003 г. издательством «Харвест», указывается имя Алан, о происхожде¬нии которого сказано, что это «праславянское имя», обозначаю¬щее понятие «древний славянин».
Впервые Воронежец упоминается «Книге» при освещении исторического периода времени, случившегося сразу же после смерти князя и вождя Русколани Буса Белояра, казненного готами. (По данным А.И. Асова – 21 марта 368 года, по данным Иордана – в 375 году). Звучит это так: «В те времена готы шли на се¬вер. Был Германарех, и тогда же пришли гунны. И мы имели двух врагов на двух концах земли нашей. И Болорев (князь русколанский) засомневался: на кого идти. И тут Матерь (богиня, обере¬гающая славянские роды, которую еще называли Матерь Сва, Птица Сва или Матерь Слава) прилетела к нему и сказала, что сначала надо напасть на гуннов и разбить их, а потом повернуть на готов. И сделал он так и разбил гуннов, а когда повернул на готов, то убил сына Германареха и воинов Гулареха. И также шел Белояр Сегеня (князь и вождь борусов — славян, населявших территории современного Центрального Черноземья), который убил сына Германареха и воинов Гулареха под Воронежцем».
Второе упоминание о городе Воронежце уже относится ко временам правления легендарного киевского князя Кия. Согласно «Книге Велеса», князь Кий правил восточными славянами с 430 по 460 годы. И связано это упоминание с походом дружин князя Кия из Киева на волго-камских булгар, произошедшее около 450-х годов.
«И вот князю Кию запало на ум пойти на бол-гар. И ту рать он повел на север, а после того в Воронежец по¬шел, так как там были воины-поляне, забранные Аттилой. И вот людей взял и так Голунь-град отобрал, уйдя из Донских земель».
Следующее упоминание о Воронежце уже относится к пер¬вой половине 6-го века.
«Мы – сыновья великой Руси, которая создалась от севера... Мы собрались в лесах ильмерских куда пришла небольшая часть людей из Киева, ибо в нем уселись враги-готы, которые суть хищники, повесившие Святояров….
И тогда Белояр Гордыня наш поразил готов вместе со Скотичем. и было это славное деяние после прихода славянских людей на Русь после ста тринадцати лет, ибо тогда, грабя, они внезапно на нас напали. И убили они Святояра. единого князя, ко-торого избрала Борусия и Русколань.
И русколане и борусы вооружились мечами и пошли на го¬тов из-под Воронежца. И были вместе с нами десять темей – сто тысяч – отборной конницы Баяна и ни одного пешего. И они набросились на готов. И была сеча злой, и лилась кровь как сурина-мед, а к вечеру Баян поразил готов».
Далее следует, что Воронежец являлся не только административным центр Борусии – государственного образования сла¬вян, – но местом сбора и концентрации славяно-русских сил для отпора готам.
«И был Воронежец местом, где готы усили¬лись. А Русь там билась, и в том граде нас было мало. И так по¬сле битвы мы сожгли его, а прах и пепел ветром был развеян во все стороны по полям. И место сие было оставлено».
Не напо¬минают ли эти строки «Книги» более поздние события начала 19-го века: сожжение столицы Российского государства – Москвы?!! На наш взгляд, не только ассоциации, но и прямая параллель.
«Но та Земля Русская! Не отрекайтесь от нее, не забывайте ее! Там же кровь наших от¬цов лилась. И так мы следовали Прави. И от этого Воронежца слава течет по всей Руси», –  повествуют тексты, призывая нас, своих потомков, помнить и гордиться славой Древней Руси и града Воронежца.
Несмотря на то, что древний город, чтобы не достаться вра¬гу, во второй половине 6-го века был сожжен, он своего сущест¬вования не прекратил. Борусы, анты, поляне и северяне восстано¬вили его, так как «Книга Велеса» опять упоминает о нем, но уже в более поздний период, когда ведет речь о хазарах и о хазарском нашествии на Южную Русь.
«И та вражья сила пришла на земли Воронежца. В древности Воронежец этот много веков строился и был огражден от окрестных нападений. И те враги приходили к Воронежцу брать его, и так стала Русь отгорожен¬ной от запада Солнца... Белояр Криворог в то время был русским князем...»
Далее идет рассказ о том, как князь Белояр Криворог в кон¬це 80-х годов VI века совершил поход из-под Воро¬нежца на хазар и греков в Северное Причерноморье и Приазовье. Как он завоевал город Сурож на Крымском полуострове.
Тексты «Книги Велеса» обрываются на 867 году. Упоми¬наний же о Воронежце с конца VI веков в них больше нет.
В «Повести временных лет» Нестора упоминаний о русско-славянском городе Воронежце нет. В более поздних летописях оно появляется под 1177 год. Тогда Владимиро-Суздальский князь Всеволод Георгиевич (Юрьевич) распорядился доставить к нему на суд рязанских князей, поддержавших его противника Мстисла¬ва Ростиславовича, в том числе Ярополка Ростиславовича из Во¬ронежа.
Следующее упоминание, правда, не о городе, а только о местности, встречается в Воскресенской летопи¬си за 1283-1284 годы, где рассказывается о сопротивлении кур¬ских князей Олега Рыльского и Ворлогского и Святослава Липовичского насилию татарского баскака Ахмата.
«И пришли татары к городу Ворлогу 13 января, а князь Олег бежал к своему царю Телебуге, а князь Святослав бежал в леса Воронежские...», — говорит Воскресенская летопись о мес¬тах, связанных с Воронежем.
Впрочем, в последнее время имеют¬ся указания курских исследователей и комментаторов этого историче¬ского события о том, что под «воронежскими лесами» надо понимать не леса по реке Воронежу, а леса... Брянщины. Чушь, да и только!
Но пропустили мимо глаз своих не только потомки Белояра Гордыни и Белояра Криворога, но и ученые мужи от официальной науки эти упоминания, оставили в туне горячий призыв автора «Книги Велеса» не забывать «града Воронежца – Земли Русской», не сохранили связь времен. А потому город Воронеж не только не ровесник городу Киеву, каким он является ему по праву, но даже и не ровесник нашему Курску.
А ведь в слове «Воронежец» не только присутствует гидро¬ним – название реки Воронеж, но и чисто славянское окончание – «ец», такое же как у слов «молодец», «детинец», «меч-кладенец»... Не пора ли нам, дорогие земляки, расставить все точки над «i»?.. Не пора ли нам всем излечиться от искусственной шизофрении – раз¬двоения личности, когда во всех учебниках по краеведению мы читаем о том, что наш великий земляк Феодосии Печерский про¬жил от 82 до 84 лет, что автоматически дает Курску 1000-летний возраст, но тут же официально мы отмечаем (в 1982 г.)  его 975-летие?!!
И здесь видится одно из двух: то ли наши учебники написа¬ны не ахти как, что их сведения никем во внимание не принима¬ются, то ли люди, власть предержащие, все сплошь – бывшие дво-ечники, «прогулявшие» уроки истории и краеведения, потому и принимающие официальные решения без учета сведений учебни¬ков...
По-видимому, второе ближе к истине. Иначе как могло слу¬читься, что возраста городов своих не ведаем, границ своих не знаем, земли, политые кровью дедов и прадедов, раздаем направо и налево без зазрения совести...



























СКАЗАНИЕ О СЕВЕРЯНАХ
(Отрывок из исторической повести
 «Данный Богом»)

«В древние-предревние времена, – начал сказ второй калика перехожий, тогда как Данилушка спешно осушал ковшик с пенником, – когда еще деды и пращуры наши в степях на берегу Дона-реки жили, то в соседях с ними были ерусланы-аланы с родами своими. И если прадеды русов уже от землицы-кормилицы пребывали, сея жито, взращивая садовину да огородину, то ерусланы продолжали стада коров да овец по степи пасти. А также разводить табуны коней быстроногих да длинногривых, за которыми и ветру не всегда угнаться. Вот и получалось, что каждый еруслан – это воин-всадник с отроческих лет и до глубокой старости.
Всякое бывало за долгие годы между родами русов и ерусланов. Случалось, воевали между собой, случалось, жили мирно, а, случалось, соединясь, на других ворогов сообща ходили. После одной из долгих войн между собой из-за степей с травами злачными, собрались старейшины русов и ерусланов на совет-вече. Стали пить Чашу Мира и Братства, стали думы думать да решать, как быть дальше. И хотя говорили они уже на разных языках в своих родах, но все же еще разумели друг друга. Ибо одного древа арийского ветвями-побегами были, от одних корней соки жизни имели. Долго и неспешно пили они медовое сыто, на травах настоянное, солнцем-Сурьей прогретое, а потому сурицей нарекаемое. Испив же, перетолковав о житье-бытье, пришли ко мнению, что не стоит им друг с другом воевать-ратоборствовать, а стоит породниться родами через своих молодых парней и девиц. Ведь травы-муравы в степи много, но не враждуют они, живут мирно, ласкаясь друг к дружке. И дерева в бору, будь то дуб, береза, ель или сосна, также уживаются, всем места под солнышком хватает.
Как решили, так и сделали. А чтобы молодые пары не смущали ни русы, ни аланы-ерусланы, не посеяли ненароком вражды-которы, выделили им земли в верховьях Дона и Донца. Подальше на полночь от русов и от ерусланов. Живите в любви и согласии.
Долго ли, коротко ли, но разрослись роды новые, появились у них свои старейшины да вожди воинские – князья. И был среди них один, которого звали Сев. Назван был так в честь древней богини русов Севы, покровительницы садов, лесных ягод и, вообще, любого урожая. Пращуры говорили, что именно Сева, живя среди людей, научила их возделывать землю, сеять злаки, жать и обрабатывать лен и коноплю…
– Дядечка… – не вытерпел зарумянившийся Артемий, чтобы не задать сказителю вопрос.
– …дядечка Тарасушка, – тут же подсказал гусляр Артемию имя второго калики перехожего.
– Дядюшка Тарасушка, – повторил за Баянушкой Артемий под неодобрительные взгляды матушки, – а какова была богиня Сева-то?
– Сам-то я ее не видел, – нисколько не смутился Тарасушка. – Врать не стану, грех на душу не возьму. Но старые люди сказывали, любознательный отрок, что была она прекрасной женкой со статным станом, с длинными волосами под цвет земли-матушки, с берестовым коробом в руках, полным спелых яблок да гроздей ягод…
– А очи? – не унимался Артемий. – Очи-то каковы… были?
– Очи?.. – задумался калика. – Очи – как лазурь небесная, как гладь озерная – голубые-голубые, глубокие-глубокие! Утонуть можно…
Возможно, Артемий бы задал и иные вопросы, например, какие брови были у Севы: «дугой» или «домиком», но тут вмешалась Аглая:
– Цыц ты, егоза, стригунок нетерпеливый, – приструнила она слишком любопытного сына, – не мешай сказителю. И нам тоже…
Артемий, недовольно шмыгнув конопатым носом, притих. А калика перехожий с грохочущим, словно рассохшаяся телега по рытвинам да ухабинам, именем Тарасушка продолжил сказ:
– …Когда же князь Сев, повзрослев и окрепнув, завел собственный род, то решил он с частью племени поискать себе новые земли. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше, – подмигнул Артемию Тарасушка. – И повел людей на заход солнца. Так они дошли до Донца, который ныне Северским прозывается. А от Донца вышли на реку, что Семью зовется и около вашего града воды свои катит. Знаете такую?..
– Да знают, знают, – за всех отозвалась Аглая. – Чуть зазеваешься, уже бегут туда на бережок… большей частью по весне, половодьем да ледоходом любоваться. Словно близких Тускура и Кура им не хватает. Особенно проказлив в этом меньшенький, Артемушка, – потянулась она мягкой теплой дланью погладить вихры сына. Но тот ловко увернулся. – Ты же, Тарасушка, бай далее, сказывай… Не томи люд честной…
– И то, – согласился Тарасушка. – Это соловья баснями не кормят, а народ русский до басен охоч. Хлеба не надо, дай басню либо бывальщину послушать… – И, возвращаясь к прерванному сказу, продолжил: – Позже перебрался князь Сев с родом своим на реку, которую в его честь Севом окрестили. А от Сева-реки и до Десны рукой подать.
Когда род князя Сева разросся, перероднившись с другими родами русов и славян, антами-полянами, борусами – лесными русами, славянами-венедами, бравшими вено за невест, то осел он на тех землях, которые князь Сев ранее проходил. И прозвались они Великой Сиверой или северянами да северами, а земля их – Северской. Еще, чтобы отличие от прочих родов иметь, носили северяне меховые плащи-епанчицы да высокие шапки бобровые. Девы же их полюбили серебряные или же золотые колты – подвески в виде змеек, закрученных в спирали. Девы других родов-племен носили колты в виде листиков разных, звездочек многолучистых, а северянки – только спиральки!
А тут начались войны с волохами и ромеями, хотевшими захватить русские и славянские земли на Карпатах-горах и у моря синего, и у Дуная-реки. Стали волохи совместно с готами зловредными, чести и совести не ведающими, поддерживающими то одних, то других, теснить тиверцев и уличей, тавров и полян-антов. Но вскричали тут анты, но вскричали тут тавры, но вскричали тут тиверцы синеокие: «Ой, гой еси вы, братья русы! Ой, гой еси вы, братья ерусланы! Ой, гой еси вы, братья славяне! Не оставьте вы нас в беде, приходите все к нам на помощь-подмогу! Тут ерусланы натянули кожи бычьи на котлы медные да ударили по ним палицами – и пошел гул великий по степи, по лесам, созывая конных воинов. Тут и двинулись на волохов и ромеев да на Готию прехитрую все народы степные: и аланы с языгами, и русколане с русами, и кияне с борусами, и севера с венедами, и вятичи с радимичами, и кутугуры с кутригурами – потомки воинственных гуннов. И победили они Готию, и победили они волохов, и ромеев уж до самой Грецколани подвинули. И скакали русы и северяне в доспехах пластинчатых да чешуйчатых, в лучах солнечных сверкающих. И не были им страшны ни стрелы каленые, ни мечи булатные, ни копия острые…
Чем больше распалялся в сказе Тарасушка, тем тише были слушатели: едва дышали, боясь нарушить магию сказа. Даже мух назойливых от себя не гнали, завороженные, очарованные медовыми словами калики перехожего. Не до мух-проказниц было. А Тарасушка – молодец, знай себе, заливается соловушкой:
– Сто лет длилась та война. Сто лет северские воины из края в край по земле-матушке скакали. Несколько раз отцы сменили дедов, а дети – отцов, пока не оказались внуки тех северян на берегах Адриатического моря. Вот так-то! Там они сербами прозвались. А еще оказались внуки северян на берегах Варяжского моря, где стали лужицкими сербами, а то просто лютичами да ободритами называться-величаться…
По прошествии же веков, – стал сбавлять темп сказа Тарасушка, погрустнев ликом и голосом, – оборвались связи между родами северских племен. Мало теперь кто знает о родственниках северян наших на брегах морей, а те – о корнях своих, истоках и началах. И, вообще, много чего происходило на земле Северской до того, как вошла она в землю Русскую Единую… И обры великие телом и гордые умом тут проходили, и воинственные угры путь держали, и хитрые хазары веками дань требовали. Только не стало обров – сгинули бесследно по воле Господа нашего; за Карпатские горы ушли угры – теперь соседи с сербами да болгарами дунайскими; и от хазар остались лишь жалкие остатки в Таврии да в Тмутаракани. А Северская земля живет да здравствует, и еще долго будет жить да здравствовать на радость русам и славянам, на поругание их врагов!
Калика Тарасушка, окончив сказ, робко, с опаской поднял очи свои на хозяйку: мол, скажи-обяжи, заслужил ли я ковшик пенника или нет? Конечно, хитрил калика перехожий, ой, как хитрил! Только кто в этой жизни не ловчит, не хитрит?.. Комар мал, но и тот хочет кровушки чужой безнаказанно испить.
– Заслужил, заслужил, детинушка, – прочтя немой вопрос в его глазах, сказала Аглая. – Связно байку о сиверах-северах сказывал. Я хоть и слышала что-то подобное, но грех на душу не возьму: у тебя куда как складней да ладней получилось… Сейчас Милавка обещанное принесет… Поспеши, Милавка, уважь молодца.
– Уже бегу, – отозвалась стряпуха с порога, – уже бегу, матушка-хозяйка!
– Матушка, а что же они про Кур наш ни словом ни полусловом не обмолвились? – надул губки Артемий. – Обещали ведь…
– Да уж достаточно, сынок, сказанного-то… А чего не досказали, то в следующий раз доскажут…
– Нет, пусть сейчас расскажут, – заупрямился Артемий, пунцовея ликом. – Где их потом искать будем… с продолжением. Они же калики перехожие. Ныне здесь, а завтра… уже где-то еще. Как перекати-поле степное.
– Вот же банный лист да репей цеплючий: привяжется – не отцепишь… – то ли сердясь на отрока, то ли извиняясь перед незнакомыми каликами, а, возможно, и гордясь любознательным сыном, произнесла невнятно Аглая. – Вынь да положь! Сказано же: в следующий раз, значит, в следующий…
– А ты не расстраивайся, боярыня-хозяйка, – вновь подал голос гусляр Баянушка. – Спрос отрока – не велика беда. Вот младшенький из нашей дружинушки, Суморок, все быстренько, в двух-трех словах, обскажет. Небось, тоже пенника желает? Хи-хи, – оскалился щербатым ртом хитрый старик, немного захмелевший от двух только что выпитых ковшей пенника.
– Да чего же не рассказать? Можно и рассказать, коли есть что сказать, – тут же отозвался Суморок, то есть рожденный в сумерках. – Ну, перво-наперво, – начал он бодро, возможно, сочиняя тут же на ходу, – речка Кур была названа по имени князя Кура, потомка того самого Сева, о котором нам только что поведал сладкоголосый Тарасушка. Верно, Тарасушка?
– Угу, – не моргнув глазом, поддакнул товарищу Тарасушка, неспешно осушая ковшик с пенником, принесенный расторопной Милавкой. – Угу, – слизнул он языком с губ остатки пенника.
– Вот и Тарасушка подтвердил правоту моего сказа, – ни сколько не смущаясь, продолжил Суморок. – А князь Кур получил имя свое в роду оттого, что не только вставал утром раньше всех, когда даже зорька еще не успела прорезаться у окоема, но и задирист был, как кур-петух. Если что не по нему, то сразу же в драку.  Да и дрался, как петух, – врал напропалую Суморок, – весь в крови, побит изрядно, один глаз уже из-за синяка ничего не видит, но не уступает, скачет, бьется…
В подтверждение своих слов, а еще больше, чтобы попотешить честной народ, Суморок вскочил со скамьи и пошел бочком-бочком, припадая на одну ногу, косоротя лицо и закатывая один глаз. Показывал, как дрался Кур.
Дружный смех приветствовал проделку калики Суморока. Смеялись все: Артемий – громко, заливисто, заразительно; кудахча, как квочка – ключница; попискивая от удовольствия – поводырь Баянушки; открыто, до слез в глазах – Аглая; глухо, словно в напол дубовый – стряпуха Милавка; басовито – Данилушка с Тарасушкой. Улыбался даже Феодосий, не приветствовавший любых кривляний. Только бедный гусляр, не видя происходящего, напряженно и недоуменно крутил головой туда-сюда, и лик его, досель благостный, сделался вдруг острым и хищным как у ворона.
– Ну, окаянный, уморил, – обрела, наконец, дар речи Аглая. – Достаточно. Очень живо про князя Кура нам рассказал. Словно ни калика ты, а настоящий бедокур да скоморох. Можешь далее не продолжать, и так понятно, что князь Кур заложил наш град-крепость на мысе реки, названной в его честь. А город, возведенный Куром, также получил название этого князя – Курск, что означает крепость Кура. И все  проживающие в этом граде получили название курян или курчан. Так?
– Так, – подтвердил Суморок, несколько смутившись, так как понял, что плутовство его разгадано, по крайней мере, хозяйкой. Боялся, что лишится пенника.
Но Аглая, пораженная находчивостью калики, даже и не подумала о лишении его медовой награды. Наоборот, все еще продолжая улыбаться над проделкой Суморока, приказала принести и ему пенника.
– Тогда Тускур – это река, спешащая к Куру, – продолжая игру, произнес Артемий, стараясь заглянуть в очи матери, чтобы увидеть ее реакцию: одобрит или рассердится.
– Уж если на то пошло, то это тоскующая река – Тоскур, – не рассердилась, а, наоборот, улыбнувшись сыну, приняла игру Аглая, чуть изменив произношение названия реки.
А Милавка, уже передавшая вожделенный ковшик калике Сумороку, тут же подхватила:
– Как мать, тоскующая по сыну, ушедшему в поход.
– Или невеста… – подмигнул заговорчески Данилушка Феодосию, но тот шутки не принял, размышляя о чем-то своем, лишь ему одному понятном и близком. Зато слепой гусляр Баянушка изрек:
– А не кажется ли вам, люди добрые, люди ласковые, что вот только что вы, не замечая того, сами сложили новую побасенку? А?!
– Точно, точно! – обрадовался Артемий. – А давайте тогда и о реке Семи сказ сочиним… А то нехорошо получается: о меньших реках сказ сочинили, а о большей нет. Еще обидится и затопит всех по весне, в половодье…
– Не говори глупости: реки не обижаются, – одернул брата Феодосий. – Это Господь Бог может разгневаться на недостойных чад его и наслать кару небесную, – назидательно продолжил он. – Так в Писании сказано…
– Эх, Феодосий, Феодосий, – укоризненно покачала главой Аглая. – Вечно ты с нареканиями… вот радость братцу и нам, грешным, испоганил…
– Не будем спорить и унывать, ибо уныние – грех тяжкий, – поспешил развеять возникшую неприятность в семье вдовой тиунши прозорливый, хотя и слепой, гусляр. – О Семи-реке и до нас былинка уже сложена…
– Так поведай, дедушка, – тут же подхватился неугомонный Артемий, – сделай милость, расскажи.
– И то… – поддакнула Милавка.
– Окажи милость, старче, поведай, – милостиво разрешила и Аглая.
– В стародавние времена, о которых уже никто и не помнит, лишь только гусляры время от времени в сказах своих воспевают, когда каждый род северян держал свое огнище, то огнищанам в том помогал Пращур именем Сем, – не стал дожидаться новых понуканий старый гусляр. – Он следил, чтобы в каждом роду, в каждой семье был порядок и достаток, чтобы летом жарким было прохладно, а зимой студеной – тепло, чтобы старые не нудили работой молодых, а молодые с уважением относились к старым, чтобы мор не нападал на живность, а живность, пасшись на лугах, тучнела. Но роды северян росли, множились, расселялись вдоль берегов безымянной реки, катившей воды свои с восхода солнца на его заход. А Сем оставался для всех один и уже не мог за всем уследить. То одно не доглядит, то другое не досмотрит. И стали среди северских родов то болезни, то неурожаи, то изгои появляться, то людишки, не ведающие меры в сурице хмельной. Вот тогда Сем и придумал породниться с безымянной рекой и дать ей свое имя, чтобы, протекая с водами через все северские земли, везде успевать исполнять свои обязанности по поддержанию порядка и достатка во всех новых родах и семьях. И не просто исполнять, а до третьих петухов. Как прознали о том волхвы-кудесники, так и сказали северянам, чтобы те в благодарность о заботе Сема назвали реку Семью. Да раз в году, когда наступает половодье, приносили ей в жертву жареную курку либо петушка молодого… Ежели мало того ей покажется, так она сама свою дань возьмет: у кого баньку унесет, у кого челночок, а у кого и животинку какую-либо прихватит – не оставляй на берегу в ледоход. Вот так с тех пор и появилась река Семь. А если кто не верит, то пусть проверит, пойдет и спросит… – заулыбался лучистыми морщинками у слепых очей Баянушка – Возможно, река ответит ему шуршанием своих неспешных вод о берега песчаные да камыши затонные… Возможно… А, возможно, и промолчит, блюдя тайну… Ведь тайна на то и тайна, чтобы о ней не знали, кому не след.
Не нашлось желающих среди слушателей на подворье вдовой тиунши Аглаи бежать к Семи, чтобы проверить так было или не так. Доверились слову много повидавшего на своей жизни Баянушки. А тут и светлый день к своему закату подошел, и другие заботы нашлись у людей… Как говорится, делу – время, потехе – час. Засобирались калики перехожие да ближние челядинцы покинуть горенку приветливой вдовы тиуна, к порогу заспешили. Тронулись и Феодосий с Артемием…


































ВЕРСИИ*

Но та Земля Русская! Не отрекайтесь от нее, не забывайте ее! Там же кровь наших отцов лилась!
«Книга Велеса»

Много ли курян знает о возникновении названий рек, мест¬ностей и населенных пунктов нашей области? По-видимому, не так уж много. Есть оно — и слава богу! А как возникло и почему, не все ли равно... Только краеведы, историки да лингвисты, воз¬можно, ломают головы над загадками и премудростями этих на¬званий.
До недавнего времени мы вполне были согласны с уже имеющимися объяснениями названий реки Кур и города Курска, реки Сев, давшей по одной из уже существующих версий назва¬ние племенному союзу наших далеких предков — северян, города Обояни и самой Руси, пока не посчастливилось познакомиться с текстами «Книги Велеса» –  Священного Писания древних славян. Даже поверхностный анализ этих текстов прямо указывает на то, что многие названия местностей Древней Руси хоть и носят порой ираноязычную основу, гак как большинство европейцев и населе¬ния Азии выросли из арийской индоевропейской языковой куль¬туры, но в основном складывались от имен вождей родов или бо¬жеств. Так, вождь Кий основал Киев, легендарные Словен и Рус – Словенск Великий и Русу Старую. Имена не менее легендарных славянский вождей Крива, Радима и Вятки послужили названием для племен кривичей, радимичей и вятичей.
Впрочем, эта традиция была у всех народов и во все време¬на. Вспомним хотя бы названия планет Венера, Марс. Юпитер и т.д. или названия созвездий: Персея, Андромеды и др. А названия тех же самых городов Древней и Средневековой Руси: Киев, Сло-венск, Руса Старая, Владимир, Изяславль. Ярославль, Юрьев... Эта древ¬няя традиция называть космические объекты и города в честь вы-дающихся людей сохранилась и до нашего времени, например, город Курчатов в нашей области. Широко распространилась она и в названиях улиц и площадей наших населенных пунктов.
На основе такой теории у авторов этой статьи возникли версии возникновения названий некоторых рек и городов курско¬го края, то есть топонимики. Например, название реки Сев могло возникнуть как производное от имени древнеславянского бога земледелия и весеннего сева – Сева или, что намного вероятней, по имени князя или вождя племени Сева, получившего в свою очередь имя в честь все того же бога весеннего земледелия. Так и стала неприметная река на окраине нашей области прозываться Севом, а далекие сородичи вождя Сева, расселившиеся по берегам этой реки — северянами или северами. Впоследствии воз¬ник и существует до нашего времени в Брянской области город Севск, известный по летописям с 1146 года.
Аналогичны объяснения о возникновении названия реки Кур, города Курска (известен с конца X в. – по Ю.А. Липкингу) и, соответственно, курян.
Главная река нашей области – Сейм – не всегда носила та¬кое название. До XVII в. она называлась Семь (Сем). Есть не¬сколько версий данного названия.
Первая – это то, что в нее впадает семь рек со сходим названием – Сеймиц: Донская Сеймица. Пузатая Сеймица и Котлубанская Сеймица. Но, во-первых, слово «сейм» – «позднее» слово. Пришло оно в русский обиход, как следует понимать, из польско-литовского языка и обозначало сословно-представительный орган феодально¬го периода Польши, Чехии, Литвы и еще некоторых стран. Во-вторых, Сеймиц оказалось только три, а не семь.
Другие вер¬сии «отталкиваются» от слова «семь» в его различных транскрип¬циях: иранского «сан» – «темный», финно-угорского «сойм» – «мутный» и тому подобное. Эти версии довольно часто упоминаются как доминан¬ты в краеведческой литературе.
На наш взгляд, более убедительной версией возникновения такого названия связано с именем духа Сема, извест¬ного всему славянскому миру, как об этом пишет А.А. Бычков в книге «Энциклопедия славянской мифологии». Дух Сем являлся покровителем славянского дома и всех его обитателей. В качестве жертвоприношений в дар Сему сжигали в печи кур. И тут можно провести некоторые символичные аналогии: ручей Кур через Тускарь, которая ранее имела название Тускур, в качестве жертвы дарит свои воды Сейму.
Кроме данной версии названия главной реки Курского края возможна версия названия, связанная с именем отца легендарного князя (вождя) Руса – Сама. Река Сама. Разве не звучит? Звучит. Со временем в этом слове произошло чередование гласных «а» на «е». И вместо «сам» стало «сем» или «семь». В пользу такого ва¬рианта говорит и имя славянского князя Само, и название созданного им госу¬дарства в Моравии (VII в.). «А где же населенный пункт с таким названием?» – спросит любознательный читатель. «Нет такого насе¬ленного пункта», –  согласимся мы. Но знает ли, читатель, что до монголо-татарского нашествия на просторах нашей Курщины, в том числе и на берегах Сейма, существовало более 90 городов и городищ, не говоря уже о мелкий селениях?!! Знает ли, что после этого нашествия боль¬шинства из них не стало?! Так что не исключено, что в число по¬гибших городов ушел и городок с названием «Сам» или «Сем»...
В подтверждении такой теории служат названия городов нашего края Рыльска, возникшего по имени древнего славянского весеннего бога Солнца – Ярилы, и Льгова – Ольгова или Олжича, – получив-шего свое название по имени княгини Ольги Святой, княжившей в середине X века. По другим источникам свое название этот город получил по имени внука Ярослава Мудрого. Олега Святославича Черниговского, названного в «Слове о полку Игореве» Гориславичем. Жил Олег Святославич во второй половине XI в. и умер в 1115 году.
О принадлежности к легендарному вождю древних русов — Русу (или его потомкам) говорят названия рек Рось, Роса, Росса, Руса, Урусь. А вот название реки Неруса, протекающей по терри¬тории нашей области, на наш взгляд, прямо говорит о том, что эта река принад¬лежала не роду Руса, а иному, проживавшему в этих местах по соседству с родом Руса.
О названии города Обояни существует версия, что оно воз¬никло по имени двух братьев Янов (оба Яна), основавших этот город. И версия эта довольно часто муссируется. Но это, как определил курский краевед и археолог Ю.А. Александров-Липкинг, «все же сказка».
В месте образования города име¬ются два топонима: речка Боянья (у В.А. Прохорова в книге «Надпись на карте» эта речка вообще названа Обоянкой, что, по мнению автора-топонимиста, обозначает «около Бояна») и Боянье городище, что прямо связано с именем Боян. Эти топонимы и послужили основой для названия города. Но откуда они взялись сами?
Если кто читал «Книгу Велеса», то знает, что в IV в. новой эры на Руси, называе¬мой тогда Русколанью, был великий князь Бус Белояр. Этот князь вел войну с готами Германареха, подчинившего себе земли западных славян. Воевал он и с гуннами, пытавшимися завоевать земли Русколани. У Буса же, по версии А.И. Асова, был сын, княжич Боян, поэт и воин, который мог находиться в наших местах, когда обращался за помощью к ильменским словенам (бу-дущим новгородцам) для борьбы с Германарехом. По свидетель¬ству отечественных историков, Германарех не раз был бит в сражениях. И даже брался антским князем Исмаром в плен. Но был отпущен под чест¬ное слово. И не просто отпущен, но и женат на одной антской княжне, которую вскоре, приревновав к сыну, казнил. За это братья княжны Сар и Амий попытались убить его, но только ранили. После того, как Германарех был ранен братьями Саром и Амием мечом в бок, он отошел от дел, а затем и вообще покон¬чил с собой. Остготов возглавил Винитарий, который вновь повел войска на антов, но был разбит князем Бусом. После этого Вини¬тарий обманным путем под предлогом мирного пира пригласи к себе русколанского князя на пир. А когда тот прибыл, то готы по приказу Винитария схватили его с ближайшими родственниками и боярами. И Бус вместе с семидесятые родственниками и старейшинами был казнен – распят на кресте. По-видимому, вместе с отцом погиб и его сын Боян. Гибель Буса по версии А.И. Асова произошла 21 марта 368 года, а по свидетель¬ству историка Иордана — в 375 году. Кстати, версии Иордана о дате смерти князя Буса придерживается большинство отечествен¬ных историков. А «время Бусово», как печальная страница отече¬ственной истории, упоминается в «Слове о полку Игореве». Но до своей гибели, в хо¬де военных скитаний княжич Боян вполне мог основать в излучи¬не Псла временное городище, служащее для отдыха его дружине и для места сбора людских резервов и сил. Это городище получило впослед¬ствии его имя – Боянье. Постепенно оно трансформировалось в Обоянь.
Нельзя исключать и версии образования названия города, связанной уже с именем еще одного Бояна, певца и сказителя, жившего в Черниговской земле незадолго до появления «Слова о полку Игореве», на которого ссылается сам автор «Слова». Кстати, этому легендарному Бояну нашими земляками из города Трубчевска Брянской области поставлен памятник. Причем рядом с тем самым местом, на котором во времена героев «Слова о полку Игореве» находился трубчевский детинец. На том самом месте, где со «своей прекрасной» Ольгой Глебовной, княжной переяславской, жил курско-трубчевский князь Всеволод Святославич, прозванный за силу и мужество Буй-туром и Яр-туром.
Таковы наши версии возникновения названия города Обояни. И разве имеющиеся топонимы географических названий не подтверждают эту версию?!!




ЧТО ЕСТЬ В НАЗВАНИИ ТВОЕМ?..*

Еще Москва качалась в колыбели,
А Курск уже сражался за Москву.
Н Сидоренко

«Откуда есть пошла земля Русская?» – однажды задался вопросом и затем попытался ответить на него летописец Нестор. Подражая ему, скорее бессознательно, чем осознанно, многие из нас, не раз спрашивали себя, откуда взялось название города Курска, в котором мы живем. И, по-видимому, как-то отвечали… Попробуем и мы ответить на этот издавна будоражащий умы вопрос.
Традиционно считается, что названия населенных пунктов часто происходят от названий рек либо речек, на которых они расположены. Согласны. Но тогда закономерен вопрос: как возникло название реки, давшей имя городу, селу?
Некоторые наши ученые считают, что название реки Кур очень древнее. Возможно, возникло оно в первом тысячелетии до нашей эры и имеет ираноязычную основу народов индоевропейской группы. Слово «курас – кур» и у ираноязычных, и у славянских народов, ибо мы дети одного арийского корня, с доисторических времен обозначало птицу мужского пола (не обязательно домашнюю) – «петух».
Так, Ю.А. Александров-Липкинг и В.Н. Самсонов в статье «Курск – древний русский город» по данному поводу пишут: «Само же имя реки «Кур» очень древнее. Возникло оно не позже 1-го тысячелетия до нашей эры. В то время по всей восточной части нашей области, в том числе и там, где берет начало Кур, проживали племена, говорящие на языке северо-иранской группы, входящей в индоевропейскую семью языков, то есть отдаленно родственным и славянским, тоже индоевропейским. Слово «кур» и «курас» у ираноязычных и славянских народов издавна обозначало «петух». Видимо, «кур» – «петух» дал название реки, а в дальнейшем и городу».
И тут мы сделаем некоторое обобщение об индоевропейском или, проще говоря, арийском происхождении этого слова, связанного у древних народов с культом солнца, света. Как отмечает один из авторов «Энциклопедии для детей» И. Лебедев, «в большинстве культур его (кура – петуха) связывают с высшими солнечными божествами – Митрой, Ахурамаздой, Аматэрасу, Меркурием, Марсом… Петух считался вестником солнца. В Древнем Египте этих птиц держали в посвященных солнцу храмах, причисляя их к божественным существам. У древних евреев петух – символ «третьей стражи ночи» (от полуночи до рассвета). В китайской мифологии он сопровождает солнце в его движении по небу… Многочисленность традиций, связывающих кур с солнцем, наводит на мысль, что эта связь может прослеживаться и в языке – в названиях птицы, общий  корень которых происходит от слова «солнце». Поэтому кажется правдоподобным, что корень «кур» (и все родственные формы) ведёт начало от праиндоевропейского «ур», означающего одновременно «солнце», «божество», «небесный огонь» и тому подобное… Таким образом, вполне можно допустить, что «кур» и его славянское производное «курица» означают «солнечное», «солнечник» или нечто подобное».
Почему «кур-петух» по данной версии послужило названием реки, неизвестно – эта тайна за семью печатями… Впрочем, речка или ручей Кур не одинок. Только на нашей Курщине имеется несколько речонок с подобным однокоренным названием: Куренка, а также Большая, Малая и Гнилая Курицы. Есть река Кура на Кавказе, а в Прибалтике есть Куршская коса и народность курши или куру. В средние же века существовало герцегство Курляндское. Много схожих названий рек и местностей на Русском Севере и Новгородщине: Малокурье, Закурье, Курея, Курянка, Шенкурск, Курско и даже Курск. Впрочем, и у нашего Курска на курской земле есть «меньшие родичи» – села Куркино и Курасово, а еще деревня Курица.
Второй версией такого названия служит понятие «курья» (как заводь, тихий залив). Однако это понятие больше всего «эксплуатируется» на Севере. У нас же оно, скорее, известно по словарям и справочникам, чем в практическом употреблении, поэтому вряд ли оно легло в основу названия реки и города. Впрочем, сторонник данной версии доктор исторических и философских наук, профессор С.П. Щавелёв сообщает еще о славянском происхождении данного названия от понятия «прах». А также от балтского – «ущелье», «глубокая борозда» или «просека» и от тюрскоязычного – «стоянка», «вал», поселение». А вот автор книги «Надписи на карте» В.А. Прохоров предлагает еще одну версию: данное название возникло от названия одного из небольшого прибалтийского племени куру. Об этом племени мы упомянули чуть выше.
Другой автор, Студенцов А.Ф., исследуя вопрос сарматской топонимики на Новгородской земле и  в Белозерско-Вологодском регионе, находит там не менее десятка названий населенных пунктов и географических объектов, имеющих в своей основе корень «кур». И в его толковании «кур» – это «рыть ход», «канал». Слово же «Курск» он, на основании своей концепции, объясняет как «печь для обжига».
В какой-то мере с выводами Студенцова солидарен и известный курский краевед и литератор Н.В. Борисов, который связывает возникновение этого названия в связи с процессом выплавления – «курения» – на берегах реки железа – крицы – из болотной руды.
Не безынтересна для читателя будет и версия другого курского краеведа Анатолия Бирюкова, который, работая над расшифровкой славянских рун или руниц, приходит к выводу, что «руна «ку» на языке древних курян означала «корм», «пища». А руна «ра», как известно, – «свет», «солнце». Следовательно, сочетание двух рун давало значение «пища для солнца».
«Нагретая солнечным теплом вода испарялась, по-русски «курилась», – пишет далее А. Бирюков», разъясняя попутно понятие «курилась», отличное от интерпретации этого слова другими авторами, –  что давало повод считать пар «пищей» солнца… Руна «ск» у праславян обозначала «крепость». Отсюда Москва, Изборск, Севск, Рыльск, Ратск. Слово «Курск» не что иное, как выражение «крепость на реке Куре».
Примерно такой же версии о значении слова «кур» придерживается и украинский автор исторических произведений В. Малик, который в примечании к «Слову» о полку Игореве» пишет: «…до кур Тмутороканя раньше переводили как до «петухов Тмутороканя». И это совершенно не верно. Кур-хан, курган – это городище на холме, обнесенное валом, то есть земляной стеной».
Вот сколько интересных и по-своему обоснованных версий.
Авторы же данного повествования, исходя из концепции довольно частого образования названий местностей от имен славянских вождей и князей, придерживаются этой версии. И считают, что название Кур небольшая, ничем не примечательная речка нашего края (а еще вернее – ручей) получила по имени одного из первых славяно-арийских вождей, остановившихся в данной местности. Впрочем, название это могло возникнуть и в более поздний период, например, в сармато-антский. Вспомним имена князей этого периода, так или иначе упоминаемых в различных источниках: Рус, Сар, Бус, Кий… Короткие, как удар хлыста. Почему же не быть Куру?!. С веками личность этого вождя забылась, стерлась из памяти потомков. А название реки осталось и послужило основой для названия града.
Кроме этого, не безынтересен и такой факт уже не местного, а так сказать, мирового значения употребления в словах-названиях населенных пунктов корня «кур», что, по-видимому, говорит о сакральном значении этого слова. Например, город (областной центр) Курган в России, Куре и Курасики – города в Японии, Курган-Тюбе – город в Таджикистане, Курессааре – город в Эстонии, Куритиба – город в Бразилии, Курахово – город в Украине и многие другие.




































СЛОВО О «СЛОВЕ» И «ГИМНЕ»

В 2005 году, хоть и с запозданием (вместо мая перенесли на июль), но общественностью города Курска (в отличие от общест¬венности страны, вообще проигнорировавшей это событие) было отмечено 820-летие трагического похода новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев. Как известно, в этом походе активное участие приняли далекие предки курян, путивлян и рылян, ведомые князь¬ями из колена Ольговичей: Всеволодом Святославичем Курским и Трубчевским, братом Игоря, Владимиром Игоревичем Путивльским – сыном Игоря и Святославом Олего-вичем Рыльским — племянником Игоря и Всеволода от их старшего брата Олега Святославича Северского.
Сам по себе этот поход был одним из ря¬довых походов в череде порубежных конфликтов Руси и Земли Половецкой. В летописях этому неудачному походу отво¬дится совсем небольшой объем текста. Причем проходного тек¬ста, на фоне более важных, как считали летописцы, иных истори¬ческих и политических событий того времени.
Следовательно, очередной пограничный конфликт так бы и остался рядовым и обыденным фактом в анналах истории, если бы не великое и бес-смертное произведение отечественной литературы – «Слово о полку Игореве». Его драматизм, его пассионарность были на¬столько необычны для былинного слога того времени, что рядо¬вой конфликт подняли до вселенских масштабов. Заодно, попутно с этим, прославили на века курян — славных воинов!
Отечественные и зарубежные историки и литературоведы время появления «Слова» относят к разным годам (1185 – 1200 гг.). Как, впрочем, к разным городам Киевской Руси относят они и место возникновения этого произведения. Да и предпочтение в авторстве отдают то одним, то другим потенциальным  мастерам златого слова. Но большинство исследователей склоняются все-таки к августу 1185 году, как наиболее вероятной дате появления в свет этого памятника отечественной литературы. С таким мнением согласилось и ЮНЕСКО, объявив решением Генеральной конференции 1185 год годом рож¬дения «Слова». Следовательно, в 2010 году исполнилось 825 лет как с момента начала похода, так и с момента появления бессмертного литературного произведения «Слово о полку Игореве». По крайней мере, по версии ЮНЕСКО. И эта довольно круглая дата так же, как и дата самого похода, в литературной и научной общественности России отмечена была довольно прохладно. Впрочем, суть не в этом. «Слово» как было бессмертным произведением отечествен¬ной литературы, так таковым и останется. Главное в том, что мы, россияне, совсем забыли или, к своему стыду, и вообще не знаем еще один литературный шедевр отечест¬венной культуры и поэтической мысли. А он, этот шедевр, на мой взгляд, как бы послужил «толчком», «отправной точкой» для «Слова». Это «Боянов гимн», написанный еще в середине 4-го столетия новой эры. За восемь с лишним веков до появления самого «Слова». Если следовать версии А.И. Асова, то у «Боянова гимна» есть и автор – сын русколанского князя Буса Белояра, ученый волхв и воин Боян. Возможно, далекий предок того самого Бояна, о котором вспоминает и на ко¬торого ссылается автор «Слова». Возможно…Однако вернемся все-таки к произведению, получившему название «Боянов гимн».
Благодаря под¬вижнической деятельности российского патриота и ученого А.И. Асова, переведшего для нас таинственные тексты дощечек «Книги Белеса», мы, наконец-то, смогли познакомиться и с Бояном, и с «Бояновым гимном». «Боянов гимн», на наш взгляд, является не менее гени¬альным литературным произведением Древней Руси, чем «Слово». Узкие рамки очерка не позволяют полностью процитировать текст «Боянова гимна». Однако, чтобы дать хоть какое-то пред¬ставление о музыке слога «Гимна», его литературной и политиче-ской идее, приведем в качестве примера только начало, причем в сравнении со «Словом».
«Старому Словену и Молодому.
Умершему и живому,
И Златогору – волхву Сварога!
Пьющие мед в гостиных палатах
Роды князя Словена Старого,
Те, что изгнали лютую мглу
От Непры-реки
Слушайте песнь Бояна!
Будем сынами своих отцов!
Нас роды гибнущие позвали –
Мы снарядили коней и помчали,
Строясь у княжьих рук...»
Вот таково начало «Гимна», написанного ученым волхвом Бонном, по версии А. Асова.
А вот начало «Слова о полку Игореве» в переводе академика Д.С. Лихачева.:
Не пристало ли нам, братья,
Начать старыми словами
Печальные повести по походе Игоревом,
Игоря Святославича?
Пусть начнется песня эта
По былинам нашего времени,
А не по замышлению Бояна.
Боян же вещий,
Если хотел кому песнь воспеть,
То расстилался мыслью по древу,
Серым волком – по земле,
Сизым орлом – под облаками…»
Не правда ли, что название «Слово» – это не только поэтическая ссылка автора на певца Бояна, но и как бы само продолжение «Боянова гимна. Только на новом, более сложном этапе развития Руси. Та же пассионарность, та же пронзительная боль за Оте-чество из-за неурядиц и вражеского нашествия, тот же пафос и эмоциональный накал! Да и слог, и стиль, и стихотворный размер и ритмика – почти те же самые! Текстовый объем «Гимна» значительно меньше «Слова».  Но его смы¬словое, эпическое, историко-познавательное и поэтическое наполнение велико.
И здесь следует отметить, что как «Слово» в свое время послужило лейтмотивом для написания еще одного эпического произведения «Задонщина», так и «Гимн» лег в основу самого «Слова о полку Игореве». Взять хотя бы упоминание о «тропе Трояна» или о «веках Трояна». Или упоминание языческих божеств Велеса и Дажьбога в сочетании с «детьми и внуками» – славянами и русичами. Это постоянный тактический и литературный прием автора «Книги», когда он желает показать силу и мощь славянских родов и племен.
А в фразе:
«И вот готские красные девы
запели на берегу синего моря:
звеня русским золотом,
воспевают время Бусово...», –  сконцентрирована тре¬тья  часть  «Книги» под тем же названием: «Бусово время».
Именно в ней идет речь о героической борьбе русско-славянского князя Буса с готскими и гуннскими завоевателями. В ней же говорится и о гибели Буса и о падении пер¬вого древнерусского государства – Русколани. И, вообще, о наступлении горьких последствий для Руси и всех славянских племен и родов, утерявших самостоятельность и независимость.
Так уж случи¬лось в нашей истории, что мы порой больше знаем о зарубежной культуре, чем об отечественной. Примером тому является школь¬ная программа, включавшая в себя знакомство с творчеством древнегреческого поэта Гомера и средневековым эпосом франков –  «Песнь о Роланде», но ни слова не говорившая о «Книге Велеса» –  Священном Писании древних славян и об эпическом ше¬девре четвертого века «Гимне Бояна».
Знать культуру и историю иных народов и государств, ко¬нечно, необходимо. Но знание собственной культуры и истории еще важнее и необходимее. И если мы по каким-то причинам на каком-то этапе что-то из собственного наследия утеряли, то не надо «стесняться» утерянное вновь обретать, оглашать и пропа¬гандировать. Не надо стесняться вновь и вновь возвращаться к собственным истокам и корням. Тогда не придется «петь с чужого голоса» и восхвалять чужие достижения. Тогда станет больше тех, кто будет искренне гордиться своей историей, своей культурой, своим Отечеством. А гордиться нам, поверьте, есть чем!






























О  БОЯНЕ

«Пусть начнётся же песнь эта по былинам нашего времени, а не по замышлению Бояна. Боян же вещий, если хотел кому песнь воспеть, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облакам», –  бессмертные строки «Слова о полку Игореве» о древнем поэте-сказителе, поэте-гусляре Бояне, оставленные гениальным автором потомкам. Упоминанием имени Бояна практически начинается бесценное, гениальное произведение литературы и, соответственно, культуры Средневековой Руси – жемчужина русской словесности. Впрочем, в «Слове» есть еще несколько упоминаний о Бояне, «певце старого времени» и «внуке Велеса», то есть внуке древнеславянского бога богатства, мудрости и познания окружающего материального мира, а также духовного мира. Это в более позднее время «умные» люди поспешили Велеса окрестить только «скотским» божком. А у наших далеких прапредков он был одной из ипостасей высшего божества – Сварога, или, по крайней мере, одним из его сыновей – Сварожичей. С укоренением же православия – так, вообще, слили этот образ с образом христианского святого Власия, покровителя домашнего скота.
«О Боян, соловей старого времени! Вот бы ты походы те воспел, скача, соловей, по мысленному дереву, летая умом по подоблачью, свивая славу обеих половин сего времени, рыща по тропе Трояна через поля на горы», – продолжает сообщать нам некоторые сведения о «творческой стороне» личности Бояна средневековый автор, называя уважительно его «вещим», то есть ведающим, знающим, предвидящим.
Из приведенных выше цитат «Слова» перед нами пока что открывается образ творческой личности: поэта, музыканта, певца. Прекрасный образ талантливого русского человека, имя которого, по-видимому, было на слуху как у его современников, так и живших много лет спустя. А следующие строки бессмертного «Слова» хоть и косвенно, но сообщают нам некоторые сведения о времени жизни и творческой деятельности Бояна: «Сказали Боян и Ходына, Святославовы песнотворцы старого времени Ярослава, Олега-князя любимцы: «Тяжко голове без плеч, беда телу без головы».
Из этого следует, что Боян (как и другой поэт-сказитель Ходына) жил после смерти Ярослава Мудрого (978-1054), возможно, в период великого киевского княжения четвёртого сына Ярослава Мудрого, Святослава Ярославича (1027-1076), а также во времена сына самого Святослава Ярославича, Олега (1055-1115), «любимцем» которого он был.
Таким образом, вполне допустимо предположение, что «Святославов песнотворец» Боян жил и творил во второй половине XI века.
Много словесных «копий» было сломано с тех самых пор в спорах об авторе «Слова», когда оно было обнародовано А.И. Мусиным-Пушкиным (1744-1817) в конце XVIII века и впервые опубликовано в 1812 году как «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новгород-Северского Игоря Святославича». По-видимому, не меньше этих же копий сломано и о личность Бояна, начиная с самого Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, а также включая сюда В.А. Жуковского, Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, и заканчивая современными писателями, историками, художниками. И, вообще, учеными разных видов, разделов и направлений наук и культуры.
О личности Бояна размышляли и писали академики Б.А. Рыбаков, Б.Д. Греков, С.Д. Лихачев.  Лебединой песней, блистательным гимном «Слову» и его героям и предполагаемому автору (самому князю Игорю) можно назвать те страницы романа-эссе В.А. Чивилихина «Память», которые были посвящены этому бессмертному произведению Средневековой Руси.
Не остались тут в стороне и курские авторы, в том числе известный курский писатель Б.П. Агеев, проведший анализ «Слова» в религиозном контексте и назвавший легендарного Бояна «мифологическим певцом», «певцом-идолопоклонником». Однако, несмотря на некоторый свой скепсис по отношению к личности этого певца-язычника, Б.П. Агеев, тем не менее, посвящает ему несколько страниц в литературном эссе «А такой рати ещё не слыхано!..» (Б. Агеев. Открытое небо). Но самое главное, Б.П. Агеев, вслед за другими исследователями «Слова», отмечает, что Боян жил не только в XI веке, но и в начале XII века. «К началу 12 века Боян, как утверждается, был жив, – пишет Б.П. Агеев, – и маленький Владимир (имеется в виду Владимир Игоревич, сын Игоря Северского, родившийся в 1170 г.) еще мог встречаться с людьми, которые знали Бояна лично, и от них слышать о непревзойдённой манере Бояновых песен. – И, продолжая далее, Б. Агеев сообщает о том, как гениальный автор «Слова» восхищался творчеством Бояна: – Поэт даже приводит пример его исполнительского мастерства и выражает своё восхищение даром древнего сладкопевца». И действительно, автор «Слова» постоянно восхищался творческим дарованием Бояна, хотя писал свое произведение уже «новым» слогом, а не «по замыслу Боянову».
О том, что Боян жил во второй половине XI века и, возможно, в начале XII века, говорят и приведенные выше строки «Слова». Князь Святослав Ярославич до занятия киевского престола в 1073 году княжил в Чернигове (с 1054 по 1073 гг.). Роман же Красный, сын Святослава Ярославича и князь Тмутараканский, а по версии императрицы Екатерины Великой, еще и князь Курский, о котором так сладкозвучно пел Боян, погиб в 1079 году от рук изменников-половцев. Что же касается Олега-князя, то есть ещё одного сына Святослава Ярославича и, соответственно, внука Ярослава Мудрого, и по словам автора «Слова», любившего Бояна, то этот князь княжил в Тмутаракани с 1082 г. по 1094 г., затем с 1094 г. и по время своей смерти (1115 г.), правда, с перерывами из-за княжеских междоусобиц, являлся князем Черниговским и Северским. При этом формально он оставался и князем Тмутараканским, хотя в Тмутаракани уже не был. Да и град Тмутаракань с окрестными землями, входившими в Тмутараканское княжество, к этому времени, скорее всего, перешел под власть половцев. Пережил ли «вещий» Боян князя Олега Святославича, названного в «Слове» Гориславичем, прожившего, как мы видим, всего 50 лет, трудно сказать. Однако и такое исключать нельзя. Почему? Да потому, что некоторые современники Бояна, например, преподобный Антоний Печерский (982-1073), до пострижения в монахи – Антипа, уроженец Любеча, прожил более 90 лет.  В 1106 году по летописным данным преставился «старец» Ян Вышатич, боярин и воевода киевский, по-видимому, славный потомок сподвижников князя Владимира Святославича воевод Путяты и Вышаты, прожив также более 90 лет. Примерно столько же прожил и преподобный Никон, игумен Печерского монастыря, умерший в 1088 году. Согласно исследованиям курского писателя, историка и археолога Ю.А. Липкинга, около 80 лет прожил и великий земляк курян преподобный Феодосий Печерский, умерший 3 мая 1074 года. Правда, тут мы должны сделать оговорку, что по другим данным Феодосий Печерский прожил значительно меньше. По данным знаменитого русского историка С.Ф. Платонова, 78 лет прожил и монах-летописец Нестор. Следовательно, «вещий» Боян  (а вещими, т.е. ведающими, в смысле знающими, прорицателями, чародеями, кудесниками на Руси молодых людей не называли) вполне мог пережить князя-благодетеля Олега Святославича (Гориславича).
О Бояне, «Святославовом песнотворце», с момента обретения «Слова» сказано и написано ничуть не меньше, чем о предполагаемом авторе этого бессмертного произведения. Впрочем, его образ будоражил умы не только писателей и историков, но и художников. Наиболее известна картина замечательного русского художника В.М. Васнецова (1848-1926) «Боян», на которой песнотворец изображен на вершине холма (кургана) седобородым старцем с гуслями в окружении княжеских дружинников во главе с самим князем.
Разобравшись с одной из составляющих вопроса о личности Бояна – временных рамках его жизни и творчества, предстоит дать ответ и на вторую часть – об этническом происхождении сказителя и его основном месте жительства. Честь быть земляками «вещего» Бояна оспаривают многие. При этом, возможно, не без некоторых оснований. Тут и жители украинских Киева, Чернигова, Новгород-Северского; и жители станицы Таманской Краснодарского края, где в средние века находился град Тмутаракань; и потомки летописных северян, радимичей и вятичей на Брянщине и Курщине, входивших в те далёкие времена в земли Черниговско-Северского княжества.
Наши соседи с Брянщины, из города Трубчевска, не мудрствуя лукаво, опираясь на народные предания и легенды, не только «записали» Бояна в свои земляки, «приватизировав» таким образом имя этого певца и поэта, чтобы больше никто на него не «зарился», но и памятник ему воздвигли в 1975 году. Рядом с историческим местом, на котором в средние века стоял детинец князя Всеволода Святославича, известного по «Слову» как Буй-тур.
За такую любовь трубчевцев к легендарному сказителю большое спасибо и низкий поклон! Однако и куряне, точнее жители соловьиного Курского края имеют все основания считать Бояна своим земляком. Ведь ни где-нибудь, а именно на Курской земле есть место, прямо связанное с именем Бояна – это город Обоянь, первые упоминания о котором относятся к началу 17 века, а 1650 г. считается датой его основания. Основан же город-крепость на берегу реки Обоянки (Боянки), близь которой находится городище Боян. Отсюда и название города «около Бояна – Обоянь», как сообщает автор книги «Надписи на карте» В.А. Прохоров. Давно известно, что, названия населённых пунктов, да и определённой местности, просто так не возникают. С древнейших времен существует (сохранившись до наших дней) традиция давать названия городам по имени знаменитых людей, в том числе царей, князей. Примером тому могут быть Киев, Изяславль, Ярославль, Владимир-Волынский и Владимир-на-Клязьме, Юрьев и много других. По одной из версий город Льгов на Курской земле был заложен князем Олегом Святославичем Тмутараканским, Черниговским, Северским (Гориславичем) и назывался вначале Ольгов или, точнее, ближе к нормам тогдашнего языка – Ольжич.
Как следует из «Слова», князь Олег обожал Бояна – вот и мог наградить его землицей в своём Посемье, на правом притоке реки Псёл, которая и получила название (для ориентации в пространстве) Боянки, городище, возведённое на ней – городищем Бояна. Это, конечно, всего лишь версия. Но чем она хуже прочих, менее подкреплённых какими-либо данными о месте рождения и месте нахождения средневекового поэта, версий?! Ничем! Да, Боян мог и обязан был находиться в Чернигове и Киеве, когда ублажал своим творчеством: пением, виртуозной игрой на гуслях сначала черниговского, а затем и великого князя Святослава Ярославича. Да, он мог при князе Олеге Святославиче находиться как в Чернигове, так и в Новгороде-Северском. А почему бы нет? Но мог (с князем или без князя) быть и в других городах и весях Черниговской и Северской земель, в том числе и на территории современных Курской и Брянской областей. И вполне мог иметь пожалованное ему князем поместье, вотчину в районе современного города Обояни.
Выше мы уже говорили, что Боян был современником таких знаменитых людей Средневековой Руси, как Никон (не только один из виднейших деятелей Русской церкви, но и предполагаемый составитель летописного свода, предшествовавшего Несторовскому), как Антоний и Феодосий Печерские – основоположники монашеского общежития на Руси, как летописец Нестор. А также князей Святослава Ярославича и его сыновей: Глеба, Олега, Давыда, Романа, Ярослава; Всеволода Ярославича и его сына Владимира Всеволодовича Мономаха; Изяслава Ярославича и его сыновей Святополка и Ярополка. То есть не только людей грамотных, но и высокообразованных для своего времени, не только владеющих несколькими языками, но и навыками письменности. Но почему же о Бояне нет сведений ни в летописях монахов-летописцев, ни в княжеской переписке, хотя бы в «Поучениях» Владимира Мономаха или же в «Изборниках» Святослава Ярославича?
Во-первых, представители Русской Православной церкви, к которым относились и Никон, и Антоний Печерский, и Феодосий Печерский, и летописец Нестор, и «корректор» Несторовской «Повести временных лет» Сильвестр, «нежных» чувств к музыкантам, песенникам, скоморохам не испытывали. Видели в них и в их творчестве отголоски язычества.
Из «Жития» Феодосия Печерского известен факт, как преподобный, застав князя во время слушания музыкантов-гусляров, гудошников и песенников, не постеснялся принародно укорить в этом князя Святослава Ярославича: «Будет ли так на том свете». Так с какой же стати этим подвижникам веры и мастерам слова было писать о Бояне?!  Вот и не писали, и оставили втуне, предав забвению.
Во-вторых, если в светской переписке князей и были упоминания о Бояне, то они могли погибнуть, как и тысячи иных документов этой поры, написанных русскими князьями. Многие отечественные ученые отмечают, что во время междоусобных войн, а ещё больше при монголо-татарском нашествии в огне пожарищ погибли сотни и сотни рукописных документов, целые библиотеки князей, потомков Святослава Ярославича.
В-третьих, все летописи неоднократно подвергались «чистке» и «корректировке». А Лаврентьевская летопись, по мнению В. Чивилихина, написанная под «цензуру» со стороны потомка Мономаха, суздальского князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, вообще изобилует негативным отношением к черниговским и северским князьям, потомкам Святослава Ярославича и Олега Святославича. Так откуда же в ней взяться сведениям о Бояне!
А вот на вопрос, могли ли пересекаться жизненные пути Бояна и вышеуказанных представителей Русской православной церкви, можно ответить вполне определённо: могли. Так, преподобные Никон и Антоний Печерский, впав в немилость к великому киевскому князю Изяславу Ярославичу, бежали из Печерского монастыря и искали себе заступничества у князя Святослава Ярославича в Чернигове, где и могли встречаться с Бояном. А Феодосий Печерский, наш великий земляк, также мог встретиться с Бояном во время праздничных застолий у Святослава Ярославича, правда, уже в Киеве и в период с 1073 года по май 1074 года. Поэтому нельзя исключать, что «героические песни» этого сказителя в какой-то мере, наряду с другими обстоятельствами и факторами, подталкивали первых наших летописцев к подвижнической деятельности на почве составления и написания истории Отечества. Кто знает… Был ли  «вещий» Боян  язычником,  как  на это указывает Б. Агеев, ответить затруднительно. Скорее всего, как многие в то непростое время, он был двоеверцем: православным христианином, но без всякой ортодоксальности и фанатизма, и русичем, помнящим свои народные корни и народную культуру. Впрочем, важнее иное: Боян был не только гениальным «песнотворцем», но и патриотом Руси, как и остающийся пока неизвестным автор «Слова о полку Игореве».
Заканчивая этот очерк, хочется еще раз напомнить всем курянам о том, что не пора ли нам, дорогие земляки, следуя примеру добропамятливых жителей Брянска и Трубчевска, воздвигнуть памятники если не сказителю Бояну, то хотя бы Феодосию Печерскому и курскому удельному князю Всеволоду Святославичу Буй-туру, прославившему не только себя бескомпромиссной борьбой с половцами, но и всех курян, причем на века?!  Не пора ли возвести памятник в бронзе и граните самому «Слову» и его гениальному автору?! Не пора ли нам очнуться от многовековой дремы, чтобы, оставив на время текущие дела и бесконечный шлейф забот, отдать дань уважения нашим далеким предкам и блистательным личностям? Кажется, не только пора, а уже давно пора!
































ДАЕШЬ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ КУРСКУ!

Услышь, потомок, песню Сливы! Держи в сердце своем Русь, которая есть и пребудет зем¬лей пашей!
«Книга Велеса»

Большинство курян, живших в конце се-мидесятых годов прошлого века, помнят, как в местной прессе и слоганах на бортах автобусов, троллейбусов и трамваев замель¬кала дата тысячелетия Курска. Но прошло совсем немного време¬ни, и волна оптимизма по предстоящему празднованию тыся¬челетия областного центра стала затихать и гаснуть. Так затихают и гаснут круги на воде от брошенного камня. И в 1982 году куряне уже отмечали всего лишь 950-летие родного города.
Так что же случилось, что заставило курян, точнее «отцов» города и области в виде их руководителей отказаться от столь знаменательной даты? И сколько  все же житийно-летописных лет нашему Кур¬ску?..
В России, как и во многих государствах, основанием для начала отсчета времени образования того или иного населенного пункта является документально подтвержденное упоминание о нем. Конкретно для России – это летописи, в том числе «Повесть временных лет», вышедшая из-под редакции монаха Киево-Печерской лавры Нестора (годы жизни 1056 – 1114 по энциклопедическому словарю Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона). Вехой же отсчета летоисчисления города Курска стали не тексты летописи, а «Житие» Феодосия Печерского, принадлежащее также перу Нестора, начатое им в конце 80-х годов и завершенное после 1091 года, (после перенесения мощей преподобного). Именно в «Житии», как утверждают некоторые исследователи, впервые упоминается Курск под 1032 год. В этот год преподобный в возрасте 23 лет покинул Курск и ушел в Киев. Причем не просто в «Житии», как таковом, ибо оригинал до нас не дошел, а в «Житии», помещенном в «Печерском патерике» – памятнике отечественной письменности более позднего времени. В этом-то и заключается существенная разница и разноголосица. В этом-то и заключается источник и суть позднейших споров отечественных ученых, историков и краеведов. Впрочем, в этих спорах более веское значение для определения  летоисчисления Курска имеет не дата оставления Курска Феодосием, а дата появления его в нем. Это, как минимум, на 15 лет увеличивает возраст города.
Если исходить из данных «Печерского патерика», взятых, кстати, за основу такими энциклопедическими изданиями как «Русский биографический словарь» Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона и «Большая Советская энцикло¬педия», то дата рождения Феодосия приходится на 1008 год, а прибытие его в Курск с родителями – около 1014-1015 годов. Возможно, немного раньше. Ибо вскоре по прибытии в Курск (время не уточняется) он начинает обучаться в школе. А это возраст 6-7 лет. С этого возраста начиналось обучение отроков в Киевской Руси того времени.
Казалось бы, все ясно и понятно, все стало на свои места. Остается только определиться курянам с выбором даты начала летоисчисления нашего города: 1032  г. – временем оставления Феодосием Курска или 1014/15 гг. – временем появления в нем. Кем и как – неизвестно, но началом летоисчисления был избран 1032 год. Что и нашло свое отражение в книге «Из истории Курского края», изданной в 1965 г. в Воронеже, и в других изданиях этого времени.
Но вот исследователи, в том числе и курские, в конце 60-х – начале 70-х годов докопались до Устюжского летописного свода. (Составлен около 1516 г. на основе  общерусского летописного свода 1494 года). В нем, единственном из всех летописных сводов, указывается возраст преподобного: сообщается, что Феодосий Печерский умер в возрасте 82 лет. Так как дата смерти Феодосия известна не только до дня и года, но и до часа (9 часов утра 3 мая 1074 года по старому стилю), то путем несложных подсчетов установили и дату рождения – 992 год. Следовательно, в Курск отрок Феодосий прибыл  не позднее 998-999 года (в возрасте 6/7 лет). Впрочем, возможно, и раньше…
За новые данные тут же ухватились курские писатели и ученые. И вот уже они фигурируют в книге Ю.А. Александрова-Липкинга «Далекое прошлое соловьиного края», изданной в 1971 г. Центрально-Черноземным книжным издатель¬ством г. Воронежа. С этого времени и пошла «раскрутка» празднования тысячелетия Курска на начало 90-х годов ХХ века.
Но, несмотря на то, что данные Устюжского летописного свода и до сегодняшнего времени не только фигурируют в основном учебном пособии  по краеведению «История и современность Курского края», выдержавшем уже несколько изданий, но и увеличены на два года, признания тысячелетия города не случилось. Вновь «отступили» на позиции с точкой отсчета 1032 года. Причина – недоверие ученых кругов данным Устюжской летописи. Ну не пользуется эта летопись доверием – и все тут! Можно подумать, что и другие летописи, в том числе Лаврентьевская и Ипатьевская, без греха…
Однако и дата – 1032 год – не стала константой. И она взята под сомнение. Ибо появилась только в «Печерском патерике», составление которого началось с переписки в 20-х годах XIII в. между владимиро-суздальским епископом Симеоном и монахом Киево-Печерского монастыря Поликарпом. Оформление же его, как самостоятельно документа, относится к 1406 году и приписывается тверскому епископу Арсению.
Кроме того, независимо от редакции епископа Арсения, в 1460 г. в Киево-Печерском монастыре была создана первая редакция этого патерика иноком Кассианом, а в 1462 г. – вторая. В этих редакциях текст «Патерика» пополнился новыми статьями. При этом следует иметь в виду, что вторая Кассиановская редакция в дальнейшем получила наибольше распространение. Именно она легла в основу переработок этого памятника письменности Руси. Новое основательное редактирование «Печерского патерика» произошло в первой половине XVII в. по инициативе митрополита Киевского и Галицкого Петра Могилы. По-видимому, именно в этой позднейшей редакции «Патерика» и появляется «возраст» Феодосия – 23 года, когда он после прибытия из Курска в Киев был пострижен Никоном, и дата – 1032 год. Но эта дата из-за ее позднего появления взята под сомнение. И вот в книге «Повести Древней Руси» (Москва, изд-во Эксмо, 2009) тексты «Жития» Феодосия Печерского ни на старославянском языке, ни в переводе на современный уже не содержат ни самой даты (1032 г.) прибытия преподобного в Киев и пострижения, ни возраста (23 лет).   
В последнее время отечественные ученые мужи, в том числе областные историки и краеведы, все больше и больше склоняются, что датой рождения Феодосия Печерского следует считать не 992 и даже не 1008 годы, а период между 1032 и 1038 годами. Отсюда – прибытие его  с родителями в Курск  приходится на конец 30-х –  начало 40-х годов, а отбытие из Курска в Киев (в возрасте 23 лет) – на середину 50-х либо начало 60-х годов XI века. Соответственно, житийно-летописный возраст Курска уменьшается на тот же срок.
Почему такой разброс в датах? Да потому, что ни в летопи¬сях, за исключением Устюжской, ни в самом «Житии» конкретной даты рождения Феодосия или его возраста не имеется. А тексты «Жития» в плане хронологии настолько зыбки и расплывчаты, и так разнятся между собой (в разных редакциях), что позволяют каждому исследователю трактовать их по собственному усмотрению. Из постоянных же дат в самом «Житии» указаны дата смерти – 3/16 мая 1074 года, да тринадцатилетний возраст его, когда в Курске умер отец. Но они сами по себе, без уточнения даты рождения преподобного или его возраста, для летоисчисления житийно-летописного возраста города Курска ничего не дают. Поэтому приходится определяться: какой источник брать за основу, чтобы говорить хотя бы о примерном возрасте Курска.
Если взять за основу данные Устюжского летописного сво¬да, то первое упоминание о Курске – это 998-999 годы. Если взять за основу исследования Л. Шабанова, изложенные в книге «Курский край: история и современность» (Курск, 1995) и в региональном учебном пособии «История и современность Курского края» (Курск, 1998), то первое упоминание о нашем городе относится к 996-998 годам. И тогда возраст Курска давно перешагнул тысячелетнюю отметку. Однако это противоречит сути и духу «Жития»: не мог Антоний называть всего лишь младшего 9 годами Феодосия отроком. А он его при первой встречи так называл, причем не в духовном, а в обыденно-бытовом плане.
Если же останавливаться на данных «Печерского патерика», то первое упоминание о Курске, как отмечалось выше, относится к 1014-1015 гг. Следовательно, празднование тысячелетия города придется тогда на совсем близкие 2014/15 гг. Можно и «округлить» до 2015 года. И тут следует заметить, что в пользу этой версии говорит также и дата канонизации преподобного – 1108 год, то есть через сто лет, через век, после рождения. Учитывая менталитет наших людей, стремление важные события «привязывать» к круглым датам, данная версия не лишена жизненной почвы и наиболее вероятна.
Если же принять во внимание последние «новомодные» доводы части ученого мира о том, что рождение Феодосия приходится на период с 1032 по 1038 гг., то до тысячелетнего юбилея курянам еще жить и жить! Но тут необходимо обратить внимание на такой важный факт: Феодосий к своей кончине имел бы возраст от 36 до 42 лет. И какой бы он был старец? И какое было бы к нему уважение от братии и от мирян?.. Разве бы стал 46-летний великий князь Святослав Ярославич в 1073 году терпеть обличения 35/40-летнего игумена Феодосия в узурпаторстве престола? Да никогда! А вот обличения 65-летнего старца он вынужден был терпеть, хоть и гневался, хоть и грозил поначалу расправой.
Учитывая, что все перечисленные варианты версий не бесспорны, ибо их источниковая база не лишена сомнений в трактовке, с определением основного, главного варианта житийно-летописного возраста Курска необходимо определиться путем волевого решения на основе консолидации мнения большинства жителей города.  Вместе с этим стоит также упомянуть и иные источники о «возрасте» Курска. Так,  в 1858 году вышел в свет труд Штакельберга «Путеводитель от Курска до Москвы», в котором автор дату первого упоминания о городе Курске относит к 990 году.
О том, что Курск, «как крепость Киевского княжества» был основан во время княжения Владимира Святославича «озвучили» версию авторы книги «Встречи с Курском» В.В. Левченко и Т.А. Грива, относя это «событие» к 982-984 годам. Впрочем, они же ука¬зывают и еще одну дату более раннего возникновения города-крепости Курск – 884 год. Это времена княжения в Киеве князя Олега Вещего и его походов на северян. «В лето 6391, – сообщает Повесть временных лет, –  отправился Олег на северян, и победил их, и возложил на них легкую дань, и не позволил им платить дань хазарам, говоря так: «Я враг их, и вам им платить незачем».
В одной из своих публикаций в СМИ возведение курской крепости ко времени Олега Вещего (884 год) относит и курский учитель-краевед Н. Рязанов.
Но важнее всего, на взгляд автора этого очерка, сведения о Курске, Чернигове и Путивле, приведенные в текстах Булгарской летописи. (В переводе А.И. Асова в «Велесовой книге»; М.: АСТ: Полиграфиздат, 2011). Здесь с позиций булгарских летописцев, возвышавших своих князей над соседними, говорится о вражде между князем Игорем Рюриковичем Старым и его опекуном Олегом Вещим. В ходе этого конфликта Олег выбил Игоря из Путивля, и тот основал новый город Курск.
Вот так-то!
О более чем тысячелетнем возрасте Курска пишет и совре¬менный историк В.М. Коган в своем труде «История дома Рюриковичей», когда рассматривает вопрос, связанный с Курским княжеством. «Курск – один из древнейших городов Южной Руси, – сообщает он о столице Курского княжества, – построенный вятичами около IX века. Название его, по-видимому, пошло от ручья Кур, впадающего в Тускарь». Правда, тут непонятно, почему наш город построен вятичами, а не северянами, жившими уже несколько веков в Посеймье… Но это, по-видимому, от летописного «набора» князем Владимиром Святославичем Красное Солнышко «мужей лучших от словен, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей» для строительства городов-крепостей от печенегов в 988 году.
Таким образом, городу Курску на сегодняшний день не 980 лет, что с помпой собираются отпраздновать «отцы и дочери» города, а не менее тысячи. И, исходя из этого, не стоит ли нам, дорогие куряне, в целях восстановления исторической справедливости, обратиться к «от¬цам» города и области с предложением пересмотреть решения городских властей 1982 года о праздновании 950-летия, и опре¬делиться с тысячелетним (или больше, чем тысячелетним) празд¬нованием нашего города. Например, в 2015 году отметить 1000-летие Курска. Ибо, чем же мы хуже жителей Казани, отме¬тивших в 2006 году свое 1000-е, хотя по данным «Советского энциклопедического словаря», этот город основан лишь в 14 веке, а с 1438 по 1552 год являлся столицей Казанского ханства. Но «нашли» же казанцы «недос¬тающие» годы, причем, в таком количестве!.. Впрочем, не только казанцы «нашли» тысячелетие своему городу, но и наши соседи из районного центра Брянской облас¬ти, города Трубчевска, который с Курском «связывает» наш общий князь Всеволод Святославич Буй-тур. При этом пер¬вое летописное упоминание об этом городе относится ко второй половине XII века, когда наш Курск уже  не один десяток раз «засветился» в летописях. И те, и другие опирались не на летописные данные, а на данные археологических исследований. В нашем же случае и так все черным по белому прописано! Надо только определиться и принять решение.





ФЕОДОСИЙ ПЕЧЕРСКИЙ –
 ПЕРВЫЙ ЗНАМЕНИТЫЙ ЗЕМЛЯК КУРЯН

К вопросу о времени рождения преподобного

Человек не может жить без постоянного до¬верия к чему-то нерушимому в себе, причем и это нерушимое, и это доверие могут долго оста¬ваться для него скрыты. Одно из проявлений этой скрытности – вера в личного Бога
Ф. Кафка

 

С именем подвижника Рус¬ской Православной церкви и земли Русской, преподобного Феодосия Печерского, игумена Киево-Печерского монастыря, связано не только обустройство монашеского общежития на Ру¬си, принятие монашеского уста¬ва, создания Киево-Печерского монастыря, но и первое упоми¬нание города Кур¬ска, где он провел свои детские и отроческие годы.
Его жизни и деятельности посвящены  многочисленные  на¬учные и художественные труды многих поколений деятелей оте¬чественной истории, литературы, философии, теософии  и  изобра-зительного искусства, в том чис¬ле иконографии.
Не обошли молчанием великого земляка курян и корифеи отечественной истории и научной мысли В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, Н.И. Костомаров, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов, А.Н. Муравьев, А.Д. Нечволодов, Б.Д. Греков, Б.А. Рыбаков, Н.М. Никольский и другие.
Не остались равнодушны к деятельно¬сти преподобного и курские ученые, краеведы, писатели и журналисты. Среди них В. И. Самсонов, Ю.А. Александров-Липкинг, Л.В. Шабанов, С.П. Щавелев, Г.Г. Усачева, З.Д. Ильина В.В. Левченко. Г.А Грива, В.И. Скля¬рук, А.П. Ашихмин, Ю.В. Озеров, В.В. Крюков и другие.
Советская писательница В.Ф. Панова (1905 — 1973), жив¬шая и трудившаяся в годы властвования атеистической морали, преодолев идеологические и цензурные препоны, посвятила ему историческую повесть «Слово о Феодосии», доведя до читателей путем художественного слова образ и духовный путь аскета, мыс¬лителя, умелого организатора и чудотворца.
Но самый главный и самый первый труд о нем, «Житие пре¬подобного Феодосия, игумена Печерского», был написан в конце 80-х – начале 90-х годов XI в. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. (Согласно данным эн¬циклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, годы жизни Нестора-летописца 1056 - 1114 гг., а у В.Н. Татищева дата рождения Нестора указана как 1039 год. Близок к версии Татищева и историк С.Ф. Платонов, определивший возраст Нестора в 78 лет). Все последующие исследователи жизнедеятельности Феодосия Печерского, в том числе курские ученые и краеведы, в той или иной мере использовали в своем творчестве труд Нестора, рас¬ставляя при этом свои акценты. Кто-то восхищался его духовным подвижничеством, кто-то – общественной деятельностью, кто-то – вкладом в отечественную литературу и словесность. При этом все исследователи были единодушны в двух аспектах: месте рожде¬нии преподобного – город Василев (Васильков) и дате его смер¬ти – 3 мая (по старому стилю) или 16мая (по новому) 1074 года. В остальном, особенно в годах его жизни и дате рождения, мнения исследователей разделились. Причем, значительно. А потому дата рождения преподобного – почти детективный сюжет...
Не вступая ни с кем в полемику, постараемся отразить суще¬ствующие по данному поводу точки зрения, так или иначе зафик¬сированные в источниках. Но перед этим сошлемся на то, что пер¬воисточников, в том числе и оригинала Несторовского «Жития» до нашего времени не сохранилось. Все они погибли в пучине монголо-татарского нашествия, последующих междоусобий и войн, а также вследствие нашего пресловутого менталитета, когда «что имеем - не храним, потерявши – плачем». Остались только списки с них, причем, не всегда соответствующие «оригиналу», искаженные или же отражающие в своих текстах личностное от¬ношение переписчика, как правило, – монаха. Следовательно, лица, подверженного определенной догме. Самый «древний» из «спи¬сков» – это Лаврентьевская летопись, написанная в 1377 г. монахом Лаврентием, взявшим за основу владимирский свод 1305 года. И здесь стоит иметь в виду, что данный свод, по мнению многих ученых, грешит предвзятостью. Он сверх меры восхваляет владимиро-суздальских князей, потомков Мономаха, и уничижительно показывает других. Например, Ольговичей, князей черниговских, северских и курских. Все другие летописи (к настоящему времени их сохранилось около полуто¬ра тысяч), в том числе Ипатьевская, Тверская, Никоновская, Воскресенская, Радзивилловская, – «продукт» более позднего производства.
Длительное время считалось, что первые упоминания о Кур¬ске, связанные с деятельностью преподобного Феодосия, относят¬ся к 1032 г. и помещены в «Патерике Печерском», в котором кон-центрировались «Жития» православных святых Киево-Печерского монастыря. Однако стоит заметить, что составление «Патерика» началось с переписки в 20-х годах XIII в. между владимиро-суздальским епископом Симеоном и монахом Киево-Печерского монастыря Поликарпом. Оформление же его, как самостоятельно документа относится к 1406 году и приписывается тверскому епископу Арсению. Кроме того, независимо от редакции епископа Арсения, в 1460 г. в Киево-Печерском монастыре была создана первая редакция этого патерика иноком Кассианом, а в 1462 г. – вторая. В этих редакциях текст пополнился новыми статьями. При этом следует иметь в виду, что вторая Кассиановская редакция в дальнейшем получила наибольше распространение. Она-то и легла в основу переработок этого памятника письменности Руси. Новое основательное редактирование «Печерского патерика» произошло в первой половине XVII в. по инициативе митрополита Киевского и Галицкого Петра Симеоновича Могилы (1596/97-1647). Позже «Патерик» не раз редактировался и переиздавался. В связи с чем неизвестно когда и как в «Патерике» оказалась дата – 1032 год. Впрочем, длитель¬ное время этот факт никого не смущал, и данные «Патерика Печерского» бра¬лись за основу как в описании жизни преподобного, так и в при¬нятии житийно-летописного летоисчисления городу Курску.
Так, в книге-сборнике документов и материалов «Из истории Курского края» имеются небольшие выписки из «Патерика», из¬данного в Киеве в 1768 г., где упоминание о Феодосии и Курске четко отнесено к 1032 году. Приведем эту фразу дословно, так как это важно: «Постриже его  (Феодосия) святый Никон в лето от рожества 1032; имуща (он) двадесят три лета…». А в примечании к данной дате еще раз акцентируется внимание читателя на первом упоминании о Курске в связи с жизнедеятельностью преподобного Феодосия, покинувшего в этот год Курск и прибывшего в Киев, где он был пострижен Никоном в иноческий сан в возрасте 23 лет.
О прибытии преподобного в Киев в 1032 г. пишет и А.Н. Му¬равьев, автор «Жития святых Российской церкви»: «Это было в 1032 году, при благоверном князе Ярославе Владимировиче».
Путем несложных математических подсчетов можно было придти к выводу, что рождение Феодосия произошло в 1008/1009 годах, то есть, на годы княжения киевского князя Владимира Святославича. прозванного в народе Красным Солнышком (? - 1015). Этой же даты рождение Феодосия (1008 г.) придерживались не только многие курские краеведы, но и «Русский биографический словарь» Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, а также составители Большой советской энциклопедии.
Казалось бы, все понятно. Но вот в более поздних изданиях «Жития» Феодосия Печерского, например, в двухтомнике «Избранные жития русских свя¬тых», изданном в 1992 г. в Москве издательством «Молодая гвардия», о факте пострижения Феодосия читаем: «Пострижение Феодосий принял  23 лет от роду, вскоре же после смерти благоверного князя Киевского Ярослава Владимировича».
Как видим, возраст преподобного к моменту прибытия в Киев и последующему пострижению сохранен – 23 года, но время прибытия прямо привязано к дате смерти Ярослава Мудрого – 1054 год. Но и это не все. Так, в книге «Повести Древней Руси» (Москва, изд-во Эксмо, 2009 г.) тексты «Жития» Феодосия Печерского (по Успенскому сборнику) ни в транскрипции на старославянском языке, ни в переводе на современный уже не содержат ни самой даты (1032 г.) прибытия преподобного в Киев и пострижения, ни возраста (23 лет). «Таче благослови и старьць и повеле великому Никону острещи и, прозвутеру тому сущю н чрноризьцю искусьну, иже и поим блаженаго Феодосиа и по обычаю святыих отьць остригы и облече и в мьнишьскую одежю», – сказано  в этой редакции «Житии».
И ни слова, ни полслова о возрасте преподобного и дате его пострижения. Нет тут упоминаний и о том, что сей факт имел место «вскоре после смерти князя Ярослава Мудрого». Зато есть прямые указания, что после смерти отца, когда Феодосию было 13 лет, прошло за его малым подвижничеством (помогал материнским челядинцам в полевых работах, отдавал светлые одежды нищим, пек просфоры, посещал церковные службы и т.д.) « лет двенадцать или более». Есть упоминание о годе, а также о других длительных периодах в жизни Феодосия. Суммируя все, можно сказать, что на момент прибытия в Киев, Феодосию по данной редакции «Жития» было далеко за 26 лет.
Как видим, тексты одного и того же «Жития» столь разнятся в деталях, причем важных деталях, что диву даешься.   Но что есть, то есть.
В третьем (переработанном и дополненном) издании очерков истории города «Курск» в коллективной работе авторов В.И. Самсонова и Ю.А. Александрова-Липкинга «Курск – древний русский город» рождение Феодосия отнесено на конец X века. Причем, в примечании № 6 к данной статье со ссылкой на Устюжский лето¬писный свод, в котором возраст и жизненный путь преподобного определен в 82 года, прямо указывается, что он родился в 992 го-ду, а в Курск родителями был привезен в 998 году (в возрасте 6 лет). Следует отметить, что на ранний возраст прибытия в Курск отрока Феодосия косвенные указания имеются и в тексте «Пате¬рика» 1768 года издания: «Бысть .же не по мнозе времени (после рождения и кре¬щения в Василеве), родителем его преселитися далече, во ин град, порицаемый Курск, князю так повелевшу...».
Об этом же самом говорит и Ю.А. Александров-Липкинг и в книге «Далекое про¬шлое соловьиного края».
В 1995 году в Курске под общей редакцией профессора Б.Н. Королева силами профессорско-преподавательского состава Курского государственного педагогического института (университета) издается коллективный  сборник «Курский край: история и современность». И в нем в очерке доцента Л.В. Шабанова «Древние города» возраст преподоб¬ного определен «около 84 лет», что, соответственно, предполага¬ет его рождение в 990 году. Правда, при этом автор не приводит ссылок на источники, позволившие ему сделать данное утвержде¬ние. Эти же данные, как и весь текст, приведены Л. Шабановым и в региональном учебном пособии «Ис¬тория и современность Курского края», изданном в 1998 г. в Кур¬ске и к настоящему времени неоднократно переиздававшемуся.
Таким образом, нами уже рассмотрены три варианта даты рождения преподобного Феодосия печерского. И это также не все…
В упоминаемом  выше двухтомнике «Избранные жития русских свя¬тых», в примечании № 1 к «Житию преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского» сказано, что он «родился между 1035 – 1038 годами». Это уже четвертый вариант даты рождения нашего земляка.
В «Советском энциклопедическом словаре» (СЭС) время рождения преподобного Феодосия отнесено вообще на «размытые во вре¬мени» 1030-е годы.
В унисон с данными СЭС о времени рождения преподобного Феодосия говорят и другие источники. Например, в изданном в 1997 г. в Курске энциклопедическом краеведческом сло¬варе-справочнике «Курск» в статьях курского краеведа В.И. Склярука дата рождения Феодосия не указывается. Но прибытие его родителей в Курск отнесено к пе¬риоду «не ранее 1036 года», то есть ко времени, когда брат Ярослава Мудрого, Мстислав Удалой, умер, и князь Ярослав стал единодержавным правителем Руси. Об этом же, но более подробно и аргументировано говорится и в научном труде В. Склярука «К биографии Феодосия Печерского», напечатанном в «Трудах отдела древностей литературы» (Ленинград, 1988 г.). Следовательно, согласно выводам этого автора, рождение Феодосия могло быть не ранее 1030 года, если принять во внимание, что привезен в Курск он был в шести-семи летнем возрасте. Дату – 1032 год, –  помещенную на полях «Жи¬тия» в «Патерике Печерском», как и возраст преподобного в 82 года, указанный в Устюжской летописи, В.И. Склярук, приводя аргументированные с его точки зрения доводы, считает «ошибка¬ми».
Итак, мы рассмотрели уже 6 вариантов по разным источникам даты рождения преподобного Феодосия. Но и это не все.
В 15 томе «Советской исторической энциклопедии» (1973 год издания) рождение Феодосия отнесено на 1036 год. Эта же дата указана и в «Энциклопедии для детей» – «Религии мира». Правда, при этом его год смерти в «Энциклопедии для детей» перенесен с 1074 на 1091 год. По-видимому, в данном слу¬чае произошло досадное недоразумение: путаница даты смерти преподобного с датой перезахоронения его мощей, имевшей ме¬сто 14 августа 1091 года при игумене Печерском Иоанне и при непосредственном участии Нестора-летописца.
Как мы видим, единого мнения о дате рождения преподобно¬го Феодосия у современных ученых и курских краеведов, а также наиболее уважаемых энциклопедических изданиях, нет. Разброс во мнениях о дате рождения в десятки лет... Нет указа-ний о дате рождения Феодосия и у «отцов» отечественной исто¬рии: В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, Н.И. Костомарова, Д.И. Иловайского и других.
Так, у Татищева в «Истории Российской» первые упоминания о Феодосии Печерском относятся к 1051 году. Речь идет об избрании синклитом русских епископов по указанию великого князя Ярослава Мудрого (978 – 1054 гг., князя киевского с 1016 года) первого русского митрополита Илариона без согласования с Константинопольским патриархом. Здесь же кратко описывается жизненный путь и деятельность Антония Печерского, игумена Варлаама. Феодосия Печерского и Нестора-летописца. При этом не в самом тексте, а в примечании к нему Татищев пишет, что встреча Нестора и Феодосия произошла не ранее 1056 года, когда Нестору было 17 лет. Дату рождения летописца Татищев опре¬деляет как 1039 год. Последующие упоминания о Феодосии Пе¬черском у Татищева относится к 1057 г. – о нахождении в пещере, в 1073 г. – по факту освещения строительства каменного храма Киево-Печерского монастыря, в 1074 г. – по факту смерти преподобного, в 1091 г. – о перенесении мощей Феодосия и в 1108 г. – о канонизации.
У Н.М. Карамзина Феодо¬сии Печерский упоминается в связи с княжением Изяслава Ярославича и основанием Киево-Печерского монастыря. Однако о да¬те его рождения речи не ведется.
У С.М. Соловьева в «Истории России с древнейших времен» духовно-подвижнической деятель¬ности Феодосия Печерского также уделено внимание, но ни даты его рождения, ни возраста не указывается.
Зато сообщения писателя, историка, государственного и общественного деятеля XIX в. А.Д. Нечволодова и исследователя жизнедеятельности русских святых А.Н. Муравьева о времени прибытия Феодосия в Киев и его возрасте полностью соответствуют данным «Патерика Печерского». Год прибытия и пострижения – 1032, возраст – 23 года.  А Н.И. Костомаров хоть и не говорит о дате рождения Феодосия, но указывает, что в Киев он прибыл во времена княжения Ярослава Владимировича Мудрого.
О подвижнической деятельности курского земляка упоми¬нают в своих работах по истории Отечества доктор философских наук В.И. Демин и доктор исторических наук С.В. Перевезенцев. Однако и у них ни возраст, ни дата рождения преподобного Фео¬досия не обозначены. Впрочем, С. Перевезенцев указывает дату канонизации (причисления к лику святых) Феодосия – 1108 год (после княгини Ольги и князей Бориса и Глеба, князя Владимира Святославича и двух варягов-христиан, Феодора и Иоанна).
Возможно, на время рождения Феодосия пролили бы свет «Жития» преподобных Антония Печерского (983 – 1073), Никона (? – 1088) и Несто¬ра-летописца. Именно с этими подвижниками православной веры великий земляк курян долго жил и взаимодействовал. Но и тут все также запутано, как и в жизнеопи¬сании самого Феодосия. Из «Житий» Никона и Нестора почерп¬нуть что-либо необходимое, касающееся времени рождения Фео-досия, не представляется возможным. Но вот «Житие» Антония Печерского, на наш взгляд, некоторые материалы для размышле¬ния дает.
Преподобный Антоний Печерский (в миру – Антип), родился в 983 г. в городе Любече, во времена княжения Владимира Святославича. При князе Владимире он предпринял паломничество по святым местам в Палестину. Кон¬стантинополь (Царьград) и Афон. На святой горе Афон он был пострижен греческими священнослужителями в иноческий сан. Вскоре после этого по указанию игумена Афонскою монастыря под именем Антоний возвратился на Русь. Здесь, недалеко от Киева, стал уединенно жить в зем-лянке, выкопанной когда-то в горе варягами для хранения припасов и воинской добычи. Это произошло вновь в княжение Вла¬димира Святославича. Когда же великий князь Владимир Святославич умер (1015 г.), а его приемный сын Святополк (Окаянный) расправился над братьями Борисом Глебом и Святославом (1015 г.), то Антоний, по словам летописцев, не желая терпеть это бесчестие нравственности, ушел вновь на Афон.
В 1019 году Ярославу Владимировичу Мудрому удалось окончательно победить Святополка и овладеть великим престолом. Он, как и его отец. Владимир Святославич, полюбил Берестово. Тут довелось ему познакомиться со священником (пресвитером) церкви во имя святых апостолов Иларионом, которого, как сказа¬но в «Житии», «спустя много лет Ярослав... избрал митрополи-том». Пресвитер Иларион по примеру Антония также искал уе¬динения для молитв и выкопал себе пещерку в окрестностях Бере¬стово. Далее в «Житии» преподобного Антония говорится, что в это время он, Антоний находился на Святой горе. Но ко¬гда на Афоне стало известно, что в Киеве к власти пришел князь Ярослав Владимирович, он снова по указанию игумена отправился в Киев. «С этим благословением преподобный Антоний опять пришел в Киев. Взойдя на холм, где Иларион ископал помянутую небольшую пещеру, преподобный Антоний возлюбил это место», – говорится в его «Житии». И далее сообщается, что, узнав о поселении пре-подобного в пещере, к нему стали приходить разные люди, в том числе и «пришельцы, которые выражали желание жить с преподобным». Из числа последних был и «блаженный Никон».
Даты возвращения преподобного Антония в Киев в «Житии» не указано, но логика повествования говорит, что событие это произошло сразу же по вокняжении Ярослава Мудрого, еще до раздела Руси на два княжества по Днепру между ним и его братом Мстиславом Удалым (1024 г.). «В это именно время пришел к преподобному Антонию и преподобный Феодосии, будучи два¬дцатилетним юношей; преподобный Антоний велел постричь Феодосия блаженному Никону – иерею и опытному черноризцу», –  сообщает нам сведения о прибытии Феодосия из Курска в Киев «Житие преподобного Антония». При этом, как видим, возраст Феодосия к моменту пострижения сокращен на три года. И далее, словно специально акцентируя внимание читателей и исследователей жизни преподобного Фео¬досия, подчеркивается: «По прошествии многих лет, когда пре¬ставился благоверный князь Ярослав, власть принял старший сын его Изяслав, севший на великокняжеском столе в Киеве. Препо¬добный же Антоний Печерский в это время уже прославился во всей Русской земле...». Словосочетание «по прошествии многих лет», не двух, ни трех, не десяти, а именно: многих, включающее в себе, возможно, несколько десятилетий, как нельзя лучше го¬ворит о долгом проживании преподобного в пещере.
Следовательно, подводя итог сказанному в «Житии» препо¬добного Антония, можно сделать вывод,  что прибытие Феодосия Печерского в Киев из Курска произошло даже не в 30-е годы, а в 20-х годах XI в., а ро¬дился он в конце X века или в начале XI века. Однако редакторы и издатель этого «Жития» в примечании о времени прибытия Феодосия упорно настаивают на дате 1055/1056 годов. И относят прибытие Феодосия в Киев ко времени княжения Изяслава Ярославича (1024 – 1078), который княжил в Киеве с перерывами с 1054 по 1078 гг.
Кроме этого, необходимо иметь в виду, что «Житие» Антония Печерского – источник довольно сомнительный, так как сам оригинал был утрачен. И восстановлено оно было по сохранившимся отрывочным данным да по текстам «Жития» Феодосия, взятым монахами за основу.
Отсюда, если следовать данной противоречивой логике ре¬дакторов «Жития» и принять за отчетную точку рождения Феодосия 1035 – 1038 годы, то пострижение его через 23 года должно было состо-яться не в 1055 – 1056 годы, на которые они же и указывают, а в 1058 – 1061 годы. То есть, уже после закладки и построения пер¬вых церковных храмов Печерского монастыря, что никак не соот¬ветствует установленным летописцами фактам и утверждениям самих же редакторов «Избранных житий русских святых». Да и прожил бы наш земляк и «преподобный отец» не 82, не 84 года (согласно Устюжского летописного свода и других данных) и да¬же не 66 лет, если доверять «Патерику Печерскому», а только от 36 до 39 лет. И какой же он тогда «старец»?!!  Полная несуразица.
Если же взять за «отправную точку» данные «Патерика Печорского», а именно: рождение –1008 год и возраст пострижения – 23 года, то событие пострижения Феодо¬сия в иноческий сан выглядит совсем иначе. Они вполне согласуются со стилистикой речи того времени, употребляемой при общении старшего с младшим и, наоборот, младшего со старшим. В возрас¬те 23 лет Феодосий действительно доводился бы Антонию Печерскому, прожившему к этому моменту около 50 лет, отроком. А сам Ан¬тоний для него – даже в обиходном смысле – отцом, не говоря уже о духовном почтении. И до вокняжения Изяслава Ярославича Феодосии Печерский мог иметь иноческий сан и жить уединенно в пещере с Антонием. Антоний и Никон ведь жили же!
Мог ли Феодосии прийти к Антонию в пещеру ранее 1032 го¬да, мог ли он принять постижение в 1032 году? – спросим мы се¬бя. И ответим, что мог. Какие препятствия ему для этого были? Никаких. Ибо нельзя считать политический фактор: разделение Руси по Днепру на Правобережную во главе с Киевом во владении Ярослава и Левобережную во владении Мстислава Удалого – препятствием к этому. Купцам, странникам и лицам духовного звания это разделение нисколько не мешало перемещаться по всей территории. Да и простым свободным русичам тоже. К тому же стоит иметь в виду, что после вражды в 1024 году Ярослав и Мстислав жили в мире. Да и жесткого, современного типа государственного устройства, с пограничной стражей, оборудованными границами, тогда не было.
Впрочем, продолжим задавать вопросы. Искал ли Феодосий уединения в пещере по примеру преподобного Антония, уже дважды побывавшего на Святой го¬ре? Искал. Нашел ли он искомое? Нашел. И что ему мешало вести затворнический образ жизни до начала княжения Изяслава Ярославича? Ничего.
К тому же, на наш взгляд, в пользу того, что рождение препо¬добного было в 1008 г., косвенно говорит и факт его канонизации в чин святых в 1108 г. – ровно через сто лет со дня рождения. Ведь не исключено, что датой канонизации был избран 1108 г. именно потому, что исполнялось сто лег со дня его рождения – цифра не только «круглая», но и символическая, заключающая в себе такое понятие, как век. И плюс к этому русская традиция отмечать круглые даты… она, пусть и косвенно, но  о многом говорит.
Как мы уже говорили выше, В.Н. Татищев не называет даты рождения преподобного Феодосия, но вот о его месторождении, городе Василеве, в отличие от других отечественных историков и историографов, сообщает довольно много сведений. Так, за 996 год он пишет: «Вскоре после того пришли печенеги к Василеву, который Владимир после крещения продал во имя свое (Влади¬мир Святославич после крещения получил православное имя Ва-силия). Владимир, слышав о печенегах и сожалея о граде том, вскоре, не собрав довольно войска, пошел на печенегов».
Однако печенегов было столь много, что дружина Владимира, испугав¬шись, разбежалась, и князю, лишившемуся к тому моменту коня, пришлось прятаться под мостом, чтобы не попасть в плен. Нахо¬дясь под мостом, он, молясь, дал обет построить в этом городе церковь, если останется жив. Печенеги не обнаружили князя, и Владимир Святославич, исполняя свой обет, действительно построил в августе этого года в Василеве церковь во имя святого Преображения, а потом учинил там пир, длившийся 8 суток. «И построив церковь, учинил празд¬ник великий, сварил 300 горшков меда, созвал бояр, посадников и старейшин от всех городов и народа множество. При этом раз¬дал убогим 300 гривен», –  сообщает Татищев о праздновании в Василеве.
Таким образом, город Василев во времена княжения Влади¬мира Святославича был не только знаменит, но, по-видимому, яв¬лялся одним из центров христианства на Руси. В связи с этим он также пользовал¬ся покровительством князя, что привлекало в него «лучших» лю¬дей, «мужей нарочитых», среди которых был и отец преподобно-го.
Это обстоятельство, а также тот факт, что преподобный сразу при рождении был крещен и получил христианское имя, говорит в пользу того, что рождение его произошло если не в конце X века, как говорит об этом Ус¬тюжская летопись, то в самом начале XI в., если исходить из данных «Патерика».
Рождение же его в 1035 – 1038 годы, как и в «неопределен¬ные, расплывчатые» 1030-е – довольно сомнительно по многим обстоятельствам, о части которых мы уже говорили выше.
Подводя итог сказанному, следует отметить, что сделать од¬нозначный вывод о дате рождения нашего знаменитого земляка затруднительно. Здесь дело чести и совести каждого исследовате¬ля. Для сотни тысяч простых курян, по-видимому, предпочти-тельны данные Устюжской летописи, так как тогда нашему горо¬ду Курску уже более 1000 лет, что не может не радовать душу жи¬телей Курщины. Однако данные, изложенные в «Патерике Печерском», на наш взгляд, более объективные, более логичные, более «вписывае¬мые» в суть событий. Будь Феодосий рожден в 990 или 992 году, то он был бы всего на 7-9 лет моложе Антония. И какой он тогда «отрок» и «сын» для Антония? Да никакой.
Что же касается новомодных увлечений «омолодить» возраст нашего земляка до 36 – 39 лет, то это, скорее всего, непомерная гордыня и самолюбование отдельных исследователей, ниспровер¬гателей прежних «столпов» отечественной науки и культуры, или людей, желающих блеснуть неординарностью своих взглядов и выводов.
Во-первых, как мы уже отмечали выше, никаким «старцем» даже к дню своей смерти преподобный не был бы. Ну, что за «старец» муж в 35-40 лет? Смешно. Что-то таких молодых старцев на Руси не припоминается.
Во-вторых, мы знаем о серьезном конфликте в 1073 году между Феодосием и великим киевским князем Святославом Ярославичем, вместе с братом Всеволодом изгнавшим с престола Изяслава Ярославича. Преподобный Феодосий в довольно жесткой, нелицеприятной форме обличал Святослава в узурпаторстве. И великий князь снес обиду и первым искал пути к примирению. Святославу Ярославичу, родившемуся в 1027 году, в это время было около 46 лет. И он бы никогда не потерпел обиды от человека, пусть и духовного звания, но младшего по возрасту. На Святой Руси и не с такими духовными лицами князья расправлялись! А вот если Феодосию на тот период  было 65 лет (исходя из данных «Патерика»), то он для Святослава действительно был бы старцем. Хоть в прямом, хоть в переносном смысле слова. Это бы и заставило великого князя поступить так, как он поступил.
Таким образом, вывод всему сказанному один: истину о дате рождения преподобного Феодосия Печерского надо искать между данными Устюжской летописи и «Патерика Печерского».


Феодосий –  житель древнего Курска

Как бы не расходились отечественные исследователи и кур¬ские краеведы в датах рождения «блаженного» Феодосия, но то, что детские и отроческие годы он провел в древнем Курске, никто не отрицает, проявляя завидное единодушие.
Из 23 лет, предшествовавших его пострижению в иноческий сан, около 15 – 17 он прожил в Курске. Сначала с обоими родите¬лями, а после минования тринадцатилетнего возраста – с овдо¬вевшей матерью и младшим братом, имя которого в истории не сохранилось.
Летописец Нестор, лично общавшийся как с самим препо¬добным, так и с людьми, хорошо его знавшими, этот период жизни нашего земляка описывает достаточно подробно. Из «Жития» мы видим, что, находясь в Курске, Феодосии вскоре пошел учить¬ся и быстро овладел грамотой.
«Ибо моляще родителей своих, да дадут его в научение божественных книг, якоже и сотвориша: и вскоре изучися о премудрости и разуме отрока, и о скором его учении», — процитируем мы выдержку из «Патери¬ка».
Успехи сына в обучении сначала радуют его родителей – видных феодалов Средневековой Руси, имевших, по-видимому, недалеко от детинца (крепости) собственный двухярусный дом, обнесенный высоким тыном (забором), и земельный надел в окрестностях города. Отец Феодосия, направ-ленный в Курск волей киевского князя (скорее всего, Владимира Святославича) и исполняющий обязанности городского тиуна (судьи и мирового посредника), желал видеть в сыне продолжате¬ля своего дела или воинского начальника. В любом случае «слу¬жилого человека князя». Того же желала и мать – домовитая и во¬левая женщина, крепко державшая в своих руках домашнее хо¬зяйство, состоявшее не только из жилого дома, но и нескольких внутриусадебных построек производственно-хозяйского предна¬значения: складов, мастерских, жилых изб домашней прислуги и челяди.
Обучался ли Феодосии в школе, которые сразу же после при¬нятия крещения, повелел Владимир Святославич открывать при церквях: «Митрополит же Михаил советовал Владимиру устроить училища на утверждение веры и собрать детей в научение. И потому Владимир повелел брать детей знатных, средних и убо¬гих, раздавая по церквям священникам с причетниками в научение книжное», — как сообщает о данном факте летописи в пересказе В.Н. Татищева, или же постигал божественную грамоту частным образом, беря уроки у какого-нибудь священника, трудно сказать. Нестор это обстоятельство не поясняет. 'Зато мы видим, что пер¬воначальная радость родителей по поводу прилежании сына к книжной премудрости быстро сменилась недоумением, когда они обнаружили, что сын их про-являет равнодушие к «мирской» жизни и тяготеет к церковной. Что он не только равнодушен к воинскому делу, но и сторонится своих сверстников с их детскими забавами и шалостями, спортив¬ными состязаниями и подвижными играми. И это, несмотря на то, что от родителей ему по наследству достался «высокий рост и крупное телосложение».
После смерти отца отрок Феодосии еще больше, несмотря на огорчение его матери, потянулся к церковному укладу: он мог часами слушать проповеди священни¬ков и пение псалмов, смотреть на исполнение службы. Под впечат¬лением церковных проповедей «блаженный» отрок не только пе¬рестал носить новую одежду, обходясь ветхой, но и попытался вместе с челядинцами, — или как сообщает Нестор, — рабами мате¬ри ходить на полевые работы.
«И оттоле паче нача блаженный подвижным бывати, яко исходити ему с робь своими па село, и делати со всяким смирением», — читаем мы в «Патерике».
Мате¬ри такое поведение сына явно не нравилось, но ее упреки, а до¬вольно часто и побои, он сносил поистине с христианской крото¬стью и терпением, продолжая с завидным упорством ежедневно посещать церковь.
Когда же от местных священнослужителей узнал, что службы (литургии) в курских церквях часто срываются из-за нехватки просфор, то по собственному почину стал печь просфоры. В «Из-бранных житиях русских святых» о данном отроческом подвиж¬ничестве Феодосия сказано: «С этой целью Феодосии сам покупал пшеницу, молол ее своими руками и пек из нее просфоры, которые приносил в бар церкви».
Молол муку и пек просфоры он, как вид¬но из текста «Жития», в отчем доме, но вот где он брал деньги на покупку пшеницы, летописец, а за ним и поздние редакторы его «Жития» не сообщают. Зато говорят о том. что «если ему приходи¬лось получать немного денег от тех, кто подавал просфоры на проскомидию», то отдавал их нищим. Мать, как видно из текста «Жития», в течении «двух или немного более» лет мирилась с та¬ким подвижничеством сына, но в конце концов ее терпение ис¬сякло и она. видя его «загоревшим от печного жара», запретила печь просфоры, и тогда Феодосии, «не зная, что делать, встав ночью, тайно вышел из дому». Это был его второй побег.
В первый раз он бежал из отчего дама со странниками, «каликами перехожими», совершающими паломничество в Иеруса¬лим. Тогда через трое суток мать с младшим сыном и, по-видимому, со слугами, так как путешествия одинокой женщины в раннем средневековье на Руси было делом опасным и вряд ли возможным, догнала его, крепко побила и, возвратив в дом, «за¬перла в комнате».
Во второй раз он решил идти в соседний с Курском город, путь к которому, по всей видимости, уже хорошо знал, как знал и то, что в этом городе имелись церкви, и что там он может пре¬даваться полюбившемся ему занятию – выпечке просфор.
«И иде во ин град не далече сущий от Курска...», — сказано в «Патерике».
Что это был за город, летописец Нестор, не называет. Однако многие курские краеведы и исследователи, к числу которых при¬надлежит и Ю. А. Александров-Липкинг (1904 - 1983), известный курский педагог, археолог и писатель, считают, что это был город на реке Рать, в 18 км от Курска, где в настоящее время находится археологический памятник – Бесединское или Ратское городище.
В этом городе существовали церкви (возможно, одна была уже кирпичной или же имела кирпичный фундамент), в которых «блаженный» стал заниматься любимым делом, найдя кров для проживания в доме «прозвутера» или пресвитера, то есть священ¬ника высокого ранга. Но мать и там разыскала его и, несмотря на возможное заступничество со стороны священника, несмотря на возраст Феодосия (около 17 лет), вновь крепко побила его и отправила под «конвоем слуг» домой. А бить она умела, так как согласно текстам «Жития», «была телом крепка и сильна, как мужчина. Бывало, что кто-либо не видя ее, услышит, как она говорит, то и подумает, что это мужчина».
По-видимому, по просьбе матери на Феодосия пытался воз¬действовать и «властелин» города (то ли княжеский наместник, то ли посадник, но в любом случае главное административно-исполнительное лицо в городе; а у А.П. Муравьева он называется даже князем!). Властелин неоднократно беседовал с юношей и одаривал его приличествующими его положению «светлыми одеждами», которые Феодосии вскорости раздаривал нищим или нуждаю¬щимся.
И только третий побег будущего преподобного, совершенный им в возрасте 23 лет, как говорится в «Патерике», увенчался успехом, и Феодосии после трех недель странствий добрался, наконец, до Киева, чтобы преступить к духовному подвигу.
Тексты «Жития» не только повествуют нам о детских и отро¬ческих годах Феодосия, проведенных в Курске, не только о начале духовно-подвижнической деятельности преподобного, но и рису¬ют картину русского средневекового города, причем, довольно большого и густонаселенного по меркам того времени. В текстах есть сведения о быте и социальном укладе жителей города, о различных слоях раннефеодального обще¬ства. Они также, пусть и косвенно, но рассказывают о действии законов Русской Правды на территории Курска. Как мы видим, мать Феодосия, овдовев, не лишалась имущества супруга, а унаследовала его, сделав свой дом, – по определению Г.Г. Усачевой, – «полной чашей». Это в опреде¬ленной мере свидетельствует о значительных правах женщин в Древней и Средневековой Руси. Еще мы видим как быстрый рост христианизации Курщины, так и то, что местные феодалы и их приближенные не очень-то считались с церковью и священнослу¬жителями. Узнаем об отсутствии монастырей на территории сред¬невековой Курщины, хотя в иных средневековых русских городах они были. Например, в Чернигове.
Наиболее ценно то, что эта часть «Жития» преподобного дает нам представление о средневековом Курске. Сообщает о наличии в нем церквей, двухъярусных домов и дворца «властелина». Дает сведения о нескольких видах производств и наличии окрестных сельскохозяйственных угодий, рассказывает о торговых местах и общественных хлебопекарнях города, о посе¬щении его купцами и странниками, совершающими паломничест¬во в Палестину, а, значит, о путешествиях и межгосударственных связях. Следовательно, куряне имели представление о сопредельных землях, о нравах проживавших в них людях.


Духовная и общественная деятельность Феодосия

Около 1056 года, когда игуменом только что основанного Печерского монастыря был Варлаам, а Никон собирался покинуть его пределы, чтобы удалиться в Тмутаракань, возможно, из-за го¬нений на него со стороны князя Изяслава Ярославича, рядовой инок Феодосии «по желанию преподобного Антония» был посвя¬щен в иереи. «Когда блаженному Никону нужно было уйти из монастыря для болев усиленного подвига в другое место, бла¬женный Феодосии по воле Божией и по желанию преподобного Антония был посвящен в иереи».
Вскоре же, возможно, уже в сле¬дующем году, когда князь Изяслав «назначил» игуме¬на Варлаама настоятелем строящегося Дмитриевского монастыря, Феодосий с согласия 12 «пещерников» был поставлен преподоб¬ным Антонием игуменом Печерской обители. И с этого времени по час своей смерти в 1074 году оставался бессменным настояте-лем Киево-Печерского монастыря. В 1062 году под его неустан¬ным надзором и бдением была выстроена деревянная церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы, в пределы которой, огоро¬женные деревянной стеной, и переселилась «братия» из пещер. «Затем он возвел там монастырские стены и, построив доста¬точное число келий, переселился с братнею в новую обитель».
При монастыре был открыт «странноприимный дом» для ни¬щих и убогих, которому Феодосий приказал отдавать десятую часть монастырских доходов, и «книжная мастерская», в которой наиболее грамотными монахами переводились, переписывались и изготавливались книги. А еще, по-видимому, была образована первая библиотека. Ведь приобретенные, переведенные, изготовленные в мастерской книги где-то надо было хранить…
1073 год стал знаменит тем, что препо¬добным Феодосием совместно с великим князем Святославом Ярославичем был заложен первый каменный храм в уже выстроившемся комплексе монастыря.
В свое игуменство он не только активно занимался строи¬тельством монастыря, не только продолжал свое духовное под¬вижничество и обустройство монашеского общежития, введя впервые на Руси строгий монашеский устав, но и немалое время уделял делам мирским. Таким, как оказание помощи страждущим, как нравственному воспитанию рядовых прихожан и великих кня¬зей, как занятию философским и литературным творчеством. Да и к отечественному летописанию он «приложил руку», причем, не только в плане духовного воздействия на Нестора-летописца, но и ранее, когда этим благородным для Отечества трудом был занят в конце 1060-х годов преподобный Никон, возвратившийся из Тму¬таракани в Киев в 1064 году, которому приписывается создание летописного свода 1073 года.
Общеизвестны и попытки Феодосия воздействовать на нрав¬ственный облик князей. Так, когда в 1073 году братья Изяслава Ярославича, Святослав и Всеволод, изгоняют Изяслава с киевского сто¬ла, Феодосий шлет «обличительнее послание Святославу Ярославичу. В этом послании наряду с прочим пишет: «Голос крови единоутробного брата твоего вопиет на тебя к Богу, как кровь Авелева на Каи¬на». В другой раз он, придя к князю Святославу в разгар княже¬ского пира, когда все беззаботно предавались веселью и пляскам под музыку сопельщиков и прочих музыкантов, сначала долго молчал, «потупив глаза и сидя подле князя», а потом сказал: «Бу¬дет ли так на том свете». Князь понял неуместность своего ве¬селья и приказал прекратить музыку.
Начиная с Феодосия, Печерский монастырь становится ду¬ховным и культурным центром Руси, с которым приходилось счи¬таться не только простолюдинам и «лучшим мужам», но и вели¬ким князьям. В нем трудятся Никон и Нестор, редактирующий «Повести временных лет» и создавший впоследствии первые «Жития» святых. Да и сам Феодосии не только предается молит¬вам, но и философским и литературным трудам. В примечании к «Житию» преподобного Феодосия Печерского в «Избранных жи¬тиях русских святых» приводится перечень работ, приписывае¬мых перу Феодосия, среди которых пять «поучений» о днях неде¬ли и постах, и семь «поучений» философского и нравоучительно¬го плана, в том числе «слово о том, как крестился Владимир, взяв Корсунь». Кроме этого преподобному приписывается несколько «посланий» князю Изяславу и несколько молитв, среди которых, как отмечает Г.Г. Усачева, наиболее известна «За всея крестьяны».
Известный русский историк Н.И. Костомаров (1817 - 1885), отдавая дань подвижнику земли Русской преподобному Феодо¬сию Печерскому, сравнивая его деятельность на пути монашества с деятельностью Антония Печерского, дает обоим характеристики тонкие и меткие, выверенные до единого слова. А потому не при¬вести их тут как заключительный аккорд жизнедеятельности на¬шего великого земляка, было бы делом неверным и недостойным. Говоря об Антонии Печерском, Костомаров пишет: «Это была натура, как видно, кроткая, мягкая. Биограф его не обинуясь, го¬ворит, что он был прост умом». И совсем иначе звучат его слова о Феодосии: «Напротив, другой святой муж, Феодосии, последо¬вавший за Антонием, был совсем другого характера. Это был человек столько сурового аскетизма, сколько и практической деятельности. Это был человек, для которого недостаточно бы¬ло думать о собственном спасении: он чувствовал в себе силы действовать на ближних – человек, желающий спасти и других: это был муж, дающий инициативу, руководящий духом времени».
В Курске, где длительное время жил преподобный, потомки помнят о нем и воздают дань его памяти. Однако, на наш взгляд, эта дань памяти нашему знаменитому земляку не столь велика, как он того заслуживает. В городе нет ни больших церквей его имени, ни улиц. И только в пригороде «Моква» с начала девяностых годов XX в. функционирует пансионат его имени. А потому не пришла ли пора «отцам города» и церковным иерархам задуматься над этим и более весомо увековечить его память на Курщине?.. Не пора ли воздвигнуть памятник нашему великому земляку, кото¬рому в 2008 г. исполнились такие круглые даты, как 1000-летие со дня рождения и 900-летие со дня канонизации.? Наверное, пора. Как пора поставить памятник первому курскому удельному кня¬зю, сыну Владимира Мономаха – Изяславу Владимировичу, с ко¬торого в 1095 г. началось Курское княжество. Как давным-давно пара бы поставить памятник и курско-трубчевскому князю Всеволоду Святославичу, названному в бессмертном «Слове о полку Игореве» Буй-туром и Яр-туром. Именно ему автор «Слова» вложил в уста знаменитое «А мои-то куряне…», прославившее курян на веки вечные. Ведь каждое сопри¬косновение с нашей историей даже в самую черствую душу вло¬жит крупицу чего-то доброго и трепетного, самое скромное сердце заставит наполниться гордостью за отчий край. И кто знает, не смяг¬чится ли эта душа, не потеплеет ли она... Когда-то мудрые люди придумали, что красота должна спасти мир, но если красота будет еще замешана на истории да еще к тому же на духовной истории, то она тогда точно спасет этот мир, который сейчас находится не в самом лучшем проявлении.
























КУРСКИЕ УДЕЛЬНЫЕ КНЯЗЬЯ
НА ВЕЛИКОМ КИЕВСКОМ СТОЛЕ*
Личность есть граница власти природы, вла¬сти государства, власти общества. Но личность существует лишь в том случае, если человек есть свободный творческий дух.
Н. Бердяев

Из отечественной истории известно, что, начиная с IX века но¬вый эры, то есть с момента образования Киевско-Новгородской Руси, наш Курский край и наше Посеймье были не только юго-восточной окраиной древнерусского государства, но и его форпо¬стом на границе с Диким Полем. Именно из оттуда, из Дикого Поля из века в век накатывали все новые и новые орды воинственных кочевников. И наши пред¬ки-куряне героически защищали не только свой край, но и всю Русскую землю от степных врагов. Впрочем, не только защищали, но и активно участвовали в формировании государства и права Руси. Правда, не рядовые жители, а курские удельные князья.
Те, кто интересуется историей родного края, знают, что Курск стал удельным княжеским городом (столом) в конце XI в. (согласно летописных данных). Первым удельным князем в Курске был второй сын Владимира Мономаха, Изяслав Владими¬рович (ок.1078 – 1096). Владел он им совсем недолго, с 1095 по 1096 годы. 6 сентября 1096 года на берегу речки Лесной возле Мурома Изяслав погиб в сражении со своим двою¬родным дядей и крестным отцом Олегом Святославичем, названном автором «Слова о полку Игореве» Гориславичем.
Всего за период существования курского княжеского стола и курского княжества известно около 15 удельных курских кня¬зей. Дольше всех курским столом, хоть и с перерывами, владели князья Святослав Олегович и Всеволод Святославич, известный по «Слову о полку Игореве» как Буй-тур. А также старший сын Святослава Олеговича, Олег Святославич Курский и Северский, княживший в Курске с 1158 по 1164 годы. Возможно, в одном ря-ду с ними находится и Олег Курский – «князь хоробрый», упоминающийся в летопи¬сях как один из участников битвы с монголами на реке Калке. Все остальные удельные курские князья курским столом владели со¬всем короткий период времени, порой менее одного года.
Однако занимательно не это, а то, что многие курские удельные князья принимали самое активное участие в «обустрой¬стве Руси», участвуя во всех общерусских княжеских съездах (снемах), имевших место в XII веке. А четверо из них в конце своей «служебной карьеры» достигли наибольших высот — великого ки¬евского княжеского стола.
Первым удельным курским князем, которому посчастливи¬лось стать великим и быть во главе Киевской Руси, был внук Вла¬димира Мономаха от его первого сына Мстислава Новгородского – Изяслав Мстиславович (1097 –  1154). Изяслав находился на кур¬ском столе с 1125 по 1129 годы. По хронологии он был вторым курским князем. Так как после смерти первого курского князя Изяслава Владимировича курский стол длительное время был ис¬ключен из числа удельных. Городом же Курском владели то черни¬говские, то переяславские князья, направляя в него своих намест¬ников или посадников.
После длительных интриг и предательств Изя-слав Мстиславович в 1146-м году занимает великий киевский стол. Он, заручившись поддержкой киевских бояр, лишает этого права Игоря Черниговского (1095 – 1147), кото¬рому киевский стол полагался на основании решения общекняже-ского снема, специально созываемого в 1143 году великим киев¬ским князем Всеволодом Олеговичем (ок. 1082 – 1146). При этом Изяслав Мстиславович, будучи верую¬щим православным князем, не побоялся нарушить крестного це¬лования, данного им Игорю на снеме. Впрочем, кто из русских князей не нарушат крестного целования?!! Почти все. Вполне обычное дело для того времени. И только ли для того?..
Умер Изяслав Мстиславович в 1154 году, владев великим столом около 10 лет. Правда, с перерывами. Чтобы удержаться на великом столе, он дважды обращался за помощью к иностранным государям: королю венгерскому Гейзе. А также к королям поль¬скому, чешскому и немецкому. С большинством из них он со¬стоял в родстве путем династических браков. Изяслав Мстиславо¬вич готов был призвать интервентов на свою землю, но при этом именно он во второй раз добился временного обособления русской церкви от Византии. Это он, имея пример великого прадеда Ярослава Мудрого, приказал в 1147 г. (после смерчи митрополита Михаила) русским епископам созвать синклит первосвященников и избрать на нем своего ставленника Клима (Климента) Смолятича. Как сообщают летописцы, «весьма ученого философа и богослова, многие книги к научению народа написавшего».
Вторым из великих киевских князей, начинавших «свою княжескую карьеру» в качестве удельного курского князя, стал Изяслав Давыдович (? – 1161) из клана Ольговичей, внук Святослава Ярославича и правнук Ярослава Мудрого. В хронологии курских кня¬зей он был восьмым и владел удельным столом в 1148 г., сменив на нем сына Юрия Долгорукого, Глеба Юрьевича. На киевском пре¬столе Изяслав Давыдович находился с 1157 по 1159 годы. Затем был изгнан коали¬цией галицких и волынских князей. Погиб в сражении с ними в 1161 году под городом Белгородом, недалеко от Киева. Летописцы отмечают как его целеустремленность при достижении поставленной перед собой цели, так и необыкновен¬ное коварство и вероломство, позволявшие ему манипулировать союзниками и противниками.
Третьим из удельных курских князей, достигшим великого киевского стола, был сын Изяслава Мстиславовича, о котором мы говорили выше. Мстислав Изяславич (? – 1170), владевший курским столом короткий период времени в 1147 – 1148 годах. (По хронологии удель¬ных курских князей он был шестым князем.) До занятия киевско¬го престола Мстислав полностью повторил путь своего отца: по-сле Курска он был владимиро-волынским и переяславским кня¬зем. На великом киевском княжеском столе находился с 1167 по 1169 годы. Изгнан из Киева на Волынь Андреем Боголюбским (1111 – 1174), сыном Юрия Долгорукого, собравшим союз из 11 русских князей для лишения Мстислава Киева. Впрочем, на Киев войска вел не сам Андрей Бого¬любский, а его сын Мстислав Андреевич (? – 1172).
Киев был взят штурмом и подвергся небывалому до сей поры разоре¬нию и погрому. Как свидетельствуют летописцы, даже храмы были разграблены, не говоря уже о домах горожан, купцов, бояр и самих князей. С этого времени Ки¬ев утратил свое политическое значение для Руси. И политический центр переместился в столицу Владимиро-Суздальской земли –  Владимир. Этот город был построен Владимиром Мономахом на реке Клязьме. Столицей же его сделал Андрей Боголюбский в пику суздальским и ростовским боярам.
Умер Мстислав Изяславич в 1170 году (по Н.М. Карам¬зину). У В.Н. Татищева его смерть отнесена к 19 августу 1171 года.
Четвертым, кому посчастливилось достичь высот власти и стать великим киевским князем, был Глеб Юрьевич (? – 1171), сын Юрия Долгорукого и внук Владимира Мономаха. Согласно летописным данным, он находился на курском столе с августа по осень 1148 года (после Мстислава Изяславича). На киевский стол был посажен в марте 1169 года племянником Мстиславом Андреевичем, сыном Андрея Боголюбского, возглавившим объединенные дружины русских князей при штурме Киева и не пожелавшим «великого стола» для себя. Кня¬жил в Киеве Глеб Юрьевич около двух лет в конце своей жизни. Умер 20 января 1172 года (по В. Н. Татищеву). По другим данным его смерть произошла в 1171 году. Он не на много пережил своего извечного противника и близкого родственника Мстислава Изя¬славича.
Говоря о курских удельных князьях, достигших вершин княжеской власти в Средневековой Руси, следует отметить, что все эти князья, были не только активными участниками княже¬ских съездов, но и основными «героями» княжеских смут и меж-доусобий. Они сжигали друг у друга веси и села, брали в плен го¬родских и сельских жителей, но Курск – город своей удельной «юности» – щадили. Хотя другие города Попселья и Подесенья, в том числе и Чернигов, такого «снисхождения» не удостаивались.
Впрочем, и куряне, как повествуют летописи, были не так просты, чтобы дать себя втянуть в княжеские склоки. Вот всего лишь один из характерных эпизодов поведения жителей Курска, доведенный до нас средневековым монахом-летописцем: «Он (Святослав) пошел к Курску, где находился сын великого князя Мстислав (Мстислав Изяславич. шестой удельный курский князь), который, чтобы узнать верность ему жителей, спрашивал, готовы ли они сразиться? «Готовы, — отвечали куряне, — но только не об¬нажим меча на внука Мономахова», — ибо Глеб, сын Георгия Вла-димировича был со Святославом». После такого ответа «юный Мстислав уехал к отцу, а Курск и города на берегах Сейма добровольно поддалися Глебу».
Или взять такой факт, описанный В.Н. Тати-щевым по обстоятельствам смерти Игоря Ольговича.
«Вскоре по¬сле убиения Игоря получили о том известия черниговские князья Владимир и Изяслав Давыдовичи, с чем наскоро послали сказать Святославу Ольговичу, – пишет Татищев. – А Святослав, услышав сие, созвал всех своих вельмож в Курск и с горестным плачем объявил... требуя от курчан общего к войне приготовления. Старейшины курские, вы¬слушав и после довольного всенародного рассуждения, предста¬вили Святославу совет свой таков: «Поскольку киевляне давно Изяславу объявили и общенародною клятвою утвердили ему на Олеговичей и Давыдовичей всею их возможностью помогать, а на племя Владимирово руки поднять не хотят, да и все государство Русское имеет детей и внучат Владимировых в великом почтении, того ради вам советуем оставить войну против роду Владимирова, рассудив то, что брата твоего Игоря не Изяслав убил, но Давыдо¬вичи своею превратностию и непристойным против Изяслава и киевлян предприятием, что киевлянам, слыша, тяжко было с тер¬пением снести. И затем оставляем на вашу волю, и что велите, то мы должны исполнить».
Слыша такой ответ курян, князь Свято¬слав, хоть и не отказался от своих намерений вести военные дей¬ствия с киевским князем, но город передал Глебу Юрьевичу, как одному из Мономашичей, в надежде на то, что и киевский князь разорять этот город в случае его победы не станет.
Но более су¬щественное во всем этом то, что к середине XII века даже в удель¬ных городах возрастает роль народных собраний – веча. И князь-ям приходится считаться с решением веча, в котором, как мы ви¬дим «заправляют» городские старейшины. Они осторожно, с ого¬ворками, потихоньку, но часть власти, выскальзывающей из рук князя в связи с непрекращающимися междоусобными войнами и княжескими распрями, прибирают к своим рукам. Это стало воз¬можно лишь при ослаблении центральной власти.
Вот таковы были перипетии в жизни наших далеких пред¬ков и первых удельных курских князей, оказавших значительное влияние не только на историю древнерусского государства, но и на развитие отечественного государства и права, а также на исто¬рию Русской Православной церкви.






ДОКУКА
(Исторический рассказ)

Будучи поставлен во власть, не употребляй на должности при себе лукавых людей, ибо в чем они погрешат, за то обвинят тебя как начальника.
Солон

Князь черниговский Святослав Ольгович только-только оттрапезничал в кругу семьи и ближайших бояр. И теперь, будучи в домашней просторной и легкой одежде, не сковывавшей движений, уединился в своей опочивальне. Вместив огрузневшее с годами тело в просторное кресло с высокой, украшенной резьбой, спинкой и изогнутыми подлокотниками, он лениво перелистывал плотные пергаментные листы «Изборника» деда Святослава Ярославича. В часы досуга Святослав читал и другие книги: Евангелие или Псалтырь, «Слово» митрополита Илариона или «Хождение» игумена Даниила. Но «Изборник» был любимой.
Князю повернуло на шестьдесят шестое лето. И по его подсчетам, он по воле Творца уже на пяток лет прожил больше отца, успев познать в полной мере и радость воинских побед, и горечь изгойства, и шероховатые, занозистые стороны дружбы, и медоточивость лести, оборачивающейся коварством. А потому, пережив шестерых, а то и семерых великих князей, в том числе и Юрия Суздальского, единственного друга и союзника, и достигнув, наконец, черниговского стола, мечтал уже не о полях брани и о воинской славе, а о спокойствии и тихой семейной жизни с супругой Марией и младшими сыновьями. Святослав давно понял, что жизнь человеческая так коротка, что в погоне за славой она сгорает очень быстро и незаметно, словно это была не жизнь, а всего лишь лучина, которой пользуются смерды для освещения своего убогого жилища. И любая слава тут же развеивается и улетучивается, как дым этой лучины. Вот была – и нет… Да и о какой славе можно слово молвить, когда князья русские не с ворогом ратоборствуют не на жизнь, а на смерть за землю Русскую в поисках этой самой славы, а друг с другом, словно пораженные умственным недугом! Зато сыновья – это иная суть, это продолжение жизни, а потому надо думать о них. В них, возможно, всё то, что настоящей славой зовётся. Со старшим, Олегом, ясно – он занял уже курский стол, который несколько лет был и его, Святослава, столом. Олег – молодой орёл, вставший на крыло; и теперь только от него самого будет зависеть, как удастся ему высоко парить… А потому думки черниговского князя были о младших: о семилетнем Игоре, названном так в честь его покойного брата Игоря Ольговича, убиенного киевской чернью, и пятилетнем Всеволоде, получившем своё княжеское имя в честь другого брата – Всеволода Ольговича, великого киевского князя.
Июльский день обещал быть не только ясным и теплым, что было бы хорошо, но и знойным до изнеможения, чего никто не желал, да и избежать не мог. Поэтому все живое искало хоть какой-то тени, относительной прохлады, укромного местечка, отдушины от знойного пекла. Даже ко многому привычные бродячие городские псы, не упускавшие случай до хрипоты в голосе облаять чужака,  и те, словно лисы, попрятались по норам и примолкли, скованные жарой и дремотой. Солнечные лучи, причудливо ломаясь в цветных узорах стрельчатых окон, разноцветными пятнами падали на пол и стены, создавая волшебный полумрак. Подобный тому, какой бывает только в лесу, когда солнечный свет пробивается сквозь кроны деревьев, становясь, в конце концов, радужным, искристым, изумрудно-золотистым, волшебно-неземным. Впрочем, света в княжеской опочивальне было достаточно, чтобы князь мог без труда разбирать заметно потёртые от частого употребления буквицы текста или же красочные рисунки, делавшими «Изборник» ещё притягательнее.
Однако город и детинец полнились жизнью. Время от времени через оконные проемы доносились приглушенные расстоянием и толстым стеклом окон голоса. Со стороны посада долетали отголоски работы кузнецов, привыкших к нестерпимой жаре и ковавших кому меч булатный для рати, а кому и сошник к сохе в поле орати. А то нет-нет да и раздастся щебетанье птиц, укрывшихся в тени листвы ближайших деревьев. Домашняя же челядь, зная, что князь в эти часы любит тишину и покой, обходила княжескую опочивальню стороной, стараясь даже легким шумом не нарушить его уединения.
«Это же надо, – задержался Святослав взглядом слегка прищуренных глаз на рисунке-миниатюре семьи Святослава Ярославича, – как живые. А вот и мой покойный батюшка… – отыскал он на миниатюре родителя, –  тогда еще отрок. Сколько не смотрю, а налюбоваться всё никак не могу. Лепо! Зело лепо!»
Рисунок был, скажем прямо, не ахти какой. Рассмотреть на нём лиц, кроме разве что самого князя и княгини, а тем более признать кого-либо, было трудно – так были они схожи. Но притягивала сочность ярких красок и иконность композиции. На переднем плане в полный рост был изображен Святослав Ярославич в праздничном княжеском одеянии, в том числе в корзно небесно-голубых оттенков и бархатной шапочке, отороченной мехом соболя, с книгой в руках. Одесно от него княгиня Ода – в алом парчовом платье с длинными широкими рукавами и светлом плате, придерживавшая десницей перед собой за плечи малое чадо Ярослава, достававшего ей маковкой своей главы лишь до пояса. На втором плане, позади князя и княгини располагались княжичи: Глеб, Олег, Давыд и Роман – все молоды и безбороды, в одинаковых высоких синего бархата шапках и цвета спелой вишни епанчицах с меховыми воротниками. Но кто был кто из них на рисунке – не определить. Однако иконописец, писавший эту миниатюру, нашел выход, указав имена княжичей золотыми буквицами поверх рисунка.
«Лепо!» – ещё раз мысленно оценил черниговский князь миниатюру Изборника и тут же не преминул отметить, что «тихоня Давыд» даже на рисунке «сумел» спрятать лик свой от обозрения: его лицо загораживала голова княгини. Святославу Ольговичу самому хотелось создать что-то подобное тому, что удалось его деду, но дальше составления погодичного списка да переписи уже готовых текстов дело не шло. То одно, то другое, вклиниваясь в благие намерения князя, мешало это сделать. Впрочем, он не терял надежды, что со временем задумку свою исполнит.
Не успел Святослав перейти ко второй миниатюре с изображением церкви и святого клира в ней, как в дубовую дверь опочивальни настойчиво постучали.
– Чего надо? – с раздражением в голосе – нарушался установленный им порядок и процесс созерцания, – спросил князь.
– Прости, княже, – поклонился, прошмыгнув в опочивальню, несмотря на свою грузность и осанистость, огнищанин Прошка, отвечающий за порядок в княжеских хоромах, – епископ пришёл, Антоний. Зело печален и хмур, словно туча чёрная…
– Что молвит?
– Да ничего. Крестится да тебя желает видеть. Я же, грешный, думаю, что митрополит Константин, киевский изгнанник и наш гость, преставился…
– Ишь ты, он думает, – усмехнулся Святослав и огладил начавшую покрываться сединой, как инеем, бороду. – Он думает… – повторил уже без раздражения и добавил: – Зови Антония в гридницу, нечего ему, словно холопу последнему, в сенях стоять. Я сейчас туда приду, лишь одежонку поприличней по такому случаю приодену – не стоит перед святителем в домашнем одеянии появляться.
В том, что мог преставиться изгнанный из Киева в Чернигов великим князем Ростиславом Мстиславичем с подачи его племянника Мстислава Изяславича Волынского митрополит Константин, ничего удивительного не было. Вот уже несколько месяцев, как бывший митрополит, найдя себе пристанище в палатах черниговского епископа Антония, был скорбен и телом и духом. Но то, что его смерть вдруг заставила самого епископа сообщать князю об этом, вызывало удивление – у Антония было предостаточно мелких служек, чтобы довести эту скорбную весть до князя и всего причта.
«Интересно, интересно… – мысленно оценил неожиданное известие Святослав не очень-то мирволивший своему епископу-гречанину, сладкоречивому,  с вечно елейной улыбкой на устах. По виду – вроде покладистому, а на деле – хитрому и скользкому как уж. – Что же такое заставило Антония, оставив хлопоты, сломя голову, если не врёт огнищанин… а он не врёт,  бежать ко мне. Прав, прав Прошка – смерть даже бывшего митрополита ещё не повод тому… Тут что-то иное». – И поспешил с переодеванием.
В лето 6663 или в 1155 году по рождеству Христову суздальский князь Юрий Владимирович, прозванный Долгоруким, в очередной раз овладевает Киевом и лишает митрополичьей кафедры бывшего ставленника Изяслава Мстиславича – Климента Смолятича, мужа вельми ученого, книжника и философа, изгнав его во Владимир-Волынский. На его же место прочит Константина, которого и посылает в Константинополь к патриарху за благословением. В следующее же лето митрополит Константин, получив благословение вселенского патриарха Константина IV Хлиарина, прибывает в Киев. И первое, что делает, заняв митрополичью кафедру, воздаёт хвалу князю Юрию, открыто хулит и обличает в самозванстве своего предшественника Клима Смолятича, но главное – предаёт анафеме уже покойного великого князя Изяслава Мстиславича. И хотя Изяслав Мстиславич был самым заклятым врагом Святослава (ведь именно он сначала лишил его брата Игоря великого киевского стола, а самого на долгие годы сделал изгоем; потом же своим посланием киевскому народу возмутил чернь, подтолкнув к смертной расправе над Игорем, уже принявшем к тому времени схиму) черниговский князь этого не одобрял. Не к чему тревожить имя и прах мертвых. Однако, когда сам Константин стал жертвой политических торгов и лишился митрополичьей кафедры, Святослав не воспротивился тому, чтобы бывший теперь митрополит жил в его стольном граде. Видно, так уж распорядился Господь, что опальные архипастыри, начиная с преподобного Антония Печерского, находили себе приют на Черниговской земле, у черниговских князей. Время от времени они даже встречались как на пирах у князя, так и в палатах епископа, но дружеских отношений между ними не возникло, а вскоре Константин стал тяжко скорбен духом и телом.
Когда черниговский князь уже в подобающей визиту одежде и голубой епанчице тяжелой походкой вошёл в услужливо распахнутые огнищанином двери гридницы, епископ Антоний торопливо, словно отрок-инок, вскочил с лавки. Черные, как крыло ворона, волосы спутанными куделями выбивались из-под съехавшего набок черного клобука. Не лучшим образом выглядела и его борода, окладисто-пышная, всегда опрятно расчесанная и для пущего блеска и запаха умасленная елеем, на этот раз оказалась взлохмачена, словно забыв пообщаться с гребнем.
– Здрав будь, княже! – первым поприветствовал епископ, осенив Святослава крестным знаменем.
– И тебе дай Бог здоровья и многие лета, святый отче, – отозвался Святослав. – Чем вызван столь неожиданный приход и видимое смятение чувств? Не конец ли света ожидается? – нашёл уместным пошутить он, разряжая напряженность и неловкость столь неожиданной встречи.
– Конец не конец, но дело зело чудное и до сей поры небывалое на Руси, – отозвался епископ, не скрывая озабоченности, явно сквозившей во всём его облике, особенно во взгляде черных, слегка на выкате глаз. Даже извечная маслянистость в них, которая так раздражала князя, пропала.
– Тогда, святый отче, поведай всё по порядку про диво дивное и чудо чудное, так тебя обеспокоившее, – предложил князь. – А чтобы реклось тебе легче, давай-ка присядем. – И указал на широкую лавку у стола, где собирались княжеские думцы думы думать или же пиры пировать.
– Дело в том, что преставился митрополит Константин… – начал Антоний, мелко крестясь.
– Все мы в руках Божьих, – бросив быстрый взгляд на киот с иконами, освещаемый лампадкой, отозвался Святослав тихо, явственно осознавая бренность собственного бытия, и также осенил себя крестным знаменем. – Когда-то все призваны будем на суд Господний… каждый в свой срок.
– Это верно, – не дал до конца высказаться князю Антоний, – всё в руках Господа нашего и все мы когда-то оставим этот бренный мир. Но… – вздохнул он тяжко.
– Что «но»? – перебил теперь его Святослав, причем с откровенным нетерпением в голосе. – Ты уж, святый отче, говори толком, не тяни кота за хвост, чай, не на проповеди… Помощь ли какая нужна, либо злато-серебро?..
– А-а-а, – махнул рукой епископ в сердцах и, словно скоморох на торжище, выхватил откуда-то из складок своей летней легкой рясы свиток, перетянутый шёлковой алого цвета тесьмой. – На, читай! – Разворачивая, подал князю. – Духовная грамотка Константина… Вручена мне при крестном целовании на случай его смерти… – выдохнул он с облегчением, словно снял с себя тяжкий груз.
Святослав взял пергамент, повернулся с ним к оконцу, чтобы больше было света, и, прищурившись, стал читать. «Не погребайте моего тела, – прочёл он, не веря собственным глазам. – Да будет оно извлечено за ноги из града и брошено псам на растерзание. На этом заклинаю именем Бога нашего. Митрополит Константин».
Читая духовное завещание, Святослав почувствовал, как шея, лоб и проплешина на его некогда кудрявой голове покрываются липким потом. И не июльский зной тому виной – иная причина вызвала испарину. Чисто механически мотнул головой, словно пытаясь освободиться от наваждения. Однако текст с пергамента не исчезал, как не думал исчезать и пот, покрывший лицо. «Так вот что повергло владыку в смятение и уныние, – понял князь состояние епископа. – Да и как тут не поддаться оторопи», – вытер он рукавом рубахи лицо и шею. О плате для такого случая как-то не подумалось.
– Что будем делать? – нарушил затянувшееся молчание Антоний. – Это же сущее непотребство: первосвященника да за ноги и псам на съедение... Как быть?
– Да, докука такая, что сразу и не сообразишь… С одной стороны – воля митрополита священна и должна быть исполнена, а с другой – как её исполнить, чтобы извергами и варварами в мире не прослыть…
– Вот и я о том же…
– Такого на Святой Руси ещё не бывало…
– И в иных странах также не слыхать…
Помолчали, обдумывая создавшееся положение.
– А поступим следующим образом, – прервал молчание Святослав, – твои иноки вынесут тело митрополита в тех же самых одеждах, в которых он почил, за городскую стену да оставят на земле, где почище, а мои отроки будут его охранять. Через день-другой же, омыв и обрядив в митрополичье обличье, со всеми полагающимися по его сану почестями предадим земле-матушке. Думаю, что таким образом мы и волю его исполним и честь соблюдём…
– Соломоново решение, – повеселел Антоний.
Не прошло и секунды, как его очи вновь ожили и стали наливаться маслянистой елейностью.
– Тогда по чарочке?.. За упокой души новопреставленного раба Божьего Константина, – предложил Святослав Ольгович, довольный быстрым разрешением столь необычной докуки.
– Можно и по чарочке… а то и по две не помешает после такой каверзы! – поддержал епископ, известный своей склонностью к сладкому питию и вкусной снеди.
– Что ж, можно и по две, – не стал возражать князь. – День ныне, чай, не постный.
– После пережитого и в постный Бог простит, – последовал ответ Антония.
…В этот день весь черниговский люд, от мала до велика, диву давался, видя как церковные служки, сопровождаемые вооруженными княжескими дружинниками, за руки и ноги несли через весь город тело покойника-митрополита. Кто-то тихонько плевался, видя такое непотребство, кто-то ухмылялся язвительно, но большинство крестилось да творило молитву: чудны дела твои, Господи! Следующим же днём дубовый гроб с телом митрополита Константина, обряженным в сверкающие золотом одежды, был торжественно установлен в соборной церкви недалеко от гроба Игоря Ярославича, сына Ярослава Мудрого. Сопровождали его сюда черниговское духовенство во главе с епископом Антонием, князь Святослав Ольгович и бояре. Погребение опального митрополита, благодаря решительным действиям черниговского князя, нашедшего выход из столь щекотливого положения, состоялось. Причем по всем канонам православной церкви, при огромном стечении народа, под песнопения церковного причта и скорбный звон колоколов.
И если над Черниговом в те дни в высоком и ясном небе сияло солнце, то в Киеве, как сообщали очевидцы, была ужасная гроза. Небо вдруг стало чёрным, низким и страшным. Гремел гром, сверкали, разрывая небосвод на рваные куски, молнии, поразившие не менее семи человек в самом Киеве и спалившие шатёр великого князя Ростислава Мстиславича, стоявшего на ту пору в поле под Вышгородом. Словно неспокойный, мечущийся между небом и землей, не находя себе пристанища, дух митрополита Константина мстил киевлянам и великому князю за своё изгойство. И всё умиротворилось лишь после того, как тело митрополита было погребено.
Черниговский князь, занятый иными делами и заботами, вскоре забыл о той докуке. Как говорится, было да прошло… И только летописцы русские, ведя погодную летопись, не оставили сей необычный факт в туне и довели до последующих поколений, возможно, потомкам в назидание.
































МОТИВЫ «СЛОВА…» В ТВОРЧЕСТВЕ
КУРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ И ЛИТЕРАТОРОВ

Автор «Слова о полку Игореве» – великий патриот Руси и очень образованный человек, явно не рядовой монах-летописец, находящийся в плену религиозных догм. Это светский человек, знающий историю Отечества за несколько предыдущих веков, неравнодушный к его бедам, решивший художественным словом, в то время называемым «красным» или «золотым», достучаться до княжеских умов и сердец. Чтобы показать им всю бездну раздора и междоусобиц, он взял, на мой взгляд, вполне рядовой факт пограничного конфликта, каких в ту пору было по десятку в год, в качестве основы и примера. Но возвел его своим гением до вселенских масштабов.
Если мы зададимся вопросом: имелись ли художественные и поэтические примеры, на которые автор «Слова» мог бы опираться, то ответ на это вполне конкретный и твердый: имелись! Это (оставляя за скобками устное народное творчество, летописи и Жития святых) «Слово о Законе и Благодати» митрополита киевского Илариона, это проповеди и «Завещания» князю Изяславу Ярославичу преподобного Феодосия Печерского, это «Слово о князьях», приписываемое одному из черниговских епископов после 1175 года. Несомненно, это «Поучения сыновьям» Владимира Мономаха, не лишенные лирических и поэтических вкраплений. Взять хотя бы упоминания о смерти (погиб в 1096 г.) сына Изяслава, курского удельного князя, которого он сравнивает с нерасцветшим еще цветком. Это, возможно, наиболее древний памятник русской литературы «Боянов гимн» (вторая половина IV века), о котором пишет, приводит его текст в своих произведениях, историк и писатель А.И. Асов.   
Что же касается рассматриваемой темы, то «Слово о полку Игореве» стало источником не только исследовательской и научной работы, но и источником творческого вдохновения литераторов. В том числе и курских писателей. Ибо именно в «Слове», первом авторском поэтическом произведении, дошедшим через тернии веков до нас, главными героями были так восторженно, с искренней гордостью, названы предки курян. Помните?
«А мои ти куряни сведоми кмети:
под трубами повити,
под шеломы взлелеяни…»
И если раньше Курск и Курское Посеймье упоминались лишь изредка в летописных сводах и ни разу в устных сказах (в отличие от Киева, Новгорода, Чернигова и Мурома), то с появлением «Слова» куряне стали не только упоминаемыми в поэтическом произведении, но и символами стойкости, мужества, воинской доблести и чести. А город Курск, в контексте перечисления более известных городов Руси, встал в один ряд с Киевом, Новгородом Северским, Черниговом, Переяславлем, Смоленском и другими.
Впрочем, сделаем оговорку: возможно, устные сказы о Курске и иных городах Посеймья имели место, но до нас не дошли, бесследно канув в веках… Как в связи с нашей ментальностью: «что имеем – не храним, потерявши – плачем», так и в связи с монголо-татарским нашествием и последующим игом. Например, Асов, работая над переводом истории волжских булгар, наличие Курска и Путивля обнаружил во времена Олега Вещего (882-912 гг.).
В том или ином ключе мотивы «Слова», упоминание о нем звучат в произведениях других писателей и литераторов Курского края. Например, в стихотворном цикле Н.Н. Асеева «Богатырская поэма» есть замечательные строки:
Был я молод, а стал я стар,
время лезть к зиме на полати,
но сердечный юности жар
до сих пор еще не истратил.
Кто в Евангелие, кто в Коран, –
веры многие есть на свете, –
я ж  поверил в своих курян –
сведомых кметей!
А поэт Полянский Е.И. в стихотворении «А мои те куряне» среди других блистательных строк приводит не менее звенящие каленым металлом слова:
Нас стирали в порошок, в муку,
В пыль! – зверея в гоготе до визга.
Ну а мы?
             Вновь в «Слове о полку…» –
Самая надежная прописка.
Эту эстафету подхватил и озвучил Ю.П. Першин в стихотворении «Стихи о Курске». Причем, как всегда изящно, с внутренним философским подтекстом и тонкой иронией, подмечает:
Жили мы порою странно,
Не всегда – по маяку:
Славой сведомым курянам,
Славой «Слова о полку».
А стихотворение «Курск» вообще начинает строфой:
Древним «Словом» величавым,
Город мой, прославлен ты.
Мы твоей былинной славой
По достоинству горды.

Прозаик Н.И. Шадрин, восхищенный поэтической мощью «Слова», не мог не обратиться к стихотворной форме. И в стихотворении «Древний Курск», искристо играя образами и словами, отмечает:
Будто слышится в тумане –
До сих пор не смолк –
Стон и слезы расставаний –
Буй-тур Всеволодов полк.
Снялся стаей журавлиной
Под булатный звон
И ушел дорогой длинной
Пить шеломом Дон.

Так или иначе, но мотивы «Слово» в своих произведениях упоминали поэты Н.Ю. Корнеев и В.Н. Корнеев,  А.Ф. Шитиков и В.М. Коркина, а также Ю.Н. Асмолов, В.Н. Рябинин, В.М. Шеховцов и многие другие.
Вот блестящие строки, написанные Николаем Юрьевичем Корнеевым:
За походом бесславным
Был постыдный полон.
Жив твой муж, Ярославна,
Возвращается он.
Не рыдай покаянно,
Знай, что ты не вдова.
Не придется в Каялу
Окунать рукава.
А эти принадлежат его сыну-поэту Вадиму Николаевичу (из стихотворения «Курск родной!»):
Древний – никогда не будешь старым,
Спину пред врагами ты не гнул.
Предков в «Слове о полку…» недаром
Добрым словом автор помянул.
В другом стихотворении Вадима Корнеева нет упоминания о «Слове», но его мотивы налицо:
 Над холодной степью ветер плещет,
Облаков торжественный полет,
Словно мне сейчас Бояне вещий,
Гуслей струны трогая, поет.
По стране раскол, разбой, разруха,
Рубежи непрочны тут и там.
И зову Олегова я внука
И Буй-Тура Всеволода к нам.
Вообще Вадим Николаевич в своем творчестве мотивы «Слова» использует довольно часто. Однако ограничимся еще одним примером:
Мне скажут, но сколько же буду
Из «Слова…» слова повторять…
Отвечу им просто: покуда
Такими не станем опять.
В «Песне о Курске» Алексей Федосеевич Шитиков, как всегда на высоком эмоциональном и поэтическом накале, пишет:
С древних кметей молва о курянах
Шла по жизни, как добрая весть:
И на мирных полях, и на бранных
Не роняли они свою честь.
Довольно часто к «Слову» и его мотивам обращается курский литератор и поэт Вадим Михайлович Шеховцов. Несколько строк из стихотворения «Думы о «Слове»:
Нас «Слово» учит, как подняться,
Когда не твой сегодня верх.
Чтоб за удачей не гоняться,
Нам надо выстрадать успех.
А эти строки из стихотворения «Начало похода Игоря»:
Шли на рысях. Беседы – на «потом»
Оставлены для близкого привала.
«Земля родная, ты уж за холмом!»
Пред воями степь скатерть расстилала…
Мотивы «Слова» звучат и в стихах другого курского литератора и тонкого лирика Владимира Николаевича Рябинина. Возьмем в качестве примера стихотворение «Ах ты, Русь лебяжья!»
Ах ты, Русь лебяжья,
Что с тобою стало –
Самостийность княжья
Корни оторвала.

Кроме уже упоминаемого Николая Шадрина, не остались в стороне и другие курские прозаики. Например, Ю.А. Липкинг в своих работах выдвинул версию о том, что  упоминаемый в «Слове» град Римов, павший от половецких орд, находился на территории нашего края. Версия, конечно, спорная, но, тем не менее, право на существование имеет.
Одним из таких активных сторонников «курской» версии авторства «Слова» являлся И.З. Баскевич, современник академика Б.А. Рыбакова, участник ВОВ, педагог, ученый, писатель и житель города Курска. Он же дал и собственное толкование слову «кмети» – наиболее подготовленные курские воины.
Конечно, заманчивая версия для сердца курян – иметь среди предков гениального поэта, но также, на мой взгляд, вряд ли жизнеспособная. Как мы знаем из летописи, всего спаслось 15 русичей (правда, у Татищева В. Н. число спасшихся русских ратников определено как 215 человек). И слишком мал процент вероятности того, что в числе спасшихся был курянин, да к тому же – еще гениальный поэт! Кроме того, как мы знаем, княжеские дружинники, в том числе и курские кмети, были больше привычны булатным мечом владеть, чем изостренным гусиным пером и «красным» или же «золотым» словом.
А вот другой известный курский писатель, уроженец Льговского района, Б.П. Агеев, проводя анализ «Слова» в религиозно православном контексте, автором его считает сына Игоря – Владимира. Ссылаясь на неопубликованные исследования Василия Дмитриевича Воробьева, брата еще одного маститого курского писателя К.Д. Воробьева, Агеев пишет: «Рискнем предположить, что этим «Володимири слово писаси» был сын Игоря Владимир. Да, тот самый Владимир, юный князь путивльский, который женился в плену на дочери хана Кончака, а потом вернулся с нею на родину».  Вполне возможно…  Хотя лично меня настораживает та откроено острая и горькая критика автора «Слова» в адрес князя Игоря, чего сын по отношению отца в то время допустить никак не мог. Хаять родителя и свой род было не принято. Но… Но чего не бывает в подлунном мире…
От писателей и лиц, весьма близких к окружению Евгения Ивановича Носова, доводилось не раз слышать, что Мастер в последние годы своей жизни вынашивал планы написать большое историческое произведение по мотивам «Слова», даже несколько глав в рукописно тексте подготовил, но, к сожалению, смерть прервала эти планы. А рукопись?.. Рукописи, как известно, не горят, но могут затеряться в суматохе дней. Вот и затерялась…
В 2008 году из-под пера курского журналиста В.В. Крюкова в жанре «фэнтази» вышла повесть «Княжий воин», в основу которой положены события, воспетые в «Слове». В настоящее время Крюков продолжает работать над этой книгой и скоро порадует читателей продолжением.
Магическое влияние «Слова» нашло отражение и в моих произведениях исторического и историко-детективного плана. Чтобы не смущать читателя и себя некоей литературной значимостью собственного «я», кратко перечислю эти работы. Роман-трилогия «Святославичи», историко-детективная повесть «Меч князя Буй-Тура», стихотворные повествования «Буй-туры земли Курской» и «Предки власть не любили». А также очерки и эссе «Слово о «Слове» и «Гимне», «О Бояне», «Святославичи и Курское княжение», «Всеволод Святославич» и некоторые другие.
































СОЗИДАТЕЛИ

























ОДЕРЖИМЫЕ СОЗИДАНИЕМ

Слово «одержимость» в русском языке имеет два значения. Нам в данном очерке достаточно только первого, за которым стоит человек, всецело охваченный чем-либо созидательным, так как разговор пойдет о людях не просто увлечённых, не просто проникнувшихся своей идеей, но и ею живущих, ею одержимых.
Впрочем, и второго значения этого слова, как ни старайся, миновать не удастся. Начиная со времён пресловутой перестройки по Горбачеву и последующей Ельцинской «демократии», некоторая часть нашего общества стала вдруг одержима. Одержима  жаждой власти, жаждой наживы, жаждой золотого тельца, жаждой глумления над традициями, нравственностью, моралью, патриотизмом. Но самое страшное, безумно одержима жаждой глумления над более слабым, более беззащитным в социальном плане человеком, который вновь, как в давно позабытые царские времена, становится «быдлом». Впрочем, могут применить и современное определение «лузер». А еще – взятое из американского лексикона и снабженное отечественным уничижительным сарказмом «пипл», «который все схавает».
Эта часть общества не так уж и велика, но и не мала. А главное, она сплочена общей идеей, общей отрицательной энергетикой. И, несмотря на соперничество внутри себя, на естественные внутренние противоречия и свойственный такому социуму антагонизм, ничем не брезгует при утолении этой жажды. Надо идти на обман и мошенничество – идёт на обман и мошенничество. Надо пройти по крови и через трупы – идёт по крови и через трупы. Надо выдать «белое» за «чёрное» – выдаёт, надо «чёрное» сделать «белым» – делает. Надо серьёзную проблему превратить в фарс, балаган, шоу – превращает без зазрения совести. Ибо одержима. И эта одержимость больше подходит под второе определение понятия – бесноватость.
Однако есть ещё люди, правда, их мало, и они разобщены, которые одержимы не идеей наживы и денежно-материального обогащения, а мыслью сделать что-то доброе, полезное не только  и не столько себе, как всем нам. Вот о таких людях и хочется рассказать. Ибо их одержимость – созидающая, одухотворяющая, обогащающая и облагораживающая всех и вся. Сами же носители этой созидающей одержимости – люди скромные, не крикливые, не показушно-выпячивающие себя из народной массы, не заявляющие о себе как о новом «пупе» Земли, подобно тому, как это делают представители шоу -и порно-бизнеса, все эти «звёзды» и «суперзвёзды», вытравившие напрочь из своего духовного арсенала такие понятия, как нравственность, порядочность, честь  и совесть.
Мне, человеку, пишущему эти строки, очень повезло – на моем жизненном пути люди, одержимые идеей творчества, идеей созидания, идеей свершения добра, несмотря на их ничтожно малый процент в общей массе народонаселения, всё же встретились. И были они не только одержимы творчеством, но ещё и чисты, и светлы, и духовно богаты. К тому же, не скупердяйничая и не восхищаясь собственной персоной от содеянного, благодатно делились духовным богатством с окружающими, в том числе и со мной.
Заканчивая своеобразное вступление к очеркам о людях, одержимых созиданием, хочется пожелать нам всем, чтобы вокруг нас было побольше их, одержимых жаждой созидания, жаждой творчества, жаждой справедливости и правды, людей с горящими сердцами и высокой духовностью! А бесноватых, одержимых жаждой наживы, нравственной убогости, становилось меньше. И мир станет добрее, светлее, ярче и чище.




ПЕВЕЦ «МУЗЫКИ В КАМНЕ»

 
Пилявский В.И. (7.07.1910-9.05.1984)

История Курского края – это, поистине, бездонный кладезь для черпания информации не только о событиях, некогда происходивших здесь, но и о людях, живших на Курщине. И не просто живших, а оставивших здесь свой след. Одни – как, например, Феодосий Печерский – в духовной жизни и литературе, другие – как курский князь Всеволод Святославич – в героических делах по защите Отечества, прославив всего лишь одной фразой все поколения курян на века вечные. Третьи отметились в области народного творчества, четвертые – в области культуры и искусств, в том числе архитектуры.
И пусть Курская земля не Москва и не Санкт-Петербург – признанные столицы российской культуры, – но и она славна людьми, много сделавшими в этом направлении. Одни из таких людей здесь родились и творили, другие – только родились и учились, а творить им выпало в других краях и весях, третьи – наоборот, родились где-то, но жили и занимались творчеством на Курской земле. Тем не менее, все они – наши земляки.
К когорте таких земляков принадлежит и Владимир Иванович Пилявский, один из известнейших специалистов в области архитектуры и искусствоведения, доктор архитектуры, профессор, заслуженный архитектор РСФСР. 
Как установили курские исследователи, в том числе Юрий Александрович Бугров – ученый, писатель, заслуженный работник культуры, основатель и президент Курского областного научного краеведческого общества – Владимир Иванович Пилявский родился 7/20 июля 1910 года в городе Курске.  Правда, у автора увесистого фолианта о курских художниках, скульпторах и архитекторах «Автографы в камне» М.Л. Теплицкого год рождения Пилявского определен как 1900, без месяца и числа.  Не исключено, что в тексте вкралась досадная опечатка. Поэтому заострять на этом внимание не станем. Тем более что в личном архиве Ю.А. Бугрова имеется личная карточка члена Союза архитекторов В.И. Пилявского, собственноручно им заполненная, из которой следует, что о родился 20 июля 1910 г., что женат и имеет двух взрослых детей, что образование у него высшее и он владеет французским языком, что член КПСС и член Правления ЛОСА, и т.д., вплоть до домашнего (ленинградского) адреса.
Кто были его родители, какое положение на социальной и культурной лестнице города они занимали, пока не установлено. Но к какому бы социальному слою тогдашнего общества они не принадлежали, они смогли дать сыну возможность получить такое первоначальное образование. Причем такое, которое позволило ему успешно поступить и в 1928 году окончить Курский промышленно-экономический техникум. Это установленный факт.
Ведя речь о школьном образовании той поры в целом, следует отметить, что уже в 1926 году в Курске имелось 10 школ первой ступени (начальное образование)  и 9 школ второй ступени, в которых обучалось около 6500 учеников. А вот в какой школе второй ступени (7 и 10 лет обучения) учился Владимир Пилявский, и где она находилась, к сожалению, пока остается загадкой. Как остается загадкой и нахождение Курского промышленно-экономического техникума. В работах курских исследователей проблемы среднего специального обучения промышленно-экономической направленности 20-х годов, со ссылкой на декрет Совнаркома от 29 января 1920 г. об учреждении Главного комитета профессионально-технического образования, говорится о 4-х профессионально технических школах: Путивльской, Борисовской, Курской механической и Суджанской электротехнической. А также о наличии в Курске профтехнической школы, учебных мастерских, электротехнической школы, Курского полеводческого техникума и Курский землеустроительный техникум, Курского экономического техникума. А вот Курский железнодорожный техникум образовался только в 1929 году. Поэтому, по прошествии стольких лет да еще с учетом динамичных изменений тех лет во всех сферах жизни, трудно судить, что подразумевалось под Курским промышленно-экономическим техникумом.
Из истории культурной жизни города Курска известно, что 19 февраля 1927 года в Курск приезжали известные поэты В.В. Маяковский и Н.Н. Асеев, курянин, которые 20 февраля выступали в клубе железнодорожников с докладами о литературе. Интересно, был ли учащийся техникума Пилявский Владимир на встрече с поэтами?..  Исходя из той жажды стремлений к знаниям, к культуре, которую испытывало послереволюционное поколение, особенно студенты и интеллигенция, надо полагать, что мог присутствовать.
Получив среднее специальное образование в 18 лет, другой бы успокоился. В Советском Союзе этого времени, несмотря на предпринимаемые правительством меры по искоренению безграмотности, малограмотных было еще предостаточно. При наличии же диплома об окончании промышленного техникума Владимир Иванович нашел бы себе работу по специальности. Тем более что в стране был завершен восстановительный процесс народного хозяйства, разрушенного Гражданской войной и интервенцией, и начиналась индустриализация. В связи с чем ощущалась острая нужда в специалистах. И Курск, в котором после восстановления разрушенного за годы революции и Гражданской войны народного хозяйства, тут исключением не был. Да, любой бы другой при наличии уже такого образования успокоился и честно приложил бы полученные знания на благо Отечества. Но только не Владимир Пилявский. Он, возможно, по совету родителей, а, возможно, и по собственной инициативе едет в Ленинград, чтобы поступить там в институт. И, как отмечают курские исследователи, сдает документы в Ленинградский горный институт (ЛГИ). Уверенно сдает вступительные экзамены (конкурс был побольше, чем нынче в МГИМО – 500 претендентов и всего лишь 17 мест). Но происходит казус: по ошибке членов приемной комиссии в приказе по министерству образования он зачисляется студентом Ленинградского института гражданских инженеров (ЛИГИ).
Оспаривать министерский приказ восемнадцатилетний курянин не стал, – возможно, понимал, что спорить – себе дороже, возможно, и не прочь был стать инженером гражданского строительства, – и приступил к занятиям.
Еще в школьные годы, если верить информации, почерпнутой из Интернета, В.И. Пилявский увлекался рисованием и черчением. А Ю.А. Бугров, как уже отмечалось выше, имевший длительную переписку как с самим В. Пилявским, так и с его родственниками (женой – Пилявской Галиной Алексеевной), к этому добавляет, что кроме увлечения рисованием и черчением подросток Пилявский, выпускал стенгазету «Пинцет». Можно предположить, что большинство текстов и рисунков, в том числе дружеских шаржей на друзей или едких карикатур на нерадивых учеников в этой стенгазете были выполнены рукой Владимира Пилявского. И в институте, надо полагать, эти навыки как нельзя лучше пригодились, в значительной мере облегчая процесс обучения.
Конец двадцатых годов, начало тридцатых…
В советской стране это годы первой пятилетки и коллективизации сельского хозяйства. Строительный бум. Рост рабочего класса. В высших учебных заведениях страны, особенно в Ленинграде – колыбели социалистической революции – жизнь бурлит. По-видимому, и курянин Пилявский находится в водовороте этой жизни, успевая и отлично учиться, и активно участвовать в общественных мероприятиях, в том числе и комсомольской работе. Иначе нельзя – враз вылетишь из института, как чуждый и враждебный социалистической Родине элемент. Впрочем, время необычайного энтузиазма в сочетании с идеологической подоплекой жить по-иному не позволяло. Можно было недоедать, недосыпать, но никак нельзя было уклониться от водоворота общественной жизни. Это сейчас значительная часть студенчества аморфна, далека от общественных и культурных событий не только страны и города, но и своего учебного заведения. Хорошо, если все их устремления направлены на учебу… да и то чаще – через русский «авось» и «как-нибудь». Не студенты – паразитирующие амебы. Потому-то из таких студентов и выходят специалисты, у которых здания, только что построенные, рушатся, а медицинские диагнозы больным часто не подтверждаются – и гибнут взрослые и дети…
В те же времена такого просто быть не могло.
После окончания института В.И. Пилявский в Курск не возвращается, а остается в Ленинграде и работает над проектированием промышленных объектов. Ведь досрочно закончена первая пятилетка и началась вторая, планы роста промышленности по которой еще масштабнее. И кому как не гражданским инженерам воплощать эти планы  в реальную жизнь?! Кому как не им проектировать и строить административные здания, производственные корпуса, общежития для рабочих?! И Владимир Пилявский, молодой инженер-строитель, начинающий архитектор, вместе с тысячами подобных себе молодых парней и девчат, приступает к воплощению этих планов.
В 1934 году, как следует из данных Интернета, по его проектам строились цеха предприятий в Уфе, Ташкенте, Перми и Белорецке. Правда, курские исследователи, пишут только про Уфу, Пермь и Белорецк, но разве этого мало?.. Ведь на создание одного единственного проекта требуется уйма времени. А тут несколько проектов в трех-четырех городах с различными физико-географическими, ландшафтными и климатическими условиями, что необходимо также иметь в виду. В переписке же с Ю.А. Бугровым В.И. Пилявский сообщает о проектировании им механо-сборочного цеха для Уфимского бумагоделательного завода, цеха Белорецкого сталепрокатного завода. А еще о проектах реконструкции Новобиржевого Гостиного двора зодчего Д. Кваренги. Все это – за 1934 год. Кроме того, за 1932 год он сообщает об авторском проектировании Дома отдыха для Хабаровска, а за 1937 год – о проектировании в соавторстве с М. Дудиным двух корпусов инфекционной больницы в Ташкенте и авторском проектировании школы и детского сада в Перми.
Говоря о проектных работах нашего земляка, необходимо также сказать и о том, что в 1934 году он в соавторстве с Я.К. Кетчером работает над проектами реконструкции корпуса Мраморного дворца. И это все – в довольно сжатый период времени с 1934 по 1937 годы, что не может не говорить о высокой трудоспособности, целеустремленности, ответственности и определенной талантливости нашего земляка.
Но как бы не был загружен Владимир Иванович, он находит время и для посещения театров и кинотеатров, музеев и библиотек. Возможно, стадионов – ведь в то время было поголовное увлечение спортом.  А то, сколько литературы им было прочитано не только по специальности, но и по смежным со специальностью областям творчества и знаний, говорят библиографические списки в его работах по искусствоведению. Впрочем, об этом несколько позже.
Несмотря на то, что В.А. Пилявский живет и трудится в Ленинграде, он не забывает и о своей малой родине – Курске. Здесь, на улице Даньшинской, ныне им. В.В. Овечкина, проживали его родители. Вот как об этом факте сообщает сам В.И. Пилявский в письме от 2 января 1982 года Ю.А. Бугрову: «Жили до института (1928 г.) на Даньшинской улице в д. № 8, на первом этаже. Ныне, кажется, это улица Овечкина?..  Семья занимала весь этаж, 4 или 5 комнат. Затем, когда я уехал в институт в 1928 г., семья жила на углу Херсонской (ул. Дзержинского – Н.П.) и улицы, напротив которой были Херсонские ворота (Воротная?) (ул. Павлуновского – Н.П.). Туда я приезжал к маме каждые каникулы до 1941 года». К сожалению, дом на бывшей Даньшенской, в котором до поездки на учебу в Ленинград жил В.И. Пилявский с родителями, настолько одряхлел, что уже не  подлежит эксплуатации.
Возможно, поездки в Курск к родным, «живые» встречи с городом детства и юности, неизбежное сравнение его с Ленинградом, натолкнули на мысль об участии в разработке генерального плана застройки Курска. Сама жизнь требовала этого. Если по переписи 1926 года (незадолго до отбытия Пилявского на учебу в Ленинград) население Курска составляло 98, 8 тысяч человек, то к рассматриваемому периоду времени оно приближалось к 120 тысячам. Претерпел значительные изменения и социальный срез населения: во-первых, небывалый рост рабочего класса, во-вторых, рост интеллигенции. В городе уже два института – педагогический и медицинский и десяток средних специальных учебных заведений. А еще выросшая сеть общеобразовательных и культурных учреждений, рост числа объектов здравоохранения и спорта. В совнаркомовских кабинетах уже зрели решения о строительстве в Курске гигантов химической промышленности (будущие заводы «Курскрезинотехника» и «Аккумулятор»), для строительства которых отводятся территории Засеймья, не входившие в черту города. Были перемены и в административно-организационном плане, когда Курск из губернского города превратился сначала в один из одиннадцати окружных центров Центрально-Черноземной области, объединявшей территории 6 современных областей (с 1928 по 1930 гг.), а с 1934 года – в областной центр Курской области. При этом и территория самой Курской области к 1938 году уже имела ряд существенных изменений.
В 1936 году Пилявский вместе с группой архитекторов сначала предложил схему распределения территорий генплана, а затем, в период с 1936 по 1938 годы, принял активное участие в разработке проектов данной схемы генплана Курска. Данный факт в жизни и творчестве В.И. Пилявского согласно отмечают Ю.А. Бугров, М.Л. Теплицкий и Е.В. Холодова – основные и главные исследователи жизнедеятельности нашего земляка. А М.Л. Теплицкий, кроме того, сообщает, что Пилявский вместе с Курским архитектором А.Г. Шуклиным принимает участие в разработке проекта планировки Красной площади Курска с постановкой здания Дома Советов. Здесь стоит сделать небольшое отступление от повествования и обратить внимание на то, что в указанный период времени в Курске архитектурное дело было поставлено на высокий уровень. Шла интенсивная застройка улицы Дзержинского (бывшей Херсонской) и прилегающих к ней улиц  Советской и Белинского (архитекторы М.В. Георгиевский и П.Ф. Платонов). На Красной площади возводилось административное здание (знаменитая «шестерка») архитектора П.И. Лазаренко.  А если говорить об архитектурной школе вообще, то из Энциклопедического словаря ЦЧО следует, что наиболее известными архитекторами той поры были архитектор-художник Попов-Шаман (Дом Советов в поселке Свобода), архитектор-инженер Дорохин (Дом Советов в г. Льгове), уже упоминаемый нами Георгиевский (жилые дома в Курске, банно-прачечный комбинат во Льгове), архитектор Ларионов (ряд жилых домов и депо в пос. Свобода), архитектор-художник Гринев (Курская ЦЭС), инженер Власов (Народный дом в Ямской Курска).
Необходимо также заметить, что сбыться планам  Владимира Ивановича и его единомышленников помешали бюрократические препоны и бесконечные ведомственные согласования. Возможно, их бы удалось преодолеть, но тут началась война с фашистской Германией. Так что первый генеральный план города Курска был разработан только после Великой Отечественной войны, в 1945 году и утвержден СНК РСФСР в 1946 году. Не исключено, что довоенные наработки Владимира Ивановича Пилявского и его товарищей, их методы и научные обоснования в какой-то мере нашли отражение в этом генплане. Однако вернемся к основной теме нашего очерка.
Как бы не был загружен Пилявский разработкой проектов, он не забывал и о том, что необходимо продолжать свое образование. И в 1937 году он поступает в аспирантуру Ленинградского инженерно-строительного института (ЛИСИ). Учась в аспирантуре, в 1938 году получает предложение заняться историей архитектуры и подготовить диссертацию. Владимир Иванович принимает это предложение и «с головой уходит» в новый для себя вид творческой деятельности. С этого времени, как отмечают исследователи, он «посвятил себя научной и педагогической деятельности в городе на Неве». И это обстоятельство, по-видимому, также сыграло некую роль по отдалению Пилявского от продолжения работ по разработки проектов планировки Красной площади Курска.
Годы учебы и интенсивной трудовой деятельности не замедлили сказаться на здоровье Владимира Ивановича – резко упало зрение. Поэтому с началом Великой Отечественной войны он не попадает на фронт, а устраивается в Адмиралтейство. Работая в Адмиралтействе, он вместе с другими ленинградцами, не эвакуировавшимися из города, испытывает  все «прелести» 900 дней блокады. Как пишет один из учеников Пилявского, доцент кафедры истории и теории архитектуры ЛИСИ С. Заварихин, о тех годах Владимир Иванович вспоминал и говорил «тяжело», с неохотой. Но вот советские войска разрывают кольцо блокады и гонят фашистов на Запад, к тому логову, откуда они вышли, чтобы там же их и добить. В.И. Пилявский вновь возвращается к научной и преподавательской деятельности в Ленинградском инженерно-строительном институте. И в победный 1945 год в Ленинграде и Москве издательством «Искусство» осуществлен выпуск книг курянина «Главное адмиралтейство в Ленинграде» и «Дворцовая площадь в Ленинграде». Казалось бы, что только-только закончились бои, что Ленинград, как и сотни других городов СССР, еще не очищен от руин, что страна напрягает силы для борьбы с японским милитаризмом, – и в это русло должны быть направлены все помыслы и устремления… А тут книги об архитектурных памятниках! Фантастика да и только… Однако этот факт говорит о многом. В том числе и о здравомыслии руководства страны, даже в столь непростое время думавшем об отечественной культуре, и о важности работ, написанных в тяжелейшее военное блокадное время, и, наконец, о талантливости автора этой работы.
В Курской областной научной библиотеке имени Н.Н. Асеева книга В.И. Пилявского «Главное адмиралтейство в Ленинграде», к счастью для курян, имеется. И желающие познакомиться с научным и литературным, да-да, и литературным (здесь нет оговорки) творчеством нашего земляка могут книгу прочесть. Если архитектуру иногда величают «музыкой, застывшей в камне», то Пилявский в своих работах смог рассказать об архитектурных памятниках и архитекторах не сухо и сжато, как того требуют методы научных трактатов, а в поэтическом ключе. Вот всего лишь две цитаты из книги «Главное адмиралтейство в Ленинграде», которые со всей яркостью говорят и о стиле, и о художественности языка изложения, и о других приемах художественного произведения.
«Позлащенный шпиль Адмиралтейства вонзается в синее июньское небо. Солнце на тысячи брызг рассыпается, ударившись о его грани», – это о безмятежной обстановке на территории Адмиралтейства  в преддверии войны. Или вот о снятии блокады: «Сумрак и гнет блокады остались позади. Все это стало историей. Наступил январь 1944 года. Отгремел салют над Невой, оповестивший миру ликование ленинградцев в связи со снятием блокады». Разве это не художественные формы и нормы?.. Художественные. Именно «вплетение» таких форм, включение художественных образов делает научные работы В.И. Пилявского легко читаемыми и воспринимаемыми, выделяет их из ряда других.
Как установили курские исследователи научной и творческой деятельности В.И. Пилявского, вторая половина сороковых и все пятидесятые годы посвящены им преподавательской работе в ЛИСИ, а также профессиональному росту. Он становится доктором архитектуры, профессором. За вклад в развитие архитектуры и искусствоведения отмечается правительственными наградами, ему присваивается высокое звание Заслуженного архитектора РСФСР. В это же время появляются и известные не только в СССР, но и мире работы «Архитектурные ансамбли Ленинграда», «Зодчий Росси»  (М.: - Л.: Государственное издательство архитектуры и градостроительства, 1951), «Петропавловская крепость», «Зимний дворец» в серии «Архитектурные памятники Ленинграда» (Л., 1960), «Стасов – архитектор»
Говоря о его творческом наследии, стоит отметить, что вслед за вышеуказанными книгами появляются и другие. Так в 1960 году в Лениграде в издательстве «Госстройиздат» выходит «Зимний дворец», объемом в 186 страниц. В 1963 году – «Зодчий Захаров» в соавторстве с Н.Я. Лейбошиц. В 1964 году одновременно в Ленинграде и Москве «Стройиздатом» выпускается книга «Рим» объемом в 104 страницы. Название книги само за себя говорит, о чем в ней речь. В 1968 году вновь в соавторстве с Н.Я. Лейбошиц в Ленинграде в «Стройиздате» им издается книга «Париж» (112 страниц). В 1970 году выходит в свет «Смольный», в 1971 году – «Архитектурный путеводитель по Ленинграду», в 1974 году – «Турку» в серии «Города-побратимы Ленинграда». В соавторстве с Н.Я. Горшковой в 1978 году он в издательстве ЛГУ выпускает работу «Русская архитектура XI – начала XX вв.».
Сам же В.И. в переписке с Ю.А. Бугровым сообщает, что им написано (в том числе и в соавторстве) свыше 300 научных работ и издано 36 книг. 
К сказанному можно добавить, что, к сожалению, не все книги нашего земляка имеются в курских библиотеках. Однако для тех, кто пожелает ближе познакомиться с творческим наследием В.И. Пилявского, стоит обратиться в областную библиотеку имени Н. Асеева и прочесть имеющиеся там книги «Зодчий Росси», «Петропавловская крепость», «Главное адмиралтейство в Ленинграде», «Джакомо Кваренги…» и некоторые другие.
Вершиной творчества нашего земляка, по мнению многих исследователей, стали его монументальные работы «Джакомо Кваренги: Архитектор. Художник», увидевшая свет в 1981 году в «Стройиздате» Ленинграда, и «История русской архитектуры» того же издательства, объемом в 511 страниц, написанная в соавторстве с другими исследователями (1984 г.).
Уже упоминаемый нами ученик В.И. Пилявского С. Заварихин по поводу появления в свет книги «Джакомо Кваренги…» пишет: «На днях увидела свет его книга о великом русском зодчем, итальянце по происхождению Д. Кваренги. После монографии об архитекторе В. Стасове, написанной по материалам докторской диссертации, это наиболее крупная и значительная по материалу работа Владимира Ивановича, потребовавшая от него более десяти лет напряженной работы».
Курские исследователи, отдавая дань всему творческому наследию земляка, также отмечают «прекрасную» ценность монографии «Джакомо Кваренги…», над которой В.И. Пилявский работал на протяжении многих лет. В процессе работы над ней он не только «перелопатил» сотни томов книг и архивов, но и неоднократно посещал Италию, в том числе и родину Кваренги – Бергамо, где, по определению С. Заварихина, «его принимали за своего».
Говоря о «Джакомо Кваренги…», нельзя не упомянуть и о том, что в ней В.И. Пилявский сообщает, как по проекту великого зодчего был построен комплекс зданий Курской ярмарки при монастырском поселке Коренная пустынь. «Если (работа) с иркутским гостиным двором остается проблематичным (сооружение не существует), – пишет Пилявский, – то руины кирпичных строений Курской ярмарки при монастырском поселке Коренная пустынь (ныне станция Свобода, в 30 км от Курска) существовали в начале ХХ века. Это была одна из самых больших ярмарок в России. Ее оборот за две недели торга иногда достигал 9 млн. рублей». Что же касается языка изложения, то и тут В.И. Пилявский верен себе: художественный стиль присутствует во всем. Для примера приведем буквально два предложения из 1-ой главы. «20 сентября 1744 г. у представителей двух итальянских семей Джакомо Антонио Кваренги и Марии Урсулы Рота родился второй сын, названный в честь отца тоже Джакомо Антонио. Это произошло в живописном маленьком селении Рота Фуори, расположенном среди мягких холмов верхней части долины Иманья, входящей в провинцию североитальянского города Бергамо». Чем не строки из романа о позднем средневековье?!
К сказанному следует добавить, что работы Пилявского очаровывают читателя не только своей «художественностью», но и той скрупулезностью изложения фактов, мельчайших подробностей, на которую был способен только он. А еще десятками и сотнями рисунков, планов, схем. Если читатель заглянет в список используемой автором литературы, то обнаружит широчайший диапазон ее по разным областям науки. Тут и мировая история, и истории России, и десятки работ по персоналиям, и сотни – по искусству. И, конечно же, исследования в области инженерного строительства и изобретательства, новых технологий, химии, физики, сплавов металлов, сопротивление материалов и т.д. и т.п. Говорится в них и о паритетах русских зодчих перед своими западными собратьями. Поэтому каждая фраза, написанная рукой Пилявского, – это сгусток ценнейшей информации не только в области архитектуры и искусствоведения, но и в других смежных с ними областях.
9 мая 1984 года, в день Победы, Владимира Ивановича Пилявского, земляка курян, не стало. Он похоронен в Ленинграде. Его престарелая овдовевшая супруга в последнем своем письме Ю.А. Бугрову от 15.10.1984 г. сообщила, что она сильно больна и переезжает жить к детям; что все материалы и документы, касающиеся жизни и творчества Владимира Ивановича отдала в Ленинградский архив литературы и искусства.
Чтобы не заканчивать очерк на грустной ноте, добавим несколько слов о внешности В.И. Пилявского и его характере. Как пишет С. Заварихин, он был невысокого роста, худощавый. Голос у него был негромкий. Но всех поражала и удивляла его энергия: «Он буквально не давал нам покоя».
Вот таким был наш земляк Владимир Иванович Пилявский, и пусть таким он останется в сердцах курян.










СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

Счастье есть благосостояние, соединенное с добродетелью
 Аристотель

Счастье не скрывается в чаще лесной, еще менее его можно найти у царей, его нет даже у мудреца: оно не составляет удела нашей короткой жизни. Нужно отказаться от него, но по крайней мере иногда можно обнимать его подобие
Вольтер

В редакции газеты «Городские известия» уже много лет на поприще журналистики, освещая спортивную жизнь края и страны, трудится Василий Гурьевич Воробьёв, который сам себя называет счастливым человеком. Он же даёт и пояснение своей счастливости – счастливой судьбы. Если вкратце, то оно выглядит так: уцелел в годы военного лихолетья и послевоенного деревенского голодного и холодного времени; несмотря на отсутствие отца и трудное семейное положение, получил высшее образование; пусть и не по специальности, но обрёл любимую работу, приносящую радость и удовольствие; вырастил и «поставил на крыло» прекрасных детей. И с особой гордостью к этому добавит то, что, будучи уже в солидном возрасте, когда многие думают о покое, смог не только написать, но и издать на собственные средства пять книг, рассказывающих как о Курском крае в целом, так и о его выдающихся людях.
Поясняя всё это, Василий Гурьевич не только источает лучезарную, наполненную добротой и лёгкой самоиронией улыбку из-под линз очков, но и как бы светится всем своим ликом. А потому складывается впечатление, что ещё миг – и вокруг его головы нимб засияет, словно на иконах у христианских святых. Впрочем, светлыми и по-человечески тёплыми являются не только улыбка и лицо Воробьёва, но и его произведения: «Обоянский самородок» – о первом курском олимпийце, велосипедисте Евгении Клевцове; «Зовёт меня дорога…» и «2-я Воробьёвка – милая родина моя…» – о послевоенном детстве деревенских ребят и самого автора; «Богатыри земли Курской» – о развитии спорта в соловьином крае и о лучших курских спортсменах. Даже по одним названиям его книг видно, что речь в них идёт о событиях, связанных с Курской землёй, уходящих корнями в эту землю, полную с древнейших времён как героических, так и трагических событий. Но о чём бы ни писал В. Г. Воробьёв, пусть даже о самых тяжёлых моментах в судьбах своих героев, его книги всегда наполнены внутренним светом и духовной добротой, жизнеутверждающим оптимизмом. Оно и понятно – написаны они счастливым человеком. А уж его лирические миниатюры, зарисовки родной природы – вообще поэзия в прозе. Лёгкая, воздушная, сама просящаяся на язык. А потому так и подмывает сказать ему: «Так держать, счастливый человек»!

















ВАЯТЕЛЬНИЦА
ДУХОВНОГО ПАМЯТНИКА

Творчество – это загадка, которую художник задает сам себе.
Е. Лец

Творчество – смысл жизни и тайна жизни.
С. Цвейг

 

В 1998 году, выйдя из издательства «Крона», увидел свет и появился на полках магазинов и библиотек объёмный и увесистый (почти 900 страниц) фолиант «Книга о Мастере». В 2007 году «дал о себе знать» второй (объёмом около 800 страниц) – «Мастер с нами». Оба фолианта, оба увесистых тома (просто книгами их из-за внушительных размеров и объёма помещённой там информации как-то неудобно называть) – о выдающемся советском, русском и, что особенно отрадно для курян, курском писателе – Евгении Ивановиче Носове (1925 -2002). Составление же их, их редактирование, сама идея создания и её претворение в жизнь принадлежат представительнице «слабого» и в то же время «прекрасного» пола – Евгении Дмитриевне Спасской, тогда заведующей литературным отделом Курского областного краеведческого музея, а ныне – научного сотрудника курского Литературного музея.
Даже трудно себе представить, как удалось этой хрупкой с виду, мягкой в манерах и голосе женщине не только провести огромный объём исследовательской работы, отыскав в различных фондах, архивах, частных коллекциях, книгах, журналах и газетах большие и малые статьи как самого Мастера, так и лиц, писавших в разное время о нём. Причем не просто отыскать, но и расположить в определённом порядке, снабдить по мере необходимости своими комментариями, цитатами, фотоснимками, рисунками. Ведь только тех, кто когда-то что-либо писал о Евгении Ивановиче – более сотни корреспондентов, а уж произведений эпистолярного жанра самого писателя и его адресатов – вообще сотни.  А потом, когда каждый фолиант был свёрстан – не раз прочесть его от корки до корки, редактируя и производя корректуру, ибо ей пришлось быть в одном лице и редактором, и корректором. Особенно при выпуске второго тома – «Мастер с нами».
При этом, учитывая супербюрократизацию властно-управленческих структур нашего общества, их косность, нерасторопность, финансовую ущербность, а очень часто холодное безразличие, нельзя забывать такое обстоятельство: мало выносить идею, провести соответствующую изыскательско-исследовательскую работу, составить том – надо ещё «пробить» десятки всевозможных структур, чтобы получить «добро» на издание и «найти» финансовые источники, частных спонсоров. Тут как всегда: вроде бы все на словах «горят» желанием помочь, а как до дела – так только руками разводят… К тому же и меценатство сейчас не в чести. Да мало того, ведь могут и «палки в колёса» по глупости своей, по капризу или же по зависти, непостижимой уму простого человека, вставлять… И приходится всё делать в одиночку, на собственный страх и риск, «путешествуя» в роли униженного просителя по различным «высоким» кабинетам и фешенебельным офисам местных нуворишей.
Поэтому появление двух томов о Мастере – это титанический труд. Труд, посильный только людям-подвижникам, одержимым любовью и созиданием, страстным, людям-пассионариям, отрешённым от себя «любимых», для которых не существует собственных «я» или «моё», а есть «надо» и «необходимо».
Вот таким подвижником и является Евгения Дмитриевна, милый и скромный до застенчивости представитель лучшей части советской и русской интеллигенции, создавший своими руками нерушимый на все последующие века памятник великому курянину.
Скульптор Владимир Иванович Бартенев увековечил память о Мастере в металле и камне – бронзе и граните, а Евгения Дмитриевна – в книжном слове, которое по своей крепости не уступит и металлу, а по способности отражения света духовности и истинности, так и превысит блеск бронзы. Не зря же наши далекие предки ввели в обиход понятие «злато слово».
Возможно, нам, современникам Евгении Дмитриевны, в силу быстротекучести нашей жизни, неустроенности быта, необходимости ежедневной борьбы за существование «под солнцем» и по иным причинам, ещё не дано в полной мере оценить её труд, так как, по словам великого русского поэта Сергея Есенина, «большое видится на расстоянии». Но будем надеяться, что потомки по достоинству его оценят и воздадут должное биографу Мастера, ибо сделанное ею – это самый настоящий подвиг, подвиг гражданственности и духовной зрелости во времена невиданного даже для России падения нравственности, разгула бездуховности и цинизма, во времена, названные льстецами пред «власть предержащими» демократией, а самим народом – «дерьмократией», что не только подмечено метко и остро, но и соответствует действительности.
К сказанному остается лишь добавить, что кроме этих двух томов-фолиантов о Мастере, Е.Д. Спасская явилась организатором издания и составителем пятитомника произведений Е.И. Носова, книги его рассказов «Костёр на ветру», редактором «Журавлиного клина», создателем альбомов с живописными работами, фотопейзажами, рисунками Мастера – «Краски родной земли» и «С натуры», а также сборников по итогам литературных чтений. А ещё её перу принадлежит книга очерков «Что для меня неповторимо…» – своеобразная летопись культурной, в том числе и литературной, жизни Курска и Курской области. И это должно быть близко и дорого каждому курянину, если он, курянин, конечно, не из семейства «Иванов, родства не помнящих», а из семейства тех, о которых сказано в бессмертном «Слове о полку Игореве».





















«СЫТИНЫ» НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Творить  - новую ли плоть или духовные ценности – значит вырваться на волю из плена своего тела, значит ринуться в ураган жизни, значит быть тем, кто есть.
Р. Роллан

Творчество, по своей сущности, требует безусловной свободы в выборе предметов не только от критиков, но и от самого художника.
В. Белинский

          

Вениамин Германович и Олег Вениаминович Саранских

Имя Сытина Ивана Дмитриевича (1851 – 1934) мало что скажет современному молодому человеку из поколения «пепси», хотя в конце Х1Х и в начале ХХ веков оно было известно каждому читающему гражданину Российской империи. Ибо Сытин, занимаясь издательским делом, печатал не только учебники, энциклопедии, научно-популярные издания и относительно дешёвые собрания сочинений классиков русской литературы, но и книги начинающих, мало кому известных авторов.  Благодаря его просветительской и подвижнической деятельности,  увидели свет  первые сборники произведений поэтов  «серебряного века» – В. Брюсова, К. Бальмонта, В. Иванова, Андрея Белого, А. Блока, а также поэтов и писателей более позднего периода – С. Городецкого, Н. Клюева, С. Есенина, П. Карпова и многих других авторов. Антон Павлович Чехов, говоря о просветительской и издательской деятельности И.Д. Сытина, писал: «Это настоящее народное дело! Пожалуй, это единственная в России издательская фирма, где русским духом пахнет и мужика-покупателя не толкают в шею».
Советская эпоха нашего Отечества издательское дело не только «прибрала»  к государственным рукам, но и взяла под жесткий контроль. А потому И.Д. Сытину (и ему подобным) в ней делать было нечего – и вымерли они, как мамонты, ушли в небытие. Но вот в начале 90-х годов ХХ века происходит очередная смена политической формации в стране, и под шумок о демократизации и приватизации прежние государственные издательства переходят в частные руки. А благодаря развитию технологии в области полиграфии, компьютеризации и оргтехники, появляются новые. Только что-то с такими подвижниками в Отечестве, каким был И.Д. Сытин, по-прежнему негусто…Впрочем, в нашем соловьином крае все-таки есть, и не один, а сразу двое. И о них следует рассказать читателю.
В городе Рыльске, известном ещё с середины Х11 века, раскинувшемся на холмах правого берега главной речной магистрали нашей области – Сейма, живут отец и сын Саранских, Вениамин Германович и Олег Вениаминович. Оба – люди не только творческие, любящие русскую словесность, пишущие стихи и прозаические произведения, но и неравнодушные к жизни, к событиям, происходящим в нашем Отечестве и за его пределами, к проблемам культуры, и главное – отменные организаторы.
Я не знаю, кому из них первому пришла в голову мысль заняться издательской деятельностью, чтобы ознакомить современного курского читателя не только со своими произведениями, но и с творчеством земляков-курян. Надо полагать, что Вениамину Германовичу, майору милиции в отставке, человеку с богатым жизненным и творческим опытом, неравнодушному к процессам, происходящим в стране и в обществе, болеющему душой за Отечество. Однако, вот уже 15 лет, благодаря их усилиям, издается литературно-художественный альманах «Междуречье» и более пяти лет – международный альманах «Славянские колокола».
Началось же всё ещё в приснопамятном 1995-м году, когда по всей России гремели криминальные войны, и бандитские разборки были ярким признаком ежедневной действительности новой России; когда юркие парни из бывших совпарторганов и директорского корпуса, быстренько поменявшие советско-социалистическую идеологию на рыночно-капиталистическую, словно сменившие старую одежку на новую, «перестроившись», прихватывали лакомые кусочки общенародного достояния; когда, по выражению нашего экс-президента и теперешнего премьер-министра В.В. Путина, «раздрабанивали» производство и экономику, чтобы вскорости всё бездарно, из-за своей некомпетентности и алчности, профукать; когда не только работникам частных или акционированных предприятий, но и так называемым бюджетникам по полгода не выплачивалась зарплата. Именно тогда, в ту пору «раздрая» в умах и делах, в то шалое время, в Рыльске впервые увидели свет сборники «Рыльское присемье», составленные Вениамином Саранских и отредактированные В.Н. Корнеевым – известным курским поэтом, членом Союза писателей России. Так появились люди, которые не «прихватывали» и не расхищали, а начали созидать, пытаясь своим творчеством и творчеством других курян «жечь сердца», говоря о мире добра, справедливости, о мире прекрасного. Позже тонюсенькие брошюрки карманного формата «Рыльского присемья» переросли в полновесные книжки-альманахи «Междуречье» и солидные издания «Славянских колоколов». И не просто переросли по формату и объёму напечатанного, но и качественно, выйдя из провинциального уровня на международный, став печатным органом народов братских стран – русских, украинцев, белорусов, разделенных, по прихоти их недальновидных лидеров, государственными границами.
В наше время немало тех, кто много кричит о дружбе и братстве, но мало таких, кто делает что-то реальное для этой дружбы и для этого братства. К этой малой части относятся и Саранских, предоставляя вместе со своими единомышленниками из Украины и Белоруссии (и там оказались родственные им души) за довольно умеренную плату страницы издаваемых ими альманахов поэтам и прозаикам – известным и не очень, признанным и только начинающим.
Казалось бы, когда официально существующие государственно-муниципальные издательства, в силу их остаточного финансирования властями, не справляются со своими обязанностями, такой инициативе надо радоваться, это надо приветствовать и всячески поощрять… и сказать спасибо новым «Сытиным»… Но не тут-то было – нашлись «блюстители и радетели чистоты языка и слова», а возможно, просто «начетчики» от литературы, которые стали пенять издателям и корить их (точнее, одного издателя – О.В. Саранских, так как Вениамин Германович, в силу своего возраста, по презентациям не разъезжает и назиданий не выслушивает) за то, что «незрело и необдуманно» предоставляют страницы альманахов всякой неоперившейся «мелюзге», засоряет их «слабыми» стихами и рассказами. Нет, чтобы проявить свои недюжинные способности в оживлении деятельности существующих официальных печатных органов, в активизации выпуска книг поэтов и писателей – так давай корить и брюзжать. Хорошо, что Олег Саранских, занимаясь издательской деятельностью, имея собственную концепцию на развитие  этого дела, не очень реагирует на критику «доброжелателей», «блюстителей» и «радетелей». То ли придерживается восточной мудрости: «собаки лают, а караван идёт», то ли дел, связанных непосредственно с любимым детищем – изданием альманахов (сбор корреспонденций, редактирование, составление, поиск спонсоров и типографий) – столько, что нет сил и времени на пустую полемику с оппонентами.
Каждому свое: одним – критиковать да брюзжать, другим – заниматься созиданием и подвижничеством, помогая начинающим увидеть плоды своих душевных терзаний на страницах альманахов. И кто знает – не находятся ли среди тех, чьи стихи, пусть ещё не очень совершенные, впервые были опубликованы доброжелательными издателями, будущие таланты?! И не станет ли публикация этих стихов или рассказов тем толчком, который раскроет творческий потенциал человека, взявшегося за перо?! А потому, уважаемые Вениамин Германович и Олег Вениаминович, большое вам спасибо от всей пишущей братии, стихи и прозу которой вы, несмотря на трудности и критику отдельных метров от литературы, продолжаете издавать из номера в номер!
Впрочем, в том, что Саранских (и не только Вениамин Германович и Олег Вениаминович, но и другие члены этой семьи) занимаются творческой и подвижнической деятельностью, по-видимому, просматривается перст Провидения. Ведь даже в их фамилии, если разложить её на составляющие, можно увидеть некоторую сакральную данность: слог «сар» – это древнейший корень многих слов, пришедший к нам из арийского, праславянского языка и обозначающий слово «царь». А сочетание звуков «ск» в суффиксе слов, по мнению некоторых современных лингвистов и филологов, в древнеславянском языке обозначало понятие «крепость» – отсюда Курск, Рыльск, Минск, Брянск или Псков-Плесков и т. д. Вот и выходит, что Саранских – это цари крепостей, в данном случае – крепостей слова, зданий поэзии и прозы. А уж если совсем вольно отнестись к «переводу», то они – цари-созидатели, то есть, по сути, люди государственного почина. Так кому же, как не им во времена смут и лихолетий заниматься этим важным делом – изданием литературных альманахов с произведениями русских, украинских и белорусских поэтов и писателей (да и других тоже)!
И как говорится, дай им Бог сил и терпения в этом благородном деле! Побольше почитателей и единомышленников и поменьше завистников!
Поведав о подвижнической деятельности отца и сына Саранских, нельзя не сказать хотя бы несколько слов о них самих.
Саранских Вениамин Германович родился 4 января 1935 года в селе Железное Пресновского района Северного Казахстана, но рос, по его собственному определению, «безотцовщиной», так как его отец – старший лейтенант Красной Армии Герман Семенович, летчик-интернационалист – погиб в 1936 году в небе над Мадридом. Но, взрослея без отца, на скользкий путь разгильдяйства и безответственности, ведущей к преступности, не встал – сказались родительские гены. Не только отец был офицером, но и дед Семен Иванович, подполковник русской армии, погибший во время Первой мировой войны при знаменитом Брусиловском прорыве.
В 1942 году, когда страна напрягала силы в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами, пошел в школу. Учась в Пресновской школе, пристрастился к чтению книг, особенно про войну. В «почете» были в основном повести, романы – проза. Впрочем, любил и стихи. А в старших классах уже пробовал сочинять сам.
После школы поступил в Красноярское речное училище. И, обучаясь в нем, в 1951 году, в шестнадцатилетнем возрасте, стал публиковаться в газетах «Речник Енисея» и «Красноярский комсомолец». Стихи Вениамина Германовича, наполненные не только лирикой, но и высоким патриотизмом, привлекли внимание как читателей, так и писателей края. Так юноша знакомится с Сергеем Сартаковым и Игнатием Рождественским, оказавшим большое влияние на развитие творческих способностей начинающего поэта. Они же помогли ему напечатать стихотворение в литературном альманахе «Енисей» и снабдили рекомендательным письмом к известному советскому писателю Симонову Константину Михайловичу.
В 1955 году, во время службы в Советской Армии, в подмосковном Реутово Вениамину Германовичу посчастливилось встретиться не только с Симоновым, но и с Сергеем Михалковым, и с Леонидом Соболевым, и с Григорием Поженяном. Маститые писатели, известные и в СССР, и за рубежом, благосклонно отнеслись к творчеству начинающего литератора. По большому счету это стало своеобразной путевкой в литературную жизнь страны. Рассказы и стихи Вениамина Саранских начали публиковать в армейских газетах «Боевая вахта», «Флаг Родины», «Тревога».
После демобилизации из армии в 1957 году, возвратился в Красноярск, где женился на Евгении Даниловне, ставшей ему «верным другом, хранителем и спутником жизни», и устроился рабочим на завод «Сибтяжмаш». Это был один из ведущих заводов в стране с огромным коллективом. Но честный, целеустремленный, напористый, трудолюбивый, с четкой жизненной позицией не затерялся в людском море. И вскоре был избран секретарем комитета комсомола. В наше время к комсомолу относятся с пренебрежением, мол, малозначащий в общественной жизни придаток партии. Но в те годы роль комсомола в жизни молодого поколения страны, особенно в трудовых коллективах, была велика. К тому же в комсомоле шла шлифовка личности. Не потому ли Вениамин Германович всегда с теплом и гордостью отзывался о деятельности комсомола. И никогда не стеснялся своей комсомольской юности.
При «Сибтяжмаше» существовала заводская газета-малотиражка с немудреным названием «Заводская правда» – обычная практика советских времен. Кстати, в Курске при крупных заводах (РТИ, «Аккумулятор», КЗТЗ, «Волокно», «Прибор», «Маяк» и других) также существовали малотиражки. Но пришли времена рыночной экономики – и не стало ни газет при предприятиях, ни самих предприятий… Однако вернемся к Вениамину Германовичу.
Трудясь в комсомоле, на общественных началах принял участие в работе редколлегии газеты. Причем – с огоньком. И вскоре возглавил литературное объединение, образовавшееся при редакции газеты. Как вспоминает сам Вениамин Германович, в литобъединение входило до двадцати местных заводских парней и девчат, увлекающихся художественным словом.
Пишу эти строки и ловлю себя на мысли, что эта литературная деятельность Вениамина Саранских весьма схожа с подобной деятельностью другого курского литератора – Бугрова Юрия Александровича. Бугров также руководил литературным объединением «Спектр» при многотиражке «Звезда» завода «Прибор». Да, было время…
В августе 1958 года у Вениамина Германовича родился сын Олег – наследник и продолжатель творческой династии Саранских. Но это радостное обстоятельство не помешало  ему поступить  на заочное обучение в ВЮЗИ – Всесоюзный юридический заочный институт. А в 1959 году студент второго курса института Вениамин Саранских по путевке Красноярского крайкома комсомола идет на службу в милицию. Что ж – обыкновенная практика и реальность тех дней…
Очередной крутой зигзаг в судьбе Вениамина Германовича произошел в 1961 году, когда он с семьей из Красноярска переехал в Курскую область – издержки милицейской службы. Все, как у военных: служи там, куда пошлют и не ропщи на тяготы жизни… Сначала работал в Фатежском РОМ (районном отделе милиции), затем – в Рыльском. Служил честно. На тяготы службы не роптал, хотя милицейская жизнь – не сахар; тут рабочий день не нормирован, и в сутках может быть не только двадцать четыре часа, но и все сорок восемь, а то и больше… Да и те – в мороз, в метель или под дождиком… Впрочем, милицейская работа – не только тяготы да неврозы, но и кладезь всевозможных сюжетов для поэта и прозаика. Потому в часы досуга писал стихи, рассказы, очерки. Печатался в рыльской районке «За изобилие» и в областных – «Молодая гвардия» и «Курская правда».
В древнем, но звенящем молодостью (в городе в ту пору было не менее 5 техникумов и училищ – следовательно, молодежи – не счесть), уютном, благоухающем цветами и садами Рыльске познакомился с Алехиным Василием Семеновичем – будущем писателе. Вот как он сам пишет об этом: «Человек пишущий стремится к общению с себе подобными, так и нашел я в рыльской «районке» друга и единомышленника в лице Василия Семеновича Алехина, бывшего фронтовика, покалеченного войной. Мы дружили много лет, помогая друг другу, собирая вокруг себя тех, кто хотел заниматься литературным творчеством».
Хоть и приходится отступить от основной канвы повествования о Вениамине Германовиче, но не могу не сказать, что среди «тех, кто хотел заниматься литературным творчеством» в начале семидесятых годов оказался и я. Оказался по протекции моего однокашника по Рыльскому педагогическому училищу Шеховцова Вадима Михайловича. Он учился в педучилище на курс старше и первым проторившего тропку в литобъединение «Рыльские зори». Случилось это, если не изменяет память, в 1972 году.
Собирались раз в месяц. Как правило – в здании редакции газеты. Иногда – в небольшом городском кафе. В кафе взрослые литераторы – Алехин Василий Семенович, Саранских Вениамин Германович и Саницкий Михаил Ефимович – «позволяли» себе по рюмке вина, ну а мы – «зеленая поросль» – только сок или ситро. По очереди, не стесняясь посетителей, читали стихи, рассказы. И тут же довольно бурно обсуждали прочитанное.
Председательствовал обычно Василий Семенович, пользующийся вне всяких сомнений авторитетом не только у нас, зеленых, но и среди взрослых литераторов. К нему прислушивались, ему внимали, ибо знали, что у него в рукописях не одна книга прозы и стихов. Искренне ждали, когда будут напечатаны.
В дни, когда Василий Семенович либо был сильно занят, либо болел, занятия проводил Вениамин Германович. Помнится, был весьма строг в оценке наших опусов. Впрочем, это были не мелкие придирки, а дельные советы и наставления.
Меньше всех доставалось критических оплеух от него Наде Жуковой, стихи которой были лиричнее и «добротнее». Чувствовались большие поэтические задатки. И недаром. Уже в 1993 году она издала авторский сборник стихов «Березовая горница России», а в 1998 году была принята в Союз российских писателей. (С 2008 года – член Союза писателей России).
Таковы вкратце мои вспоминания о «тех», кто чаще других (незапомнившихся мне) посещал литобъединение в начале семидесятых, и о самом Вениамине Германовиче. Но к этому стоит добавить еще одну ремарку: мое знакомство с Вениамином Германовичем состоялось несколько раньше – в январе 1971 года. Мне исполнилось 16 лет, и в спортивно-актовом зале педучилища, в торжественной обстановке, под звуки духового оркестра, я (в сообществе еще 7-9 студентов училища) получил из руки Вениамина Саранских свой первый паспорт.
Саранских тогда был начальником паспортного стола Рыльского РОМ и имел звание капитана милиции. Запомнился строевой выправкой, серьезным отношением к исполняемым обязанностям – каждому из нас сказал напутственные слова, и искристостью глаз. И как я теперь знаю, эту искристость глаз – сочетание ума, юмора, легкой иронии, сочувствия и многого другого светлого и доброго – он пронес через всю свою жизнь. А тогда Вениамину Германовичу было тридцать шесть лет, и он, согласно нашим паспортным данным, был старше меня ровно на двадцать лет. Ибо датой рождения у нас значится одно число – 4 января. Вот таковы обстоятельства моего знакомства с поэтом и прозаиком Вениамином Германовичем Саранских.
Милицейская служба, по личному опыту знаю, времени на досуг, отдых и общение с семьей почти не оставляет. Разве что – отпуск. Но и тот могут прервать и отозвать на службу. Однако Вениамин Германович увлечение юности не забывал – и стихи писал, и прозу. О природе, об истории. Рыльск и на то и на другое богат несказанно. Чего стоит только Гора Ивана Рыльского? А сейм? А засеймские пойменные луга, убегающие в такие дали, что и глазом не окинуть, где их зыбкая синь сливается с синью небес? А люди? Одна только личность Григория Ивановича Шелихова чего стоит… Думай, не думай, пиши, не пиши – все равно мало будет. А еще из-за приподнятой шторы веков на вас взирают лики рыльских и северских князей. Взять хотя бы Василия Шемячича. Личность легендарная. Да и более поздние времена серой пустошью не были – дали своих героев и в годы революции, и в годы Великой Отечественной войны.
Вот и писал, и печатал в «районке» и областных газетах. Но чувствовал – этого мало. Требовался простор. Однако в воронежском «Подъеме», не говоря уже о столичных журналах, было не пробиться – очередь на пять лет вперед. На что Алехин Василий Семенович – фигура, весьма известная в литературных кругах, да и человек заслуженный: ветеран, инвалид – но и того мурыжили обещаниями из года в год. (Только в конце семидесятых удалось издать в Воронеже первые книги стихов – «Баллада о бессмертии» в 1977 году и «Синие птицы» в 1979). Потому и мечталось о литературном просторе как для себя, так и для других литераторов.
Чтобы лучше знать теорию литературы, усовершенствовать собственные навыки стихосложения, в 1987 году, будучи уволенным из органов милиции на пенсион по выслуге лет, поступил на Высшие литературные курсы, которые успешно окончил в 1989. Обучение на этих курсах, кроме теоретических знаний, дало и широкий круг знакомств, а также выявило, что трудности в издании – повсеместная болезнь. Поэтому думы об издании коллективного сборника поэзии стали все чаще и чаще. Только в условиях советской плановой системы, где все прописано до запятой, а главное – забюрокрачено до предела,  организовать новое издание – задача неподъемная, мало осуществимая. Приходилось биться как Дон Кихоту с ветряными мельницами…
Конец восьмидесятых, начало девяностых… В стране великий раздрай. Из динамиков радио, с экранов телеыизоров, да и просто с трибун, в том числе местных, такой словесный понос о либеральных ценностях, демократии, рыночной экономике, личной свободе, что можно захлебнуться. Многие коммунисты-лидеры перекрасились в либералов и демократов. И уже без тени смущения оплевывают то, что вчера восхваляли с пеной у рта. Такая вот катавасия, такая вот вакханалия… А закончилось все это известно чем – преступными антигосударственными действиями совсем не святой, а демонически черной троицы (Ельцин, Кравчук, Шушкевич) 7 декабря 1991 года в Беловежской пуще и распадом СССР. Великая трагедия нашего народа и нашего государства!.. И наступила смута, великая смута. Подобная тем, что были в России в начале семнадцатого и в начале двадцатого веков.
В это непростое время Вениамин Германович остался верен себе и своим идеалам. Своих убеждений не поменял – в этом целостность его характера и натуры. Где мог и как мог, художественным словом боролся с «прелестями» рыночной жизни и возродившейся социальной несправедливости. Белое называл белым, а черное – черным. За это стал нелюбим во властных кабинетах района и области. Зато мечту свою о создании поэтического сборника осуществил. Вот как об этом он пишет сам: «Я мечтал о коллективной книге поэзии и, наконец, в 1994 году вышла первая книга альманаха «Рыльское Присеймье».
Ныне первый выпуск этого альманаха – редкость величайшая. Возможно, только у авторов, чьи произведения там были напечатаны, его найти. Да в Курской областной научной библиотеке имени Николая Асеева. У автора этого очерка имеется только третий выпуск, изданный в Рыльске в 1995 году. Редактировал этот выпуск курский поэт Вадим Корнеев, а составителем, естественно был Вениамин Саранских. В этом альманахе на ста страничках стихи и рассказы рыльских литераторов - Вениамина и Олега Саранских, Надежды Жуковой, Александра Богданова, Юрия Бровкина, Николая Форостиного, Николая Чалых и других. Многие из этих авторов позже станут профессиональными писателями. А Николай Чалых и Николай Форостиной потрудятся пером в области краеведения и истории, что мне, пишущему на исторические темы, особенно трогательно и дорого.
Пройдет немного лет, и малостраничный альманах «Рыльское Присеймье» стараниями Вениамина Германовича и его сына Олега Вениаминовича «вызреет» в международный литературный альманах «Междуречье». А несколько позже опять же неустанными стараниями Вениамина Германовича Саранских, Олега Саранских и их соратников по перу родится и будет здравствовать доныне солидный, более чем четырехсотстраничный, международный альманах «Славянские колокола». Впрочем, об этом говорилось выше. 
13 января 2012 года, к моему глубочайшему сожалению, ветерана МВД, поэта, публициста и издателя, члена Союза российских писателей с 1998 года, Саранских Вениамина Германовича не стало. Вечная ему память! Но дело, начатое им, слава Всевышнему, находится в крепких и умелых руках его сына Олега, а потому будет продолжаться и дальше. А еще нам остались книги стихов и прозы, написанные и изданные им после 1994 года, среди которых наибольшую известность получили «Найти и не сдаваться», «Россия, родина моя», «Здесь весел лютик озорной», «Здравствуй, море моё!», «Иди и возвращайся» и «Такая уж она жизнь…». Всего, по данным Юрия Александровича Бугрова, им издано более двадцати авторских книг. (Сам Вениамин Германович говорил о тридцати).
Теперь несколько строк об Олеге Вениаминовиче Саранских. Как уже отмечалось, он родился в Красноярске в 1958 году (25 августа). В 1961 году, после переезда родителей в Курскую область, оказался в Рыльске. При достижении положенного возраста пошел в школу. Повезло: с первого по десятый класс учился в школе № 1 имени Григория Ивановича Шелихова, имеющей прекрасную историю и традиции. (Кстати, в этой школе учителем начальных классов работала супруга Василия Семеновича Алехина, у которой автор очерка проходил профессиональную стажировку в 1973 году).
Из истории школы известно, что она была учреждена 1 сентября 1881 года в качестве четырехклассной мужской прогимназии. А с 1882 году располагается в здании, принадлежащем семье Шелиховых. Среди выпускников школы много замечательных людей – ученых, историков, художников, военачальников. В свое время здесь учился Домбровский Владимир Алексеевич (1882-1952) – участник Цусимского сражения во время Русско-японской войны 1904-1905 годов, участник первой мировой войны и красный флотоводец во время Гражданской войны. А еще – литератор, ученый и жертва сталинских репрессий конца тридцатых годов.
Учась в старших классах, Олег Вениаминович стал писать стихи. Как говорит сам, «скорее всего, под влиянием отца». Впрочем, как бы там ни было, но в 1975 году, в год окончания школьного обучения, в районной газете «За изобилие» появилась его первая подборка стихов. После этого «дебюта» его стихи в «районке» стали публиковаться довольно часто.
В середине семидесятых в Рыльске было несколько престижных учебных заведений, дававших среднее специальное образование. Это и медицинское училище, и педагогическое училище, и совхоз-техникум, и РАУС ГА – Рыльское авиационное училище служб гражданской авиации. Словом, выбор имелся. Олег Вениаминович поступил в РАУС ГА и успешно закончил его в 1978 году.
РАУС ГА – это полувоенное закрытое учреждение казарменного типа проживания его студентов, темно-синяя униформа, строгий распорядок дня. Выход в город – только по увольнительной. И не имеет значения: местный ты или нет. Но когда питомцы этого училища, в парадной форме со сверкающими золотом пуговицами, по-строевому подтянутые, появлялись на улицах и площадях города, то все девушки, словно мотыльки на огонь, летели к ним.
Несмотря на довольно жесткий режим обучения, курсант Саранских находил время и для стихов. Тут, как говорится, если заболел, то заболел – ни один командир, даже старшина роты, отпускающий «наряды вне очереди» направо и налево, не вылечит…
После окончания училища Олег Вениаминович, согласно действовавшему тогда государственному распределению молодых специалистов, попал в Селехардский авиаотряд. Обжившись, стал публиковаться в газетах «Красный Север» и «Тюменская правда». Познакомился как с литсотрудникми газет, так и с местными литераторами.
В 1983 году с супругой и только что родившейся дочерью возвратился в Рыльск. По совету отца поступил на службу в милицию. Однако «милицейские будни» не пришлись по сердцу, поэтом вскоре уволился. И, как пишет сам, «расстался без сожаления».
Потом были разные работы, дающие «хлеб насущный», рыльское литобъединение и стихи, стихи, стихи…
С 1994 года активное участие в составлении и издании альманахов. А с 2003 года – редактирование международного альманаха «Славянские колокола». Впрочем, за этими весьма важными делами не забывал об издании и собственных авторских сборников и книг. Вышло не менее двух десятков, среди которых «И все о вас…» (Курск, 1999), «Избранное» (Курск, 1999),  «Васильковое поле» (Курск, 2005), «Сказки Рыльска» и другие.
Издательская и редакторская деятельность свела с десятками писателей и сотнями литераторов России, Украины, Белоруссии. И как итог – с 1998 года членство в Союзе российских писателей, а с 2008 года – в Союзе писателей России.
Со времен Василия Семеновича Алехина литературное сообщество в Рыльске – одно из дружных и активных в Курской области. Его члены печатаются в местной газете, в коллективных сборниках, издают авторские книги. И такая традиция поддерживается там в настоящее время в том числе стараниями Олега Вениаминовича.
В 2011 году решением Правления КРО СПР при поддержке рыльских писателей и литераторов учреждены литературные премия имени В.С. Алехина и Г.И. Шелихова. И в настоящее время уже имеются первые лауреаты этих премий.






















ЧУДО ДЕТСКОГО ПРАЗДНИКА

Способности, как и мускулы, растут при тренировке.
В. Обручев

Способности и нужда идут рука об руку.
Пифагор

 

В сентябре 2006 года курским издательским центром «ЮМЭКС» с «благословения» экспертно-издательского совета МУ «Научно-методический центр города Курска» издана книжка местного поэта Вадима Михайловича Шеховцова «Чудо детского праздника». В книжке стихи для детей.
Объем книжки небольшой, немногим более ста страниц. Но открываешь первую страницу – и словно оказываешься в своем далеком и уже давно позабытом детстве. Такая доброта, такая щедрость красок и знаний, такая сказочность и легкость слога веет на тебя, что вольно или невольно возникают сравнения с «волшебными мирами» Корнея Чуковского, Агнии Барто, Самуила Маршака, Сергея Михалкова и других известных советских детских писателей.
Взять, например, «Азбуку для маленьких», в которой читаем:
«А – Айва, апельсин, абрикос, ананас
Глядят аппетитно с картинки на вас.
Б – Баран барабанит в большой барабан –
Стать музыкантом мечтает баран».
И так далее до последней буквы нашего алфавита. Занимательно, легко, весело.
Или вот «Математические этюды» о цифрах и их значении:
«Нолик грустный, нолик плачет:
Ничего-то он не значит.
– Ноль, не плачь! По виду все ж
На баранку ты похож,
Что полезно съесть на ужин.
Значит, всем ты будешь нужен!»

А веселые путаницы о повадках зверушек, а шуточные загадки с названиями месяцев и времен года?!! Чудесно! Чудесно! Чудесно!
Или же взять стихотворные переложения русских народных сказок, где очарование фольклора не только не лишилась своих сочных красок, но и обрела поэтический шарм, тонкий юмор, добрую ироничность?!
«Значит, дело было так:
Жил на свете дед-чудак,
В огороде он ходил,
Взял и репку посадил»
Вот так напевно и динамично до удалой русской плясовой – того и гляди, ноги сами пойдут выделывать коленца – начинается известная сказка про репку. И этому задорному ритму ничем не уступает «поэтическое соло» главной героини сказки «Курочка Ряба»:
«… Труд мой главный, ко-ко-ко,
Сделать очень нелегко…
Я готовилась неделю
И дышу уж еле-еле,
Но снесу яйцо я – чудо!
Или курицей не буду!
Ко-ко-ко, ко-ко-ко,
Это дело нелегко!»

Разве это не прелесть?.. Прелесть! Еще какая прелесть!
В таком же ключе написаны переложения «Колобка», «Царевны-лягушки», «Маши и медведя», «Каши из топора» и других.
Возможно, какой-нибудь начетчик от литературы скажет: «Подумаешь! Всего лишь переложения… Собственной идеи-то и нет. Так каждый сумеет». 
«Попробуйте, господин хороший», – ответим мы ему, даже не приводя  пример  блистательных переложений гениального «Слова о полку Игореве» Н.А. Заболоцким, В.А. Жуковским, А.Н. Майковым и В.И. Стеллецким. Этих авторов, будем надеяться, не упрекают в интерпретации «Слова», а благодарят за возможность знакомства с мировым шедевром в новом ракурсе, в новом свете, в новом видении… Или, все-таки, упрекают?..
Сочинять стихи – труд сам по себе тяжкий, а сочинять их для детей – тяжек на порядок! Однако Вадим Шеховцом с этим справился блестяще. Подкупают его искрометность и мелодичность слога, бесконечная внутренняя доброта и, конечно же, юмор, юмор, юмор. А еще неиссякаемая праздничность и театральность.
Впрочем, все эти качества поэзии Шеховцова присущи не только стихам, предназначенным для детей, но и всем его поэтическому творчеству. Будь то лирические, лирико-эпические, историко-социальные произведения.
Вот очарование осеннего дня из стихотворения «Под музыку дождя», где и дождь не помеха, а радость, коснулось нас тихо, трепетно, со светлой грустинкой:
«Осенней музыкой дождя
Парк очарован городской.
Дождь, шаловливый, как дитя,
Во флейту дует день-деньской.
И нотки-капли по листве –
Цветной, узорчатой – скользят…»

И хотя сам Шеховцов говорит, что лирическое описание природы – не его «конек», природу, в том числе природу родного Курского края, он «вспоминает» часто. Особенно в контексте с описанием личности человека – излюбленной темы автора.
Так в стихотворении «Мой Курск» читаем:
«Северские земли… Предки наши тут
Возвели селенья там, где берег крут
Тускари и Сейма, Рати и Свапы,
Чутко степи внемля и нахмурив лбы…»
Или вот из посвящения учителю-воину А.С. Амоскину:
«Он тишину лесов любил,
Лугов широкое раздолье,
Глядеть готов часами был
На колосящееся поле».
А строки «Истории государства Российского» пронизаны не только знанием и добротным изложением исторического материала, глубокой философией, но и болью, и тревогой за страну.
«О Родине с любовью и тревогой
Пишу…» – проходит рефреном по всему стихотворению. Особенно на крутых переломах истории Отечества. Но и тут, нет-нет, да прозвучит ирония, сжимая строку до частушечного ритма:
«По России ходят слухи:
– Есть достойнейший мужик.
Молод. Зрел. Он в новом духе
Быстро действовать привык.
Михаил, зовут, Сергеич!
…Так в историю вошел,
Как Иванушка-царевич,
«Перестройщик» Горбачев».

У многих писателей и поэтов есть произведения на те или иные исторические сюжеты. Оно и понятно: почва благодатная. Но не многие поэты «отважились» преподнести всю отечественную историю в стихотворной форме. Шеховцов отважился, и, на мой взгляд, в этом преуспел. По крайней мере, основные моменты передал не только близко к научному обоснованию, но и красочно, и образно, и сочно, и живо. Причем в собственном видении, со своим авторским отношением.
О творчестве Вадима Шеховцова можно говорить долго. Оно широко и разнообразно, многопланово и многогранно.
Здесь и рубаи:
«Неверно, что богатый не творец…
Наживы ради трудится купец,
Творит он состоянье днем и ночью.
А правда в том – он честен иль подлец»;
и философия двух строк:
«Осень блистает в глазах у любимой смиренно.
Жаль только, красок весны никогда в них не будет»;
и строка в одно дыхание:
«Не наклоняйся низко. Оседлают!»
Занимательно! Изящно! Талантливо!
И, вообще, Вадим Михайлович Шеховцов талантлив не только в поэзии, но и музыке, и в вокале. В студенческие годы играл в оркестре на кларнете, аккордеоне, баяне. С армейской поры пусть и на любительском уровне, но занимается пением. Причем его баритону позавидовали бы и профессиональные певцы. Говорят, это досталось Вадиму Михайловичу по наследству от родителей-педагогов. По-видимому, это так. С генетикой не поспоришь. Только многие ли сохранили наследственное богатство?.. А он не только сохранил, но и приумножил.
Впрочем, Шеховцов умеет не только умножать духовное богатство, но и делиться им. Делиться со всеми, кто испытывает в том нужду, кто этого жаждет. Делиться песнями, стихами, своими знаниями и навыками, добротой, дружбой, наконец. Делиться щедро и бескорыстно. Только поделиться златом не может, – как и все люди такого плана в родном Отечестве, не имеет злата. Вместо драгоценного металла у них золото слов. А это такой товар, который обогащает лишь духовно. И только тех, кто такому обогащению стремится.
Так пусть же «не оскудеет рука дающего» и не иссякнет поток тех, кто жаждет духовного обогащения! И пусть творчество В.М. Шеховцова еще долго-долго будет надежным спасательным кругом в море нравственного уродства, пошлости, лицемерия и бездушия современного общества.  Общества, где нажива, нажива любой ценой, поставлена в ранг высшей добродетели, где ложь и криминал празднуют бал, где бездуховность и безнравственность задают тон со страниц газет и экранов телевизоров.
Так держать, Вадим Шеховцов! Пусть тебе сопутствует удача! И пусть ее незримые, но ощутимые потоки, словно океанские ветры, наполняют паруса твоего литературного корабля, и пусть бежит этот корабль без устали по волнам творчества и вдохновения.
Так держать, Вадим Шеховцов!

Р.S.  Этот очерк был написан в 2007 году, когда через много лет после окончания Рыльского педагогического училища, мы вновь встретились, и он подарил мне выше названную книгу. Но вот прошло еще семь лет, и Вадим Михайлович Шеховцов с честью держит марку лучших курских литераторов и писателей.
В 2008 году в издательстве «ЮМЭКС» вышла его книга поэтических произведений «О Родине с любовью и тревогой». В ней и история страны с древнейших времен до наших дней, и цикл стихотворений о Великой Отечественной войне, в котором ярко и нестандартно отражен героизм курян, и цикл стихотворений о городе Курске, и стихи-раздумья о современном бытии. Есть в книге и авторские посвящения своим землякам, написанные в присущем только Шеховцову философском и эмоционально-ироничном ключе.
В 2010 году увидела свет очередная книга стихов Вадима Михайловича «Поэтической тропкой Хайяма». Само название говорит о многогранном философском наполнении произведений автора.
Продолжая сотрудничество с издательством «ЮМЭКС», в 2011 году Шеховцов выпускает книгу поэтических произведений со знаковым названием «Как с музыкой сливаются слова». В ней автор поместил стихи, которые либо уже легли на музыку и исполняются самодеятельными и профессиональными певцами, либо близки к этому. Прекрасно! Шеховцову удалась его задумка совместить музыку и поэзию.
2013 год хоть и содержит в себе число «13», не очень-то обожаемое в народе, но для Вадима Михайловича он оказался удачным: читатели познакомились с его новой книгой стихов «Заветный ларчик». Вновь удивительно чистые, добрые, познавательно-поучительные поэтические произведения для детей во главе угла. Без преувеличения – чудесная книга! И тут же не менее чудесная книга стихов под названием «Слава наша – Курская дуга». Понятно: о героических страницах нашего народа во время Великой отечественной войны и непосредственно на «Огненной дуге» – коренном переломе во всей военной кампании, после которой фашисты уже не оправились и терпели поражение за поражением до нашей Великой Победы. Понятно: в честь семидесятилетия победы на Курской дуге, нелегкой победы. А потому в сборнике наряду со стихотворениями о героизме советского народа, в том числе и курян, и стихотворения о мемориальных комплексах на братских могилах. Их немало на курской земле и в самом Курске.
Здесь звон колокольный плывет над Никитской,
Над Школьной и над Хуторской.
На Мемориале читаем мы списки
Людей, здесь обредших покой.
 
Новый,1914 год, который едва начался, Шеховцов к радости читателей отметил выходом очередной книги (Курск, Издательском доме «Славянка») с поэмой о князе Александре Невском. Она так и называется «Слово о походах Александра Невского». Как видим, само название символично и говорит о многом. Произведение не только высокохудожественно, но и патриотично, что весьма ценно в наше разнузданное время отрицания всего и всех. История Отечества не перестает волновать автора. А он – своим творчеством читающую и думающую общественность.
В шатре магистр был найден мертвым.
Что – знатность?.. Титулы – к чему?..
Что может славным быть, почетным?
Хвала стратегии уму
Того, кто войско возглавляя,
Его к победам приводил.
Нет, Русь, тебе конца и края,
Есть честь сынам, кто наградил
Тебя любовью и заботой.
Лишь в этом высшее есть что-то.
 
В заключение пара слов о самом авторе. Родился в 1954 году в Кореневском районе в семье учителей. Окончил Рыльское педучилище и Курский пединститут. Женат. До выхода на пенсию работал в школе. Имеет звание «Почетный работник общего образования РФ». Лауреат педагогической премии «Признание» (1997 г.) и литературной премии имени К. Воробьева (2013 г.). Член Курского союза литераторов с 2010 года.
В настоящее время он – один из редакторов литературного альманаха «Курские перекрестки» – печатного органа курского городского отделения Курского союза литераторов (КГО КСЛ). И активный участник авторского коллектива этого альманаха, в котором печатает свои новые произведения.
Так держать, Вадим, и впредь! 


МИР АЛЛЫ ПЕХЛЕЦКОЙ

Мыслящая голова никогда не скучает.
П. Буаст

Мыслить – значит испытывать желание создавать мир.
А. Камю

 

Мы все живем в огромном, бесконечном мире. При этом каждый из нас – это тоже мир. Или огромный и бесконечный. Или же мирок. Мизерный и завистливый. Это, смотря по тому, какой мир каждый индивид хочет построить, в каком мире мечтает жить. Отсюда – индивидуальный мир может блистать золотом, шуршать шинами «крутых тачек», сверкать белизной частных яхт и воздушных лайнеров, горделиво выпячиваться счетами в банках – и при этом быть холодным и пустым. Или же – наполняться только шелестом страниц книг, а не стодолларовых купюр – и быть светлым, теплым, сердечным, духовно богатым.
Мир Аллы Федоровны Пехлецкой, даже с выходом ее на пенсию, даже с прекращением преподавательской деятельности в ВУЗах Курска, не замкнулся на семье и в четырех стенах квартиры. Дети и внуки выросли, и ее активная общественная позиция не только не свернулась в нулевую точку, не только не схлопнулась, как окошко монитора компьютера, но и дала развитие творчеству. Музы, некогда дремавшие в ее мире, проснулись, стряхнули сонное оцепенение – и вот мы уже свидетели поэтических строк, выплеснувшихся из-под пера Аллы Федоровны.
Жизнь, как река, куда-то вдаль стремится –
То полноводье – ширь, то мелкий плёс,
То чистая, прозрачная водица,
А то сплошной рассол из горьких слёз…
Она не только частый гость в литературной студии при Курском региональном отделении Союза писателей России и школе-судии стиха при областной научной библиотеке имени Н. Асеева, но и активный участник всех поэтических мероприятий, проводимых под эгидой этих организаций. Мало того, она не ждет, как некоторые, у «моря погоды» –  на свои скудные сбережения, «отщипливаемые» по крохе от крохотной же пенсии, в 2005 году издает сборник стихов «Река жизни». Теплое предисловие к сборнику написал известный курский поэт Вадим Корнеев. Значит, есть в них что-то такое, что затронуло душу профессионала, несмотря на то, что курские члены Союза писателей очень скупы на положительные отзывы.
В следующие четыре года увидели свет еще два сборника Аллы Федоровны: «Росчерк» и «Россыпь, или особый почерк».  Стихи, стихи, стихи. Разные. О разном. Но все наполнены теплом души, бесконечной добротой, философией, а иногда и юмором. От них веет светом, даже если они и с мотивами грусти. Не каждому дано дышать и изливаться на страницах светлой грустью. Это – прерогатива людей чистых и светлых.
Аллу Федоровну не обошли стороной жизненные вихри и невзгоды. Все было: и беды, и потери… Но она не из тех, кто зацикливается на своих личных проблемах, кто, словно улитка, прячется от большого внешнего мира в раковину собственного.
Когда возникла идея издания литературного альманаха собственными силами курских литераторов, Алла Федоровна не только активно поддержала эту идею, но  и по собственному почину стала редактором на общественных началах. А это труд, немалый труд, который не каждому по плечу.
Но даже и это, на мой взгляд, не самое главное. Главное – это то, что Алла Федоровна не довольствуется собственными достижениями. Она открыта для всех, кто нуждается в помощи. Творческой, житийно-бытовой, любой иной. Обратишься – и отредактирует стихотворение, рассказ, повесть. Обратишься – и получишь подсказку, разъяснение, уточнение. И все без назидательных ноток, без язвительных замечаний, без уничижительных намеков, на которые так «богаты» иные редакторы.
В девяностые годы прошлого века под напором антирусских и антисоветских сил было «немодно» не то чтобы быть патриотом страны, но и говорить на темы патриотизма. Только Аллу Федоровну это не пугало, не останавливало. Она как была патриотом большой и малой Родины, так таковой и оставалась и остается. Отсюда такая любовь к стране, выплескивающаяся в стихах, отсюда и боль из-за псевдодемократических вывертов, приведших к падению нравственности в России, к росту бездуховности и криминала, к расширению метастаз коррупции во властных структурах.
И слово может быть занозой колкой,
Но не по мне расшаркиваться в лести.
Слывёт Россия ныне барахолкой –
Всё продаётся: от детей до чести.
Но Алла Федоровна верит и заставляет верить нас, что придет время, и Россия стряхнет с себя всю наносную шелуху, всю грязь, навязанную невесть кем, точнее, известно кем и какими силами зла, и вновь заблистает славой.
Убеждена: ещё увидит мир –
Расправится Россия ввысь и вширь…
Коль стебельку крушить асфальт по силе,
Я думаю, – по силе и России!
Вот таков мир Пехлецкой Аллы Федоровны, красивой женщины, прекрасного поэта и патриота.
И дай нам, Бог, побольше таких миров!
Несмотря на то, что в литературу Алла Федоровна пришла довольно поздно, будучи на пенсии, но ее поэтический потенциал оказался столь мощным, что к настоящему времени только в издательстве «Славянка» выпущено три сборника стихов. В том числе в 2012 году увидела свет книга «Разноцветье любви» объемом 184 страницы, а в следующем – 224-страничная книга «Русское раздолье» с абсолютно новыми стихами.
Обе книги пользуются спросом у читателей.
С 2010 года, еще до создания Курского городского отделения Курского союза литераторов (КГО КСЛ), силами курских литераторов стал издаваться литературный альманах «Курские перекрестки». И Алла Федоровна в его издании приняла самое непосредственное участие. Она была не только одним из инициаторов его издания, не только самым активным автором, но и постоянным редактором на общественных началах.
Труд редактора весьма не прост – попробуй угодить щепетильным авторам, редактируя их произведения. Но поэтический авторитет Аллы Федоровны позволял справляться с этой работой также блестяще, как и с сочинением ее собственных стихотворений.
Кроме того испытала себя в качестве составителя выпуска альманаха за номером 14, что так же дело непростое и ответственное. Не каждый литератор берется за это. А она взялась, и у нее получилось
Тиражи книг Аллы Пехлецой, как и тиражи книг всех курских литераторов, невелики. Например, спонсорских денег на издание книги «Русское раздолье» хватило только на 200 экземпляров. Но ее книги столь популярны у читателей, что «разлетаются» в одно мгновение и становятся библиографической редкостью. Не каждому даже маститому писателю в этом везет. А вот Алле Федоровне в этом сопутствует удача.

































ДВЕ КНИГИ, ДВЕ ПОВЕСТИ

В конце 2008 г. в одной из телепередач, рассказывающих о событиях в нашем Курском крае, прошла информация, что, благодаря деятельности областного комитета по культуре, в течение прошедшего года в области различными издательствами, в том числе и ВУЗовскими, было издано более 500 книг всех жанров и направлений. Цифра, конечно, радует. Но вот роль комитета по культуре в данном процессе, на мой взгляд, явно преувеличена, так как в последние годы многие авторы свои книги (особенно, когда это лишь проба пера) издают на собственные средства и собственными силами. При этом никакой помощи от данного комитета, как, впрочем, и от иных родственных ему административно-распорядительных структур, не ищут и не получают. Да если бы и искали, то вряд ли бы получили. К сожалению, так уж устроено наше общество, что официальные структуры живут по своим законам и планам, а люди – по своим, и их пути за всю жизнь могут никогда не пересечься, словно происходит все в параллельных мирах. И при этом нельзя сказать, что в официозе ничего не делается. Делается, и очень много делается. Только всех и всего официозу не охватить и не объять, дай Бог, чтобы хоть местных «корифеев» от искусства, науки и политики не обойти вниманием, даже если и желание на то имеется. А если такого желания нет, а еще нет и финансовых возможностей?..
Я не знаю, вошли ли в тот перечень две книги, две повести, изданные авторами в 2008 г. и прочитанные мною в январе 2009 года. Это лирическая повесть Василия Гурьевича Воробьёва о первой любви «Зовет меня дорога…», названная автором «маленькой повестушкой», и повесть Виктора Васильевича Крюкова о средневековом Курске «Княжий воин», написанная в стиле «фэнтези», точнее, в стиле «исторического фэнтези». Но это не важно. Важно то, что они увидели свет и, как мне верится, обретут своего читателя; важно то, что и одна, и другая, как говорится, легли мне на сердце, затронули душу.
Казалось бы, что может объединять два этих произведения, написанных в столь разных жанрах, если не считать того, что оба автора трудятся в одном учреждении – в редакции газеты «Курские известия». Оказывается – многое. Во-первых, в одной и другой повестях авторы, ведя основную сюжетную линию, повествующую о перипетиях в жизни главных героев, рассказывают о нашем крае: В. Воробьев о Коренной и Воробьёвке с их окрестностями середины 50-х годов прошлого века, а В. Крюков о древнем Курске и его окрестностях середины 80-х годов 12 века. Во-вторых, знание материала и умение его передачи читателю не только в ярких красках и эмоциях, но и в тончайших деталях жизни и быта населения рассматриваемого периода, картин природы и ландшафта, в умении использования в «нужных местах» местного фольклора или собственносочиненного фольклороподобного материала. В-третьих, это любовь к родному краю и желание поделиться не только своими знаниями и впечатлениями о «соловьиной сторонушке», но и этой любовью с читателями. В-четвёртых, временными рамками сюжетного действия повестей – около двух лет. В-пятых, главными героями книг являются молодые люди, подростки. Впрочем, при желании можно найти и другие схожие признаки.
Я не литературный критик, я – всего лишь читатель и человек, желающий как можно больше узнать об истории нашей малой родины – Курского края, а также сам пытающийся что-то написать в этом плане, поэтому я не стану «витийствовать» о художественных достоинствах данных произведений, которых, на мой взгляд, достаточно. Я лишь отмечу эмоциональную, историко-познавательную и общественно-нравственную стороны, которые мне близки и понятны.
Творчество В. Воробьёва (и рассматриваемая повесть «Зовёт меня дорога…», и рассказ «Обоянский самородок» о первом курском олимпийце Евгении Клевцове) подкупает своей искренностью. Автор не является приверженцем соцреализма, но то, как преподносится им картина сельской жизни советской послевоенной деревни, говорит не только о глубоком знании быта и жизни этого обижаемого во все времена социального слоя – крестьянства, но и в правдивом и достоверном их изложении. Читая повесть, невольно сравниваешь жизнь собственных родителей, а также и свой опыт с жизнью героев повести и непроизвольно отмечаешь: «Точно! Как точно… И тут верно… Правильно… – мама рассказывала… Мама ребенком познала ужасы войны и последующее сиротство: у неё отец, мой дед Константин, погиб на войне». И это вызывает как сопереживание с героями книги, так и чувство благодарности автору, сумевшему тронуть определённые струны души, «зазвучавшие» в унисон с повестью. Но вместе с этим В. Воробьев даже самые грустные, самые тревожные моменты в жизни героя книги описал светло, с юмором, с ироническим подшучиванием им над самим собой. А потому, на мой взгляд, светлой, даже солнечной – недаром же автор устами своего героя называет солнце «Ваша Светлость» – выглядит трогательная и неразделённая любовь второворобьёвского паренька Владимира, вокруг которой и построен реалистический сюжет повести.
Повесть В. Крюкова «Княжий воин» хоть и написана в стиле «фэнтези», как уже отмечалось выше, но она, опять же на мой взгляд, вполне справедливо претендует на статус исторического произведения. А использование автором приёма хронотелепартации – фантастического перемещения героя из нашего времени в конец далёкого 12 века – всего лишь способ, художественный приём, чтобы поведать историю средневекового Курска и его обитателей. Это всего лишь орудие в руках автора, позволяющее ему без лишней околесицы объяснять те или иные события и явления, имевшие место в далёком прошлом, с точки зрения нашего времени. Это всего лишь механизм, позволяющий накладывать «кальку» прошлого на современность или же наоборот, в том числе в ландшафтах местности, в топонимике, а также в поступках и действиях героев повести. Историческая же фактура, на мой взгляд, представлена автором очень полно, объёмно, ярко и детализирована до мелочей. Так подробно о средневековом Курске, по-видимому, не писалось со времён Ю.А. Александрова-Липкинга и его «Далёкого прошлого соловьиного края». А уж о жизни и быте средневековых курян, причём в таких подробностях и «житейских мелочах», точно никем не излагалось как в художественно-публицистической, так и в научной литературе. Хотя тема конца 12 века, связанное с неудачным походом северских князей на половцев и отображённое в бессмертном произведении «Слово о полку Игореве», как отечественными писателями в целом, так и курскими, в частности, не раз поднималась. Вспомним хотя бы очерки курского писателя и педагога И.З. Баскевича.
Повесть «насыщена» редкоупотребляемыми словами, словами-архаизмами из древнеславянского языка и обихода, типа «бронь», «опричь», «гридень», «срезень» и тому подобными. Но инородными они в тексте не выглядят, наоборот, придают своеобразную пикантность и сочность повествования. Используемые же автором различные «сказания», «басни или побасенки», «были и небылицы», им же сочинённые и вложенные в уста героев книги, не только колоритны и чудесны, не только служат лирическими отступлениями от основной каймы повествования, но, на мой взгляд, являются вполне оконченными самостоятельными литературными произведениями. Не знаю, как другие, но я, читая такие места в повести, не раз «подлавливал» себя на том, что непроизвольно шепчу слова «прекрасно!» и «чудесно!» и называю незнакомого мне до той поры автора «молодцом».
Исторический период времени средневековой Курщины, изложенный В. Крюковым в повести, лично мне очень близок, так как и я, грешным делом, пытался о нём написать, поставив «во главу угла» образы курских князей: Святослава Олеговича и его сыновей – Святославичей: Олега, Игоря и Всеволода. Поэтому читал «Княжий воин» не только с интересом, но и как бы в сравнении с тем, о чём писал сам. Очень занимательно, когда обнаруживается что-то схожее, но и различия только усиливают картину восприятия нашего далёкого прошлого, расширяют знания о нём.
Заканчивая своеобразный читательский отзыв об этих двух книгах и двух повестях, я не думаю, что он «увидит свет» в СМИ, живущим по своим канонам. Ведь тут нет ни сенсаций, ни «жареных» фактов. Просто хочется сделать приятное авторам, пишущим не на абстрактные темы или о «героях современности» – олигархах, бандитах, проститутках или же деятелях шоу-бизнеса, а об истории нашего соловьиного края, возможно, морально поддержать их. Сказать им, что их кропотливый труд, их поиски и творческие мучения не пропали даром, а находят отклик у их современников. Кроме того, почему-то верится, что и другие поколения прочтут эти книги с интересом. Ведь, ведя разговор о нашем прошлом, мы не только прогнозируем наше будущее, но и в определённой мере планируем его. И хочется, чтобы наше будущее во всех его проявлениях было прекрасным, чтобы оно избавилось от негатива настоящего: убогой нравственности, откровенного и ничем не прикрытого цинизма, неуемной алчности, оромантизированного бандитизма и вообще криминала, все разрастающейся проституции телом и душой, а также от много другого, чем «богата» наша современность. И тут такие книги, как «Зовёт меня дорога…» и «Княжий воин» – не только «светлый луч в тёмном царстве», но и своеобразное лекарство.






ПОБОЛЬШЕ БЫ ТАКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

 
Крюков В.В.

Литературные традиции Курского края уходят вглубь веков, если не к моменту зарождения русской государственности, то, по крайней мере, к временам принятия христианства. Куряне по праву считаю своим первым писателем святого игумена Киево-Печерского монастыря Феодосия Печерского, проживавшего в Курске в первой половине XI века. И хотя преподобный на нашей земле письменных трудов не создал, но именно здесь он научился грамоте, возлюбил православную веру и встал на путь духовного подвижничества.
Исследовательская деятельность и труды курского ученого, краеведа и писателя Юрия Александровича Бугрова, в том числе его книга «Литературные хроники Курского края», позволили нам познакомиться с сотнями и сотнями, если не тысячами литераторов и писателей, так или иначе имевших отношение к Курщине. Конечно, далеко не все они известны широкому кругу читателей, да и в своем творчестве не одинаковы и равнозначны. Среди них есть и литературные флагманы, как, например, Евгений Иванович Носов – признанный всеми Мастер, так и те, кто только однажды одним-двумя произведениями мелькнул на курском литературном небосклоне, да и канул в Лету навсегда.
Так уж сложилось, что до последнего времени большинство курских литераторов, как больших, так и не очень, будь то поэты или прозаики, в своих произведениях весьма осторожно обращались  к истории края. Если оставить за скобками научные трактаты и работы, а говорить только о художественных произведениях, то и десятка авторов не назовешь. А среди тех, кто писал исторические романы и повести – и того меньше. Правда, среди этого меньшинства такие замечательные писатели как Владислав Львович Марков (1832-1905) и Юрий Александрович Липкинг (Александров) (1904-1983). Первый является автором двух исторических романов: «Курские порубежники» и «Лихолетье», рассказывающих о событиях XVI-XVII веков.   Второй – автор исторической повести «Кудеяров стан» и исторических романов «Сварожье племя» и «В горниле», повествующих о жителях нашего края в первой половине  IX века.
Потому появление исторических повестей «Княжий воин» (Курск, 2008) и «Лучник» (Курск, 2013) известного курского журналиста Виктора Васильевича Крюкова стали знаковыми событиями в литературной жизни края. О «Княжьем воине» уже говорилось в очерке «Две книги, две повести», следовательно, повторяться не стоит, лишь напомним читателям, что речь в этой повести идет о второй половине XII века. В том числе и о событиях, связанных с походом северского князя Игоря Святославича и его «братии» на половцев в апреле-мае 1185 года. Поговорим же о «Лучнике».
События, описываемые в повести, происходят в начале XVII века. Сразу же по окончании Великой Смуты. Время неспокойное, опасное: то татарские чамбулы проторенными сакмами да щляхами идут в набег через земли Курщины, то отряды поляков и украинских разбойных казаков поживы ищут. На пересечении дорог и интересов оказалась Курская земля. Весьма непросто ей в этой ситуации, каждому находнику да налетчику надо сделать укорот. Причем такой, чтобы десятилетиями помнился. Не только в сыновьях, но и во внуках отзывался…
Главный герой повести четырнадцатилетний сирота-подросток Ванька, после гибели отца-кузнеца, направляется в Курск. И уже с первых страниц книги становится центром необычных приключений, разворачивающихся на историческом фоне средневековой Курщины. Вместе с вымышленными героями, такими как Ванька, кузнец Никишка, бедовый Гринька-Косолап, настоятель мужского Можедомского монастыря отец Аввакум, курянки Даша и Настя, в повесть введены и реальные исторические лица. Это воевода Иван Васильевич Волынский (?-1629), потомок героя Куликовской битвы Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. Это полковник Запорожской Сечи Мартын Пушкарь. Это казачий сотник Сунбул Тимофеевич Анофриев, не раз выходивший победителем в жесточайших сшибках с ногайскими и крымскими татарами . Это первые дворяне Курского края Кондрат Шумаков и Иван Анненков, также прославившиеся своими победами над врагом. Есть и другие…
С авторской любовью преподносится читателю и такой герой повествования как средневековый Курск. Здесь и подробное описание детинца – главной цитадели города, и яркие картины посада с наметившимися слободками, и броские зарисовки городских ворот, церквей и монастырей. Прекрасно подан и социальный срез городского и слободского населения Курска, от боярских детей и служивого люда «по отечеству» и «по прибору» до бобылей и нищих можедомов (бродяг, бомжей).
Повесть написана хорошим художественным языком, насыщена редкоупотребляемыми пословицами и поговоркам из народного фольклора.  Например: «Мелок брод, да воды полон рот», «Близ границы не строй светлицы», «Отвага и мед пьет и кандалы трет», «Не скор Господь, да меток». Немало в повести и прибауток и старинных казачьих песен, в том числе имеющих курские мотивы. Образы герой прописаны ярко и динамично. Друг на друга не похожи. Каждый имеет свои индивидуальные, весьма запоминающиеся черты, впрочем, в определенной степени присущие их социальному статусу. Образы героев раскрываются не только в описании их внешности и характеров, но и в динамике действий, поступков, поведений в экстремальных ситуациях, в отношениях друг с другом. Текст читается, как говорится, на одном дыхании.
Но главное достоинство повести – это все-таки художественный пересказ исторических событий, имевших место в исследуемый период времени. Оно и познавательно и поучительно. К тому же вольно или невольно, но формирует у молодого читателя чувства патриотизма, гордости за наших предков-курян, вызывает чувства любви к родному краю и Отечеству. А это в наше нигилистическое время много стоит…
Мы можем по всякому относиться к самому автору «Лучника». Говорят, что личность Крюкова – совсем не сахар: и нелицеприятен, и ершист, и самолюбив, и несговорчив, и неуживчив. Возможно, оно и так… Но его историческая повесть чудесна. Побольше бы таких произведений, так умно рассказывающих об истории Курска, Курского края и нашего Отечества.















ЛИТЕРАТУРНЫЙ БЕНЕФИС
ДМИТРИЯ ЖУКОВА

В 2013 году в Курске (в Издательском доме «Славянка») вышла книга курчатовского литератора Дмитрия Митрофановича Жукова «Первая роль». Это повесть для юношества о земляке курян, особенно суджанцев, и великом деятеле отечественной культуры Михаиле Семеновиче Щепкине, точнее Мише Щепкине. Ведь речь идет о детстве этого замечательного человека.
Повесть «Первая роль» не первое произведение и даже не первая книга, вышедшие из-под пера Жукова. Примерно с год назад Издательским домом «Славянка» на суд читателей была представлена книга рассказов и повестей этого автора «От печали до радости…». Вполне добротная книга с хорошими художественными произведениями на бытовые и исторические темы. Однако речь пойдет именно о новой книге, над которой потрудились и автор, имеющий непосредственное отношение к полиграфии, и редакционно-дизайнерский коллектив издательств «Славянка». Книга отпечатана на бумаге хорошего качества, удобным для чтения шрифтом, снабжена высококачественными фотографиями и рисунками. Словом, эстетическая часть книги выполнена безукоризненно. Впрочем, и внутреннее содержание ее отменно, интересно, содержательно и востребовано временем собирать камни. А не только их разбрасывать.
Повесть «Первая роль» не только о первой роли Миши Щепкина, сыгранной им в двенадцать лет на самодельных подмостках Суджанского училища, но и об исторической эпохе, и о нравах различных социальных слоев того общества, и о граде Судже – одном из самых важных и постоянных героях того времени. А еще повесть – о природе края, его традициях и обычаях.
Автору удалось не только живо и динамично описать происходящие события, не только раскрыть и показать образы главных героев, но и передать все это сочным, живым, хорошо выверенным литературным языком. Текст читается, как говорят в таких случаях, на одном дыхании. И не просто читается, но еще и смакуется. Ведь он густо нафарширован почти фольклорными оборотами специфической местной речи, круто замешанной на украинском и русском говоре. К тому же – уместно вставленными в уста героев. Примером может быть образец речи учителя Никиты Михайловича или для краткости Михалыча: «Адже я казав тоби, собачий сын, щоб ты читав по точкам». Это, когда Михалыч «вразумлял» Щепкина Мишу линейкой по руке. В уста Михалыча вставлена и следующая звеняще-щипящая фраза, которую необходимо привести в совокупности со словами автора.
«От тоби точка! – отпустил он в голову непокорного ученика изрядную тукманку (тукманка – слово-то какое!). – Неверишь? Мабудь поверишь! А колы ще будешь пытаты, то я такого задам жареху… От тоби точка! – хакнул учитель, вывещая всю свою накопившуюся злость».
Как уже отмечалось, с особой трогательностью и бережливостью к историческим корням и традиционному укладу представлена автором Суджа и ее природа, где проходило становление отрока на путь актерства. В весьма ярких и живых красках преподнесены читателям городской базар, где рта не разевай и ухо держи востро, а то вмиг облапошат. Чудесно изображены и переданы читателю праздничные гулянья на Масленицу, в том числе кульминационный момент гуляний – молодецкая потеха – кулачный бой. Это, так сказать, будни простых горожан.
Однако Жукову как нельзя лучше удались и образы представителей тогдашней элиты, и социально-бытовой фон их жизни. Причем как в провинциальном городе, так и в столице. Каждый герой, едва мелькнувший на страницах повести, не просто проходящая фигура, но отдельный образ со своими портретными и психологическими характеристиками. Они – цветные стеклышки огромного калейдоскопа российской жизни начала 19-го века. Но, сливаясь вместе по воле автора, представляют красочный узор отдельных эпизодов этой жизни.
Многосюжетность повествования нисколько не нарушает единство построения произведения и его временного пространства. И на этом многоплановом фоне постоянно остается весьма заметной фигурой образ главного героя, описанный автором тщательно, с любовью и нежностью, с многими деталями в характере и мелочами в «костюме». Это придает особенный колорит произведению.
О Михаиле Щепкине написаны десятки, если не сотни книг научного, публицистического и художественного плана. Писали о нем в разные времена и курские авторы. Но книга Дмитрия Жукова, на мой взгляд, не только не «затеряется» среди этого множества, она займет достойное положение и будет востребована не одним поколением.
Добротное и благожелательное предисловие к книге написано известным курским писателем и профессиональным актером Николаем Ивановичем Шадриным. Оно, как дорогая рамка к полотну картины. Но своим золотистым блеском нисколько картину не затмевает, а только лишний раз подчеркивает ее ценность.
Словом, повесть автору удалась. Удался его литературный бенефис. Очень удался! И, надо полагать, книга «Первая роль» найдет не только своего читателя, но и горячие отклики.    










А ВСЕ-ТАКИ СЛОВО ПЕРВИЧНО…

Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти все готово.
Всего прочнее на земле – печаль.
И долговечней – царственное слово
А. Ахматова

 

Осенью 2010 года председатель правления КРО СПР Николай Иванович Гребнев, поддержанный небольшим кругом единомышленников, все-таки создал Курский союз литераторов,  сокращенно КСЛ. Правда, перед этим ему пришлось пройти через тернии бюрократических преград и препон, преодолеть агрессивный напор бизнесструктур и части писательского сообщества города. Да по иному и быть не могло: новому всегда приходится в жарких схватках завоевывать место под солнцем. Впрочем, речь не об этом. Речь о том, что с образованием Курского союза литераторов, с возникновением его отделений в городах и весях Курской области, начались встречи и знакомства пишущей братии. Не будь союза – не было бы и встреч литераторов, до сего момента «варившихся в собственном соку». А нет встреч, так и нет знакомства с творчеством коллег. Диалектика жизни.
Но союз случился – и круг знакомств, по крайней мере, лично моих расширился значительно. И не только в городе Курске, но и во всей области
Уже в начале 2011 года на одном из собраний курского городского отделения КСЛ приняла участие в качестве гостя из поселка Глушково литератор Валентина Ткачева. Она привлекла внимание не только броской, даже эффектной внешностью весьма красивой современной женщины – что есть, то есть! – но и своей активной жизненной позицией. Если некоторые городские литераторы предпочитали больше слушать других, чем выступать самим, то гостья так и «рвалась в бой» со своими замечаниями, предложениями, инициативами.
Позже она предоставила для издания в литературном альманахе «Курские перекрестки» свои стихи. В связи с тем, что составлением очередного выпуска альманаха приходилось заниматься мне, то хочешь, не хочешь, а читай всю поступающую корреспонденцию. Дошла очередь и до стихов Ткачевой, которые планировалось поместить в рубрику «Гостевая страничка». Прочел одно, другое, третье… 
Я, конечно, не такой знаток поэзии и теории стихосложения, как, например, Юрий Петрович Першин, Вадим Николаевич Корнеев, Юрий Николаевич Асмолов, Анатолий Григорьевич Афанасьев или Борис Леонидович Останков, но обратил внимание, что в данном случае при наличии глубокого идейного наполнения содержания эмоции автора, его душевный порыв доминируют над техникой. Но как говорит довольно часто Борис Останков, автор вправе нарушать классические каноны. Иначе прогресса в поэтике не достичь. В итоге несколько стихотворений Ткачевой все-таки оказались на страницах альманаха.
Вскоре в Глушковском районе стараниями Гребнева и членов правления КРО СПР не только было образовано и стало функционировать отделение КСЛ под руководством Валентины Ивановны Ткачевой, но и появился их собственный литературный альманах «Родник». В нем наряду с произведениями других авторов, имели место и произведения Ткачевой. При этом техническая составляющая стихотворений, на мой взгляд, значительно «подтянулась». Сказывались как работа автора «над собой» в плане профессионального роста и бережного отношения к поэтическому слову, так и дружеская опека со стороны замечательного поэта Юрия Петровича Першина и тонкого прозаика, а также талантливого организатора Николая Ивановича Гребнева.
И чем наше знакомство шло дольше, тем Валентина Ивановна удивляла все больше и больше. Оказалось, что она пишет не только стихи, но и прозу.
Первое прозаическое произведение, с которым удалось познакомиться, появилось в начале 2013 года. Тогда Издательским домом «Славянка» была дана дорога в жизнь ее книге «Гошка, рыбка!».  И хотя тираж книги, в связи с непростым рыночным состоянием экономики и культуры в стране, был не столь велик, но о ней тут же заговорили в литературных кругах Курска и Курской области.
Повесть об аисте по кличке Гошка, его необыкновенных приключениях и приключениях людей, в том числе и автора, принявших живое участие о птице, понравилась читателю. Понравилась потому, что написана ярко, красочно, эмоционально, динамично, занимательно и познавательно. Живительный свет и облагораживающее людей – взрослых и детей – доброе отношение к птице постоянно превалируют над прочими проблемами, на которые богата наша жизнь. Такое произведение читабельно как во взрослой среде, так и в детско-юношеской.  Оно не может не затрагивать сердца и души! Оно и затрагивает, и волнует.
Но не прошел и год, как все то же издательство выпустило в свет новую книгу очерков, рассказов и повестей Валентины Ткачевой. Кстати, пятую по счету, как указано в аннотации. Название простое, но в то же время и с неким подтекстом – «Записки фотографа». Не знаю, как у других читателей и любителей литературы, но у меня сразу же возникли ассоциации с известными «Записками натуралиста».  И точно: не успел прочесть первые страницы, как «родство» обнаружилось. Пишет не только фотограф, но и тонкий, очень внимательный, очень трепетный, очень бережный натуралист.
Впрочем, есть тут и неизменное, присущее только Валентине Ивановне – участие автора в описываемых событиях и высокий накал эмоциональности. О чем бы или о ком бы ни шла речь в очерках и рассказах – обязательно выплеск эмоций! Не верите? Тогда прочтите. Хотя бы первый очерк «Голубое чудо» о зимородке. «Я, забыв обо всем на свете, с восхищением смотрю на это чудо. Голубой зимородок!» Или вот из второго, под названием «Рыжик»: «Фотокамера громко щелкает. Я совсем не хочу напугать малыша и, на седьмом небе от счастья, тихонько пеняю лисенку: «Рыжик, так больше не делай – нам, людям, нельзя доверять. Уходи, малыш. Счастья тебе!».
Немало отечественных писателей в своем творчестве обращались к описанию природы края. Вспомним хотя бы Михаила Михайловича Пришвина или Виталия Валентиновича Бианки. Непревзойденные мастера.
Видное место занимало описание природы и в творчестве замечательного земляка курян – Носова Евгения Ивановича. Немало его прозаических произведений о природе – это не только лирическое созерцание, но и высокая поэзия. На данный факт обращают внимание все курские писатели, а также литературоведы Курского госуниверситета и Литературного музея.
 Находит родная природа отражение и в произведениях других курских писателей, например, Ивана Федотовича Зиборова или Владимира Никитовича Конорева. Произведения Конорева светлы и легки до воздушности. А Зиборов умеет подметить и зафиксировать такие мгновения, на которые простые смертны и внимания не обратили бы… И это – прекрасно!
Эту традицию подхватила и продолжила Валентина Ткачева. Причем продолжила, на мой взгляд, достойно. Продолжила, не подражая кому-либо и не конкурируя ни с кем. У нее своя ниша, свой стиль, свой почерк.
И хотя дружба автора с флорой и фауной края начиналась как дружба фотографа, стремившегося запечатлеть прекрасное мгновенье на «цифровик», но ее поэтическая натура уже требовала более широкого выплеска своих открытий и находок в мир людей. Требовала необходимости поделиться с окружающим миром неожиданно доставшимися «богатствами». Поделиться – и почувствовать обратную связь. И здесь без художественного слова было не обойтись. Ибо слово все-таки первично!
Так появились стихи. Так родились очерки, рассказы и повести, обретшие свою жизнь в книгах. Наиболее полно это отразилось в «Записках фотографа», где удачно сочетаются авторские цветные фотоснимки «героев» очерков и тексты произведений. Кстати, редактором этой книги стал замечательный курский поэт и тонкий ценитель художественного слова Юрий Першин. Им же написана и вступительная статья к данному издания, начинающаяся словами: «Валентина Ткачева – очень одаренная, талантливая, красивая и обаятельная женщина». Коротко, емко и всеохватывающе. И здесь следует сказать, что не каждому литератору Юрий Петрович оказывает честь в публичном редактировании их произведений и своем отзыве-рецензии. Ткачевой же оказал. И это дорогого стоит…
Читая произведения Ткачевой, невольно ловишь себя на мысли: когда она все успевает. И трудиться на педагогическом поприще в школе, и заниматься путешествиями по родному краю, и исполнять депутатские обязанности, и быть делегатом от района на общественно-культурных мероприятиях, и участвовать в концертных программах и творческих вечерах. А еще – руководить глушковским отделением КСЛ и издавать литературный альманах, где она и составитель, и редактор в одном лице; заниматься научной деятельностью и фотографированием, посещать занятия курского городского отделения КСЛ, а также писать стихи и прозаические произведения. К тому же опять же на ее хрупких плечах – ведение домашнего хозяйства, кухонные заботы и постирушки… Но недаром же сказано, что талантливый человек талантлив во всем. По-видимому, в том числе и на умение все успевать делать, замедляя бег времени. 
Выше говорилось о высоком уровне эмоциональности произведений Валентины Ивановны. Однако нельзя не отметить бережное, даже трепетно-бережное, до священнодействия, отношение автора к природе края. А еще – знание топонимики и истории близких ее сердцу мест.
Очень ярко это отразилось в очерках «Живого чуда несравненный мир…», «Дерево Перуна» и «Родник души». Судите сами: «Вхожу медленно, без резких движений и сразу останавливаюсь, давая себя разглядеть. Стараюсь не нарушить этот первозданный «шепот», не потревожить лесных обитателей. Лишь с уважением склоняю голову и тихо здороваюсь: «Здравствуй, Старший брат!». И так далее, и так далее…
Книга «Записки фотографа», несмотря на реальность описываемых в ней событий и явлений, происходящих в наше время, тем не менее, магией автора наполнена налетом непреходящего чуда и сказочности. Это относится не только к очеркам, но и к повестям «Гошка, рыбка!» и «Дар небес».
Если первая заканчивается тем, что любимец детворы села Попово-Лежачи (Глушковский район) аист Гошка, окрепнув и подчиняясь зову матери-природы, однажды покинул гостеприимный край, чтобы отправиться в далекие южные страны на зимовку, то во второй рассказывается о его чудесном возвращении через несколько лет.  Такова сказочная реальность, с которой нас познакомила Валентина Ивановна в своей книге.  Но пересказывать эту повесть не стану – дело неблагодарное. Советую прочесть книгу – и самим прикоснуться к чуду наших дней.


































СЛОВА И ДЕЛА

Осенью 2014 года исполняется четыре года Курскому союзу литераторов. Срок небольшой, однако, и он дает возможность дать оценку: сложилось или не сложилось, есть ли такая литературная организация в Курской области или существует только на бумаге…
Непросто, весьма непросто «рождался» этот союз.  Сначала идея о нем появилась в светлой голове писателя и председателя Курского регионального отделения Союза писателей России (КРО СПР) Гребнева Николая Ивановича. Поделился ею с членами правления КРО СПР и коллегами-писателями. Но не всем она пришлась по душе. Если члены правления – Борис Агеев, Михаил Еськов, Юрий Першин – активно поддержали идею, то такие маститые писатели как Алексей Шитиков, Вадим Корнеев и Юрий Асмолов отнесись к ней, мягко говоря, прохладно.
Однако КСЛ появился. А в рамках его стало функционировать курское городское отделение, объединившее под своей эгидой около шести десятков литераторов, пробующих свои силы в поэзии и прозе. Состав – самый пестрый как по литературному опыту, так и по социальному статусу, образованию, возрасту. И прочее, и прочее…
И если по факту образования КСЛ признанный баснописец Иван Зарецкий произнес весьма знаковую фразу: «Ну, всё! Этот день (3 ноября) можно считать днем рождения нашей организации», то по обстоятельствам столь массового вступления литераторов в курское городское отделение поэт и ученый Александр Грачев произнес не менее существенную реплику.
«Когда появляется какая-либо новая общественная организация, то на волнах эйфории туда спешат попасть многие. Но пойдет некоторое время, эйфория исчезнет, и с ней исчезнет «пена» – случайные пассажиры. Останутся же те, кто действительно имеет внутреннюю потребность находиться в этом сообществе, быть его членом».
Грачев не психолог и не экстрасенс. По образованию – историк, по складу характера – правозащитник, по духовному призванию – поэт. Но его слова оказались пророческими. Видимо, сказался жизненный опыт. Отделение сократилось до пятидесяти литераторов, а костяк составляют и того меньше – человек тридцать-тридцать пять.
Это к вопросу о количественном составе. Теперь о делах. Имеются ли такие или не имеются…
Писатели из старой гвардии вспоминают о том, как в их время проводились семинары, на которых производился критический анализ творчества литераторов и давалась оценка самим литераторам. А еще о том, что иногда по итогам семинаров кое-кого принимали в члены Союза писателей СССР. Но такие приятные моменты случались крайне редко, возможно, раз в десятилетие. Зато неприятных, когда во время семинаров особо ретивыми начетчиками от писательской братии  ломались не только творческие, но и людские судьбы, было предостаточно.
Семинары – конечно, явление полезное и нужное в жизни литераторов. Но не из одних лишь их состоит творческое бытие. Есть и другие формы.
За неполные четыре года существования КСЛ по инициативе правления КРО СПР были проведены литературная конференция (2011 год) и 1-й съезд литераторов (2012 год). Во время работы съезда, кстати, поводились и семинары. Но больше всего литераторы черпали нужную им информацию и практические навыки во время мастер-классов, проводимых Борисом Агеевым и Михаилом Еськовым для прозаиков, а так же Юрием Першиным и Валентиной Коркиной – для поэтов. Вот где шлифовалось мастерство! А уж сколько было проведено мероприятий, посвященных как творчеству конкретных членов Курского городского отделения КСЛ, так и работе всей организации – не счесть. И, конечно же, с весьма глубоким анализом произведений, предоставленных «именинниками» на суд товарищей. Кроме того, за это время из числа литераторов было принято в Союз писателей России пять человек, в том числе Шадрин Лев Николаевич, которому только тридцать пять лет, но он как автор остросюжетных романов уже известен далеко за пределами Курской области. С принятием Льва Николаевич в СПР в Курске появилась писательская династия. Вторая в истории области.
Впрочем, встречи – встречами, разборы произведений – разборами, мероприятия – мероприятиями, а публикация стихотворений или рассказов (и других форм) – публикациями.  Увидеть свое произведение напечатанным на страницах литературных альманахов – заветная мечта большинства авторов. И КСЛ дал такую возможность. В курском городском отделении появился литературный альманах «Курские перекрестки», на страницах которого стали печататься как произведения литераторов, так и произведения курских писателей, давно известных литературной общественности страны. Почти каждый выпуск альманаха сопровождался его презентацией. А это – новые встречи, новые обсуждения, новые планы… 
Кроме сборников общего характера, где увидели свет новые стихи и прозаические произведения литераторов двух основных секций – поэтов и прозаиков, вышло два спецвыпуска альманаха с произведениями краеведов. И тут заслуга сначала литератора, а затем и члена Союза писателей России Евгения Карпука, автора книг прозы «Русская сторонка» и «Сибирская сага». Кстати, обе книги прекрасно исполнены полиграфически. А «Сибирская сага», кроме того, издана в Издательском доме «Славянка» (Курск, 2012). Ценность книг заключается не только в том, что автор обращается к своим корням, уходящим в 16 век, что весьма похвально и отрадно, но и в их краеведческой составляющей. Они – наглядные пособия по истории края и Отечества. И написаны на высоком художественном уровне.
Возвращаясь к литературным альманахам, необходимо отметить, что они стали издаваться не только в курском городском отделении, но и в других – глушковском, фатежском, курчатовском.
Высшем же пилотажем публицистической деятельности, по моему мнению, являлись и являются издания авторских сборников и книг литераторов. Именно добротные авторские книги, отредактированные маститыми писателями, – вершина литературного творчества, итог всей деятельности пишущего человека. В них, предоставленных на суд широкой читательской общественности, и заключаются не только бессонные ночи и творческие мучения, но удачи и неудачи автора.
За время существования КСЛ, увидели свет, в том числе в Издательском доме «Славянка», книги многих членов курского городского отделения литераторов. Всех их, по-видимому, перечислять не стоит (их ныне более сотни), но отдельные отметить необходимо.
Первой ласточкой в курском городском отделении КСЛ стала книга стихов Владимира Рябинина «Под сенью дедовских ракит» (Курск, 2011). Редактировал сборник Вадим Николаевич Корнеев, известный в России поэт и представитель первой курской писательской династии.
Презентации книги проходила в областной научной библиотеке имени Н. Асеева. И, несмотря на критические замечания отдельных представителей писательского сообщества из старой гвардии, стала знаковым событием не только для автора, но и для всех его коллег-литераторов. А самое отрадное, что эта книга пользуется спросом у читателей.
Вызвала резонанс в литературно-писательском сообществе и книга поэтических произведений Анатоля Афанасьева, руководителя школы-студии стиха и секции поэтов городского отделения КСЛ «Времена. Одиночество. Сны» (Курск, 2012). Само название уже говорит о том, что здесь не только лирические стихи, но и стихи философского плана, стихи-размышления автора о быте и бытии, о месте поэта в современном обществе. Редактировала сборник и написала вступительную статью Тамара Кравец – тонкой души человек и высококлассный поэт.
Двумя новыми книгами стихов, изданными в «Славянке», порадовала поэтесса Алла Пехлецкая. Это «Разноцветье любви» (Курск, 2012) и «Русское раздолье» (Курск, 2013). Произведения Пехлецкой отличаются лиричностью, утонченностью поэтического слова и слога. Ее стихам присуще и чувство патриотизма, и любовь к Родине, и искренние переживания автора за негативные моменты в истории страны, и боль за неустроенность общества и подрастающее поколение. Однако и юмор, и философские размышления не оставлены втуне. И нет, на мой взгляд, сферы человеческой деятельности, которая не прозвучала бы в стихах Пехлецкой. При этой она работает в разных жанровых и стилистических ключах. А ее плодовитости позавидуют многие авторы.
Большой читательский интерес вызвали четыре книги поэтических и эпических произведений известного курского поэта и замечательного человека Вадима Шеховцова, лауреата литературной премии имени К. Воробьева. Это «Поэтической тропой Хайяма» (Курск, 2010), «Как с музыкой сливаются слова» (Курск, 2011), «Заветный ларчик» (Курск,2013) и «Слово о походах Александра Невского». Диапазон творчества Вадима Михайловича широк и многогранен. Это видно и из названий сборников. Какую бы книгу автора не открыть – из нее лучится свет добра, благожелательности, познания, любви к Отечеству. Тонкий юмор сочетается с лиричностью, а философия – с искрометными афоризмами.  Видимо, поэтому книги автора имеют такую популярность среди преподавателей и учащихся школ города Курска.
Долго, очень долго «примерялся» к изданию своей книги стихов Александр Грачев – один из самых горячих и рьяных сторонников создания Курского союза литераторов.
Грачев – человек с активной жизненной позицией и эрудит в области отечественного права – немало потрудился над составлением «Положения» о КСЛ, а также над разработкой положений о литературных конкурсах. Работа в ВУЗе, общественные нагрузки – он представитель десятка общественных и правозащитных организаций – «съедали» время, которое мог бы уделить на формирование своего сборника.  Но собрался с духом и порадовал товарищей и любителей поэзии книгой «Золотой туман», изданной «Славянкой» в 2013 году. «Сборник стихотворений Александра Грачева – результат многолетнего труда, сопряженного с жизненными событиями и творческими поисками автора, – пишет во вступительной статье редактор Тамара Кравец. И далее отмечает: – Кандидат исторических наук, ;…;, он в стихах с одной стороны стремится к точным формулировкам, а с другой – не чужд сомнений и как истинный ученый находится в постоянном поиске». Очень метко подмечено. К этому остается добавить, что стихи Грачева весьма лиричны и афористичны. Всего лишь небольшой пример: «Лишь сильные духом знают: опасен не враг, а трус. Орлы – в одиночку летают, толпой нападает – гнус». Кроме того, в стихах Александра Алексеевича – и высокая гражданская позиция, и патриотизм, и любовь как к большой Родине, так и к малой.  А это присуще только зрелым поэтам.
Ко всему прочему книга «Золотой туман» прекрасно оформлена. Но самое главное – она нашла своего читателя. И чудесно!
Особого слова как в издании авторских книг, так и в жизни городского отделения литераторов заслуживает поэт и прозаик, а также ученый и неутомимый поборник художественного слова и образа Борис Останков. Мало того, что он издал несколько своих сборников стихов и прозы, в том числе «Ты помнишь сад?..» (Курск, 2013), представляющих заслуженный интерес лирической и философской составляющей для читающей публики, но и выпустил методическое пособие по теории поэтике в помощь молодым авторам. Называется этот труд «Поэтический образ, ритм и рифма» и издан Издательским домом «Славянка» в 2013 году. 
Изюминкой книги, по моему мнению, является тот факт, что значительная часть материалов излагается на примерах творческой мысли курских поэтов и литераторов – Юрия Асмолова, Юрия Першина, Валентины Коркиной, Тамары Кравец, Алексея Шитикова, Вадима Корнеева, Михаила Разаева, Владимира Рябинина, Аллы Пехлецкой, Александра Филимонова и многих других. Не каждому маститому поэту такой труд по плечу, не каждый отважится его написать… А вот Останков отважился – и написал. Причем с основательностью ученого. И за это ему большущее спасибо от всех литераторов!
2013 год богат на «рождение» новых книг курских литераторов. О нескольких из них уже говорилось выше, о других речь далее. Почему так случилось? В чем тут загадка?.. Полагаю, что в этом итог деятельности КСЛ, когда количество плавно переходит в качество, а образовавшаяся качественная субстанция неизменно выливается в окончательный продукт. В нашем случае – книги.
Михаил Каньшин и Татьяна Страхова пришли в КСЛ не с первой волной. Пришли, когда было уже сформировано и в течение полутора-двух лет действовало курское городское отделение. Их приход – вполне осознанный выбор, а не массовая эйфория, на волнах которой и прибивало случайных людей. Знакомство Каньшина и Страховой с литераторами и писателями Курска, их активное участие в творческой и общественной жизни КСЛ благосклонно сказалось на их же творчестве. А итогом этой деятельности стало появление их книг, выпущенных в свет Издательским домом «Славянка» в 2013 году.
Книга стихов Михаила Каньшина «Под светом радуги» поражает читателя не только лиричностью произведений, но и гражданской позицией автора – патриота и защитника Отечества во всех смыслах этих слов. Профессиональный военный, офицер, он побывал во многих «горячих точках», в том числе и в Афганистане. Но произведениям Каньшина присущи и юмор, и ирония, и философские размышления, что отметила во вступительной статье редактор книги Юлия Таратина. Читать стихи Михаила Васильевича – одно удовольствие. Постоянно ловишь себя на мысли: «Как хорошо сказано! Как метко подмечено! Какой поэтический образ!»
Сборник лирических стихотворений и небольших рассказов «Разноцветный серпантин» Татьяны Страховой, также отредактированный Юлией Таратиной, был встречен коллегами по перу и читателями весьма одобрительно. Ибо, как отмечено в аннотации, произведения автора «излучают оптимизм, любовь к жизни и умение радоваться». Однако не только это отличает творчество Татьяны Ивановны, но и бытовые и семейные зарисовки, ее отношение к любви и дружбе, видение красоты родной природы, гражданская позиция. Не успел читатель познакомиться с этой книгой, как следом (2014 год) в том же издательстве «Славянка» вышла следующая – «Арабески любви». Редактором книг на этот раз был Юрий Першин, который весьма благосклонно отозвался о творчестве Страховой. Ключевой же фразой о личности автора, сказанной в предисловии Першиным, на мой взгляд, является «…Татьяна Страхова – светлый человек». А потому ее произведения в своем подавляющем большинстве – светлые, добрые, радостно-восторженные.
В 2013 году порадовали своими сборниками стихов и представители первой волны создания КСЛ и «костяк» школы-студии стиха, а также курского городского отделения Галина Ураева и Лидия Ракитская.  В редактировании обоих сборников – у Ураевой «Школьная тетрадь», а у Ракитской «Лето» –  принял участие Юрий Першин.
«У поэтессы Галины Ураевой – отзывчивая душа», – пишет он во вступительной статье к ее книге. И в этой фразе, на мой взгляд, отражаются  свет и добро, проходящие через все творчество Галины Николаевны. А вот так Першин пишет о творчестве Ракитской: «… в ее стихах явилось такое чистое и светлое чувство родины, что тут нет и не может быть даже намека на такое инертное слово, как ностальгия». По-видимому, лучше и не сказать, и не определить…   
Новой книгой прозы отметился в этом году Олег Соколов. Историческая повесть «Разные судьбы» посвящается автором 70-й годовщине битвы на Курской дуге и повествует о непростой судьбе курянки Митенковой Нины Васильевны – главной героини, прошедшей через горнило Великой Отечественной войны.
Продолжил рассказ о Курске, его улицах и достопримечательностях, а также жителях старейший краевед и «летописец города» Владимир Степанов, член секции краеведов. Книга очерков «Краски Курска» рассказывает об укладе горожан в послевоенный период. Здесь и зарисовки с натуры на примере собственной семьи, и передача наиболее знаковых событий, и тонкий юмор, присущий автору как в его произведениях, так и в жизни. А вторая книга, «Улицы старинного Курска», продолжает серию очерков, начатой еще в 2011 году. Книги представляют необычайный интерес для вдумчивого и любознательного читателя-курянина и на полках магазинов не задерживаются. Сожалеть же приходится лишь о том, что тиражи книг, как и у большинства курских литераторов, небольшие. Но это – наша общая беда и боль…
Познакомил читателей со своей новой книгой «Военные новеллы» и еще один представитель секции краеведов КГО КСЛ – Николай Борисов. Само название книги говорит, что автор возвращает нас, читателей, на ратные поля Великой Отечественной войны. И ведет по ним рядом со своим дядей Иваном Ильичем Борисовым, фронтовым разведчиком, на долю которого выпало немало героических и бытовых приключений.
Широкий общественный резонанс вызвала книга Почетного литератора Курской области и члена курского городского отделения КСЛ, ветерана Великой отечественной войны, орденоносца, заслуженного педагога, автора десятка книг Петра Алексеевича Михина «Так воевали мы и жили». Это не только воспоминания автора, облеченные в художественную форму, но и книга-притча, повествующая и о жизни на фронте, и о смерти. Это и наглядное пособие по патриотическому воспитанию, и отповедь зарубежным и доморощенным фальсификаторам истории, хулителям нашей страны. Это еще и книга-предупреждение, предостерегающее наше обществ от трагических ошибок, допущенных в тридцатые и девяностые годы ХХ века.
А к чему приводят извращения исторической правды, переписывание истории, слепое следование за супердемократическими лозунгами западных стран, особенно изолгавшихся США, видно на примере Украины. Пылает ныне бывшая братская Украина в огне гражданской войны. За двадцать с небольшим лет незалежности украинское правительство, забывшее про свои истоки и корни, возродило и выпестовало новых бандеровцев. И теперь эти нацисты, ослепленные ненавистью к русскому миру и русскому языку, под покровительственные аплодисменты американского госдепа убивают своих соотечественников, проводят геноцид русскоязычных граждан собственной страны. И это – в центре Европы, и это – в XXI веке!..
Общее, что отличает книги гвардейской четверки почетных литераторов – это искренность. Этим авторам не надо ничего придумывать и преувеличивать. Рассказанное ими – пропущено через их души и сердца, выстрадано на полях сражений. И в какой-либо корректировке не нуждается, ибо выкристаллизовалось.
В курском городском отделении КСЛ состоят и другие Почетные литераторы нашей области: Барышев Валентин Степанович, Чернышев Савелий Ильич и Гальчун Николай Александрович – участники ВОВ, орденоносцы и авторы десятка книг. В том числе и о войне. Каждому из них уже за 90 лет, но «витязи чести и слова» не теряют творческого задора.
В 2012 году Савелий Чернышев издал книгу рассказов «На переднем крае», в которой есть страницы, посвященные «Огненной дуге» –  Курской битве.
Валентин Барышев в 2013 году познакомил читателей с очередной книгой рассказов и очерков «В ту пору мы рано взрослели». Изюминкой книги является то, что в ее подготовке и в издании участвовало три поколения Барышевых: сам автор, кавалер ордена Александра Невского и гвардии полковник в отставке, его сын – подполковник в отставке и его внук – пока что капитан. Замечательная династия русских офицеров.
Особенно плодовит на книги стихов и прозы Николай Александрович Гальчун. В Издательском доме «Славянка» издано более десятка книг стихов и прозы. Наиболее известны роман «Россиянка», сборник рассказов и стихотворений «Люблю и помню», сборник рассказов «Женские истории», повесть «На рубеже»,  сборник стихов и прозы «Тихое безумие», «Стихи и рассказы для детей и юношества». А в 2013 году вышла очередная его книга. Книга о партизанах края и называется она, соответственно, «Партизанские тропы». Необычность нового творения заключается в том, что в подзаголовке указано, что это рассказы, но написаны они все же в стихотворной форме. Вот такой парадокс.
Как отмечалось выше, за время действия КСЛ и его курского городского отделения, нашими литераторами издано более 100 книг. Некоторую часть из изданного я попытался хотя бы немного осветить в этом коротком обзоре. О другой части скажу кратко: это книга стихотворений Розы Машниной «Ликует душа», отдельные стихи которой положены на музыку и исполняются автором как романсы. Это книга стихотворений Николая Абрамова. Это книга басен и рассказов Ивана Зарецкого. Это книги стихотворений Раисы Герасимовой. Это книги стихотворений Ивана Афанасьева, Леонида Полунина, Вячеслава Еськова, Ивана Монастырева и многих-многих других.
Не отстают от курских литераторов и их коллеги из районных отделений КСЛ. Стоит назвать хотя бы книги прозы Дмитрия Жукова из Курчатова «От печали до радости…» и «Первая роль», книгу рассказов Анны Галанжиной из Рыльска «У колодца вода пьется» и книгу очерков, рассказов и повестей Валентины Ткачевой из Глушкова.
Таковы слава и дела Курского союза литераторов на современном этапе его развития. Искренние слова и реальные дела.





























ВИТЯЗИ ЧЕСТИ И СЛОВА

Много героических страниц знает Курская земля. Когда-то здесь ходила на хазар и волжских булгар дружина князя Олега Вещего, возможно, заложившая град Курск. Позже проносились лихие конники Святослава Игоревича, прозванного Воителем, собиравшие ратников для похода на Византию. Внук Ярослава Мудрого Олег Святославич Черниговский, по одной из версий, заложил город Ольгов, нынешний Льгов, прикрывая южное порубежье Руси от степняков-половцев. Курская земля дала сведомых кметей и в дружину князя Всеволода Святославича Буй-тура. Не просто так ведь гениальный автор «Слова о полку Игореве» устами князя наградил их бессмертной характеристикой на века вечные:
«А мои ти куряне – сведоми къмети:
подъ трубами повити,
подъ шеломы възлелеяни,
конець копия въскоръмлени,
пути имь ведоми,
яруги имь знаеми,
луци у них напряжени,
тули отворени,
сабли изъострени;
сами скачють, аки серыи влъци въ поле,
ищучи себе чести, а князю славе».
Беззаветно бились куряне и с монголо-татарскими ордами, стойко сражались и с польско-литовскими оккупантами. С Петром I ходили против турок к Азову и били шведов под Полтавой. На Бородинском поле и под Малоярославцем показали заносчивому императору Наполеону с его европейскими сателлитами «кто в доме хозяин». Затем вместе со всем русским воинством так шугнули, что Наполеона и Париж не спас. Умело и храбро сражались они и на фронтах Первой мировой войны. Но особо героически показали себя в борьбе с немецко-фашистскими агрессорами в Великой Отечественной войне и с японскими милитаристами. Только за этот период 245 курян были удостоены высшей воинской награды – звезды и звания Героя Советского Союза, 58 – стали полными кавалерами ордена Славы. Всего же курян – Героев Советского Союза – 263, из них 233 родились и жили в Курской области (данные на 1.01.1995 г.).
Скоро, совсем скоро куряне отметят семидесятилетие освобождения нашего родного города Курска от фашисткой нечисти и семидесятилетие Курской битвы, сломавшей хребет фашистской военной машине. Вместе со всеми курянами этих важных событий в жизни города ждут почетные литераторы Курской области – ветераны Великой Отечественной войны Барышев Валентин Степанович, Михин Петр Алексеевич, Чернышев Савелий Ильич и Гальчун Николай Александрович. Они – истинно легендарные личности. Смело и умело воевали с врагом в годы военного лихолетья, за что награждены орденами и медалями. Строили и укрепляли мощь страны в послевоенные годы, вырастили и воспитали достойных продолжателей своих славных традиций в лице детей и внуков. Будучи в зрелом возрасте и на заслуженном отдыхе, праздно время не проводили, а взялись за перо. И здесь, как и в военном деле, проявили недюжинные способности, оставив потомкам свои воспоминания о событиях Великой Отечественной войны. Потому грех не сказать о каждом из них хотя бы несколько слов.

Полковник в отставке, кавалер ордена Александра Невского, ордена Отечественной войны I-й степени, двух орденов Красной Звезды, орденов «Знак Почета» и «Святого Сергия Радонежского», многих медалей, Барышев Валентин Степанович родился  7 ноября 1923 года. Как он сам пишет в своей автобиографической справке, родителями его были крестьяне села Конорево современного Солнцевского района Курской области Степан Трофимович и Мария Егоровна.
Степан Трофимович (1897-1969) был не только грамотным селянином, но и участником Гражданской войны. Как и многие русские крестьяне, поверив в Советскую власть, он честно и доблестно служил в Червоном казачьем полку кавалеристом, желая светлого будущего не только для себя, но и для всего русского народа.
Мария Егоровна была на семнадцать лет младше супруга. Несмотря на свое крестьянское происхождение, она окончила три или четыре класса церковно-приходской школы. Не многим женщинам дореволюционной России это удавалось. И не только из крестьянского сословия. Согласно данным Первой Всероссийской переписи населения 1897 года, в Курской губернии грамотность населения обоего пола составляла 16,3 процента, в том числе сельского – 14 процентов. Кроме того, среди сельских женщин грамотными были только 4,34 процента. Вот так. А Мария Егоровна не только была грамотной, но еще любила читать газеты и книги. Чтением газет и книг в редкие минуты досуга «баловался» и Степан Трофимович.
Время, как понимаем, было трудное, беспокойное – только что закончилась Гражданская война, по округе бродили различные банды, село едва-едва начало «вставать на ноги» после разрухи. И вот встречай, мир, еще одного русича, только что огласившего божий свет своим громким криком! При крещении священник и родители сошлись на имени Валентин, что в переводе с латинского означает «здоровый», «сильный». Да, Россия всегда нуждалась в людях сильных и здоровых. Валентин был в семье вторым ребенком. Но старший брат умер еще в детстве, и он стал единственным
Потом короткое сельское детство, когда с 6-7 лет любой деревенский хлопец (да и девчонка тоже) – уже не только едок в семье, но и помощник родителям: где за огородом присмотрит, где за домашней живностью. А тут всеобщая коллективизация, ломка сложившихся устоев – опять непростое время для крестьянства.
В 1931 году, в разгар коллективизации, родители переехали в поселок Пристень. Здесь Валентин Барышев стал учиться в Ржавской средней железнодорожной школе № 11.
Пока взрослые делали выбор: быть колхозником или остаться единоличником, вербоваться на стройки первых пятилеток и влиться в рабочий класс или продолжать крестьянствовать, детишки постигали грамоту. Сельская школа, где учителя учили не только грамматике с арифметикой, но и уважению к старшим, и любви к Родине, пришлась по душе Валентину Барышеву. Он прилежно учится, а когда появляется досуг, читает книги. По его же определению, читал много. Особенно нравились книги о русских ратоборцах, защитниках Отечества, и, конечно же, приключенческие. Родители, сами книгочеи, это стремление сына поощряли. Возможно, не только учителя, но в большей степени сами родители и привили Валентину любовь к чтению.
Но вот подошла пора вступать в комсомол, и девятиклассник Валентин становится комсомольцем. Чтобы быть в рядах тех, кому, в соответствии с идеологическими установками того времени, предначертано строить лучший мир на бескрайних просторах Отечества. Планы, планы, планы… И как им не быть, когда газеты и радио сообщали о новых грандиозных стройках, о новых заводах и фабриках, электростанциях и железных дорогах как в стране, так и в Курской области. От всего этого захватывало дух, наполняло юные сердца гордостью за Отечество, устремляло вперед, в невидимые дали. Но многим планам сбыться было не суждено…
22 июня 1941 года, в дождливый полдень, Валентин Барышев в Пристани из громкоговорителя, установленного на центральной площади поселка, услышал о начале войны с немцами. А 23 сентября, когда едва исполнилось семнадцать с половиной лет, он уже добровольцем уходит на войну. Так требовал зов крови предков-воинов, так велело сердце патриота.
В военкомате нашлись умные головы, и безусого юнца отправляют в запасный стрелковый полк, располагавшийся в городе Эдектросталь Московской области. Командование полка замечает усердие юного солдата и в свою очередь направляет его в город Томск, где находилось эвакуированное довоенное Белоцерковское пехотное военное училище. Так Валентин Барышев стал курсантом училища. Родине нужны были опытные бойцы и командиры.
Соленый пот бессонных дней и ночей, многокилометровые марш-броски не прошли даром: Валентин Барышев в 18 лет получил лейтенантские «кубари», стал офицером, командиром пулеметного взвода 78-й отдельной добровольческой бригады, сформированной из сибиряков. Помогли природная крестьянская сметка, упорство, внутренняя дисциплина и желание стать настоящим воином, чтобы бить фашистов. Да, непросто было юному офицеру командовать подчиненными, большинство из которых годились в отцы. Но он справился.
Первое боевое крещение Валентин Степанович получил в ноябре 1942 года на Калининском фронте у деревни Княжино Бельского района Калининской (ныне Тверской) области. Тут и огневой бой, и рукопашная, и первый плененный фриц, и первые потери боевых товарищей. Еще – первая боевая награда – медаль «За отвагу».
Потом были долгие будни «проклятой войны», так он определил войну для себя, до самого дня Победы. Был командиром взвода, роты и батальона, а это значит – всегда на переднем крае, под пулями, осколками снарядов и мин, лицом к лицу с врагом. Прошел по нелегким военным дорогам Калининского, Западного, Ленинградского, 2-го Прибалтийского фронтов. Получил три ранения, но каждый раз, подлечившись, вставал в боевой строй, чтобы бить фашистскую гадину, гнать их с родной земли. Бить так, как 700 лет назад на Чудском озере великий полководец Древней Руси Александр Невский со своей славной дружиной русичей бил предков этих фашистов – псов-рыцарей, крестоносцев.
Войну закончил в Прибалтике 9 мая 1945 года. Здесь же за проявленное мужество, героизм, личную отвагу и умелое командование батальоном при ликвидации Курляндской фашистской воинской группировки «Север» был награжден орденом Александра Невского.
В 1946 году Валентин Степанович Барышев в звании майора был уволен в запас. Возвратился в поселок Пристень, где стал учительствовать в школе и заочно учиться в Курском пединституте.  Но в 1951 году стране вновь потребовались грамотные офицеры, имевшие боевой опыт, и Валентин Степанович был призван в ряды Советской Армии, откуда окончательно уволился в запас в 1974 году.  Но династию защитников Отечества уже подхватил его сын – Сергей Валентинович, 1956 года рождения, ныне подполковник запаса. У Сергея Валентиновича двое сынов: Евгений и Павел. Первый, имея два высших образования, трудится на мирном поприще, а вот Павел продолжил стезю, некогда начатую прадедом Степаном Трофимовичем, к слову сказать, также прошедшим по дорогам Великой Отечественной войны в звании старшины в рядах «матушки-пехоты» от Курска до Киненсберга (ныне город Калининград). Там в марте 1945 года он был сильно ранен и домой вернулся без руки, но с двумя орденами Красной Звезды. Так уж получилось, что Павлу выпала доля продолжить традицию защитника Отечества, славно исполненную в годы войны самим героем нашего очерка, дедом Валентином Степановичем, и достойно пройденную отцом Сергеем Валентиновичем. Сейчас Павел Сергеевич капитан. И он теперь в ответе за мир и спокойствие нашего Отечества. Пожелаем же ему успехов на этом пути! А еще пожелаем ему, какие бы трудности не сваливались на его плечи, всегда помнить, что он принадлежит к славной ратной династии Барышевых.
Когда в России сформировалось ветеранское движение, Валентин Степанович стал активно участвовать в деятельности Курского областного Совета ветеранов. По его инициативе 23 июня 1998 года при Курском городском Совете ветеранов, с благословения епископа Курского и Рыльского Иувеналия, была создана секция кавалеров ордена Александра Невского. Руководителем секции товарищи избрали Валентина Степановича. И с того времени он бессменный руководитель этой общественной организации.
Непростая обстановка конца восьмидесятых-начала девяностых годов прошлого века, когда прежние общественно-политические и культурные ценности резко девальвировались, когда нормы морали и нравственности в обществе упали в «цене», когда патриотизм стал считаться анахронизмом, а события Великой Отечественной войны стали извращаться не только западными фальсификаторами, но и доморощенными недоумками, Валентин Степанович Барышев, как и многие его боевые товарищи, взялся за перо. Остро встала необходимость поведать новым поколениям правду о той войне и о русских воинах-победителях, поделиться воспоминаниями, переживаниями, рассказать и о героических подвигах, и бесконечных тяготах тех лет.
Вместе со своими товарищами, кавалерами ордена Александра Невского, он издает несколько книг воспоминаний фронтовиков-офицеров «За землю Русскую, за веру православную», «Кавалеры-воины соловьиного края», а также книгу «Ратоборцы земли Русской». Кроме того, им издаются и пользуются популярностью книги «Возрождение храма» – о реставрации, а фактически, новом строительстве храма Святого Александра Невского в Шуклинке Курского района и «Династия кавалеров  ордена Александра Невского» – о курянах, награжденных этим боевым орденом.
Все, что вышло из-под пера Валентина Степановича Барышева, пронизано искренностью, любовью к простым русским людям в военных шинелях и полушубках. С особенной нежностью и теплотой он пишет о женщинах-воинах, боевых подругах. Ни одного фривольного слова, ни одного пошлого намека, в отличие от некоторых современных авторов-скорохватов. Только слова благодарности, восхищения и любви. А еще его очерки пропитаны глубокой любовью к Отечеству, его истории и, конечно же, к великому князю, воину и полководцу, дипломату и государственному деятелю, Александру Невскому. Мне кажется, что Валентин Степанович благотворит имя Александра Невского, ибо лично сам и вместе с товарищами, кавалерами ордена Александра Невского, сделал столько для популяризации этого имени на Курской земле, как никто другой. Это и установления памятника Невского работы В.М. Клыкова в Первомайском парке, и восстановление храма его имени в Шуклинке, и, конечно же, книги, в которых многие страницы посвящены жизни и деятельности нашего великого предка. Мало того, что книги были прекрасно изданы, они еще и оформлены блистательно. Тут вновь проявилась мудрость Барышева, подключившего к оформлению книги студентов худграфа Курского госуниверситета, в том числе Павла Соколова. Ведь это не просто творческий союз литераторов и художников, но и связь поколений на основе духовности и патриотизма.
В ноябре 2010 года по инициативе председателя правления Курского регионального отделения Союза писателей России (КРО СПР) Николая Ивановича Гребнева был образован Курский союз литераторов. Членом Курского городского отделения союза литераторов стал и Валентин Степанович Барышев. И не просто рядовым литератором, а почетным литератором Курской области. И опять, несмотря на солидный возраст, на напоминающие о себе старые ранения и новые недуги, он активно включился в деятельность литературного сообщества. Ибо прав, тысячу раз прав поэт, однажды сказавший, что «не стареют душой ветераны». Они по-прежнему в боевом строю, по-прежнему на переднем крае, сражаясь за нравственность и духовность нашего общества.

На судьбу Валентина Степановича Барышева очень похожа судьба и его боевого товарища и собрата по секции кавалеров ордена Александра Невского, коллеги по литературному творчеству, полковника в отставке, кавалера трех орденов Отечественной войны 1-й и 2-й степени, двух орденов Красного Знамени, ордена Красной Звезды, медалей «За оборону Москвы», «За освобождение Праги» и многих других, Чернышева Савелия Ильича.
Чернышев Савелий Ильич родился 6 декабря 1919 года в крестьянской семье Ильи Ивановича и Марии Владимировны на хуторе Кукарековка Рыльского уезда (района) Курской губернии (области). Дом, в котором родился Савелий, принадлежал его деду по матери Юрченко Владимиру. Хутор же располагался на пересечении четырех дорог и на стыке двух районов: Рыльского и Кореневского.
Так уж вышло, что, рождение будущего защитника Отечества и Почетного литератора произошло в самый разгар Гражданской войны. Как пишет о том времени автор книги «Рыльск» В.А. Просецкий, в августе 1919 года отряды Деникина заняли Рыльск и Рыльский уезд. И только в двадцатых числах ноября уездный центр и его окрестности были освобождены от деникинских войск подразделениями 14-й армии.
Вскоре после рождения Савелия его родители построили в Кукарековке собственный дом. Об этом доме и своем детстве Савелий Ильич в воспоминаниях сообщает следующее: «Наша изба стояла у развилки двух дорог, которые вели к селам Пушкарное и Жадино. Половину избы занимала большая комната, окна которой выходили на юг и запад. Другую половину занимала кухня с большой русской печью и полатями… С раннего детства я приобщался к крестьянскому труду. ‹…› Приходилось пасти гусей, теленка, лошадь. Помогал родителям на огороде полоть и окучивать картофель, подносил воду для полива овощных грядок: по осени помогал убирать картофель, тыкву, свеклу, подсолнухи».
1 сентября 1927 года Савелий Чернышев пошел в Благодатенскую среднюю школу, расположенную при жилом поселке одноименного сахарного завода в бывшем господском доме. Савелий Ильич не только с большой теплотой вспоминает о времени учебы, но и с необыкновенным уважением о своих учителях, обучавших грамоте, трудовым навыкам, готовивших из ребятни настоящих граждан и патриотов страны.
В 1930 году, в разгар первой пятилетки и колхозного строительства, недалеко от старой школы была поставлена новая, получившая впоследствии, как и сам сахарный завод, имя В.В. Куйбушева. И обучение Савелий Чернышев закончил в 1937 году уже в новой школе.
В 1934 году родители продали избу на хуторе и переехали на постоянное место жительства в село Жадино Кореневского района, где отец трудился полеводом в колхозе «Красная заря». Чтобы не менять школу, Савелию теперь приходилось ходить «за знаниями» семь километров в одну сторону и семь – в другую. И летом, и зимой. А зимы, по воспоминаниям Савелия Ильича, в конце двадцатых – начале тридцатых годов были весьма суровые. К тому же в 1932-1933 годах разразился большой голод в некоторых районах соседней Украины. Толпы голодающих хлынули на Курщину. Родители Савелия, чем могли, тем и помогали голодающим, предоставляли кров, делились куском хлеба.
В 1935 году, как и многие его ровесники, согласно веяниям того времени, Савелий вступил в комсомол. Членство в комсомоле налагало на школьника дополнительные требования: хорошо учится, заниматься спортом, участвовать в общественной жизни класса и школы, помогать младшим. А еще оно внутренне дисциплинировало, подготавливало к взрослой жизни.
В школьные годы Савелий Ильич не только прилежно учился, но и много читал. В основном, произведения отечественных и зарубежных классиков. Любимым поэтом для него стал М.Ю. Лермонтов. Не оставлял без внимания статьи в газетах и журналах, увлекался подвигами героев Гражданской войны Буденного, Чапаева, Блюхера, Фрунзе и других. Как вспоминает сам Савелий Ильич Чернышев, возможно, это и «натолкнуло его на мысль стать красным командиром».
В 1937 году Савелий Ильич окончил школу и поступил в 1-е Московское артиллерийское училище имени Л.Б. Красина в городе Краснодаре. Так началась его долгая служба в вооруженных силах Советского Союза.
1937 год был счастливым для выпускника школы и молодого курсанта военного училища Савелия Чернышева. По-видимому, успехам сына радовались и его родители. Но в стране в этот год начались невиданные сталинские репрессии против собственного народа и военной элиты, получившие у современных историков название «большого террора». В соответствии с официальными данными (1953 г.), в 1937 году было осуждено 790665 человек, в том числе к высшей мере наказания – 353054, к лагерям и тюрьмам – 429311, остальные к ссылкам; в 1938 году, соответственно – 554268, 328618 и 205509. А в Красной Армии, по оценке автора книги «Портрет тирана»  А.В. Антонова-Овсеенко, только представителей высшего командования (от маршалов до полковников) было уничтожено 93 процента.
Немало попало под жернова репрессий и жителей Курской области. И, слава Богу, что семье Савелия Ильича и ему самому удалось избежать тех бед.
Два курсантских года пролетели быстро. И вот 3 сентября 1939 года Савелий Ильич стал офицером Красной Армии. В этот же день он получил и назначение на должность командира взвода 423 артиллерийского полка 145 стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Смоленской области. А 17 сентября он в составе дивизии уже пересекал польско-советскую границу, чтобы возвратить в лоно страны Западную Белоруссию, потерянную в 1920 году в ходе войны с Польшей.
После завершения похода в Западную Белоруссию воинская часть, в которой служил Савелий Ильич была передана в состав Орловского военного округа. Оказывается, был и такой… А в 1940 году молодому командиру Красной Армии вместе с артиллерийским полком довелось быть расквартированным в Рыльске, в 10 километрах от места своего рождения хутора Кукарековка. Что ж, в жизни случается и такое! Еще большим чудом стало то, что 20 июня 1941 года заместитель командира батареи Савелий Чернышев получил долгожданный отпуск и со станции Рада Тамбовской области отправился на побывку к родителям в Жадино. Прибыл туда он 22 июня и, едва увидевшись с родителями, узнал о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Стало не до отпуска и отдыха. Утром 23 июня, сопровождаемый слезами матери, отправился в свою воинскую часть. Вскоре в армию был призван и его отец Илья Иванович.
Маму Савелий Ильич в последний раз увидел в 1943 году, вскоре после завершения Курской битвы и освобождения Харькова, когда подразделения 183-й стрелковой дивизии отводились в тыл (Белополье Сумской области) для доукомплектования. Встреча была краткой и горькой: от дома остался только остов печи да погреб, в котором обитала мать. Уже на следующий день Савелий Ильич возвратился в воинскую часть. А в марте 1944 года, когда он находился под Винницей, пришло уведомление о смерти матери от тифа.
Отца же он увидел только в 1956 году в Сибири, где Илья Иванович остался после выздоровления в госпитале. Вот так их на долгие годы разметало военное лихолетье. В 1962 году отец Савелия Ильича умер и был похоронен в городе Каменск-Уральский.
Боевой путь Савелии Ильича начался 14 июля 1941 года на Западном фронте у села Севастьяново на берегу Западной Двины. Позже были Калининский, Воронежский, Степной, 1-й и 4-й Украинские фронты, Московская и Курская битвы.
Именно во время Курской битвы за умелое руководство вверенным ему подразделением и нанесение врагу ощутимого урона малым числом своих воинов, он был награжден орденом Александра Невского.
Начав ратный труд в должности заместителя командира батареи, он побывал на должностях командира батареи, командира артиллерийского дивизиона и начальника штаба артиллерийского полка. И всегда – на переднем крае. Отсюда ранения, в том числе и тяжкие. Победу встретил в Чехословакии в звании майора.
Великая Отечественная война закончилась, но пути-дороги воинской жизни Савелия Ильича Чернышева продолжились. В 1950 году, находясь в Ужгороде, он познакомился с будущей супругой Марией Андреевной. И род Чернышевых вскоре был продолжен сыном Александром Савельевичем, ныне проживающем в городе Курске и трудящемся на ниве просвещения в Курском государственном университете.
Судьба распорядилась так, что из Европы Савелий Ильич вместе с семьей попал на Дальний Восток. Сначала (1951 г.) на остров Сахалин, а затем (1951-1953 гг.)  –  на Чукотку, в город Анадырь. С 1953 по 1957 год службу проходил в Приморском крае. В отставку из рядов Советской Армии вышел по состоянию здоровья в 1957 году в звании подполковника.
Обо всем этом он написал в своих воспоминаниях, опубликованных в книгах – коллективных сборниках кавалеров секции ордена Александра Невского –   «За землю Русскую и веру православную», «Ратоборцы земли Русской» и других, а также в авторской книге «На переднем крае», изданной в 2011 году.
Проза Савелия Ильича Чернышева, как и проза его товарищей по секции кавалеров ордена А. Невского, отличается искренностью и скромностью. Здесь не увидеть выпячивания собственного героизма, здесь речь о героизме советских солдат и офицеров. Даже не о героизме, а о ратных буднях, всегда тяжелых, наполненных скорбью по павшим товарищам даже в моменты победоносных сражений. О ратных буднях, круто замешанных на поте и крови, пропитанных пороховой гарью и бесконечной тревогой. Это потом, по итогам сражения, командованием воздается им, живым и мертвым, честь в виде слов благодарности и наград за ратный труд. А в минуты или часы боя никто о героизме и не думает. Не до того тогда было…
После демобилизации из рядов Советской Армии, Савелий Ильич возвратился на малую родину. Стал жить и трудиться в Курске. В последние годы, как и его боевой товарищ Валентин Степанович Барышев, активно участвовал в жизни областной и городской ветеранских организациях, а также в секции кавалеров ордена Александра Невского. В эти годы много писал сам, а также помогал товарищам по секции писать и редактировать их воспоминания.
6 декабря 2012 года Савелию Ильичу исполнилось 93 года, и правление КРО СПР, коллектив издательского дома «Славянка», печатавший второе издание книги «На переднем крае», отметили это событие в литературном кафе Дома литераторов дружеской трапезой и интересной беседой с ветераном и почетным литератором.  Казалось бы, годы прошли немалые, вон как посеребрили они волосы! Но Савелий Ильич не только подшучивал над годами-малярами и собой, проявляя силу и бодрость духа, но и «сто грамм боевых и литературных» не оставил без внимания. Так держать, дорогой наш ветеран и товарищ по перу!

Третьим из когорты почетных литераторов Курской области, проживающих и занимающихся творческой деятельностью в Курске, является Михин Петр Алексеевич.
Подполковник в отставке, кавалер орденов Александра Невского, Красного Знамени, Отечественной войны I степени (дважды), Отечественной войны II степени, Красной Звезды, «Знак почета», медалями «За боевые заслуги», «За освобождение Белграда», «За освобождение Праги», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», Михин Петр Алексеевич родился 2 марта 1921 года в селе Богане Борисоглебского района Воронежской области.
Его родителями были крестьяне села Богани. Отец, Алексей Алексеевич, 10.02.1897 г.р., в детском возрасте остался без своего родителя, поэтому с юных лет батрачил на соседей да казаков. Прошел рядовым солдатом Первую мировую войну. После Октябрьской революции принял Советскую власть и во время Гражданской войны служил у красных. Имея за плечами только сельскую приходскую школу, считался среди сельчан «грамотеем». После Гражданской крестьянствовал. А также по мере сил подрабатывал «отхожим промыслом» в Борисоглебске и даже в Москве. Умело владел топором и косой, а при случае – и красным словом. Рядовым бойцом-сапером прошел и военные дороги Великой Отечественной, возводя мосты и переправы, строя укрепленные пункты. Имел несколько ранений, в том числе и в голову. Умер в возрасте 66 лет в Сталинграде (Волгограде). Мать, Елена Илларионовна, умерла в голодный 1934 год, не дожив и до 33 лет.
Несмотря на трудное, холодное и голодное время, Петру Алексеевичу удалось не только окончить школу крестьянской молодежи, но и поступить в Борисоглебское педагогическое училище. По-видимому, этому немало способствовал отец, желавший видеть сына образованным человеком. В училище выявились нелады с грамотностью, но молодой директор оказался добрым и мудрым педагогом: дал возможность в сжатые сроки наверстать упущенное за годы обучения в сельской школе, где не хватало грамотных учителей.
Имея на руках свидетельство об окончании педучилища с отличием, Петр Михин в 1938 году сдал экзамены в Ленинградский пединститут имени А. Герцена. Так как его отец и мачеха жили небогато и могли присылать ему не больше 400 рублей в качестве платы за обучение, то ему приходилось не только учиться, но и подрабатывать репетиторством и погрузкой ящиков с рыбой в порту. Впрочем, учился Петр Алексеевич блестяще.
22 июня 1941 года во время сдачи последнего экзамена за третий курс, он узнал о нападении фашистской Германии. Все студенты – и парни, и девушки – решили идти добровольцами на фронт. Так было высоко поставлено тогда патриотическое воспитание. Доучился уже после войны, получив в 1947 году диплом с отличием.
Впрочем, став добровольцем, Петр Алексеевич сразу на фронт не попал, а был направлен на краткосрочные курсы 3-го Ленинградского артиллерийского училища. Требовалось в течение трех месяцев овладеть знаниями и навыками, которым курсанты училища в мирное время обучались на протяжении двух, а то и трех лет. Вскоре училище было эвакуировано под Кострому. Отсюда, после окончания артиллерийских курсов, Петр Алексеевич попал во 2-ю Чкаловскую военную авиашколу. Из нее – уже лейтенантом – в 25-й запасной артиллерийский полк под Горький (ныне Нижний Новгород).   
Боевой же путь лейтенанта Михина начался 26 июля 1942 года в качестве командира взвода управления гаубичной батареи. Позже в составе 1028 артполка 52 стрелковой дивизии принимал участие в боях с фашистами под Ржевом и Сталинградом, на Курской дуге и на полях Украины и Молдавии, в Румынии и Болгарии, в Югославии и Венгрии, в Австрии и Чехословакии. После разгрома Германии воевал с японскими милитаристами в Китае. Во время боевых действий командовал батарей и дивизионом. Получил ранения и контузии. Но, подлечившись, вновь вставал в строй, чтобы бить врага. И, как сам он пишет в своих очерках и рассказах, всегда находился на передовой.
Демобилизовавшись, продолжил обучение в Ленинградском пединституте. После института преподавал математику в Борисоглебском педучилище, которое некогда окончил сам. Когда переехал с семьей в Курск, десять лет трудился на преподавательском поприще в суворовском военном училище. После него около тридцати лет возглавлял Курский институт усовершенствования учителей. И как пишет в биографической справке ректор Курского областного института повышения квалификации и переподготовки работников образования Ю.В. Белянский, благодаря усилиям П.А. Михина» институт в период с 1980 по 1982 год занимал первые места во Всероссийском соревновании и переходящее Красное Знамя было навечно оставлено в институте. За успехи в педагогической деятельности, демонстрацию передового опыта на Выставке достижений народного хозяйства СССР Петр Алексеевич был награжден Серебряной медалью ВДНХ. Кроме того, как отмечает в «Литературных хрониках Курского края» известный курский краевед, ученый и писатель Ю.А. Бугров, Петр Алексеевич и на «педагогическом фронте» был впереди своих коллег, став в 1961 году организатором Курского областного отделения педагогического общества.
Педагогическая деятельность Петра Алексеевича Михина, издание им научных статей и брошюр с методическими разработками (всего более сотни) привели его в журналистику. В настоящее время он член Союза журналистов России и многократный лауреат областного конкурса журналистов имени К.Д. Воробьева.
Имея за плечами огромный боевой и жизненный опыт, видя, как в последнее время извращаются и фальсифицируются не только отдельные события, но и итоги Второй мировой войны, Петр Алексеевич Михин не мог молча терпеть и сносить эту несправедливость. Принялся за собственные воспоминания. Правду «окопной жизни» он излил в книгах «Война, какой она была» (три издания в Курске – 2002, 2004 и 2012 гг.), «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» (Москва, 2006), «Мы сражались с «тиграми» (Москва, 2010), «Пушки против рейха» (Лондон, 2010). Кроме этого, его очерки и рассказы печатались в газетах и журналах, в коллективных сборниках о Великой Отечественной войне «Страницы, опаленные войной», «…И штык сменили на перо» и других, изданных в Курске силами ветеранской организации и секции кавалеров ордена Александра Невского. В 2005 году Петр Алексеевич Михин представлял курских ветеранов ВОВ на Параде Победы в Москве. Он – почетный гражданин Ржевского района Тверской области и города Соледар в Украине. Его имя занесено в энциклопедию «Лучшие люди России». В 2011 году он, по инициативе председателя правления КРО СПР Н.И. Гребнева, одним из первых был признан почетным литератором Курской области.
А еще Петр Алексеевич вместе с супругой Варварой Александровной, также участником Великой Отечественной войны, вырастили и «дали путевки» в жизнь двум сыновьям, продолжив славный род Михиных, взявший свое начало в середине восемнадцатого века от беглого крепостного ямщика Северина Михина.

С долгой педагогической деятельностью связана и жизнь еще одного ветерана Великой отечественной войны и почетного литератора – Гальчуна Николая Александровича.
Николай Александрович Гальчун родился 27 января 1923 года в поселке Сосница Черниговской области (Украина) в семье крестьян. Отец – Александр Ильич, мать – Марфа Егоровна.
В настоящее время этот поселок городского типа и районный центр известен тем, что является родиной будущего кинорежиссера, драматурга и народного артиста РСФСР Довженко Александра Петровича (1894-1956) и имеет литературно-мемориальный музей этого выдающегося человека. Еще в нем развита пищевая промышленность. Но и в начале двадцатых годов ХХ века поселок Сосница был примечателен тем, что в нем имелось три школы, театр, Дом отдыха. И жили там люди трудолюбивые и веселые, несмотря на то, что совсем недавно пережили и вторжение кайзеровских войск, и гайдаматчину, и петлюровщину, и Гражданскую войну.
Как и остальные герои нашего очерка, Николай Александрович с малых лет оказывал посильную помощь родителям в домашнем хозяйстве. Сами же родители во времена НЭПа «поднялись с колен»,  зажили прилично. Но пришел 1929 год, началась коллективизация, и они вступили в колхоз. Вот поэтому Гальчун в своих коротких автобиографических справках пишет, что родился он в семье крестьян-колхозников.
Несмотря на то, что Николай Александрович родился в крестьянской семье, судьба была благосклонна к нему: он смог учиться в средней школе родного поселка. Это давало право после окончания школьного обучения поступить в высшее учебное заведение.  19 мая 1940 года Николай Гальчун закончил школу с отличием и в тот же год без экзаменов поступил в Киевский университет на историко-филологический факультет. Но началась война, и студент-первокурсник Гальчун Николай Александрович, даже не сдав экзамен за год обучения, был призван в ряды Красной Армии. Так уж случилось, что военкоматом он был направлен в Харьковское военное авиационное училище связи. Вместе с другими курсантами пешим ходом добирался до Харькова.
В отличие от других героев очерка, Николай Александрович Гальчун об этом периоде в своей автобиографической справке пишет скупо. Даже не указывает своего воинского звания, хотя из других источников известно, что он был офицером. Сообщает только, что, будучи курсантом военного училища, участвовал в операции по ликвидации немецких шпионов-диверсантов под Харьковом.  Тех засылали для проведения диверсий и подачи сигналов своим летчикам, бомбившим опорные пункты и особо важные объекты. Немцы подходили к Харькову, и военное училище стало эвакуироваться в Ташкент. Во время погрузки на станции Рогани, курсанты попали под бомбежку. Гальчун был контужен, но не сильно, и остался в училище.
В Ташкенте училище долго не задержалось и было переведено в Коканд. Здесь Николай Александрович в ноябре 1942 года, успешно окончив обучение, получил первый класс специалиста и воинское звание – младший лейтенант. Был назначен на должность командира радиовзвода учебной роты резерва (г. Новосибирск). Курсантами этой школы были девушки. Когда, после окончания учебных курсов, девушек стали отправлять к месту службы – в основном это было направление на фронт – Гальчун Н.А. обратился к командованию с просьбой отправить и его в действующую армию. Его рапорт был рассмотрен, но в просьбе отказали, объявив: «Вы направляетесь на службу в Монгольскую Народную Республику (МНР) – там тоже фронт. Восточный фронт». И Гальчун был назначен на должность техника по радиосвязи в дивизию Дальней авиации, базировавшуюся в районе города Чойбалса на территории Монголии. Участвовал в войне с Японией. Находился в тех советских воинских соединениях, которые наступали с территории Монгольской Народной Республики. Наступали при взаимодействии с монгольскими войсками.
По долгу службы Николай Александрович со своим подразделением осуществлял оперативную связь между советским и монгольским командованием. Требовалось согласование действий, а без постоянной и устойчивой связи этого достичь было невозможно. В августе 1945 года успешно выполнил несколько ответственных военных заданий. Получил очередное воинское звание – лейтенант.
С победой союзников над милитаристской Японией военная карьера Николая Александровича не закончилась. Он еще несколько лет служил в Советской Армии. Впрочем, в 1946 году получил отпуск и денежный оклад за время службы и выехал на родину, в Сосницу. Там увидел мать, пережившую фашистскую оккупацию, и отца, только что демобилизованного из армии, и купил родителям и младшему брату трехкомнатную квартиру.
По возвращении из отпуска был назначен на должность начальника связи зенитно-артиллерийского полка. Но полк вскоре расформировали, и Николай Александрович был направлен в штаб Забайкальского военного округа, дислоцировавшегося в городе Чита. Отсюда – в Хабаровск на должность заместителя начальника связи батальона.
В 1947 году был направлен в Северную Корею офицером связи авиационной дивизии. В 1950 году произошел военный конфликт между Южной и Северной Кореями. Американские войска открыто поддержали правительство Южной Кореи. И Северная Корея попросила военной помощи от Китая и Советского Союза. Китай направил добровольцев, СССР – технику, а также военных специалистов. В военном конфликте активно задействовалась авиация с обеих сторон.
В это тревожное время Николай Александрович Гальчун был начальником подразделения, которое днем и ночью обслуживало аэродром Дальней авиации под Спасском-Дальним, недалеко от границы с Северной Кореей. На этом аэродроме базировались тяжелые бомбардировщики ТУ-4 (экипаж самолета 12 человек) и реактивные самолеты-истребители. Случались и боевые потери. Несколько самолетов, в том числе и два ТУ-4, уйдя на задание, на аэродром не вернулись. Погибли товарищи по службе – 20 человек.
В 1953 году война в Северной Корее завершилась. Боевому офицеру Гальчуну Н.А. неоднократно предлагали продолжить военное образование в Военной академии. Однако  военная карьера Гальчуна больше не прельщала, к тому же он серьезно заболел. И он стал «одолевать» командование рапортами с просьбой об отставке. Ему долго отказывали, но в ноябре 1953 года, наконец, поступил приказ о его увольнении из рядов вооруженных сил СССР.
Демобилизовавшись в звании старшего лейтенанта, Николай Александрович отправился в Сосницу, где, благодаря прекрасной природе и воинскому ежемесячному пособию (600 рублей), вскоре излечился от физического недуга. Встал вопрос об учебе и работе на гражданке…
Восстанавливаться в Киевском университете не стал, а направил в 1954 году документы в Курский пединститут. Оттуда пришло уведомление, что принят без экзаменов на факультет истории, русского языка и литературы. Так он стал не только студентом, но и курянином.
По окончании в 1959 году пединститута Николай Александрович двадцать лет посвятил педагогической деятельности на территории Курской области. Был и директором школы, и завучем, и инспектором РОНО. С 1983 года находится на пенсии. Проживает вместе с супругой в поселке Карла Либкнехта Курчатовского района Курской области.
За участие в Великой Отечественной войне и в войне с Японией имеет награды – орден Отечественной войны II степени, медали «За боевые заслуги», «За победу над Японией», а также медаль МНР «За победу». Награжден он государственными наградами и за мирный труд на поприще образования и воспитания – медалью «За добросовестный труд» и Почетной грамотой министерства образования. Но своими наградами из-за природной скромности бахвалиться не любит. Лишь в редкие дни на его груди можно увидеть блеск орденов и медалей. А вот участие его, как и многих тысяч советских граждан, в американо-корейском конфликте осталось в тени памяти правительства страны. Официально-то вроде и не воевали…
Что же касается литературной деятельности Николая Александровича, то по его собственному определению, «литературным творчеством занимается всю жизнь, но активно – с 1941 года», когда писал стихи в боевых листках и других армейских изданиях. Позже печатался в периодических изданиях. Богатый жизненный опыт и длинный жизненный путь требовали взяться за перо и оставить на память потомкам свой отклик на пережитые события. Удаленность местожительства Николая Александровича от областного центра не позволяет ему так же активно, как и его коллегам по перу В.С. Барышеву, П.А. Михину, С.И. Чернышеву, участвовать в деятельности ветеранской организации, но творчеству помехой не стала. Здесь он волен поступать так, как требует его беспокойная душа, как подсказывает горячее сердце.
В настоящее время им написано и издано (в том числе и на собственные средства) более десятка книг стихов и прозы. Наиболее известны роман «Россиянка», сборник рассказов и стихотворений «Люблю и помню», сборник рассказов «Женские истории», повесть «На рубеже»,  сборник стихов и прозы «Тихое безумие», «Стихи и рассказы для детей и юношества». Кроме того, его произведения были опубликованы и в коллективных сборниках ветеранов ВОВ «Страницы, опаленные войной», «…И штык сменили на перо».
Кроме того, в те дни, когда пишется этот очерк, в курском издательстве «Славянка» верстается и готовится к изданию очередная книга Николая Александровича. Воистину, не стареют душой ветераны!
В 2010 году вместе с Михиным Петром Алексеевичем и другими ветеранами в торжественной обстановке в только что открывшемся Литературном музее Николай Александрович получил удостоверение почетного литератора Курской области. В нашем регионе более сотни литераторов, но почетных можно перечесть по пальцам на одной руке. Вот так высоко оценены литературные способности Николая Александровича писателями и общественностью области и города Курска.

Заканчивая этот очерк, еще раз хочется отметить то обстоятельство, что прекрасно, когда рядом с нами живут и творят такие умные, чистые совестью и сильные духом люди! Люди с беспокойными сердцами и светлыми умами. Настоящие витязи чести и слова. Есть на кого равняться и с кого брать пример мужества и стойкости, трудолюбия и ответственности за порученное дело. И самому хочется творить и делать что-то светлое и доброе, полезное не только современникам, но и представителям будущих поколений. А еще хочется верить, что никогда наша Курская земля не оскудеет на витязей ратных и литературных полей! Что, несмотря ни на какие невзгоды, потомки курян вновь с гордостью смогут повторить слова князя Всеволода Буй-тура из «Слова о полку Игореве»: «А мои-то куряне – опытные воины…»





































СПЛАВ ДУШИ, ДОБРА И СВЕТА

Все то, что начисто – то тленно.
Бессмертен только черновик…
Г. Остер

 

В 2005 году в Курске увидела свет небольшая (всего сто страничек) книжечка стихов курской поэтессы Прокофьевой Натальи Николаевны «Судьбы черновик». В 2014 году данная книжечка в качестве подарка попала в руки Рудского Валерия Вячеславовича – председателя комитета по культуре Курской области. Не знаю, как случилось, но Валерий Вячеславович нашел время и ознакомился с произведениями автора. А ознакомившись, «запал» на стихи и приказал подчиненным изыскать возможность для переиздания этой книжечки с последующей презентацией.
Почему «изыскать возможность»? А потому, что планы издания книг курских писателей и литераторов на текущий и следующий годы, а также деньги из областного бюджета на это, что еще существеннее, были давно согласованы, утверждены и распределены. Следовательно, никаких ресурсов для свободного маневра не было. Но, как известно, на Руси приказ начальника – закон для подчиненных. Они поднапряглись, где-то кого-то ужали, что-то подсократили – и в 2015 году «Судьбы черновик» обрел свое второе рождение.
«Переиздали, словно классика», – шутила во время презентации «переиздания» (25.06.2015) Наталья Николаевна. Ей, к слову сказать, кроме природной интеллигентной скромности, недюжинных поэтических способностей, присуща и самоирония. И не только в стихах, но и в простом общении. Однако ирония иронией, а горечь от того, что в переиздание книги не попали новые произведения, которых у автора немало, присутствовала не только в паузах между слов «именинницы», но и в выступлениях читателей и коллег-литераторов. Они прямо указывали представителям комитета культуры на данный недостаток. Только с тех – «как с гуся вода». Лишь со значением руками разводили; мол, как сказано, так и сделано. Потому – какие претензии…
Впрочем, это не помешало общему положительному настрою презентации, проведенной в областной научной библиотеке имени Николая Николаевича Асеева – земляка курян и замечательного русского, советского поэта.  Выступающие не по указке «сверху», а по велению собственной души, с удовольствием читали стихи автора. Особенно старались коллеги-литераторы, не понаслышке знакомые с творчеством Прокофьевой. Причем не только из презентуемой книжки, а и из других литературных сборников, что, по моему мнению, доставило «виновнице торжества» немало приятных мгновений.
А как их не читать, когда в них настоящая поэзия – «сплав души и добрых слов», а не только рифмы и стихотворные размеры. Впрочем, полностью приведем строки из стихотворения Прокофьевой (посвящены ее знакомому В. Юринову), ярче всего говорящие о поэтическом сплаве в ее творчестве:
Снова Вы – и снова песня.
Нет, не песня – сердца зов…
Просто с музыкою вместе
Сплав души и добрых слов,
Сплав поэзии и света,
Вечных Истин имена –
Голос искренний Поэта
В непростые времена.
«Голос искренний поэта в непростые времена» – это продолжение поэтических традиций курских мастеров художественного слова разных исторических эпох. Не заглядывая вглубь веков, где можно найти зачинателей сочинений виршей Сильвестра Медведева и Кариона Истомина (17 век), жизнь которых безоблачной не назовешь, перейдем к двадцатому веку, в первой четверти которого начинал творить Николай Асеев. Сказать, что на его творческую жизнь не выпали «непростые времена» – пойти против истины. Хватало! Еще как хватало!.. В середине двадцатого века в полную силу раскрылся поэтический талант Николая Юрьевича Корнеева. И у него оказалось предостаточно «непростых времен»: фронты Великой Отечественной войны, тяжелые ранения, военные госпитали, восстановление разрушенных городов и весей. Мало того, к закату жизни – коренной перелом прежних социальных и общественных устоев, «рельсы рыночной экономики», ельцинско-гайдаровская «шоковая терапия», падение нравственности и духовности… «Непростые времена» пришлись и на долю следующих поколений курских поэтов – Юрия Петровича Першина, Алексея Федосеевича Шитикова, Валентины Михайловны Коркиной, Вадима Николаевича Корнеева, Юрия Николаевича Асмолова и других. Однако традиции настоящей поэзии – сплава света, добра, музыки, фмлософии, прекрасных слов и любви к Родине, – несмотря на все сложности, сохранялись и сохраняются. И эти традиции в полной мере присущи Натальи Прокофьевой, занимающей собственную нишу в многоэтажном и многоквартирном доме отечественной поэзии. При этом, будучи весьма скромной и интеллигентной, она к «Олимпу» не рвется, коллег-поэтов руками и словами на поэтической стезе не расталкивает, споткнувшихся или оступившихся не пинает. Наоборот, старается поддержать всех, кто обращается за помощью и советом.
Однако вернемся к самой книге «Судьбы черновик». По замыслу автора она состоит из шести тематических разделов. В первом разделе «Дилетанты, метры ли – были б души светлыми…», в соответствии с названием, помещены стихи, касающиеся литературной деятельности поэтессы. И в них – во весь рост не только переживания «начинающего поэта», но и добрый, светлый юмор:
Литобъединение…
Девочки волнение –
Не перед подружками ей стихи читать.
Рядом – чуть не классики…
Не играют в «классики»,
За стишочки детские не поставят «пять».
В строчках другого стихотворения нет такой легкости порхающей с цветка на цветок бабочки, как в выше процитированном, но юмор, а то и тонкая ирония, присутствуют:
Стихи не напишешь от сытости,
Скорее от «всемизабытости»…
Кстати, о «сытости». У известного в России курского писателя Михаила Николаевича Еськова есть замечательная новелла, для названия которой послужила фраза Носова Евгения Ивановича «не пиши для сытых». Эта фраза некогда была сказана начинающему писателю в качестве оценки представленного для рецензии рассказа. Вот вся рецензия, как напишет позже Еськов, и уложилась в четырех словах Мастера. Я не знаю, читала ли Прокофьева данную новеллу Михаила Николаевича до написания своего стихотворения или же нет, но мысленная перекличка о том, что не стоит писать для сытых, да и не напишешь от сытости ничего путного, налицо. Замечательно!
Заканчивается первый раздел стихотворением «Потенциальным издателям». В нем автор, «насытившись», как говорится, до отвала, социально-рыночными ароматами и прелестями «демократической» России, для которых нет дела до литературы в целом и до поэзии в частности,  впервые говорит о «лихих» временах.
Настали времена лихие –
За все приходится платить.
Стихи – они же как стихия,
Нельзя по капле их цедить.

Отзвуки социальных перемен в стране стали основной темой второго раздела «Нам некогда в небо глянуть… И спит родовая память…». Кто жил в конце восьмидесятых и начале девяностых годах прошлого века, тот помнит, как мелкотравчатая интеллигенция, особенно так называемые «звезды» эстрады и шоу-бизнеса, а в купе с ними и воры-бизнесмены (причем с очень нерусскими фамилиями) кинулись искать дворянские корни в своих сугубо крестьянско-пролетарских происхождениях. И зазвенела златоглавая Москва «сорока сороками» неокнязей, неографов и даже необаронов, хотя самих баронов в царской России можно было по пальцам одной руки пересчитать, так как все они были пришлыми из прибалтийских немцев. Вот эти потуги скороспелого неодворянства и легли в основу стихотворения «Колыбельная дворянам», полного иронии и насмешки взрослого человека над детьми-несмышленышами.
Какие нынче времена –
Вокруг одни дворяне!
И далее:
Тот, кто не нищ и кто не пьян,
Понятно – родом из дворян…
И в противовес этому стихотворению строки из другого, полного горечи по утраченным ценностям, по гаснущей с каждым днем духовности в обществе потребления, в котором все продается и все покупается, в котором основой всему – деньги, а не любовь, ни сострадание, ни порядочность. Даже в воображаемом храме – символе чистоты и святости – запустение и захламление, словно в нем побывали татары из приснопамятного тринадцатого века.
Сердце, будто кокон,
Стиснуто тоской.
Ни икон, ни окон –
Вот он, храм, какой…
…Пол истерт, загажен,
Захламлен алтарь –
Жили в храме нашем
Гости из татар.
Но, несмотря на грустный зачин и не очень светлую кульминацию, заканчивается стихотворение вполне оптимистическими нотками, ибо автор верит в возрождение духовности россиян, в возрождение мощи государства.
…Я полы отмою,
Вычищу оклад.
Новой красотою
Стены заблестят.
Ни мольбой, ни стоном
Боль не покажу –
Колокольным звоном
Душу разбужу!
Впрочем, уже в следующем стихотворении вновь пишет о тупости и нищете духа, царящих на подмостках телевидения и в мире шоу-бизнеса в погоне за западной «цивилизацией» и по требованию западной же «продвинутости» в ущерб национальным интересам и культуре:
Когда великая страна
Врагу на откуп отдана,
Бояна с Лелем не ищи –
На сцене Катя Лель пищит.
Но самым весомым, на мой взгляд, в этом разделе является все же стихотворение «На Крещатике…», написанное до 2005 года. С провидческой зоркостью, присущей только очень даровитым поэтам, Наталья Николаевна описала события майдана в Киеве и постмайданной Украины 2013-2014 годов. Да, «незалэжная» тогда еще не пылала гражданской войной на юго-востоке, как в наши дни, но гарь покрышек, националистический визг скачущих майданутых и русский мат брошенных государством на заклание толпе спецназовцев-беркутовцев, чувствовался в жарком воздухе Киева.
На Крещатике давно уже не крестятся,
На Крещатике расхристаны дома…
И далее:
…И шагает Украина, куда вывезет,
С ридной хаты – прямо в Штаты, наугад.
В итоге, как все знаем, Украина, шагая в Европу и Штаты, до Европы не дошагала, но под Штаты легла полностью, как дешевая проститутка. Легла, предав многовековые узы братства и культуры наших народов; легла, поливая грязью не только себя (черт бы с ней!), но нашу страну – Россию. А это, извините, уже не может не задевать каждого порядочного россиянина. Задевает, затрагивает, волнует.

Третий раздел «Что задумано, не сбывается – это жизнью моей называется» уже в своем наименовании несет самоиронию автора. Поэтому и стихотворения раздела наполнены не только философией жизни, бытописанием, но и самоиронией. В качестве примера приведем по строфе из разных стихотворений этого раздела.

***
Ошибаемся, ушибаемся,
Горько плачем и громко каемся,
Виноватых все ищем около,
Называем ворону соколом…

***
Православная и язычница,
И обиженная и обидчица,
Я – и грешница, я – и праведница…
И обеими быть мне нравится.

***
…Ах, как быстро детство позабыли
В поисках не истины, а хлеба!
На себя взгляну – а где же крылья?
Оглянусь вокруг – а где же небо?..

***
…Мужчины, не глядите хмуро.
Для вас открою тайну я:
Конечно, все мы бабы – куры…
Но кто вас высидел, мужья?!

***
Все надежды питала,
Все мечтою жила…
И повисли устало
Два ненужных крыла.

Близким тематически к третьему разделу книги является четвертый. Называется он традиционно по строкам стихотворения, включенного в него, «Бабья осень уже, а не лето… Благодарна судьбе и за это». И, естественно, является своеобразным продолжением третьего раздела:
Денег не накопила,
Не сберегла добра.
Только всего и было –
Два небольших крыла.

***
Ходим заколдованы
Из красавиц – в баб.
Жизнью измордованы,
Превратимся ль снова мы
В девушек из жаб?..
Однако в этом цикле стихотворений не только самоирония, но и попытка разобраться в окружающем мире и в себе, что, по-видимому, еще важнее. Причем честно, без скидок на женские слабости и капризы.
Я возрождаюсь поутру
И гасну с кровяным закатом.
И в каждом встречном вижу брата,
И в каждой женщине – сестру.

Пятый раздел «Судьбы черновик пролистала, а набело – поздно уже…», как понимаем, дал название и самой книге. Стихи этого раздела, на фоне тонкой лиричности и глубокой поэзии, наиболее философские. До интимной откровенности наполнены душевной чистотой, музыкой и светом. Но немало тут и внутренней горечи от несбывшегося.
Все судьбина переиначила:
Было – набело, стало – начерно…
Было – юности жар божественный,
Стало – взрослости лед торжественный.

И как положено заключительной части, шестой раздел «Но вспоминается лето, но ожидается чудо…» подводит итоговую черту книги. Здесь автор то возвращает читателя к первым страницам, как бы оглядываясь на пройденный уже путь, то вслед за собой зовет его в будущее, в мир мечтаний. Ведь жизнь – и конечна, и… бесконечна, как сама Вселенная. Примером тому стихотворение «Воспоминание о будущем». Всего лишь заключительная строфа:
Однажды это время настало –
Я на земле на вашей устала.
Покинувши бескрылое тело,
Душа рванулась в звездную высь!
Огромное, огромное Небо!
Огромное, огромное Солнце!
Огромное, огромное Счастье!
И все-таки огромная Жизнь!

Очерк останется незавершенным, если не будет сказано хотя бы несколько слов о самом авторе.
Наталья Николаевна родилась в 1944 году в столице Казахстана – Алма-Ата, в семье журналистов. В городе Фрунзе, как сама отмечает в предисловии к книге, окончила филологический факультет Киргизского государственного университета. После окончания университета и года самостоятельной работы преподавателем в школе вышла замуж. С мужем-военнослужащим исколесила почти весь бывший Советский Союз (мыс Шмидта, Остров Врангеля, Сахалин, Мордовия, Украина).  Эта одиссея нашла свое отражение в одном из стихотворений.
Была я с лейтенантом на Чукотке,
Старлей меня в Мордовию увез,
А с капитаном – разговор короткий:
На край земли с семьею – не вопрос.
С майором укатила с Сахалина –
Такая получается картина…
А в прозе предисловия, с присущей ей самоиронией, а возможно, и с горечью, пишет, что «с каждым новым назначением мужа приходилось браться за любую имеющуюся работу. И дворником была, и почтальоном, и машинисткой. Служила (по-видимому, вольнонаемной – Н.П.) в воинской части и в отделе внутренних дел, в ИНТИ и Домах культуры…». Такова судьба большинства офицерских жен: наличие прежнего профессионального образования роли в выборе работы на новом месте службы мужа не играет.
Но, «сменив за шестнадцать лет самостоятельной семейной жизни шесть мест проживания, осела в любезном сердцу Курске». Не ведая покоя с юности, и в настоящее время «остепениться» себе не дает –  работает в библиотеке посёлка Халино Курского района Курской области. Да что там «работает» – словно подвижник духа, живет библиотекой, приобретая на собственные деньги книги, поделки и снабжая ими библиотеку, чтобы та была уютнее и притягательнее для читателей. И, действительно, эта поселковая библиотека одна из лучших не только в районе, но и в области.
Впрочем, скитальческой жизни и бытовой неустроенности для судьбы поэтессы показалось мало, и она, судьба, в полной мере «оделила» Наталью Николаевну трагическими страницами в ее книге жизни – не стало мужа, погиб сын. Незаживающая рана обожженной горем души отзывается в стихах.
Наивен пыл души молей бескрылой.
Любимый – был. Но как давно все было…
Прошел угар былых моих любовей.
Теперь – снега. Теперь – платок по брови.

***
Снова гнетет тоска,
Ставши уж привычной.
Где мне тебя искать?
В чьем ты теперь обличье?

***
А тепло из теремов сквозняками выдуло,
Начался у домовых кашель по ночам.
Накопила добра – видимо-невидимо,
Много всяческих богатств – горе да печаль.

И чтобы криком не кричать от острой тоски (вольная перефразировка ее поэтической строки) не только стылой одинокой ночью, но и малорадостным днем, «с головой окунулась» в творчество – сочинение стихов, художественное фотографирование, выставки, литобъединение.
Слово, как известно с древних времен, лечит. Поэзия – сверхмощная природная концентрация волшебных слов и музыки, света и добра – как полагаю, лечила Наталью Николаевну, не дала махнуть на себя рукой и сгинуть в тоске, словно в омуте. Возможно, до конца не излечила – материнское горе утраты излечить еще никому не удавалось! – но, в конечном счете, опору в жизни дала. Не потому ли ее стихи, по оценке читателей, трепетные и пронзительные, хватают и за ум и за сердце. (Даже задубелая в административно-бюрократических и около культурных баталиях чиновничья душа, как видим, не устояла, среагировала).
Впрочем, стихосложением, судя по всему, Наталья Николаевна начала заниматься давно. Возможно, еще со школьной поры. Ведь предпосылки к этому были немалые: родители – журналисты, и художественное, поэтическое слово в семье было не редким гостем, а родственником-постояльцем. Разговоры родителей, их друзей, в том числе и о литературе, чтение книг – все откладывалось благодатно на восприимчивую душу школьницы Натальи. Не могло не откладываться и не влиять на формирование ее поэтического вкуса… Секрета не открою, если скажу, что это чувствуется по богатой палитре языка. К тому же из ее собственного предисловия к книге «Судьбы черновик» видно, что до выхода книги печаталась в городских, районных и республиканских газетах, а также в газетах «ВВС сегодня»,  «На боевом посту», в журнале «Литературный Кыргызстан». Вот и наслоилось одно на другое – прежний литературный опыт и ежедневные страдания поэтической души…
Вместе с тем, курский период жизни несомненно стал самым продуктивным в развитии ее творческих способностей. Войдя в литобъединение при региональной писательской организации, познакомилась не только с курскими литераторами – Вячеславом Шумаковым, Владимиром Рябининым, Вадимом Шеховцовым, Аллой Пехлецкой, но и с ведущими поэтами края – Юрием Петровичем Першиным, Алексеем Федосеевичем Шитиковым, Вадимом Николаевичем Корнеевым, Валентиной Михайловной Коркиной, Юрием Николаевичем Асмоловым, Вячеславом Александровичем Нарыковым, Леонидом Михайловичем Звягинцевым и другими. Многие благосклонно отнеслись к ее творчеству, увидев золотые крупинки в «тоннах словесной руды». Правда, как признается сама Прокофьева, призывали «работать над стихами». В итоге симбиоза доброго слова и созидательной критики старших коллег – начала публиковаться в курских газетах «Вестник профсоюзов», «Не хлебом единым» и журнале «Толока».
Поэтическая самобытность автора не осталась незамеченной в московских литературных журналах «Сияние лиры» и «Третье дыхание», где ее стихи стали систематически печатать. Появились стихи и в международном литературном альманахе «Междуречье», издаваемом рыльскими подвижниками славянского содружества Вениамином Германовичем и Олегом Вениаминовичем Саранских. В итоге – поэтический горизонт автора раздвинулся не только до столичных пределов, но и значительно дальше. Ее стихи вызывали интерес не только у коллег и читателей, но и у композиторов – и вот уже несколько песен дополнили творческий багаж Прокофьевой.
В 2010 году при КРО СПР по инициативе председателя правления Николая Ивановича Гребнева и его сподвижников Бориса Петровича Агеева, Михаила Николаевича Еськова и Юрия Петровича Першина был образован Союз курских литераторов. Одной из первых в это новую литературную организацию вступила Наталья Николаевна. И не просто вступила, а приняла активное участие в ее работе, в том числе в издании и редактировании альманаха «Курские перекрестки», в презентации книг курских авторов, в творческих выступлениях перед читателями города Курска и области.
В 2014 году Наталья Николаевна стала дипломантом литературного конкурса имени А.А. Фета, а также признана лучшим литератором года. Таковы дополнительные штрихи к жизненному и творческому портрету Натальи Прокофьевой. А все остальное, как определила она сама, – в ее стихах.
Своими стихами, выходом книги, ее переизданием, презентациями, другими литературными делами, а главное – признанием коллег она, на мой взгляд, опровергла собственные слова о том, что «проскочила судьбоносный перекресток жизни». И не проскочила, и время еще есть порадовать читателей изданием новых книг. А потому – удачи, Наталья Николаевна, поэт и боец! Новых книг и презентаций прекрасного сплава добра души, света, слов и музыки!


































ДЕРЗАНИЕ

Только в творческом дерзании жизнь.
С. Цвейг

 

В последнее десятилетие не только на бытовом уровне, например, в разговорах на улице или на кухне, но и в печатных СМИ, и на государственных радио-и-телеканалах все чаще и чаще можно услышать, что в стране растет никчемная молодежь, недоразвитое поколение «пепси», у которого на уме только деньги да развлечения. Мол, неучи, недоучки, неумёхи… Ни на что толковое не способны… А уважаемый писатель-сатирик Михаил Задорнов даже определение наиболее ярким представителям такой молодежи придумал – «коекаки».
В определенной мере это так. Только когда и в каком обществе все молодое поколение было сплошь трудолюбивым, образованным, культурным и высоконравственным?.. К сожалению, никогда и ни в одном. Во все времена молодежь была разной. Только процентное соотношение этой разности колебалось то в одну, то в другую сторону. Поэтому и современная наша молодая поросль разная. Чего греха таить, есть и «коекаки», но есть и такие представители молодежи, которым тесно в рамках обыденщины, которые наполнены энергией созидания и творчества. И, как ни парадоксально, их очень много, если вообще не большинство. Эти не плывут по течению, не сидят сиднями на шее у родителей или у общества, не ползут по проторенной кем-то дорожке, а дерзают, ищут себя в различных областях жизни и творчества.
По моему мнению, к такой категории современных юношей и девушек принадлежит и автор повести «Совпадение. Случайность. Судьба» – Диана Смирнова. Она не только учащаяся школы, но и одна из «птенцов» литературного лицея, образованного по инициативе председателя правления КРО СПР (Курского регионального отделения Союза писателей России) Н.И. Гребнева и существующего при писательской организации. И вот еще не «оперившийся птенец» дебютирует со своим первым произведением – повестью о современных молодых людях.
Написать в этом возрасте небольшой рассказ или пару стихотворных строф – труд немалый, в некоторой степени сравнимый с подвигом. А тут – целая повесть со всеми присущими данному литературному жанру атрибутами, с соблюдением всех канонов… Так что потрудиться Диане пришлось долго и упорно.
В повести Смирновой, несмотря на ее юный возраст, присутствуют основные параметры прозаического произведения: зачин, кульминация развития событий и заключительная часть в виде эпилога, подводящая черту под основной идеей повествования. Есть тут место и интриге, и борьбе идей на нравственной почве, что придает особую пикантность. Хорошо преподнесены психологические портреты героев, дано описание их внешности. Сюжетные линии, эпизодические сценки  и вкрапления, описание городских пейзажей и природы не только не нарушают единство композиции повествования, но и добавляют новые краски и звучания.
Если оставить за скобками отдельные шероховатости, которые, конечно, имеются, и которые, кстати, присущи не только юным авторам, но и авторам «со стажем», то повесть получилась светлой и доброй. Ее хочется прочесть до конца. Автор постарался не только показать «становление на крыло» современных молодых людей, не только традиционный «конфликте поколений», но и дал свое видение конфликтной ситуации среди самого весьма неоднородного молодого поколения, а также внутреннего конфликта героев во время поиска «себя самого». И это немаловажно.
Отзвуки нашего стремительного времени можно увидеть и в фразах героев во время их диалогов. Особенно в диалогах главных героев – Максима и Артема. Реплики короткие, похожие на зсэмэсные сообщения, присущие современному стилю общения. Однако есть, несмотря на свою краткость, и весьма емкие, наполненные глубоким содержанием.
Следует отметить и то, что, повесть написана в современном динамичном ключе, а потому читается легко. И в то же время захватывает читателя и не отпускает до финала, заставляя сопереживать героям. А главное, заставляет задуматься: а правильно ли я сам живу, той ли дорогой иду?..
Следует обратить внимание и на то, что текст книги сопровождается десятком рисунков, придуманных, нарисованных и подготовленных к печати автором. Так что Диана радует читателя не только художественным словом, но и определенными способностями к изобразительному искусству.
Сейчас трудно сказать, как сложится дальнейшая судьба автора. Останется ли и дальше на литературной стезе (а литературные традиции Курского края весьма богаты и уходят вглубь веков), или же выберет себе иной жизненный путь, гадать не будем. В любом случае пожелаем Диане успехов и новых дерзаний, а читателям данной книги – приятного чтения.




РУССКОСТЬ –
СТИЛЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА

С курским поэтом и бардом Сергеем Князем я познако¬мился в Школе-студии стиха при областной библиотеке имени Николая Асеева, где на одной из встреч Сергей спел под гитару несколько своих лирических песен. Они ока¬зались настолько проникновенными и трогающими душу, что вызвали самые восторженные аплодисменты всех при-сутствующих.
Позже, когда при курской писательской организации образовался и начал функционировать Союз курских литераторов, мы оба стали членами этого литературного объединения. И теперь встречались уже не только в Школе-студии стиха, но и на множестве самых различных литературных мероприятий города. Это обще¬ние позволило мне ещё больше узнать как о самом авторе, так и о его творчестве.
В характере Сергея всегда просматривается настоящая, не ведающая компромиссов, мужская твёрдость воли и соб¬ственность суждений в вопросах бытия и быта. Это говорит о целостности натуры. А в его поэти¬ческом творчестве поражает мгновенная реакция на вы¬зывающие улыбку стихотворные «шероховатости» коллег по перу в виде тут же написанных ироничных пародий на их стихотворные «опусы». Такая оперативность и такой дружеский поэтический иронизм не каждому даны.
Участвуя в составлении литературных альманахов «Кур¬ские перекрёстки» мне не раз приходилось обращаться к Сергею Георгиевичу с предложением предоставить свои стихи для включения их в очередной выпуск. В отличие от большинства коллег-литераторов, страстно желавших видеть свои творения на страницах печатного издания, он соглашался всегда неохотно, с извинительно-стеснитель¬ной улыбкой. Дескать: «А может, не стоит?». На что я всегда обескураживался: «Ну, как не стоит?» – ведь может, именно твои стихи привлекут внимание читателя». В конце кон¬цов, мне удавалось его убедить – и стихи Сергея всегда оказыва¬лись не только самыми читаемыми, но и самыми живо об¬суждаемыми.
И вот Издательским домом « Славянка», наконец, готовится к выпу¬ску в свет книга его лирических стихотворений «Слова с НЕБА». Это долгожданное и очень волнительное событие не только для автора, но и для меня, так как я давно ис-пытывал искреннее желание как можно шире познакомить курских читателей с поэтическим творчеством Сергея Кня¬зя. Впрочем, не только я, но и все наши коллеги литерато¬ры.
Да и как не испытывать такого чувства, когда вместе с из¬ящной, неизбитой рифмой, вместе с выверенным звуковым и словесным рядом, вместе с лиричностью и музыкально¬стью из каждого его стихотворения плещут на тебя пото¬ки бесконечной любви не только к женщине, но и ко всему окружающему миру. Плещут так, словно он не из нашего сумасшедше¬го, агрессивного, нигилистического, хамовитого времени, а неожиданный гость из девятнадцатого века.
Океан моей любви тих и скромен, тих и скромен.
Океан моей любви – он огромен, так огромен.
Океан моей любви всё вокруг ласкает взглядом.
Океан моей любви – он так рядом, он так рядом!
Океан моей любви – он летает, он летает.
Океан моей любви всё собой укрыть мечтает.
Океан моей любви всё жалеет, всех жалеет.
Океан моей любви всё в своих волнах лелеет!
В стихах Сергея наличествует свойственная ему искрен¬ность и мудрость, тонкая философичность, неожиданная парадоксальность выводов и, конечно же, юмор и самоирония, что присуще только большим мастерам поэтического слова.
Быть может, ты была Ахматовой? -
Всё тот же профиль, тот же стан...
И точно так же стлался матовый,
Всё поглощающий туман...
А может, ты была Цветаевой,
Вконец уставшей от людей,
И как теперь, вот так же таяла
Свой каждый день, свой каждый день...
Кроме смысловой нагрузки, прекрасное сочетание мяг¬ких, незвонких перекатов звука «т» с выдохом «х» и «ф» на фоне шипящих «ж», «ч» и «щ» в этом стихотворении порождает неповторимое звуковое, ритмичное, музыкальное очарование. А в стихотворении «На реке по¬ловодье», при почти Фетовском исполнении (одними суще¬ствительными!) его первой строфы, философская глубина поэтических образов:
На реке – половодье,
По реке – ледоход...
Уплывает Сегодня
Стайкой Белых стихов.
Сходят в дальнюю просинь
За строкою строка –
Всё однажды уносит
Нашей жизни река.
И в нём же о мудрости, по мнению автора, ставшей не¬востребованной и не нужной современному поколению по¬требителей, где стремление к духовности начисто заменила нажива:
.. .Не приносит сегодня
Мудрость мудрым доход.
Непотребною бродит,
Мысли в нас не кружа –
Стала мудрость не в моде,
Будто старый пиджак.
Впрочем, думаю, вряд ли мне нужно дальше цитировать строки из других его стихотворений. Пусть читатель сам познакомится с ними, сам окунётся в них, пусть он сам почувствует и сам насладится их тонким лиризмом, их тонким поэтическим ароматом, музыкальностью.
И ещё одно, последнее: как-то недавно, руководитель Школы-студии стиха и тонкий знаток поэзии А. Г. Афана¬сьев, попросив Сергея Георгиевича исполнить его пеню «Де¬ревенька», сказал, что это произведение наполнено русской кровью. И я полностью с ним согласен. Лишь уточню, что не только это стихотворение, но и многие другие. И не только наполнены русской кровью, но и русским духом, русским светом, рус-ской любовью, русской добротой, русской талантливостью, русским благородством. Короче – русскостью. Той самой русскостью, которая яв-ственно ощущается у него, как и в «Слове о полку Игореве», и в литературном памятнике XIII века «Слово о погибели русской земли...». Помните:
«О, свело светлая и прекрасно украшенная Русская зем¬ля! Многими красотами прославлена ты: озёрами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, гора¬ми, крутыми холмами, высокими дубравами...» и так далее. Если помните, то сравните и почувствуйте сами:
Есть одна в моей Родине
Деревенька безвестная –
Вся застывшая в радугах,
Вся в сплошных васильках,
В вишнях вся и в смородине,
Вся звучащая песнями,
Вся шумящая травами,
В чистых вся родниках...
Там, за дальней околицей,
Ввысь – церквушечка белая...
В Небо звоном малиновым
С колокольни звонят! -
В ней моя Богородица
Слёзно Господу молится
За пропащего-грешного,
За меня... за меня...
И ещё:
Что быль я тут, что небыль
Для Бога и для Вас... 
Приходят ко мне с Неба
В стихи мои слова...

Искренне радуюсь за Сергея, за приходящие к нему с Неба слова, и желаю ему новых творческих успехов и новых книг. Радуюсь и за нас, читателей, получивших в подарок та¬кой великолепный сборник его лирических произведений.