Реинкаронация-20

                РЕИНКАРНАЦИЯ--20 
    
 --Ты вернулся? И значит мы можем продолжить?
--А разве я отсуствовал?,--спросил Чумак.—Я думал, что просто заснул и мы прервались.
--Так оно и есть. Ты спросил Меня: что плохого в соблюдении собственных интересов? Мне казалось, в Книге 1 Я говорил, что все начинается с собственных интересов. Помнишь?
--Нет.
--Поэтому Я и напомнил тебе вопрос. Да. Говорил, и так оно и есть. Но в других культурах и в других обществах на разных планетах определение “собственных интересов” значительно шире, чем в вашем мире. Просвещенным существам совершенно ясно, что то, что приносит вред одному, вредно для многих, а что приносит пользу немногим, должно приносить пользу многим или в конечном счете от этого не будет пользы никому. На вашей планете все как раз наоборот. То, что приносит вред одному, многими игнорируется, а то, что приносит пользу немногим, многими отрицается.
Это объясняется тем, что ваше определение собственных интересов слишком узкое, оно едва идет дальше отдельного человека, распространяясь на его близких—и то только тех, кто выполняет его распоряжения. Да, Я говорил в Книге 1, что во всех взаимоотношениях следует исходить из интересов своего Я. Но Я также говорил, что, когда ты понимаешь то, что в твоих высших ин тересах, ты также поймешь, что это же и в высших интересах другого, ведь ты и другой — Одно. Ты и все другие —Одно, —и это уровень понимания, которого вы не достигли.
Ты спрашиваешь о продвинутых технологиях, и Я говорю тебе это: вы не можете иметь продвинутых технологий, которые приносили бы вам пользу, не обладая продвинутым мышлением. Продвинутая технология без продвинутого мышления приводит не к движению вперед, а к гибели. Вы уже испытали это на своей планете, и вы очень близки к тому, чтобы испытать это опять.
--Что Ты имеешь в виду? О чем Ты говоришь?
--Я говорю, что однажды на своей планете вы уже достигли высот (вы, по правде говоря, поднялись выше), на которые вы сейчас медленно карабкаетесь опять. У вас на Земле была цивилизация более продвинутая, чем любая из существующих ныне. И она разрушила себя. Она разрушила не только себя, она также разрушила все остальное.
Это произошло потому, что она не знала, что делать с теми самыми технологиями, которые были ею созданы. Ее техническая эволюция настолько опередила духовную, что люди сделали технику своим Богом. Они поклонялись технике и всему тому, что она могла создать и принести. Они получали все, что могла принести их необузданная техника —и что обернулось полной катастрофой. Они привели свой мир к концу в буквальном смысле.
--Все это случилось здесь, на Земле?
--Да.
--Ты говоришь о Последнем Городе Атлантиды?
--Некоторые из вас так его называют.
--И о Лемурии? О земле My?
--Это тоже часть вашей мифологии.
--Значит, это правда! Мы были на этом месте раньше!
--О, дальше, друг Мой. Значительно дальше.
--И мы действительно уничтожили себя!
--Почему тебя это удивляет? Сейчас вы делаете то же самое.
--Знаю. Ты можешь рассказать нам, как остановиться?
--Этому посвящено много других книг. Большинство людей их игнорируют.
--Приведи хоть одно название, обещаю, мы не будем игнорировать эту книгу.
--Их очень много. И в них сказано все, что Я сказал бы в ответ на твой вопрос. Так что Мне нет необходимости переписывать эти книги заново. Они содержит краткое описание многих способов разрушения вашего земного дома, а так же способов, с помощью которых вы можете остановить полную гибель. Все, что человечество делало до сих пор на этой планете, не было слишком изобретательным.
--По существу, на протяжении всего этого диалога Ты описываешь наш вид как “примитивный”. С тех пор как я впервые об этом услышал, мне очень хочется узнать, на что похожа жизнь в непримитивной культуре. Ты говоришь, что во Вселенной много таких обществ, или культур.
--Да.
--Сколько?
--Очень много.
--Десятки? Сотни?
--Тысячи.
--Тысячи? Существуют тысячи продвинутых цивилизаций?
--Да. Но есть и культуры, более примитивные, чем ваши.
--Что еще делает общество “примитивным” или “продвинутым”?
--Степень, до которой оно претворяет в жизнь собственное высшее понимание. Это отличается от ваших представлений. Вы считаете, что общество должно называться примитивным или продвинутым в зависимости от того, насколько высоко его понимание. Но что хорошего в высоком понимании, если вы не претворяете его в жизнь? В этом случае его вообще нельзя назвать хорошим. На самом деле оно опасно.
Примитивному обществу свойственно называть регресс прогрессом. Ваше общество движется назад, а не вперед. Семьдесят лет назад многие в вашем мире проявляли больше сострадания, чем сегодня.
--Некоторым людям было бы тяжело слушать Тебя. Ты говоришь, что Ты неосуждающий Бог, и все же некоторым может показаться, что ты все здесь осуждаешь и очерняешь.
--Мы уже говорили об этом раньше. Если ты говоришь, что хочешь попасть в Сиэтл, а вместо этого едешь в Сан-Хосе, можно ли осуждать человека, у которого ты спросишь направление, а он скажет тебе, что ты следуешь в направлении, которое не может привести тебя туда, куда, по твоим словам, ты следуешь?
--Называть нас “примитивными” —это не просто указывать нам направление. Слово примитивный —уничижительное слово.
--В самом деле? А еще говоришь, что тебя восхищает “примитивное” искусство. И существует музыка, которой часто наслаждаются благодаря ее “примитивизму”—не говоря уже о некоторых женщинах.
--Ты сейчас прибегаешь к игре слов, чтобы поменять все местами.
--Вовсе нет. Я только показываю тебе, что слово “примитивный” не обязательно является уничижительным. Оно используется в описательных целях. Оно констатирует истину: некоторые вещи находятся на очень ранних стадиях развития. И ничего больше. Оно ничего не говорит о том, что “правильно” или “неправильно”. Этот смысл добавляешь ты сам. Я здесь вас не “очерняю”. Я только описываю вашу культуру как примитивную. Это просто “звучит” для тебя очерняюще, если ты осуждаешь примитивное состояние.
--У меня нет такого осуждения.
--Пойми: оценка не есть осуждение. Это только наблюдение —Что Есть. Я хочу, чтобы вы знали, что Я вас люблю. Я не осуждаю вас. Я смотрю на вас и вижу только красоту и чудо.
--Как в этом примитивном искусстве.
--Совершенно верно. Я слушаю вашу мелодию, и она меня волнует.
--Как в примитивной музыке.
--Теперь ты понимаешь. Я чувствую энергию вашей расы, как вы могли бы чувствовать энергию мужчины или женщины с “примитивной чувственностью”. И, как и вас, это меня возбуждает. Теперь то, что является правдой о вас и обо Мне. Вы не противны Мне, вы не причиняете Мне беспокойства, вы даже не разочаровываете Меня. Вы возбуждаете Меня. Меня возбуждают новые возможности, новые переживания, которые еще впереди. В вас Я пробуждаюсь для новых приключений, для волнующего движения к новым уровням великолепия.
Вы не только не разочаровываете Меня, вы вызываете у Меня mpenem! Я трепещу при виде чуда, каким вы являетесь. Вы думаете, что находитесь на вершине человеческого развития, а Я говорю вам, вы в самом начале. Вы только начинаете ощущать свое великолепие! Ваши величайшие идеи еще остаются невыраженными, ваше величайшее видение—забытым. Но ждите! Смотрите! Замечайте! Дни вашего расцвета совсем близко. Стебель окреп, и лепестки скоро раскроются. И Я говорю вам: красота и аромат вашего цветения наполнят Землю, и вы еще займете свое место в Саду Богов.

                Глава 17

 --Вот то, что я хотел услышать! Вот то, зачем я пришел к Тебе! Воодушевление, а не унижение.
--Ты не можешь быть униженным, если только не веришь в это сам. Бог никогда не судит и не “обвиняет тебя в неправоте”.
--Многие люди не “постигают” идею Бога, Который говорит: “Нет ни правильного, ни неправильного” и Который утверждает, что нас никогда не будут судить.
--Ну, брат, тебе нужно определиться! Вначале ты говоришь, что Я сужу тебя, а теперь ты расстроен, что Я не сужу.
--Я знаю, знаю. Все это так запутано. Мы все очень... сложные. Мы не хотим, чтобы Ты нас судил, но мы хотим этого. Мы не хотим, чтобы Ты нас наказывал, но чувствуем себя потерянными без Твоих наказаний. И когда Ты, как в первых двух книгах, говоришь: “Я никогда не буду наказывать вас”, мы не можем этому поверить, а некоторые из нас из - за этого едва не лишились рассудка. Ведь если Ты не собираешься нас судить и наказывать, кто же нам укажет верный путь? И если нет “справедливости” на небесах, кто же уничтожит всю несправедливость, творящуюся на Земле?
--Почему вы рассчитываете, что небеса исправят то, что вы называете “несправедливостью”? Разве не с небес льется дождь?
--Да.
--И Я скажу тебе вот что: Дождь льется на справедливых и на несправедливых одинаково.
--А как же: “Ибо Господь не оставит без наказания”?
--Никогда Я такого не говорил. Один из вас это выдумал, а остальные поверили. “Справедливость”—это то, что вы испытываете не после того, как поступаете определенным образом, но потому что вы поступаете определенным образом. Справедливость — это поступок, а не наказание за поступок. По-моему, проблема в нашем обществе в том, что мы жаждем “справедливости” после того, как случилась “несправедливость”, вместо тою чтобы с самого начала “поступать по справедливости”.
--В точку! Ты попал прямо в точку! Справедливость—действие, а не “реакция”.
--Поэтому не ждите от Меня, что я каким-то образом “в конце все улажу”, установив какую-то небесную справедливость в “жизни после смерти”. Я скажу тебе: Нет “жизни после смерти”, есть только жизнь. Смерти не существует. И то, как вы переживаете и создаете свой жизненный опыт как личности и как общество, показывает, как вы понимаете справедливость.
--И в этом Ты считаешь человеческую расу не слишком развитой, да? Я хочу спросить: если бы всю эволюцию расположить на футбольном поле, где бы мы были?
--На 11-метровой отметке.
--Ты шутишь.
--Нет.
--Мы на 11-метровой отметке эволюции?
--Эй, только за прошедшее столетие вы сместились с шести на двенадцать метров.
--Есть у нас шанс когда-либо засчитать касание?
--Конечно. Если только вы снова не упустите мяч.
--Снова?
--Как Я говорил, ваша цивилизация стоит на краю не в первый раз. Я повторяю эти слова, потому что жизненно важно, чтобы вы их услышали. Когда-то уже так было на вашей планете... Уровень развития вашей техники оказался намного выше, чем ваша способность использовать ее разумно. Сейчас вы приближаетесь к той же точке. Жизненно важно, чтобы вы это поняли. Развитие современной техники угрожает обогнать вашу способность разумно ее использовать. Скорее не современная техника является продуктом вашего общества, но ваше общество на грани превращения в продукт современной техники. Когда общество становится продуктом своей собственной техники, оно разрушает себя.
--Почему? Ты не мог бы объяснить?
--Да. Ключевой момент—это равновесие между техникой и космологией, космологией всей жизни.
--Что Ты имеешь в виду под “космологией всей жизни”?
--Говоря просто, это устройство мира. Система. Процесс. Видишь ли, существует “система в Моем безумии”.
--Я на это надеялся.
--И ирония в том, что, стоит вам постигнуть эту систему, стоит вам начать разбираться в устройстве Вселенной, как сразу возрастает риск того, что вы можете вызвать катастрофу. В этом смысле неведение может быть благословением. Сама Вселенная—это техника. Это величайшая из всех техник. Она работает безупречно. Сама по себе. Но, когда вы влезаете в нее и начинаете вмешиваться во вселенские принципы и законы, вы рискуете их нарушить. А это пенальти.
--Серьезная неудача для хозяев поля
--Да.
--Так что, мы выбываем из лиги?
--Вы близки к этому. Только вы можете определить, будете вы в лиге или нет. Вы определите это своими действиями. Например, вы уже достаточно знаете об атомной энергии, чтобы весь ваш мир взлетел на воздух.
--Да, но мы не собираемся этого делать У нас хватит на это ума Мы остановимся.
--Правда? Вы по-прежнему продолжаете производить оружие массового уничтожения, и очень скоро оно попадет в руки того, кто сделает весь мир своим заложником—или разрушит его в попытке сделать таковым. Вы даете детям спички, а потом надеетесь, что они не сожгут дом, а между тем вам еще нужно научиться пользоваться спичками самим.
--Решение проблемы очевидно. Отберите спички у детей. А потом выбросьте свои спички.
--Увы, не приходится надеяться, что примитивное общество разоружится. Поэтому ядерное разоружение —единственное верное решение проблемы—кажется недостижимым.
--Мы даже не можем договориться о прекращении ядерных испытаний. Мы раса существ, поразительно неспособных контролировать себя.
--Если вы не убьете себя своим ядерным безумием, вы разрушите свой мир экологическим самоубийством. Вы разваливаете экосистему вашей планеты и упорно утверждаете, что ничего подобного не делаете. И как будто этого мало, вы балуетесь с самой биохимией жизни. Вы занимаетесь клонированием и генной инженерией, но делаете это без необходимой осторожности, и эти науки, вместо того чтобы стать благом для вашего вида, угрожают привести к величайшему бедствию всех времен. Если вы не будете осторожны, ядерная и экологическая катастрофы по сравнению с этой бедой покажутся детскими игрушками. Развивая медицину, выполняющую ту работу, которую должно делать ваше тело, вы создали вирусы столь стойкие, что они способны уничтожить весь ваш вид.
--Ты меня пугаешь. Значит, все потеряно? Игра окончена?
--Нет, но счет не в вашу пользу. Самое время прочесть молитву, и защитник оглядывается в поисках нападающего, открытого для получения паса. Вы готовы? Вы способны получить пас? Этот защитник —Я, и когда Я оглядывался в последний раз, то видел, что мы с вами одеты в форму одного цвета. Мы все еще в одной команде?
--Я думал, что есть только одна команда! А кто в другой?
--Каждая мысль, которая игнорирует наше единство, каждая идея, которая разделяет нас, каждое действие, которое провозглашает, что мы не едины. “Другая команда” нереальна, и все же она часть вашей реальности, потому что вы сами так захотели. Если вы не будете осторожны, ваша собственная техника, которая была создана, чтобы служить вам, убьет вас. Я словно слышу сейчас, как некоторые говорят: “Но что может сделать один человек?” Они могут начать с того, что отбросят эту самую идею. Я уже говорил вам, есть сотни книг на эту тему. Перестаньте их игнорировать. Читайте их. Действуйте по ним. Начните революцию. Сделайте ее эволюционной революцией.
--А разве не происходит такая революция уже довольно долго?
--И да и нет. Конечно, процесс эволюции продолжается вечно. Но сейчас этот процесс делает новый виток. На вашем пути возник новый поворот. Теперь вы осознаете, что эволюционируете. И не только что вы эволюционируете, но также как вы это делаете. Теперь вам известен сам механизм эволюции, посредством которого также создается ваша реальность. Раньше вы просто наблюдали за тем, как развивается ваш вид. Теперь вы сознательно участвуете в процессе.
Сегодня гораздо больше людей, чем когда - либо раньше, осознают власть ума, свою взаимосвязь со всем и свою истинную природу как духовного существа. Сегодня гораздо больше людей, чем когда - либо раньше, живут, опираясь на такое осознание, и применяют на практике принципы, которые приводят к конкретным результатам, желаемым последствиям и преднамеренному опыту. И это действительно эволюционная революция, потому что сейчас многие и многие из вас сознательно создают качество своего опыта, непосредственное выражение того, Кто Вы Есть в Действительности, и быстрое проявление того, Кем Вы Выбираете Быть.
Все это делает современный период критическим. Вот почему это решающий момент. Впервые за вашу настоящую историю (хотя не впервые в человеческом опыте) у вас есть и техника, и понимание того, как ее использовать, чтобы уничтожить весь мир. Вы можете своими руками превратить свой вид в вымерший.
--Точно к таким же выводам приходит автор в своей книге “Сознательная эволюция”.
--Да, это так. Это захватывающий воображение документ, в нем есть просто поразительные идеи о том, как можно избежать ужасных последствий, от которых пострадали прежние цивилизации, и Действительно создать рай на Земле.
--Наверное, это Ты их вдохновил!
--Я думаю,  мог бы сказать, что Я приложил к этому руку...
--Ты говорил, что вдохновлял сотни писателей, что у тебя много посланцев. Есть ли еще книги, о которых нам следует знать?
--Список бы был слишком длинным. Почему бы тебе самому не заняться поисками? Составь список тех книг, которые тебя особенно затронули, и поделись с другими. С начала времен Я говорю через писателей, поэтов и драматургов. Веками Я вкладываю Мою истину в лирику песен, в образы картин, в форму скульптур и в каждый удар человеческого сердца. И буду продолжать во все грядущие века.
Каждый человек приходит к мудрости самым понятным ему путем, самой знакомой ему тропой. Каждый посланец Бога получает истину в самые простые моменты и делится ими с такой же простотой. Ты такой посланец. Пойди и скажи своим людям, чтобы они жили единым народом в своей высшей истине. Поделись с ними своей мудростью. Испытай с ними вместе их любовь. Ибо они могут существовать в мире и гармонии.
--И тогда ваше общество станет высокоразвитым, как и те, о которых мы говорили. Значит, основное различие между нашим обществом и более развитыми обществами во Вселенной—это наша идея об отделении.
--Да. Первый руководящий принцип развитой цивилизации —это единение. Признание Единства и священности всей жизни. Таким образом, в высокоразвитом обществе ни при каких обстоятельствах одно существо по собственному желанию не отберет жизнь другого представителя своего вида против его воли.
--Ни при каких?
--Ни при каких.
--Даже если на него нападают?
--Подобное обстоятельство не возникнет в обществе таких существ.
--Возможно, не внутри самого вида, но при угрозе снаружи?
--Если на высокоразвитый вид нападает некто другой, несомненно, что нападающий менее развит. По существу, агрессор является примитивным существом. Потому что ни одно высокоразвитое существо ни на кого не нападает.
--Понятно.
--Атакуемое существо может убить другое существо только в том случае, если забудет, Кто Оно Есть в Действительности. Если первое существо думает, что оно—физическое тело, то есть физическая форма, оно может убить нападающего, потому что боится “конца собственной жизни”. Если, с другой стороны, первое существо в полной мере понимает, что оно не тело, оно никогда не прервет физическое существование другого существа, потому что у него не будет для этого причины. Оно просто оставит свое физическое тело и перейдет на уровень нефизического опыта.
--Как у наших фантастов?!
--Да, точно. Ваши “научные фантасты” часто приводят вас к великим истинам. Тут Я должен остановиться.
--То, что Ты сейчас говоришь, мне кажется совершенно противоположным тому, что было сказано в первой книге.
--Что это?
--В первой книге сказано, что, когда кто-то проявляет по отношению к тебе насилие, нельзя позволять насилию продолжаться. Там сказано, что, действуя с любовью, нужно включать себя в число тех, кого любишь. И вывод, по-моему, был таков, что любыми способами нужно остановить нападение на себя. В первой книге было сказано, что иногда даже война возможна как ответ на нападение — вот точная цитата: “...нельзя допускать, чтобы деспоты процветали, с их деспотизмом должно быть покончено. Этого требует и любовь к Себе, и любовь к деспоту”.
--В ней также сказано, что “выбор быть Богоподобным не означает, что ты выбираешь быть мучеником. И, конечно же, это не означает, что ты выбираешь быть жертвой”.
--А сейчас Ты говоришь, что высокоразвитые существа никогда не прервут физическую жизнь другого существа. Как могут эти заявления сосуществовать?
--Прочитай первую книгу еще раз. Внимательно. Все Мои ответы были тебе даны, и их следует рассматривать в созданном тобой контексте, в контексте твоего вопроса. В первой книге ты признаешь, что не функционируешь на уровне жизненного мастерства. Ты говоришь, что слова и поступки других людей иногда тебя обижают. Ты спросил, как лучше всего реагировать, когда возникает ощущение, что тебе нанесли обиду или причинили вред. Все мои ответы следует рассматривать в этом контексте.
Я в первую очередь сказал, что настанет день, когда слова и поступки других не будут обижать тебя. Ты не будешь чувствовать вреда, даже когда кто-то “убивает” тебя.
Такого уровня жизненного мастерства достигли члены обществ, о которых Я сейчас рассказываю. Они очень ясно осознают, Кто Они Есть и кем они не являются. Очень трудно заставить такое существо испытать, что ему “вредят” или его “обижают”, и сложнее всего это сделать, подвергая опасности его физическое тело. Такое существо просто выйдет из тела и оставит его тебе, если тебе так уж нужно его повредить.
Дальше в первой книге Я говорил, что вы реагируете именно таким образом на слова и поступки других потому, что вы забыли, Кто Вы Есть. Но —говорю Я здесь—это нормально. Это часть процесса роста. Это часть эволюции. Потом Я говорю очень важную вещь. На протяжении всего процесса роста “ты должен работать на том уровне, на котором ты находишься. На уровне твоего понимания, на уровне твоего желания, на уровне твоей памяти”. Все, о чем Я говорил в этой части первой книги, должно воспринимать только в таком контексте.
Я даже сказал: “Чтобы продолжать этот разговор, я буду исходить из того, что ты... все еще стремишься реализовать (сделать “реальным”) того, Кто Ты Есть в Действительности”. В контексте общества существ, которые не помнят, Кто Они Есть в Действительности, ответы из первой книги остаются неизменными. Но здесь ты не задавал Мне таких вопросов. Ты просил меня описать высокоразвитые общества Вселенной. Для тебя было бы лучше не воспринимать описания других культур как критику твоей собственной; это важно сейчас, и это касается всех вопросов, к которым мы еще обратимся. Вас никто не судит. И никто не будет вас порицать, если вы станете поступать не так—реагировать не так,—как более развитые существа.
Так вот, Я говорил, что высокоразвитые существа Вселенной никогда не “убьют” другое сознающее существо, будучи в гневе. Во-первых, они не испытывают гнева. Во-вторых, они не прервут опыт физического бытия какого-либо другого существа без его согласия. И в-третьих—как конкретный ответ на твой конкретный вопрос,—они никогда не почувствуют “нападения” даже извне своего общества или вида, потому что почувствовать “нападение”—значит почувствовать, что кто-то что-то у тебя отбирает — жизнь, тех, кого ты любишь, свободу, собственность — что-то. А высокоразвитое существо никогда не испытает подобного, потому что высокоразвитое существо просто отдаст тебе то, в чем ты, по-твоему, настолько отчаянно нуждаешься, что готов взять это силой — даже если это будет стоить высокоразвитому существу его физической жизни. Потому что высокоразвитое существо знает, что она может создать все заново. Она совершенно естественно все отдаст менее развитому существу, которое еще не знает этого.
Поэтому высокоразвитые существа—не мученики, а тем более не жертвы чьего-либо “деспотизма”. Но дело не только в этом. Высокоразвитому существу ясно не только то, что он может создать все заново, но и то, что ему не обязательно этого делать. Он осознает, что ничего этого ему не нужно, чтобы быть счастливым или чтобы выжить. Он понимает, что не нуждается ни в чем внешнем и что тот, кем он является, не имеет ничего общего с физическим уровнем. Менее развитым существам и расам не всегда это ясно.
И наконец, высокоразвитое существо понимает, что он и те, кто на нее нападают,—Одно. Он видит нападающих как травмированную часть своего Я. Его функция в таких обстоятельствах —исцелить все раны, чтобы Все в Одном снова могло познать себя таким, каким оно есть в действительности. Он отдает все, что у него есть, так же естественно, как ты дал бы человеку аспирин.
--Вот это да. Какая концепция. Какое понимание! Но мне нужно вернуться немного назад, к тому, что Ты сказал ранее. Ты сказал, что высокоразвитые существа...
--Давай далее будем обозначать их ВРС. Название слишком длинное, чтобы снова и снова его писать.
--Хорошо. Итак, Ты сказал, что ВРС никогда не прекратят опыт физического бытия другого существа без его согласия.
--Правильно.
--Но зачем одно существо даст другому существу согласие прервать его физическую жизнь?
--Причин может быть множество. Оно может предложить себя как еду, например. Или послужить какой-либо другой цели—например, остановить войну.
--Наверное, именно поэтому даже в нашей цивилизации есть народы, которые не убивают животных ради их мяса или шкур, не спросив согласия у их духов.
--Да. Так поступают американские индейцы, которые даже не сорвут цветок или траву, не поговорив с ними. Так поступают во всех ваших аборигенных культурах. Интересно, что все эти племена и культуры вы называете “примитивными”.
--Получается, что я не могу даже выдернуть редиску, не спросив, не против ли она?
--Ты можешь делать все, что ты выбираешь. Ты спросил меня, что бы сделали ВРС.
--Значит, американские индейцы—высокоразвитые существа?
--Как и во всех расах и видах, некоторые да, а некоторые нет. Это вопрос индивидуальности. Но в смысле культуры они достигли очень высокого уровня. Культурные мифы, которые много сообщают об их жизни, весьма возвышенны. Но вы заставили их смешать свои культурные мифы с вашими.
--Погоди минуту! Что это Ты говоришь? Краснокожие были дикарями! Именно поэтому нам пришлось убивать их тысячами, а потом отправить оставшихся в зоны заключения, которые мы называем резервациями! Ведь мы даже сегодня на их священных местах устраиваем площадки для гольфа! Нам приходится. В противном случае они могли бы почитать свои священные места, и помнить свои традиции, и исполнять свои священные ритуалы, а мы не можем этого допустить.
--Я понял идею.
--Нет, правда. Ведь если бы мы не взялись за дело и не постарались бы стереть их культуру, они могли бы повлиять на нашу! И чем бы мы тогда закончили? Мы бы уважали землю и воздух, отказались отравлять наши реки, и тогда не было бы промышленности! Все люди на земле, наверное, ходили бы обнаженными, не зная стыда, купались в реках, жили на земле и от земли вместо того, чтобы сбиваться в толпы в высотных многоквартирных домах и отправляться на работу в асфальтовые джунгли. Ведь мы, наверное, до сих пор бы слушали древние учения, сидя вокруг костра, вместо того, чтобы смотреть телевизор! Мы бы не достигли никакого прогресса.
--К счастью, вы знаете, что для вас лучше.

        Глава 18

--Расскажи мне еще о высокоразвитых цивилизациях и высокоразвитых существах. Кроме того, что они не убивают друг друга ни при каких обстоятельствах, что еще отличает их от нас?
--Они делятся.
--Эй, мы moже делимся!
--Нет, они делятся всем. Со всеми. Никто не остается в стороне. Все природные ресурсы окружающего их мира они поровну делят между всеми. Там не считают, что та или иная нация, группа или культура “владеет” каким-либо видом природных ресурсов только потому, что занимает территорию, где находится этот ресурс. Подразумевается, что планета (или планеты), которую группа видов называет “домом”, принадлежит всем—всем видам в этой системе. На самом деле сама планета или группа планет рассматривается как “система”. Ее видят как цельную систему, а не как кучку маленьких частей или элементов, любой из которых можно уничтожить, разрушить или истребить без ущерба для всей системы.
--Экосистемы, как мы ее называем.
--Ну, ваше понятие не столь обширно. Это не только экология, не только отношения между природными ресурсами планеты и ее обитателями. Речь идет об отношениях обитателей системы внутри своего вида, отношениях с другими видами и об отношении к окружающей среде. Это взаимоотношения между всеми видами жизни.
--“Видосистема”!
--Да! Мне нравится это слово! Подходящее слово! Потому мы говорим о том, что больше, чем экосистема. Это действительно видосистема. Или то, что ваши учёные назвают ноосферой. Мне больше нравится видосистема. Это название легче понять. Я всегда хотел знать, что же, черт возьми, такое эта ноосфера!
--Учёным тоже нравится Твое слово. Они не консерваторы. Им всегда нравилось все, что упрощало или облегчало понимание.
--Ты сейчас разговариваешь с учёными? Ты превратил наш диалог в спиритический сеанс? Скажем, у Меня есть основания полагать, что сущность, которая определяет себя учёный, восхищена твоим новым словом.
--Ух ты, вот здорово! Я хочу сказать, это круто —просто иметь основания полагать подобное.
--Это “круто”. Я согласен.
--То есть в высокоразвитых культурах видосистема имеет первостепенное значение.
--Да, но не думай, что сами по себе индивидуальные существа не имеют значения. Совсем наоборот. Индивидуальные существа имеют значение, и это обусловлено тем фактом, что любое решение оказывает на видосистему самое непосредственное воздействие. Видосистема поддерживает жизнь внутри себя в общем и жизнь каждого существа на оптимальном уровне. Поэтому необходимость не делать ничего, что может навредить видосистеме, определяет важность каждого индивидуального существа.
Не только существ с положением, влиянием или деньгами. Не только существ с большей властью, большими размерами или предположительно высшим уровнем самосознания. Всех существ и всех видов в системе.
--Как это может работать? Как это возможно? На нашей планете потребности и нужды одних видов приходится подчинять потребностям и нуждам других, или же мы не сможем проживать опыт жизни, как мы ее знаем.
--Вы опасно близко подходите к моменту, когда вообще не сможете “проживать опыт жизни, как вы ее знаете”, именно потому, что вы настояли на подчинении потребностей большинства видов желаниям одного.
--Вида человеческих существ.
--Да —и даже желаниям не всех представителей вида, а только немногих. Даже не большей части (в этом было бы хотя немного логики), но неизмеримо меньшей.
--Самых богатых и самых влиятельных.
--Ты сам назвал их. Ну, началось. Еще одна тирада против богатых и удачливых.
--Отнюдь. Ваша цивилизация не заслуживает тирады—не больше чем кучка малышей. Человеческие существа будут продолжать вытворять то, что они вытворяют сейчас сам собой и с другими, до тех пор, пока не поймут, что это не отвечает их интересам. Тут не помогут никакие тирады. Если бы тирады что-то решали, ваши религии давным--давно стали бы гораздо более влиятельными.
--Вот это да! Трах! Бах! Сегодня от Тебя всем достается, не так ли?
--Ничего подобного. Тебя задевают такие простые замечания? Давай посмотрим почему. Мы оба знаем хотя бы то, что истина часто неудобна. И все же эта книга несет истину. Как и другие, авторов которых Я вдохновил. И как фильмы. И телепрограммы.
--Я не уверен, что хотел бы поощрять увлечение телевидением.
--Как бы то ни было, сегодня телевидение—это костер, вокруг которого собирается ваше общество. Не само средство уводит вас туда, куда, по вашим словам, вы не хотите двигаться, это делают те послания, которым вы позволяете в него проникать. Не осуждай средство. Возможно, однажды ты сам воспользуешься им, чтобы передать послание иного рода...
--Если можно, давай... вернемся к моему первоначальному вопросу. Я все еще хочу знать, как видосистема может работать, если потребности всех видов в системе удовлетворяются одинаково.
--Все потребности удовлетворяются одинаково, но сами потребности не все одинаковы. Это вопрос пропорций и равновесия. Высокоразвитые существа глубоко осознают, что у всех живых существ внутри того, что мы решили назвать видосистемой есть потребности, которые необходимо удовлетворять, чтобы физические формы, создающие и поддерживающие эту систему, выжили. Они также понимают, что не все потребности одинаковы, или равны в смысле требований, которые они выдвигают к самой системе. Давай для примера возьмем твою видосистему.
--Хорошо...
--Давай возьмем два вида живых существа, которые вы называете “деревьями” и “людьми”.
--Я за.
--Очевидно, что деревьям не требуется ежедневно так много “средств к существованию”, как людям. Поэтому их потребности не равны. Но они взаимосвязаны. То есть один вид зависит от другого. Потребностям деревьев нужно уделять столько же внимания, сколько и потребностям людей, но сами эти потребности не так велики. И все же, если вы будете игнорировать потребности одного вида живых существ, вы будете делать это себе на погибель.
Книга, о которой Я уже упоминал как о чрезвычайно важной, великолепно описывает эту взаимосвязь. В ней говорится, что деревья извлекают двуокись углерода из вашей атмосферы и используют углерод из этого газа для производства углеводов, то есть для роста. (Почти все растение, включая корни, стебли, листья, даже орехи и фрукты, плоды деревьев,—это углеводы.) При этом листья выделяют кислород, тоже извлеченный из двуокиси углерода. Это “отходы” деревьев.
С другой стороны, чтобы жить, людям необходим кислород. Без деревьев, которые превращают двуокись углерода, газ, в избытке содержащийся в вашей атмосфере, в кислород, которого не столь много, вы как вид не сможете выжить. В свою очередь, вы выделяете (выдыхаете) двуокись углерода, которая нужна деревьям для выживания. Замечаешь равновесие?
--Конечно. Это весьма изобретательно.
--Спасибо. А теперь, пожалуйста, перестаньте его разрушать.
--Ну, не надо. Мы сажаем два новых дерева за каждое срубленное.
--Да, и этим деревьям понадобится всего лишь 300 лет, чтобы приобрести силу и размер, необходимые для производства такого же количество кислорода, какое выделяли старые деревья, которые вы вырубаете. Чтобы воссоздать естественную фабрику по производству кислорода, каковой являются ваши амазонские тропические леса с их способностью поддерживать равновесие в атмосфере, нужно, скажем, две или три тысячи лет. Нечего беспокоиться. Вы вырубаете тысячи акров этих лесов ежегодно, но нечего беспокоиться.
--Зачем? Зачем мы это делаем?
--Вы вырубаете лес для того, чтобы разводить животных, которых потом убиваете и едите. Говорят, что для коренных жителей разведение скота приносит больше доходов. Поэтому утверждают, что вырубка леса делает землю более продуктивной. В высокоразвитых цивилизациях эрозия видосистемы не считается продуктивной, но скорее деструктивной. Поэтому ВРС нашли способ сохранять в равновесии все потребности видосистемы. Они выбирают сохранять такое равновесие, а не служить желаниям одной небольшой части системы, потому что понимают: ни один вид внутри системы не сможет выжить, если сама система разрушится.
--Да, это кажется таким очевидным. Таким мучительно очевидным.
--В грядущие годы на Земле эта “очевидность” может стать еще более мучительной, если ваш так называемый господствующий вид не проснется.
--Я понял. Я очень хорошо все понял. И я хочу что -нибудь предпринять. Но я чувствую себя таким беспомощным. Иногда я чувствую себя таким беспомощным. Что я могу сделать, чтобы изменить ситуацию?
--Тебе ничего не нужно делать, но ты можешь очень многим быть.
--Помоги мне.
--Долгое время человеческие существа пытались решать проблемы на уровне “делания”, но безуспешно. Потому что настоящие перемены всегда происходят на уровне “бытия”, а не “делания”. Вы, конечно, совершили определенные открытия, создали сложную технику и в некотором смысле облегчили себе жизнь. Но не совсем ясно, сделали ли вы ее лучше. И с более глобальной точки зрения вы достигли весьма незначительного прогресса. Одни и те же принципиальные проблемы стоят перед вами на протяжении столетий. Ваша концепция о том, что Земля существует для удовлетворения потребностей и желаний господствующего вида, —хороший тому пример.
Совершенно ясно, что вы не измените свою деятельность, пока не измените свое бытие. Вам нужно изменить представление о том, кто вы есть в отношениях с окружающим вас миром и всем в нем, и только потом вы будете поступать по-другому. Это вопрос осознания. И, прежде чем изменить сознание, вам нужно взрастить сознание.
--Как это сделать?
--Перестаньте молчать об этом. Говорите. Поднимите шум. Поднимите вопросы. Так вы сможете даже в некоторой степени взрастить коллективное сознание. Возьмем для примера одну проблему. Почему бы вам не выращивать коноплю и не производить из нее бумагу? Ты себе представляешь, сколько нужно деревьев только для того, чтобы обеспечить ваш мир ежедневными газетами? Уже не говоря о бумажных стаканчиках, пакетах и полотенцах?
Коноплю дешево выращивать и собирать, ее можно использовать не только для производства бумаги, но и для изготовления крепчайших веревок, долговечной одежды и даже некоторых из самых эффективных лекарств, которые может дать ваша планета. Фактически, коноплю можно выращивать на таких больших территориях, собирать ее так легко, и у нее столько разных применений, что против нее работает огромная организация.
--Слишком многие потеряли бы слишком много, если бы мир обратился к этому простому растению, которое можно выращивать практически повсюду.
--Это только один пример того, как в человеческих делах алчность затмевает здравый смысл. Поэтому дай эту книгу всем, кого знаешь. Не только для того, Чтобы они поняли это, но чтобы они постигли все остальное, что в ней есть.
--А в ней есть много больше.
--Просто переверни страницу...
--Да, но я начинаю чувствовать депрессию, как и многие после прочтения второй книги. Речь и дальше пойдет о том, как мы все разрушаем на Земле и упускаем свой шанс? Потому что я не уверен, что пришел за этим...
--Ты пришел за вдохновением? Ты пришел за воодушевлением? Поскольку исследование устройства других цивилизаций —высокоразвитых цивилизаций —должно вдохновлять и воодушевлять! Подумай о возможностях! Подумай о шансах! Подумай о золотом будущем, которое ждет вас прямо за поворотом!
--Если мы проснемся.
--Вы проснетесь! Вы уже просыпаетесь! Парадигма меняется. Мир меняется. Все эго происходит прямо у тебя на глазах. Эта книга —часть вашего пробуждения. Ты—часть его. Помни, ты находишься на этом месте, чтобы исцелить его. Ты в Космосе, чтобы исцелить Космос. Нет другой причины, по которой ты здесь. Не сдавайся! Не сдавайся! Величайшее из приключений только--только началось!
--Согласен. Я выбираю быть воодушевленным примером и мудростью высокоразвитых существ, а не разочарованным в себе.
--Хорошо. Это мудрый выбор, если вы как вид хотите достичь такого же уровня развития. Вы многое можете вспомнить, наблюдая за ними. ВРС живут в единстве и глубоко ощущают всеобщую взаимосвязь. Их поведение создают их Спонсирующие Мысли, которые вы назвали бы основными руководящими принципами общества. Ваше поведение создают ваши Спонсирующие Мысли, или же основные руководящие принципы вашего общества.
--Каковы основные руководящие принципы общества ВРС?
--Первый Руководящий Принцип: Мы Все Одно. В основе каждого решения, каждого выбора всего того, что вы называете “моралью” и “этикой”, лежит этот принцип.
Второй Руководящий Принцип: Все в Одном Взаимосвязано. Из него вытекает, что ни один представитель вида не может и не будет утаивать что-- либо от другого просто потому, что “он нашел это первым”, или что “это его собственность”, или что “этого мало”. Взаимную зависимость всех живых существ в видосистеме признают и уважают. Относительные потребности каждого вида живых организмов внутри системы всегда находятся в равновесии, потому что о них всегда помнят.
--Означает ли Второй Руководящий Принцип, что нет такого понятия, как личная собственность?
--В том виде, как вы его себе представляете,—нет. Для ВРС понятие “личной собственности” связано с понятием личной ответственности за все то, что находится на его попечении. Отношение высокоразвитых существ к тому, что вы бы назвали “ценной собственностью”, в вашем языке точнее всего описывает слово управление. ВРС—управитель, а не владелец.
Само слово “владеть” и понятие, которое вы с ним связываете, не являются частью культуры ВРС. У них нет “собственности” в смысле чего - то, что “лично кому - то принадлежит”. ВРС не владеют, они лелеют. То есть они все окружают заботой и любовью, но не владеют ничем. Люди владеют, ВРС лелеют. Так можно описать отличие на вашем языке.
--Раньше люди считали, что у них есть право личной собственности на все, на что они могут наложить руки. В том числе на жен и детей, землю и земные богатства. Им также принадлежало любое “имущество”, которое могло приобрести для них их “имущество”. Это представление в значительной мере сохранилось в человеческом обществе до сегодняшнего дня.
--Люди одержимы своей концепцией “собственности”. ВРС, наблюдавшие за вами, назвали ее “одержимостью собственностью”. Чем больше вы развиваетесь, тем больше понимаете, что по--настоящему невозможно владеть ничем, и менее всего—своими супругами или детьми. Хотя многие из вас по--прежнему цепляются за мысль, что можно владеть землей и всем, что есть на ней, под ней и над ней. (Да, вы даже говорите о “правах на воздушное пространство”!) В отличие от вас, ВРС Вселенной глубоко осознают, что физической планетой, на которой они обитают, не может владеть никто из них, хотя их общество может предоставить в распоряжение любого ВРС участок земли, за которым ему нужно ухаживать. Если он (или она) хороший управитель, ему могут позволить (или попросить) передать право управления его детям, а их в свою очередь —их детям. Но если случится так, что он или его потомки ока жутся плохими управителями, земля не останется под их опекой.
--Вот это да! Если бы у нас был такой руководящий принцип, половине промышленных предприятий мира пришлось бы расстаться со своей собственностью! И в тот же момент резко улучшилось бы состояние мировой экосистемы.
--Понимаешь, в высокоразвитой культуре “корпорациям”, как вы их называете, никогда бы не позволили истощать землю ради собственной выгоды. Совершенно очевидно, что при таком хозяйствовании необратимо ухудшается качество жизни тех самых людей, которые владеют этими корпорациями или работают на них.
-- Где же тут выгода? Вред может быть неощутим на протяжении многих лет, а прибыль можно получить прямо здесь и сейчас. Такую систему можно назвать “Сиюминутная выгода/Длительный ущерб”. Но кому какое дело до “Длительного ущерба”, если ему самому он не грозит?
--Высокоразвитым существам есть до этого дело. Впрочем, они живут много дольше.
--Насколько дольше?
--Во много раз. В некоторых обществах ВРС существа живут вечно. Или так долго, как они выбирают пребывать в физической форме. Поэтому в обществах ВРС индивидуальные существа обычно испытывают длительные последствия своих поступков.
--Как им удается жить так долго?
--Конечно, они никогда не умирают, так же как и вы, но Я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты имеешь в виду “жить с физическим телом”.
--Да. Как им удается оставаться со своим телом так надолго? Почему это возможно?
--В первую очередь потому, что они не загрязняют воздух, воду и землю. Они, например, не добавляют в почву химические удобрения, которые потом попадают в растения и животных и в конечном счете в тело самого существа, когда оно употребляет в пищу эти растения и животных. На самом деле ВРС никогда не употребили бы в пищу животных, а тем более не наполняли бы сначала землю и растения, которые поедают животные, химикалиями, потом кормили самих животных синтетическими добавками, я затем ели их мясо. ВРС правильно оценивают такую практику как самоубийственную.
Поэтому ВРС не загрязняют окружающую их среду, свою атмосферу и свои физические тела, как это делают люди. Ваши тела—великолепные творения, они могут функционировать бесконечно дольше, чем вы им позволяете. Кроме того, ВРС проявляют отличное от вас психологическое поведение, которое тоже продлевает жизнь.
--Например?
--ВРС никогда не беспокоятся и даже не поймут человеческую концепцию “беспокойства” или “стресса”. ВРС также не чувствуют “ненависти”, “злобы”, “ревности” или тревоги. Поэтому в организме ВРС не происходят биохимические реакции, которые его пожирают и разрушают. В понимании ВРС беспокойство —это “самоедство”, а ВРС не стали бы есть себя, как не стали бы есть другое физическое существо.
--Как это им удается? Способны ли люди так контролировать эмоции7
--Во--первых, ВРС понимают, что все в мире совершенно, что во Вселенной вечно длится процесс созидания и нужно всего лишь не вмешиваться в него. ВРС никогда не беспокоятся, потому что понимают механизм этого процесса. Теперь отвечаю на твой второй вопрос: да, люди способны контролировать эмоции, хотя одни в это не верят, а другие просто не выбирают практиковать это. Те немногие, кто действительно стремится овладеть таким контролем, живут гораздо дольше, если только их не убивают химикалии и яды в атмосфере и если они сами намеренно не отравляют себя каким - нибудь другим способом.
--Погоди минуту. Мы “намеренно отравляем себя”?
--Некоторые из вас.
--Каким образом?
--Как Я говорил, вы едите яды. Некоторые из вас пьют яды. Некоторые из вас даже курят яды. Высокоразвитое существо считает такое поведение необъяснимым. Оно не может себе представить, зачем вам сознательно вводить в свой opганизм вещества, когда вам известно, что они приносят вред.
--Ну, мы находим, что есть, пить и курить определенные вещества приятно.
--ВРС находят, что жить в теле приятно, и не могут себе представить, как можно что-то делать с телом, если известно заранее, что эти действия могут укоротить, оборвать жизнь или сделать ее мучительной. Некоторые из нас не верят, что красное мясо в больших количествах, алкоголь и курение мoгyт укоротить их жизнь, оборвать ее или сделать мучительной. Значит, вы весьма невнимательны. Вам нужно тренировать наблюдательность. ВРС посоветовали бы вам просто посмотреть вокруг.
--Да, конечно... что еще Ты можешь рассказать о жизни в высокоразвитых обществах Вселенной?
--Там нет стыда.
--Нет стыда?
--И такого понятия, как вина.
--А если существо оказывается плохим “управителем” земли? Ты только что сказал, что землю у него отбирают! Разве это не значит, что его судят и находят виновным?
--Нет. Это значит, что за ним наблюдают и приходят к выводу, что у него к этому нет способностей. В высокоразвитых культурах существ никогда не просят делать то, к чему у них нет способностей.
--А если бы они все же захотели заниматься этим делом?
--Они бы не “захотели”.
--Почему?
--Их собственная проявленная неспособность уничтожила бы подобное желание. Это естественный результат понимания, что их неспособность выполнять определенные задачи потенциально может навредить другому существу. А этого они никогда бы не сделали, потому что навредить Другому—значит навредить Себе, и они это знают.
--Выходит, в основе всего лежит инстинкт самосохранения! Точно так же как на Земле!
--Конечно! Единственное отличие в том, как они определяют понятие своего “Я”. Человеческое понимание Я очень узко. Вы говорите о вашем Я, вашей семье, вашем обществе. ВРС определяет Я совсем по-другому. Он говорит о Я, семье, обществе вообще.
--Как будто есть только одно Я, семья, общество.
--Так и есть. В этом все дело.
--Я понимаю.
--Таким образом, в высокоразвитой культуре существо никогда, к примеру, не настаивало бы на воспитании детей, если бы постоянно видело свою неспособность к воспитанию. Вот почему в высокоразвитых культурах дети не воспитывают детей. Воспитанием подрастающего поколения занимаются старики. Это не значит, что детей отрывают от тех, кто дал им жизнь, и отдают на воспитание совершенно незнакомым людям. Ничего подобного не происходит.
В этих культурах старики живут рядом с молодыми. Их не оттесняют на задворки общества. Их не игнорируют и не оставляют доживать свой век в одиночестве. Их уважают и почитают как незаменимую часть любящего, заботливого и активного сообщества. Когда рождается ребенок, старики находятся тут же, рядом, в самом сердце общества и семьи, и то, что они воспитывают детей, так же органично и правильно, как, по вашему мнению, то, что детей в вашем обществе воспитывают родители.
Разница в том, что, хотя дети всегда знают, кто их родители, их не просят учиться основам жизни у тех, кто еще сам их изучает. В обществах ВРС старики организуют и контролируют процесс обучения, ведение домашнего хозяйства, питание, уход за детьми. Дети вырастают в окружении мудрости и любви, великого, великого терпения и глубокого понимания. Обычно молодые люди, которые дали им жизнь, где--то далеко встречают испытания и наслаждаются радостями своей молодой жизни. Но родители могут проводить со своими детьми столько времени, сколько пожелают. Они даже могут жить вместе с ними в Обители Старейших и стать для детей частью “домашнего” окружения, в котором те вырастают.
Это все единый и целостный процесс. Но ответственность за воспитание детей берут на себя старики. И это большая честь, потому что на старейших возлагается ответствен ность за будущее всего вида. И в обществах BPC полагают, что для молодых такая ответственность слишком велика. Я уже останавливался на этом, когда мы говорили о вашем подходе к воспитанию детей и о том, как вы могли бы его изменить.
--Да Я благодарю Тебя за дальнейшие объяснения. Но, возвращаясь немного назад, скажи, ВPC действительно не чувствуют вины или стыда, что бы они ни сделали?
--Не чувствуют. Потому что вина и стыд навязываются существу извне. 3aтeм они могут превратится во внутренние ощущения, сомнения нет, но первично они приходят извне. Всегда. Ни одно божественное существо (а все существа божественны) никогда не считает себя или то, что оно делает, “постыдным” или “заслуживающим порицания”, пока кто-то другой не даст ему или его поведению такое название.
Разве младенец в вашей культуре стыдится своих “естественных надобностей”? Конечно нет. Пока вы не объясните ему, что нужно стыдиться. Чувствует ли ребенок себя “виноватым”, играя со своими гениталиями? Конечно, нет. Пока вы ему не скажете, что нужно чувствовать себя виноватым. Степень развития культуры определяется тем, насколько присуще ее носителям объявлять существо или поступок “постыдным” или “заслуживающим порицания”.
--Нет никаких постыдных поступков? Человек никогда не виноват, что бы он ни сделал?
--Как Я уже говорил тe6e, нет ни правильною, ни неправильного.
--Еще не все это понимают.
--Чтобы понять, о чем мы сейчас говорим, этот диалог нужно читать целиком. Вырвав любое предложение из контекста, вы сделаете его непонятным. В первой и второй кни гax содержится подробное объяснение вышеупомянутой мудрости. Здесь ты просишь Меня рассказать о высокоразвитых культурах Вселенной. Они уже понимают эту мудрость.
--Хорошо Чем еще отличаются эти культуры от нашей?
--Многим. Они не состязаются. Они понимают, что, если проигрывает один, проигрывают все. Поэтому они не создают виды спорта и игры, которые учат детей (и укрепляют это представление у взрослых), что, если кто--то “выигрывает”, а кто--то другой “проигрывает”,—это “развлечение”. Как Я уже сказал, они всем делятся. Когда кто - то нуждается, им и в голову не придет утаивать или накапливать что - либо просто потому, что этого мало. Напротив, именно нехватка какого-либо предмета необходимости станет причиной для того, чтобы им поделиться.
Если в вашем обществе какой--либо ресурс или предмет становится редким, на него сразу же поднимается цена, если даже вы им делитесь вообще. Так вы гарантируете, что если вы поделитесь тем, чем “владеете”, то, по крайней мере, обогатитесь при этом. Высокоразвитые существа тоже становятся богаче, делясь тем, чего мало. Отличие между ВРС и людьми в том, как ВРС понимают слово “o6oгащаться”. ВРС чувствует себя “обогащенным”, если делится всем свободно, без необходимости “получить выгоду”. На самом деле само это чувство и есть выгода. В вашей культуре есть несколько руководящих принципов, которые определяют ваше поведение. Как Я сказал ранее, одним из основных принципов является следующий: Выживает сильнейший.
Его можно назвать Вторым Руководящим Принципом. Он лежит в основе всего, что создало ваше общество. Его эко номики. Его политики. Его религии. Его образования. Его социальной структуры. Но для высокоразвитого существа сам этот принцип звучит как оксюморон. Он противоречит сам себе. Поскольку Первый Руководящий Принцип ВРС—это “Мы Все Одно”, “Один” не может быть сильным, пока “Все” не будут сильными. Поэтому выживание “сильнейшего” невозможно—или это единственное, что возможно (в этом и заключено противоречие),—так как “сильнейший” не является “сильным”, пока он вообще существует. Ты понимаешь?
--Да. Мы называем это коммунизмом.
--На вашей планете вы сразу же отвергаете любую систему, которая не позволяет продвижения вперед одного существа за счет другого. Если система управления или экономики требует попытки равного распределения между “всеми” ценностей, созданных всеми, и при этом ресурсы принадлежат “всем”, вы говорите, что такая система управления нарушает естественный порядок. Но в высокоразвитых культурах естественный порядок И ЕСТЬ равное распределение. Даже если человек или группа ничего не сделали, чтобы заслужить это? Даже если с их стороны не было вклада в общее благо? Даже если они порочны?
Общее благо—это жизнь. Если ты жив, ты вносишь свой вклад в общее благо. Духу очень трудно пребывать в физической форме. В некотором смысле, согласиться на такую форму — значит принести великую жертву. И все же это необходимо, и даже доставляет удовольствие, если Всё хочет познать себя на опыте и воссоздать Себя заново в по следующей величайшей версии самого величественного представления, какое только может быть о том, Кто Оно Есть. Важно понимать, зачем мы пришли сюда.
--Мы?
--Души, которые составляют совокупность.
--Ты меня запутал.
--Как Я уже объяснял, есть только Одна Душа, Одно Существо, Одна Сущность. Некоторые из вас называют ее Богом. Эта Единая Сущность “проявляет Себя на уровне индивидуальности” как Все во Вселенной, другими словами, как Все Сущее. Сюда входят все чувствующие существа, или, как вы предпочитаете их называть, души.
--Значит, Бог—это каждая душа, которая “существует”?
--Каждая душа, которая существует теперь, существовала когда--либо и будет когда--либо существовать.
--Значит, Бог—это Совокупность?
--Я выбрал это слово, потому что в вашем языке оно передает самое близкое значение к тому, как устроен мир.
--Не единое поражающее воображение существо, но совокупное?
--Ему не нужно быть либо одним, либо другим. Подумай, “сняв шоры”!
--Бог—и То, и Другое? Единое Поражающее Воображение Существо, которое есть совокупность индивидуальных частей?
--Хорошо! Очень хорошо!
--Зачем эта Совокупность пришла на Землю?
--Чтобы выразить себя на физическом плане. Чтобы познать себя через свой собственный опыт. Чтобы быть Богом. Как Я уже подробно объяснял в первой книге.
--Ты создал нас, чтобы мы были Тобой?
--Мы действительно для этого вас создали. Это именно то, для чего вы были созданы.
--Люди были созданы совокупностью душ?
--До того, как при переводе текст был изменен, в вашей Библии было сказано: “И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему”. Жизнь—это процесс, в котором Бог создает Себя, а потом переживает созданное на опыте. Этот процесс создания длится постоянно и вечно. Он происходит все “время”. Относительность и физический план—это инструменты Бога. Чистая энергия (которую вы называете духом)—вот Что Такое Бог. Эта Сущность действительно является Святым Духом. В процессе превращения энергии в материю дух воплощается на физическом плане. Это происходит, когда энергия буквально замедляется, меняет частоту колебаний, или, как выражаетесь вы, вибрации.
То, Что Есть Все, делает это по частям. То есть это делают части целого. Такие индивидуальные выражения духа вы и выбрали называть душами. На самом деле есть только Одна Душа, которая преобразует, заново формирует Себя. Этот процесс можно назвать Реформацией. Вы все—Формирующиеся Боги. В этом ваш вклад, и он достаточен сам по себе. Выражаясь просто, приняв физическую форму, вы уже сделали достаточно. И Я не хочу, Мне не нужно больше ничего. Вы уже внесли свой вклад в общее благо. Вы сделали возможным для того, что есть общее, — для Одного Общего Элемента —испытывать то, что есть благо. Вы даже написали, что Бог создал небо и землю, и всяких животных, пресмыкающихся по земле, и птиц небесных, и рыб морских, и это хорошо весьма.
“Благо” не существует—не может существовать—в практическом опыте без своей противоположности. Поэтому вы же создали зло, которое является движением назад, или в обратную сторону от добра. Это противоположность жизни, и так вы создали то, что называете смертью. Но смерть не существует в конечной реальности, она просто вымысел, изобретение, воображаемый опыт, благодаря которому вы больше цените жизнь. Таким образом, зло—это жизнь наоборот. Как хитроумно вы поступили с языком! Вы спрятали в нем тайную мудрость, и даже не знаете, что она там есть.
Понимая всю космологию, ты постигаешь великую истину. И ты больше никогда не сможешь требовать от другого существа, чтобы оно отдало тебе что--то взамен части ресурсов или того, что необходимо для физической жизни.
--Как бы красиво все это ни звучало, однако некоторые люди назовут такое устройство мира коммунизмом.
--Пусть, если им так хочется. Но вот что Я тебе скажу: пока ваше сообщество существ не осознает, что оно существует в сообществе, вы никогда не испытаете Святой Общности и не сможете постигнуть, Кто Я Есть. Высокоразвитые культуры Вселенной глубоко осознают все, что Я здесь объяснил. В таких культурах невозможно не поделиться. Как и невозможно даже думать о том, чтобы “назначать” тем большую цепу, чем более редким является предмет необходимости. Так поступает только чрезвычайно примитивное общество. Только очень примитивные существа будут рассматривать нехватку того, что нужно всем, как возможность увеличения своей прибыли. “Спрос и предложение” не являются двигателями системы ВРС.
Люди утверждают, что принцип “спроса и предложения” улучшает качество жизни и способствует общему благу. Однако с позиций более высокоразвитого существа ваша система нарушает общее благо, потому что она не позволяет, чтобы благое было общим. Еще одна отличительная и изумительная черта высокоразвитых культур—это отсутствие в них какого - либо слова, звука или любого другого способа передачи понятий “твой” и “мой”. В их языке не существует притяжательного падежа и притяжательных местоимений, и, если бы высокоразвитому существу пришлось говорить на земных языках, оно могло бы воспользоваться только описательными средствами. Таким образом, “моя машина” стала бы “машиной, на которой я сейчас езжу”, “мой супруг” стал бы просто “супругом”, а “мои дети” стали бы “детьми, которые со мной сейчас”.
Выражения “со мной сейчас” или “присутствовать” являются в вашем языке самыми подходящими для описания того, что вы называете “владением” или “собственностью”. То, что у вас “присутствует”, становится Даром. Это настоящие “подарки” жизни. Таким образом, в языке высокоразвитых культур невозможно даже сказать “моя жизнь”, но можно лишь выразить это понятие как “жизнь, которая у меня присутствует”. Это несколько сродни вашему выражению “чувствовать присутствие Бога”.
Когда вы чувствуете присутствие Бога (а Бог всегда рядом с вами, когда рядом с вами присутствует другой человек), вы даже не помыслите о том, чтобы утаить от Бога Божье —то есть любую часть Сущего. Вы естественным образом поделитесь, и поделитесь поровну тем, что Божье, с любой частью того, что есть Бог. Это духовное понимание охватывает социальные, политические, экономические и религиозные структуры всех высокоразвитых культур. Это космология всей жизни, и только неспособность видеть эту космологию, понимать ее и жить в ней создает все трудности вашего жизненного опыта на Земле.

                Глава 19

--Кaк выглядят существа на других планетах?
--Выбирай любой образ. Во Вселенной существует такое же многообразие существ, как видов жизни на вашей планете. Даже больше.
--Есть ли существа, очень похожие на нас?
--Конечно, некоторые выглядят точно как вы—лишь с небольшими отличиями.
--Как они живут? Что едят? Во что одеваются? Как общаются? Я хочу узнать все об инопланетянах. Ну пожалуйста!
--Я понимаю твой интерес, но эти книги не предназначены для удовлетворения праздного интереса. Цель нашего разговора—принести весть в ваш мир.
--Только несколько вопросов. Они порождены не праздным интересом. Возможно, нам есть чему поучиться. Или, точнее, вспомнить.
--Действительно точнее. Ибо вам нечему учиться, вам просто нужно вспомнить, кто Вы Есть в Действительности.
--Ты это чудесно разъяснил в первой книге. Существа на других планетах помнят, Кто Они Есть?
--Как ты догадываешься, существа в разных точках Вселенной находятся на разных уровнях эволюции. Но в тех культурах, которые ты здесь назвал высокоразвитыми, существа это помнят.
--Как они живут? Работают? Путешествуют? Общаются?
--В высокоразвитых обществах нет путешествий, как вы их понимаете. Их технологии продвинулись так далеко вперед, что у них нет необходимости заправлять ископаемым топливом двигатели громоздких машин, которые перевозят физические тела. В дополнение к тому, что дали новые технологии, значительно продвинулось понимание механизмов ментальной деятельности и самой природы материальности.
В результате сочетания этих двух эволюционных достижений у ВРС появилась возможность произвольно разбирать и собирать свои тела, что позволяет большинству существ в большинстве высокоразвитых культур “быть”, где им угодно и когда угодно.
--И преодолевать световые годы в просторах Вселенной?
--Да. В большинстве случаев. Такие “межгалактические” путешествия выполняются подобно тому, как камешек прыгает по воде. Никто не пытается пройти сквозь Матрицу, которой является Вселенная. Путешественники скорее “прыгают” по ней. Это лучший образ в вашем языке, который может объяснить физику такого перемещения. А что касается “работы”, то такого понятия в большинстве культур ВРС не существует. ВРС выполняют те задачи и занимаются той деятельностью, которые им нравятся и которые они считают высшим проявлением своего Я.
--Эго просто супер, но как же с черной работой?
--Такого понятия не существует. Ту работу, что вы в вашем обществе называете “черной”, в мире высокоразвитых существ часто выше всего ценят. “Рабочих”, ежедневный труд которых обеспечивает нормальное существование и функционирование общества, больше всего почитают и уважают. Я взял слово “рабочих” в кавычки, потому что ВРС считают это не работой, но высшей формой самореализации. Идеи и традиции, созданные людьми вокруг способа самовыражения, который вы называете работой, просто не являются частью культуры ВРС. “Рутина”, “сверхурочные”, “давление” и подобные вещи не являются выбором ВРС, которые, помимо всего прочего, не стремятся “продвигаться по служебной лестнице”, “достигать вершин” или “преуспевать”.
Само понятие “успех”, как вы его определяете, чуждо ВРС, ибо его противоположность —“неудача” — не существует.
--Как тогда ВРС получают опыт достижений или удачи?
--Не посредством тщательного построения системы ценностей вокруг “состязаний”, “побед” и “поражений”, как это происходит в большинстве сфер деятельности человеческого общества. Даже (и особенно!) в ваших школах. ВРС получают такой опыт благодаря глубокому пониманию и высокой оценке того, что действительно является ценным для общества. Достижение определяется как “деятельность, которая создает ценность”, а не “деятельность, которая приносит известность и состояние, независимо от того, ценна она или нет”.
--Значит, у ВРС все же есть “система ценностей”!
--Ну да. Конечно. Но она очень отличается от большинства человеческих. ВРС ценят то, что приносит пользу Всем.
--И мы тоже!
--Да, но вы совсем по--другому определяете значение слова “польза”. Вы видите больше пользы в том, чтобы бросать маленький белый шарик в человека с битой или раздеваться на большом белом экране, чем в том, чтобы помогать детям вспоминать великие истины жизни или стремиться к источнику духовной пищи общества. Поэтому вы больше почитаете и платите больше бейсболистам и кинозвез дам, чем учителям и священникам. Получается, что вы действуете в противоречии с целью, к которой, по вашим словам, стремитесь как общество.
Ваши способности к наблюдательности очень слабы. ВРС всегда видят “то, что есть” и делают то, “что работает”. У людей очень часто все не так. ВРС не почитают тех, кто учит или служит церкви только из-- за того, что это “правильно с точки зрения морали”. Они занимаются такими видами деятельности потому, что “это работает” и приближает их к цели, к которой стремится их общество.
--И все же, если существует структура ценностей, должно быть “то, что нужно делать” и “то, чего делать не нужно”. Значит, в обществах ВРС учителя богаты и знамениты, а бейсболисты бедны. Всё наоборот, как на Земле?
--В обществе ВРС нет “того, что не нужно делать”. Никто не живет в такой ужасной нищете, до которой вы позволили скатиться многим людям. Там никто не умирает от голода, как 400 детей каждый час и 30 000 взрослых каждый день на вашей планете. Там нет жизни в “тихом отчаянии”, которая есть в человеческой культуре. Нет, в обществе ВРС нет такого понятия, как “бедные” и “обездоленные”.
--Как они избежали этого? Как?
--В обществе ВРС нет “того, что не нужно делать”. Никто не живет в такой ужасной нищете, до которой вы позволили скатиться многим людям. Там никто не умирает от голода, как 400 детей каждый час и 30 000 взрослых каждый день на вашей планете. Там нет жизни в “тихом отчаянии”, которая есть в человеческой культуре. Нет, в обществе ВРС нет такого понятия, как “бедные” и “обездоленные”.  Применяя на практике два основных принципа...
Мы Все Одно.
Все есть в достаточном количестве.
ВРС понимают, что необходимых для жизни ресурсов у них достаточно, и знают, что эту достаточность создает осознание. Благодаря тому, что ВРС осознают взаимозависимость между всеми вещами, на их родной планете не тратят напрасно и не уничтожают никаких природных ре сурсов. Поэтому их хватает па всех, то есть —“все есть в достаточном количестве”. Человеческое представление о недостаточном количестве чего--либо—“нехватке”—первопричина всех тревог, всего давления, всех состязаний, ревности, злобы, конфликтов и в конечном счете убийств па вашей планете.
Идея о нехватке плюс упорная вера людей в отдельность, а не в единство всего сущего создают 90% страданий в вашей жизни, достойных сожаления событий в вашей истории и несостоятельности ваших прежних попыток сделать жизнь лучше для всех. Если бы вы изменили эти два элемента в вашем сознании, все бы изменилось.
--Как? Я хочу этого, но я не знаю, как это сделать. Дай мне инструмент, а не только банальные теории.
--Хорошо. Это справедливо. Вот тебе инструмент. “Поступай как будто”. Поступай, как будто ты есть Одно. Начни прямо с завтрашнего дня. Посмотри на каждого человека как на “себя”, переживающего тяжелые времена. Посмотри на каждого человека как на “себя”, жаждущего честной игры. Посмотри на каждого как на “себя”, получающего иной жизненный опыт. Попробуй. Просто встань завтра утром и попробуй. Посмотри на каждого новыми глазами. А потом начни поступать так, как будто “все есть в достаточном количестве”. Если бы у тебя было “достаточно” денег, “достаточно” любви, “достаточно” времени, что бы ты сделал по--другому? Поделился бы с другими более открыто, свободно,справедливо?
--Любопытно, что именно так мы поступаем с природными ресурсами, и за это нас критикуют экологи. Я имею в виду, мы поступаем так, как будто “все есть в достаточном количестве”.
--Действительно любопытно то, что вы поступаете так, как будто вещей, которые вы считаете полезными, мало, и поэтому вы их очень тщательно охраняете и часто даже накапливаете. И абсолютно безалаберно относитесь к окружающей среде, природным ресурсам и экологии. Единственный вывод—вы не считаете окружающую среду, природные ресурсы и экологию полезными.
--Мы и “поступаем так, как будто” все есть в достаточном количестве.
--Вы так не поступаете. Если бы дело обстояло именно так, вы бы справедливо распределяли ресурсы. Сейчас одна пятая мирового населения использует четыре пятых всех мировых ресурсов. И никаких признаков того, что вы собираетесь изменить это соотношение, не наблюдается. Ресурсов действительно было бы достаточно, если бы вы перестали бездумно расточать их на кучку привилегированных персон. Если бы все люди использовали ресурсы разумно, вы бы тратили их меньше, чем сейчас, когда небольшая часть земного населения использует их неразумно. Используйте ресурсы, но делайте это правильно. Вот о чем говорят все экологи.
--У меня снова депрессия. Ты постоянно вызываешь у меня депрессию.
--Знаешь, ты—это что--то! Ты едешь по дороге один, ты заблудился и забыл, как добраться до пункта назначения. Тут появляется кто--то и указывает тебе путь. Эврика! Ты в восторге, правда? Нет. Ты в депрессии. Изумительно.
--Я в депрессии, потому что не вижу, что мы вдруг стали следовать этим указаниям. Я не вижу возможности, чтобы мы этого хотели. Я вижу, что мы мчимся прямиком в стену, и — да, это меня угнетает.
--Ты не используешь свои силы для наблюдений. Я вижу, как сотни тысяч людей радуются, читая эти строки. Я вижу, как миллионы принимают эти простые истины. И я вижу, как быстро растет новая сила, способная изменить ситуацию на вашей планете. Люди отбрасывают целые системы мировоззрений. Отказываются от прежних способов управления. Перерабатывают экономическую политику. Пересматривают духовные истины. Вы—раса пробуждающаяся.
Замечания и наблюдения, которые вы найдете на этих страницах, не должны стать источником разочарования. Признав их истинность и позволив им стать топливом, которое питает двигатель перемен, вы найдете в них источник огромнейшего воодушевления. Ты катализатор. Ты тот, кто может помочь другим найти способ, которым люди создают и получают свой жизненный опыт.
--Как? Что я могу сделать?
--Будь другим. Будь изменением. Воплоти в себе осознание истин “Мы Все Одно” и “Все Есть в Достаточном Количестве”. Измени свое Я, измени мир. Ты дал своему Я эту книгу и всю информацию, которая есть в трилогии “Беседы с Богом”, чтобы вспомнить, каково это—жить как высокоразвитые существа.
--Мы жили уже так когда--то, да? Ты говорил раньше, что мы уже жили так когда--то давно.
--Да. В древние времена и в древних цивилизациях, как вы бы выразились. Большую часть того, о чем я здесь рассказываю, ваша раса уже переживала.
--Теперь часть меня еще больше угнетена! Ты имеешь в виду, что у нас это было, а потом мы все потеряли? Какой смысл в этом “беге по кругу”?
--Эволюция! Эволюция—не прямая линия. Теперь у вас есть шанс воссоздать лучшее из того, что было у ваших древних цивилизаций, избегая худшего. На этот раз вам не нужно позволять личному эго и продвинутой технологии разрушить ваше общество. Вы можете сделать все по-другому. Вы—ты—можете стать другими. Этот опыт может стать для вас очень волнующим, если вы позволите ему случиться.
--Хорошо. Я понял. И когда я думаю об этом с таких позиций, я действительно взволнован! И я действительно стану другим! Расскажи мне еще! Я хочу вспомнить как можно больше о том, какова была жизнь в наших продвинутых древних цивилизациях и какова сегодня жизнь высокоразвитых существ. Как они живут?
--Они живут группами, или сообществами, как вы бы их назвали, но в большинстве случаев они отказались от объединений, которые вы называете “городами” или “нациями”.
--Почему?
--Потому что “города” стали слишком крупными и больше не могли служить цели объединения людей, но стали мешать ей. Они порождали “толпу индивидуумов” вместо сообщества групп.
--То же самое на этой планете! Слово “сообщество” больше подходит для маленьких городков и деревень—и даже для малозаселенных сельских территорий,—чем для большинства наших крупных городов.
--Да. На этот счет есть только одно отличие между вашим миром и планетами, о которых мы говорим.
--А именно?
--Обитатели этих планет осознали ненужность крупных городов. Они внимательнее наблюдают за тем, “какая система работает”.
--Мы же продолжаем создавать все более крупные города, хотя видим, что они разрушают наш способ жизни.
--Да.
--Мы даже гордимся этим! Если метрополия передвигается с двенадцатого на десятое место в списке самых больших городов мира, все считают, что это причина для празднования! Торговые палаты даже рекламирует это!
--Рассматривать регресс как прогресс—признак примитивного общества.
--Ты уже говорил это. Ты снова вгоняешь меня в депрессию!
--Все большая часть вашего общества перестает гордиться жизнью в гигантских городах. Все больше людей у вас “умышленно” воссоздают маленькие сообщества.
--Ты считаешь, что нам следует покинуть наши мегаполисы и возвратиться в поселки и деревни?
--Я не выражаю мнения на этот счет. Я просто отмечаю то, что есть.
--Как всегда. Тогда скажи мне, почему мы продолжаем мигрировать в большие города, хотя понимаем, что для нас это плохо?
--Потому что большинство из вас не понимают, что это для вас плохо. Вы полагаете, что, собираясь в крупных городах, вы решаете проблемы, в то время как этим только создаете их. Правда, в больших городах есть услуги, работа и развлечения, которых нет, да и не может быть, в поселках и деревнях. Но ваша ошибка в том, что вы называете перечисленные вещи ценными, когда они, по существу, вредны.
--Ага! Значит, у Тебя есть точка зрения по этому поводу! Ты только что себя выдал! Ты сказал, что мы делаем “ошибку”.
--Если ты направляешься в Сан--Хосе...
--Ну вот, поехали...
--Ты ведь настаиваешь на том, чтобы называть замечания “суждениями”, а констатирование факта “мнением”, и Я знаю, что ты просто стремишься к более точному общению и восприятию, поэтому Я всякий раз собираюсь обращать твое внимание на это отличие. Если ты направляешься в Сан--Хосе и при этом говоришь, что хочешь попасть в Сиэтл, разве неправильно со стороны встречного, у которого ты спрашиваешь дорогу, сказать, что ты “сделал ошибку”? Выражает ли он свое “мнение”?
--Наверное, нет.
--Наверное, нет?
--Ну хорошо, нет.
--Что же он делает?
--Он просто говорит “то, что есть”, принимая во внимание мои слова о том, куда я хочу попасть.
--Отлично. Ты понял.
--Но Ты уже говорил об этом. Несколько раз. Почему я постоянно возвращаюсь к мысли о том, что у Тебя есть мнения и суждения?
--Потому, что таков Бог вашей мифологии, и ты будешь втискивать меня в эту форму опять и опять. Кроме того, если бы у Меня действительно были мнения, тебе было бы легче. Тебе не пришлось бы ни в чем разбираться и приходить к своим собственным выводам. Тебе бы просто нужно было делать то, что Я скажу.
Конечно, ты бы никак не смог узнать, что именно Я говорю, ведь ты не веришь, что Я общался с людьми в прошедшие тысячелетия. Поэтому тебе осталось бы только положиться на тех, кто утверждает, что учит той мудрости, которую Я поведал еще тогда, когда действительно общался с человеческой расой. Но и тут есть проблема, ибо в вашем мире существует столько учителей и учений, сколько во лос на твоей голове. Таким образом, мы пришли туда, откуда вышли—тебе пришлось бы делать свои собственные выводы.
--Есть ли выход из этого лабиринта—и из замкнутого круга страдании, созданного им? Мы хоть когда-- нибудь “справимся”?
--“Выход” есть, и вы “справитесь”. Вам просто нужно развивать свою наблюдательность. Вы должны лучше понимать, что именно приносит вам пользу. Это называется “эволюцией”. На самом деле вы не можете “не справиться”. Вас не может постигнуть неудача. Это вопрос времени, а не возможности.
--Но разве наше время на этой планете не заканчивается?
--Ну, если это ваша цель, если вы хотите “справиться” на этой планете, то есть пока эта конкретная планета вас еще питает, тогда вам лучше поспешить.
--Как мы можем двигаться быстрее? Помоги нам!
--Я вам помогаю. Как по--твоему, о чем весь этот разговор?
--Хорошо, помоги нам еще немного. Чуть раньше Ты сказал, что в высокоразвитых культурах на других планетах существа отказались также от идеи наций. Почему они это сделали?
--Они увидели, что явление, которое вы называете “национализмом”, работает против их Первого Руководящего Принципа: МЫ ВСЕ ОДНО. С другой стороны, национализм поддерживает наш Второй Руководящий Принцип: ВЫЖИВАНИЕ СИЛЬНЕЙШИХ.
--Совершенно верно.
--Вы разделяете себя на нации ради выживания и безопасности, а в результате получаете абсолютно противоположное. Высокоразвитые существа не объединяются в нации. Они верят в единую нацию. Вы можете даже сказать, что они создали “один народ пред Богом”.
--Да, умно. Но у них есть “свобода и справедливость для всех”?
--А у вас?
--Туше!
--Дело в том, что все расы и виды эволюционируют, и эволюция—в ходе которой вы замечаете, что именно служит вашим целям, и соответственно меняете свое поведение—все время движется в одном направлении. Она движется от разделения к единению. Это не удивительно, так как единство—это Конечная Истина, и “эволюция” всего лишь синоним выражения “движение к истине”.
--Я вижу, что фраза “замечаете, что именно служит вашим целям, и соответственно меняете свое поведение” звучит подозрительно похоже на “выживание сильнейших”—один из наших Руководящих Принципов!
--Действительно. Значит, время “заметить”, что “выживание сильнейших” (то есть эволюция вида) не достигается, но на самом деле весь вид обрекается на гибель, и даже самоуничтожение, если назвать “процесс” “принципом”.
--Ох, Ты меня запутал. Процесс называется “эволюцией”. “Принцип”, который руководит этим процессом, определяет путь вашей эволюции.
--Ты прав. Эволюция—это и есть “выживание сильнейших”. Это процесс. Но не путай процесс с принципом.
--Если “эволюция” и “выживание сильнейших”—синонимы и если Ты заявляешь, что “выживание сильнейших—это Руководящий Принцип, значит, ты говоришь: “Руководящий Принцип Эволюции—это эволюция”.
--Но таково утверждение расы, не знающей, что она может контролировать течение своей эволюции. Это утверждение вида, который считает себя низведенным до статуса наблюдателя за своей эволюцией. Потому что большинство людей считают, что эволюция—это процесс, который просто “идет сам по себе”, а не процесс, который они направляют, согласуясь с определенными принципами. Поэтому вид объявляет: “Мы эволюционируем по принципу... ну, эволюции”. Но они никогда не говорят, что это за принцип, потому что перепутали процесс и принцип.
С другой стороны, вид, уяснивший, что эволюция—это процесс, но процесс, который данный вид способен контролировать, не путает процесс с принципом, но сознательно выбирает принцип, который использует для того, чтобы руководить и направлять процесс эволюции. Это называется сознательной эволюцией, и ваш вид как раз приблизился к ней.
--Это невероятно! Вот почему Ты дал одному из писателей книгу. Он назвал ее “Сознательная эволюция”.
--Конечно. Я ему так посоветовал.
--Мне это нравится! Итак... Мне бы хотелось вернуться к нашей “беседе” об инопланетянах. Как высокоразвитые существа организуют свое общество, если у них нет наций? Как они управляют обществом?
--Они не используют “эволюцию” в качестве своего Первого Руководящего Принципа Эволюции, они создали принцип, основываясь на чистом наблюдении. Они просто заметили, что все они Одно, и создали политические, социальные, экономические и духовные механизмы, которые поддерживают, а не подрывают этот Первый Принцип. На что это “похоже”? Правительство, например? Если Ты один, как Ты собой управляешь?
--Еще раз?
--Если ты единственный Кто Есть, как ты управляешь своим поведением? Кто управляет твоим поведением? Кто, кроме тебя?
--Никто. Если бы я был совсем один—например, на необитаемом острове,—никто “кроме меня” не управлял бы мной и не контролировал мое поведение. Я бы ел, одевался и поступал так, как хочу. Наверное, я бы вообще не одевался. Я бы ел, когда голоден, и ел то, что вкусно и что делает меня здоровым. Я бы “делал”, что мне хочется, и часть моей деятельности определялась бы необходимостью выжить.
--Как обычно, вся твоя мудрость с тобой. Я уже говорил, что тебе не нужно ничему учиться, тебе нужно только вспомнить. Именно так и обстоят дела в продвинутых цивилизациях? Они ходят обнаженные, собирают ягоды и мастерят каноэ? Это похоже на варваров!
--Как по--твоему, кто счастливее—и ближе к Богу?
--Мы это уже проходили.
--Да, мы это проходили. Это признак примитивной культуры—считать, что простота—это варварство, а сложность —высокое достижение.
--Любопытно, что высокоразвитые существа полагают как раз наоборот.
--Но все культуры—фактически, сам процесс эволюции—движутся ко все большим уровням сложности.
--В некотором смысле. Но в этом присутствует величайшая Божественная Дихотомия: Самая большая сложность—это самая большая простота. Чем “сложнее” система, тем проще ее устройство. На самом деле она чрезвычайно изысканна в своей Простоте. Мастер понимает это. Поэтому высокоразвитые существа живут чрезвычайно просто. Высокоразвитые системы управления, образования, экономики и религии—все они чрезвычайно, изысканно просты. В высокоразвитых системах управления, например, практически нет никакого управления, кроме самоуправления.
Так, как будто в управлении участвует только одно существо. Как будто воздействие оказывается только на одно существо. Которое есть Все Сущее.
--Что понимают в высокоразвитых культурах.
--Точно.
--Теперь я начинаю сводить концы с концами.
--Хорошо. У нас осталось не так много времени.
--Ты спешишь?
--Эта книга становится слишком длинной. И кроме того, мой собеседник устал и хочет окунутся в мир реинкарнации. Я не могу препятствовать ему и поэтому……





               

               
Существует  ли  такая  вещь, как             реинкарнация? Сколько у  меня  было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг»--это реальность? Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
        --У тебя было  658 прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя  659-я. В  других ты был  всем. Королем, королевой, рабом.  Учителем, учеником, мастером.  Мужчиной,женщиной.Воином, пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. А сейчас детективом и будешь им долго, пока самому не надоест. Всем этим ты бы
 --Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение»? Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом»?
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешьэкстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют.  Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство.  И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться.
               
       (Уолш. «Беседы с Богом»)

               


                ПРЕДИСЛОВИЕ

Старый воин Игорь Анатольевич Чумаков, коварный, лукавый, проницательный, многоречивый, развалившийся всем телом в кресле в своем
кабинете, забросив ноги на американский манер на письменный стол,  ворчливо потребовал, чтобы кто-нибудь написал о раскрытым им  убийствах в Иркутске, видимо, главным образом, ради собственной славы. Теперь уже он не пользовался
особой известностью. Из службы контрразведки возглавляемый им отдел по Восточной Сибири был переименован просто в военную разведку, а затем и в просто военный отдел, который занимался делами даже менее опасными, чем фотосъемка местности на территории предполагаемого врага. Рядом с ним сидел писатель Марков Сергей Евдокимович, который был старым и надёжным другом Чумакова.
Марков напомнил, что заниматся частным раскрытием преступлений в СССР запрещено, и у него если и есть связи в милиции, то у Маркова их нет и никто ему не даст материалов дела. Он напомнил Чумакову, что он вёл дело неофициально, а официально дело вёл начальник уголовного рохыска Старых Кирилл Афанасьевич. Вдобавок нашему другу Старых это может не понравиться. Однако Маркову было решительно и хладнокровно предложено выбирать—либо он напишет, либо кто-то другой. Кто—Марков не помнил, знал только, что не сам Чумаков Игорь Анатольевич. Таким образом вопрос был решён и дальнейшее повествование ведётся от лица Маркова Сергея Евдокимовича.

               

               






       
            Г Л А В А 1


Сам я впервые ввязался в эту историю дождливым вечером 6 сентября 1930 года, когда в курительную комнату клуба писателей Сибири вошел Бурых Виктор Иванович и рассказал мне ошеломляющую историю. Подчеркну один факт. То
ли после череды смертей, выкосившей всю семью, включая его брата Вячеслава, то ли потому, что Виктор, живя в одиночестве, время от времени крепко пил, нервы у него всегда были в полном порядке. Он появлялся в клубе, пружинистый, крепкий, с энергичными движениями, юной и в то же время старческой физиономией, украшенной усами песочного цвета, с рыжеватыми волосами и высоким лбом над полными сарказма глазами. И неизменно чувствовалось, что рядом витает какая-то тень, некий призрак из прошлого.
Однажды во время непринужденной беседы кто-то заговорил о новейших научных определениях сумасшествия, и Бурых вдруг неожиданно внес в разговор личную поту.
--Разве вы не знаете? Мой брат Вячеслав, ну он ... понимаете?
И расхохотался. Я был знаком с ним какое-то время еще до того, как мы тесно сблизились, постоянно болтая в курительной клуба. Все, что мне было известно о Бурых,--в беседах мы никогда не затрагивали личной жизни,--я услышал от своей
сестры, оказавшейся близкой знакомой его тетки, Бурых Веры Моисеевны.
Он был младшим сыном купца и торговца чаем Бурых Авакуума Моисеевича. Поддерживал большевиков и не был репрессирован. Отец его, который настолько разбогател, что отказался от дворянства, заявив, что его фирма слишком молода для подобного рода вещей. Отец Виктора, судя по фотографии,  носил бакенбарды, имел красный нос, по рассказу Веры Моисеевны с компаньонами был довольно крут, а к своим сыновьям снисходителен. Истинной главой семейства оставалась его сестра, Бурова Вера Моисеевна.
В жизни Виктора было немало разных этапов. До революции типичный студент-середнячок, на фронте гражданской войны он, наряду со многими другими, превратился в замечательного солдата. Демобилизовался с орденом «Красной Звезды» и кучей осколков в теле, закутил так, что чертям было
тошно. Возникли проблемы: сомнительные женщины требовали исполнения обещаний, фамильные портреты гневно морщились, поэтому Виктор со счастливым сибирским оптимизмом решил: дурное перестает быть дурным, если совершается где-то в другом месте, а потому собрал вещички и
отбыл на Дальний Восток.
Тем временем отец умер, фирмой, перешедшей государству, стал управлять  брат Виктора--Вячеслав, любимчик тети Веры, которая постоянно твердила: Вячеслав такой, Вячеслав этакий, образец точности, вежливости, аккуратности...Тогда как в
действительности он был маленьким испорченным негодяем. То и дело отправляясь якобы в деловые поездки, две недели валялся, напиваясь до потери сознания, потом тихонечко пробирался домой, аккуратно причесывался, горько жалуясь на здоровье.
Я его немного знал--улыбчивый мужчина, всегда в лег-
кой испарине, неспособный секунду усидеть па месте.
С ним ничего не случилось бы, если б не совесть. В конце концов, совесть его заела. Однажды ночью он вернулся домой и застрелился. Вера Моисеевна пребывала в отчаянии и растеряшюсти, Ей
никогда не нравился Виктор,--которого она, по-моему, в глубине души винила в смерти Вячеслава,--а теперь приходилось вызывать его, ставшего главой семьи, из городов Дальнего Востока.  Официально он был наследником. Фирма хоть и находилась под управлением государства, по законам либерализации относительно частного бизнеса, могла управлятся только наследником. Необходимо отметить, что это было время НЭПа и бизнес пользовался какими-то малыми свободами.
Виктор окончательно протрезвел, однако не утратил прежнего юмора и веселья, благодаря чему был желанным (хотя порой опасным) членом любой компании. Он повидал мир, людей, научился закрывать глаза на творившееся вокруг, приобрел какую-то новую жизненную силу, искренность, откровенность, что, видимо, несколько взбудоражи-
ло чопорную, мрачноватую атмосферу дома Бурых. Виктор обладал симпатичной усмешкой, очень любил пиво, детективные книжки и покер. Кроме того, у него обнаружился талант и он стал писать книги, которые неплохо расходились. Во всяком случае, у вернувшегося блудного сына все вроде бы шло хорошо, только, мне кажется, он был совсем одиноким.
Дальше произошло нечто более чем неожиданное: незадолго до развернувшихся событий моя сестра сообщила, будто Виктор женится. Назвав имя девушки—Мария Горячева,--она после обеда быстро и ловко, вроде специалиста, прошлась по ее генеалогическому древу. Изучив каждую ветвь, мрачно усмехнулась, уткнулась подбородком в сложенные на столе руки, зловеще взглянула на
свою любимую канарейку и заключила: будем надеяться, что все обойдется.
Впрочем, не обошлось. Виктор Бурых принадлежал к тому типу людей, вокруг которых, где бы они ни находились, всегда складывается особая атмосфера. Это чувствовалось и в клубе, хотя он вел с нами обычные разговоры. Когда все молчали, он бросал на присутствующих короткий пристальный взгляд, старался изобразить из себя веселого слав-
ного парня, после чего смущался, рассеянно задумывался; слишком часто смеялся; тасуя карты, иногда ронял их на стол, потому что смотрел куда-то в пространство. Такие не слишком приятные выходки длились пару недель. Потом он вообще переставал бывать в клубе.
Как-то вечером после обеда я сидел в курительной комнате. Минуту назад заказал чай, переживая тяжелейший приступ скуки, когда все лица кажутся до омерзения знакомыми. Начинаешь задумываться, почему банальная, суетливая, унылая городская жизнь не осточертеет сама себе
своей бессмысленностью и не остановится. В сырой вечер в просторной курительной, обставленной черной кожаной мебелью, было пусто. Я лениво развалился у камина, вперившись ничего не видящим взглядом в газету, и тут вошел Виктор Бурых.
Я слегка распрямился--вид у него был странный. Он помедлил в нерешительности, огляделся, вновь замер на месте, через какое-то время бросил.
--Привет, Сергей,--и уселся немного поодаль.
Последовало весьма неловкое молчание. Мысли его плыли в воздухе, ощутимые, как огонь в топке камина, куда он уставился. Он явно хотел меня о чем-то спросить и не мог. Я обратил внимание на грязные туфли и брючные обшлага, словно он издалека шел пешком, на забытую отсыревшую сигарету в пальцах. Подбородок мрачно опущен, высокий лоб морщится, широкие крепкие скулы бугрятся.
Я зашелестел газетой, вспомнив впоследствии, что именно в этот момент на глаза мне попался маленький заголовок внизу на первой странице: «Загадочная кража в...». Но заметку я тогда не прочел, даже другого взгляда на нее не бросил.
Бурых глубоко вздохнул всей грудью и вдруг посмотрел на меня.
--Слушайте,--как-то поспешно выпалил он, припод-
нявшись с кресла,--я вас считаю вполне рассудительным человеком ...
--Может быть, скажете прямо--в чем дело?--пред-
ложил я.
--Ох,--проговорил он, снова опустившись в кресло и пристально глядя на меня.--Только не считайте меня глупым ослом, или старой бабой, или...--Я отрицательно покачал головой, но он не дал мне слова сказать.--Стойте, Сергей. Обождите немножко. Прежде чем я вам все расскажу, разрешите спросить, согласитесь ли вы помочь мне в одном дурац-
ком деле? Хочу вам предложить ...
--Ну, смелей.
--...провести ночь в доме с привидением,--договорил Бурых.  После роволюционных событий, которые отвергали веру во всё сверхестественное, в Сибири долго не прививалось богоотступничество и потому вопрос Бурых не поставил Маркова в тупик.
--Чего ж тут дурацкого?--спросил я, стараясь не показать, что скука начинает развеиваться в предвкушении развлечения, приключения ...
Собеседник, похоже, это заметил и коротко рассмеялся.
--Отлично! Признаюсь, я надеялся. Просто не
считайте меня сумасшедшим. Понимаете, я никакой чертовщиной не интересуюсь, вернее, не интересовался. Являются духи или не являются--не знаю. Знаю только, что, если так будет продолжаться, погибнут две жизни. Я не преувеличиваю.--Он совсем притих, глядя в огонь, и продолжал отсутствующим тоном.--Знаете, полгода назад я счел бы
это дикой чушью. Знал, что тетушка Вера ходит к экстрасенсу. Знал, что она уговорила Марию Горячеву пойти вместе с ней. Ну, черт возьми, я ничего тут плохого не видел.--Он заерзал в кресле.--Думал,--если вообще об этом думал,--причуда, забава, каприз. По крайней мере, надеялся, что у Марии, безусловно, хватит чувства юмора...--Он посмотрел на меня.-- Совсем забыл спросить, Сергей, скажите, вы
верите в привидения?
Я ответил, что всегда готов принять убедительные доказательства, но таковых пока никогда еще не получал.
--Забавно,--задумчиво произнес он.--Убедительные доказательства ... Ха! Между прочим, откуда взялся дьявол?--Пряди коротких темно-рыжих волос свешивались ему на глаза, полные озабоченности и гнева, на скулах взбухли желваки.-- По-моему, тот самый экстрасенс--шарлатан. Ну ладно, допустим. Однако я сам, в одиночку, отправился в забытый богом дом, больше там никого не
было, никто не знал о моем приходе ...
--Слушайте, Сергей, если потребуете, я вам все расскажу, не хочу, чтобы вы блуждали в потемках. Но я бы предпочел, чтобы вы ни о чем не спрашивали. Пойдемте со мной сейчас в один иркутский дом и скажите, увидите ли вы или услышите ли что-нибудь. Если да, то сумеете ли предложить естественное объяснение. Войти нетрудно. Дом фактически принадлежит нашей семье ... Согласны?
--Согласен. Значит, вы подозреваете какой-то фокус?
--Не знаю,--покачал головой Бурых.--Но даже не могу выразить, как я буду вам благодарен. Хотя у вас
наверняка опыта нет в подобных делах... Что-то творится в пустом старом доме. Господи, будь у меня побольше знакомых! Если бы можно было привести с собой того, кто хорошо разбирается в оккультных мошеннических проделках ... Что вы смеетесь?
--Вам бы надо как следует выпить чего-нибудь крепкого. Я вовсе не смеюсь. Знаю, кажется, одного человека, если вы, конечно, не возражаете ...
--Кого?
--Инспектора уголовной полиции Седых Кирилла Афапасьевича.
Бурых замер.
--Не мелите чепухи. Я вовсе не намерен впутывать сюда милицию. Забудьте, пожалуйста! Вера Моисеевна мне никогда не простит.
--Да нет, вы не поняли. Он не будет выступать в качестве официального лица. Для него это скорее хобби.
Я опять улыбнулся, вспомнив невозмутимого Седых, охотника за привидениями, крупного крепкого горожанина, симпатичного, как карточный шулер, и бессовестного, как Гудини. Во время послевоенного помешательства граждан на спиритизме он служил детективом уголовной полиции, его главной обязанностью было разоблачение жуликоватых
медиумов и экстрасенсов. С тех пор обязанностъ, к сожалению, переросла в увлечение. В своем маленьком домике в окружении собственных восхищенных жены и детей, он забавлялся в свободное от работы время всевозможной магией, чрезвычайно довольный своими успехами.
Все это я разъяснил Бурых. Сперва он насупился, ероша волосы обеими руками, потом его мрачное лицо просветлело.
--Черт возьми, Марков, если уговорите этого Седых... Знаете, нас сейчас интересуют не экстрасенсы, а дом с привидением ...
--Откуда вам известно о привидении?
Последовала пауза. За окнами раздавались визгливые, громкие редкие автомобильные гудки.
--Известно,--тихо сказал он.--Можно сейчас же связаться с вашим приятелем-детективом?
--Он инспектор.
--Ну, с инспектором!
--Пойду позвоню.--Я встал, сунув в карман газету. --Но придется кое-что объяснить, рассказать, куда мы отправляемся.
--Говорите что угодно. Скажите... постойте минутку! Если ему хоть что-то известно о иркутских привидениях,--серьезно добавил Бурых,--просто скажите, в район речного порта. Он поймет.
Район речного порта...По пути в вестибюль, к телефону, в голове зашевелились смутные воспоминания, которые я не смог уловить. В трубке послышался низкий, медленный, ободряюще
здравомыслящий голос Седых.
--А, товарищ,--проговорил он,-- как жизнь? Сто лет
вас не видел. Ну, в чем дело?
--Во многом,--признался я после обмена любезностями.--Хочу вас пригласить поохотиться за привидениями. Если можно, сегодня же вечером.
--М-м-м,--невозмутимо пробормотал Седых, словно я в театр его приглашал.--Вы же знаете, это моя слабость. Ну, посмотрим, удастся ли ... А в чем вообще дело? Куда мы пойдем?
--Мне велели передать вам--в район речного порта.
--В район речного порта? Там что-нибудь обнаружили?--довольно резко принялся допрашивать меня Седых, разом преобразившись в профессиопала
--Это как-то связано с преступлепием в Музее истории Иркутска?
--Не понимаю, о чем вы толкуете, черт возьми. При чем тут Музей истории Иркутска? Просто один приятель просит меня осмотреть нынче вечером дом с привидением, захватив с собой опытпого специалиста. Если сможете быстро приехать, расскажу все, что знаю. Что касается музея ...
Чуть поколебавшись, Седых прищелкнул языком.
--Вы сегодняшние газеты читали? Если нет, загляните. Найдите заметку о происшествии в музее и хорошенько подумайте. «По нашему мнению, отвернувшийся худой мужчина кому-то померещился». Или не померещился... Хорошо, сейчас сяду в трамвай. Говорите, вы в писательском клубе? Ладно. Встретимся через час. Все это мне не нравится, товарищ Марков. Абсолютно не нравится. До свидания.

Когда через час вошел служащий с известием, что Седых ожидает нас в гостевом зале, мы с Бурых все еще обсуждали заметку в утренней газете, на которую я раньше не обратил внимания. Она размещалась в постоянной рубрике «Сегодняшние происшествия».
«ЗАГАДОЧНАЯ КРАЖА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ИРКУТСКА.
Из «камеры смертников» пропало оружие.
Кто такой «отвернувшийся худой мижчина»?
Вчера из Музея истории города была похищена реликвия из числа тех, что порой привлекают охотников за сувенирами, но в данном случае кража произошла при необычных обстоятельствах, которые весьма озадачивают и наводят на размышления.
В запасниках этого известного музея хранятся многочисленные экспонаты, связанные с жестокой, кровавой историей старого Иркутска. В большом зале, посвященном, главным образом, тюрьмам, представлен в натуральную величину макет камеры смертников в бывшей тюрьме с оригинальными решетками и засовами. На голой стене висел при-
митивцый стальной кинжал длиной около двадцати сантиметров с грубо обработанной костяной рукояткой, на которой вырезаны инициалы «Л.П.». Вчера днем между тремя и четырьмя часами он исчез. Вор остался неизвестным.
Ваш корреспондент побывал на месте преступлепия и, надо признатъся, был потрясен подлинным обликом камеры смертников. Полный мрак при слабом освещении и низком потолке, настоящая решетчатая дверь на ржавых болтах, уцелевшая после сноса тюрьмы в 1920 году,
наручники, кандалы, огромные заржавевшие замки с ключами, клетки, орудия пыток... На одной стене висят обвинительные заключения, смертные приговоры вековой давности в аккуратных рамках с черной каймой, написанные жирным, расплывчатым почерком, вместе с грубыми изображениями казней и благочестивой надписью «Боже, храни царя»!
Не стоит показывать угловую камеру смертников детям. Не станем упоминать о «тюремном запахе», как бы навсегда пропитавшем камеру, об ужасе и отчаянии, источаемом зловонной дырой. Впрочем, хотим поздравить художника, изобразившего искаженные лица людей в жалких лохмотьях, которые, кажется, поднимаются с коек на глазах у за- гляпувшего в камеру посетителя.
Послушаем бывшего сержанта Берило, прослужившего в охране музея одиннадцать лет. Вот что он говорит: «Вчера, в выходной, в музей набились ребятишки и подняли жуткий шум в соседнем зале. Днем, часа в три, я сидел у окна, рядом с макетом камеры, и просматривал газету. День выдался ту-манный, пасмурный, видно было плохо. Я думал, в зале никого больше нет».

Вскоре у сержанта Берило возникло, по его словам, «странное ошущепие». Он огляделся по сторонам, хотя был уверен, что находится в зале один. И что же?
«В дверцу камеры, стоя ко мне спиной, заглядывал человек. Описать я его не могу, скажу только, что очень худой, в темной одежде. Он медленно поворачивал голову, внимательно разглядывая камеру, и время от времени резко дергал- ся, будто у него болела шея. Я не понял, как ему удалось незаметно войти, решил, что он прошел через другую дверь, и вернулся к газете. Но неприятное чувство не отступало, поэтому на всякий случай, пока не нагрянули дети, я пошел осмотреть камеру. Сперва не сообразил, в чем дело, а потом вдруг
понял: пропал нож, который висел на стене над восковой фигурой. Мужчина, конечно, исчез. Тогда я догадался, что он его украл, и немедленно доложил о пропаже».
Позже директор музея Свиридов Геннадий Павлович прокомментировал.
«Надеюсь, что на страницах своей газеты вы обратитесь к общественности с призывом положить конец вандализму по отношению к ценным экспопатам».
По утверждению Геннадия Павловича, кинжал, подаренный музею был в 1904 году найден в земле на  собствеппом участке господина Крохина. Предполагается, что он принадлежал некоему кавказцу Кахидзе Зурабу, служившему палачом в Иркутскрой тюрьме. Впрочем, поскольку его подлинность вызывает сомнения, кинжал никогда отдельно не выставлялся.
Никаких следов вора не обнаружено. Расследование поручено детективу Лукину с уголовного отдела.
Типичные журналистские штучки, туманные намеки для развлечения в серый день. Я прочел заметку в клубном вестибюле после звонка Седых и задумался, надо ли ее показывать Бурых.  Приняв решение, я вернулся в курительную комнату и
протянул ему газету, наблюдая за выражением его лица во время чтения.
--Не принимайте так близко к сердцу,-- посоветовал я, видя, как на побледневшем лице проступают веснушки.
Бурых неуверенно встал, посмотрел на меня и швырнул газету в камин.
--Все в порядке,--заверил он,--не беспокойтесь. У
меня на душе стало легче. В конце концов, поступок вполне человеческий, правда? Мне кое-что другое не нравится. За всем этим наверняка стоит тот самый чертов экстрасенс, Малик. Во всяком случае, план, в чем бы он ни заключался, задуман человеком. Намек в этой проклятой статейке абсурдный. Что автор хочет сказать? Зураб Кахидзе явился за своим кинжалом?
--Седых сейчас приедет,--сообщил я.--Вам не ка-
жется, было бы лучше, если бы вы что-нибудь нам рассказали?
Он крепко стиснул зубы.
--Нет. Вы дали обещание, и я прошу вас его сдержать. Ничего не скажу ... пока. По пути в чертов дом заеду к себе на квартиру и кое-что для вас захвачу. Многое прояснится, только не сейчас ... Вы мне вот что скажите: я со всех сторон слышу, что злые духи постоянно выслеживают, подстерегают. Дух мертвеца всегда ищет возможность вселиться
в живое тело, обрести новый дом, заменить слабый ум своим собственным. Как считаете, может он завладеть ...
Тут Бурых запнулся. До сих пор вижу, как он стоит у горящего камина с легкой презрительной улыбкой на губах, с горящими карими глазами.
--Что за чепуху вы мелете?--фыркнул я.--Полный
бред. Чем завладеть?
--Мной,--тихо ответил он.
Я заявил, что ему требуется не охотник за привидениями, а невропатолог. Потащил его в бар, позаботился, чтобы он выпил пару стаканчиков водки. Он повиновался с какой-то забавной готовностью. Когда мы снова--в который раз заговорили о газетной заметке, к нему вернулось прежнее лениво-веселое настроение.
Тем не менее я с облегчением увидел Седых. Он стоял в гостевой комнате, высокий, довольно тучный, с безмятежным видом и проницательным взглядом, в неприметном темном пальто, прижимая к груди кепи, словно перед торжественным шествием с государственным флагом. Волосы с проседью старательно зачесаны на плешь, у него появился второй подбородок, в общем он выглядел старше,
чем при нашей последней встрече, хотя глаза по-прежнему смотрели молодо. В нем можно было узнать детектива, но не сразу. Что-то чувствовалось в тяжелой походке, в остром взгляде, которым он быстро окидывал окружающих, однако без всякой величественной суровости, неизменно свойственной охранникам общественного порядка. Я за-
метил, как Бурых расправил плечи, почувствовав себя
увереннее в присутствии столь физически сильного и опытного человека.
--Ах, господин,--начал Седых после того, как я их представил друг другу,--стало быть, вы хотите избавиться от привидения?--Он сказал это так, будто его просили провести в комнату аппарат азбуки Морзе, и улыбнулся. Как сообщил вам господин Марков, я интересуюсь такими делами. Всегда инте-
ресовался. Что касается района речного порта...
--Вам о нем все известно, как я понимаю,--кивнул
Бурых.
--Ну-у-у-- протянул Седых, склонив набок голову,--
немного. Дайте вспомнить. Дом перешел в собственность вашей семьи сто с лишним лет назад. Ваш дед жил там до семидесятых годов девятнадцатого века, потом вдруг переехал и не
пожелал возвращаться ... С тех пор дом стал неким белым слоном--никто из ваших родственников не мог его ни сдать, ни продать. Налоги, господин, налоги! Ужас.--Тут Седых незаметно сменил тон на следовательский.--Ну, товарищ Бурых, выкладывайте! Вы любезно считаете, что я способен немного
помочь вам, поэтому, надеюсь, и не откажете мне в ответной любезности. Строго конфиденциально, конечно. Итак?
--Как сказать. Но думаю, это я могу вам обещать.
--Так-так. Вы, наверно, читали сегодняшние газеты?
--А ...--пробормотал Бурых.--Вы имеете в виду  явление Кахидзе Зураба?
Инспектор Седых добродушно улыбнулся в ответ и понизил голос.
--Признайтесь теперь, как мужчина мужчине, не припомните ли вы какого-нибудь знакомого, настоящего, из плоти и крови, которому понадобилось бы украсть кинжал? Вот о чем
я вас спрашиваю, господин-товарищ Бурых. А?
--Хороший вопрос,--признал Бурых, присев на
краешек стола и что-то перебирая в уме. Потом бросил на Седых проницательный взгляд.--Сначала, инспектор, позвольте вас тоже спросить. Знаете ли вы некоего Малика Эдуарда Феликсовича?
--Во-первых, я не инспектор. Такого понятия нет в советской милиции. Но если вам так удобнее, то можете продолжать называть меня инспектор, но не забывайте добавлять «товарищ инспектор».
На лице Седых не дрогнул ни один мускул, но вид у него был довольный.
--Видимо, вы Малика сами знаете, господин Бурых?
--Да. Хоть не так хорошо, как моя тетушка, моя невеста Мария Горячева, ее брат Клим и ста-
рик Берштейн... Кружок довольно многочисленный. Лично мне М алик определенно не нравится, по что тут можно сделать? С ними не поспоришь, они лишь снисходительно улыбаются и говорят: «Ты ничего не понимаешь».--Он закурил сигарету, раздраженно загасил спичку, на лице его играла саркастическая усмешка.--Хотелось бы только узнать, известно ли что-нибудь отделу уголовной милиции о нем или о его
малолетнем рыжеволосом сообщнике.
Бурых с Седых обменялись понимающим взгля-
дом. Вслух Седых осторожно ответил.
--У нас нет никаких свидетельств против господина Малика. Вообще никаких. Я встречался с ним--симпатичный господин. Очень даже симпатичный, без всякой показухи. Никаких дешевых эффектов, если вы меня понимаете ...
--Понимаю,--подтвердил Бурых.--Тетушка Вера
в моменты особенного экстаза объявляет старого шарлатана святым.
--Правильно,--кивнул Седых.--А скажите мне ...
гм ... Извините за щекотливый вопрос ... Нельзя ли признать обеих дам несколько ... м-м-м ...
--Легковерными?--Таким образом Бурых истолковал утробное мычание Седых.--Господи боже мой, нет! Совсем наоборот. Тетушка Вера с виду кажется милой старушкой, а на самом деле--железная дама, смазанная медом. А Мария ... это Мария, понимаете ...
--Ясно,--опять кивнул инспектор.
Часы отбили полчаса, когда служащий раздобыл нам машину; Бурых назвал шоферу адрес своего дома, объяснив, что хочет захватить кое-что из своей квартиры. Было зябко, по-прежнему шел дождь, на темных улицах сверкали блики отраженного света.
Мы подъехали к одному из красивых домов из белого камня с зелеными и никелированными панельными вставками, похожему па модернистские коробки, растущие как грибы в лесу. Я вышел,
прошелся под ярко освещенным козырьком подъезда, куда поспешно нырнул Бурых. Дождь поливал темную улицу, лица прохожих выглядели--как бы лучше сказать?--нереально. Меня донимал яркий образ в газетной заметке: отвернувшийся худой мужчина, заглядывающий в макет камеры смертников, медленно крутя и дергая головой.
Самое жуткое, что охранник назвал его «господином». Когда Бурых тронул меня сзади за плечо, я едва не шарахнулся в сторопу. Он держал в руках плоский пакет в коричневой оберточной
бумаге, перевязанный лентой, и вручил его мне с предупреждением.
--Пока не открывайте. Там кое-какие факты или домыслы, касающиеся Зураба Кахедзе.
На нем был тонкий, застегнутый доверху дождевик, в котором он ходил в любую погоду, и шляпа, надетая набекрень. Он с улыбкой протянул мне мощный фонарик, предварительно снабдив другим Бурых. Когда инспектор садился со мной рядом в машину, я почувствовал что-то твердое у него в боковом кармане. Мне показалось, фонарь, захваченный из дома, однако я ошибся--это был ре-
вольвер.
В литературном клубе легко толковать о кошмарах и ужасах, но, поверьте мне на слово, я не слишком уверенно себя чувствовал среди огней, перемежающихся темнотой. Шины слабо
поскрипывали на мокрой мостовой, хотелось о чем-нибудь поговорить.
--Я ничего не слышал о Зурабе Кахидзе,--начал я, --хотя, мне кажется, по газетной заметке нетрудно реконструировать историю его жизни.
Седых только хмыкнул, а Бурых сказал.
--Попробуйте.
--Очень просто. Зураб был палачом и внушал дикий страх. Скажем, тем самым ножом он приканчивал своих ... клиентов. Годится для начала?
--На самом деле,--бесстрастно проговорил Бурых, --ошибочны оба ваши предположения. Если бы все
было так просто ... Что такое дикий страх? Почему ты
вдруг замираешь, будто перед тобой внезапно распахнулась дверь в неведомое, в желудке появляется ледяной ком, хочется бежать куда-то, закрыв глаза, ноги не слушаются,
превращаются в кисель ...
--Слушайте,--проворчал Седых, забившийся в угол,--похоже, вы сами что-то видели..
--Видел.
--А! Правильно. И что же происходило?
--Ничего. У окна просто что-то стояло и смотрело на меня ... Вы спрашивали о Зурабе Кахидзе, Сергей. Палачом он не был--духу пе хватало. Впрочем, думаю, иногда по приказу палача тянул за ноги приговоренных, слишком долго бившихся в петле. Был, так сказать, подручным, подносил
инструменты при четвертовании, убирал останки с эшафота ...
У меня слегка пересохло горло. Бурых повернулся ко мне.
--И насчет кинжала вы тоже ошиблись. Понимаете, это не совсем обычный кинжал. По крайней мере, он не использовался в качестве такового до последнего времени. Зураб
сам его изготовил для собственных нужд. Он не описан в газетной заметке. Лезвие круглое, толщиной с карандаш, с острым кончиком ... Короче говоря, как шило. Ясно, зачем ему требовался такой нож?
--Нет.
Машина притормозила, остаповилась. Бурых рассмеялся. Шофер опустил боковое стекло, объявив.
--Ваш адрес, хозяин. Теперь куда?
Мы вышли, постояли немного, глядя друг на дру-
га. Окружающие постройки казались необычайно высокими и покосившимися--как во сне. Вдали туманно светился  виадук, слышались только слабые  ночные звуки, шум дождя. Бурых зашагал вверх по
улице, указывая нам путь. Я даже не успел понять, что мы свернули с улицы, как уже шел по узкой гряз-
ной галерее с кирпичными стенами. Существует явление, которое называется клаустрофобией
или каким-то другим длинным заумным словом, но люди легче себя чувствуют в замкнутом пространстве, когда точно знают, вместе с чем они там заперты.
Порой вам кажется, что вы слышите чьи-то голоса, что тогда и случилось. Бурых, шедший первым, резко остановился в высокой арке, за ним я, сзади Седых. Кругом еще летало эхо наших шагов. Бурых включил электрический фонарь, и мы двинулись дальше. Луч высвечивал только выщербленные мрачные стены, лужи на мощеной дорожке, одна из которых вдруг булькнула, когда в нее с нависающего карниза выплеснулась вода.
Впереди виднелись затейливые железные ворота, стоявшие нараспашку. Мы почему-то старались идти тихо. Может быть, потому, что в пустом доме, видневшемся впереди, царила полнейшая тишина запустения.
Что-то нас заставляло ускорить шаг, поскорее оказаться за высокими кирпичными стенами,
что-то нас манило, играло с нами. Судя по видимой мне части дома, он был сложен из больших светлых каменных плит, потемневших со временем от непогоды. Дом как бы страдал старческой немощью, слабоумием, но мощные карнизы украшали рельефные, жутко веселые купидоны, розы, виноград-
ные гроздья--венок на голове идиота. Одни окна были просто закрыты ставнями, другие заколочены досками.
За домом поднималась широкая стена, окружая просторный задний двор--пустой, грязный, заброшенный. В дальнем конце двора в лунном свете виднелась обветшалая постройка: маленький домик из крупного камня, похожий на бывшую коптильню, с забранными мелкой железной решеткой оконцами. Рядом с ним в запущенном дворе торчало кривое дерево.
Мы шли следом за Бурых по заросшей сорняками вымощенной дорожке к резному козырьку над парадным. На дверях высотой более двух метров висел на одном гвозде ржавый, пьяно покосившийся молоток. Луч фонарика нашего провожатого проплясал по окопным створкам, нырнул в сырой туман, скользнул по корявому стволу дуба с
вырезанными инициалами.
--Дверь не заперта,--пробормотал Бурых.
В доме кто-то вскрикнул.  Расследуя это безумное дело, мы сталкивались с многочис-
ленными кошмарами, но, по-моему, ничто больше нас так не пугало. Кричал настоящий человеческий голос, хотя казалось, будто завопил сам старый дом, содрогнувшись при появлении Бурых. Мимо меня, тяжело пыхтя, протиснулся Седых, однако Бурых сам распахнул парадную дверь, за которой
открылся старомодный большой вестибюль. Из-под первой дверной створки слева пробивался свет-- достаточный, чтобы разглядеть лицо Виктора--потное, сосредоточенное, суровое. Он открыл эту дверь и спросил, не повышая голоса.
--Что тут за чертовщина творится?


       








                Г Л А В А 2

Не знаю, что мы ожидали увидеть. Нечто дьявольское--может быть, отвернувшегося худого мужчину. Впрочем, пока ничего подобного не случилось. Стоя по обе руки от Бурых, мы с Седых глупо смахивали на конвоиров. Перед нами была пустая комната с довольно высоким потолком, с остатками былой роскоши, с затхлым подвальным запахом. Из-под сорванной стенной обшивки виднелся голый камень, торчали почерневшие клочья сгнившего белого атласа, густо затянутые паутиной,
на грязной, облупившейся каминной доске лишь внизу уцелел резной камень, в широкой топке слабо дымился огонь.
Выше над камином на полке выстроились пять-шесть зажженных свечей в высоких бронзовых подсвечниках, которые мерцали в сыром воздухе, высвечивая на стене остатки обоев, некогда пурпурпых с золотом. В комнате находились две женщины, усугубляя сверхъестественную, фантастическую атмосферу. Завидев нас, одна из
них, та, что сидела у камина, приподнялась в кресле, другая, молодая, лет двадцати пяти, резко оглянувшись, вцепилась в подоконник.
--Господи помилуй!--охнул Бурых.—Мария...
И она напряженно проговорила чистым, приятным голосом, но на грани истерики.
--Это ... ты, Виктор? Я хочу сказать, действительно ты?
Меня поразила столь странная формулировка очевидного вопроса, словно она в самом деле серьезно сомневалась в том, что видят её глаза. Для Бурых вопрос имел иной смысл.
--Разумеется,--буркнул он.—А ты кого ждала? Я самый. Зураб Кахидзе в меня ещё не вселился.
Он шагнул в комнату, мы последовали за ним. Любопытно, что я, переступив порог, моментально ощутил даващую, гнетущую, почти удушающую атмосферу. Войдя, мы взглянули на девушку.
Мария Горячева неподвижно застыла в свете зажжённой свечи, в мерцании которой тень как бы трепетала у неё под ногами. Она обладала тем тонким, классическим, довольно холодным типом красоты, когда и лицо и фигура кажутся худыми и несколько угловатыми. Волничтые волосы цвета тёмного золота гладко причёсаны, синие глаза смотрели озабоченно и взволнованно, нос короткий, чувственные губы решительно сжаты. Она стояла как-то криво, как хромая, сунув одну руку в карман коричневого твидового костюма, облегавшего стройное тело. Глядя на нас, она оторвала другую руку от подоконника и плотно запахнула ворот на шее. Красивые руки, тонкие, гибкие.
--Да...конечно,--пробормотала Мария и выдавила улыбку. Подняв руку, она вытерла лоб и снова вцепилась в воротник.—Я..мне послышался шум во дворе. Поэтому я выглянула сквозь ставни. На твоё лицо упал свет, всего на секунду. Очень глупо с моей стороны. Но что же ты...как...
Эта женщина производила сильное впечатление эмоциональной сдержанностью, непонятной, загадочной тягой к сверхъестественному, иногда свойственной старым девам, а иногда бесшабашным и храбрым натурам. Сверкающие глаза, подвижное тело, твёрдый подбородок...Она волновала—другого слова подобрать не могу.
--Тебе нельзя было сюда приходить,--продолжала она.—Это опасно..особенно сегодня.
От камина донёсся невыразительный голос, который подтвердил.
--Опасно.
Мы оглянулись на улыбавшуюся старушку, сидевшую у слабо дымящегося огня. Выглядела она в высшей степени стильно. Седые волосы искусно и затейливо уложены, чёрная бархотка прятала дряблую шею, но маленькое личико, напоминавшее восковые цветы, было гладким-- лишь вокруг глаз моршинки--и сильно загримированным. Взгляд приветливый... и суровый. Несмотря на улыбку, нога медленно топала по полу. Наше появление явно потрясло ее. Унизанные кольцами руки на подлокотниках кресла
сжались и поднялись вверх, словно собирались сделать какой-то жест; она старалась дышать ровно и спокойно. Вы, конечно, читали о дамах, похожих на французских маркиз восемнадцатого века с полотен Ватто. Именно такой маркизой казалась весьма современная и проницательная старушка, Бурых Вера Моисеевна, тётка Виктора. Только пос у нее был слишком длинный.
Она снова проговорила тихо, бесстрастно.
--Зачем ты пришел, Виктор? И кого с собой привел?
Голос  высокий, тон испытующий, несмотря на профессиональную сладость. Я почти содрогнулся. Она не сводила с племянника черных глаз, улыбаясь привычной, заученной улыбкой. В ней было что-то болезненное. Бурых с усилием взял себя в руки.
--Не знаю, известно ли вам,--огрызнулся он,--что
это мой дом.--Тетка заставила его обороняться, к чему,
на мой взгляд, постоянно стремилась, и сонно улыбнулась над репликой.--Вряд ли я должен просить вашего разрешения прийти сюда, тетя Вера. Эти господа--мои друзья.
--Познакомь нас.
Он представил нас Вере Моисеевне и Марии Горячевой. Официальная процедура знакомства казалась фантастической и неуместной при горящих свечах, в пропахшей сыростью сводчатой комнате с пауками на стенах. Обе дамы--прелестная холодная девушка, стоявшая у камина, и похожая на рептилию псевдомаркиза в красной шелковой накидке, качавшая головой,--были враждебно настроены. Мы
самовольно вторглись не просто в дом, а и во многое другое. Они, можно сказать, с помощью самовнушения довели себя до возбуждения, до экзальтации, буквально трепетали в скрытом вэволнованном ожидании потрясающего духовного переживания, которое уже испытали однажды и снова на-
деялись испытать. Я украдкой покосился на Седых, но
инспектор, по обыкновению, пребывал в безмятежном расположении духа. Вера Моисеевна широко открыла глаза и проворковала, обращаясь ко мне
--Боже мой, ну конечно, брат Агриппины Марковой. Милая Агриппина со своей канарейкой!..--И продолжила другим тоном.--Другого господина, к сожалению, не имею чести знать ... Итак, милый мальчик, может быть, расскажешь, зачем ты явился?
         --Зачем?--переспросил Бурых дрогнувшим голосом, с трудом сдерживая недоуменный гнев и указывая пальцем на Марию.--Зачем? Да вы обе только на себя посмотрите! Я просто не могу больше видеть такого безумия ... Не могу допустить ... И вы меня, нормального, разумного человека, спрашиваете, зачем я пришел, почему стараюсь положить конец идиотскому бреду? Слушайте, зачем мы пришли. Мы намерены обыскать проклятый дом, поймать ваше проклятое, дурацкое привидение и раз на-
всегда разнести его на мелкие клочья. Клянусь Богом ...
Всех неприятно удивили его вульгарные вопли. Мария Горячева побледнела. Все притихли.
--Не выступай против духов, Виктор,--сказала она.--Ох, дорогой мой, не связывайся с ними.
У старушки лишь дрогпули пальцы, хотя ладони спокойно лежали на ручках кресла. Она слегка прикрыла глаза и кивнула.
--Ты хочешь сказать, будто что-то заставило тебя прийти, милый мальчик?
--Я хочу сказать, что пришел сюда по своей собственной воле, черт побери!
--Чтобы изгнать привидение, милый?
--Можно и так сказать, если угодно,--угрюмо под-
твердил Бурых.--Слушайте, только не говорите ... толь-
ко не говорите, будто сами пришли сюда с той же целью ...
--Мы тебя любим, милый.
Воцарилось молчание. В камине трещал огонь, вспыхивая маленькими голубоватыми язычками, дождь бродил по дому тихими шагами, в потайных углах раздавались и отражались звуки. Вера Моисеевна продолжала неописуемо сладким топом.
--Тебе здесь нечего бояться, мой мальчик. Духи сюда не проникнут. А в любом другом месте вполне могут тобой завладеть, как завладели твоим братом Вячеславом. Из-за этого он застрелился.
Бурых тихо, спокойно, серьезно спросил.
--Тетя Вера, вы хотите свести меня с ума?
--Мы хотим тебя спасти, дорогой.
--Спасибо,--поблагодарил Бурых.--Вы очень
добры.
Хриплый голос снова сорвался. Он оглядел застывшие каменные лица присутствующих.
--Я любила Вячеслава,--призналась Вера Моисеевна, и лицо ее сразу избороздили морщины.-- Он был сильным, но с духами справиться не мог. Теперь духи подстерегают тебя, потому что ты--брат Вячеслава и ты жив. Вячеслав мне сказал, что иначе не упокоится... Понимаешь, без этого он не обретет покоя. Не ты. Вячеслав. Пока духи не изгнаны,
ни тебе, ни Вячеславу никогда не заснуть спокойно.
--Пожалуй, хорошо, что ты сегодня пришел сюда. В компании безопаснее. Плохо то, что нынче годовщина. Господин Малик сейчас отдыхает. В полночь он пойдет один в каменный домик и к рассвету изгонит духов. Не возьмет с собой даже Кирилла. Кирилл очень тонко чувствует духов, а изго-
нять не умеет. Мы будем ждать здесь. Может быть, сядем в кружок, хотя это лишь затруднит работу господину Малику. По-моему, все.
Бурых взглянул на свою невесту и прохрипел.
--И вы обе явились сюда в компании одного Малика?
Мария чуть улыбнулась. Видно, присутствие Вмктора ее её нескколько успокоило, хотя она его слегка опасалась. Девушка подошла и взяла его за руку.
--Знаешь что, Душка,--произнесла она единствен-
ное человеческое слово, которое мы услышали в этом буквально проклятом доме,--ты как-то вдохновляешь. Слушая твои речи в таком специфическом тоне, я мгновенно увидела происходящее совсем другими глазами. Если мы не боимся, значит, бояться нечего.
--Да ведь тот  самый медиум...
Она стиснула его пальцы.
--Виктор, я тысячу раз говорила: господин Малик не медиум, а экстрасенс. Он старается понять причины, не устраивая показных представлений.
Мария Горячева оглянулась на нас с Седых. Вид у нее был усталый, но она почти с болезненным усилием старалась держаться любезно и непринужденно.
--Может быть, вы в таких вещах разбираетесь лучше Виктора? Объясните ему разницу между медиумом и исследователем-экстрасенсом. Например, между Кириллом и Маликом.
С виду бесстрастный, даже незаинтересованный Седых тяжело переступил с ноги на ногу, крутя в руках свой кепи, но я, хорошо его зная, уловил в медленном, терпеливом, задумчивом тоне нотку любопытства.
--Правда, гражданка,--подтвердил он,--разбираюсь. Пожалуй, могу решительно подтвердить, что господин Малик, насколько мне лично известно, никогда не устраивал никаких представлений. Я имею в виду, он сам.
-- Вы знакомы с господином Маликом?--быстро спросила девушка.
-- О нет. В прямом смысле нет. Впрочем, не ста-
ну вас перебивать. Вы хотели сказать ...
Мария, несколько озадаченная, снова взглянула на Седых. Я чувствовал себя неловко. Считая понятие «офицер милиции» неким ярлыком, висящей на шее табличкой, я старался догадаться, разглядела ли она ее. Девушка окинула Седых быстрым холодным взглядом, однако своего мнения не выдала.
--Я хотела сказать Виктору, что мы здесь, разумеется, не одни--с господином Маликом и Кириллом. Хотя нас это, конечно, ничуть не смутило бы ...
Это еще что такое?--Виктор Бурых забормотал, закрутил головой, а Мария заговорила с властной силой.
--Нас это ничуть не смутило бы,--повторила она,--
хотя, собственно, здесь присутствуют Павел и Берштейн.
--Кто? Твой брат?--переспросил Бурых.--И ста-
рик Берштейн? Боже мой!
--Павел верит в привидение. Осторожнее, милый.
--Да ты сама боишься... Ну конечно. Я в его возрасте проходил через это. Никто не избежит по-
добных заблуждений, даже самый здравомыслящий обжора. Мистика, фимиам, любовь и слава Божия ... В монастыре наверняка еще хуже.--Он замолчал.--Ну, так где они, черт побери? Надеюсь, не на улице дожидаются эманации?
--Они в каменном домике. Растапливают камин для господина Малика, который должен приступить к бдению.--Она старалась вести себя как ни в чем не бывало.--Павел и здесь огонь разжег. Не очень помогает, да? Ох, дорогой, что с тобой?
Бурых заметался по комнате так, что пламя свечей заколебалось.
--Хорошо!--сказал он наконец.--Кстати, господа, давайте осмотрим дом и маленькое средоточие зла во
дворе ...
--Ты ведь не собираешься туда идти?
Песочные брови вздернулись.
--Разумеется, собираюсь, Мария. Я там был прошлой ночью.
--Очень глупо,--тихо, сладко мурлыкнула Вера Моисеевна с закрытыми глазами. --Но мы его все равно защитим, даже если он этого не желает. Пусть идет. Господин Малик, дорогой господин Малик его сохранит.
--Пошли, Сергей,--бросил Бурых, коротко кивнув
оставшимся.
Девушка неуверенным жестом попыталась остановить его. Послышался непонятный скрип, скрежет, жутко похожий на крысиную возню за стеной,--кольца на пальцах Веры Моисеевны царапали подлокотники кресла. Сонное кукольное ли-
чико повернулось к Бурых. Видно было, как она ненавидит его.
--Не беспокойте господина Малика,-- предупредила она.--Время почти наступило.
Бурых вытащил свой фонарик, мы вышли следом за ним в вестибюль. Он закрыл за собой высокую скрипучую дверь, сунув палец в пустое отверстие для замка. Мы постояли в густой сырой тьме, включив все три фонаря. Бурых посветил в лицо мне, потом Седых.
--Будем ведьм изгонять?--хмыкнул он со всей насмешливостыо, на какую был способен.--Теперь поняли, через что я прошел за последние полгода? Что скажете?
Моргая на свету, Седых надел кепи и заговорил, осторожпо подбирая слова.
--Ну, товаврищ Бурых, если вы отведете нас в какое-нибудь местечко, где никто нас не услышит, я скажу вам кое-что. Пару слов, по крайней мере. В данный момент я особенно рад, что мы сюда пришли.-- Луч света ушел в сторону, но я успел заметитъ его улыбку.
Насколько было видно, вестибюль находился в более запущенном состоянии, чем та комната, из которой мы только что вышли,--мрачный квадратный склеп с широкой лестницей в дальнем конце и высокими дверями с трех сторон. Пол был выложен каменными плитами с давно исчезнувшей вместе со стенными панелями инкрустированной деревянной обшивкой. В пятне света шмыгнула крыса и, царапая по камням когтями, нырнула под лестницу. Седых
двинулся вперед, посвечивая фонариком. Мы с Бурых
шагали за ним, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.
-- Чувствуете?--шепнул Бурых.
Я кивнул, понимая, о чем идет речь. Атмосфера вокруг нас уплотпялась, сгущалась, смыкалась. Точно такое чувство испытываешь, слишком долго плавая под водой и внезапно пугаясь, что никогда уже больше не вынырнешь на поверхность.
--Давайте держаться вместе,--предложил Бурых,
когда Седых, крадучись, зашагал к лестнице.
Мы были потрясены, видя, как он замер возле нее, глядя вниз. Луч света перед ним высветил его кепи и широкие плечи. Он опустился на колено и хмыкнул.
На каменных плитах сбоку от лестницы виднелись какие-то темные пятна. Пыли вокруг них не было. Белых протянул руку к дверце чуланчика под ступенями, толкнул ее, и внутри поднялась бешеная крысиная возня. Несколько тварей выскочили, одна перепрыгнула через ногу инспектора, который, не поднимаясь с колена, сунул в зловонную каморку
фонарик. Луч сверкнул на вычищенном до блеска ботинке.
Инспектор так долго всматривался, что я начал уже задыхаться в сырости и тумане, потом он проворчал.
--Все в порядке. Все в порядке. Впрочем, ничего
хорошего. Просто кошка. Да,  кошка. С перерезанным горлом.
Бурых отпрянул. Я посветил в каморку, заглянул через плечо Седых. Кто-то, или что-то, швырнул ее туда--подальше с глаз. Животное, наверно, убили недавно, оно лежало на спине с перерезанным горлом. Это была черная кошка, застывшая в агонии, окоченевшая, покрытая пылью. Полуоткрытые глаза напоминали пуговицы. Вокруг нее что-то шеве-
лилось.
--Я начинаю думать, товарищ Марков,--объявил Седых, почесывая подбородок,--что, в конце концов, в доме действительно поселился дьявол.
Он с явным отвращением снова плотно захлопнул  дверцу чуланчика и встал.
--Но кому понадобилось ...--начал Бурых, огляды-
ваясь кругом.
--В том-то и дело. Кому понадобилось? И для чего? Что это--просто жестокость или тому есть причина? Как думаете, товарищ Марков?
--Я думаю о загадочном господине Малике,-- ответил я.-- Помните, вы собирались нам что-то о нем рассказать? Кстати, где он?
--Тихо!--Бурых замер, подняв руку.
В доме послышались голоса и шаги, определенно человеческие, но причудливое эхо в каменном лабиринте создавало впечатление, будто они идут из стены, попадая тебе прямо в ухо. Сначала в неразборчивом бормотании можно было разобрать лишь разрозненные слова.
--...хватит твоего дурацкого мумбо-юмбо... все равно ... чертовски глупо ...
--Вот именно, вот именно!--Другой голос звучал тише, легче, взволнованней.--Почему вы себя глупо чувствуете? Слушайте, разве я похож на жеманного эстета, который может быть введен в заблуждение и эагипиотиэировап собственными нервами? Бояться смешно! Поверьте себе! Мы признаем современную психологию ...
Шаги приближались из низкого арочного прохода в конце вестибюля. Показалась горевшая свеча, прикрытая чьей-то ладонью, свет мелькнул в белёной галерее с кирпичным полом, потом в вестибюле появилась чья-то фигура, увидела нас, отшатнулась, наткнувшись на другую фигуру. Даже на
таком расстоянии чувствовалось, насколько они были ошеломлены. Обе фигуры замерли. В пятне света виден был рот, оскалившиеся зубы. Раздалось бормотание.
--Господи Иисусе ...
И тут Бурых спокойно сказал с едва слышной злостью.
--Не дергайся, Клим. Это мы.
Вошедший вгляделся, подняв свечу. Он был очень молод. Сначала высветился аккуратно повязанный галстук, потом еще не определившийся подбородок, пробивавшиеся светлые усики, смутные очертания квадратного лица, промокшее пальто и шляпа.
--Ты бы хорошенько подумал, прежде чем пугать меня до смерти, Виктор,--проворчал он.--Я хочу сказать, черт возьми, ты не имеешь права тут рыскать и... и...--Послышалось свистящее дыхание.
--Проклятие, кто это такие?--прохрипел другой че-ловек, стоявший за спиной Клима Горячева.
Мы инстинктивно направили на него фонари, он выругался и заморгал. 3а двумя фигурами виднелась третья--худенькая, рыжеволосая.
--Добрый вечер, Пётр Петрович,--поздоровался Бурых.--Как я уже сказал, вам нечего бояться. Кажется, я обладаю незавидным свойством--при моем появлении все дергаются, словно кролики.--Он начал повышать ток.--Лицо у меня такое или еще что-нибудь? Никто меня никогда не пугался, но как только пошли разговоры о Малике...
--Успокойтесь, господин, кто говорит, будто я испугался?--перебил его упомянутый человек.--Мне как раз нравится ваш инфантильный, дьявольский вид. Кто сказал, будто я испугался? Кроме того, повторяю и не устаю повторять каждому встречному, что считаю себя человеком чести, мотивы которого надо правильно понимать, а не потешаться над ними, ибо я охраняю.., короче говоря, здесь присутствую... --Он закашлялся. Голос Берштейна звучал в темноте как открытое письмо в газете. Плотная фигура слегка откидывалась назад. Мельком взглянyв на него, я увидел щеки в синеватых прожилках и красных пятнах, водянистые глаза и узнал старого щеголя и ухажера начала столетия, затянутого в вечерний кост- юм, как в корсет.--Я тут обязательно простужусь,-- слабо, почти жалобно добавил он,--но леди Вера Моисеевна попросила помочь. Что оставалось делать порядочному человеку?
--Ничего,--буркнул Бурых, не вкладывая в это слово конкретного смысла, и глубоко вздохнул.--Мы видели и саму Веру Моисеевну. Я вместе со своими друзьями и с вами дождусь и понаблюдаю за изгнанием духов.
--Тебе нельзя!--воскликнул Клим Горячев. Мальчик казался настоящим фанатиком. Губы кривились, дергались в усмешке, будто лицевые мышцы вышли из-под контроля.--Нельзя, я тебе говорю,--повторил он.--Мы просто проводили господина Малика в домик. Потом он попросил нас
уйти. Приступает к ночному бдению. Ты все равно не осмелишься, даже если бы мог туда войти. Слишком опасно. Дух явится. Это будет ...—он поднес к глазам наручные часы с серьезным выражением лица, с такими же, как у сестры, тонкими чертами,--да ... в пять минут первого.
--Черт побери,--неожиданно проговорил Седых, слова словно сами слетели с его губ.
Он шагнул вперед. Под тяжелыми шагами заскрипели гнилые доски в конце вестибюля, где еще сохранилась деревянная обшивка на каменных плитах. Помню, я подумал--в такие моменты память часто выкидывает дурацкие фокусы, связанные с банальными деталями,--что уцелевший пол сделан исключительно из прочного дерева. Помню
торчавшую из рукава грязную руку Клима Горячева с засаленными костяшками пальцев. Помню бесцветную фигурку рыжего юнца, стоявшего вдалеке, едва видимого в свете свечей,--он ерошил волосы, растирал лицо, исполняя какую-то иеобъяснимую, ужасную пантомиму ...
Клим Горячев повернулся к нему. Пламя свечи дрогнуло, колеблемое этим легким движением. Юнец сразу замер.
--Может, нам лучше пройти в переднюю комнату? --обратился к нему Клим.--Там безопасно, духи туда не проникнут. Правда?
--Наверно,--согласился бесцветный голос.--Так мне было сказано. Знаете, я никогда их не вижу.
Значит, это Кирилл, хотя уникально талантливый медиум никак не мог иметь столь безнадежно тупую веснушчатую физиономию. Свеча вновь замигала, и он ушел в тень.
--Видите?--спросил Клим.
--Чудовищно!--ни с того ни с сего провозгласил Берштейн.
Бурых шагнул вперед, за ним Седых.
--Пойдемте, Виктор,--кивнул он,--посмотрим на тот самый домик.
--Да я вам говорю, что они уже вышли!--крикнул  Клим.--Им это не понравится. Их много, они опасны ...
Берштейн заявил, что, как  спортсмен, считает своим долгом сопровождать нас, обеспечивая безопасность. Бурых остановился, насмешливо отдал ему честь и расхохотался. Клим Горячев с мрачной усмешкой схватил Берштейна за руку, и тот покорно последовал за ним в переднюю часть вестибюля. Они тянулись гуськом друг за другом--Берштейн величественно раскачивался, Клим суетился, Кирилл тащился с покорной, невозмутимой медлительностью. Мы светили фонариками вслед небольшой процессии, а сами погрузились во тьму, словно в воду. Я повернулся к маленькой белёной галерее, которая вела во двор, где лил дождь ...
--Берегись!--крикнул Седых, бросаясь к Бурых
и резко отталкивая его в сторону. В темноте что-то рухнуло. Я услышал грохот, чей-то фонарь подпрыгнул и исчез, в ушах у меня звенело. Клим Горячев оглянулся, высоко поднял свечу и вытаращил глаза.
В широком луче моего фонаря было видно: Бурых сидел на полу, опираясь на руки, словно ему стало дурно. Луч фонарика Седых мельком скользнул по нему, ударил в свод, как прожектор, игриво побегал по лестнице, по лестничной площадке, по перилам, по полу. Никого.
Инспектор оглянулся па троицу.
--Никто не пострадал,--серьезно констатировал он.--Идите-ка все в переднюю комнату. И поскорее. Если дамы испугались, скажите, через пять минут мы придем.
Троица без возражений свернула в комнату, плотно закрыв за собой дверь.
--Теперь все ясно,--насмешливо фыркнул Седых. --Действительно, крутые ребята. Ну что ж,--с вели-
кодушной терпимостью продолжал он,--это один из самых старых, избитых, детских фокусов. С длинной бородой. Высокий класс! Отныне можете спать спокойно, господин Бурых. Я его засек. Всегда считал мошенником, а теперь изловил.
--Слушайте,--проговорил Бурых, сдвинув шляпу
на затылок,--что это за чертовщина?--Голос звучал не-
плохо, но плечо дергалось, глаза бегали по полу.--Я стоял вот тут вот, затем кто-то выбил фонарь из моей руки я его некрепко держал. Кажется,--продолжал он, сидя на полу,--запястъе онемело. Что-то ударило в пол, что-то свалилось--бух! Ха-ха-ха. Может, это и забавно, но черт меня побери, если я видел, что это такое. Мне надо что-нибудь выпить. Ха-ха.
Седых, по-прежнему посмеиваясь, направил луч фонарика на пол. В нескольких шагах перед Бурых валялась разбитая каменная цветочница, такая тяжелая, что, упав, она практически не разлетелась на мелкие осколки, а разбилась на крупные части --третий осколок остался почти целым. Эта цветочница из потемневшего от времени сероватого камня была длиной около метра, высотой в 20 спнтиметров. Седых перестал фыркать и внимательно пригляделся.
--Ничего себе!—охнул он.--Господи, череп разбил-
ся бы всмятку... Вы даже не понимаете, как вам посчастливилось, товарищ. Разумеется, ящик не должен был в вас угодить. Конечно, они ничего подобного не планировали. Убийство не
предусматривалось. Но если бы вы стояли на два шага левее ...
--Они?--переспросил Бурых, поднимаясь.--Не-
ужели вы имеете в виду ...
--Я имею в виду Малика и малыша Кирилла. Они
просто хотели продемонстрировать, что злые силы вышли из-под контроля, ополчились против нас и сбросили каменную цветочницу за то, что вы пришли сюда вместе с нами. В любом случае эта проделка должна была что-то доказать, но не нам. Правильно. Взгляните вверх. Выше. Да, вазон свалился с верхней лестничной площадки ...
Ноги Бурых ослабли сильнее, чем он думал. Он нелепо стоял на коленях, пока ярость не подняла его на ноги.
--Малик? Слушайте, старина, по-вашему, мерзавец стоял там,--он ткнул пальцем вверх,--на площадке, и сбросил ...
--Успокойтесь, товарищ Бурых. И пожалуйста, говорите потише. Господин Малик несомненно находится на своем месте. Правильно. Но на лестничной площадке никого нет. Это шуточки малыша Кирилла.
--Я могу засвидетельствовать обратное,--вставил я.--Он случайно все время стоял под лучом моего фонаря. Вдобавок у него не было возможности ...
Инспектор кивнул с бесконечным терпением.
--Ах, так вы его видели? В том отчасти и заключается фокус. Меня нельзя назвать образованным человеком, товарищи,--назидательно разъяснил он, широко взмахнув руками,--но это весьма старый трюк, который проделывался в Западной Европе. Через минуту я вам расскажу, как он делается. Извините.
Седых с проворством бармена вытащил из бокового кармана дешевую металлическую, старательно отполированную фляжку.
--Хлебните, товварищ Бурых. Лично я не пью, но обычно ношу с собой--вдруг случится что-иибудь подобное. По-моему, полезно, не так ли? Для других, я имею в виду. Так вот, один знакомый моей жены постоянно ходил к медиуму здесь в Иркутске.
Все еще мертвенно-бледный Бурых, с плеч которого как бы внезапно свалился тяжелый груз, с усмешкой рванулся к лестнице.
--Давай, свинья!--рявкнул он, глядя на верхнюю лестничную площадку.--Давай, будь ты проклят. Бросай!--Он потряс кулаком.--Теперь, когда я знаю, что это твои выходки, можешь делать, что хочешь. Я боялся другого ... Спасибо, товарищ Седых. Мне вовсе не так плохо, как знакомому вашей жены, но выпивка очень кстати. Хлебну с удовольствием. Вопрос в том, что нам дальше делать.
Седых поманил нас за собой, и мы по скрипучим доскам вошли в затхлую тьму галереи. Фонарь Бурых разбился, от моего он отказался.
--Осторожнее, не попадите в другие ловушки,--предупредил инспектор.--Возможно, весь дом оборудован ... Дело вот в чем. Малик и компания ведут какую-то игру. Они задумали устроить представление с какой-то неясной целью. Мне хотелось бы эту самую цель выяснить, только здесь я не намерен кидаться на Малика. Если бы удалось убедиться, что он не покинул свой пост, одновременно приглядывая за пареньком ... Гм-гм ...
Луч его фонаря старательно высвечивал детали. Галерея была узкой и очень высокой, с мощными балками; с обеих сторон между зарешеченными окнами внутренних помещений располагалось по пять дверей. Я старался угадать, для чего они предназначались в середине семнадцатого века,
когда строился дом. Потом сообразил, тут были товарные склады.
Я заглянул сквозь решетку в пустую каморку, видно в бывшую контору, заваленную забытыми дровами. Почему-то вдруг смутно припомнился пестрый фарфор, муслин из Мекки, трости, табакерки --странно, я даже никогда не читал о подобных вещах. В спертом воздухе перед глазами всплыли
картины. Никаких фигур, никаких лиц--только ощущение, будто кто-то без конца расхаживает взад-вперед, взад-вперед по кирпичному полу среди редких вещиц. Я сердился на себя за усиливающееся в духоте головокружение, но погибший, заброшенный дом все сильнее действовал мне на нервы.
Глядя на вздувшиеся, покрытые плесеныо стены, я задумался, почему дом назвали ПОРТОМ.
--Эй!--шепнул Седых, и я остановился позади Бурых.
Инспектор дошел до двери в конце галереи, выглянул наружу. Дождь почти совсем стих. Справа от нас коридорчик поменьше шел к черным кроличьим норкам кухонь с почерпевшими печными топками. Другая дверь выходила во двор. Посветив вверх, Седых указал туда пальцем. На низкой крыше прямо над дверью во двор висел ржавый колокол в железной раме, размером приблизителыю со шляпу-цилиндр. В прежние времена он служил для подачи
сигналов, поэтому я ничего необычного в нем не увидел, пока инспектор не поднял фонарь повыше. Сбоку тяпулась, слабо поблескивая, новая длинная тонкая проволока.
--Очередной фокус?--спросил Бурых после паузы.--Да, действительно проволока. Тянется ... вот сюда, по боковой стене, через оконный переплет, во двор. Снова какой-нибудь фокус?
--Не трогайте!--предупредил Седых, когда Бурых протянул руку.
Инспектор всмотрелся во тьму. Холодный ветер нес запах сырой земли и прочие не столь приятные ароматы.
--Не хотелось привлекать внимание наших приятелей, однако пришлось рискнуть и включить фонарь. Да. Проволока идет оттуда вниз и дальше по земле к каменному домику. Гм ... Хорошо.
Мы вместе с ним посмотрели вдаль. Теперь дождь превратился в морось, вода журчала в сточных канавах, глухо капала с крыши у нас за спиной. Я почти ничего не видел под затянутым тучами небом, заслоненным силуэтами зданий вокруг стены, огораживающей широкий задний двор.
Каменный домик находился приблиэителыю в пятнадцати метрах от нас, освещенный только огнем камина, мерцавшим в зарешеченных амбразурах под крышей, слишком маленьких, чтобы назвать их окнами. Он стоял одиноко, рядом торчало лишь мертвое кривое дерево. Свет снова мигнул, фантастически и приветливо вспыхнул, ушел. Шелестевшая дробь дождя в грязном дворе на-
поминала возню стаи крыс.
Бурых передернулся, словно от холода.
--Извините за тупость,--сказал он,--может быть, все это чрезвычайно забавно, но я не вижу здесь никакого смысла. Кошки с перерезанным горлом, колокола с проволокой, каменные цветочницы весом в пять килограмм, сброшенные на тебя тем, кто находится в другом месте ... Мне хотелось бы знать ... Кроме того, могу поклясться, в галерее что-то было ...
--Возможно, проволока не имеет значения,-- вставил я.--Ее слишком легко заметить. Наверно, Малик с помощниками просто намерены в экстренном случае звякнуть в колокол, подать сигнал ...
--А! Правильно. Но в каком случае?--пробормотал
Седых, резко повернув голову направо, будто что-то от-
туда услышал.--Ох-хо-хо, если б я только знал, если бы приготовился... За ним и обоими надо присматривать, а вы, прошу прощения, товарищи, не обучены слежке. Признаюсь по секрету, исключительно между нами, я назначил бы ежемесячное жалованье тому, кто ходил бы по пятам за Маликом.
--Вы решительно против него настроены, да?-- уточнил Бурых, с любопытством глядя па инспектора, говорившего в высшей степени неприязненным тоном. ---Почему? Вы же знаете, что ничего не можете с ним сделать. Я имею в виду, вы сами сказали, что он не уличный предсказатель, который за рубль заставляет стучать барабан. Если ему хочется заниматься экстрасенсорными экспериментами или устраивать для знакомых сеансы в собствешюм доме, это его личное дело. Чтобы привлечь к ответственности...
--Гм ...--хмыкнул Седых.--На это и рассчитывал
умный господин Малик. По словам Марии Горячевой, он в грязные делишки не ввязывается. Экспериментирует в экстрасенсорной области, покровительствует прирученному медиуму...
Если вдруг что-нибудь произойдет, объяснит, что последний его обманул, и останется столь же невинным, как те болваны, которым он предъявляет своего наперсника. И с которых берет деньги. Это можно проделывать до бесконечности. Скажи-
те откровенно, товарищ Бурых, как мужчина мужчине, госпожа Бурых Вера Моисеевна богата?
--Да.
--А Мария Горячева?
--Думаю, тоже. Но только в условиях нынешней власти. Я имею в виду, не так, как при царской влвсти. А! Так вот чего он домогается!--взорвался Бурых. Впрочем, он сразу же взял себя в руки и сказал не то, что собирался сказать.--Если ему нужны деньги, я выпишу чек на пять тысяч в тот самый момент, когда
негодяй согласится убраться отсюда.
--Малик обязательно доведет свое дело до конца. Впрочем, можно считать, это--шанс, ниспосланный небом. Если он сам сегодня попробует что-нибудь выкинуть, не ведая о моем присутствии ... гм ...-- выразительно хмыкнул Седых.--Лучше того, парнишка меня не знает. Я никогда еще не встречал братцаь Кирилла. Простите, товарищи, отлучусь па минутку. Произведу разведку. Стойте здесь и не двигайтесь до моего возвращения.
Мы не успели вымолвить ни слава, как он вышел во двор и бесшумно, невзирая на свою грузность, исчез. Точнее сказать, ничего не было слышно, пока инспектор через десять секунд не зашлепал по луже и, видимо, сразу же замер на месте. Над дальним правым углом двора вспыхнул луч фонаря.
Мы молча наблюдали за ним сквозь тихий дождь. Электрический свет казался очень ярким по сравнению со зловещими вспышками, плясавшими в оконцах каменного домика. Направленный на землю луч трижды быстро мигнул, вновь вспыхнул после долгой паузы и исчез.
Бурых хотел что-то сказать, но я предупредительно подтолкнул его локтем. Вскоре в таинственнем плеске и шорохе последовал ответный сигнал, предположительно поданный Седых. В темноте что-то мелькнуло, и перед нами на лестнице
снова возникла крупная фигура запыхавшегося инспектора.
--Сигнал?-- спросил я.
--От кого-то из наших. Я ответил. Условный код, тут нельзя ошибиться. Значит,--ровным тоном продолжал Седых,--тут кто-то из наших ...
--Добрый вечер, товарищ,--послышался шепот с нижних ступеней.--Мне показалось, я узнал ваш голос.
Седых жестом велел незнакомцу войти в галерею. На свет вышел худой, жилистый нервный молодой человек с интеллигентным лицом, которое привлекало каким-то студенческим пылом. Мокрые поля шляпы безобразно обвисли, он утирал лицо промокшим платком.
--Привет,--буркнул Седых,--это, стало быть, ты,
Виктор. Ха. Товарищи, позвольте представить сержанта Лукина.--Он перешел на снисходительный тон.--Занимается тем же, чем и я, но учился в высшей школе полиции. Олицетворяет новый амбициозный тип детектива. Возможно, вы о нем читали в газете--ему поручен розыск пропавшего кинжала. Ну, Виктор,--отрывисто бросил он,--как ты здесь оказался? Можешь говорить свободно.
--Появилось кое-что подозрительное,--почтительно доложил детектив, вытирая лицо и щурясь на инспектора.--Сейчас расскажу. Дождь проливной, я торчу тут уже два часа. Наверно... не стоит докладывать, что здесь ваш ненавистный  Малик.
--Ну-ну,--кратко проворчал Седых.--Ну-ну. Если
хочешь продвинуться по службе, угождай выше-стоящему начальству. Так? Но сейчас не старые времена!--После сего загадочного заме-
чания он посопел и продолжил.--Мне сообщили, что
ты несколько месяцев следишь за Маликом, а когда я
услышал, что ищешь кинжал ...
--... то помножили два на два, и вышло четыре. Так точно.
Седых пристально посмотрел на него.
--Вот именно. Вот именно. Ты мне нужен, парень. Есть для тебя задание. Только сначала выкладывай факты, причем поскорее. Ты осматривал каменный домик? Что он собой представляет?
--Там одна большая, длинная комната, товарищ инспектор, стены каменные, пол кирпичный. Крыша служит потолком. На каждой стене--высоко расположенное зарешеченное оконце. Всего их четыре. Входная дверь под окном, которое видно
отсюда ...
--Еще есть какой-нибудь выход, кроме двери?
--Нет, товарищ.
--Я спрашиваю, можно ли как-нибудь незаметно оттуда выбраться?
--Невозможно. То есть, по-моему, нет ... Вдобавок
и в дверь нельзя выйти. Она заперта. Малик велел запереть ее снаружи на висячий замок.
--Это еще ничего не значит. Впрочем, значит-- какой-нибудь фокус. Хорошо бы туда заглянуть ... Дымоход?
--Я осматривал,--доложил сержант, сдерживая зябкую дрожь.--В дымоходе, прямо над топкой, железная решетка. Оконные решетки прочно встроены в камень, сквозь ячейки даже карандаш не просунешь. Кроме того, я слышал, как Малик закрыл дверь изнутри на щеколду...Прошу прощения. Судя по вашим вопросам, у вас возникло такое же подозрение, как у меня ...
--Что Малик намеревается покинуть домик?
         --Нет, товарищ,--спокойно ответил Лукин.--Что кто- то или что-то намеревается туда проникнуть.
Мы инстинктивно оглянулись во тьме на неказистый домик, где призывно мерцал и плясал огонь. Решетка на оконце размерами меньше квадратного полуметра четко вырисовывалась на свету. На секунду высветилась и чья-то голова, как
бы всматриваясь сквозь ячейки. На меня нахлынул беспричинный ужас, лишив всяких сил. Непонятно, почему бы Малику, если он высокого роста, не
влезть на стул, чтоб выглянуть в окно. Однако голова медленно двигалась, дергалась, точно сидела на больной шее ...
Вряд ли кто-то еще это видел--огонь в окне померк, а Седых что-то хрипло бубнил. Я не слушал, но, кажется, инспектор отчитывал сержанта Лукина, слабака и слюнтяя, клюнувшего на распроклятый примитивный фокус.
--Прошу прощепия, товарищ инспектор.--Лукин по-прежнему говорил уважительно, но, по-моему, в его тоне зазвучала новая нотка.--Может быть, вы меня выслушаете? Может, вам интересно, зачем я сюда пришел?
--Ладно, только пойдем куда-нибудь отсюда,-- коротко кивнул Седых.--Верю тебе на слово, что его заперли на висячий замок. Через минуту пойду сам проверю. Гм ... Пойми меня правильно, парень.
Он провел нас дальше по галерее, посветил на какую-то дверь и кивнул на нее. За ней была старая кухня. Лукин сдернул с головы шляпу, потерявшую всякую форму, закурил сигарету. При свете зажженной спички зеленоватые глаза сержанта оглядели нас с Бурых.
--Свои люди,--заверил инспектор, не называя имен.
--Примерно неделю назад,--довольно нервно начал сержант,--я впервые получил реальные результаты. Понимаете, я начал слежку за Маликом в прошлом июле и--полный ноль. Может быть, он мошенник, однако ...
-- Это нам известно.
--Да.--Лукин на секунду запнулся.--Впрочем, дело меня увлекло. Особенно сам Малик. По-моему,
вы поймете, инспектор. Я долго собирал о нем сведения, наблюдал за домом, расспрашивал давних знакомых... Безрезультатно. Малик рассказывал об экстрасенсорных экспериментах только самому узкому кругу людей. Кстати, все они были очень богаты. А многие мои друзья, знакомые с ним и считавшие его жутким прохвостом, даже не знали, что он интересуется спиритизмом. Вот как было дело... Я почти позабыл о нем и вдруг случайно встретил школьного приятеля, с которым давно не виделся. Мы сговорились позавтракать, и он сразу завел разговор о спиритизме. Его фамилия Горячев ... Клим Горячев.
Клим еще в школе проявлял подобные склонности, хотя ничего такого в нем не было--я не знаю лучшего центрального нападающего. В пятнадцать лет он увлекся кое-какими книжками Конан Дойла, истолковал их по-своему, принялся погружаться в транс ... у меня точно такое же хобби,
как и у вас,--домашние сеансы магии и, наверно, поэтому ... Прошу прощения. На прошлой неделе мы встретились, и Клим сразу ко мне прицепился.
Без конца рассказывал, что знает необыкновенного медиума, друга Малика, которого открыл один его приятель. Я ему не признался, что служу в милиции, за что мне потом стало стыдно-- все-таки в каком-то смысле подлость,--но мне очень хотелось взглянуть на Малика за работой. Поэтому я притворился, что удивлен, и попросил показать чудо-
творца. Клим сказал, что Малик чужих, как правило, не принимает, не желая, чтобы людям стали известны его интересы, и прочее. Однако завтра вечером он будет на ужине у некоего майора Берштейна, приятеля тетки Клима. Клим обещал добиться для меня приглашения. Таким образом, я неделю назад отправился ...
Сигарета Лукина вспыхнула и потемнела. Сержант как-то непонятно замешкался.
--Продолжай,--подтолкнул его Седых.--Ты при-
сутствовал на демонстрации?
--Нет. Никакой демонстрации не было. Медиума не привели. Кстати, по-моему, дурачок Кирилл попросту, как говорится, прикрывает Малика. Этот чертенок действует мне на нервы, хотя я не думаю, что он понимает происходящее. Мне кажется, Малик вводит его в трапс, накачивая наркотиками. Возможно, болван действительно считает себя медиумом, а на самом деле служит козлом отпущения, на которого можно свалить вину за любую промашку ...
Седых уверенно кивнул.
--Хорошо. Если так, то у нас есть конкретное обвинение в адрес нашего друга. Я в это не верю,
хотя допускаю наркотики, а в таком случае ... Хорошо. Продолжай.
--Постойте, сержант,--вставил я.--Несколько минут
назад вы сказали, что, по вашему мнению, в дом кто-то или что-то хочет проникнуть, намекая на некое сверхъестественное явление. Инспектор согласился ...
Сигарета Лукина замерла в темноте, поднялась,
вспыхнула.
--Позвольте объяснить, товарищ. Я вовсе не намекал ни на что сверхъестественное. Я скаеал, что на Малика кто-то или что-то охотится. Могу утверждать определенно, хотя это весьма смутное ощущение.
--Разумеется, в квартире Берштейна--полагаю, вы знаете, что он сейчас находится здесь,--нет ничего сверхъестественного. Он гордится своей совре-менностью, несмотря на постоянные утверждения, подкрепленные анекдотами, что во времена царя Александра Второго все было иначе и гораздо лучше.
--Мы ужинали вшестером.—Перебил Седых сержант--Малик, Клим Горячев, его сестра Мария, слащавая старушка по имени Вера Моисеевна, майор и я. У меня сложилось впечатление ...
--Слушай, Виктор,--перебил разозлившийся Седых,--хотелось бы знать, о чем ты тут докладываешь? Никаких фактов! Нас вовсе не интересуют дурацкие впечатления, а ты стоишь тут столбом на холоде и отнимаешь у нас время,
меля полную чепуху ...
-- Нет-нет,--неожидашю пробормотал Бурых, тя-жело дыша.--Очень даже интересно. Продолжайте молоть чепуху, товарищ Лукин.
Сержант, помолчав, слегка поклонился во тьме. Мне почему-то это показалось не менее фантастичным, чем наше совещание под направленными в пол фонариками. Впрочем, Лукин полностыо держал себя в руках.
--Слушаюсь. у меня сложилось впечатление, что
Малик больше обычного интересуется девушкой Марией, а сама она, вместе со всеми прочими, этого абсолютно не замечает. Открыто он заинтересованности ни разу не проявил, но я безошибочно понял это по его настроению. Никогда не видел, чтобы человек таким образом выдавал свои чувства ... Остальные были слишком взволнованы, возбуждены, ни на что не обращали внимания.
Седых громко, раскатисто предупредительно кашлянул, однако Лукин намека не понял.
--Со мной все держались любезно, хотя решительно считали лишним в кружке поклонников, очарованных Маликом. Бурых Вера Моисеевна в высшей степени неодобрителыю поглядывала на Клима, который без конца болтал, выдавая
секреты. Из многочисленных намеков я понял, что вся компания собирается нынче явиться сюда. В конце концов ему заткнули рот, мы перешли в гостиную, чувствуя себя очень неловко. Малик...
Я вспомнил силуэт в окне, освещенном красным светом, который неотступно всплывал в памяти, и, не в силах от него отделаться, уточнил.
--Он высокого роста? Как выглядит?
--Шикарный, впечатляющий экстрасенс,--пробормотал Лукин,--по виду, по манере речи ... Боже, как он мне противен! Прошу прощения.--Он опомнился.--Знаете, Малик сильный человек. Либо чарует, либо до того не нравится, что хочется дать ему в зубы. Возможно, из-за его собственнического отношения к женщинам, из-за того, как он к ним тянется, берет за руку...Я слышал, у него много ... да, товарищ, он высокий. С маленькой темной
шелковистой бородкой, с надменной улыбкой, небольшим брюшком ...
--Знаю,--подтвердил Бурых.
--На чем я остановился?. Да, перейдя в гостиную, мы пытались завязать беседу, в частности о картинах какой-то новой школы, бог ее знает какой. Вера Мосеевна уговорила майора их приобрести. Видно было, что они его раздражают
и возмущают, но, насколько я понял, Вера Моисеевна целиком и полностью держит его в руках, точно так же, как Малик ее саму. Невзирая на мое присутствие, члены кружка не могли удержаться от разговоров о спиритизме и настойчиво пытались уговорить Малика, чтобы он заставил духа что-нибудь написать.
Такой фокус разоблачить невозможно, иначе, по-моему, Малик на это бы не согласился. Сначала прочел лекцию об усилении восприятия... Честно признаюсь, если бы я не держал себя в руках, то побоялся бы полной темноты, нет, я не шучу.-- Сержант оглянулся на Седых.--Он рассуждал спокойно, логично и убедительно, ловко связы-
вал истинную науку с лженаукой ...
--Какой у нас милиционер пошёл,--язвительно заметил Седых,--грамотный и рассудительный.
Лукин смешался, но потом заметил.
--В старой школе полиции преподавали много интересеного, вам ли не знать?
--Успокойся. Это я просто, чтобы придать беседе больше достоверности.
--Комнату освещал только огонь в камине.—продолжил сержант.-- Мы уселись в кружок, Малик расположился поодаль, за круглым столиком, вооружившись карандашом и бумагой. Мария Горячева поиграла на пианино, потом села рядом с нами. Все волновались, что неудивителыю. Малик привел компанию в возбужденное состояние и, похоже, был этим очень доволен. Последнее, что я заметил, прежде чем погас свет,--самодоволь-
ная ухмылка у него на губах.
Я сидел позади него. При свете камина на фигуру Малика падали наши тени. Я видел только макушку, непринужденно покоившуюся на высоком подголовнике легкого кресла, в бликах, игравших на стене, у которой он сидел. Над ним--я хорошо разглядел--висела мерцавшая в отблесках света большая картина с изображением обнаженной
натуры из одних острых углов, сплошь зеленых.
Нервы у членов кружка были на пределе. Старушка Вера Моисеевна стонала, что-то бормотала о каком-то бароне Волкове. Вдруг показалось, что в комнате похолодало. Меня охватило дикое желание вскочить, закричать во весь голос. Я бывал на мно- гих сеансах, но никогда ничего подобного не испытывал. Вскоре я увидел, как голова Малика дернулась над спинкой кресла, затряслась, карандаш начал что-то царапать. Кругом стояла мертвая тишина, лишь голова жутко дергалась, и скрипел карандаш, выводя на бумаге круги.
Через двадцать-тридцать минут, точно не знаю, Клим поднялся, включил свет, кто-то не выдержал, вскрикнул. Мы взглянули на Малика, и, как только глаза привыкли к свету, я подскочил к нему ... Столик был опрокинут, позеленевший Малик окаменел в своем кресле, держа в руке лист бумаги. Уверяю вас, товарищ инспектор, физиономия шарлатана была точно такого прокисшего цвета, как чертова картина, висевшая над его головой. Через секунду он опомнился, но его била дрожь. Мы
с Берштейном поспешили на помощь. При этом он сразу же скомкал листок в кулаке, встал, шагнул на одеревеневших ногах и бросил бумагу в горевший камин. Потом сказал восхитителыю ровным и сдержанным тоном.
--K сожалению, не получилось. Какая-то чепуха насчет Зураба Кахидзе. Попробуем как-нибудь в другой раз.
Он лгал. Я отчетливо видел записку...и, по-моему, Берштейн тоже. Я взглянул только мельком, первую фразу не разобрал, а последняя строчка гласила ...
--Что?--прохрипел Бурых.
--... последняя строчка гласила: «У тебя осталось семь дпей» .
Помолчав, Лукин бросил на пол сигарету, раздавил каблуком. В большом доме позади нас женский голос всхлипнул и крикнул.
--Виктор... Виктор!..









                Г Л А В А  3


Все фонарики разом вспыхнули. Седых проворно схватил своего подчиненного за руку.
--Это госпожа Бурых, Вера Моисеевна. Они все тут собрались ...
--Знаю,--быстро шепнул Лукин.--Клим расска-
зывал. Я за ними сегодня следил.
--Она не должна тебя видеть. Стой здесь, не высовывайся, пока я не позову. Нет, обождите, товариз Бурых!..
Но тот, уже выскочив за дверь в темноту, оглянулся. Лукин, услышав фамилию, дернулся и щелкнул пальцами.
--Черт возьми, мы обещали вернуться через пять минут,--прорычал Бурых,--и до сих пор тут толчемся.
Она наверняка умирает со страху. Дайте фонарь ...
--Секундочку,--предупредил Седых, когда я протя-
нул свой фонарик,--постойте, и послушайте. Пойдите побудьте с ней, успокойте ее. Только попросите, чтобы к нам сюда сей же момент прислали малыша Кирилла. Если понадобится, объявите, что я офицер милиции. Дело становится слишком серьезным.
Бурых кивнул и со всех ног помчался по галерее.
--Я человек практический,--подчеркнуто объявил Седых,--но своему инстинкту верю. Инстинкт намекает на rнусный обман. Я с удовольствием тебя выслушал, Виктор ... Тебе все ясно, да? Никакой дух ничего не писал. Кто-то из присутствовавших провел Малика точно так же, как он хотел провести других.
--И я так подумал,--мрачно подтвердил сержант.--
Но все же остается огромный пробел. Несмотря на все здравые доводы, невозможно представить, чтобы Малик испугался записки, якобы написанной духом. Невероятно, товарищ. Даже если пишущий дух--обман, он был непритворно испуган, могу присягнуть.
Седых хмыкнул, прошелся, на что-то наткнулся и выругался.
--Хорошо бы свету прибавить,--проворчал он.--Должен признаться, не люблю я вести разговоры в потемках.
--Минуточку,--извинился Лукин, исчез на не- сколько секунд, мелькая в галерее фонариком, и вернулся с картонной коробкой, где лежали три-четыре длинные свечи.--Малик сидел где-то в большом доме,--сообщил он,--якобы отдыхал перед выходом в каменный домик. Клим и майор Берштейн, растопив камин, который сам он, естественно, разжечь не мог, проводили его на место.--Сержант протянул мне фонарик.--Очевидно, фонарь Малика. Лежал в коробке со свечами. Возьмите.
На кухне было темно даже при зажженных свечах, но, по крайней мере теперь, когда мы друг друга видели, атмосфера стала менее гнетущей. Неподалеку возились крысы. Сержант обнаружил длинный потрескавшийся столярный верстак, установил на нем свечи, отыскал единственный ветхий ящик, предложил его Седых вместо стула. Мы стояли, переглядываясь, на щербатом кирпичном полу в темной кухне с некогда белеными стенами. На свету сержант оказался костлявым, лысеющим юнцом с длинным носом, с привычкой пощипывать нижнюю губу двумя пальцами. Серьезное, напряженное выражение умного лица немного смягчали иронически приспущенные над зеленоватыми глазами веки.
Обстановка по-прежнему мне не нравилась. И я дважды оглянулся через плечо. Ох уж это проклятое ожидание... Заметно суетившийся Седых действовал, тем не менее, методично. Схватил пододвинутый ящик, вытряхнул, раздавил каблуком выпавшего паука, уселся за верстак и вытащил блокнот.
--Ну, Виктор, раз уж мы здесь собрались, давайте все вместе подумаем. Возьмем фокус с мнимым пишущим духом.
--Хорошо, товарищ.
--Итак,--инспектор забарабанил карандашом по столу, словно что-то припоминая,--что мы имеем? Компанию из четырех человек с расстроенными нервами.--Он с легким удивлением повторил.--Четыре человека со взвинченными нервами ... Пожалуй, исключим старика майора. Остаются трое: юный Клим, Мария Горячева и старая Бурых. Странный случай, Виктор. Трюк можно проделать разными спо-
собами, например приготовить бумагу с заранее написанной фразой и сунуть среди листов, которые выдали Малику, прежде чем погасить свет. Кто давал ему бумагу?
--Старик Берштейн,--очень серьезно ответил Лукин.--Просто вытащил из ящика стола и вручил. Вдобавок, прошу прощения, Малику отлично известен такой старый фокус. Уверен, он точно знал, что майор заранее ничего не писал.
--Было темно,--настаивал Седых.--Любой без тру-
да мог выйти из кружка с готовой запиской, наклониться над столиком--по твоим словам, он опрокинулся,--сунуть лист и вернуться па место.
--Д-да-а,--протянул Лукин, пощипывая нижнюю
губу и перемипаясь с ноги на ногу,--возможно, товарищ. Однако сомнения остаются. Если мошенник Малик задумал обман, повторю: скажите, ради бога, что испугало его до потери сознания?
--Вы больше ничего не припомните, кроме фразы «y тебя осталось семь дней»?--уточнил я.
--Целую неделю только об этом и думаю,-- страдальчески сморщился Лукин.--Готов поклясться, видел что-то еще, но никак не вспомню что. Записку видел мельком, последнюю строчку только потому разобрал, что она была написана крупным, размашистым почерком. Осмелюсь предположить, что там было написано чье-то имя,--я заметил заглавную букву. И еще мелькнуло слово «зарыт».
Впрочем, решительно утверждать не могу. Я бы на вашем месте расспросил майора Берштейна.
--Имя,--повторил я,--и слово «зарыт» ... --В голове вдруг возникла ужасная мысль--как поступит кто-то из четырех или трех неврастеников, если вдруг осознает, что Малик прохвост и обманщик?--А Малик,-- продолжал я, не оглашая смутных подозрений,-- всех озадачил своим заявлением, будто в записке упоминается Зураб Кахидзе... Впрочем, возможно, он нечаянно выпалил то, что было у него на
уме. Кстати, кто-нибудь тут, во дворе, похоронен?
Губы Седых дрогнули в тихой улыбке. Он безмятежно взглянул на меня.
--Только сам Зураб Кахтлзе, товарищ.
Охваченный справедливым негодованием, я раздраженно заметил: видно, история всем известна, все делают загадочпые намеки, а мне никто ничего не рассказывает.
--В одной книге в музее этой истории по-
священа целая глава,--сообщил Седых.--М-м-м ... Раз-
ве товарищ Бурых не передал вам пакет с документами?--Он проследил, как я лезу в карман, где лежал забытый пакет в оберточной бумаге.--Гм. Правильно. Осмелюсь заметить, нынче ночью, у вас будет вполне достаточно времени для чтения. Тот самый Кахидзе--замечательный типчик,--вос-
хищенно, но с полным спокойствием объявил инспектор.--Впрочем, перейдем к фактам, Лукин. Что тут сегодня происходило?
Лукин начал быстро и толково рассказывать, а я вытащил из кармана пакет и, пока он говорил, машинально взвешивал его на ладони. Рассказ сержанта сводился к следующему. Узнав от Клима Горячева о намеченном предприятии, он самовольно пробрался во двор--ворота были открыты,--виновато признавшись, что затеял сумасбродную охоту на диких гусей. В половине одиннадцатого появились все шестеро--Малик, Кирилл, Вера Моисеевна Бурых,
Клим с сестрой с сестрой и майор. Пробыв какое-то время в доме, куда Лукин не мог заглянуть, Клим и майор Берштейн открыли заднюю дверь и принялись подготавливать каменный домик для Малика, что-то там оборудовать ...
--Колокол?--догадался Седых.--Тот самый, что
висит в галерее?
--Точно! Прошу прощения, товарищ... Да, я был весьма озадачен, наблюдая за ними. Клим по указаниям Малика прикрепил проволоку, протянул через двор, влез на какой-то ящик, другой конец просунул в окно домика. Малик снова ушел отдыхать, а Клим с майором суетились в домике, разжигали камин, свечи, двигали мебель, не знаю, чем они еще там зацимались--мне не было видно, только слышались ругательства. Я так понял, что колокол будет служить для подачи сигнала, если Малику потребуется помощь.--Лукин кисло улыбнулся.--Потом они вернулись, и Малик сказал, что готов. Похоже, он нисколько не нервничал. Не знаю, чего он боялся, но только не домика.
Остальное вы знаете.
Седых минуту сидел в размышлении и, наконец, поднялся.
--Пойдемте. Кажется, у нашего Бурых небольшие проблемы. Я сам заберу у них этого медиума. И задам несколько нескромных вопросов, а, Виктор? Ты пойдешь со мной, только никто тебя видеть не должен ...--Инспектор взглянул на меня.
--Если не возражаете, Седых,--сказал я,--я здесь
немного посижу и загляну в пакет. Если понадоблюсь, позовите.
Я вытащил из кармана перочинный нож, перерезал ленту. Седых с любопытством смотрел на меня.
--Что у вас на уме, разрешите спросить? --отрывисто бросил он.--Когда у вас в последний раз возникало подобное настроение, мы сумели арестовать ...
Я заверил, не совсем искренне, что никаких идей не имею. Седых промолчал, не поверив, и кивком поманил за собой сержанта. После их ухода я поднял ворот пальто, сел на ящик, освобожденный инспектором, положил перед собой пакет, но не стал разворачивать его, а принялся раскуривать трубку.
По правде сказать, у меня имелись два соображения, очевидные, но противоречащие друг другу. Если Малик испугался не пишущего привидения, значит, его ужаснула реальная простая угроза--скажем, разоблачения,--исходящая от
человека. Возможно, тут есть нечто сверхъестественное (хотя этого я пока не мог допустить) или кто-то просто выкинул тот самый трюк с подсунутой в бумагу запиской, который описывал Седых. В любом случае Малик увидел серьезную и
страшную опасность, грозящую ему. С другой стороны, возможно, это не связано ни с Зурабрм Кахидзе, ни с происходящими в данный момент здесь событиями.
Однако, рассуждая чисто теоретически, если бы Малик боялся самого Зураба Кахидзе, то вряд ли вел бы себя так, как сегодня. Он единственный сохранял спокойствие и уверенность, с удовольствием дергал марионеток за ниточки и без всякого опасения сидел в темноте. Если бы в записке дейсгвительно шла речь о Зурабе Кахидзе, он, по всей вероятности, показал бы ее остальным. Он заговорил о Зурабе Кахидзе именно потому, что этот дом пугает всех, кроме него.
Тут и кроется противоречие. Неопределенные страхи поклонников Малика сосредоточены вокруг дома. Они поверили, будто здесь обитает дух мертвеца, который необходимо изгнать, пока он не вселился в живого человека. Вера Моисеевна преподнесла нам какую-то чепуху, выходящую за
рамки самого спиритизма, а Малик, наверно, запудрил мозги всей компании туманными намеками, как  Дельфийский оракул, сделав нечто непонятное еще страшнее. Мистика, ничуть не пугая его самого, ввергла в неудержимую панику даже Бурых, практичного, здравомыслящего мужчину.
Я смотрел на табачный дым, клубившийся вокруг горящей свечи, вслушивался в шепот зловещих предположений. Затем, бросив взгляд через плечо, сорвал с пакета коричневую оберточную бумагу, под которой обнаружилась плотная картонная папка с шуршащими документами. В ней лежал большой свернутый лист, засалившийся и покрытый темными пятнами; краткая заметка, вырезанная из газеты; письма на почтовой бумаге, не менее старые, чем
первый лист. Выцветшие чернила совсем не читались под желтыми пятнами, но к документам прилагалась копия поновее, свернутая и засунутая под перевязывавшую пачку ленту.
Большой лист, который я не решился полностью разворачивать, боясь, как бы он не рассыпался, представлял собой официальный документ. Сверху шла витиеватая надпись столь крупными буквами, что я разобрал имена участников сделки.
«Сим удостоверяется приобретение Фаддеем Бурых, мещанином Иркутска, упомянутой ниже усадь-
бы Львова Кондрата Васильевича, графа проживающего также в Иркутске, 23 марта 1711 года» ...
В глаза бросился заголовок газетной заметки: «Самоубийство известного предпринимателя», бледный снимок запечатлел мужчину в высоком воротничке, который таращил глаза, словно испугавшись фотокамеры. Очки с двойными линзами, обвисшие усы, кроличий взгляд...В заметке
кратко сообщалось, что Иван Бурых, застрелился в доме своей сестры госпожи Бурых Веры Моисеевны: в последнее время был чем-то угнетен, озабочен, постоянно разыскивал сведения о заброшенном фамильном доме... История загадочная. В ходе дознания госпожа Бурых дважды падала в
обморок.
Я отложил вырезку, снял ленточку, разложил другие бумаги. На копии старых выцветших, высохших писем была надпись: «Письмо графа Львова своему управляющему Леону Кахидзе и ответное письмо последнего. Переписал Иван Бурых 7 ноября 1898 года».
Я начал читать при неверном свете свечей в мрачной комнате, то и дело сверяясь с оригиналом. Ничего не было слышно, только шорохи, скрипы, как всегда бывает в старых домах, хотя пару раз мне показалось, будто кто-то вошел и читает через мое плечо ...
«Вилла дела Треббиа, Рим, 13 октября 1790 года.
Леон!
Твой хозяин (и друг) слишком болен и озабочен чтобы писать так, как ему приличествует, но я молю тебя и заклинаю во имя твоей любви к Господу Богу поведать мне правду об этом ужасном событии. Вчера я получил письмо от барона Селезнёва с известием о кончине моего брата Аввакуума от своей же собственной руки. Он ничего больше не
сообщает, но намекает на какое-то темное дело, и когда я припомнил все слухи, ходившие вокруг нашего дома, то едва не лишился рассудка. Поскольку здоровье графини ухудшается, что бесконечно меня тревожит, я не могу вернуться домой, хотя ученый доктор уверяет, будто ее можно
вылечить. Поэтому расскажи мне все, Зураб, ведь ты жил у нас с детства, а прежде--твой отец. Молюсь и надеюсь, что барон Селезнёв ошибся.
Поверь, Леон, я не столько тебе господин, сколько друг».  Львов.

«Иркутск, 21ноября 1790 года».
                Граф!
Если бы Богу было угодно отвести беду, нависшую над Вами и, конечно, над всеми нами, я бы никогда ничего не утаивал. Но я думал, это были преходящие неприятности, хоть теперь убедился в обратном. Ныне на мне лежит тяжкий долг, и Богу известно, я сполна осознаю собственную вину. Должен сказать вашему сиятельству много больше, чем Вы спрашиваете, и даже о событиях времен того времени, когда поместьем управлял мой отец, только об этом ниже.
По поводу кончины графа Авваккума должен сообщить Вам: вашему сиятельству ведомо, что он был спокойным, тихим юношей, склонным к учению, дружелюбным, любезным и всеми любимым. За месяц до смерти (приключившейся в четверг
6 сентября) я заметил в нем беспокойство и бледность, приписав сие слишком усердным занятиям. Егор, его камердинер, рассказывал, что граф Авваккум по ночам просыпался в
холодном поту, однажды разбудил его криком, и он, прибежав, увидел, что хозяин прячется за пологом кровати, схватившись за горло, как будто испытывал смертную боль. Однако к утру граф Авваккум обо всем позабыл.
Он не носил с собой шпагу, но, казалось, пребывал в постоянном беспокойстве, искал что-то по бокам своего длиннополого сюртука, пуще прежнего побледнел и осунулся. Кроме того, взял за обыкновение сидеть у окна своей спальни, которое, как известно вашему сиятельству, выходит на наш
задний двор, особенно в сумерки и при восходе луны. Однажды он что-то крикнул в окно и, указывая на явившуюся молочницу, именем Господа Бога заклинал не пускать ее в дом, ибо видит страшные язвы у нее на руках и на теле.
Теперь попрошу ваше сиятельство вспомнить каменный домик во дворе под деревом. Пятьдесят с лишком лет он пустует. Батюшка вашего сиятельства и его досточтимый отец ссылались на таковую причину:
домик случайно поставлен над выгребной ямой, и поэтому там все портится. Настаивая на сем утверждении, далеком от истины, оба не позволяли сносить дом, заявляя, будто иначе все кругом заразят дурные испарения. В домике не держали никакой провизии, только сено, пшеницу, овес и подобное.
Служил у нас тогда привратником молодой работник по имени Матей Волков, зловредный малый, который до того рассорился с прочей прислугой, что не пожелал ночевать рядом с ними и потребовал поместить его в иное место. (Будьте уверены, я об этом в ту пору не энал.) Он клятвенно заве-
рил, что не боится никакой выгребной ямы, в домике нет ничего дурного, честный слуга может там сладко спать на охапке чистой соломы. Его уведомили о запрете. Тогда он говорит: «Ладно, буду по вечерам тайком снимать ключ со связки ключей проныры Леона, когда он повесит ее на ночь, а по утрам
цеплять обратно».
Время было дождливое, ветреное. На первое утро его спросили, спокойно ли он спал, хороша ли постель, на что он сказал: «Хороша. но признайтесь, кто из вас ночью царапался в дверь, легонько стучал и расхаживал вокруг домика, глядя в окна? Кто собирался меня одурачить, прикинувшись пронырой Леоном Кахидзе, и заставлял открыть дверь?».
Над ним посмеялись, сказали, что он лжет, ибо окна расположены так высоко, что никто не мог бы в них заглянуть. Вскоре приметилин пеобычную бледность Волкова, нежелание выходить на двор в темноте, хотя он по-прежнему спал в том же домике-- не хотел, чтоб его дразнили.
Первая неделя сентября выдалась сырой, с сильным ветром, тут-то и нагрянули беды, о которых я вам хочу поведать. Хворавший граф Аввакуум оставался в постели, его навещал доктор Семён Череп собственной персоной.
В ночь на 3 сентября слуги пожаловались, будто что-то выгнало их в темные коридоры. Больше того, рассказывали, что они задыхались, плохо себя чувствовали, но ничего не видели. Вечером 5 сентября после захода солнца горничная Анна Ветрова отправилась в галерею, которая тянется среди складс-
ких и конторских помещений, чтобы полить герани в каменных цветочницах, установленных на подоконниках. Преодолевая страх, она вошла в пустую в это время часть дома, в одной руке девушка держала зажженную свечу, в другой--кувшин с водой. Когда все забеспокоились, что ее слишком долго нет, и подняли шум, я сам отправился ее искать и нашел на полу с почерневшим лицом.
До самого утра она не произнесла ни слова (при ней всю ночь просидели две женщины), потом, наконец, открыла истинную правду, а именно: когда она поливала цветы, в оконную решетку перед нею просунулась костлявая рука синеватого цвета, покрытая крупными воспаленными язвами, и слабо дернулась над геранью, стараясь выхватить све-
чу. Затем появилась другая рука--то ли с ножом, то ли с шилом, которое и воткнула в ставню, хотя этот факт горничная с уверенностыо не подтверждает, ибо больше ничего не помнит.
Молю ваше сиятельство извинить меня за подробное описание происшествия, приключившегося в ночь на 6 сентября. Сообщаю, что около часа ночи нас разбудил страшный крик, раздавшийся в каменном домике. Я выбежал с пистолем и фонарем, остальные за мной. Оказалось, дверь заперта изнутри. Ночевавший там Волкова открыл нам, но толком ничего объяснить не мог, только жалобно умолял ради бога не отправлять его обратно. Позднее он признался, что сквозь решетку пыталась просунуться чья-то рука с шилом, причем он видел даже лицо.
В ту самую ночь (верней, ближе к утру, по свидетельству камердинера Егора перед констеблем) граф Аввакуум в постели перерезал себе горло. Осмелюсь добавить, в надежде на понимание вашего сиятельства, что явственные припухлости, которые я видел собственными глазами на лице и на теле графа Аввакуума, полностыо исчезли к тому времени, как женщина пришла обмывать тело ... «.
Сердце мое тяжело колотилось, мне было жарко, несмотря на сырость. Перед глазами предстал бледный юноша у окна своей спальни, управляющий, писавший покаянное письмо господину, тени из давних забытых времен возвращались в проклятый дом. Возникла жуткая догадка о том, что сейчас
преследует Виктора Бурых.
Я вскочил, причем мышца ноги дернулась от испуга, потому что, клянусь, кто-то прошел мимо двери по галерее. Я лишь краешком глаза уловил движение и сделал несколько шагов, чтобы успокоиться. Каменные цветочницы под окнами? Теперь их тут не осталось, хотя одну, на лестничной площадке, я запомнил. В галерее никого не было. Вернувшись и бессознательно вытирая руки о пальто, я
подумал, не позвать ли Седых, не показать ли ему письмо. Но оно как будто меня зачаровало.
«Теперь я с болью и сомнением в сердце обязан по возможности пролить свет на неисповедимые пути Господни. Кое-что я видел собственными глазами, но главное узнал позже--от отца, ибо когда произошли подобные случаи--мне едва минуло десять лет. Без сомнения, ваше сиятельство слышали рассказы о тех
временах, когда многие ныне живущие не покинули город и все-таки уцелели.
Отец мой, человек достойный и благочестивый, по обычаю, собирал детей и торжественно читал из Псалтыря: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе
не приблизится ...». Пришли самые страшные, самые жаркие месяцы--август, сентябрь... Помню, я, даже безвыходно сидя в доме, слышал женские вопли из верхних окон соседних домов, разрывавшие мертвую тишину в городе. Как-то раз мы с сестрой влезли на черепичную крышу головокружительной высоты и увидели жаркое мутное небо, ни одно-
го дымка из камина, людей, торопливо бежавших по улицам, стражников с красными жезлами перед домами, помеченными красным крестом на дверях с надписью: «Боже, смилуйся над пами». Вы помните эту трагедию—чуму—когда погибло множесьтво народа. Я всего раз видел чумную повозку, выглянув
среди ночи в окно. Она остановилась поблизости, звонарь зазвонил в колокольчик, пошел к окну, под которым стоял стражник, в огне факельщика виднелись трупы, покрытые язвами. Грохот тех самых телег слышался еженошно.
Впрочем, то, о чем я скажу далее, случилось позже. Чума, вспыхнувшая так долго добиралась до нас, что мы думали, будто она совсем не
придет, и, возможно, поэтому отец решил, что жизнь наша в наших собственных руках, ибо он толковал знаки и предупреждения Божьи точно так же, как те, кому не столь повезло. По пришествии гигантской кометы, которая неторопливо перемещалась по небу, испуская слабое свечение, он отправился к графу Роману, дедушке вашего сиятельства, и известил его, что это значит. Это было в апреле.
Отец убедил графа Романа принять меры предосторожности, к которым, как он слышал, прибегло одно семейство по соседству, а именно: вдоволь запастись продовольствием и закрыть дом накрепко, никого не впуская и не выпуская, пока мор не отступит. Граф Роман его выслушал, ущипнул себя за подбородок и крепко задумался. У него была любимая жена, которая вскоре должна
была разрешиться от бремени, обожаемая дочь Маария и сын Алексей, будущий батюшка вашего сиятельства. Не решаясь уехать из города с женой на сносях, он сказал--план хороший, и, если чума не ударит назавтра, так мы и поступим.
Вашему сиятельству хорошо известно, что чума не отступила--нет, лишь сильней разъярилась, переносимая расплодившимися в жару мухами, двинулась на север. Люди бежали из зараженного города, как сумасшедшие, таща за собой пожитки
в тележках, штурмовали ворота городской управы, резиденции наместника, требуя пропуска и свидетельства о состоянии здоровья, без которых их не впустили бы ни в один другой город, не позволили бы остановиться ни на одном постоялом дворе. У одних болезнь развивалась медленно--сначала боли, рвота, потом язвы, через неделю смерть в
страшных судорогах. У других чума поражала жизненно важные органы без всяких внешних признаков. Они просто падали на улицах замертво.
Тогда граф Роман приказал закрыть дом, распустил работников, оставив лишь необходимую прислугу. Он хотел отправить сына и дочь в Питер, но они не пожелали. На улицу открывалась единственная калитка в стене. Выходившие брали в
рот мирру и ладан. Один мой отец храбро вызвался исполнять в городе любые поручепия графа Романа. Оп мог бы считать себя счастливым, если бы не одно обстоятельство--его сводный брат Зураб Кахидзе.
Честно скажу, мне противно писать об этом  человеке, который является мне в страшных снах. Наяву я встречал его лишь два-три раза. Однажды он нагло заявился в дом, требуя позвать управляющего, своего брата, но слуги знали, кто он такой, и прогнали его. Он поймал мою маленькую сестру и на глазах у вышедшего отца больно выкрутил ей руку, со смехом рассказывая о вчерашней казни осужденного в тюрьме. Должен признаться вашему сиятельству, он
был помощником палача, к ужасу и стыду моего отца, который старался скрыть сей позорный факт от графа Романа. У него не хватало ни храбрости, ни умения для палаческой должности, он просто стоял рядом и ...
Дальше я опускаю кое-какие чудовищные подробности.
«Отец мой утверждал: если когда-нибудь Зураб Кахидзе наберется духу и займет желанное место, то станет таким дьяволом, что обычной смертью не умрет. С виду он был невысокий, с несколько желчным лицом, ходил в засаленной, сдвинутой набекрень шляпе на жидких волосах, сбоку у него висел необычный кинжал с лезвием вроде толстого шила, которым он очень гордился, изготовив его собственными руками, и даже дал ему имя-- «Папуна». Но с тех пор как к нам пришла чума, мы его не видели. Знаю, отец надеялся, что он умер. Однако, отправившись однажды по делам, он вернулся и уселся на кухне с моей матерью, обхватив руками голову. Ибо встретил своего брата Зураба. Тот, опустившись на колени, что-то колол кинжалом. Рядом стояла ручная тележка, полная пушистых кошачьих телец. Напомню вашему сиятельству, что приказ градоначальника настрого запрещал держать свиней, собак, кошек, ручных голубей--переносчиков заразы. Всех их велено было уничтожать, для чего были назначены специальные люди...».

Читая эту фразу, я вспомнил, что видел этот приказ в черной рамке на стене пивной, посетители которой недовольно ворчали по этому поводу.
«Завидев такую картину, отец поспешил дальше, а Зураб  окликнул его и со смехом спросил: что, мол, братец, теперь ты меня побаиваешься? Кошка все дергалась, он наступил ей на шею и пошел по грязному, скользкому переулку. Шляпа его мелькала на фоне дымного желтого неба. Отец спросил, не опасается ли он заболеть, Зураб сказал, что
раздобыл у могучего знахаря  зелье, которое делает его неуязвимым.
Действительно, тогда ходило множество всевозможных снадобий, напитков, амулетов (на чем разбогатели знахари), но никого они не спасали, мертвецы так и лежали в чумных повозках с амулетами на шее. Впрочем, его зелье, похоже, было изготовлено самим дьяволом, ибо все то ужасное время он пребывал в целости и сохранности, по-
степенно теряя рассудок от того, чем осмеливался заниматься среди мертвых и умирающих. Этого я повторять не стану, скажу только вашему сиятельству, что со временем его стали бояться пуще самой чумы и не пускали ни в одну пивную.
Вскоре отец мой про него забыл, ибо 21 августа батюшка вашего сиятельства, заболел, встав из-за стола после обеда. Граф Роман немедля приказал перевести сына в каменный домик, чтобы не заразились другие. Там ему застелили постель самым лучшим тончайшим бельем, и он лежал со стонами средь лакированной мебели, золота и се-
ребра, а граф Роман с ума сходил. Договорились (хотя и в нарушение закона) не сообщать ни слова городскому совету; ухаживать за больным решили сам граф Роман и мой отец; хирурга приглашали тайно, взяв с него клятву молчать.
Целый месяц они неусыпно дежурили у постели. (Кажется, несколько дней спустя жена графа Романа родила мертвого младеца). Доктор Семён Череп ежедневно посещал больного, лежавшего с обритой наголо головой, делал кровопускание, ставил клистиры, на час усаживал его в постели, чтобы легче дышалось. И в самый жуткий разгар чумы,
на первой неделе сентября, уведомил, что кризис миновал, больной идет на поправку.
В тот вечер граф Роман с женой и дочерью чуть сами не умерли от радости. Мы преклонили колена и возблагодарили Бога. Среди почи 6 сентября отец мой поднялся и пошел дежурить при графе Алексее. Идя с факелом в руке через двор, он увидел перед домиком стоявшего на коленях мужчину, который скребся в дверь. Сидевший с больным граф Роман решил, что это стучит отец, и пошел открывать. В тот самый миг мужчина с трудом встал, повернулся, и отец мой узнал Зураба Кахидзе, как-то странно вертевшего головой. Подняв факел повыше, он заметил у него на шее огромную чумную язву. Прямо на глазах язвы начали набухать и на лице, а сам Зураб Кахидзе
стал визжать и кричать.
Грвф Роман, открыв дверь, спросил, что происходит. Зураб, ничего не ответив, метнулся к дверям, но отец мой ткнул факелом ему в лицо, как бешеному зверю. Тот упал, покатился, моля: «Ради бога, брат, неужели ты меня выгонишь умирать?». Граф Роман стоял, окаменев от ужаса, не в силах захлопнуть дверь. Отец крикнул сводному брату, чтобы тот отправлялся в чумной дом, иначе он сожжет
его вместе с заразой. Зураб отвечал, что его туда не пустили, обругали и прокляли. никто его видеть не хочет, придется умирать в сточной канаве ... Отец стал его прогонять, он вдруг собрался с силами, выхватил кинжал, бросился к двери, которую граф Роман едва успел закрыть, несколько раз ударил в створку и побежал по двору. Отцу пришлось кликнуть подмогу-- полдюжины парней с факелами выгнали Зураба, убегавшего с дикими воплями. Когда
крики смолкли, его обнаружили мертвым под деревом.
Там же и закопали на глубине полных три метра, ибо, если вызвать чумную повозку, пришлось бы признаться, что в доме чума, и его взяли бы под стражу. И на улицу выбросить побоялись--как бы кто не увидел и не доложил. Но мой отец слышал, как Зураб перед смертью кричал на весь двор, угрожая вернуться, найти способ проникнуть в дом и заколоть любого, кого встретит, как тех самых кошек.
А если сил не хватит, то он вселится в тело какого-нибудь домочадца или самого хозяина ...
В ту самую ночь граф Алексей слышал, как он (или его оболочка) бьется в дверь, точно огромная летучая мышь, пытаясь пробить ее кинжалом.

Итак, граф, поскольку Вы просили меня рассказать о сем кошмаре и муках ...».
Что-то--до сих пор не знаю, что именно,-- заставило меня оторваться от письма. Вокруг клубились зловещие образы, казалось, будто я не здесь, а в девятнадцатом веке. Я встал, пристально огляделся ... Во дворе раздавались шаги, снаружи, в галерее, слышался скрип, шорох. А потом резко и неожиданно, словно в предсмертной судороге, ударил колокол.
Это было предвестие. Поскольку с колокольного звона началось расследование одного из самых ошеломляющих и загадочных дел об убийстве. Я буду очень тщательно подбирать выражения, не преувеличивая, не уводя читателя на ложный путь--по крайней мере, не дальше, чем мы сами
по нему зашли,--чтобы предоставить ему замечательную возможность самому поломать голову над явно неразрешимой загадкой.
Замечу первым делом, что колокол звонил не громко. Даже сильная рука, дернув проволоку, не добилась бы четкого звука, ибо колокол сплошь был покрыт толстым слоем ржавчины и грязи. Он низко ухнул, дребезжа, затем послышался тихий скрип, потом другой удар--чуть громче шепота. Меня испугало лишь то, что в доме прозвучал внезапный сигнал тревоги. Я вскочил с легкой тошнотой в
желудке и выбежал через дверь в галерею.
В лицо ударил свет, луч моего фонаря пересекся с фонариком Седых. Инспектор, очень бледный, стоял в дверях, выходивших во двор, и оглядывался на меня через плечо.
--Идите за мной,--прохрипел он,--и держитесь по-
ближе.  Стойте!
До нас донеслись громкие голоса, поспешный топот, на выходе из галереи замелькали зажженные свечи. Первым появился майор Берштейн с заметным брюшком и довольно диким взглядом, за ним Бурых с Марией Горячевой. Мимо них проталкивался Лукин, крепко держа под руку рыжеволосого Кирилла.
--Мне хотелось бы знать ... --прохрипел майор.
--Назад!--приказал Седых.--Все стойте на месте
и не шевелитесь, пока я не позволю. Нет, не знаю, в чем дело. Покарауль их, Виктор. Пойдемте,--бросил он мне.
Мы спустились по трем ступенькам на скользкий двор, посвечивая вокруг. Дождь недавно кончился, кругом разлилось густое море грязи, которое кое-где волновалось. Но дальше двор шел под небольшой уклон, и там, где мы стояли, луж почти не было.
--С этой стороны у каменного домика никаких следов,--буркнул Седых.--Посмотрите! Кроме того, я сам был возле него. Шагайте за мной след в след.
Бредя через двор, мы разглядывали нетронутую грязь.
--Эй вы, там!--крикнул инспектор.--Малик! Не-
медленно откройте дверь!
Ответа не последовало. Теперь огонь мерцал в оконцах гораздо слабее. Последние несколько метров до двери мы пробежали бегом. Дверь была низкая, но необычайно прочная, из толстых дубовых досок, обитых ржавым железом, с выломанным замком, запертая в данный момент на новый висячий замок.
--Я и забыл про чертов замок,--пропыхтел Седых,
пытаясь сорвать его. Он толкнулся плечом в створку-- безуспешно.--Виктор! Эй, Лукин! Раздобудь у кого-нибудь ключ от замка и неси сюда! Пойдемте к окнам. Вон туда идет проволока от колокола. Тут должен быть тот самый ящик или еще что-нибудь, куда влезал юный Горячев, когда тянул проволоку. Что? Исчез, клянусь Богом! Посмотрим ...
Мы бросились за угол домика, держась ближе к стене, и убедились в отсутствии следов перед нами. Окно размерами в квадратный метр, куда уходила проволока, находилось на высоте приблизительно два метров. Низкие скаты крыши, выложенной толстой скруглённой черепицей, не выходили за пределы стены.
--Туда не влезть,--проворчал Седых. Он был взволнован, тяжело дышал, от него исходила угроза.-- Ящик, на котором стоял юный Горячев, должен был быть чертовски высоким, чтобы достать до сюда. Может, вы меня подсадите? Я довольно тяжелый, но на одну секунду ...
Удержать такой вес оказалось не так-то легко. Я уперся в каменную стену спиной, подставил руки со сплетенными пальцами. Под нагрузкой мои плечи чуть не выскочили из суставов, мы какое-то время, пыхтя, балансировали, потом Седых удалось уцепиться за подоконник. Кругом стояла тишина ...
Держа в руках грязный ботинок инспектора, я неуверенно стоял у стены минут пять, как мне показалось. Вытягивая шею, я видел снизу лицо Седых в мерцающих отблесках огня в окне, отражавшихся в его вытаращенных глазах.
--Хватит,--слабо буркнул он.
Я со вздохом облегчения его опустил. Он неловко спрыгнул в грязь, ухватив меня за локоть, энергично вытер лицо рукавом и проговорил ровным, неторопливым, ворчливым тоном.
--Ну, все ясно. Кажется, я никогда в жизни не ви-
дывал столько крови.
--Вы хотите сказать ... Малик ...
--Правильно. Мертв. Лежит на полу. Заколотый насмерть. Рядом кинжал Зураба Кахидзе. Больше там никого нет. Я всю комнату видел.
--Слушайте, инспектор,--возразил я,--ведь никто не мог ...
--Да, да, правильно. Никто не мог,--мрачно кивнул
инспектор.--Вряд ли нам сейчас особенпо пригодится
ключ. Точно знаю--дверь заперта изнутри на щеколду,
которую придерживает большой шпингалет ... Говорю вам, фокус! Наверняка какой-нибудь фокус ... Лукин! Где ты там, черт побери?
Снова перекрестились лучи фонарей—Лукин,
оскальзываясь, вывернул из-за угла. Сержант был совсем перепуган--я видел взгляд зеленоватых глаз, щурившихся на свету, нервно дергавшееся худое лицо. Его выражение ошеломляюще противоречило лихо сдвинутой набекрень промокшей фуражке, утратившей всякую форму.
--Вот, инспектор,--выдавил он.--Ключ нашелся у иладшего Горячева. Держите. Что-нибудь...--Лукин спрятал другую руку.
--Давай. Попробуем ... Что это там у тебя, черт возьми?
Сержант заморгал, выпучил глаза, потом отвел взгля.
--Э-э-э ... Ничего, сэр. Карты ... знаете, игральные карты.--Он стыдливо поднял руку, как бы признавая полную неуместность своего поведения в подобных обстоятельствах.--Вы приказали в ваше отсутствие присматривать за медиумом, а он предложил сыграть в дурака.
--В дурака?
--Так точно. Я думал, он свихнулся, совсем съехал с катушек. А он вытащил карты и...
--Ты его оставил без присмотра?
-- Никак нет, инспектор.--Лукин выпятил челюсть, взгляд его впервые приобрел спокойное и осмысленное выражение.--Клянусь, я не спускал с него глаз.
Я подумал, что поведение бывших полицейских совершенно не изменилось, с изменением произошедших перемен. Седых что-то проворчал, выхватил у него ключ, однако открыть замок не удалось. Мы втроем навалились плечами па дверь, но та даже не дрогнула.
--Ничего не выйдет,--пропыхтел Седых.--Топо-
ры--вот что нам нужно. Единственный способ. Да-да,
Виктор, он мертв! Не задавай дурацких вопросов! Трупы я узнаю с первого взгляда. Нам обязательпо надо войти. Беги назад в дом и загляни в каморку с дровами, поищи хорошее бревно. Попробуем протаранить... Может, дверь прогнила до такой степени, что поддастся. Быстро!--Инспектор обрел прежнюю сообразительность и практичность, хотя
до сих пор все еще не мог отдышаться. Оп посветил фонариком по двору.--Поблизости от двери никаких следов... вообще нигде нет следов. Вот что мне интересно. Вдобавок я сам тут стоял, наблюдал ...
--Что же происходило?--поинтересовался я.--Я чи-
тал письма ...
--Ах да. Правильно. Знаете, сколько времени вы провели за чтением?--недовольным тоном спросил он и вытащил блокнот.--Кстати, напомнили, следует отметить время, когда я услышал колокол. Ровно в час пятнадцать. Ха. Ну, вы сидели, грезили, может, что-нибудь слышали ... почти за три четверти часа?
--Ничего не видел и не слышал,--заверил я.-- Впрочем, если вы выходили через черный ход, то, случайно, не проходили мимо кухни, где я сидел?
Инспектор круто повернулся, зажав под мышкой фонарик, который освещал страницу блокнота.
-- А! Мимо вас кто-то прошел? Когда?
--Не знаю. В то время, когда я читал. Я так отчетливо это почувствовал, что вскочил и выглянул за дверь, однако никого не заметил.
--А-а-а...--довольно презрительным тоном протянул инспектор.--Секундочку. Скажите, это факт-- надеюсь, вы меня понимаете: я имею в виду установленный, абсолютно реальный, неопровержимый факт,--или, скорее, впечатление? Признайтесь, у вас часто бывают фантазии.
Я подтвердил абсолютную реальность факта, и он снова зачиркал в блокноте.
--Дело в том, капитан Марков, что это был не я. Я вышел из парадного, обошел, как вы слышали, вокруг дома... Ну а, скажем, шаги описать можете? Мужские или женские? Быстрые или медленные ... припомните все, что может пригодиться.
Я ничего не мог объяснить. Шаги по кирпичному полу были едва слышны среди криков теней, оживавших в письме Леона Кахидзе. Сказал только одно: шаги показались мне торопливыми, словно кто-то хотел поскорей скрыться из вида.
--Значит, вот что происходило после того, как мы с Виктором оставили вас... Лучше все записать на бумаге. Меня начнут допрашивать, устроят настоящий ад... Запишем. Знаете, чем занималась собравшаяся компания в последние полчаса?--ехидно спросил Седых.--Правильно догадались--сидела кружком в темноте. Точно так, как неделю назад, когда кто-то подсунул среди чистой бумаги записку, насмерть испугавшую Малика. Разве я мог им помешать?
--Устроили сеанс...--понял я.--Да, но как же без
Кирилла?
--Не сеанс, а молебен. И если хорошенько подумать, все это весьма подозрительно. Никому не хотелось, чтобы там присутствовал Кирилла. Старуха настаивала, будто Малик специально велел Кириллу не входить в переднюю комнату, наговорила в объяснение какую-то чушь--мол, мальчишка--сильный экстрасенс и только привлечет злые силы, вместо того чтобы... не знаю. Мы с Лукиным допросили его. Ха. Ни от парня, ни от прочих, если на то пошло, ничего не добились. Никто ничего не стал говорить.
--Вы представились офицером милиции.
Седых шмыгнул носом.
--Да. И очень глупо сделал. Какое я имел право что-то предпринимать?--проворчал он.--Старая мадам только руками всплеснула, воскликнула: «Так я и думала!», юный Горячев кочергой замахнулся ... За меня вступился лишь один старый майор. Мне было приказано убираться с молебна. Если бы не Бурых, вообще выставили бы из дома ... Кстати ... Виктор!-- крикнул он в сторону дома.--Возьми с собой Бурых, он тебе поможет с бревном, а остальные пускай остаются на месте. Слышишь? Пусть держатся подальше отсюда.
Поднялись крики протеста, возражения, объяснения, заверения... в неверном свете высоко поднятых свечей было видно, как Лукин волок тяжелое бревно вниз по лестнице, Бурых с другого конца подхватил его, и они, спотыкаясь, направились к нам.
--Ну?--потребовал ответа Бурых.--Что стряслось? Лукин говорит ...
--Ничего он не говорит,--оборвал его Седых.--
Берем бревно покрепче, по двое с обоих концов. Целимся в центр, попробуем пробить створку. Фонари суньте в карман, возьмитесь обеими руками. Приготовьтесь и по моей команде ... давайте!
Эхо ударов гремело в замкнутом пространстве, сотрясая оконные стекла и рамы. Мы четырежды штурмовали дверь, скользя в грязи, отступая назад, вновь бросаясь вперед по команде Седых. Слышался треск, но сначала удары приходились в старую железную обивку. После пятой попытки луч фонарика высветил расколовшуюся поперек створку.
Запыхавшийся инспектор натянул перчатки и пролез на четвереньках в образовавшийся пролом. Я последовал за ним. Посередине двери по-прежнему держалась в петлях прочная железная щеколда. Я нырнул под нее, а Седых осветил дверь у себя за спиной. Удержалась не только щеколда, но и перекрывавший ее длинный крепкий ржавый
шпингалет, обычный для домов восемьнадцатого века. Седых дернул его рукой в перчатке и с немалым усилием вытащил из гнезда. Врезанного замка с круглой ручкой в створке не было, только простая скоба, приколоченная снаружи гвоздями так крепко, что железная обшивка двери согнулась и
потрескалась.
--Обратите внимание...--шепнул Седых.--Теперь
замрите и оглянитесь, нет ли кого поблизости ...
Я быстро огляделся вокруг, потому что, когда заползал в домик, перед глазами у меня что-то мелькнуло. Испытание не для слабонервных. Из-за плохой тяги в камине воздух был спертый, удушливый. Вдобавок Малик, видно, жег в топке какие-то благовония, а еще сильно пахло пале-
ными волосами.
Камин стоял у левой стены, у той самой короткой стены прямоугольного домика, где располагалось окно, через которое Седых увидел труп. Огонь горел уже слабо, но спекшийся уголь источал сильный жар, демонически и маняще подмигивая. Перед камином, головой почти в топке, лежал мужчина высокого роста, со следами былой элегантности. Лежал он
на правом боку, поджавшись и скорчившись, словно от боли, прижавшись щекой к полу, повернув голову к двери, как бы стараясь в последний раз взглянуть во двор. Хотя сделать этого не смог бы, даже останься в живых. Наверно, он упал лицом вниз--очки на тоненькой золотой цепочке, зацепленной за уши, разбились. Кровь заливала лицо, испачкала зубы
в широко разинутом рту, скривившемоя в смертельной агонии, и шелковистую темную бороду. Густые, длинные темные волосы с проседью причудливо вздыбились за ушами. Он словно о чем-то просил нас, указывая неживой левой рукой на боковую стенку камина.
Комнату освещало только мерцавшее красное пламя. Она была меньше, чем казалось снаружи, примерно восемь на четыре метра, с каменными позеленевшими стенами, кирпичным полом, перекрытая крестовым сводом из прочного дуба. Здесь недавно сделали уборку--у стены видне-
лась швабра с тряпкой,--но с вековой разрухой не справились. В данный момент тут стояла тошнотворная духота, сквозь каминный дым пробивался какой-то дурной запах ...
Седых звучно протопал к трупу по кирпичному полу. Мне вспомнилась безумная фраза, звеневшая в ушах и прозвеневшая в комнате, когда я произнес ее вслух.
--Кто бы мог подумать, что в старике столько крови ...
Седых остановился. Может быть, из-за того, что я повторил слова, сказанные когда-то леди Макбет, женой шотландского аристократа, хотя Седых, наверняка не знал кто такая леди Макбеть. Инспектор намеревался сделать какое-то
замечание, но сдержался. В домике еше звучало эхо его шагов.
--Вон орудие убийства,--ткнул он пальцем.--Види-
те? Лежит сбоку от тела. Несомненно, кинжал Зураба Кахидзе. Стол и стул опрокинуты. Здесь никому не спрятаться ... Вы немного разбираетесь в медицине, осмотрите его. Ступайте осторожно, не запачкайтесь.
Не запачкаться в крови было невозможно. Пол, стены, топка камина--все было забрызгано кровью, когда скорчившееся тело, исколотое, как манекен на солдатских штыковых учениях, ползло вперед, головой прямо в топку. Малик словно от чего-то бежал, дико, слепо, описывая круги, как летучая мышь, вырывавшаяся из дома, пока оно его не прикончило. Сквозь прорехи в одежде виднелись колотые раны на руке, на боку, на бедре. И самая глубокая рана--на спине. Проследив за указующей вытянутой
рукой, я увидел висевший сбоку от камина осколок кирпича, привязанный в качестве груза к колокольной проволоке, и склонился над трупом.
Огонь затрещал, чуть ослаб, играя на застывшем лице, изменяя его выражение. Казалось, будто рот открывается, закрывается, забрызганные кровью запонки сияют чистым золотом. В тот момент я насчитал четыре раны на спине. Почти все неглубокие, расположены высоко, но четвертый
смертельный удар пришелся прямо в сердце, под левую лопатку. Над последней раной вздулся маленький потемневший пузырек воздуха.
--Он умер не более пяти минут назад, --заключил я, и, как позже выяснилось, не ошибся в оценке.-- Однако,--счел я нужным добавить,--милицейскому врачу трудно будет точно определить время. Тело лежит перед сильным огнем, который поддерживает температуру крови ...
Огонь в самом деле пылал очень жарко. Я отошел на несколько шагов назад по скользким кирпичам. Правая рука трупа была согнута за спиной, пальцы крепко сжимали железное лезвие длиной тридцать сантиметров, с грубой чашкой эфеса, отделенной крестовиной от костяной рукоятки, на которой под пятнами крови едва виднелись буквы З.К.. Видимо, перед смертью Малик вырвал нож у убийцы. Я снова оглядел комнату и заявил.
--Инспектор, его никто не мог убить! 
Седых круто развернулся на месте.
--Ну да! Тем не менее, кто-то его убил. Я ждал от вас подобного заявления. Никто не мог проникнуть в домик и выбраться отсюда ни через дверь, ни в окна. Однако, поверьте, свершилось убийство, причем естественным, общепринятым способом, и я с Божьей помощью выясню... --Он выдохнул и расслабил могучие плечи. Безмятежное лицо внезапно помрачнело, постарело.--Должен быть какой-то
ход,--упрямо повторил инспектор.--Под полом, в потол-
ке или еще где-нибудь... Надо осмотреть каждый сантиметр. Может, с какого-нибудь окна снимается решетка, может быть ...я не знаю. Обязательно должен быть ход ... Уходите немедленно!
Он прервался, сердито махнув рукой в сторону двери. Заглянувший в пролом Бурых сразу заметил лежавшее на полу тело, судорожно скривился в испуге и ошеломлении, как при грубом прикосновепии к свежей ране, мертвенно побледнел и, уставившись прямо в лицо Седых, выпалил.
--Там, инспектор...явился патрульный... милиционер.--Он с трудом подбирал слова.--Мы ... нашумели с бревном, он услышал ...--Виктор вдруг ткнул пальцем в неподвижное тело.--Малик? Убит ...
--Да,--кивнул Седых.--Уходите отсюда, только в дом пока не возвращайтесь. Передайте сержанту Лукину, пусть приведет патрульного сюда. Он должен сообщить в участок. Ну, держитесь!
--Все в порядке,--пробормотал Бурых, зажав рот
ладонью.--Странно. Похоже ... на штыковые учения.
Мне тоже приходила в голову эта неуместная аналогия. Я снова внимательпо осмотрелся вокруг. Единственным остатком былой роскоши в развалине, которую некогда украшали чудесные гобелены  и крытая японским лаком мебель, был массивный дубовый потолок. Седых старательно делал заметки в блокноте, и я, следя за его взглядами, тоже кое-что отметил:
Простой деревянный стол, опрокинутый метрах  в двух от камина; перевернутый кухонный стул, на котором лежало пальто Малика; авторучка и несколько листов бумаги в луже крови рядом с
телом; погасшая свеча в бронзовом подсвечнике, выкатившемся на середину пола; уже упомянутый осколок кирпича, привязанный к проволоке; метла и половая тряпка у стены возле двери.
Последний жуткий штрих--сожженные благовония с ароматом глицинии, стоявшим в воздухе тошнотворно-сладким туманом... Ужасное событие, общая атмосфера, клубок противоречий кричали, что очевидные факты ошибочны.
--Седых,--сказал я,--еще один вопрос. Почему он
не кричал, когда кто-то на него напал, не поднял шума,
ударил в колокол и все?
Седых поднял глаза от блокнота и сказал дрогнувшим голосом.
--Кричал. Точно. Я слышал.


       















       Г Л А В А  4


--Понимаете,--продолжал инспектор, прокашляв-
шись,--вот что хуже всего. Будь то хороший здоровый
вопль или крик, я бы немедленно бросился, чтобы предотвратить несчастье. А тут крик был негромкий, звучал все чаще и чаще ... Я слышал, как Малик разговаривал, затем он как будто упрашивал, умолял кого-то, а потом вроде как начал стонать и кричать. Там, где вы все находились, вообще ничего не было слышно. Я услышал только потому, что был на улице, обходил вокруг дома перед тем, как...
Он вдруг замолчал, огляделся, вытер лоб серой, не по размеру большой хлопчатобумажной перчаткой.
--Признаюсь, я испугался. Однако заподозрил тут одно из условий игры, непонятно в чем заключающейся. Крик звучал чаще, чаще, пронзительней, за окном виднелись мелькавшие тени, адски страшные в красном свете. Я просто не знал, что делать. Знаете, иногда принимаешь происходящее у тебя на глазах за простую игру, хотя инстинкт настойчиво предвещает беду... Сомневаешься, стоишь на месте и лишь впослед-
ствии с ужасом понимаешь, что надо было вмешаться
Крупный крепкий седеющий мужчина, очутившийся в безумном мире, взмахнул руками, глядя вокруг мрачными голубыми глазами.
--Сочту себя счастливчиком, если меня после этого не выгонят. Да, я слышал крики и стоял на мес-
те. Потом ударил колокол.
--Сколько прошло времени между ударом колокола и стихшими криками?
--Ну, скажем, минуты полторы. Должен признаться, я ошибся. Целиком и полностью.
--Крики звучали долго?
--По-моему, чуть больше двух минут.--Он что-то вспомнил, записал в блокнот, морщины на крупном лице стали глубже.--Я просто стоял у задних дверей галереи ... Как чурбан, как ... ну ладно. Не обращайте внимания. Меня словно что-то удерживало на месте ... Ха! Понимаете, приступив к наблюдению, я вышел из парадного ...
Сломанная дверь неожиданно скрипнула. В отверстие проскользнул сержант Лукин, за ним милиционер, фуражка и широкий черный дождевик которого как бы заполнили всю комнату. Он невозмутимо отдал честь Седых и проговорил скрипучим «военным» голосом с неопределимым акцентом.
--Слушаю, инспектор. доложить в городское управление. Срочно.
Вытаскивая из кармана блокнот, патрульный с шуршанием распахнул дождевик, и под этой завесой я выскользнул в пролом. После душной зловонной комнатки даже во дворе пахло
свежестью. Небо прояснилось, виднелись звезды. Неподалеку стоял Бурых, курил сигарету.
--Значит, свинью закололи,--проговорил он обыденным утвердительным тоном.
Я удивился, не заметив в нем ни нервозности, ни показного легкомыслия. В свете вспыхнувшей сигареты я уловил довольно насмешливый взгляд.
--Причем точненько по сценарию,--кинжалом Зураба Кахидзе. Марков, для меня это великий вечер. Я серьезно.
--Потому что Малик мертв?
--Н-нет ... Потому что игра раскрыта целиком и полностью.--Он вздернул обтянутые плащом плечи. --Слушайте, вы, наверно, прочли жуткую историю? Седых говорит, вы сидели и внимательно читали. Давайте рассуждать здраво. Я никогда реально не верил в этот бред насчет «одержимости» и являющегося привидения, но, признаюсь, побаивался. Теперь все прояснилось... Боже мой, до конца
прояснилось! Благодаря трем вещам.
--Каким же?
Он задумался, глубоко затягиваясь сигаретой. Позади препирались Мастерс с Лукиным, слышался тяжелый топот.
--Во-первых, старина, мнимое привидение окончательно разоблачило себя, убив Малика. Пока «дух» лишь царапался в дверь, стучал в окна, мы пугались и нервничали. Но, как ни странно, мы сразу же превратились в скептиков, когда он кого-то прикончил обычным смертоносным орудием. Пожалуй, было бы гораздо эффектней, если бы он пару раз замахнулся кинжалом на Малика, и тот умер бы от страха. Дух с кинжалом годится для верующих в спиритизм, но с точки зрения здравомыслящего человека это полный абсурд. Все равно как если бы дух адмирала Колчака вышел из гроба, чтобы своей
подзорной трубой разбить туристу голову. Ох, знаю ... Если вам угодно, чудовищное преступление. Жестокое убийство, за которое кого-то повесят или упекут в тюрьму. Но что касается привидения ...
--Ясно. А второе?
Бурых склонил набок голову, глядя куда-то на крышу каменного домика. Хотел фыркнуть, однако сдержался в присутствии смерти.
--Очень просто. Мне чертовски хорошо известно, приятель, что в меня ничего не «вселилось». Я все время сидел в темноте на жестком неудобном стуле, притворяясь погруженным в молитву ... В молитву, представьте себе!--повторил он с неким удивлением и одновременно удовольствием, точно сделал открытие. –За Малика Тут во мне проснулось чувство юмора ... И переходим к третьему пункту. Поговорите с молившимися, особенно с Марией и тетушкой Верой, почувствуйте атмосферу--вы будете поражены. Знаете, как они реагировали на известие о смерти
Малика?
--Как?
--Вот именно.--Он возбужденно дернулся, отшвырнул сигарету и снова взглянул мне в глаза.--Вы думаете, объявили его мучеником? Упали в обморок? Нет! Они почувствовали облегчение, уверяю вас! Облегчение! Все! Может быть, кроме Клима, который до конца своих дней будет верить, что с Маликом расправился дух... А остальные
будто избавились от какого-то гипнотического влияния.
Марков, что за безумная, извращенная психология все это спровоцировала? Что за ...
В разбитую дверь просунулась голова Седых и таинственно шикнула. Вид у него был еще более озабоченный.
--У нас много дел. Сейчас явится милицейский врач и фотографы, нагрянут репортеры ... Пока надо кое-что выяснить. Слушайте, капитан, окажите любезность, вернитесь в дом, поговорите с людьми. Допрашивать в полном смысле слова не надо. Пусть свидетельствуют по собственной воле. Никого не отпускайте до моего прихода. Ничего не рассказы-
вайте, кроме того, что Малик мертв. Не сообщайте ни-
каких подробностей, которые мы объяснить не способны, ясно, да?
--Что будет дальше, инспектор?--поинтересовался Бурых.
Инспектор оглянулся на него.
--Знаете ... произошло убийство,--проговорил он веско, хрипло, с легкой заминкой, свидетельствовавшей о зародившихся подозрениях.-- Вы когда-нибудь были под следствием? Вот именно. Я бы не назвал подобную процедуру милым развлечением.
Бурых, как бы внезапно решившись, шагнул к двери, остановился прямо перед Седых, привычным жестом вздернул плечи и уставился на него карими, несколько выпученными глазами.
--Инспектор ...--произнес он и помедлил, словно припоминая эаготовленную заранее речь, потом быстро затараторил.
--Инспектор, надеюсь, мы все понимаем друг друга. Я знаю, что совершено убийство, и не могу не думать об огласке, о прочих ожидающих нас неприятностях, о куче тупоголовых болванов, перед которыми мы предстанем на следствии ... Нельзя ли избежать этого с вашей помощью? Только не принимайте меня за наивного дурачка. Несомненно, в убийстве Малика заподозрят кого-то из членов собравшегося кружка. Но ведь вы понимаете, не
так ли? Его не мог убить преданный почитатель. Боже милостивый, кому надо было его убивать? Кроме меня, разумеется ...--Бурых медленно поднял палец и ткнул себя в грудь, вытаращив глаза.
--Да-да,--устало вздохнул Седых,--возможно, воз-
можно ... Но я, обязан исполнить свой долг. К сожа-
лению, подозрений снять ни с кого не смогу. Если только ... вы сами не признаете себя виновным в убийстве. Признаете?
--Боже сохрани! Я только говорю ...
--Ну что же...--Седых укоризненно покачал голо- вой.--Что же ... Извините. Мне надо работать.
Бурых стиснул зубы так, что на скулах взбухли желваки, с улыбкой взял меня под руку и повел к дому.
--Да-да ... Инспектор определенно посматривает на кого-то из нас. Однако, старина, меня это ничуть не пугает. Нисколько!--Он запрокинул голову и захохотал в небеса, трясясь в молчаливой пугающей радости.-- Сейчас объясню почему. Напомню, мы сидели в темноте, все вместе. Если Седых не уличит в преступлепии малыша Кирилла, что он в первую очередь постарается сделать, то обрушится на одного
из присутствовавших. Понимаете? Примется утверждать, буд-то в течение двадцати с лишним минут, когда в передней комнате было темно, кто-нибудь встал и вышел украдкой.
--А кто-нибудь действительно выходил?
--Я не знаю,--совершенно спокойно ответил Бурых,-- без сомнения, кто-то поднимался со стула. Я слышал скрип. Дверь открылась и закрылась. Больше утверждать наверняка ничего не могу.
Пока что, совершенно очевидно, ему не были известны необъяснимые или, если угодно, труднообъяснимые обстоятельства гибели Малика. Впрочем, меня поразили более чем сверхъестественные детали нарисованной им картины.
--Ну и что?--спросил я.--Знаете, тут нет ничего
смешного. Если посмотреть, сплошное безумие. Только сумасшедший пошел бы на такой риск в комнате, полной народу. Разве можно хохотать над этим до колик?
-- Можно.
Лицо его в звездном свете было почти нечеловечески бледным, фантастически радостным, потом стало серьезным. Он кивнул.
--Видите ли, дело в том, что мы с Марией сидели в темноте, держась за руки. Бог свидетель, суд от
души позабавится. Я заранее слышу их смешки. Только в этом, приятель, все равно придется признаться, поскольку это алиби. Видимо, больше ни у кого его нет, так что всех остальных заподозрят в убийстве. Знаете, замечательно, что у меня оно есть. Впрочем, это значения не имеет. Мою
любимую, свет моей жизни никто не сможет обвинить. Пусть сажают в тюрьму старика Берштейна, тетю Веру, кого угодно ...
Кто-то впереди окликнул нас, и Ьурых торопливо
метнулся туда. В старой кухоньке перед входом в галерею, где я читал письма, по-прежнему горели свечи. В створке задней двери возник высокий девичий силуэт в длинном пальто. Мария споткнулась на лестнице, Виктор подхватил ее, крепко обнял. Бесслезно всхлипывая, задыхаясь, она пробормогала.
--Он убит, Виктор... Убит! Я должна горевать, а никакого горя не чувствую.
Голос ее задрожал и прервался. Мерцающий свет играл на золотистых волосах, на дверной створке, на серых обветшавших стенах. Бурых хотел что-то сказать, но лишь встряхнул девушку за плечи и пробормотал.
--Не ступай в грязь, ноги промочишь ...
--Ничего, я нашла и надела калоши ... Ох, что же я хотела сказать ... Да, дорогой, пойди поговори с ними ...
Подняв голову, она увидела меня и пристально посмотрела мне в лицо. В неярком свете все детали этой шарады казались отдельными фрагментами: лицо в тени, блеск зубов, неясный жест ... Такой в тот момент представала передо мной Мария Горячева. Она высвободилась из рук жениха и тихо
спросила.
--Вы из милиции, не правда ли, господин Маоков? Или что-нибудь в этом роде, Виктор говорит ... Пожалуйста, пойдемте с нами. Предпочитаю иметь дело с вами, а не с тем ужасным сержантом ...
Мы стали подниматься по лестнице, девушка спотыкалась в слишком больших калошах. у кухонной двери я жестом остановил своих спутников. Там было кое-что интересное. В комнатке сидел Кирилл. Он устроился на том же ящике, на котором сидел я, читая бумаги, и, поставив локти на верстак, подпирал голову руками с растопыренными, торчавшими над ушами пальцами. Он
тихо дышал с полузакрытыми глазами. В свете четырех свечей отчетливо выступали из темноты лицо, тонкие грязные руки и тощая шея.
Лицо юношеское, неопределившееся, с мелкими чертами, с нечистой веснушчатой кожей вокруг курносого носа и широких распушенных губ. Короткостриженые светло-рыжие волосы падали на лоб. Ему было, наверное, лет девятнадцать-двадцать, а выглядел он на тринадцать. На верстаке перед ним были разложены веером засаленные игральные карты и лежали письма, которые я читал, но он в них
не заглядывал, а тупо смотрел на свечу, чуть раскачиваясь; отвисшие губы двигались, что-то лепетали, но нельзя было разобрать ни единого слова. Одежда в невыносимо яркую красную клетку придавала ему еще более нелепый, фантастический вид.
--Кирилл,--негромко окликнул я его.--Кирилл!
Открытая ладонь шлепнулась на верстак. Он медленно оглянулся, всмотрелся ... Лицо его нельзя назвать абсолютно тупым, в других обстоятельствах оно казалось бы вполне осмысленным, даже умным. Глаза затянуты какой-то пленкой, сузившиеся зрачки почти не видны, белки вокруг радужки пожелтели. Остановив и сфокусировав на мне взгляд, он съежился, на широких губах заиграла вымучен-
ная улыбка. Глядя на него несколько часов назад при свете электрического фонарика, я видел спокойного, туповатого, совершенно не интересного парня. Теперь он выглядел по-иному.
Я снова его окликнул, осторожно шагнул вперед.
-- Все в порядке, Кирилл. Все хорошо. Я врач ...
--Не троньте меня!--проговорил он негромко и слегка пригнулся, словно собираясь нырнуть под верстак.--Сейчас меня не трогайте ...
Я взял его за руку, пощупал пульс, пристально посмотрел в глаза, он задрожал, задергался, отодвигаясь назад. Судя по пульсу, тот, кто вкатил ему дозу морфия, несколько переборщил. Впрочем, опасность ему не грозила, ибо он к этому явно привык.
--Успокойся, не буду. Тебе плохо, Кирилл. И часто бывает плохо, не правда ли? Естественно, ты принимаешь лекарство ...
--Пожалуйста, господин ...--Он снова поджался, пригнулся, бросил на меня умоляющий взгляд.-- Прошу вас, мне уже хорошо, спасибо. Пожалуйста, отпустите меня.--Парень вдруг затараторил тоном маленького школьника, который торопливо оправдывается перед учителем.--Я все уже знаю! Сейчас расскажу... Поверьте, я не хотел ничего
плохого! Он велел нынче не делать укол, а я все-таки сделал, потому что знал, где он прячет коробку со шприцем. Поэтому нашел ... но укол сделал совсем недавно! Всего несколько минут назад ...
--Ты ввел лекарство в вену?
--Да, господин!--Рука с детской поспешностью дернулась к внутреннему карману, словно он, чтобы загладить вину, торопился подтвердить свои признания.--Вот, смотрите ...
--Кирилл, Малик делал тебе уколы?
--Да, господин. Перед сеансами ... Потом я входил в транс. Это помогало собрать силы, хотя я, конечно, не знаю, потому что ничего никогда не видел...--Кирилл расхохотался.--Наверно, не надо было вам этого говорить. Мне было приказано никому не рассказывать. Кто вы такой? А сегодня я решил вколоть двойную дозу, лекарство мне нравится, а двойная доза еще больше. Ясно?--Затуманенный
взгляд метнулся в сторону и снова остановился на мне.
Мне хотелось оглянуться, увидеть реакцию Бурых и девушки на признание Кирилла, но я боялся отвести от него глаза. Двойная доза развязала ему язык. Может быть, мы услышим правду.
--Разумеется, Кирилл. Я ни в чем тебя не упрекаю.--Он смотрел на меня с благодарностью.--А как твоя фамилия, полное имя?
--Разве вы не знаете? Ну тогда никакой вы не врач!--Он слегка отстранился, подумал, наконец сказал: Кирилл Ветров.
-- Где ты живешь?
--Понял! Вы--новый доктор. Точно. Я живу в Иркутске, улица Рождественская, дом 45.
-- Родные у тебя есть?
--Есть тётка Бурятенко,--неуверенно пробормотал он.--Родных, кажется, нету... Не помню. Помню только, еды мне всегда не хватало. Помню девочку с золотистыми волосами, на которой я хотел жениться, да нам с ней было всего по восемь лет ... Не знаю, что с ней стало, господин. Тётка Бурятенко есть ...
--Как ты познакомился с Маликом?
Для ответа на этот вопрос потребовалось больше времени. Как я понял, тётка Бурятенко, его опекунша, давно была знакома с Маликом. Именно она убедила Кирилла в том, что он обладает великой экстрасенсорной силой. Однажды она вернулась домой вместе с Маликом «в пальто с меховым воротником, в блестящей шляпе, на извозчике». Они говорили о Кирилле, и кто-то из них сказал: «Он никогда не станет шантажировать». По мнению Кирилла, было это три года назад.
Пока Джозеф покорно описывал гостиную в доме номер 45 по улице Рождественской, особо остановившись на дверной занавеске из бусин, библии с золотыми застежками, лежащей на столике, мне все время хотелось оглянуться на пришедшую
со мной пару. Неизвестно, как другие поклонники Малика отнесутся к разоблачающему свидетельству, которое Кирилл впоследствии, возможно, не захочет повторить. Было видно, что парень почти на пределе. Через минуту-другую замолчит, надуется, испугается, может быть, даже придет в ярость. Я на
него тихонечко поднажал.
--Не бойся, господин Малик не рассердится. Доктор ему объяснит, что тебе требовался укол ...
--А-а-а!
--... и еще, естественно, добавит, что ты не обязан выполнять любой приказ господина Малика... Слушай, приятель, что он сегодня велел тебе делать?
Кирилл сунул в рот толстый большой палец и начал сосать. Потом многозначительно понизил голос, как бы подражая Малику, и объяснил.
--Слушать, господин. Слушать. Вот что он мне приказал, господин.
Парень несколько раз кивнул с победоносным видом.
--Что слушать?
--Тех, кто тут собрался. Если захотят сесть в кружок, не сидеть вместе с ними, только все время слушать. Правда, господин. Он сам точно не знал, но боялся, что кто-то тихо выйдет из дома и нападет на него...--Глаза его совсем за- туманились. Видно, Малик описывал угрозу, не жалея красочных и ужасных подробностей. Очевидно также, что
он хорошо был знаком с применяемыми в медицине способами гипнотического внушения.--Тайком выскользнет ... А я должен увидеть, кто ...
--Дальше, Кирилл.
--Господин Малик напомнил, сколько добра он мне сделал, деньги платил за меня тётке Бурятенко, я это должен помнить и узнать, кто выйдет... Но понимаете, господин, я лекарство принял и в карты хотел поиграть. Потом картинки ожили, особенно две красные дамы. Поднеси их к свету, покрути и увидишь такие цвета, каких сроду не видел ...
-- Он ждал, что кто-то тайком выйдет из дома?
--Он ...
И без того слабый рассудок совсем сдал. Парень отвернулся, схватил карты, принялся торопливо перебирать их. Тонкие пальцы вытащили бубновую даму. Он поднял глаза, глядя мимо меня, жалобно заскулил, поднялся, попятился ...
--Простите, господин, больше говорить не хочу. Если желаете, можете меня побить, как другие, но больше я говорить не хочу.
Он рывком проскользнул мимо ящика, ревниво зажав в руке карту, и шмыгнул в тень. Я круто обернулся. Мария Горячева с Бурых стояли рядом друг с другом, она держала его под руку, оба
пристально смотрели на бледного Кирилла, который жался к стене. Бурых смотрел прищурившись, скривив губы, то ли с жалостью, то ли с презрением, и крепче прижимал к себе девушку. Мне показалось, что она дрожит,--по-видимому, чувство облегчения вызвало слабость во всем ее теле, глаза, привыкнув к слабому освещению, стали больше, даже угловатая красота смягчилась, крутые локоны белокурых волос распустились. Переведя взгляд, я заметил,
что слушателей прибавилось. В дверном проеме стояла еще одна фигура.
--Ну что же!--хрипло воскликнула Вера Моисеевна Бурых, приподняв верхнюю губу.
Лицо ее избороздили глубокие морщины, что резко контрастировало с идеально уложенными волнами седых волос и черной бархоткой на шее. Черные глаза впивались в меня. Она почему-то опиралась на зонтик, затем внезапно взмахнула им и стукнула в стену.
--Идите в переднюю комнату,--визгливо прокричала старуха,--и спросите, кто из нас убил Эдуарда Малика! .. О боже мой, Вячеслав. Вячеслав ..-- пробормотал а она и вдруг заплакала.
В передней комнате передо мной предстали пять человек. В данный момент интересней всего было видеть, как самоуверенная старая леди разваливается на куски вместе с безмятежной восковой маской у нее на лице. Она словно рассыпалась и не могла собраться. Кроме душевных переживаний, на то были и физические причины. Сидя у камина в красном одеянии, кивая, Вера Моисеевна, то ли хромавшая, то ли страдавшая от болей в ногах, о чем можно было
судить по легкой паралитической слабости, казалась статной женщиной, как бы позирующей для портрета, прочно вжившись в роль французской маркизы. А как только встала и неувереннo зашагала, превратилась в дряхлую, жалкую, обезумевшую старуху, потерявшую любимого племянника. По крайней мере, такое у меня возникло впечатление, хотя в ней более, чем в других, чувствовалось присутствие духа.
Она села в то же самое кресло, где сидела раньше, рядом с дымным, давно погасшим камином, под шестью свечами, горевшими в разоренной комнате. Не вытаскивая носового платка, закрыла рукой припухшие, полные слез глаза и молчала, тяжело дыша. Рядом с ней стоял майор Берштейн, испепеляя меня взглядом. По другую сторону камина
расположился Клим Горячев с кочергой в руке.
Я чувствовал себя неловко, встретившись с ними лицом к лицу, поскольку все присутствовавшие в комнате были заметно испуганы.
--Ну, капитан!--прогремел майор Берштейн, решив сразу взять быка за рога, но тут же замолчал.
Весьма импозантный, по крайней мере при хорошем освещении, одетый в строгое пальто, почти скрывавшее брюшко, он слегка откинулся назад. Склоненная набок голова со сверкающей лысиной абсолютно не соответствовала обмякшей физиономии цвета портвейна, с крупным носом и дряблым подбородком, который во время речей майора вывали-
вался за воротник. Одна рука была по-ораторски заложена за спину, другая дергала седые усы. Бледно-голубые глаза рассматривали меня из-под седых бровей, которые следовало бы причесать. Он закашлялся. На лице появилось непонятное примирительнoе выражение, словно майор хотел
хмыкнуть: «Гм!». За всеми этими признакам и волнения чувствовалось искреннее недоумение, неподдельная нервозность, чистое  смущение. Я ждал, что он воскликнет: «Черт побери, пусть кто-нибудь другой говорит!«.
Мадам Бурых всхлипнула, и он ласково коснулся ее плеча.
--Капитан, нам сообщили о смерти Малика,--прохрипел майор.--Что ж, дело плохо. Чертовски плохо. В этом я вам откровенно признаюсь. Как это произошло?
--Его закололи,--объявил я.--В каменном домике, как вам известно.
--Закололи?. Чем?--быстро спросил Клим Горячев.--Кинжалом Зураба Кахидзе?
Юноша рывком подтащил к себе стул, уселся на него верхом, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие. Галстук сбился набок, тщательно причесанные волнистые золотистые волосы были запачканы грязью.
Я кивнул.
--Проклятие, скажите же что-нибудь!--рявкнул майор, махнув рукой, и снова мягко положил ладонь на плечо мадам Бурых.--Давайте. Никому из нас это не нравится. Когда выяснилось, что приглашенный Виктором Бурых приятель, тот самый Седых, не кто иной как офицер милиции ...
Клим сверкнул глазами на Виктора Бурых, который рассеянно раскуривал сигарету, но встретился взглядом с сестрой и махнул перед лицом рукой, словно отгоняя муху.
-- ... это уже было плохо,--продолжал майор.--Со-
всем на тебя не похоже, Виктор. Грубое нарушение правил ... Из ряда вон выходящее ...
--Я бы сказал, предвидение, майор,--возразил Бурых.--Теперь вам не кажется, что я правильно сделал?
Берштейн открыл рот и снова закрыл.
-- Ох, послушайте! Мне никогда не нравились эти проклятые фокусы. Я простой человек и хочу знать, на каком свете нахожусь. Прошу прощения у дам за такие слова, но это правда. Никогда не одобрял подобных увлечений, не одобряю и не буду одобрять, Бог свидетель!--Он был раздражен, но взял себя в руки, взглянув на Веру Моисеевну, и переадресовал тираду мне.--Ну, капитан, давайте, в конце
концов! Надеюсь, мы тут все говорим на одном языке. Вера Моисеевна знакома с вашей сестрой.--В его тоне прозвучала нотка упрека.--Больше того, по словам Виктора, вы служили в разведывательном управлении в звании капитана. Черт побери, я знаю вашего шефа, которого зовут Чумаков. Хорошо знаю. Вам же наверняка не захочется впутывать нас в безобразный скандал, который за всем этим последует ...
Был единственный способ заставить этих людей говорить правду. Когда я завершил объяснения, майор прокашлялся.
--А... ладно. Я имею в виду, не так все плохо. Значит, вы сейчас не служите в милиции? И не станете подвергать нас нелепым допросам. Так? Постараетесь помочь, если милиция... э-э-э ... за кого-то возьмется ...
Я кивнул. Мария Горячева бросила на меня странный взгляд синих глаз, как будто что-то вспомнила, и четко проговорила.
--И разгадка, по-вашему, кроется--как вы сказали?--в каких-то других связях Малика... скажем, в прошлом ...
--Чушь!--буркнул Клим с громким смешком уличного мальчишки, который швырнул в окно камень и удирает.
--Именно так я сказал. Но сначала вы все должны честно ответить на один вопрос ...
--Спрашивайте,--согласился майор.
Я оглядел собравшихся.
--Может кто-нибудь откровенно признаться, будто до сих пор верит, что Малика погубили сверхъестественные силы?
Игра в «правду» популярна среди подростков, жаждущих выудить смешные секреты, хотя в нее любят играть даже взрослые с определенным складом ума, внимательно наблюдая за результатами. Смотри в глаза собеседникам,
следи за жестами, формулировкой фраз, подмечай искусную, изощренную ложь, неубедительную искренность ... Зная характер людей, о многом можно догадаться. Задав этот щекотливый вопрос, я как раз вспомнил о компании юнцов, играющих в «правду».
Все переглянулись, даже Вера Моисеевна замерла, по-прежнему закрывая глаза унизанными кольцами руками, но, возможно, подглядывая сквозь пальцы. Она содрогнулась, то ли всхлипнула, то ли застонала и беспомощно откинулась на спинку кресла в своей пышной красной накидке.
--Нет!--вскричал майор Берштейн.
Напряжение разрядилось.
--Молодец,--проворчал Бурых.--Давай, старуш-
ка, говори. Избавимся от привидений и домовых. Выкладывай, как на духу.
--Я ... не знаю,--запнулась Мария, глядя в топку камина с мрачной и недоверчивой полуулыбкой. Потом подняла глаза.--Честно, не знаю ... Впрочем ... Понимаете, Сергей Евдокимович, вы поставили нас в такое положение, что мы, сказав «нет», выглядели бы полными идиотами. Постойте! Скажу по-другому. Не знаю, верю ли я в сверхъестественное или нет. Пожалуй, верю. Есть что-то в этом доме...--Она быстро
огляделась вокруг.--Я ... была не в себе, но здесь есть что-то ужасное, неестественное. А если вы спросите, считаю ли я Малика обманщиком, отвечу «да!». После рассказа того мальчика Кирилла...--Она передернулась.
--Тогда, дорогая Мария,--пробубнил майор,
потирая подбородок,--почему, ради всего святого ...
--Понимаете ли? --тихо, с улыбкой сказала она.-- Вот что я имею в виду. Малик мне не нравился. Можно даже сказать, я его ненавидела. За манеру речи, за поведение, ох, не могу объяснить... я слышала о людях, которые подпадали под власть врачей. Вот и он был таким уникальным врачом, отравляющим вас ...-- Девушка мельком взглянула на Бурых и быстро отвела глаза.--Ну... ужасно говорить так, но ты как будто видишь личинок, кишащих на знакомых ... любимых людях! Прямо какие-то колдовские
чары, как в старых книжках ... Он мертв. И мы все свободны, а я и хотела быть свободной!
Лицо ее вспыхнуло, поток слов ускорился до неразборчивости. Клим издал ехидный смешок.
--Я бы на твоем месте, ангел мой, придержал язык. Ты как раз излагаешь мотивы убийства.
--Эй-эй!--оборвал его Бурых, вытащив изо рта си-
гарету.--Хочешь, чтобы я тебе морду набил?
Юный интеллектуал испытующе посмотрел на него, осторожно попятился, поглаживая пробивающиеся усики. Он казался бы смешным, если бы не фанатичный огонь в глазах.
--О, если уж до того дошло дело, старик, у всех у нас были мотивы. Может быть, кроме меня, что плохо, ибо я нисколько не возражаю против обвинений в мой адрес.--Демонстрируя очень знакомое высокомерие обитателя фешенебельного района города, Клим, по-моему, заметил легкую гримасу Бурых, после чего лицо его отвердело, и он быстро продолжил.--Тем более, что никого никогда не смогут арестовать. Да, я верил Малику и до сих пор верю! Вижу, как все вы жутко засуетились и завиляли, как только кто-то
упомянул о милиции. Пусть она приходит. В определенном смысле, я даже рад. Правда откроется всему свету и тем занудам, что вечно стараются воспрепятствовать любому научному прогрессу.--Он тяжело сглотнул.--Отлично, отлично!  Можете считать меня чокнутым, но истина восторжествует. Разве это не стоит человеческой жизни? Что значит человече-
ская жизнь по сравнению с научным достижением ...
--Да,--перебил его Бурых.--Похоже, жизнь че-
ловека интересует тебя только после его смерти. Что касается прочего, я этот опасный бред уже слышал.-- Он пристально взглянул на своего оппонента-- Кстати, к чему ты ведешь?
Клим вытянул шею, медленно постучал пальцем по спинке кресла, покачал головой, скривился в нечаянной ухмылке.
--Только к одному, парень. К тому самому. Мы не совсем безмозглые. Слышали, как твой друг милиционер дверь выбивал, слышали многое, что было сказано, поняли тайные мысли ... И пока твой инспектор не расскажет, как был убит Малик, я буду придерживаться собственного мнения.
Он с притворной беспечностью взглянул в топку камина, сощурился. Все почему-то страшно изумились, видя, как Вера Моисеевна выпрямилась. Глаза ее уже высохли, но лицо было столь мрачным, что в своем платье с черными кружевами--роскошной, изысканной оболочке--она казалась карикатурной. Бог знает зачем--впоследствии я об этом припомнил-- майор Берштейн наклонился, поправил накидку на ее плечах. Красной подкладки видно не стало, старая дама превратилась в темную фигуру в полумраке. Лишь браслеты на руках звякнули, когда она уткнулась локтем в ручку кресла и оперлась на кулак дряблым подбородком, глядя в потухшую топку камина. Потом задумчиво вздернула плечи.
--Спасибо, Пётр. Вы очень любезны. Да-да, мне уже лучше.
--Если вас что-нибудь беспокоит, Вера,--проворчал Берштейн, --я ...
--Нет.--Она скользнула рукой по широкому плечу
майора, когда тот распрямился. Даже не знаю, что перед нами разыгрывалось--комедия или трагедия.-- Спросите господина Маркова, Виктора, Марию,--продолжала она, не поднимая глаз.-- Они знают.
--Вы имеете в виду признание Кирилла, мадам Бурых?--уточнил я.
--Отчасти.
--Тогда скажите серьезно, вы никогда не подозревали Малика в мошенничестве?
Снаружи донеслись голоса--приветствие, чей-то ответ; зазвучали шаги. Глухой голос у парадного произнес.
--Неси свою ржавую треногу. Где, черт возьми ...
Кто-то ответил, раздался смех, ноги затопали вокруг дома.
--Не подозревала?--переспросила Вера Моисеевна. --Никто не знал, что Малик мошенник. Даже если так, в одном я уверена ... Духи--не обман. Они настоящие. Он выступил против них, и они его убили.
Последовала пауза. Она почувствовала общее настроение, неожиданно подняла глаза и продолжила.
--Я старая женщина, господин Марков. Мало что уже может доставить мне радость. Я никогда не просила вас вмешиваться в мою жизнь. Но вы вторглись в нее в тяжелых сапогах, пугаете полоумных детей вроде Кирилла, топчете
маленький садик. Ради милосердного Бога, друг мой, во имя Его любви, не делайте больше ничего!
Она стиснула руки и отвернулась.
--Тут есть одна ужасная деталь,--напомнил я.--Не-
ужели вам хочется думать или вы действительно верите, что в вашего племянника может вселиться злой дух и свести его с ума?
Прежде чем ответить, она взглянула на Бурых.
--Тебя? Ох, мой милый мальчик, я не сомневаюсь, что ты счастлив. Молод, нашел прекрасную девушку...—Мадам Бурых говорила с легким злорадством, помахивая рукой, подчеркивая жестом каждое слово, и речь ее звучала пугающе, словно исходила из уст бурлескного Шейлока.--
Ты здоров, у тебя есть друзья и мягкая постель по ночам. Не то что у бедного Вячеслава там, на холоде. Почему бы и тебе немного не поволноваться и не поежиться? Почему бы твоей хорошенькой куколке с мягкими губками и красивым телом не пострадать и не погоревать всем сердцем? Ей это принесло
бы больше пользы, чем бесконечные поцелуи. Почему бы мне это для вас не устроить? Я не о тебе тревожилась. Я хотела очистить дом не для тебя. Для Вячеслава. Вячеславу суждено оставаться на холоде, пока зло не уйдет из дома. Может быть,
Вячеслав и есть зло...
--Вера, милая, дорогая моя,--вставил майор Берштейн.--Господи помилуй, как же можно ...
--А теперь выясняется,--продолжала Вера Моисеевна резким, но весьма обыденным тоном, --что Эдуард Малик меня обманул. Очень хорошо. Но лучше бы мне догадаться пораньше.
Бурых, недоверчиво глядя на тетку, пробормотал.
--Так это вы устроили ...
Я его перебил.
--Он вас обманул, Вера Моисеевна?
Она колебалась, пытаясь взять себя в руки.
--Если он мошенник, значит, обманул. Если нет, все равно не изгнал зло из дома. В любом случае оно его убило. Он проиграл. А значит, обманул меня.—Вера Моисеевна откинулась в кресле и конвульсивно затряслась от смеха, как будто высказала остроумное замечание. Потом утерла глаза.--Ах-ах ... Не забыть бы. Хотите еще что-то спросить у меня, господин Марков?
--Да. И у всех прочих тоже. Как мне стало известно, неделю назад на квартире майора Берштейна состоялась неофициальная встреча. На ней Малика уговорили продемонстрировать пишущего духа. Верно?
Старушка повернулась и дернула Берштейна за рукав.
--Разве я вас не предупреждала, Пётр? Так и зна-
ла. Когда сюда недавно вошел офицер милиции и принялся нас запугивать, с ним был молодой человек. Очередной милиционер, который увел Кирилла. Мы не видели его в лицо, но я знаю, кто это такой. Шпион, подосланный к нам полицией, а мы приняли его как друга.
--Ох, будь я проклят!—вскочил Клим Горячев.--Что
за гнусность! Виктор Лукин--ну да! Мне показалось, что я узнал его в темноте, когда он приходил за бревном, заговорил с ним, а он не ответил ... Нет, не может быть, черт возьми! Виктор Лукин связан с милицией не больше, чем я сам. Чепуха! Фантастика ... Слушайте, ведь это неправда?
Я, как мог, уклонился от ответа--посоветовал спросить у Седых, чтобы не отвлекаться от темы. Я видел, что Бурых не позволяет Марии говорить, и, не сводя глаз с майора Берштейна, кратко изложил то, что нам было известно. Майор почувствовал себя неловко.  Я оглядел присутствующих.
--Нам сообщили, что Малик был явно испуган запиской ...
--Да, Бог свидетель!--выпалил Берштейн, стукнув затянутым в перчатку кулаком по ладони.--Жутко. До смерти. Никогда такого не видел.
--Да ...--пробормотал Клим.--Да, это наверняка Виктор Лукин ...А кто видел, что было написано на бумаге?
Молчание длилось так долго, что мне показалось, будто я не получу ответа. Мадам Бурых сидела с равнодушным видом, но подозрительно поглядывала на Клима, что-то про себя бормотавшего.
--Разумеется, куча дурацкой белиберды,--объявил майор и несколько раз прокашлялся.--Но, .. э-э-э ... по-моему, я могу процитировать первую строчку. Не смотрите на меня такими глазами, Вера! Проклятие, я никогда не одобрял подобной чепухи и скажу вам вдобавок...те самые картины, которые вы мне велели купить... Гм, да. Теперь мне все ясно.
Завтра же их сожгу ... О чем я говорил? А, первая строчка. Отчетливо помню. «Я знаю, где зарыт труп Ксении Сабуровой» ...
Вновь воцарилось молчание. Майор стоял, хрипло дыша и с каким-то самодовольным вызовом поглаживая усы. Неслышалось ни единого звука, кроме его астматического дыхания. Повторив фразу вслух, я оглядел собравшихся. Либо
один из них превосходный актер, либо эта фраза ни для кого не имеет никакого смысла. Приблизительно за три минуты, показавшиеся очень долгими, прозвучали лишь два замечания. Клим Горячев с неудовольствием проворчал.
--Кто такая Ксения Сабуроваа?--словно речь шла о совсем посторонней и неподобающей теме.
Потом Бурых задумчиво признался:
«Никогда о ней не слышал».
Все стояли, глядя на майора, лицо которого, цвета портвейна, еще сильнее пошло пятнами, а хриплое дыхание стало громче--по-видимому, оттого, что в правдивости его слов усомнились.
А у меня в душе появилась уверенность, что один из пяти находившихся вместе со мной в этой комнате убил Эдуарда Малика.
--Ну?--отрывисто спросил Берштейн.--Кто-нибудь
что-нибудь скажет или нет?
--Вы нам раньше этого не говорили, Пётр,--заме-
тила Вера Моисеевна.
Берштейн сделал широкий раздраженный жест.
--Там же было женское имя, будь я проклят!--возразил он, будто сам не был в том точно уверен.-- Понимаете? Женское!
Клим оглянулся в каком-то диком изумлении, словно увидел небодобающую карикатуру. Бурых пробормотал что-то насчет древних греков, Мария, сгорая от любопытства, тихо охнула. Только Вера Моисеевна мрачно, испытующе смотрела на них, вцепившись в воротник. В коридоре затопали тяжелые шаги, и все оберпулись.
При виде вошедшего в комнату Седых напряжение переросло в холодную враждебность. Инспектор был тоже враждебно настроен. Я никогда еще не видел его таким взъерошенным, озабоченным и зловещим. Пальто грязное, равно как и сбитая на макушку фуражка. Он остановился в дверях, медленно оглядывая присутствующих.
--Ну что?--спросил Клим Горячев. В данных обстоятельствах в его резком тоне звучала не столько бравада, сколько детское нетерпение.--Можно нам отправляться по домам? Долго вы еще будете нас здесь держать?
Седых продолжал оглядываться вокруг. Затем, будто под влиянием какой-то мысли, улыбнулся и, кивнув, сказал.
--Что ж, я вам все объясню.-- Он осторожно снял грязные перчатки, вытащил из-под пальто часы.--Сейчас ровно двадцать пять минут четвертого. Возможно, мы просидим тут до рассвета. Вы уйдете,
как только ответите на мои вопросы, разумеется, не под протокол, но честно... Отвечать будете по отдельности--вас будут приглашать по одному. Мои помощники как раз готовят комнату, чтобы всем по возможности было удобно. С остальными по моей просьбе побудет милиционер, присмотрит, чтобы никто из вас не пострадал. Мы вас считаем цен-
ными свидетелями.
Улыбающиеся губы инспектора сжались.
--А теперь ... гм ... извините меня, капитан Марков, будьте добры на минуточку выйти. Мне надо сказать вам словечко наедине.
Я понял, что капитан для него не звание, а способ придать расследованию должный вид. Я молча подчинился

      


         Г Л А В А  5

Прежде чем заговорить, Седых увел меня на кухню. Кирилла там уже пе было. Верстак стоял поперек комнаты прямо перед дверью, на нем горели выстроившиеся в ряд свечи, в нескольких шагах был установлен стул для свидетелей. Картина напоминала изображения инквизиторского трибунала.
На заднем дворе царил шум, кто-то карабкался на крышу каменного домика, сверкали фотовспышки ...Домик, стены, кривое дерево казались фантастической сценой с гравюры Доре. Глухой голос поблизости с благоговейным ужасом произнес.
--Слушай, понял, а?
Другой проворчал.
--Ух!
Кто-то чиркнул спичкой.
Седых ткнул пальцем в окно, за которым шла бурная деятельность.
--Я потерпел поражение,--провозгласил он.--
По крайней мере, в данный момент, и не стыжусь в этом признаться. Не могло такого случиться, однако случилось. У нас есть свидетельства--очевидные, точные,--что никто на всем белом свете не мог войти в домик и выйти оттуда. Но Малик мертв. Хуже непридумаешь, доложу я вам. Постойте! Вы что-нибудь выяснили?
Я коротко пересказал то, что услышал, но, когда заговорил о Кирилле, он меня остановил.
--Ах! .. Ах да. Хорошо, что вы его видели; и я тоже. Инспектор по-прежнему мрачно улыбался.--Я его отправил на извозчике домой под охраной милиционера. Возможно, опасность ему не грозит, но, с другой стороны ...
--Опасность?
--Да. О, сначала все сходится. Полностью. Абсо- лютно. Малик боялся домика вовсе не из-за привидений. С духами он на короткой ноге. Он боялся чьего-то реального нападения ... Иначе зачем бы он заперся изнутри на щеколду и на шпингалет? Ему бы в голову не пришло запираться от привидения на железный засов. Но он заподозрил, что кто-то из участников маленького спиритического
кружка задумал с ним расправиться, и не знал, кто именно. Поэтому велел Кириллу сидеть нынче вечером в другом месте и вести наблюдение. Об опасности он узнал из записки, которую в листы бумаги, приготовленные для плутовского сеанса, мог сунуть только один из присутствовавших.
Понимаете, Сергей Евдокимович? Малик чего-то или кого-то смертельно боялся, на что и рассчитывал злоумышленник, кем бы онни был. До того момента он считал себя в безопасности ...
Тут я рассказал о свидетельстве майора Берштейна.
«Я знаю, где зарыт труп Ксении Сабуровой»... --повторил Седых. Могучие плечи окостенели, а глаза сощурились.--Знакомое имя. Знакомое, клянусь святым Георгием! Причем связано с Маликом, могу поклясться. Ведь я служил в полиции и в дореволюционные времена. Хотя я очень давно просматривал его досье, поэтому не совсем уве-
рен. Лукин должен знать. Ксения Сабурова! У нас положительно что-то есть ...
Он надолго умолк, покусывая костяшку большого пальца и что-то бормоча про себя. Потом обернулся.
--А теперь позвольте описать, во что мы вляпались. Понятно ли вам, что мы никогда не сможем предъявить предполагаемому убийце никаких обвинений, пока не объясним, каким образом совершилось убийство? Не осмелимся даже
возбудить судебное дело. А? Слушайте.
Начнем с дома. Стены прочные, каменные, ни трещин, ни даже крысиных нор. Один из моих парней прополз по перекрытиям сантиметр за сантиметром--они такие же крепкие, цельные, как во времена постройки. Прощупали каждый сантиметр пола ...
--Вижу,--вставил я,--вы времени зря не теряли.
--Ах-х-х!--вздохнул инспектор, теряя последние остатки гордости.--Да. Не каждому удастся вытащить  врача из постели в три часа ночи... Итак, осмотрели пол, потолок, стены. Выбросьте из головы всякие
мысли о потайных люках, подземных ходах и так далее. Их отсутствие удостоверено и засвидетельствовано моими людьми.
Дальше, окна исключаются. Решетки глубоко вделаны в камень, и тут нет вопросов. Ячейки столь узкие, что в них, например, не пройдет даже лезвие того кинжала--мы пробовали. В дымоход человек не пролезет, даже осмелившись прыгнуть в пылающий огонь. Кроме того, чуть повыше он тоже затянут прочной железной решеткой. Исключается. Дверь ... --Он замолчал, взглянул во двор и взревел.--Ну-ка, слезайте с крыши! Кто это там? Я же вам говорил, обождем до утра! Там сейчас ничего не увидишь ...
--«Иркутские новости», инспектор,--ответил из темноты голос.--Сержант разрешил ...
Седых ринулся вниз по лестнице и исчез. Послышались неразборчивые красноречивые выражения, после чего он вернулся, запыхавшись.
--Осмелюсь сказать, большого значения не имеет,--мрачно заметил он.--Не очень-то много нам известно. Так о чем я говорил? Дверь. О двери вы знаете. Закрыта на щеколду, поперек которой идет шпингалет, ни один болт не выдернут. Даже изнутри нелегко открыть ...
Наконец, самое невероятное. Придется обождать, пока полностью рассветет, чтоб окончательно убедиться, но могу рассказать то, что знаю сейчас. За исключением следов, которые оставили мы с вами,--и те, кто пришел позже, а они
шагали точно по нашим следам, чтобы не натоптать,--
больше нет ни одного отпечатка на расстоянии в двадцати метров от домика! А мы с вами помним--не так ли?--что, идя туда первыми, на всем пути не видели никаких следов.
Это была безусловная истина. Перед моим мысленным взором встала густая, липкая, нигде не тронутая грязь. Однако я сказал.
--И все-таки послушайте, Седых... Вечером во время дождя через двор прошла масса народу, входившего и выходившего из дома. Почему тогда грязь повсюду осталась нетронутой? Почему там не было следов, когда мы выходили?
Седых вытащил блокнот, ущипнул себя за нос, нахмурился.
--Видимо, дело в почве. В каких-то пластах, физических качествах, еще в чем-то, не знаю, но вот у меня тут записано. Об этом рассуждали Лукин и доктор Болтов. Дом стоит на каком-то плато. Когда дождь прекращается, вода, по словам сержанта, стекает, унося с участка слой мелкого песка, ко-
торый размазывается, вроде известки под мастерком каменщика. Вы заметили, вероятно, что во дворе дурно пахло. И слышали, как что-то журчало уже после дождя. По мнению Виктора, где-то проходит сточная канава, которая тянется под землей к подвалу... Так или иначе, дождь прекратился за доб-
рых три четверти часа до убийства Малика, и грязь кругом сгустилась в кисель.
Он прошелся по кухне, мрачно растирая лицо, угрюмо уселся на ящик за верстаком--взбешенный инквизитор, перепачканный грязью, в полутемной комнате.
--Вот так вот--сплошная грязь. Нетронутая. Невоз-
можно. М-м-м ... О чем я говорил?--переспросил инспектор.--Видно, старею, и спать хочу... Никаких следов возле домика, вообще никаких! Дверь, окна, полы, потолок, стены--настоящая каменная коробка! И все-таки где-то должен быть ход. Не поверю ...
Он взглянул на бумаги, лежащие на столе: письмо Лео Кахидзе, документ, газетная вырезка. Перевернул их с угрюмым любопытством, вложил в папку, взмахнул ей, бешено потряс.
В это никогда не поверю.
--Вы оставили привидению не так-то много шансов, Седых. Когда ввалилась милиция, бедный старик Зураб...--Я вспомнил, как Вера Моисеевна, обернувшись, обожгла меня взглядом, вспомнил ее упреки и обвинения в мой адрес.--Ну, не важно. Есть хоть что-нибудь вещественное, определенное?
--Дактилоскописты работают. Доктор составил краткое заключение, а полный протокол вскрытия будет только завтра. Фургон здесь, его увезут, как только фотограф сфотографирует все внутри. А-а-ах!-- воскликнул он, стиснув руки.--Если бы это случилось днем! Между нами говоря, никогда в жизни мне так не хотелось, чтобы сейчас был день. Где-то
должны быть следы ... где-то они есть ... а я их не увидел. И тут напортачил. Заместитель начальника сделает выговор, скажет: не надо было мне оставлять свои следы на пути к домику, надо было доску перед собой бросать, еще какую-нибудь ерунду наплетет. Как будто у меня была такая возможность! Ах-ах, начинаю понимать... Начинаю понимать, как трудно быть методичным и соблюдать все правила, когда ты
сам причастен к делу. Что-нибудь вещественное? Нет. Мы обнаружили только то, что вы видели собственными глазами. За исключением носового платка. Платок Малика с его инициалами лежал под трупом.
--На полу валялось несколько листов бумаги и ручка,--вспомнил я.--На них что-нибудь было написано?
--Не повезло. Пусто. Чисто. Абсолютно. И больше ничего.
--Ну ... и что теперь?
--Теперь,--энергично ответил Седых,--расспросим
нашу небольшую компанию. Виктор постоит у дверей, никто нам не помешает. Давайте еще разок по порядку посмотрим, заглянем в блокнот. Гм ... Грубо говоря, около половины первого мы с Лукиным и Бурых оставили вас здесь читать этот бред и пошли обратно, в переднюю комнату. Мария Горячева, услышав грохот разбившейся цветочницы, побо-
ялась, как бы с Бурых чего не случилось, выбежала
в вестибюль, наткнулась на нас и вцепилась в Бурых.
Потом мы направились к остальным. Лукин держался в сторонке, а я имел беседу, которая оказалась ...--Он нахмурился.
--Бесплодной?--подсказал я.
--Ну, пожалуй, что так, осмелюсь сказать. Старая мадам с полным хладнокровием приказала мне отыскать несколько стульев, чтобы все расселись.Так я и сделал, разрази ее гром. Кстати, это была неплохая возможность оглядеться вокруг. В доме полным-полно разбитой мебели. Затем они
захлопнули дверь у меня перед носом, но мы успели прихватить малыша Кирилла. Вместе с Лукиным отвели его в комнату напротив, набитую всяким хламом, зажгли свечу, поговорили ...
-- Он уже был накачан морфием?
--Нет. Но нуждался в наркотике. Какое-то время он сидел тихо, но вскоре начал дергаться. Никаких предположений у него не было. Но затем, как я теперь припоминаю, когда он принял дозу, кое-что появилось. Без конца жаловался, что в комнате очень жарко, шмыгал в темноту, прикидываясь, будто срывает с окна доски, однако не сорвал.
Я пошел, чтобы вернуть его на место, а он в тот момент что-то прятал во внутренний карман ... Я его потащил и нащупал что-то круглое, гладкое, небольшое...Ха. Думаю, если шприц с наркотиком, то пускай хорошенько подействует перед дальнейшим допросом. Поэтому оставил придурка с Лукиным, который всегда чертовски вежлив и любезен для
службы в милиции, и отправился осматривать дом. Было это приблизительпо без десяти час или чуть позже, хотя мы немного времени потратили. Вышел в вестибюль. В комнате, где впятером сидели члены кружка, было тихо и вроде темно. А парадная дверь слегка приоткрыта. Знаете, та, высокая, в которую мы вошли.
Он многозначительно на меня покосился, и я заметил.
--Седых, это абсурд! Безусловно, никто не осмелился бы в присутствии сотрудника милиции ... Кроме того, парадная дверь стояла открытой, когда мы пришли. Может, ветер ...
--Ах!--простонал инспектор, стукнув себя в грудь. --И я точно так же подумал. Не обращая внимания на присутствующих в доме, присматривал, как вам ясно, за Маликом. Хотел разоблачить игру, и таким образом ... Ну, я плотно закрыл дверь и запер ее на задвижку, затем поднялся наверх на разведку. Раньше казалось, каменный домик лучше виден из окон, которые выходят па задний двор. Оказалось, что нет. А когда я спускался по лестнице, парадная дверь вновь была приоткрыта. У меня был только фонарик, но я сразу это заметил.--Он грохнул по верстаку
кулаком.--Скажу вам, я стоял в вестибюле один, сам
до чертиков перепуганный, но ... если б мне только пришло в голову, что кто-то задумал убить Малика... Я выскочил в ту самую дверь ...
--Кругом была грязь,--напомнил я.--Заметили следы?
--Ни единого,--тихо ответил Седых.
Мы с ним переглянулись. Даже в присутствии сотрудников милиции и жаждущих новостей репортеров, при свете фотовспышек дом был переполпен страхом и ужасом, описанными в
прочитанных мной письмах.
--Завернул за угол ...--продолжал инспектор.--Я уже рассказывал вам об увиденном и услышанном. Малик стонал, умолял, а потом звякнул колокол.
Он сделал паузу и громко выдохнул, словно слишком поспешно хлебнул крепкого спиртного и у него перехватило дух.
--Да-да, вот о чем я хочу вас спросить. Вы говори-
ли, что слышали, как кто-то прошел мимо закрытых дверей кухни, где вы сидели, читая бумаги. Правильно? А скажите, в каком направлении? К заднему двору или оттуда?
Я мог ответить только одно.
--Не знаю.
Седых хрипло вздохнул.
--Если проходивший возвращался в дом--я имею в виду, в этот дом, в большой, «навестив», так сказать, Малика в маленьком домике ... Понимаете, я повернул за угол, на задний двор. И видел черный ход, где горела свеча. Частично даже двор видел перед собой. Какой же дьявол мог выйти в парадное, дойти до домика, не оставив ни следа в грязи на дворе, убить в каменном мешке Малика и вернуться сюда неэамеченным через заднюю дверь, пройдя мимо горевшей свечи?
Помолчав, инспектор коротко кивнул и направился к двери. Я слышал, как он посылает сотрудника в переднюю комнату караулить пятерых подозреваемых, едва расслышал указание препроводить в «совещательную комнату» мадам Бурых и слегка призадумался: а что об этом запутанном деле сказал бы мой бывший шеф из разведывательного управления, о котором напомнил мне Берштейн? «Какой же дьявол мог ... »
Вернувшийся Седых нерешительно заколебался.
--Если старушка снова пойдет вразнос, как, по вашим словам, уже было ...
Он прервался, помедлил, сунул руку в боковой карман, вытащил стальную фляжку, которую при всей своей невозмутимости постоянно носил при себе для нервных любителей спиритических сеансов, и потряс ее в руке с удивительно безмятежным видом. В галерее послышались шаги, хромавшие по направлению к совещательной комнате, и гулкий предупредительный голос милиционера.
--Лучше сами выпейте, Кирилл Афанасьевич,-- посоветовал я.
Подлинно дословной фиксацией полученных показаний я обязан дотошности Седых. Он не делал кратких заметок, а стенографировал в пухлых блокнотах каждое слово, разумеется, кроме высказываний, наверняка не имеющих отношения к делу. Затем записи были расшифрованы,
отредактированы, перепечатаны, представлены на подпись свидетелям. С его разрешения я получил копии, добавив заданные инспектором, но не записанные на месте вопросы. Поэтому записи представляют собой просто выдержки из сумбурных речей, безусловно неполные, но, может быть, интересные для любителей загадок. Кроме того, в
них содержится несколько важных деталей.
Сначала цитируются заявления мадам Бурых,
вдовы покойного председателя дворянского собрания. Записи не передают атмосферу полутемной комнаты, где Вера Моисеевна сидела при свечах перед  инспектором Седых. Стрелки часов ползли к
четырем утра, позади в тени маячил могучий милиционер, во дворе стоял шум--тело Малика грузили в черный фургон.
Старуха была настроена даже враждебней, чем прежде. Ее усадили на стул--вновь мелькнула красная подкладка накидки,--она сидела прямо, крепко сцепив на колене унизанные кольцами руки. Была в ней какая-то злая веселость. Голова крутилась, словно выискивая местечко, где можно побольней ужалить Седых, припухшие глаза были полуприкрыты сморщенными веками, на губах еще играла
улыбка. Ответы на формальные вопросы следовали без запинки, хотя майора Берштейна, который настаивал на своем присутствии при допросе, с определенным трудом удалось выставить из комнаты. До сих пор вижу, как мадам Бурых
вздергивает брови, помахивает рукой, слышу легкий металлический звон в ее голосе ...
Вопрос. Когда вы познакомились с Маликом?
Ответ. Не могу точно припомнить. Разве это имеет значение? Месяцев восемь, около года назад ...
Вопрос. При каких обстоятельствах вы познакомились?
Ответ. Если вас это интересует, нас познакомил Клим Горячев. Он рассказывал, что Малик
интересуется оккультизмом, и привел его ко мне.
Вопрос. Ясно. И как мы понимаем, вы с легкостью попались на удочку, если можно так выразиться?
Ответ. Милый мой, я не намерена отвечать на хамские вопросы.
Вопрос. Ну хорошо. Что вам известно о Малике?
Ответ. К примеру, он был превосходно воспитанным человеком.
Вопрос. Я спрашиваю, что вы знаете о его прошлом?
Ответ. Ничего.
Вопрос. Он, случайно, вас не заверял, что сам не обладает способностями медиума, но, как очень сильный экстрасенс, чувствует ваши переживания после прискорбной утраты и знает медиума, который может помочь? Ответьте, мадам Бурых.
(Длительное молчание. )

Ответ. Да. Впрочем, не сразу, не скоро. Малик тяжело переживал самоубийство Вячеслава.
Вопрос. Вы решили встретиться с медиумом?
Ответ. Да.
Вопрос. Где?
Ответ. В доме господина Малика.
Вопрос. После этого вы часто виделись?
Ответ. Часто.
(Свидетельница начала выходить из себя.)
Вопрос. Мадам Бурых, каким образом вы, так сказать, «общались» с покойным Вячеславом Бурых?
Ответ. Перестаньте терзать меня, ради бога!
Вопрос. Прошу прощения, мадам, поймите, я исполняю свой долг. Малик присутствовал на сеансах?
Ответ. Редко. По его утверждению, это его раздражало.
Вопрос. Значит, он вообще в кружке не бывал?
Ответ. Не бывал.
Вопрос. А что вы знаете о медиуме?
Ответ. Ничего. (Мадам Бурых заколебапась.) Только то, что он не совсем в своем уме. Малик консультировался насчет него с врачом из медицинского общества.
Вопрос. Что вы при этом имели в виду?
Ответ. Вы когда-нибудь слышали о сарказме, инспектор? Просто думала, глупые милиционеры именно так и поступят.
Вопрос. Хотя совершенно не верили ...
Ответ. Чему?

Вопрос. Тому, что один из пяти членов кружка убил Малика.
Ответ. Нет.
Вопрос. Расскажите, пожалуйста, что происходило в передней комнате после того, как вы, оставшись впятером, закрыли дверь и погрузились в молитву. (Последние слова вычеркнуты из стенограммы.)
Ответ. Ничего особенного. В кружок не садились.
Расселись у камина, кое-кто стоял на коленях--по соб-
ственному усмотрению.
Вопрос. Вы видели друг друга или в комнате было
слишком темно?
Ответ. Пожалуй. Огонь в камине погас. То есть я не заметила.
Вопрос. Как--не заметили?
Ответ. Ох, до чего же вы глупый! Голова другим была занята. Знаете, что такое молитва? Настоящая? Знали бы, не задавали бы дурацких вопросов.
Вопрос. Допустим. И вообще ничего не слышали? Никто не вставал, например, стул не скрипел, не отодвигался, дверь не открывалась ...
Ответ. Нет.
Вопрос.Уверены? (Нет ответа.)
Вопрос. Кто-нибудь что-нибудь говорил после начала сеанса и до удара колокола?
Ответ. Я ничего не слышала.
Вопрос. Сможете показать под протокол, что так оно и было?
Ответ. Я не готова, инспектор. Пока.

Вопрос. Очень хорошо, мадам Бурых. Тогда скажите хотя бы вот что: в каком порядке вы сидели? Я имею в виду, кто какое место занимал?
(Последовали слабые протесты и возражения.)
Ответ. Я сидела в крайнем кресле справа от камина. Рядом мой племянник Виктор, потом, кажется, Мария Горячева. Насчет других точно не могу сказать.
Вопрос. Не знаете, кто мог желать зла Малику?
Ответ. Нет.
Вопрос. Вы считаете его мошенником?
Ответ. Возможно. Впрочем, это не имеет ни малейшего отношения ... к истинному положению дел.
Вопрос. Вы по-прежнему отрицаете, что платили ему деньги?
Ответ (очень едкий и неожиданный). Я ничего подобного не отрицала. Если даже платила, неужели вы думаете, будто я признаюсь в подобной глупости?
Когда Седых ее отпустил, она, кажется, торжествовала победу. Майор Берштейн вызвался проводить ее в переднюю компату. Инспектор молчал с непроницаемым видом и попросил пригласить Клима Горячева.
Клим оказался совсем другим свидетелем. Влетел в комнату с высокомерным, презрительным видом, стараясь обескуражить Седых своим нахальством, но в результате лишь выглядел слегка подвыпившим. Инспектор позволил ему оглядеться, прикидываясь, будто что-то записывает. Клим в тишине с грохотом подтащил к себе стул, сел, насупился, все больше мрачнея. Не отказываясь от бравады, начал давать многословные показания. В записях посторонние фразы обозначены многоточиями.
Вопрос. Давно вы познакомились с господином Маликом?
Ответ. Ох, около года назад или что-нибудь вроде того. Мы оба интересовались современным искусством. Знаете галерею возле музея, инспектор? Ну, вот там мы и встретились. Местные художники выставили несколько чудных
вещичек из мыла ...
Вопрос. Из чего?
(Свидетель довольно усмехнулся, почувствовал себя свободней. )
Ответ. Из мыла, вы не ослышались. Скульптура, понимаете? Для своей библиотеки Малик предпочитал прочные вещи--из каменной соли. Согласен, они долговечнее, только им не хватает тонкости линий...
Вопрос. Хорошо, Клим, подобные вопросы
нас, к сожалению, не занимают. Вера Моисеевна рассказала о своем знакомстве с Маликом и дальнейших событиях. Видно, вы крепко с ним подружились ...
Ответ. Он меня очень заинтересовал. Культурный
человек, гражданин мира, которого редко можно встретить в Иркутске. Учился в Вене, стал выдающимся психологом. Естественно, мы, как культурные люди, часто беседовали на
взаимно интересующие нас темы.
Вопрос. Что вам известно о его прошлом?
Ответ. Не так много. (Свидетель колеблется.) По
правде сказать, я в то время был жутко влюблен в одну юную девушку и... э-э-э...из-за некоторых затруднений не имел возможности вступить с ней в интимную связь. Господин Малик разрешил проблему, объяснив, что ее породил комплекс страха, который возник из-за внешнего сходства той девушки с гувернанткой, которая за мной присматривала в детские годы. Я призадумался, понял и через
пару месяцев успешно справился ... Помнится, господин Малик заметил, что подобная проблема возникала у него с покойной женой ...
Болтая всякий вздор, Клим наслаждался собой, а Седых был явно шокирован. Новых фактов мы не добыли. В ходе беседы Клим проявлял к Седых все больше благосклонности, обращаясь к нему почти отеческим тоном.
Вопрос. Вы представили Малика своей сестре?
Ответ. О да. Сразу же.
Вопрос. Он ей понравился? (Свидетель колеб лется)
Ответ. Кажется, да. Весьма. Конечно, инспектор, Мария--странная девочка, не вполне развитая, если вы меня понимаете. По-моему, он хотел ей добра, растолковывал ее собственные переживания и эмоции ...
Вопрос. Гм, правильно. Вы его познакомили с Бурых?
Ответ. Вы имеете в виду Виктора? Нет. Это сделала Мария... или Вера Моисеевна. Точно не помню, кто именно.
Вопрос. Они хорошо поладили?
Ответ. Ну нет. Знаете, Виктор парень неплохой, но несколько буржуазный, как будто из довоенных времен.(Примечание: кажется, сказано именно «буржуазный» хотя слово написано очень коряво).
Вопрос. Бывали между ними открытые стычки?
Ответ. Не знаю, можно ли назвать это стычкой в подлинном смысле. Однажды вечером Виктор сказал, что с удовольствием разбил бы ему морду и повесил его на люстре. Понимаете, со стариной Маликом трудно было ссориться. Он не поддавался на провокации. Иногда, черт возьми ... (Тед замолчал, замямлил, инспектор велел ему про-
должать.) Могу только сказать, хотелось бы мне на такую стычку посмотреть. Я не знаю другого такого проворного боксера-любителя среднего веса, как Виктор. На моих глазах он уложил самого драчливого парня в нашем городе...
Видно было, что по причине нахлынувшего на него порыва откровенности молодой человек вырос в глазах Седых. Вопросы быстро следовали один за другим. По всему судя, Малик почти сразу завел разговор об оккультизме. На первом сеансе с участием Кирилла кто-то упомянул о
неупокоившемся духе в районе речного порта, где живёт семья Бурых и душевных страданиях Вячеслава Бурых. Услышав это, Малик еще больше
заинтересовался и заволновался, часто вел долгие разговоры с Марией Горячевой и Верой Моисеевной, «особенно с Марией»,--выпросил у Бурых письма бывшего управляющего старых времён; в конце концов, по настоянию Веры Моисеевны, решено
было поставить эксперимент.
Возможно, Седых допустил ошибку, слишком долго и подробно об этом расспрашивая. Так или иначе, за это время Клим успел превратиться в прежнего фанатика. Улыбающаяся физиономия Малика стояла у нас перед глазами, неотступно маячила, приобретая чудовищные черты. Он
насмехался над нами после смерти. Мы ощущали его, боролись с ним, но не могли уничтожить зловещую власть, в которой он держал деспотичную старуху с ее неприязнью, фантазиями и неуравновешенного юпошу, который сидел в кресле, оглядываясь на Седых.
Борьба накалялась с каждым адресованным ему вопросом. В какой-то момент Клим просто взбесился. Он растирал руками мрачную физиономию, стучал по подлокотнику кулаком, то хохотал, то чуть не плакал, словно подлинный призрак самого Малика стоял с ним рядом в эти холодные предрассветные часы и доводил его до истерики. Седых начал метать настоящие громы и молнии.
Вопрос. Очень хорошо! Если вы не верите, что Малика убил человек, то как объясняете утверждение Кирилла Ветрова, что он опасался реального покушения со стороны кого-то из собравшихся в доме?
Ответ. Вранье, черт возьми! Вы собираетесь верить на слово чертову наркоману?
Вопрос. Значит, вы знали, что он наркоман?
Ответ. Догадывался.
Вопрос. И все-таки верили ему?
Ответ. Это не имеет значения, не отражается на его экстрасенсорной силе. Разве не ясно? Художник, композитор остается гением, несмотря на пьянство и наркотики. Проклятие, вы слепые, что ли? Как раз наоборот!
Вопрос. Успокойтесь. Вы отрицаете, что кто-то из
присутствовавших в передней комнате мог в темноте встать и выйти? Отрицаете?
Ответ. Да!
Вопрос. Вы подтвердили бы под протокол, что никто не выходил?
Ответ. Да!
Вопрос. А если я скажу, что свидетели слышали,
как скрипнул, сдвинулся стул, как открылась и закрылась дверь?
Легко колебание.)
Ответ. Они лгут.
Вопрос. Подумайте хорошенько, припомните. Вы
уверены?
Ответ. Да. Может быть, кто-то ерзал на стуле ... Скрип! Ну и что? В темноте всегда слышатся скрипы, треск, скрежет ...
Вопрос. Члены кружка сидели близко друг к другу?
Ответ. Не знаю. Может быть, в двух-трех шагах ...
Вопрос. Лично вы слышали какие-нибудь звуки (Может быть, кто-то встал и вышел, ступая по каменному полу, стараясь не привлечь внимания?
Ответ. Я вам уже сказал, никто не выходил.
Вопрос. Вы молились?
Ответ. Что за чушь! Абсолютная чушь, как и все остальное. Молился! Нет, конечно. Разве я похож на благочестивого методиста? Я пытался наладить контакт и психической силой изгнать злой дух. Сосредоточился изо всех сил, мозги чуть не закипели. Молился! Надо ж такое придумать ...
Вопрос. В каком порядке вы сидели?
Ответ. Не могу точно сказать. Когда Виктор гасил свечи, все стояли. Потом стали нащупывать уже расставленные стулья, кресла. Знаю только, что я был крайним слева от камина. Мы ... пребывали в волнении.
Вопрос. Вы ничего не заметили после удара колокола, когда все вскочили?
Ответ. Нет. Началась суета. Старик Берштейн, изрыгая проклятия, зажег свечи. Потом все бросились к двери. Кто где был, я не знаю.
На том Седых его отпустил, посоветовав ехать домой, но Клим, хотя он был совсем измотан и находился на грани нервного срыва, отказался, решив дождаться остальных.
Инспектор угрюмо задумался, обхватив руками голову.
--Дело только сильнее запутывается,--заключил он.--Все либо взвинчены, либо бьются в истерике, либо еще что-нибудь. Если мы не получим конкретных свидетельств ...
Он размял пальцы, затекшие от писания, и устало велел милиционеру пригласить майора Берштейна.
Допрос отставного майора Петра Петровича Берштейна  из 4-го пехотного полка был очень кратким и лишь в самом конце относительно резуль-
тативным. Майор лишился прежней помпезности, отбросил привычное многословие, давал четкие, осмысленные ответы. Он сидел в кресле выпрямившись, точно на заседании военного трибунала, смело глядя на Седых из-под на-
висших седых бровей. Речь его прерывалась лишь кашлем, время от времени он наклонял голову, вытирал носовым платком шею. Я заметил, что, кроме Веры Моисеевны, у него одного руки чистые.
Он объяснил, что был мало знаком с Маликом и впутался в историю исключительно из-за дружеских отношений с мадам Бурых. Малика видел всего пару раз, почти ничего о нем не знает. Не может утверждать, будто кто-то конкретно желал ему зла, хотя догадывается, что в принципе его не любили.
Вопрос. Нынче вечером, майор ...
Ответ. Задавайте любые вопросы, какие вам будет угодно, инспектор Седых. Я докажу, что ваши подозрения нелепы, мне известно, в чем заключается ваш и мой долг.
Вопрос. Спасибо, майор. Правильно. Итак, долго ли вы, по вашей оценке, сидели в темноте?
Ответ. Минут двадцать--двадцать пять. Я несколько раз поглядывал на свои часы...со светящимся циферблатом. Интересно было узнать, долго ли продлится это дурачество.
Вопрос. Значит, вы не были сосредоточены на молитве?
Ответ. Нет.
Вопрос. Что-нибудь видели, когда глаза привыкли к темноте?
Ответ. Стояла полная тьма, будь я проклят. А зрение у меня уже не столь острое, черт побери. Нет, почти ничего не видел. Ну, может быть, силуэты.
Вопрос. Не заметили ли вы, чтобы кто-то вставал?
Ответ. Нет.
Вопрос. И ничего не слышали?
Ответ. Слышал.
Вопрос. Ах вот как... Что именно? Расскажите, пожалуйста.
(Легкое колебоние.)
Ответ. Трудно описать. Сначала, естественно, стоял шум, все рассаживались, стулья двигались, Скрипели. А потом раздался совсем другой звук ... скорее скрежет, не слишком сильный, словно кто-то чуть-чуть отодвинул стул. И еще одно должен сказать: позже, кажется, где-то слышались
шаги. В темноте трудно судить.
Вопрос. Насколько позже?
Ответ. Не знаю. Собственно, знаете, я даже собирался окликнуть и выяснить, кто это там. Но Вера... мадам Бурых строго-настрого наказала ни слова не говорить и ни в коем случае не двигаться. Мы пообещали. Я сначала подумал, будто кто-то вышмыгнул покурить, и сказал себе--
дьявольски странно. Потом услышал скрип двери, почуял сквозняк ...
Вопрос. Из открывшейся двери?
(Свидетель закашлялся, сделал паузу.)
Ответ. Слушайте, более того, возникло впечатление, что и парадная дверь открыта. Когда она закрыта, в вестибюле практически нет никаких сквозняков. Конечно, инспектор, я обязан говорить вам правду. Но вы ведь умный человек. Сами
знаете, это не назовешь неопровержимым обвинением. Кто-то вышел, а теперь боится признаться ...
Тут майор впервые по-настоящему разволновался, будто произвел нежелательное впечатление или сказал больше, чем
следовало. И попытался загладить промашку, поспешно оговариваясь, что в темноте слышатся разные звуки, он мог ошибиться... Задав еще несколько коварных вопросов, Седых оставил тему. Должно быть, прозорливо понадеялся. что в  суде майора Берштейна будет легко заставить
повторить показания под протокол. И быстро перешел к вопросу о том, кто где сидел.
Ответ. Мадам Бурых расположилась справа от камина. Еще одно странное обстоятельство: я хотел сесть с ней рядом, а она меня прогнала. Там уселся молодой Бурых. Точно знаю--чуть не споткнулся об его ногу. Ха. Потом погасили свечи, пришлось пробираться в темноте, на ощупь. Возле Бурых примостилась Горячева. Я сел на следующий стул. Почти уверен, что с другой стороны от меня
пристроился юный Клим. Он не вставал.
Вопрос. А с какой стороны доносился тот звук, что вы слышали,--тихий скрежет сдвинутого стула?
Ответ. Проклятие, я же говорю, в темноте не пой-
мешь! Он мог донестись с любой стороны. Может быть, мне это вообще почудилось.
Вопрос. Вы не чувствовали, что мимо вас кто-то
прошел?
Ответ. Нет.
Вопрос. Стулья стояли близко друг к другу?
Ответ. Не помню.
Свечи к тому времени почти догорели. Одна вспыхнула широким язычком, замигала, погасла. Майор встал.
--Хорошо,--уныло буркнул Седых.--Отправляй-
тесь домой, майор, если желаете. Можете проводить мадам Бурых. Разумеется, вы должны быть готовы к дальнейшим расспросам ... и пожалуйста, попросите прийти сюда Марию Горячеву и Бурых. Я задержу их всего на пять минут, если не откроется что-нибудь ... гм... важное. Спасибо. Большое спасибо. Вы очень нам помогли.
Берштейн остановился в дверях, милиционер шагнул вперед, протягивая ему черную шелковую шляпу, словно майор только что вышел победителем из уличной драки. Он почистил ее рукавом, оглядел комнату и, должно быть, впервые заметил меня, сидевшего в тени на подоконнике. Надул щеки в ли-
ловых прожилках, нахлобучил шляпу несколько набекрень, прихлопнул сверху по тулье ладонью и сказал.
--А, писатель Марков! Ну конечно ... Дайте мне, пожалуйста, свой домашний адрес, если не возражаете.

Скрывая удивление и любопытство, я назвал ему адрес.
--Ну да, купеческий дом... Если вам удобно, завтра загляну. До свидания, господа, до свидания.
И вышел с таинственным видом, накинув на плечи пальто, едва не столкнувшись с вошедшим сержантом Лукиным.






















                Г Л А В А  6


Под глазами измученного до предела сержанта Лукина залегли темные круги. В одной руке он держал пачку исписанных карандашом листов бумаги, в другой--большой фонарь, который поставил на пол. Я впервые почувствовал холод в комнате, промозглую сырость, глаза мои сонно слипались, тело одеревенело. За последние полчаса шум на заднем дворе утих, голоса и шаги смолкли. Сто-
ял мертвый, туманный час, в воздухе замаячил близкий рассвет. Уличные фонари еще горели, но в городе уже начиналось слабое шевеление.
Фонарь Лукина отбрасывал на кирпичный пол тележное колесо света. Оно слегка двигалось перед моими глазами, над ним виделось причудливо искаженное, некрасивое лицо сержанта с острым носом. Он взглянул зеленоватыми глазами на Седых, который сидел, уткнувшись лбом в сжатые кулаки. За спиной у сержанта болталась на тесемквх фуражка, волнистая прядь волос падала на глаза. Он
пнул ногой фонарь, чтобы разбудить инспектора.
--Долго вы еще будете меня здесь держать? Все
уже разошлись. Фотограф обещал вернуться после рассвета, отснять остальное.
--Виктор,--глухо проговорил инспектор, не глядя на него,--ты изучал досье Малика. Кто такая Ксения Сабурова?
Сержант слегка вздрогнул.
--Ксения?
--Ради бога, только не говори, что не знаешь! Я слышал это имя, знаю, что оно связано с Маликом, с каким-то загадочным делом, а вспомнить не могу. Ты был прав, нам назвал его Берштейн. В первой строчке той самой записки было сказано: «Я знаю, где зарыт труп Ксении Сабуровой».
--Да что вы!--охнул Лукин, вытаращив глаза, и
так долго стоял, уставившись на свечи, что Седых стукнул по верстаку кулаком.--Виноват, инспектор. Понимаете, факт очень важный. И действительно связан с загадочным делом. Ксения Сабурова... --задумчиво протянул он.--Так вот почему наше ведомство заинтересовалось Маликом...Это
произошло лет шестнадцать назад, задолго до начала моей службы, но, исследуя прошлое Малика, я копался в архивах. О происшествии почти совсем забыли, однако, услышав, что Малик увлекся игрой в спиритизм, в отделе припомнили. что дело это дурно пахло. Ксения Сабурова была его первой женой.
--Правильно!--вскричал Седых.-- Ха. Конечно. Услышав подсказку, я вспомнил. Пожилая и очень богатая женщина, да? Ее убили или что-то такое ...
--Нет, инспектор. По крайней мере, полиция старалась доказать, что она убита, и, если бы ей это удалось, Малику пришлось бы туго. Она просто исчезла.
--Выкладывай факты,--велел Седых.--Короче. Давай!
Лукин вытащил свой блокнот, полистал.
--М-м-м ... Вот. Ксения Сабурова, романтичная старая дева, увлекавшаяся спиритизмом, была жутко богата, никакой родни не имела. У нее была то ли кривая нога, то ли кривое плечо, из-за какой-то костной деформации. В нежном возрасте--
в шестьдесят пять лет--вышла за молодого Малика. Тогда еще не был принят закон о праве собственности замужних женщин, так что вы догадаетесь о дальнейшем. Когда началась война, Малик, уклоняясь от военной службы, уехал в
Швейцарию вместе со своей застенчивой, робкой женой и ее горничной.
Как-то вечером, приблизительно через год, обеспокоенный муж позвонил врачу, жившему в десяти милях от них, и сообщил, что у жены приступ, она умирает, дал подробные разъяснения насчет язвы желудка... Видимо, госпожа Малик оказалась весьма крепкой--к приезду доктора она была еще жива. Сообразительный врач по счастливой
случайности знал свое дело лучше, чем надеялся опечаленный муж. Он привел ее в себя, а потом побеседовал с Маликом. Тот повторял: «Какое несчастье! Язва желудка!» Но доктор покачал головой, посмотрел ему прямо в глаза и
вынес заключение: «Мышьяковое отравлепие».
Лукин сардонически поднял бровь.
--Дальше он действовал удачнее,--проворчал Седых.--Продолжай.
--Возникла проблема. Кошмарный скандал предотвратила лишь горничная Ксении, которая присягнула, что старушка сама приняла мышьяк.
--Ах! Горничная ... Хорошенькая?
--Не знаю, инспектор... Сомневаюсь. Малик слишком умен, чтоб играть в игры, не ожидая денежного выигрыша.
-- Что сказала жена?
--Ничего. Постаралась оправдать Малика, словом, так или иначе, простила его. Больше до 1916 года о них не было слышно. Супруги вернулись в Россию в середине 1916 года. Однажды опять же встревоженный Малик явился в полицию, заявив об исчезновении жены. Жили они в усадьбе неподалеку от сибирского тракта. По его словам, она
просто поехала за покупками в город и не вернулась. Он предъявил медицинское свидетельство о том, что
его жена подвержена приступам меланхолии, депрессии, страдает амнезией--потерей памяти... Малик в подобных вещах хорошо разбирался, образованный человек. Полиция сначала завела дело, приступила к обычным розыскным про- цедурам. Потом у кого-то возникли подозрения. Покопались в прошлом, ознакомились с эпизодом мышьякового отравления, и вот тут начались неприятности... Я пришлю вам бумаги, инспектор, они слишком пространные, чтобы сейчас в них
вдаваться. В итоге не нашли никаких доказательств ...
Седых медленно занес кулак, грохнул по столу, оглядываясь на меня.
--Да, все это я помню, хотя надо бы освежить память. В семьнадцатом году дело вел старик Киров. Он-то мне про него и рассказывал. Малик весьма искусно разыгрывал оскорбленную невинность. Грозил за клевету в суд подать. Помню ... Гм ... Ну посмотрим. И что же он сделал, Виктор? Подал прошение о признании ее умершей?
--Кажется, да, но прошение не удовлетворили. По закону пришлось семь лет ждать признания. Особой роли это не играло--деньги оставались в его распоряжении.
--Правильно,--кивнул Седых, потирая подбородок.--Только вот что меня интересует: ты говоришь, первая жена. А была и вторая?
--Да, хотя они, кажется, не поладили. Вторая живет где-то в Омске... в любом случае он старался держаться от нее подальше.
--Из-за денег?
--По-моему ...
Лукин умолк, слыша, что за дверью шаркают ноги, явно с намерением привлечь наше внимание. Кто-то кашлянул. На пороге стоял Бурых с Марией Горячевой. Я вдруг инстинктивно понял, что они давно слушают рассказ сержанта. На лице девушки утвердилось решительное и презрительное выражение. У Бурых был растерянный вид;
он быстро взглянул на свою спутницу и стремительно шагнул в комнату.
--Ну и ночку вы нам устроили, инспектор,-- выпалил Виктор.--Уже почти пять часов. Я пытался подкупить милиционера, чтобы он сбегал в ближайшее круглосуточное заведение за кофе и бутербродами, но он отказался... Слушайте,--нахмурился Бурых,--надеюсь, вы нас скоро от-
пустите. Мы в любой момент к вашим услугам, а этот дом не совсем годится для ...
Тут Седых, нарочно или нечаянно, развеял атмосферу суда, после чего всем стало значительно легче. Он прикрыл рукой рот, сладко и невиданно широко зевнул, улыбнулся, прищурился, жестом предложил девушке сесть.
--О-о-ох!--сладко потянулся инспектор.--Нет, кля-
нусь святым Георгием, я вас не задержу. Решил побеседовать сразу с вами обоими--сэкономить время. Кроме того,--откровенно и доверительно продолжал он,--должен предупредить, что задам кое-какие вопросы, которые, может быть, вам покажутся нескромными, но интересными. Надеюсь, услышав их, вы предпочтете....
На золотистых волосах Марии сидела теперь строгая коричневая шляпка, воротник пальто был поднят, она сгорбилась в кресле. Синие глаза холодно смотрели на Седых. Стоявший позади Бурых закурил папиросу.
--Слушаю,--звонко проговорила девушка с чуть заметной нервозностью.--Разумеется, спрашивайте, что вам будет угодно.
Бурых ухмыльнулся.
Седых кратко пересказал показания прочих поклонников Малика.
--Значит, вы знали его достаточно хорошо, Горячева?
--Да.
--Он вам рассказывал что-нибудь о себе?
Ее взгляд не дрогнул.
--Только то, что когда-то давно был женат, и весьма неудачно. Не знаю, где теперь его жена, может быть, умерла. Правда,--добавила Мария с легкой насмешкой,--он воспоминал о ней с байронической скорбью.
Потерпевший поражение Седых обладал способностью извлекать выгоду из любой, даже самой невыгодной ситуации.
--А вы знаете, что у него есть живая жена, гражданка Горячева?
--Нет. Меня это не интересует. И никогда не интересовало. Я его не расспрашивала.
--Хорошо.--Инспектор мгновенно сменил тему. --Именно Малик внушил вам, что, если можно так выразиться, дом угрожает здравому рассудку и будущему Виктора Бурых?
--Да ...
--Он часто говорил об этом?
--Постоянно...--с трудом выдавила она.--Постоян- но! Я... старалась объяснить Маркову свое отноше- ние к Малику ...
--Ясно. Вы страдали когда-нибудь головными болями, нервным расстройством?
Мария чуть приоткрыла глаза.
-- Не совсем понимаю ... Страдала.
--Он предлагал помочь, применяя лечебный гипноз?
Девушка кивнула. Бурых дернулся, хотел что-то сказать, по инспектор строгим взглядом заткнул ему рот.
--Благодарю вас, гражданка Горячева. Он когда-нибудь вам объяснял, почему не хочет демонстрировать свои экстрасенсорные способности? Все вы безоговорочно верили в их великую силу, но никто даже не потрудился выяснить, является ли Малик членом научно-исследовательского Общества по изучению психических явлений, какой-нибудь другой настоящей научной организации или ассоциации подобного типа... Я имею в виду, он не рассказывал, почему, так сказать, зарывает свой талант в землю?
--Он утверждал, что спасает души, даруя им мир и покой ...
Мария нерешительно замолчала, и Седых вопросительно взглянул на нее.
--...что способен всему свету продемонстрировать свою силу, но его это не интересует. Если хотите знать правду, он
говорил--для него важнее всего успокоить меня относительно дома семейства Бурых.
Рассказывала она безучастно, но быстро.
--А, вспомнила! Он предупреждал, что это дело очень опасное и я должна буду его отблагодарить. Как видите, я откровенна, инспектор .... Неделю назад не призналась бы.
Девушка подняла глаза. Лицо Бурых приняло насмешливое выражение; он сдерживался, жуя зажатую в зубах папиросу, как черенок курительной трубки. В комнате воцарилось полное молчание. Седых тяжело поднялся, вытащил цепочку от карманных часов с прицепленным к ней маленьким, отполированным до блеска предметом и с улыбкой сказал.
--Перед вами новый ключ от английского замка, гражданка Горячева. Плоский. Я вдруг вспомнил. Если не возражаете, произведем небольшую проверочку ...
Он выскочил из-за верстака, подхватил фонарь Лукина, шагнул к Марии, которая вздрогнула, вцепилась в ручки кресла, напряженно глядя на него снизу вверх. Подбежав, Седых высоко поднял фонарь, твердой рукой держа его над ее головой. Фантастическая картина: свет и тени мелькали на обмершем девичьем лице, рядом вырисовывался силуэт могучей фигуры Седых... Ключик призывно сверкал серебром, раскачиваясь сантиметров  на десять выше ее глаз.
--Прошу вас, гражданка Горячева,--мягко проворковал инспектор,--внимательно посмотрите на ключ.
Она чуть не вскочила, отъехала вместе со стулом.
--Нет! Ни за что! Не буду, я вам говорю, вы меня не заставите! Как только я его вижу ...
--Ах!--вздохнул Седых, опуская фонарь.--Не вол-
нуйтесь, гражданка. Сядьте, пожалуйста. Я просто хотел кое в чем убедиться.
Бурых метнулся вперед, но инспектор, опять шмыгнув за верстак, с кислой усмешкой взглянул на него.
--Тише, гражданин. Вы должны сказать мне спасибо. Я изгнал по крайней мере один призрак, с помощью которого Малик заставлял себе верить. Когда пациент с легкостыо поддается гипнозу ...
Седых сел, хрипло дыша.
--Он пытался избавить вас от головных болей, Мария?
--Да.
--Домогался любви?
После лениво заданного предыдущего вопроса последний прозвучал так быстро, что девушка не успела подумать и брякнула.
--Да.
Инспектор кивнул.
--Предлагал вступить в брак?
--Нет... Не делал конкретного предложения. Если бы удалось изгнатъ духа из дома, обещал сделать... Поверьте! Если подумать... какой-то полный бред, абсурд,--задыхаясь, говорила она с истерическим блеском в глазах.--Помесь графа Монте-Кристо с байроновским Манфредом, отчаявшийся, разочарованный, одинокий... Суть в том, что вы его не- знали ...
Девушка говорила и гшоворила. Она сыпала похзнаниями в литературе совершенно не сообразуясь с тем, что инспектор и четверьти не знал о литературных героях из её рассказа.
--Вижу, данный человек редкая птица,--сухо кон-
статировал Седых.--К каждому имел особый подход.
Только знаете, его в конце концов убили. Вот о чем сейчас идет речь. Никакой гипноз и внушение, ни знание наизусть многих героев литераьтурных романов, никому не позволят пройти сквозь каменные стены, запертую дверь и заколоть человека со зверской жестокостью. Теперь, гражданин Бурых, опишите все происходившее в передней комнате с той
минуты, как вы погасили свет. Рассказывайте, а у гражданки Горячевой я попрошу подтверждения.
--Хорошо. Скажу все честно,--кивнул Бурых.--
потому что всю ночь только о том и думаю.--Он глубоко
вздохнул, вскинул голову, взглянул на Седых.--Вы со
всеми уже говорили. Они признались, что слышали чьи-то шаги?
--Излагайте свою версию, пожалуйста,-- передернул плечами инспектор.--Только... гм... не сговорились ли вы меж собой? Не посовещались ли наверху со свидетелями?
--Да какое там совещание ... чуть не передрались. Никто о своих показаниях не рассказывал, а Клим совсем взбесился. Никто не хотел ни с кем ехать домой... разъезжались на разных извозчиках. Тетя Вера не позволила Берштейну даже на улицу ее вывести. Чудная милая вечеринка... Ну ладно.
--Что же происходило в передней комнате?
--Тетушка Вера потребовала, чтобы мы сели в кружок, сосредоточились, дабы помочь Малику, запертому в каменном домике. Я не соглашался, Мария уговорила меня не скандалить. Я хотел разжечь погасший камин, чтобы не сидеть без толку в промозглой комнате. Клим посмеялся: мол, сырые дрова не разжечь, насмешливо обозвал меня мерзля-
ком. Ха! Ну, расселись ...
Последовал неизбежиый вопрос. Бурых вместе с Марией подтвердили, что присутствующие сидели в описанном прежде порядке: крайняя справа от камина –Вера Моисеевна, потом Бурых, Мария, майор Берштейн, на другом краю --Клим.
--Вы сидели далеко друг от друга?
Свидетели призадумались.
--Довольно далеко,--решил Бурых.--Знаете, топ-
ка камина очень широкая и высокая. Мне пришлось встать на цыпочки, чтоб задуть свечи на каминной полке. Думаю, никто не дотянулся бы до соседа, кроме ...--он посмотрел Седых прямо в глаза,--кроме нас с Марией.
Виктор стиснул плечо смотревшей в пол девушки и продолжал.
--Я старался подсесть к ней поближе, однако не слишком: тетя Вера следила за нами, как ястреб, а мне не хотелось ... ох, черт возьми, вы же понимаете! ..Мы с Марией все время держались за руки. Не знаю, долго ли это все продолжалось. Более того, признаюсь, темнота начинала действовать мне на нервы. Каким бы реалистом ты ни был ...--Он бросил на нас вызывающий взгляд, и инспектор согласно кивнул.--Вдобавок кто-то что-то тихонько
шептал, бормотал, монотонно повторял одни и те же слова, показалось, кто-то отодвигает стул ... Господи, волосы дыбом вставали! Потом--не знаю когда-- мне послышалось, что кто-то встал ...
--Что именно послышалось?--перебил его Седых.
--Ну, трудно объяснить. Вы бы поняли, если б когда-нибудь присутствовали на сеансе. Чувствуется какое-то движение, шорох, что-то движется в темноте ...Можно сказать, туманное ощущение. Сначала я смутно услышал, как сдвинулся стул, но точно не смогу сказать, какой именно.
--Продолжайте.
--Потом отчетливо услышал два шага у себя за спиной. Слух у меня очень острый, и в тот момент, похоже, больше никто ничего не заметил, только Мария вдруг замерла, крепко стиснула мою руку. Признаюсь, у меня душа ушла в пятки. Она и другую руку ко мне протянула, дрожа всем телом. А позже призналась, что позади нее кто-то прошел и задел ее ...Лучше сама расскажи,--обратился он к девушке.
Мария старалась держать себя в руках, но ее снова обуял страх. Большой фонарь стоял у нее под ногами, освещая прелестное бледное перекошенное лицо. Мария медленно подняла глаза.
--У меня по шее скользнула рукоятка ножа.
На верстаке дымно вспыхнула и погасла последняя свеча. В галерею просачивался слабый сероватый свет, а кухню по-прежнему застилала густая тень. Горевший фонарь освещал снизу угрюмое лицо Марии Горячевой. Ночной кошмар достиг апогея, жуткий призрак в последний раз высказался
в полный голос, прежде чем растаять при первом крике петуха. Я оглянулся на Седых, на сержанта Лукина, которых в углу почти не было видно, и, как ни странно, вспомнил кабинет со скудной казенной мебелью, расположенный высоко над старым дворянским собранием, где сидит дородный муж-
чина, забросив ноги на длинный письменный стол и читая дешевый роман. С двадцать четвёртого года я не был в том кабинете ...
--Понимаете,--осторожно заговорила Мария после
паузы,--страшней всего думать, что кто-то из нас вот так вот тайно крался ...
Инспектор шумно выдохнул.
--Почему вы решили, что это был кинжал?
--Знаете, просто почувствовала прикосновение рукоятки, крестовины, чашки эфеса, одного за другим, клянусь. Знаете, видно, тот человек, кто бы он ни был, держал его за лезвие.
--И нарочно задел вас?
--Ох, вряд ли. Нож лишь мельком скользнул и мгновенно отдернулся, если вы понимаете, что я имею в виду. Такое впечатление, будто кто-то шагнул в темноте не туда и случайно на меня наткнулся ... Так или иначе, после этого--может быть, через минуту, хотя точно трудно сказать,--я отчетливо услыхала всего один шаг. Кажется, где-то посреди комнаты.
--И вы тоже слышали?--обратился Седых к Бурых.
--Да.
--Что потом?
--Дверь скрипнула ... Сквозняком потянуло. Черт возьми!--взволнованно вскрикнул Бурых.--Все должны
были это почувствовать! Обязательно ...
-- Похоже на то. Ну, сколько прошло времени с
того момента до удара колокола?
--Мы с Марией это уже обсуждали. Она говорит-- минут десять, а я бы сказал--приблизительно двадцать.
--Вы не слышали, чтобы кто-то возвращался?
Папироса обожгла Бурых пальцы, он взгляпул на нее блуждающим взглядом, как будто никогда раньше не видел, и выронил окурок.
--Более точно ничего сказать не могу, инспектор. Добавлю лишь, что кто-то определенно усаживался. Это было до того, как мы услышали колокол, но не помню когда. В любом случае можно только гадать ...
--Когда ударил колокол, все сидели?
--Не уверен, инспектор. Кто-то бросился к двери, Мария или тетушка Вера вскрикнула ...
--Только не я,-- вставила девушка.
Седых медленно перевел взгляд с Бурых на нее и обратно.
--Дверь передней комнаты,--продолжал он,--была
закрыта во время вашего...собрания. Я видел собственпыми глазами. Когда вы побежали на колокольный звон, она была открыта?
--Не знаю. Клим первым оказался у двери, у него одного был фонарик. Мы с Марией добрались до него в темноте, потом он включил фонарь... Возникла такая сумятица, что я ничего не помню. Берштейн чиркнул спичкой, зажигая свечи, крикнул: «Обождите меня!» --или что-то вроде того. Потом вдруг оказалось, что дверь уже распахнута. Не помню, кто выскочил первым, остальные за ним, как бараны. Так что ...--Он махнул рукой.--Послушайте, инспектор, разве мало мы вам в одну ночь рассказали? Мария умирает от усталости ...
--Да,--кивнул Седых,--да. Можете идти.--Он
вдруг вскинул глаза.--Постойте секундочку! Разве только у Клима был фонарь? Ваш разбился, Сергей Евдокимович отдал вам свой, когда мы услышали крики Марии в галерее ...
Бурых посмотрел на него и расхохотался.
--По-прежнему подозреваете меня, инспектор? Что ж, ваше право. Но уж так получилось, что я нисколько не виновен в сенсационном событии, о чем заявил Климу в ответ на его вопрос. Можете его спросить, если желаете... Ну, всего хорошего.-- Нерешительно поколебавшись, он шагнул ко мне, протянул руку.--Всего хорошего, Сергей Евдокимович. Простите, что я втянул вас в такую заваруху. Знае-
те, не ожидал ничего подобного. Господи помилуй, кто-то над нами здорово подшутил, правда?
Они с Марией вышли через черный ход, мы остались на своих местах в абсолютно глупом положении. Город просыпался, начинался новый день, а мы сидели в заброшенном, разваливавшемся доме с привидением...Лукин подошел к верстаку и принялся разбирать принесенные листы, исписанные карандашом.
--Ну, капитан?--обратился ко мне Седых.--Что ска- жете? Мозги работают?
Я отрицательно покачал головой и добавил.
--Собственно говоря, противоречивые показания вполне объяснимы. А именно: трое утверждают, что по комнате кто-то прошел, а двое отрицают. Но двое отрицающих—Вера Моисеевна и Клим Горячев--были полностью погружены в молитву, в медитацию, я не знаю ... Могли и не заметить.
--Тем не менее они сразу услышали колокол,-- заметил Седых.--А он звонил совсем негромко, могу засвидетельствовать.
--Да ... Вот тут у нас загвоздка. Ладно, допустим, кто-то лжет. Плетет, пожалуй, самую искусную ложь, какую мы с вами когда-либо слышали.
Седых решительно встал.
--Я не собираюсь торопиться с выводами,-- объявил он.--Когда голова не варит, лучше этого не делать. Иначе забуду о каком-нибудь очень важном обстоятельстве, которое гораздо важнее, чем люди, способные пройти по раскисшей грязи, не оставив следов. Выброшу все из головы. И
все-таки я интуитивно чувствую ... интуитивно ... не знаю ... так или иначе ... что такое интуиция?
--Ну, инспектор,--вставил Лукин.--В принципе я пришел к выводу, что интуиция--это мысль, в которой сомневаешься из опасения, как бы она не оказалась ошибочной. Подобные мысли возникали у меня всю ночь. Удивительно, например ...
--Ничего не хочу слышать. Проклятие, меня тошнит от этого дела! Хочу чашку крепкого кофе. И немного поспать. И ... минуточку, Виктор. Что у тебя там в бумагах? Если что-нибудь интересное, говори. Остальное обождет.
--Слушаюсь, инспектор. Заключение врача.
«Смерть наступила от колотой раны, нанесенной острым предметом, представленным для экспертизы, а именно: кинжалом с инициалами «З.К.», проникшим ... «
--Кстати, где этот чертов кинжал?--перебил его Седых, которого вдруг осенила какая-то мысль.--Я должен его забрать. Ты его захватил?
--Нет. Фотограф его сфотографировал на столе, который подняли после того, как мы провели измерения и отсняли место преступления. Наверно, так там и лежит. Лезвие, кстати, острое, как игла. Не похоже, чтобы им орудовало привидение.
--Правильно. Захватим его с собой. Не хочу, чтобы с ним снова баловался наш повернувшийся спиной приятель. Плевать на медицинское заключение. Как насчет отпечатков?
Лукин нахмурился.
--Горин сказал, на ноже вообще нет никаких отпечатков. Говорит, убийца либо начисто вытер его, либо, как и следует ожидать, был в перчатках. А в комнате отпечатков полным-полно. Он насчитал два отдельных набора, кроме пальцев Малика. К утру снимки будут готовы. И следов ног много. Там пыльно. Но в лужах крови ничего нет, кроме частичного отпечатка подошвы, видимо, капитана Маркова.
--Сейчас сходим туда и сравним. Что нашлось в карманах Малика?
--Обычная белиберда. Ничего интересного. Никаких документов.--Лукин вытащил из собственного кармана завернутый в газету пакетик.--Вот. Связка ключей, записная книжка, часы с цепочкой, серебряные монеты... Обнаружена лишь одна странная вещь ...
--Ну!--рявкнул Седых.
--Когда мы на всякий случай шарили в топке, мой коллега обратил внимание на стекло, инспектор. В камине. Крупные осколки графина, бутылки, не знаю ...Они так обгорели и растрескались, что трудно точно сказать. Наверно, давно там лежали.
--Стекло?--повторил инспектор и вытаращил глаза. Разве оно не расплавилось?
--Нет. Просто обгорело, потрескалось. По-моему ...
--Должно быть, бутылка из-под водки,--проворчал Седых.--Малик принял для куража. Наплевать.
--Возможно, конечно,--согласился Лукин, но все
же в сомнении постучал пальцами по острому подбородку, оглядывая комнату.--Все равно, странно, правда? Я хочу сказать, зачем кидать пустую бутылку в камин? Никто так не делает, правда? Вы такое когда-нибудь видели? Удивительно, что ...
--Хватит, Виктор,--сморщился Седых.--С нас дос-
таточно. Бросим последний взгляд на место преступлепия при дневном свете и отправимся по домам.
Во дворе нам дунул в лицо холодный ветер, заставил прищурить глаза. В неуверенном туманном, сером свете все кругом виделось как под водой. Двор оказался больше, чем мне казалось ночью, он занимал добрых 50 метров. Раскинувшийся в окружении обветшавших каменных и кирпичных построек со слепыми окнами, узкий, с уклоном к во-
стоку, он выглядел зловеще пустынным и заброшенным. Будто никогда не долетали сюда звуки церковных колоколов, уличных шарманок, человеческих голосов ...
С трех сторон участок ограждала кирпичная стена высотой около восемнадцати футов. Возле нее стояли несколько погибающих платанов, некрасивых, но кокетливых, вроде гирлянд и купидонов на карнизах большого дома; деревья засыхали в смешных жеманных позах семнадцатого века. В одном углу, у покосившегося фундамента какой-
то постройки, возможно бывшей маслобойни, находился заброшенный колодец. Но самые страшные мысли навевал вид каменного домика, одиноко стоявшего посередине двора, ближе к дальней стене,--темно-серого, таинственного, с зияющим проломом В двери. Скаты крыши выложе-
ны крупной скругленной черепицей, некогда красной, на ней торчала черная приземистая дымовая труба под покосившимся колпаком. Неподалеку высилось мертвое кривое дерево.
И все. Кругом застывшее море грязи с одной только широкой дорожкой, протоптанной массой людей, ходивших к выбитой двери. От этой дорожки всего два набора следов--наших с Седых. Они шли под стеной домика к окну, у которого я подсаживал инспектора, когда он впервые увидел мертвого Малика.
Мы молча обошли вокруг домика, держась самого края двора. Загадка становилась страшней, непонятнее ... Мы оглядывались и ничего не видели. Ночью я не упустил, не проглядел ни одной детали, ни в чем не ошибся. Все было по-прежнему: каменная коробка с абсолютно непроницаемой дверью и окнами, никаких фокусов и потайных ходов, нигде ни единого следа, оставленного до того, как мы с
Седых вышли. Неопровержимая истина.
У Седых оставалась последняя ниточка, но и та быс-тро оборвалась. Мы подошли к другой стене домика, слева, если смотреть от черного хода. Здесь Седых остановился, переводя взгляд с сухого дерева на стену.
--Смотрите...--В мертвой тишине голос инспектора
звучал очень громко и хрипло.--Дерево. Знаю, всего прочего оно не объясняет, но, возможно, объяснит отсутствие следов ... Очень ловкий, натренированный человек вполне может прыгнуть со стены на дерево, а с дерева на крышу домика. Знаете, расстояние не слишком большое ...
Лукин уныло кивнул.
--Да. Мы с Болтовым тоже об этом подумали первым делом. Потом кто-то принес лестницу, я влез на стену и попробовал.--Он ткнул пальцем вверх.-- Видите сломанную ветку? Черт возьми, я едва шею не сломал. Дерево высохло, в труху сгнило. Сам я довольно легкий, и все-таки, как дотронулся до ветки, она сразу сломалась. Нет, никакого серьезного груза она не выдержит. Сами проверьте. На мой взгляд,
дерево играет другую роль ...
Седых обернулся.
--Ох, ради Господа Бога, перестань умника из себя корчить! --проворчал он. --Какую?
--Ну, я задумался, почему вся компания сидела в доме, а Малик заперся здесь один ...
Инспектор с озадаченным и взволнованным видом протер кулаками глаза, тупо уставившись в землю под деревом, на легкое возвышение, где стоял домик.
--...а потом догадался. Именно под этим деревом на глубине в трёх метров покоится наш хороший знакомый Зураб Кахтидзе. Видно, его волновать не хотели. Любопытно, как предрассудки ...
Седых шагнул по нетронутой земле и протянул руку к дереву, чтобы проверить его крепость. Ветка отломилась, что вызвало его раздражение.
--Ну еще бы, не любопытно ... Ох, Виктор, сколько от тебя пользы!--Инспектор швырнул ветку на землю и грозно повысил тон.--Немедленно прекрати, не то я огрею тебя этой палкой! Человека убили. Мы должны выяснить, каким образом, и если ты дальше будешь молоть чепуху насчет предрассудков ...
--Согласен, это не объясняет, как убийца попал в домик. Однако, с другой стороны, по-моему, возможно ...
--Ох,--вздохнул Седых и обратился ко мне.--Зна-
ете, должен быть какой-то ход,--угрюмо повторил он. --
Слушайте, можно ли категорически утверждать, что до нашего прихода никто не оставил следов? Смотрите, сплошная грязь, а идя к двери ...
--Можно,--решительно заявил я.
Инспектор кивнул. Мы молча вернулись к дверям домика, который крепко хранил свою тайну. В сонный утренний час мы трое вроде бы не были профессионалами с ослабленным зрением, а все же нам показалось, будто этот старый домик
омолодился, а за забором можно увидеть красные кресты на дверях и надпись: «Боже, смилуйся над нами»... Когда Седых пролез в темноту сквозь разбитую дверь, в моей тяжелой голове возникали догадки о том, что он видит.
Стоя во дворе с сержантом Лукиным, я постарался прогнать фантастические картинки. В холодном воздухе изо рта вырывались клубы пара.
--Вряд ли мне следует принимать участие в расследовании,--пробормотал сержант.--Хотя все-таки ...--Он круто развернулся на месте. Эй! Я спрашиваю, в чем дело? Изнутри послышались скрип и треск, настолько отвечающие моим безумным фантазиям, что я даже не сразу увидел луч фонарика Седых. Тяжело дыша, инспектор через секунду показался в двери.
--Странно,--очень тихо проговорил он, --знаете, по-
рой в голове без конца крутится какой-то стишок, куплет, чепуховина, от которой невозможно отделаться, твердишь и твердишь целый день, стараешься прогпать, забываешься и опять повторяешь ... А?
--Перестаньте молоть чепуху, говорите толком,--одернул я его.
--Да, да.--Седых тяжело повернул голову.--Вот
что я повторял про себя--не знаю почему, может, для утешения,--всю ночь мысленно повторял: «Последняя соломинка, сломавшая спину верблюду». Вот именно. Снова и снова. Последняя соломинка, сломавшая спину верблюду... Богом клянусь, кто-то за это ответит! --прогремел он, хватив кулаком по железному шпингалету.--Вы, конечно, уже догадались. Остается дождаться утренних газет. «Отвернувшийся худой мужчина»...Кто-то снова утащил кинжал, вот что! Его нет. Он украден, исчез... Думаете, его снова хотят пустить в дело?
Он по очереди окидывал нас довольно-таки диким взглядом. Почти целую минуту никто не произносил ни единого слова. Лукин неожиданно рассмеялся, впрочем, с тем же безнадежным отчаянием, в каком пребывал Седых.
--Стало быть, я уволен,--заключил сержант.
И молча пошел прочь со двора, напоминавшего утренний зал после бала. На фоне уже чуть розовевшего неба замаячил лилово-серый купол собора. Инспектор изо всех сил пнул попавшуюся под ногу консервную банку.

         
























        Г Л А В А  7

Я вернулся к себе домой после шести, в два часа дня очнулся от полного забытья, когда кто-то раздвинул шторы и объявил о поданном завтраке. Личный визит некогда моего бывшего слуги, свидетельствовал, что я приобрел определенную известность и популярность. Держа под мышкой газеты, он стоял в ногах кровати, вздернув подбородок, застегнутый на все пуговицы, как прусский юнкер. Он не стал упоминать о газетах, делая вид, будто ничего не знает, не ведает, небрежно сунул их мне, но подробно расспросил насчет яичницы и ванны.
Каждый, кто в то время жил в Иркутске, да и в России в целом, помнит громкий--нет, бешеный --шум, поднявшийся вокруг так называемого «кошмара в районе речного порта». В пресс-клубе мне впоследствии объяснили, что, с точки зрения журналистики, в такой смеси загадочности убийства, сверхъестественных сил и явственных сексуальных мотивов содержатся все компоненты, необходимые для сенсации--идеальное лакомство для публики.
Дальнейшие события только подлили масла в огонь. В те времена не было желтой прессы, однако какой-то бульварный листок лежал сверху в пачке, врученной мне бывшим слугой. Произошедшее поздней ночью убийство не успело попасть в утренние газеты, но в дневных выпусках сообщения об этом красовались на первых полосах, набранные крупным шрифтом в две колонки.
Сидя в постели в серый, промозглый час, я при включенном электрическом свете внимательно читал газеты, стараясь втолковать себе, что все это было на самом деле. В ванной прозаически текла вода, на комоде привычно лежали карманные часы, ключи, деньги, на узкой крутой улочке грохотали извозчики, вдалеке гремел поезд, шел дождь ...
Первую полосу целиком заполнили снимки под заголовком: «Дух-убийца до сих пор орудует в каменном домике!». Посередине в овальных рамках располагались фотографии действующих лиц, явно старые, раздобытые в архивах. На одной из них я распознал себя с убийственным оскалом; мадам Бурых предстала стыдливой старой девой в ворот-
нике с пластинами из китового уса и шляпе с тележное колесо; на маленьком, наполовину срезанном снимке майор Берштейн при всех своих военных регалиях с вожделением взирал на пивную бутылку; отвернувшего в сторону Виктора Бурых фотограф запечатлел на лестнице с зависшей над ступенькой ногой; одна Мария была более или менее узнаваема. Фотографии Малика, видимо, не нашлось, но художник живо изобразил его в овале закутанным в плащ с капюшоном--убийцей, занесшим кинжал.
Видно, кто-то проболтался. Уголовный сыск разумеется, имел возможность деликатно заткнуть прессе рот, но где-то допустил ошибку, если только, подумал вдруг я, Седых, по неким собственным соображениям, не пожелал подчерк-нуть сверхъестественный характер дела. Газетные сообщения были довольно точными, без всяких намеков на какие-либо подозрения в адрес нашей компании.
Любопытно, что безумные рассуждения о сверхъестественном скорее разубеждали, чем убеждали меня. На здравый утренний взгляд, вдали от мрака и гулкого эха каменного домика, выяснился один факт. Несмотря ни на чьи мнения,
никто из присутствовавших в тот момент в доме не сомневался, что мы имеем дело просто с очень удачливым или очень талантливым убийцей, которого, впрочем, можно повесить, как любого другого. Хотя на данный момент это в высшей степени затру днительно.
Продолжая раздумывать после завтрака, я услышал звонок в дверь, за которым последовало сообщение, что пришел майор Берштейн. Тут я вспомнил его вчерашнее обещание нанести мне визит. Майор был раздражен. Несмотря на дождь, он явился в официальном парадном костюме с довольно кричащим галстуком, в шелковой шляпе. Щеки выбриты до восковой гладкости, хотя глаза припухли. От него сильно пахло пеной для бритья. Бросив шляпу на мой письменный стол, он взглянул на газету со снимком, который запечатлел его с пивной бутылкой, и буквально взорвался, узнав собственное изображение. Много всякого наговорил о представите-
лях закона, обозвал репортеров гиенами, подчеркнув, что последние гораздо благородней, в бешеной ярости постоянно ссылался на нечто, только что произошедшее в бывшей армейской среде. Как я понял, там в его адрес прозвучали определенные замечания наряду с предложением снабдить его бубном для следующего спиритического сеанса. Кроме того, какой-то остряк произнёс у репортёра: «Пиво  идет вам на пользу!».
Я предложил чашку кофе, майор отказался, согласившись выпить водки.
--Я хотел отдать должно чести и долгу, черт побери!-- буркнул он, рухнув в кресло и утешаясь зажженной папиросой.--А теперь, будь все проклято, нигде не смогу показаться, причем исключительно из-за старания угодить Вере... Жуткая заваруха, чер-
товская, вот что это такое. Даже не знаю сейчас, стоит ли ... излагать просьбу, с которой я к вам пришел. Так опозориться в проклятых газетенках...--Майор помолчал, прихлебывая спиртное и мрачно задумавшись.--Я ей звонил нынче утром. Вчера она разозлилась, не позволила проводить до дома. А сегодня не стала сносить мне голову, бедная старуш-
ка ужасно расстроена. Кажется, до меня ей звонила Мария Горячева, обругала ее старой интриганкой и фактически заявила, что чем реже они с Бурых будут впредь ее видеть, тем лучше. Однако ...
--Я ждал.
--Слушайте, Марков,--продолжал майор после очередной паузы, связанной с поминутно сотрясавшими его приступами застарелого кашля,--кажется, прошлой ночью я наболтал много лишнего ... Правда?
--Насчет того, что слышали в передней комнате?
-- Именно.
--Ну, если это правда ...
Берштейн нахмурился и конфиденциально признался.
-- Разумеется, правда. Только не в том дело, мой друг. Вы, естественно, понимаете, в чем. Нельзя допустить, чтоб милиция думала то, что раньше или позже подумает. Просто черт знает что! Предположить, будто кто-то из нас. Бред! Это надо предотвратить.
--А вы сами, майор, к какому приходите заключению?
--Я же не детектив, будь я проклят! Но я честный человек, и в этом уверен. Даже не думайте, будто кто-то из нас...Невозможно!--Майор сделал выразительный жест и с легкой усмешкой откинулся на спинку кресла.--Уверяю вас, либо незаметно прокрался кто-то чужой, либо медиум поработал. Смотрите! Допустим, кому-то из нас захотелось расправиться с Маликом, чего быть не может, даже не думайте. Разве предполагаемый злоумышленник
рискнул бы выбраться из комнаты, полной народу? Никогда. Кроме того, можно ли совершить подобное убийство, не запачкавшись кровью с ног до головы? Я слишком часто видел противника, которые бросались с ножами на наш караул. Убийца старины Малика должен был неизбежно забрызгаться кровью.
Папиросный дым попал в глаз майору, он лихорадочно его протер, энергично подался вперед, обхватив руками колени.
--Поэтому вот что я думаю. Следует передать это
дело в хорошие руки, и все будет в порядке. Нам с вами прекрасно известен такой человек. Я знаю, он чертовски ленив--надо сыграть на чувстве кастовой солидарности! Надо сказать ему: слушай, старик ...
Я встрепенулся, в конце концов догадавшись о том, о чем давно должен был догадаться.
--Вы имеете в виду моего бывшего шефа Чумакова?
--Я имею в виду Игоря Анатольевича Чумакова. Вот именно. А?
--Чтобы Чумаков занялся делом, находившимся в компетенции уголовного отдела?--Я снова вспомнил кабинет, расположенный высоко над местностью, где не бывал с двадцать шестого года, и чрезвычайно ленивого, чрезвычайно словоохотливого мужчину, сидевшего теперь там с ухмылкой на губах, с сонным взглядом, сложив руки на животе, забросив ноги на письменный стол. Больше всего он любил
читать всяческие страшилки и часто жаловался, что никто его всерьез не воспринимает. Кадровый военный, юрист, врач, любитель-детективсэр Игорь Чумаков, на протяжении всей своей жизни был воинствующим социалистом, обладал редкостным самодовольством и неистощимым запасом неприличных анекдотов.
Глядя мимо майора Берштейна, я вспоминал старые времена. Его прозвали в армии Майкрофтом, когда он возглавлял  управление контрразведки во время гражданской войны, безоговорочно приняв сторону большевиков. Невозможно было представить, чтобы даже самый младший по чину назвал его Чумаковым. Майкрофтом его впервые окрестил майор Берштейн, также перешедший на сторону большевиков и прозвище прилипло. «Самая интересная личность в рассказах о джентльмене с ястребиным профилем с Бейкер-стриг,--говорил Пётр Петрович,--вовсе не сам Шерлок, а его брат Майкрофт. Помните? Он обладает такими же, если не большими, дедуктивными способностями, чем Шерлок Холмс, только слишком ленив, чтобы использовать их на практике; крупный, вялый, он никогда не поднимется с кресла, будучи какой-то значительной шишкой в таинственном правительственном департаменте, хранит в памяти информацию, как в картотеке, перемещается по единственной орбите--между клу-
бом и правительственным домом. По-моему, он фигурирует лишь в двух рассказах, но есть там великолепная сцена, когда Шерлок с Майкрофтом стоят у окна клуба «Диогеп», перебрасываясь дедуктивными заключениями насчет мужчины, прохо-
дящего мимо по улице. Для обоих это дело привычное, а у бедного Ватсона голова идет кругом ... Скажу вам, если бы наш Чумаков держался приличнее, не всегда забывал повязывать галстук, не мурлыкал бы сомнительных песенок, шагая по кабинетам, полным машинисток, из него получился бы неплохой Майкрофт, у него есть мозги, ребята, есть
мозги..».
Однако Чумаков возражал против этого прозвища. Можно даже сказать, оно его бесило. Он заявлял, что никому подражать не намерен, и дико орал, слыша имя Майкрофт. После своей отставки в двадцать шестом году я встречал Чумакова трижды. Дважды в курительной писательского клуба,  причем в обоих случаях он там дремал. А в последний раз на приеме в отеле, куда его затащила жена. Он улизнул от танцующих, чтобы разыскать где-нибудь водки, я заметил его на пути к буфету и выслушал жалобу на жуткую усталость. Поэтому мы отловили
майора Берштейна и сели играть в карты, причем мы с майором проиграли кучу денег, заплатив поровну ... Немного поговорили о былом. Я так понял, что Чумаков теперь служит в военной разведке. Он кисло объявил, с треском тасуя карты, что нет
уже былой славы и блеска; что настали унылые времена для тех, у кого имеется голова на плечах, и что из-за бережливости тех-то и тех-то, экономящих на установке сомнительных устройств, ему приходится топать пешком на пятый этаж в ма- ленький кабинетик, выходящий окнами на унылую улицу.
Берштейн снова заговорил. Я слушал вполуха, вспоминая молодость, когда мы двадцать четыре часа в сутки верили, будто живем в прекрасные времена, и считали веселеньким развлечением выдернуть пару перьев из хвоста двуглавого орла, олицетворявшего Российскую империю. По-прежнему монотонно лил дождь, майор повысил голос.
--... Я вам скажу, что мы сделаем, Марков. Поймаем извозчика и отправимся прямо к нему. Если позвонить и предупредить о визите, он соврет, будто занят. И снова примется читать распроклятые книжки про всякие ужасы. Что скажете? Едем?
Искушение было слишком сильным.
--Немедленно.
Шел сильный дождь. Извозчик скользил к дворянскому собранию и через пять минут миновал солидную и величественную бывшую императорскую улицу, а ныне Пролетарскую свернул в заросший деревьями проезд. Военное министерство выглядело уныло, как и мокрый сад позади. Кроме суетливого парадного, ближе к деревьям находилась маленькая боковая дверь, о которой якобы никто не знал. В нее-то мы и вошли, а далее нам пришлось пробираться
на ощупь по темной прихожей, подниматься по двум лестничным пролетам мимо дверей, за которыми сидели машинистки, стояли архивные шкафы, горел яркий электрический свет. Все это смотрелось на удивление современно в древнем каменном здании, части старого Дворянского собрания, с коридорами, пропахшими камнем, сыростыо и окурками. Ничего не изменилось.
На стене по-прежнему висел облезлый военный плакат, Провисевший там двенадцать лет. Прошлое разом вернулось и ошеломило--люди постарели, а время остановилось; по этим ступеням бегали неопытные юнцы, зажимая под мышкой оружие; на набережной шарманка наигрывала мелодию, под ко-
торую мы невольно приплясывали. Растоптанный окурок вполне мог бросить на лестнице Семён Карцев или капитан Борис Немцов, если бы один не умер от лихорадки, а другой не погиб в бешеной перестрелке. До той минуты я даже не понимал, как мне повезло ...
На четвертом этаже нас поджидало препятствие в лице старины Козлова. Старший сержант выглядел точно так же, сидя в своем закутке за барьером и посасывая погасшую трубку. Мы тепло приветствовали друг друга, хотя было непривычно, что мне вновь отдают честь. Я мимоходом бросил, что у нас с Чумаковым назначена встреча,--Козлов отлично знал, что это неправда,--и положился на давнее зна- комство. Он засомневался.
--Ну не знаю, капитан. Впрочем, попробуйте, может быть, повезет. К нему только что поднялся один тип.--Он многозначительно посмотрел на меня.-- Сказал, что из уголовного отдела милиции. Вот так-то!
Мы с Берштейном перегляпулись. Поблагодарив Козлова, мы заторопились по оставшемуся самому темному пятому пролету и заметили на площадке того самого типа, как раз протянувшего руку к молотку на двери кабинета Чумакова.
--Стыдно, Седых.--заметил я.--Что скажет заме-
ститель начальника милиции?
Седых сперва рассердился, потом усмехнулся. В каменных стенах к нему вернулись прежняя уверен- ность и невозмутимость, он был вымыт, причесап, импозантен. Любые напоминания о его неслыханном виде и поведении прошлой ночью удивили бы инспектора точно так же, как и меня удивляли воспоминания об этом.
-- А, это вы!--воскликнул он.--Гм... и майор Берштейн, как я вижу. Что ж, очень хорошо. Я получил разрешение заместителя начальника. А теперь ...
В слабом свете на площадке я видел знакомую дверь. На строгой табличке было написано: «Игорь Анатольевич Чумаков». Над ней Чумаков давно вывел белой краской огромными шаткими буквами: «Занят!'! Не входить!!! Не беспокоить!!!».
А под табличкой что-то вроде примечания: «Это касается именно ВАС!».  Седых, по примеру всех прочих, просто повернул круглую ручку и вошел. По-прежнему никаких перемен. В комнате с низким по-
толком, двумя большими окнами, выходившими на сады и набережную, царил прежний беспорядок: она была завалена бумагами, курительными трубками, фотографиями, всяким хламом. За широким письменным столом, тоже захламленным, растянулась в кожаном кресле огромная туша.
Ноги в белых носках покоились на столе рядом с телефоном. Горела настольная лампа на изогнутой ножке, наклоненная так, что ровно освещала весь стол. Дальше в тени видпелась склопившаяся на грудь лысеющая, наголо стриженная голова Чумакова и сползшие на копчик носа большие очки в черепаховой оправе.
--Привет!--прохрипел майор Берштейн, протиснув-
шись в дверь.--Эй, Игорь! Слушай ...
Чумаков открыл один глаз.
--Проваливайте!--буркнул он и махнул рукой. Ка-
кие-то бумаги свалились у него с коленей, и он ворчливо продолжал.--Сейчас же уходите, слышите? Не видите, я занят. Прочь!
--Ты спал,--возразил майор.
--Ничего я не спал, черт возьми. Размышлял. Я так размышляю. Неужели нигде нельзя найти покоя, сосредоточиться на вечных вопросах? Я вас спрашиваю!
Он с трудом поднял крупную голову. Равнодушное морщинистое лицо редко меняло выражение, невзирая на настроение. Углы широкого рта опустились, он сморщился, словно ему к завтраку подали тухлое яйцо. Всматриваясь в нас через очки, он сложил на животе крупные вялые руки
и испытующе пробормотал.
--Ну-ка, ну-ка, кто это? Кто тут? О, Седых, это вы ... Я как раз читал ваши отчеты. Гм ... Если бы вы на некоторое время оставили меня в покое, я бы вам, может быть, что-нибудь и сказал. Гм. Ну, раз уж пришли, входите.--Он снова подозрительно всмотрелся.--Кто там с вами? Я занят! За-
нят! Если снова по делу Гончарова, посоветуйте ему прыгнуть в реку. С меня хватит.
Мы с Берштейном одновременно принялись объяснять. Чумаков опять хмыкнул, но несколько утратил суровость.
--А... Ну ладно. Входите, садитесь. Наверняка хотите чего-нибудь выпить. Капитан, ты знаешь, где взять. В том же месте. Наливай.
Я знал. На стенах прибавилось фотографий, наград, но все оставалось на прежних местах. Над белым мраморным камином, где слабо светились янтарные язычки, висел большой мефистофельский портрет Чумакова. По обе стороны от него не-
кстати красовались портреты единственных двух писателей, за которыми Чумаков признавал хоть какой-то талант: Мамина-Сибиряка и Марка Твена. Полки по бокам от камина были
беспорядочно набиты книгами. У одной из них стоял большой стальной сейф, на дверце которого Чумаков, обладая весьма примитивным чувством юмора, написал теми же корявыми белыми буквами: <Документы государственной важности! Не трогать!». Ниже повторялось то же самое по-немецки, по-фран- цузски, по-итальянски и по-русски, У него был обычай помечать экспонаты в своем кабинете, руководствуясь
своей фантазией. По мнению майора Берштейна, в его кабинете чувствуешь себя Алисой, путешествующей в Стране чудес.
Дверца сейфа была открыта. Я вытащил оттуда бутылку водки, пять довольно пыльных рюмок. И пока я занимался своим делом, Чумаков безумолчно ворчал, не повышая и не попижая тона, только раздражаясь все больше.
--Знаете, я папирос не держу. Мой племянник Богдан, ты его знаешь, Пётр,--самостоятельный
четырнадцатилетний парень, подарил мне упаковку к дню рождения. Садитесь, черт возьми. На дыру в ковре не обращайте внимания, все об нее спотыкаются, отчего она делается только шире и шире. Но я их не курю. Даже не пробовал. Почему?-- переспросил Чумаков., поднял руку и зловеще ткнул в Седых пальцем.--А? Я вам объясню. У меня имеется нехорошее подозрение, что они взрываются, вот почему. На всякий случай надо бы проверить. Только представьте себе, племянник дарит дяде взры-
вающиеся папиросы! Уверяю вас, все ко мне несерьезно относятся, несерьезно ... Поэтому, знаете, я преподнес те самые папиросы своему начальнику. Если к вечеру ничего не услышу, заберу обратно. Впрочем, есть у меня немного хорошего трубочного табака ... вон там ...
--Слушай, Игорь,--перебил майор, который какое-то время хрипло дышал и сверкал глазами,--мы к тебе пришли по чертовски серьезному делу ...
--Нет!--махнул рукой Чумаков.--Не сейчас! Не сразу. Сперва выпьем.
Это был ритуал. Я раздал рюмки, мы выпили, хотя Берштейн сгорал от нетерпения. Седых сохранял невозмутимость, крепко держа рюмку, словно боясь ее выронить. Видно было, что его занимает какая-то новая мысль.
--Будем здоровы,--с чрезвычайной торжественностью провозгласил Чумаков и одним глотком осушил свою рюмку. После чего расслабился, запыхтел, поудобнее пристроил на
столе ноги, выбрал черную трубку, вновь откинулся в кресле, источая теперь легкую благосклонностъ. Выражение его лица не изменилось, но теперь он больше смахивал на китайца после плотного обеда.
--М-м-м... Мне лучше. Да, знаю, зачем вы пришли. Чертовски неприятно. Однако ...--Моргая маленькими глазками, он медленно оглядел нас одного за другим. --Если у вас имеется разрешение заместителя начальника млиции города ...
--Вот оно,--сказал Седых.--В письменном
виде.
--Да? Ну да. Что?—Взревел Чумаков.—Вы только посмотрите. Лн обращается ко мне как к полковнику. Да я уже как пять лет генерал.—Он изрыгал проклятия. Плевался. Всунул разрешение Седых в руки.
--Извините, генерал.—Седых искренне каялся, что не знал, что им не поступало информации.
--Положите на стол.—Смилостивился Чумаков.-- Берсеньев всегда отличается здравомыслием,--проворчал Чумаков и фыркнул.--В отличие от большинства его коллег.--Маленькие глазки остановились на Седых. Старик искустно пользовался подобным обескураживающим взглядом.--Значит, вот почему вы ко мне обратились. Потому что Берсеньев вас прикрывает. Потому что, по мнению Берсеньева, вы ему подбросили динамитную шашку--наткнулись, наконец, на действительно дохлое дело.
--Нисколько не боюсь в том признаться, - подтвердил Седых,--равно как и в том, что, по мнению Берсеньева ...
--Ну что же, он абсолютно прав, сынок, --величественно кивнул Чумаков.--У вас большие проблемы.
Во время долгого молчания, воцарившегося в кабинете, лишь дождь хлестал в окна. Я смотрел на пятно желтого света, отбрасываемое на стол лампой на гнутой ножке. Среди разбросанных листов машинописных отчетов, присыпанных табачным пеплом, лежал лист писчей бумаги, исписанный жирным черным карандашом. Сверху на нем было на-
писано почерком Чумакова: «Район речного порта».  Я был совершенно уверен, что, если Седых переслал ему все свои записи, он знает ровно столько же, сколько мы, и поэтому спросил.
--Есть какие-нибудь идеи?
Чумаков с болезненным усилием переложил на столе ноги и схватил исписанный лист.
--Идей полно. Только, знаете ли, никакого смысла они не имеют--пока. Я должен всех вас выслушать. Гм... да. Кроме того, боюсь, мне придется осматривать дом, что чертовски досадно ...
-- Что ж,--вставил Седых,--я через через три
минуты вызвать милицейский экипаж к подъезду, если позволите звякнуть по вашему телефону. За пятнадцать минут доедем до речного порта ...
--Черт возьми, не перебивайте меня,--величественно приказал Чумаков.--До речного порта? Бред! Кто говорит о речном порте? Я имею в виду дом Малика. Неужели вы думаете, будто я оставлю удобное кресло и потащусь черт знает куда? Ох. Впрочем, я рад, что меня еще ценят.--Он
вытянул плоские пальцы и кисло на них посмотрел. А потом опять заворчал.--Беда россиян заключается в том, что они несерьезно относятся к серьезным вещам. Мне это надоело, да. Я на днях собираюсь в Москву, где мне дадут орден Красной Звезды или еще что-нибудь и будут кричать обо мне во все горло. А что делают мои кровные соотечественники, я вас спрашиваю? Как только узнают, в каком я отделе, сразу принимаются забавляться. Подкрадываются ко мне, таинственно оглядываются, спрашивают,
установил ли я личность подозрительного незнакомца в розовой бархатной шляпе, отправил ли в Польшу в переодетого гражданина, поручив выяснить, как Икс-Игрек справляется с новым орудием.
Хрр!--прохрипел Чумаков, махнув рукой и сверкая глазами.--Более того, додумались посылать донесения, карты, подкупают китайцев, чтобы те мне звонили. Да вот--только на прошлой неделе сообщают откуда-то снизу, что меня хочет видеть господин из Азии, такой-то такой-то, имя называют. Я взбесился, чуть не укусил телефонную трубку, велел Козлову спустить его с лестницы на все четыре этажа. Он так и сделал. А оказалось, это действительно доктор Фу-Мацчу из китайской дипломатической миссии.
Да, китайский посол дико разозлился, в Пекин при-
шлось посылать телеграмму с извинениями. А еще ...
Берштейн переглянулся со мной. Мы улыбнулись, так как знали чудачества нашего друга и командира. Майор стукнул кулаком по столу и выдавил сквозь сильный кашель.
--Я тебе уже сказал, Игорь, и повторю еще раз, дело очень серьезное! Я хочу, чтобы ты за него взялся. Как раз сегодня я сказал юному Маркову: «Представим ему дело как вопрос кастовой солидарности, черт побери». Богом клянусь, никто не станет клеветать на представителей правящего класса, если старик Игорь Чумаков ...
Чумаков вытаращил глаза и буквально начал раздуваться. Майор избрал далеко не самый лучший способ призвать к сотрудничеству фанатичного социалиста.
--Майор Берштейн шутит, Игорь Анатольевич,--кинулся я спасать ситуацию. Чумаков недолюбливал майора с того времени, когда он придумал ему прозвище.--- Он хорошо знает ваши взгляды. Мы решили обра-
титься к вам в последней надежде, хотя я напомнил майору, что это совсем не ваша сфера, вы такими делами не эанимаетесь, глупо даже надеяться, что разберетесь ...
--Вот как?--ухмыльнулся Чумаков.--Хочешь заключить пари? А?
--Ну, например,--убедительно продолжал я,--вы
ведь, наверно, прочли все свидетельства ...
--Уф! Седых прислал их сюда утром вместе со своим первокласнным отчетом. О да.
--Нашли что-нибудь интересное, какой-нибудь намек на разгадку?
--Конечно.
-- В чьих же показаниях?
Чумаков снова принялся рассматривать свои пальцы, углы губ опять опустились, он сощурился, хрюкнул.
--Гм... Для начала обращу ваше внимание на свидетельства Горячевых: Марии и Клима. А?
--Вы хотите сказать, в них есть что-то подозрительное?--Майор Берштейн захрипел. Чумаков бросил на него равнодушный взгляд, погрузившись в собственные мысли и запершись там, как в клетке. Заманив его в эту клетку, следовало оставить его там в одиночестве--пусть беззвучно расхаживает взад-вперед, пока не откроется дверца, и он в нее не выпрыгнет.
--Ох, я бы не сказал «подозрительное», капитан. А ты как думаешь? Суть в том, что мне хотелось бы с ними поговорить. Только не думайте, будто я собираюсь выйти из кабинета. Не стану изнашивать хорошие кожаные, подметки, чтобы поднести букет уголовному отделу. Слишком много хлопот. Тем не менее ...
--Не получится,--веско объявил Седых таким
тоном, что мы все на него посмотрели.
В трех этих словах выразилось все, что было у него на уме: новые, тревожившие его повороты событий.
--Чего не получится?
--Поговорить с Климом Горячевым.--Инспектор подался вперед, спокойный тон отчасти вышел из-под контроля.--Он удрал. Сбежал. Уложил чемоданчик и смылся. Вот так!
Все молчали. Берштейн сделал слабый протестующий жест, и больше ничего. В тишине явственнее слышался шум дождя. Седых глубоко вздохнул, словно в конце концов сбросил тяжелый груз, давивший на грудь, вытащил свой блокнот и конверт, набитый бумагами.
--Вот как?--прищурился Чумаков.--Интересно. Может быть, важный факт, а может быть, и нет. В зависимости от обстоятельств. Я бы на вашем месте за него ухватился. М-м-м ... Что вы сделали?
--Что я могу сделать? Попросить ордер на арест убийцы, даже не имея возможности объяснить суду, как он совершил преступлепие? Нет, спасибо,-- коротко бросил Седых. По лицу его было видно, что он двадцать четыре часа не ложился в постель. Инспектор взглянул Чумакова прямо в глаза.--С меня голову снимут, если наделаю еще больше ошибок и не раскрою дело. Газеты пишут: «Пока инспектор уголовной полиции развлекается оккультизмом, у
него прямо под носом совершается жестокое убийство. Поистине странный случай!». Больше того, информация попала в газеты вопреки моим распоряжениям... Начальник милиции утром так и объявил. Поэтому, если у вас есть какие-нибудь идеи,
буду очень приэнателен.
--Ох, черт,--буркнул Чумаков, опуская глаза.--Ну какого дьявола вы ждете? Приступайте! Давайте мне факты! Беритесь за дело. Расскажите, чем сегодня занимались.
--Спасибо.--Седых разложил бумаги.--Так или
иначе, кое-что удалось раздобыть. Может быть, ниточка. Вернувшись на работу, я сразу принялся рыться в досье Малика. Часть сведений уже послал вам, кроме вот этого. Вы прочли о скандале вокруг его первой жены, Ксении Сабуровой, которая исчезла после предполагаемой попытки ее отравления в Швейцарии?
Чумаков хмыкнул.
--Правильно,--кивнул инспектор.--В этом деле была замешана женщина, что, возможно, имеет значение, а возможно, и нет. Горничная спасла Малика от обвинения, показав под присягой, будто Ксения сама приняла мышьяк. Я заинтересовался и начал копать. Отыскал кое-какие име-
на,--Седых поднял затуманенный взгляд,--и подроб-
ности. Предполагаемая попытка отравления имела место в Берне. Горничную звали Варвара Романова. Она по-прежнему служила старушке до исчез-
новения Ксении  12 апреля девятнадцатого года. После чего покинула Россию ...
--И?
--Сегодня в восемь утра я телеграфировал французской полиции и попросил предоставить сведения насчет второй жены Малика. Они собирают информацию обо всех, кто находится в стране, нарушителях закона и добропорядочных гражданах. Вот какой пришел ответ.
Он протянул Чумакову телеграмму, на которую тот покосился, хрюкнул и передал мне. В ней говорилось.
«Девичья фамилия Варвара Романова 1 июня 1920 года вышла замуж за Эдуарда Эдуардовича Малика, 2-й округ, Париж. Последний адрес жены, проверю и сообщу».
--Ну?--спросил Чумаков, мирно щурясь на меня.-- Что скажешь, капитан? Знаете, Седых, я подозреваю, что вы затеяли дурацкую охоту на диких гусей. Есть у меня даже более мрачное подозрение, что Варвара Романова тут ни при чем, а кто-то, удобно устроившийся наверху, знает то, что известно ей. Впрочем, вы послали в лузу хороший шар ... Ну, капитан?
--Они поженились 1 июпя двадцатого года,--
повторил я.--Через год после исчезновения первой жены... Дьявольски законопослушные люди. Ждали столько времени, пока старушку Ксению официально признают умершей, потом бросились друг другу в
объятия ...
--Но я не понимаю!--протестующе вскричал Берштейн, ерзая и вскакивая на ноги.--Будь я проклят, если понимаю ...
--Заткнись,--сурово приказал Чумаков.--И совершенно правильно сделали. Брак должен быть законным. Отсюда возникает интересный вопрос: зачем это потребовалось девице Романовой? Кстати, у Малика деньги были?
Седых многозначительно улыбнулся, почувствовав себя немного уверенней.
--Были ли у него деньги? Ха! Слушайте. Сразу
после сообщений в газетах нам позвонил адвокат Малика. Я случайно (и, должен признать, очень удачно) хорошо знаком со стариком Меркелем, поэтому помчался прямо к нему. Он мычал, мямлил, выглядывал в окно, но в конце концов выложил информацию. Малик оставил состояние
приблизительно в двести пятьдесят тысяч рублей. А?
Майор присвистнул, а Седых удовлетворенно оглядел сидевших за столом. Однако информация произвела на Чумакова совсем не то впечатление, какого он ждал. Он широко открыл рыбьи глаза, сдернул очки и потряс ими в воздухе. На секунду мне показалось, что ноги его соскользнут со
стола или опрокинется кресло.
--Значит, дело не в деньгах! - заключил Чумаков.—Кому нужны деньги после национализации всех доходов граждан дворянского и буржуазного сословий. Сожгите меня на костре, дело все же не в деньгах! Конечно. М-м-м ...--Он довольно заворчал, поискал свою черную трубку, но поленился раскуривать, поэтому мрачно положил обратно и снова сложил руки на животе.--Продол-
жайте, Седых, продолжайте. Мне нравится.
--Почему вы считаете, что дело не в деньгах, генерал?-- поинтересовался инспектор.--Я услышал от Меркель, что других родственников у Малика нет, завещание он не оставил, жена станет наследницей, а деньги лежат в швейцарском банке. Меркель жену описывает как... постойте-ка, дайте проверить,--он заглянул в блокнот,-- статную брюнетку, вовсе не похожую на прислугу ...
--Ну хватит,--проворчал Чумаков.--На что вы намекаете? Думаете, будто женщина явилась и убила мужа ради денег? Ну-ну. Это не детективный роман, чтобы подозревать любой упомянутый персонаж, которого мы даже не видели и который не причастен к делу. Не бурчите. Почему?--Он ткнул трубкой в инспектора.--Потому что тот, кто спланировал преступление, задумал его именно как детективный роман. Мастерски, даже я признаю. Однако убийство в запертой комнате слишком идеально и гладко,
слишком тщательно подготовлено и устроено и сознательно преподносится нам в виде неразрешимой загадки. Оно готовилось не один месяц. События развивались медленно, чтобы развернуться на той самой сцене, где собрались те самые люди, находившиеся именно в том состоянии и рас- положении духа. Они даже запаслись козлом отпущения. Если бы что-нибудь сорвалось, нам бы подсунули славного парня Кирилла. Вот зачем он вообще присутствовал в доме, никакой другой нужды в нем не было. Неужели вы думаете, приятель, будто он в самом деле свистнул у Малика шприц, полный морфия, а тот об этом знал и прикидывался, будто не знает?
--Но ... --возразил Седых.
--М-м-м. Пора сорвать несколько слоев оберточной бумаги. Кирилл сам накачался наркотиком и выпал из колоды. Хорошо. Но он все время находился в доме, а россиянам отлично известно, кого следует подозревать, видя перед
собой наркомана, особенно если он не способен связно рассказать, что делал. А когда наркоман к тому же медиум--еще одна подозрительная фигура,-- ух! Поэтому перестаньте искать мифического незнакомца, нырнувшего в пруд с кровавой водой.
Он бормотал, как бы сонно болтая по телефону, чуть быстрее обычного, но ровным тоном.
--Постойте, генерал!--попросил Седых.--Притормозите. Я хочу кое-что прояснить. Вы сказали: «Они запаслись козлом отпущения». Потом что-то еще насчет Малика. И постоянно упоминали того, кто спланировал убийство по образцу детективного романа ...
--Точно. Так и сказал.
--У вас есть какое-нибудь предположение, кто бы это мог быть?
Глазки Чумакова забегали. В них мелькало веселое удовольствие, хотя на лице сохранялось кислое выражение. Сложив на жилетке руки, он крутил большими пальцами. Потом прищурился.
--Что ж, скажу.--Он словно вдруг решил поделиться секретом.--Это был Эдуард Малик.
Седых вытаращил на него глаза, открыл рот и снова закрыл. В молчании было слышно, как внизу хлопнула дверь, плотно закрывшись. Потом ин-
спектор чуть наклонил голову, взглянул на него и тихо, спокойно, как человек, твердо решивший сохранить здравомыслие, спросил.
--Вы хотите сказать генерал, что Малик сам себя убил?
--Нет. Никто не может нанести себе три хороших удара ножом в спину, а потом еще четвертый, смертельный. Это невозможно... Понимаете, что-то случилось ...
--Вы имеете в виду несчастный случай?
--Черт побери, старина,--фыркнул Чумаков,--при каком это несчастном случае человека можно искромсать таким образом? Вы что, думаете, нож сам летал? Нет, конечно. Я говорю, у него что-то не вышло ...Поэтому и произошло убийство ... Кто-нибудь даст мне спички? М-м-м. Спасибо.
--Невероятно!--воскликнул майор Берштейн и снова закашлялся.
Чумаков равнодушно взглянул на него.
--Я мало что могу сказать, Седых,--продолжал он, --не имея возможности... я хочу сказать, пока не имея, -- в свое время, как вы понимаете, я ее получу ...да, не имея возможности разгадать проклятую загадку, связанную с отсутствием следов и с запертой комнатой. Что-то сверхъестественное, клянусь Богом! Наверняка куча народу верит в привидение ...
Послушайте, друг мой. По вашим словам, прошлой ночью Малик собирался устроить спиритическое представление. Правильно. Собирался. Если бы все шло по плану, он прославился бы на весь свет. И заполучил бы Марию Горячеву, которая благоговейно поклонялась бы ему всю жизнь. Вот чего он хотел. А? Вам не нужно напоминать об этом, правда? Прочтите показания, если не помните ...
Понятно, у Малика имелся сообщник. Один из пяти человек, сидевших в темноте, должен был помочь ему провести шоу. Но он--или она--вел двойную игру. Вместо того чтобы выполнять полученные инструкции, сообщник проник в домик и убил Малика...после того как последний сочинил пьесу и обставил сцену ...
Седых склонился вперед, вцепившись в край стола.
--Кажется, начинаю пониматъ, генерал. Вы хотите сказать, Малик нарочно заперся в домике?
--Разумеется, инспектор,--весьма раздраженно ответил Чумаков, чиркнув спичкой, которая тут же погасла.
Инспектор автоматически чиркнул другой и поднес через стол, не сводя глаз с Чумакова, который продолжал.
--Как еще можно продемонстрировать всему миру, что привидение сделало то ... что он задумал?
--А что он задумал?--спросил Седых.
Чумаков с трудом спустил со стола ноги, взял у него спичку, когда она чуть уже не обожгла инспектору пальцы. Трубка погасла, но он все еще сосал ее, как бы не замечая этого. Чумаков
облокотился о стол и, поддерживая руками крупную голову, задумался над разложенными перед ним бумагами. На улице почти стемнело, шум дождя ослаб. В сероватом тумане виднелось ожерелье фонарных огней, мерцавших на закруглявшейся набережной, огни на мосту отражались в черной воде.
Под неясными контурами деревьев, выше проезжавших в их тени экипажей, позли прохожие. Неожиданно близко грянул и загудел часов на площади. Пробило пять, когда Чумаков слова за- говорил.
--Я тут весь день сегодня сидел, размышляя об этих свидетельствах. Ключ к целому нелегко отыскать. Понимаете? По отношению к девушке Горячевой Малик, можно, сказать, питал самые честные намерения. Вот в чем суть, черт возьми!
Самые честные. Если бы он просто хотел соблазнить ее, то давно бы это сделал, и никакая каша не заварилась бы. Гм ...Со временем ему надоели бы игры с кружком мадам Бурых и Горячевых или он вытянул бы у старухи все драгоценности, оставшиеся после конфискации,  а потом нашел что-нибудь поинтересней. Почему все пошло иначе, сожгите меня на костре?--не поднимая глаз, жалобно
воскликнул Чумаков., яростно и сердито растирая руками голову.
Не надо большого ума, чтоб понять его действия. Во-первых, Малик подчинил старую мадам, играя на ее тяжелой утрате. Это был очень искусный стратегический ход. Он знал о ее близкой связи с Горячевыми и Виктором Бурых и принялся завоевывать Клима, как всем вам известно. Не знаю,
был ли он с самого начала знаком с окружающими дом Бурых  легендами или познакомился позже, но сообразил, что ему прямо в руки свалилась идеальная история о привидении, которую с помощью спиритического таланта бедного тупоумного Кирилла можно обыграть, как душе его будет
угодно. Потом познакомился с Марией Горячевой. Бумс! Пошла охота на крупную дичь.
Понятно, он хотел жениться па девушке. Причесал усики, принял байронический вид, парализовал ее волю всякими психологическими фокусами, имевшимися в его багаже, наблюдал за их действием ...и черт возьми, посмотрите, едва не добился своего! Добился бы полностью, если бы не Бурых. Тогда он начал морочить ей голову нелепыми
байками об «одержимости». На это, конечно, ушло много времени. Он внушал ей мысли, которых у нее никогда раньше не было, приплясывал перед ней, приводил в бешенство, успокаивал, льстил, дурачил, пробовал даже гипнoтизировать, запугал почти до безумия. И все это время, по тем или иным причинам, старая мадам ему помогала ...
Чумаков снова подпер руками голову.
--Ах,--вставил Седых,--я бы сказал, из ревности. Однако затея с изгнанием дьявола из дом а Бурых должна была стать последним..
-- ... решающим ударом!--подтвердил Чумаков.-- Смертельным ударом. Заманив девушку именно туда, куда ему было нужно, он завершил бы дело. О да.
--Продолжайте, генерал,--попросил инспектор после паузы.
--Ну, вы же понимаете--я просто сижу и размышляю. Возможно, Малик задумал довольно опасную вещь. Знаете, ему наверняка требовался очень сильный удар, иначе вся затея могла провалиться. Надо было устроить грандиозное, впечатляющее зрелище, а не просто махать руками
на призрак, которого никто не видит. Возьмем, к примеру, колокол. Может быть, он предназначался для создания большего эффекта, а может быть, и на случай грозной, реальной, смертельной опасности.  А? Малик в любом случае собирался позвать всех. Снаружи его заперли на висячий замок. Это смахивает на мошенническую уловку, но когда он вдобавок закрылся изнутри на щеколду и на шпип- галет ... Ну конечно, как иначе изобразить мнимое «явление» Зураба Кахидзе в комнате, куда, кроме духа, никто не мог проникнуть?
Я уже говорил, что всего лишь сижу и рассуждаю ... И спрашиваю себя: «Во-первых, как он хотел это проделать? Во-вторых, неужели он думал один это проделать?». Я читал ваш отчет, Седых. Там сказано: вы были во дворе и вышли из-за угла за несколько минут до того, как услышали колокол. Сказано также, что слышали его голос--то ли умолявший, то ли заклинавший кого-то, потом он не то застонал, не то заплакал... На внезапное нападение не похоже, инспектор. Вспомните, никакой шумной борьбы, хотя
его несколько раз пырпули ножом, точно и аккуратно. Ни криков, ни ударов, ни проклятий, чего следует ожидать от нормального человека. Малику было больно? Больно! А он просто стоял и терпел ...
Инспектор лихорадочно взъерошил волосы и тихо проговорил.
--Вы хотите сказать, генерал, он сознательно дал себя ранить ...
--До ран дойдем через минуту. Может быть, это подтверждает или опровергает наличие сообщника. Хотя скорее подтверждает. Почему бы иначе раны оказались на спине, куда он сам себе не мог их нанести?
--Продолжайте.
--Потом я прочел описание комнаты и вновь задал себе вопросы. Во-первых, почему вокруг было так дьявольски много крови? Слишком много, Седых. Может быть, Малик какой-нибудь психопат, возомнивший себя мессией, может быть, он хотел получить не царапины, а настоящие раны, чтобы про- извести впечатление на весь белый свет...
запугать девицу Горячеву ... удовлетворить самолюбие ... Не знаю ... Не забывайте, он сам--отчасти прорицатель, пьянеющий от фимиама, влюбленный в звуки собственного голоса, и позволяет себе ... Но повторяю, инспектор, чересчур много крови.
Чумаков поднял голову. На высокомерной физиономии впервые заиграла заинтересованная улыбка, маленькие глазки пристально уставились на Седых. Чувствовалось, что он набирает все больше силы.
--А потом я припомнил две вещи,--негромко продолжал он.--Вспомнил осколки большой стеклянной бутылки в камине, где им быть не следовало. И труп кошки с перерезанным горлом под лестницей в большом доме.
Седых присвистнул. Майор было вскочил и опять сел.
--Угу,--промычал Чумаков.--Угу...Я звякнул вашему
эксперту, Седых. И очень сильно удивился бы, если б
солидная доля той крови не оказалась кошачьей. Одна из деталей спектакля. Теперь вам ясно, откуда, черт возьми, столько крови--без всяких следов в ней, которые обязательно были бы, если б убийца действительно гнался за Маликом, нанося удары.
А еще я спросил себя, зачем разводить такой жаркий огонь. Малик мог пронести под пальто плоскую фляжку с кровью, вскоре ловко облился бы сам, вылил остатки на пол, создав весьма эффектную картину. Но кровь надо все время держать в тепле, чтобы она не свернулась... Возможно, поэтому так пылал огонь, а возможно, и нет.
Словом, обдумав всю эту белиберду, я сказал себе: слушай, одежда на убитом изрезана в клочья, он сплошь залит кровью, случайно разбил очки, упав на пол. Но, несмотря на великолепие и живость декорации, говорю я себе ...
--Постойте, Игорь Анатольевич,--перебил его я.-- Вы утверждаете, что кошку убил Малик?
--Гм,--буркнул он, озираясь вокруг в поисках того,
кто осмелился перебить его.--А, это ты. Утверждаю.
--Когда же он это сделал?
--Да в то самое время, когда отправил юного Клима и старину Берштейна наводить порядок в каменном домике. Они там достаточно долго возились. А он, видите ли, отдыхал. Помолчи теперь и ...
--Как же он сам в крови не запачкался?
--Безусловно, запачкался, капитан. Тоже вещь замечательная, настоящий цветочек. Видите ли, он собирался облиться кровью попозже--чем больше свидетельств, тем лучше. Просто надел пальто и перчатки, чтобы пока не было заметно крови, а потом ...Заметьте, он не заходил в переднюю комнату, где каждый мог его видеть при более или менее
неплохом освещении,--нет, ни в коем случае! Он поспешил из дома, неожиданно приказав запереть себя раньше времени. Помните? Кровь должна была остаться свежей. О чем я говорил?
Он помолчал, неподвижно глядя прямо перед собой, и вдруг медленно произнес.
--О боже мой!--И грохнул кулаками по столу.--Слу-
шайте, ребята, вы меня вдохновляете. Я только что кое о чем подумал. О, это плохо. Очень плохо. Ну ладно. Позвольте продолжить. На чем я остановился?
--Не отклоняйся от темы!--рявкнул майор, стукнув в пол тростью.--Все это чертов бред, но договаривай. Ты обещал рассказать о ранах.
--Правильно. Да. Угу. Ну, давайте отвлечемся от декорации. Все заговорили о жутких ранах, видя море крови и клочья одежды. Но, забыв пока про точный, хороший смертельный удар, вспомним, серьезны ли были другие ранения. А?
Видите ли, тот самый кинжал вовсе не режущее орудие. Шило, каким бы оно острым ни было, ничего не разрежет. Малик им воспользовался из-за легенды о Зурабе Кахидзе. А что с ним в самом деле случилось? Я запросил полный протокол вскрытия. Обнаружены три поверхностные раны --на левой руке,
на бедре, на ноге. Неврастеник вполне может сам их себе нанести, порезавшись максимум на пару сантиметров. Думаю, Малик, собравшись с силами, сделал это самостоятельно, а потом, испугавшись, попросил сообщника ударить его сзади. Возможно, именно об этом он его и упрашивал. К тому вре-
мени экзальтация, видимо, несколько улеглась.
В состоянии крайнего нервного возбуждения он не чувствовал особой боли. А сообщнику предстояло ранить его в то место, до которого он сам не дотянулся бы. Один удар высоко над лопаткой в мягкие ткани, другой вскользь вдоль спины, неглубокий. И больше сообщник ничего не должен был делать ...
На столе пронзительно зазвонил телефон, мы все вздрогнули. Чумаков выругался, Погрозил кулаком аппарату, что-то пробормотал в его адрес, прежде чем снять трубку. Он сразу же объявнл, что занят, раздраженно возражая, что судьба России от этого звонка не зависит, но его перебил чей-то резкий голос. Голос звучал долго. На лице Чумакова появилось суровое, но довольное выражение. Вскоре
он воскликнул.
--Гидрохлорид новокаина!--сияя, как будто ему предложили изысканный деликатес.--Ребята, все ясно,--объявил он, кладя трубку и сверкая глазами.-- Звонил доктор Болтов. Мне следовало бы догадаться. В спине Малика обнаружена добрая доза новокаина. Если вы сидели когда-нибудь в кресле дантиста, то знаете, что это такое. Бедный старина Малик! Даже ради важного дела не мог стерпеть боли. Чертов дурак. У него ж сердце могло остановиться. Впрочем, сердце и так кто-то остановил. Забавно: бандит
и мерзавец превосходно знал, как добиться желаемого, и зеленел от страха, когда приходила пора действовать. Ха. Ха-ха-ха. Дайте Спички.
--Последние легкие раны,--повторил трудолюбиво писавший Седых,--должен был нанести сообщник ...
--Да, но вышло не так. Прежде чем Малик понял,
что происходит, он неожиданно нанес ему две глубокие раны--ударил в спину, рядом с позвоночником, а потом под лопатку ...
Чумаков широко взмахнул огромной рукой. На лице его было какое-то сверхъестественное, почти нечеловеческое выражение. Глаза настолько точно угадывали наши мысли, что я отвернулся.
--Все это очень хорошо, генерал,--почтительно заметил Седых,--но к чему мы приходим? Все равно надо найти объяснение запертой комнате. Если его убил сообщник, я не понимаю, как Малик мог открыть шпингалет и щеколду, чтобы его выпустить, и ...
--После чего,--вставил я,--сообщник прошел трид-
цать ярдов по грязи до большого дома, не оставив ни одного следа ...
--Не мешайте пока,--бросил Седых, сделав такое
движение, как будто старался удержать на голове кувшин с водой.--Я сказал, что не могу понять, как Малик его впустил ...
--Успокойтесь,--приказал Чумаков.--Вспомните, дверь снаружи была заперта на висячий замок. Кстати, у кого был ключ от этого замка?
--У Клима Горячева,--подсказал инспектор.
Воцарилось молчание.
--Ну-ну,--ободряюще промычал Чумаков.--Почему бы и нет. Только я бы не стал делать скоропалительных выводов...пока. Кстати, вы, кажется, сказали, что он сбежал, и ничего
больше не объяснили. Ох, мне еще очень многое надо услышать. Да, да, да ...
Седых прищурился.
--Если мы сумеем объяснить, как убийца прошел к домику и вернулся обратно, не оставив следов ...
--Я как-то читал один рассказ,--поднял руку Чумаков, точно отстающий ученик с последней парты. --Читать гораздо забавне, чем смотреть в театре, как кто-то усаживается на собственную шелковую шляпу ...Так вот--один малый совершил убийство в доме, вокруг которого лежал нетронутый снег толщиной в десять сантиметров. Как он туда вошел и как оттуда вышел? Оказывается, на ходулях. Полиция приняла отпечатки за кроличьи следы. Ха-ха-ха. Седых, со- жгите меня на костре, даже вас осенило б прозрение, если бы вы увидели, как кто-то ковыляет из домика на ходулях. Правда?
Знаете ли, тупицы, основная проблема с запертой комнатой заключается в том, что тут в принципе нет ни малейшего смысла. Я не утверждаю, будто из домика нельзя было выбраться,--никто не сомневается в трюках Гудини. Я хочу сказать, что в обычном случае ни одному реальному убийце не
пришло бы в голову маскировать преступление под затейливый фокус-покус, в который нам в заключение предложено поверить. К сожалению, наш случай совсем другой. Все мы настроены против Малика, который все время мошенничал и, предположительно, готовил бессмысленное представление с весьма осмысленной целью. Все логично, дьявольски логич-
но, инспектор. Он не ожидал убийства; убийца просто воспользовался его собственным планом...но, сожгите меня на костре, каким образом?
--Именно это я и хотел сказать,--подхватил Седых.--Если бы можно было объяснить отсутствие следов, можно было бы объяснить и запертую изнутри дверь ...
Чумаков взглянул на него.
--Не тараторьте, инспектор,--сурово велел он.--Терпеть не могу болтовню. Все равно что сказать: если можно поднять крышу дома, потом можно и стены сдвинуть. Впрочем, продолжайте. Хочу поглядеть на забивший фонтан и на звездный свет, сияющий у вас на лбу. Как вы это объясняете?
Инспектор постарался сохранить спокойствие.
--Мне просто пришло в голову,--когда я сидел
и раздумывал,--что Малик мог сам закрыть дверь за
убийцей на шпингалет и щеколду. Может быть, это было предусмотрено планом, и он еще думал, что легко ранен. Видимо, не понимал, что рана смертельная, собирался и дальше действовать по заранее оговоренному плану.
--Друг мой,--вздохнул Чумаков, вновь подпирая голову руками.--Не стану упоминать о том факте, что он и трех шагов не сделал после смертельного удара, смог только дотянуться до колокольного провода, после чего упал, разбив очки. Не будем спорить и о том, сумел бы человек, пронзенный в сердце кинжалом, вытащить из гнезда тяжелый железный шпингалет, отодвинуть щеколду, что по
силам лишь здоровому, крепкому мужчине. Могу сказать одно: надо искать другое объяснение... Факты! Мне нужно больше фактов, инспектор. Насчет ваших сегодняшних действий и юного Горячева. Выкладывайте до конца. Говорите!
--Слушаюсь, генерал. Начну по порядку. Порядок—вот что нам требуется. А уже поздно ... После беседы с адвокатом Меркель мы оба отправились осматривать дом Малика. Забавно, как дома похожи на своих хозяев. У самых дверей мы встретились ...
Снова резко зазвонил телефон--почти в самое ухо Чумакова, который сидел, склонившись к столу с заинтересованным выражением лица.














                Г Л А В А  8


Поднеся трубку к уху, Чумаков сверкнул глазами.
--Нет!--торопливо завопил он.--Нет! Вы ошиблись
номером! Откуда мне знать, какой правильпый? Приятель, я не дам и копейки за ваш правильный номер ... Нет, это не он! Разумеется. Алло!-- (В трубке явственно слышался девичий голос с коммутатора на нижнем этаже.)--Слушай, конфетка,--продолжал Чумаков другим тоном,--лучше сразу же отключай это хулиганье, вместо того чтобы соединять их со мной! --Тон его стал ледяным и суровым.--Нет,
приятель, я не вас конфеткой назвал ...
--Это, наверно, меня,--поспешно вскочил Седых.--
Извините. Я велел перезванивать мне сюда. Надеюсь, вы не ...
Чумаков перевел пылающий взгляд с телефона на него. Телефон звякнул.
--Ха-ха.
Он бормотал еще какие-то презрительные замечания, пока Седых ловко не выхватил у него трубку.
--Нет,--проговорил он в нее,--секретарша не пошу-
тила. Это действительно генерал Чумаков.--Голос его
собеседника превратился в неразборчивое ворчание.--Какое мне дело до того, что ты подумал? Давай, Берилло! Чего тебе? Когда? На извозчике? Ты видел, кто с ним еще был? Номер записал? Ну, на всякий случай. Нет, может быть, это не важно. Ничего подозрительного? Просто надо хорошенько присматривать за ним. Можешь и проникнуть,
если совесть тебе позволяет ... Хорошо.
Он положил трубку с довольно неуверенным и озабоченным видом и снова к ней потянулся, но вспомнил о других насущных делах, хотя Чумаков решил прочесть лекцию.
--Ну вот!--заключил он с мрачным удовлетворением, указывая пальцем на Седых.--Вот вам первоклассный пример недопустимых безобразий, которыми меня донимают. И меня же еще называют «чудаком!» Представьте себе! Запросто входят ко мне в кабинет, когда пожелают, звонят
по телефону и называют чудаком! Налей мне еще выпить, капитан. Я всеми способами стараюсь никого не пускать. Пробовал поставить на дверь самый сложный замок. И единственным, от кого удалось запереться, оказался я сам, так что Козлову пришлось выламывать дверь, а у меня до сих пор сохранилось нехорошее подозрение, что кто-то сознательно вытащил у меня ключ из кармана. Гм! Даже моя
секретарша, конфетка Люда, прелестная девушка, все разбрасывает у меня на столе. Даже она меня предает. Что делать, я вас спрашиваю?
Седых, сцепив руки, безуспешно пытался вернуть его к теме. Это можно было сделать единственным, хоть и не слишком красивым способом. Я предался сентиментальным воспоминаниям о прежних временах, упомянув, между прочим, тот день,
когда мы с Денисом Брянским вошли в кабинет без доклада, застав конфетку Людмилу с Чумаковым, якобы диктовавшим ей письма ... Прием эффективно сработал. Он немедленно обратился к инспектору.
--Если я не получу от вас помощи, старина, можно сразу бросать это дело. Продолжайте! Вы рассказывали о визите в дом Малика. Что дальше было?
Чумаков уставился в потолок. Майор Берштейн встал с рассерженным видом и аккуратно примостил на голове цилиндр. Я лишь смутно видел его лицо в сумраке вокруг настольной лампы, но майор, видимо, наконец разобрался в сложных хитросплетениях нашей беседы и теперь решительно выразил свои мысли ледяным, взбешенным тоном.
--Чумаков!--каркнул он.
--А? Ох! Садись, майор, садись. В чем дело?
--Я обратился к тебе за помощью, Чумаков,--про- гремел майор с идеально четким произношением.--Клянусь Богом! Думал, ты нам поможешь. А ты? Ничем не помог... Несешь какой-то дикий бред об одном из нас ...
--Слушай, дружище,--перебил Чуиаков, морща лоб,--давно у тебя этот кашель?
--Кашель?
--Кашель. Ну, знаешь--кхе-кхе-кхе. Ты тут целый день пыль поднимаешь. Вчера вечером у тебя его, случайно, не было?
Берштейн вытаращил глаза.
--Был, конечно,--ответил он с таким достоинством,
точно гордился каким-нибудь достижением.--Но черт побери, по-моему, сейчас не время обсуждать чей-то кашель! Не хочется так говорить, Игорь, но ты нас подвел. Больше, пожалуй, я слушать не стану. Боже! Проклятие! Я приглашен на коктейль, уже опаздываю. Желаю всем всего хорошего.
--Выпить не хочешь?--спросил Чумаков.--Нет? Жалко. Ну, иди.
Видимо обида за прозвище так и осталась с ним. Дверь хлоппула, он поморщился и прищурился на нее,
словно филин. Затем тряхнул головой, будто там застряла какая-то непонятная мысль, которую он старался загнать на место. Потом вдруг процитировал.
                Ты старик,--сказал юнец.
                Ты необычпо разжирел.
      Но сделал у дверей сальто-мортале
                Умоляю, расскажи, как это удалось        тебе?
--Что?--переспросил Седых.
--Ох, просто подумал... не важно. Слушайте, я родился в семьдесят первом. Значит, Пётр Берштейн-- в шестьдесят четвертом или пятом. А сколько энергии, а? Будет плясать нынче вечером. Если бы молодость знала, если бы старость...Гм...Рассказывайте, инспектор. Вы с адвокатом вошли в дом Малика ... Продолжайте.
Я видел, что несмотря ни на что, Чумаков искренне сожалеет о уходе Берштейна. Сколько славных дел, сколько воспоминаний....Седых торопливо заговорил.
--Мы пришли с Меркель и сержантом Лукиным. Квартал очень тихий, дом приличный, почти все оконные ставни закрыты. Малик купил его восемь лет  назад. В доме был только один человек, нечто вроде дворецкого, камердинера... Как я понял, хозяин чуть ли не все время проводил в разъездах. Обычно он держал извозчика.
--А тот самый дворецкий ...--промычал Чумаков.
--Н-нет. Я бы сказал, непричастен, генерал. Отличные рекомендации. Он рассказал, что раньше служил у купца, назвал имя бывшего работодателя, который позвонил ему сразу, как только узнал из газет о смерти Дартворта, и предложил вернуться на прежнее место. Вы же знаете, как старое держится за своё прошлое. Мы проверили. Правда.
--Угу. Так и моя жена всегда говорит. Остерегайтесь сплетен, инспектор. Дальше?
--Похоже, он согласился на это место, у Малика, только ради свободного времени, которого у него было очень много. Понятно, генерал? Я расспросил его о посетителях, о сеансах. Он сказал, что ему было известно об увлечении Малика
оккультизмом, но, когда назначались сеансы, он всегда получал отгул.
В самом доме сумрачно, как в музее. Каминов нет, обжиты всего несколько комнат, кругом полно бредовых картин и скульптуры. Поднялись наверх, в хозяйскую спальню, Меркель открыл стенной сейф. Там ничего интересного не обнаружилось. Видно, Малик сильно осторожничал с документами и бумагами или держал их где-то в другом
месте. Потом пошли в зал для сеансов,--продолжал Седых с насмешливым и презрительным видом.-- Просторное помещение под самой крышей. Черный мягкий, как пух, ковер, занавешенный альков для медиума...Ох-ох! И тут, генерал, признаюсь, мы здорово перепугались. Наткнулись на нее со- вершенно внезапно--сидит в кресле, свесив голову, крутит ею, будто от боли, в окна чуть пробивается свет ...Я вам говорю, мне нисколько не стыдно признаться ...
--На кого паткнулись?--требовательно спросил Чумаков и открыл глаза.
--Я как раз собирался сказать,  когда телефон за-
звонил. На мадам Бурых. Она стонала.
--А, да-да. И что она там делала?
--Не знаю. Бормотала какую-то ерунду--это, мол, комната Вячеслава, велела нам убираться прочь. Привратник, помощник дворецкого, клялся, что в дом никого не впускал.
--Постойте!—вскричал Чумаченко.—Какой привратник, какой дворецкий! Вы что суиа сощи! Революции 11 лет, а они о каких-то рабах.
--Генерал! Это реальность. В некоторых кругах ещё не дошли до социального равенства. Тем более военный коммунизм диктует свои условия. Всё устаканится—нужно время.
Чумаков успокоился и благостно разрешил.
--продолжайте.
--Потом она принялась нас проклинать. Это было ужасно, генерал! Я хочу сказать, мадам, воспитанная, утонченная и все такое, к тому же старушка... Знаете, мы были ошеломлены! Затем она поднялась, пошатнулась, и мне даже стало ее жаль. Но по-
мочь никому не позволила, снова села ... Тогда мы, не тратя зря времени, поработали в том самом зале.
--Поработали? Как именно?
Седых вновь улыбнулся терпеливой, скупой, презрительной улыбкой.
--Уверяю вас, много я видел гнусных мошенников,
но такого!  Не знаю, как Малику удавалось выходить сухим из воды, видно, только благодаря силе личности. Господи помилуй, теперь его уже никогда не отдадут под суд ... Кругом провода, в стол встроены электрические катушки, магниты для спиритических фокусов, в люстре диктограф, каждое произнесенное слово слышно в другой комнате... На том же этаже мы отыскали каморку, вроде чулана, где он, видно, сидел, руководил сеансом. В стенной панели, за
альковом медиума, необыкновенное устройство, через который он что-то вещал на разные голоса. Пакеты с марлей для изображения эктоплазмы, кусок марли на стене для проекции картинок с помощью волшебного фонаря, барабаны с проводами, резиновая перчатка, набитая размоченной бумагой ...
--К чертям оборудование,--раздраженно фыркнул Чумаков.—И поменьше призывайте Бога, он не в чести.
--Понятно, генерал. Ну, мы с Лукиным полностью распотрошили тот самый зал. Мадам Бурых--забавно, как на людей иногда действует шум,--наблюдала за нами. Как только мы извлекали очередную проволоку или какое-то устройство, замирала и закрывала глаза. Когда я выложил на стол вытащенный из стены за альковом медиума непонятное устройство, то увидел, как по щекам ее текут слезы... Она не
плакала, как обычно плачут люди, просто из глаз лились слезы... Даже не щурилась и не моргала. Потом вновь поднялась, захромала, я забеспокоился, кинулся следом (тут мадам позволила взять ее под руку), проводил вниз и усадил на извозчика.
Седых разволновался от воспоминаний, почесал квадратный подбородок, как бы упрекая себя за изложение «впечатлений» вместо фактов, взял себя в руки и отчеканил на несвойственный для него милицейский манер.
-- Вывел свидетельницу на улицу. Э-э-э ... Она на меня посмотрела и спрашивает: «Меия тоже хотите разоблачить, сорвав одежды?». Подчеркнула слово «одежды», поэтому я... э-э-э ... не понял, что конкретно имелось в виду. На ней был чудной наряд, совершенно неподходящий старушке, лицо сильно накрашено ...
Повинуясь указующему персту Чумакова, я бросился наливать рюмки, и мы вместе с ним оглянулись на инспектора. Похоже, звук разливаемой водки благотворно на него подействовал.
--Так вот, генерал. Я кликнул извозчика и усадил свидетельницу. Она высунулась в окно и сказала ... --Инспектор зашелестел страничками блокнота.--У меня точно записано: «Инспектор, нынешним утром я разговаривала с невестой моего дорогого, любимого племянника. Знаете, по-моему, вам бы следовало немного поинтересоваться ими обоими. Особенно после неожиданного отъезда милого Клима».
Чумаков кивнул без особого интереса.
--Слушайте!--встрепенулся я.--Берштейн утром звонил Вере Моисеевне по телефону, а она ничего ему не сообщила о бегстве Клима ...
--Новость, естественно, неприятная, генерал,--кивнул Седых.--Я побежал обратно в дом, звякнул Горячевым. Трубку взяла Мария, жутко расстроенная. На мои настойчивые расспросы почти ничего не сумела сказать. Она вернулась домой только после шести утра. Брат, видно, пришел раньше, в передней она заметила его пальто и шляпу, однако беспокоить не стала и легла спать.
Когда утром проснулась, горничная передала ей записку. Всего несколько слов: «Надо кое-что выяснить. Не беспокойся». Горничная сообщила, что Клим ушел из дома с саквояжем около десяти утра. Мария прочла записку в одиннадцать. Я спросил, почему она сразу нам не сообщила, и девуш-
ка призналась, что побоялась. Умоляла не обращать внимания на очередную глупую выходку брата, предполагая, что к вечеру он вернется. Первым делом она подумала, что он поехал к мадам Бурых. Позвонила старушке--его там не оказалось.
После этого обзвонила друзей и знакомых Клима--с тем же результатом.
Близилось назначенное время встречи с вами, генерал, поэтому я отправил на поиски беглеца Лукина. Я предупредил Марию Горячеву, что закон позволяет арестовывать каждого, кто от него пытается скрыться, и я выдам письмеппое распоряжение о розыске ее брата, разошлю словесный портрет
по обычным милицейским каналам, передам по телеграфу и прочее.
Седых захлопнул блокнот, рассеянно взял у меня налитую рюмку, поставил на стол и со злостью проговорил.
--Лично я, думаю--парень либо виновен, либо
совсем рехнулся. Вот так взял--и удрал! Он или сумас-
шедший, или преступник, или и то и другое вместе. Будь у меня какие-нибудь доказательства, кроме ключа от висячего замка, я бы арестовал его за убийство. Но если я допущу еще одну промашку ...
Инспектор красноречиво махнул рукой.
--Возможно,--пробормотал Чумаков.--Да...М-м-м. Если бы ему нарочно хотелось навлечь на себя подозрения и дать нам веский повод предъявить обвинение, он вот именно так и поступил бы--взял и удрал. Любопытный факт. Больше вам ничего не известно?--пробурчал он, вращая маленькими глазками.
--Если вам еще что-то хочется знать, у меня имеется полная запись.
--Хочется. Кое-чего не хватает, инспектор. Впрочем, меня интересует другое. Сожгите меня на костре, но я чувствую... Слушайте, вы точно больше ничего не заметили в доме Малика? Вспомните первое, что придет в голову.
--Мастерская, генерал,--ответил инспектор, озадаченный неприятной способностью Чумакова разгадывать самое непроницаемое выражение лиц партнеров по покеру,--но вы не пожелали слушать о приспособлениях для спиритических трюков, поэтому я подумал ...
--Не важно. Продолжайте. Я вас перебил потому, что у меня внезапно возникла идея.
--Мастерская в подвале, где он готовил оборудование для своих фокусов. Малик не прибегал к услугам специализированных фирм--слишком опасно. Сам все изготавливал, у него были очень умелые руки. Знаете...я тоже занимался подобными вещами ... просто в качестве хобби ... Там у него стоит электрический токарный станочек с необычайно тонким резцом, как бритвенное лезвие. Увидев
легкий налет белой пудры, я призадумался, над чем он трудился в последний раз ...
Рука Чумакова замерла, не донеся до рта рюмку.
--Еще какие-то расчеты на клочке бумаги, размеры в миллиметрах, каракули ... Я особенно не присматривался. Вдобавок Малик очень успешно изготавливал живые маски. Дело несложное, я сам пробовал. Знаете, мажешь лицо вазелином,
накладываешь расплавленный воск, а когда он затвердеет, снимаешь--не больно, разве что брови прихватит. Потом делаешь отливку, заполняя ее изнутри размоченной бумагой ...
Я следил за Чумаковым. Если бы он в тот момент театрально кивнул, издал изумленное восклицание, то отклонился бы от своих непререкаемых правил. Нет, он хранил полнейшее спокойствие, лишь иногда посапывал. Затем сделал из рюмки долгий глоток, сбросил со стола ноги, жестом попросил инспектора продолжать и схватил листы бумаги с
отчетом.
--... А еще,--неожиданно вставил Чумаков, как бы продолжая дискуссию с самим собой,--крепкие благовония, вроде тех, которые были брошены в топку камина в каменном домике.
--Прошу прощения, генерал?--не понял Седых.
--Просто сижу размышляю,--ответил, щурясь на него, собеседник, крутя большими пальцами и многоэначительно передернув плечами.--Целый день себя спрашивал, для чего понадобились ароматические курения. Теперь белая пудра...
Приэнаюсь, я просто хвостатый дворовый котенок,--с тихим восхищением пробормотал Чумаков.--Все думал, возможно ли что-нибудь подобное. Ха-ха-ха.
--Правильно. Вы подумали ...--начал инспектор.
--Ха-ха-ха,--пророкотал Чумаков.--Знаю, о чем вы подумали. И ты тоже, капитан. Снова читаю очередную байку о запертой комнате. Прочел целую кучу. Таинственный злодей изобретает смертельный газ, неизвестный науке, стоит за дверью, пускает его сквозь замочную скважину. Тот, кто находится в комнате, вдыхает, слетает с катушек, насмерть
задыхается и всякое прочее. Ха-ха-ха. Ребята, я действительно где-то читал, как жертва, надышавшись во сне опьяняющим газом, оживилась, подпрыгнула и нечаянно напоролась на заостренный штырь люстры. Если это не рекордный прыжок из лежачего положения, надеюсь о другом таком
никогда не прочесть ...
Нет, мальчики, выбросьте из головы бредовую мысль. Таким способом наш убийца-- «икс»--запросто расправился бы с жертвой.--Он нахмурился, припоминая былое.--Кстати, рассказы о неведомых науке газах и ядах, которые не оставляют следов, необходимо запретить законом. Я читаю их
с ужасом. Если дозволяются столь возмутительные фантазии, то и убийца вполне может что-нибудь выпить и, вроде газа, просочиться в замочную скважину ...
Любопытно!--воскликнул Чумаков, осененный какой-то новой идеей.--Сожгите меня на костре, если я впал в поэтическое настроение или фигурально толкую возможность просочиться в замочную скважину, но поверьте, убийца фактически так и сделал.
--Да ведь замка в двери не было!--возразил Седых.
--Знаю,--с довольным видом согласился Чумаков. --Это-то и интересно.
--Ну, с меня, пожалуй, довольно,--вздохнул инспектор после долгой паузы и, сдерживая гнев, начал совать бумаги в длинный конверт.--Понимаете, это для меня не шутка. Вполне разделяю мнение майора Берштейна. Мы пришли к вам за помощью ...
--Ну-ну, не сдавайтесь,--успокоил его Чумаков.--Я тоже говорю серьезно, инспектор. Честное слово. Перед нами стоит вопрос, на который необходимо ответить в самую первую очередь: как был проделан фокус? Иначе мы, даже точно зная убийцу, абсолютно ничего не сможем с ним сделать. Желаете, чтобы я тут сидел и бубнил: убил такой-то, такая-то, по таким-то мотивам и прочее? А?
--Определенно желаю, чтобы вы поделились идеями, если они имеются ...
--Ладно. Если хотите, можно и поболтать. Но прежде попрошу вызвать экипаж, который вы обещали. Пожалуй, придется взглянуть на дом Малика, черт побери.
Инспектор с очевидным облегчением одобрительно забормотал, звякнул по телефону, а когда повернулся, мы снова почувствовали напряжение. Уже совсем стемнело, слышался топот ног--служащие покидали здание.
--Слушайте, генерал!--напрямик высказался Седых.--Можно, по-моему, предъявить обвинение любому члену кружка ...
--Полегче,--насупился Чумаков.--Появилось что-нибудь новенькое или я чего-то недопонял? Согласно вашему отчету, вы сузили круг подозреваемых до трех человек. У двоих твердое алиби. Молодой Бурых с девушкой Горячевой сидели в темноте, держась за руки.
Мы с любопытством взглянули на него. Оживившийся Седых как будто налетел на преграду в совсем неожиданном месте.
--Господи помилуй!—Он виновато посмотрел на Чумакова.--По-вашему, им обязательно ве-
рить?
--Боюсь, друг мой, вы чересчур подозрительны. Значит, вы им не верите?
--Может, верю, а может, и нет. А может быть, отчасти. Стараюсь рассматривать дело со всех сторон. Гм. Вот так.
--Хотите сказать, что они сговорились, прикончили старину Малика и теперь прикрывают друг друга? Закапайте себе в глаза капли, мой мальчик, первоклассные запатентованные европейские глазные капли. Кроме того, вы плохой психолог. Могу привести десяток возражений.
--Хотелось бы, чтобы вы меня поняли, генерал. Я ничего подобного не говорил. Я хотел сказать, в данный момент Горячева полностью предана Бурых. Больше, чем когда-либо прежде. Может быть, сидя с ним рядом, она точно знала, что именно он встал и вышел с кинжалом, рукоятка которого скользнула по ее шее, а потом упросил ее ради Господа Бога подтвердить его алиби, а? У них хватало времени после убийства поговорить с глазу на глаз.
Возбужденный инспектор подался вперед, а Чумаков сощурился.
--Снова вы призываете Бога. В качестве свидетеля или в качестве высшего прокурора?Не надо. Он не годится ни для одной из ваших ролей.—Чумаков вынул платок и автер вспотевший лоб.--Значит,--он снова вернулся свидетельствам Седых,--поэтому вы не особо стараетесь найти юного Горячева? Ясно. Каков же ваш вывод?
--Тут нужно действовать осторожно. Не по- думайте, я вовсе не утверждаю, будто это единственно верное заключение. Но я уже говорил, что стараюсь учесть все возможности. Откровенно говоря, мне не понравилось поведение Виктора Бурых. Слишком уж легкомысленное, легкомысленное и беспечное! Поэтому я ему не поверил. По опыту знаю, когда кто-то делает шаг вперед, предлагая: «Давай бери меня! Ничего хорошего тебе это не даст, но
порадуйся, арестуй мепя!»--чаще всего выясняется, что
это блеф.
--Слушайте,--проворчал Чумаков,--разве вы не понимаете? Из всех подозреваемых вы безошибочно выбираете того самого, кому трудней всего предъявить обвинение.
--Почему? Не понимаю.
--Ну, если вы согласны с моим анализом ситуации (вижу, согласны), то должны признать, что из всех сидевших на широкой зеленой скамейке для запасных Бурых в последнюю очередь стал бы сообщником Малика! Сожгите меня на костре, но не могу себе представить, что Малик ему предлагает: «Слушай, давай хорошенько их всех разыг-
раем. Я смогу подтвердить свой великий талант гениального экстрасенса, твоя невеста бросится ко мне в объятия». От подобного зрелища, инспектор, любой магический кристалл лопнет. Гораздо легче поверить в моего убийцу, проникшего в замочную скважину. Допустим, услышав подобное предложение Малика, Бурых притворно пообещал помочь разыграть всю компанию, с тем чтобы в подходящий момент разоблачить мошенника. Но Малик скорее обратился бы с такой просьбой к вам, инспектору милиции, чем
к нему.
--Как скажете, генерал. Я только утверждаю, что есть в этом деле глубоко запрятанные детали, о которых нам ничего не известно. Бурых привел нас с Марковым в свой дом в тот момент, при таких обстоятельствах, которые кажутся в высшей степени подозрительными. Похоже, будто все это было подстроено. Кроме того, у него был мотив ...
Чумаков безутешно уставился на свои ноги.
--Да, вот мы и дошли до мотива. Я вовсе не стараюсь вас переиграть, мотивы интересуют меня в первую очередь. Конечно, у Бурых имелся мотив, а откуда же тогда возникла бедная старушка Ксения Сабурова? Вот что меня особенно занимает, черт побери.
--По-моему, Малик воспринял фразу «я знаю,
где зарыт труп Ксении Сабуровой», как угрозу.
--Естественно, естественно. Но боюсь, вы не придаете этому большого значения. К примеру ...
Тут произошло неизбежное, хотя на сей раз Чумаков не возражал против звонка.
--Экипаж,--проворчал он, с болезненным усилием
поднимаясь с кресла.
Его рост фактически не превышал метр восемьдесят сантиметров, вдобавок он сутулился, однако обмякшая туша с безжизненной физиономией целиком заполнила кабинет. К сожалению, Чумаков упрямо носил военную фуражку. В этом, собственно, нет ничего необычного--фуражка как фуражка. Он,
разумеется, презирал лоснящуюся шелковую безделушку, неотъемлемую принадлежность  угнетателей бедняков, так как шляпа полагалась ему по статусу, но он одинаково презирая и производимое ею комическое впечатление. Но солидная фуражка, заношенная до неописуемо рыжего цвета, служила ему талисманом наряду с длинным пальто с побитым молью меховым воротником. Он ревностно хранил верность тому и другому, категорически отвергая всякие инсинуации и выдумывая в оправдание невероятные байки. В разное время я слышал, буд-
то это преэент от самого Фрунзе, наследство
покойного руководителя повстанцев Сибири! Чумаков ко многому относился без надлежащей серьезности, хотя притворялся, что это не так, но только не к своим пальто и фуражке, уверяю вас.
Пока инспектор разговаривал по телефону, он осторожно достал их из шкафа. Заметив, что я за ним наблюдаю, кисло скривил широкие губы, старательно надел фуражку и с великим достоинством облачился в пальто.
--Хватит, хватит,--одернул он Седых,--кончайте
объясняться с извозчиком ...
--...согласен, очень странно,--нетерпеливо наговаривал в трубку инспектор,--но... Что ты еще выяснил? Точно? Теперь слушай, сейчас мы отправляемся в дом Малика. Приезжай туда и послушай. Если удастся отыскать гражданку Горячеву, попроси ее тоже приехать ...
После долгих колебаний он положил трубку, вид у него был озабоченный.
--Не нравится мне это,--признался он.--Чув-
ствую, скоро что-то случится.
Необычное признание в устах практичного инспектора, лишенного воображения. Седых не сводил глаз с кружка света под настольной лампой. Дождь хлестал в окна, эхом раскатываясь в старом каменном здании.
--Причем после очередной пропажи чертова кинжала!--Седых стиснул руки.--Сначала Чурилло, потом Лукин ... Именно он сообщил сейчас, что рано утром в спальне Клима Горячева слышали какой-то «необычный голос». Слушайте, как вы думаете ...
Чумаков стоял сгорбившись, вырисовываясь причудливым силуэтом в фуражке, в пальто с меховым воротником. Только глазки сверкали.
--Мне это тоже не нравится,--проворчал он с неожиданной гримасой.--Что-то странное. Какое-то сумасшествие. Чую беду ... Ну, пошли. Едем. Сейчас же.
Жители Иркутска расходились и разъезжались по домам. Вырвавшиеся на свободу люди производили шум, призывно разраставшийся от сверкавшей огнями площади по улицам. Двигались смутные красно желтые силуэты теней, жалобно ржали лошади. Экипаж, в которой мы сидели, взбиралась по склону, направляясь в район речного порта. Чумаков высунулся в окно и презрительно фыркнул. Он не любил экипажи, драндулеты, рондо и т.д., особенно когда они разгоняются.  В случайном просвете между экипажами он зловеще эыркнул на патрульного, дежурившего на площади Революции, что совсем не
понравилось Седых.
Мы ехали в милицейском экипаже, и он заявил, что ему совершенно не хочется, чтобы люди подумали, будто уголовный розыск взял город в кольцо и патрульные переглядываются между собой. Продвигаясь к северу мимо покосившихся тихих домов, мы молчали. Возле улицы Лазо я мысленно представил майора Берштейна на высоком табурете, за стойкой бара, снисходительно посмеивающегося над юной девушкой, которой понравилось, как
он танцует, а за спиной каждого персонажа, причастного к трагедии, постоянно маячила фантастическая укоризненная физиономия мадам Бурых. «Чувствую, скоро что-то случится ...». Озабоченные слова инспектора плохо вязались даже
со зловещей тишипой на улице. Тем не менее ...
Кто-то стучал в двери дома под номером 25, нажимая в промежутках на кнопку электрического звонка. Завидев наш экипаж, неизвестный сбежал с лестницы, выскочил под уличный фонарь, и мы узнали сержанта Лукина, мокнувшего под дождем.
--Дверь никто не открывает, инспектор,--доложил он.--Меня приняли за очередного газетного ре- портера. Сегодня они его целый день караулят.
--Где гражданка Горячева?--рявкнул Седых. Что случилось: она не пришла или ты из чрезмерной любезности не потребовал, чтобы она пришла?--Меня поразило, что инспектор обращается со своим подчиненным совершенно иначе, чем с нами.—Генерал Чумаков особенно хотел видеть ее. В чем дело?
--Ее дома не было. Пошла куда-то разыскивать Клима и до сих пор не вернулась. Прошу прощения, инспектор...я сам ее прождал полчаса, вернувшись с вокзала. Сейчас все расскажу. Нас с ней обоих сильно встревожил телефонный звонок ...
Чумаков, по-черепашьи вытянув шею, выглянул в окно экипажа, слегка сбив при этом набок фуражку и сделав несколько недружелюбных замечаний. Когда обстоятельства разъяснились, он проворчал.
-- Ну и что?--Чумаков с трудом выбрался из экипажа, заковылял по лестнице, взревел так, что наверняка было слышно на площади Революции.--Откройте дверь, черт возьми!--И с размаху всей тушей ударил в нее.
Эффективно. Где-то зажегся свет, дверь открыл довольно бледный мужчина среднего возраста, который нервно объяснил, что репортеры выдают себя за представителей закона.
-- Ладно, сынок,--проговорил Чумаков неожиданно скучным и равнодушным тоном.-- Принеси-ка стул. 
--Что?
--Стул. На котором сидят. А! Вот.
Прихожая была высокой и узкой, с натертым до блеска полом из твердого дерева, с парой небольших, тонких ковриков, вроде травяных лужаек-препятствий.
Стало ясно, почему Седых сравнил дом с музеем-- чистым, нежилым, застывшим, с чересчур многочисленными тенями, располагавшимися не менее аккуратно, чем немногочисленные предметы обстановки. Неяркие лампы, спрятанные за карнизом, освещали белую скульптуру причудливой формы,
стоявшую за креслами с черной обивкой. Малик отлично знал, как важна атмосфера. Прихожая, открывавшая путь в сверхъестественный мир, производила фантастическое впечатление. На всех, кроме Чумакова, который расселся, пыхтя, в черном кресле. Седых немедленно взялся за дело.
--Товарищ генерал! Это сержант Лукин. Находится в моем подчинении на время расследования. Он мне нравится, у него есть амбиции. Теперь расскажи генералу...
--Эй!—воскликнул Чумаков., изо всех сил напрягая память.--А ведь я тебя знаю. Собственно, не тебя самого, а твоего отца. Старина Лукин был моим конкурентом на выборах в городскую думу, которые я проиграл, слава богу. Это было очень давно. Видите, я всех знаю. В последний раз встречал тебя, сынок ...
--Докладывай, сержант,--коротко приказал Седых.
--Слушаюсь, инспектор,--отчеканил Лукин и сосредоточился.--Начну с того, как вы меня послали к гражданке Горячевой, после чего я по вашему вызову поехал в уголовный розыск.
Горячевым принадлежит большой дом на улице Ленина. Собственно, слишком большой для них, но они там живут после смерти старого капитана горячева и отъезда их матери к родным на Урал.-- Сержант слегка замешкался.--Понимаете, мать, гражданка Горячева...не совсем психически здорова. Не знаю, может, этим объясняется чудаковатое поведение Клима. Я бывал у них раньше, хотя, как
ни странно, до прошлой недели никогда не встречал Марии.
Седых велел ему не отклоняться от темы, и сержант продолжал.
--Сегодня она меня встретила очень сердито, обозвала грязным шпиком, вполне справедливо,--сокрушенно признался Лукин.--Впрочем, сразу об этом забыла, обращаясь со мной как с приятелем Клима. Она обязательно поговорит с вами, инспектор... после следующего телефонного звопка ...
-- От кого?
--Предположительно от Клима. По ее словам, голос вроде бы не был похож на его голос, а может, она просто не поняла. И теперь не знает, что думать. Он сказал, что звонит с вокзала, велел не беспокоиться--он должен что-то выяснить, утром вернется. Мария хотела предупредить, что его разыскивает милиция, но говоривший сразу же
повесил трубку. Поэтому она, естественно, попросила меня немедленно отправиться на вокзал, разузнать, действительно ли Клим сел в поезд, постараться его отыскать и вернуть домой, пока он не наделал глупостей. Было примерно двадцать минут четвертого. Если бы сведения не подтвердились,
сестра собиралась отправиться к его друзьям ...
Чумаков в сдвинутой на затылок фуражке, с полузакрытыми глазами, почесывая квадратный подбородок, перебил.
--Обожди-ка минутку, сынок. Юный Горячев сообщил, что садится в поезд?
--Так поняла его сестра, генерал. Понимаете, утром он ушел с саквояжем, потом звонил с вокзала ...
--Еще одно скоропалительное заключение,--кисло заметил Чумаков.--Прямо какой-то излюбленный спорт. Ладно. Что дальше?
--Я со всех ног помчался на вокзал, около часа все вокруг прочесывал. След горячий, Мария мне вручила хорошую фотографию, но—никаких результатов. Только расплывчатое свидетельство патрульного на платформе--буд-то бы он уехал в три сорок пять, хотя в билетной кассе этого не подтвердили, а поезд ушел. Не знаю, что и думать. Может, звонок был ложный.
--А куда он поехал?
--В Пермь.
--Ты связался с пермской милицией?--спросил
Седых.
--Да, инспектор. И послал телеграмму...--Сержант прикусил язык.
--Какую?
--Личную. Их мать живет в Перми. Слушайте, инспектор, я давно знаю Клима, понятия не имею, зачем он туда отправился, если отправился, но решил ради Господа Бога умолять пария вернуться в Иркутск, пока его не схватили на перроне... Потом снова возвратился в дом Горячевых и снова услышал нечто странное и непонятное.
Лукин быстрым взглядом окинул темный вестибюль.
--Нынче перед самым рассветом прислуга слышала, как кто-то разговаривал с Климом. Голос, говорят, высокий, неестественный, очень быстрый. Доносился либо из его спальни, либо снаружи, с балкона.
Холодный дом вновь наполнился страхом, который чувствовал не только Лукин, но даже и Седых, перед которым вновь замаячили бесформенные и безликие образы. Чумаков сидел сложа руки, равнодушно сощурившись, хотя,
по-моему, в любой момент был готов вскочить.
--Чей же это был голос?--спросил Седых.
--Неизвестно, инспектор...Невозможно узнать. Когда я впервые явился, Мария упомянула, что люди утром что-то слышали, просила разобраться. А я отложил разбирательство до возвращения с вокзала. К тому времени она ушла, я собрал прислугу и начал расспрашивать. Как вы помните, Клим прошлой ночью покинул дом Бурых сильно расстроенный и взволнованный. Около половины пятого утра слуга Горячевых, рассудительный, уравновешенный малый по фамилии Парк, очевидно кореец, проснулся оттого, что кто-то бросал камешки в его окно. Дом, надо сказать, отступает от улицы, окружен садом и высокой стеной. Ну, Парк выглянул в окно (было еще совсем темно) и услышал, что Клим просит его спуститься, открыть дверь--он потерял ключ.
Когда cлуга отпер парадное, Клим буквально ворвался в дом, что-то бормоча про себя. Парк заметил, что он грязный, как трубочист, весь закапан свечным воском, глаза безумные, в руке распятие ...
Последняя деталь была столь фантастической, что Лукин невольно прервался, как бы ожидая комментариев. И дождался.
--Распятие?—повторил Чумаков, резко дернувшись.--Вот это что-то новенькое. Он очень религиозный?
--Парень чокнутый, генерал, вот и все,--спокойно ответил Седых.--Точно вам говорю. Религиозный? Как раз наоборот. Когда я спросил, молился ли он, юный Горячев бросил на меня такой взгляд, словно услышал жестокое оскорбление. А потом с негодованием выкрикнул: «Разве я похож на благочестивого методиста?»--или еще какую-то
чушь. Дальше, Виктор. Что еще?
--Ничего. Клим объяснил Парку, что шел пешком почти всю дорогу, только невдалеке от дома поймал извозчика. Велел не дожидаться Марии--она придет не скоро, налил себе добрую порцию водки и поднялся к себе в спальню.
Дальнейшее произошло часов в шесть. Девушка поднялась растапливать камины и, спускаясь по лестнице, проходила мимо комнаты Клима. В доме было тихо и темно, в саду стоял туман. Она услышала, как Клим в спальне тихо бормочет, и решила, что он говорит во сне. Но тут раздался другой голос... Девушка поклялась, что никогда его раньше не слышала. Женский, очень неприятный голос быстро
что-то тараторил... Она до смерти перепугалась, но, придя в себя, кое-что припомнила. Как-то вечером, приблизительно год назад, Клим, сильно выпив, вернулся домой с подружкой, тоже крепко выпившей,-- втащил ее в спальню через балкон, который тянется вокруг всего дома, хотя можно было подняться по наружной лестнице.
Лукин махнул рукой.
--Вывод напрашивался очень простой, но когда девушка услыхала об убийстве, вспомнила, в котором часу вернулся Клим и все остальное, то пришла в ужас. И рассказала об этом Парку. Повторяла одно: никогда в жизни не слышала такого голоса, он сводил с ума, дрожь нагонял...
--Слова какие-нибудь разобрала?--перебил его Седых
--Когда я с ней разговаривал, она была до того перепугана, что от нее ничего нельзя было добиться. Только сказала Парку, который уже мне передал ... Причем это либо удивительный вымысел, либо полная чушь, черт возьми, как хотите. Сказала--если бы обезьяна могла говорить, у нее был бы как раз такой голос. Запомнила лишь несколько слов: «Ты даже никогда не догадывался ... «
Последовало долгое молчание. Седых вспомнил о присутствии дворецкого Малика и, чтобы тот не понял, о чем идет речь, твердо приказал ему выйти.
--Женский голос...--задумчиво пробормотал инспектор.
--Это еще ничего не значит, черт побери!--заявил Чумаков, разминая пальцы.--Возьмите любого неврастеника, доведенного до предела,--его голос зазвучит фальцетом. М-м-м. Очень любопытное, интересное замечание насчет обезьяны--намекает на нечто большее... Не знаю, на что. И все-таки по-
чему Клим так поспешно удрал с саквояжем?--Он
задумался, окидывая помещение сонным взглядом.--В данный момент, инспектор, могу согласиться с вами-- все это мне очень не нравится. По городу разгуливает убийца, с которым мне не хотелось бы встретиться темной ночью. Вы когда-нибудь читали английского писателя Куинси? Если да, то должны помнить, как в одном доме прятался бедняга, на глазах у которого убийца перерезал всех вокруг? Он попытался тихонько спуститься по лестнице, выбраться из
дома и тут заметил, что преступник тоже крадется к парадному. В диком ужасе он скорчился на ступенях, слыша только скрипучие шаги убийцы в передней, который кружил и кружил там, топтался взад-вперед ... Только шаги
--И мы все тоже слышали только шаги.
--Вот что интересно... Ха.--Чумаков на секунду уронил голову на руки, постучал пальцем по лбу и с раздраженным видом выпрямился.--Нет-нет, не годится. За работу! Возьмемся за дело. Инспектор!
--Слушаю.
--Я больше не собираюсь топать по лестницам, слышите? Я и так по ним ежедневно хожу. Спуститесь с капитаном в мастерскую Малика. Принесите мне упомянутый клочок бумаги с цифрами, соскребите белый порошок с резца, ссыпьте в конверт.--Он помолчал, теребя себя за нос.--Кстати, сынок, я бы на вашем месте не стал пробовать его на вкус. Про-
сто предупреждаю.
-- Вы хотите сказать,...
--Ступайте,--проворчал Чумаков.--О чем это я думал? Ах да. Шаги. Ну кто может дать мне объяснение? Мордвин? Вряд ли--он специалист по глазам и ушам. Овсов? Возможно. Где тут телефон, черт возьми? От меня вечно прячут телефоны ... Где он?
Возникший как по мановению волшебной палочки дворецкий Малика поспешно открыл шкафчик в дальнем конце прихожей, а Чумаков посмотрел на часы.
--Гм. Едва ли он сейчас у себя в кабинете. Скорее всего, дома. Лукин! Ах вот ты где. Беги вон к тому телефону, набери номер по городу, попроси Овсова, скажи, мне надо с ним поговорить. Чумаков не
видел в своих указаниях ничего необычного. Ему попросту в голову не приходило, что сержанту Лукину, впрочем, как и самому Чумакову, неприлично звонить домой доктору Овсову, пожалуй, самому лучшему в Иркутске специалисту по костным заболеваниям, и просить к телефону. Дело вовсе не в его презрении к
напыщенному величию, свойственному окружающим, -он просто не обращал на это никакого внимания. Зачем ему понадобился врач Овсов, я понятия не имел.
Когда Седых открыл дверь в конце коридора, я определенно заметил--в данный момент ему совершенно не хочется, чтобы кто-нибудь путался у него под ногами. Поднявшись, он тяжело прошагал к занавешенной двери слева, потом начал спускаться по лестнице, прошел через подвал, заставленный всякой всячиной, включая по пути свет, и очень ловко открыл замок на следующей дверце.
Войдя следом за ним, я слегка вздрогнул. Под потолком горела тусклая лампочка в зеленом абажуре, стоял застарелый запах печного мазута, краски, дерева, клея, сырости. Помещение походило на мастерскую кукольника, только тут изготавливались игрушечные привидения. На меня смотрели устрашающе живые маски, которые сохли на стенах над верстаками, стойками с инструментами, банками с краской, листами фанеры, вставленными в рамки. Одна, голубоватого цвета прокисшего молока, пристально всматривалась сквозь подобие очков с толстыми стеклами, с полузакрытым глазом, приподнятой бровью... Не просто живая, но, клянусь, знакомая. Где-то я видел эти усы, кривую, нервную ухмылку ...
--Вот тот самый токарный станок,--указал Седых,
завистливо прикоснувшись к нему.--Этот самый ...--Он
схватил с нижней стальной полочки клочок бумаги, соскреб в конверт с резца беловатые гранулы, рассуждая о достоинствах станка. Похоже, это в какой-то мере уводило его от мыслей о загадочном деле.--Любуетесь масками? Да, они хороши. Очень хороши. Однажды я вылепил Наполеона,
чтоб посмотреть, как он выглядел, но этот малый, Малик...гений.
--Могу только сказать--восхитительные,-- согласился я.--Вон та, например ...
--Ах! Хорошо, что вы ее заметили. Это Вячеслав Бурых.--Инспектор резко обернулся, спрашивая, видел ли я когда-нибудь марлевую маску, раскрашенную люминесцентными красками. Марлю можно втиснуть в упаковку размером с почтовую марку, которую медиум сует за пояс. Например, одна женщина в Омске даже позволяла себя обыскивать.
Оставаясь в лифчике и панталонах, она так быстро передвигала пакетик, что любой присягнул бы ...
Наверху раздался звонок в дверь. Я пристально разглядывал маску Вячеслава, холщовый рабочий фартук Малика, аккуратно висевший на спинке стула. Присутствие хозяина так живо чувствовалось в мастерской, что я мысленно видел его, стоящего у верстака, с шелковистой темной бородкой, в очках, с невозмутимой улыбкой. Оккультные обманки выгля-
дели еще безобразнее оттого, что были обманками. А после Малика осталось наследие пострашнее--убийца.
В моем воображении четко нарисовалась картина: на рассвете служанка стоит перед закрытой дверью спальни Клима Горячева и слышит, как незнакомый голос произносит: «Tы даже не догадывался ..».
--Кирилл Афанасьевич,--сказал я, по-прежнему глядя на маску,--кто же, господи помилуй... Кто проник утром в спальню юного Горячева? И почему?
--Вы когда-нибудь видели фокус с грифельной доской?--невозмутимо осведомился Седых.--Слушайте ... хотелось бы мне прихватить что-нибудь из этого барахла! В магазинах подобные вещи ужасно дорого стоят, гораздо дороже, чем я могу себе позволить ...--Он повернулся ко мне и горько спросил.--Вы спрашиваете кто? Хотелось бы мне знать.
Хотелось бы знать... я все больше тревожусь, помогите мне. Надеюсь, что личность, проникшая нынче утром в спальню юного Клима, не та самая ...
--Что вы хотите сказать?
--... не та самая, которая встретилась нынче днем с Матвеем Ющенко и прогулялась вместе с ним к дому Горячевых, похлопывая его по спине ...
--О чем это вы, черт возьми?
--Помните тот телефонный звонок, когда Чумаков молол всякую чепуху насчет зоопарка? Он так
разошелся, что я не смог толком поговорить с сержантом Берилло. Да, кроме того, мне и в голову не пришло тогда, что это так важно. Проклятие! Я не хотел поднимать шум, как прошлой ночью ...
--Что такое?
--Ничего особенного. Я послал Берилло--он человек хороший--присмотреть за домом, а также за гражданкой Бурятенко. Велел быть начеку. Напротив находится овощная лавка, он стоял в дверях, разговаривал с хозяином, когда подъехал извозчик.
Хозяин обратил его внимание на Матвея, который вылез из рондо. С ним был какой-то мужчина. Этот мужчина повел его к воротам с другой стороны дома, похлопывая по спине ...
--И кто же это был?
--Никто не разглядел. Стоял туман, моросило, их загораживали экипажи. Видели только руку, которая направляла Матвея, а когда извозчик отъехал, оба были уже за забором. Я вам говорю, это все чепуха! Просто какой-то гость, но что я мог поделать, черт побери?
Седых какое-то время смотрел на меня, потом предложил подняться наверх. Я не стал комментировать его рассказ, понадеявшись лишь, что инспектор прав. Ступив на лестницу, мы услышали голос, доносившийся из прихожей. Посреди холодного вестибюля стояла Мария Горячева, довольно бледная, со скомканным листом бумаги в руках. Она тяжело дышала. Заметив нас, девушка вздрогнула. Где-то рядом бубнил по телефону Чумаков, но слов нельзя было разобрать.
-- ... в Перми должны знать, где он,--чуть не умо-
ляюще говорила девушка Лукину.--Иначе зачем бы
они прислали эту телеграмму?
Я и раньше, даже в темноте разоренного дома Бурых, видел, как она красива, но теперь, на фоне великолепного вестибюля Малика, красота Марии Горячевой просто ошеломляла. На ней было что-то мерцающе-черное, черная шляпа, пальто с широким белым меховым воротником. Сейчас она была взволнована, на лице чуть больше косметики, но, несмотря на бледность, взгляд был нежным, призыв- ным, как будто она снова стала самой собой, избавившись от какого-то пагубного влияния. Мария торопливо и тепло нас приветствовала.
-- Я просто не могла не прийти,--объясняла она.--
Сержант Лукин заглянул мимоходом и сказал, что хо- чет меня видеть. А я хотела всем вам показать эту телеграмму. Она от моей матери. Мать сейчас в Перми ...
Мы прочли: «Моего мальчика здесь нет, но они его не получат».
--А,--вздохнул Седых.--Телеграмма от вашей ма-
тери? Есть какая-нибудь идея, что бы это значило?
-- Нет. Я вас хотела спросить. То есть если Клим не к ней поехал ...--Она махнула рукой.--Но зачем ему это понадобилось?
--Прошу прощения. Ваш брат всегда мчится к матери, когда у него неприятности?
Она взглянула на инспектора.
--Вы считаете корректным свое замечание?
--Я считаю, гражданка, что речь идет об убийстве. Боюсь, придется попросить адрес вашей матери. Милиция разберется. Посмотрим, что скажет насчет телеграммы генерал Чумаков.
--Какой генерал Чумаков?
--Генерал Чумаков, который расследует дело. Сейчас он разговаривает по телефону. Может, вы на минутку присядете ...
Дверь кабинета, где стоял телефон,приоткрылась со скрипом, выпустив облако дыма и Чумакова со старой курительной трубкой в зубах. Вид у него был недовольный и грозный, он что-то бормотал, но при виде Марии его лицо мгновенно приняло ленивое благосклонное выражение. Он вытащил
изо рта трубку и с откровенным восторгом оглядел девушку.
--Прелестная нимфа,--провозгласил он.--Сожгите
меня на костре, если это не так!
Таково было представление Чумакова о любезном светском комплименте, что нередко приводило к скандалам.
--Я как-то в кино видел точно такую же девушку. Она где-то посередине разделась. Может, вы тоже видели? А? Забыл название картины, но та самая девушка... вроде никак не могла решить ...
Седых громко кашлянул.
--Это гражданка Горячева, генерал,--подсказал он.
--Ну все равно, прелестная нимфа,--повторил Чумаков, воинственно отстаивая свою точку зрения.-- Я о вас много слышал, моя дорогая. Хотел с вами встретиться и заверить: мы во всем разберемся и без всякого шума вернем вашего брата. Ну, милочка, зачем я вам понадобился?
Мария какое-то время разглядывала его, но откровенное чистосердечие Чумакова не позволяло ей возмущенно воскликнуть: «Генерал!» она вдруг лучисто ему улыбнулась и объявил.
--По-моему, вы противный старикашка.
--Конечно,--сдержанно согласился Чумаков.--Но честный, видите? М-м-м. А это что такое?--Седых сунул ему телеграмму, предотвратив продолжение беседы.-- Телеграмма. «Моего мальчика ... ». Гм ... Гм ...-- пробормотал он, а потом вздохнул.--На ваше имя? Когда вы ее получили?
-- Меньше получаса назад. Вернулась домой и увидела. Пожалуйста, скажите что-нибудь! Я так торопилась сюда ...
--Ну-ну, не волнуйтесь. Хорошо, что поторопились принести нам телеграмму. Я объясню, в чем дело, моя дорогая.--Он доверительно понизил тон.--Хотелось бы подольше поговорить с вами и с вами и молодым Буры ...
--Он привез меня и сидит в экипаже,--встрепену лась девушка.
-- Да-да. Только, знаете ли, не сейчас, у нас еще много дел: найти мужчину со шрамом и прочее. Слушайте, может быть, сможете прийти с Бурых ко мне в кабинет завтра утром, часов, скажем, в одиннадцать? Инспектор Седых за вами заедет, проводит и прочее.
Он был весьма оживлен и любезен, хотя настоятельнo увлекал ее к двери.
--Приду! Обязательно ... И Виктор тоже.--Девушка закусила губу и, прежде чем дверь за нею закрьглась, окинула нас умоляющим взглядом.
Чумаков постоял, глядя на закрытую дверь. Снаружи донесся цокот копыт, и он медленно повернулся.
--Если эта девушка ...--задумчиво проговорил Чумаков,--если эта девушка давным-давно не свалилась кому-то в руки, как яблочко с дерева, значит, этот тип был дьявольски непред-
приимчив. Природа не терпит пустоты. Какая расточительность ... М-м-м. Интересно...--Он потер подбородок.
--Вы ее очень быстро выставили,--заметил Седых. --Слушайте, в чем дело? Что вам сказал тот самый спе-
циалист?
Чумаков посмотрел на инспектора с каким-то странным выражением.
--Я разговаривал не с Овсовым,--ответил он, и слова его гулко прозвучали в сумрачном вестибюле.-- Пока не с ним.
Воцарилось молчание, а слова все звенели, внушая нехорошие подозрения. Седых сжал кулаки.
--Вот что в конце концов выяснилось,--продолжал
Чумаков глухим, невыразительным голосом.--Мне передали сообщение из уголовного отдела... Инспектор, почему вы мне не сказали, что кто-то приехал в Иркутск вместе с Кириллом в пять часов дня?
-- Вы же не имеете в виду?
Чумаков кивнул, шагнул к черному креслу и рухнул в него всей тушей.
--Я вас не упрекаю...Я бы не узнал... Да, вы правильно догадались. Кирилл заколот кинжалом Зураба Кахидзе.

    


                Г Л А В А  9


Даже после второго убийства, совершенного, если прибегнуть к стереотипному выражению, «убийцей-призраком», эти слова совершенно не передают ужаса и не дают верного представления об обстоятельствах,--даже после этого события дело о «районе речного вокзала» еще не приняло последнего, самого чудовищного оборота. Вспоминая ночь на 8 сентября, когда мы сидели в каменном домике, глядя на манекен в кресле, я понял, что это была всего лишь прелюдия. Казалось, все ведет к Зурабу Кахидзе. Если Зураб Кахидзе до сих пор за всем наблюдает, то хорошо понимает, что вместе с этим делом решится и его судьба.
Второе убийство свершилось совсем уже отвратительным образом. Услыхав новость, мы с Чумаковым и Седых сразу уселись в экипаж и пустились в долгий путь к месту, где был убит Кирилл. Чумаков, зажав в зубах зловонную погасшую трубку, коротко излагал полученную информацию.
Сержант Берилло, которому Седых поручил следить за Кирилом и гражданкой Бурятенко, владелицей дома, целый день тайком наблюдал за местностью. Дома в тот день никого не было. Хозяйка ушла в гости, а Кирилл в кино. Разговорчивый и любезный хозяин овощной лавки, рассказавший немногое, что знал о доме и его обитателях, сообщил, что в этот день гражданка Бурятенко всегда отправляется с визитами. «B шляпке, как у королевы Елизаветы, и в пальто с черными перьями». О ней ему известно лишь то, что, по слухам, она когда-то сама была медиумом; всегда добрая, вежливая, ни с кем не общается, не болтает с соседями. С тех пор как у нее поселился Кирилл, года четыре назад, дом приобрел нехорошую репутацию, так что люди обходят его стороной. Порой жильцы долго отсутствуют, а время от времени подъезжают «красивые экипажи, битком набитые шикарными ребятами и девицами».
Днем, в десять минут шестого, сержант Берилло увидел подъехавший в тумане под дождем экипаж. Одним из пассажиров был Кирилл, другого он не видел, заметил лишь руку, которая увлекала парня к воротам в кирпичпой стене за домом. Передав такую информацию по телефону Седых, Берилло получил разрешение пойти оглядеться, если совесть ему позволяет. Вскоре после того, как парочка скрылась в доме, он перешел на другую сторону улицы, обна-
ружив открытые ворота. С виду за воротами царил полный порядок. Там стоял приземистый двухэтажный домик с лужайкой, цветочными клумбами и садиком позади. В боковом окне на первом этаже горел свет, шторы были задернуты, сержант ничего не видел и не слышал. В конце концов, Берилло, человек несколько медлительный, решил позвонить об этом на следующий день.
К этому времени открыла свои двери пивная под названием «Голубой Дунай», неподалеку от дома Бурятенко.
--Берилло,--продолжал Седых,--вышел из паба приблизительпо в четверть седьмого. Нам по-
везло, что он заскочил выпить. Чтобы сесть на конку, ему надо было пройти мимо задней части этого дома-- он называется коттедж «Магнолия». Находясь приблизительно в сотне метрова от коттеджа, сер-
жант увидел, как кто-то с диким криком выскочил из ворот в стене и побежал перед ним по улице ...
Чумаков грыз свою трубку.
--Неужели?—прокричал он сквозь громкий вой.
--Нет! Послушайте, черт возьми! Берилло бросился за тем типом и догнал его. Он оказался перепуганным до смерти поденным работником в комбинезоне, бежавшим искать милицию. Обретя дар речи, он забормотал об убийстве и никак не хотел верить, что Берилло—сотрудник милиции, пока
не подошел патрульный, после чего все вместе вернулись в «Магнолию». По всему судя, гражданка Бурятенко велела поденщику вынести мусор и сделать кое-что в саду за домом. Припозднившись на другой работе, он решил до завтра закопать мешок с мусором во дворе. Опасаясь «нехорошего» дома, работник вошел в задние ворота, собираясь сказать хозяйке, что совсем уж стемнело и дело лучше отложить на завтрашний день. По дороге он заметил свет в подвальном окне ...
Милиция расчищала перед нами дорогу. Со-
вершая рискованные повороты и виражи на мокрых дорогах, извозчик промчался мимо парка, миновал улицу Блюхера, вильнул влево у башни с часами и ринулся через  мост.
--...заглянул туда и увидел лежавшего на полу Кирилла, который еще дергался в луже крови и отчаянно, безнадежно протягивал руки. Он лежал лицом вниз, в спине торчала рукоятка кинжала. Парень умер прямо на глазах у поденщика...
которого, впрочем, больше испугало другое. В подвале еще кто-то был.
Я оглянулся с переднего сиденья, пытаясь разгадать необычное, почти безумное выражение лица Чумакова при свете мелькающих мимо фонарей на мосту.
--Да нет,--иронически усмехнулся он.--Знаю, о чем ты подумал. Только следы ног. Снова одни следы ног, но на этот раз дело обстоит еще хуже. Поденщик не видел лица другого человека--тот раскочегаривал печную топку.
--Вот и все, что я хотел сказать.–Чумаков усмехнулся.--Берилло говорит--печь большая, располагается в центре подвала. Работник заглядывал в окно с другой стороны, поэтому не заметил, кто стоял возле топки. Вдобавок в подвале горела всего одна свеча. Однако сквозь трещину в оконном стекле бедняга услышал, как кто-то открыл печную заслонку, поддел совком уголь, бросил...и вот тут-то он удрал. И видимо, при этом закричал, потому что тот, у топки, начал поворачиваться ...
А теперь заткнитесь. И не задавайте вопросов. По свидетельству сержанта Берилло, когда они с патрульным и тем самым поденщиком разбили окно и влезли в подвал, одна нога Джозефа еще торчала из топки. Чтобы вытащить тело из бушующего пламени, пришлось вылить несколько ведер воды. Берилло клянется, что парня сунули в печку живым,
облив всего керосином. Я правильно излагаю события, инспектор?
--Абсолютно.
Мы съехали к реке, и фонари над темной водой потускнели, а на прилегающих улицах стало еще тем-
нее. Может быть, днем или утром это милый, уютный и даже веселый район. В тот момент он состоял
из слишком широких, тянувшихся на сотни метров черных улиц, освещенных слишком редкими газовыми фонарями, из выстроившихся рядами приземистых двухэтажных домов. Унылую картину изредка оживляли освещенные общественные здания: кинозалы,, пивные, многочисленные магазинчики на пустых площадях, мимо которых устало проезжали извозчики.
 Дом стоял в глубине участка, к которому уже подъехал наш экипаж. Его освещал размытый туманом свет уличного фонаря. Рядом собралась внушительная толпа. Люди молчали, переминались с ноги на ногу, задумчиво глядя на мостовую, как бы философски размышляя о жизни и смерти. Подъезжавшие люди шумели, но в целом широкая темная дорога была пуста. В толпе там и сям пробирались милиционеры, равнодушно покрикивая: «Посторонитесь, посторонись!». Толпа слегка шевели-
лась и оставалась па месте.
Завидев наш экипаж, сотрудники милиции расчистили путь. Кто-то шепнул: «A это что еще за старый черт?» Милиционер в торжественном молчании распахнул железные ворота, мы
пошли по кирпичной дорожке, слыша шепот у себя за спиной. Высокий нервный молодой человек с разрумянившимися щеками, явно не привыкший к штатской одежде, открыл парадную дверь, козырнув Седых.
--Хорошо, Берилло,--коротко бросил инспектор.-- Появилось что-нибудь новенькое после твоего звонка?
--Старушка вернулась, инспектор,--доложил сержант и с сомнением вытер лоб.—Гражданка Бурятенко. Возникли кое-какие проблемы. Я ее посадил в гостиной. Труп еще в подвале, нам пришлось только вытащить его из печки. Нож по-прежнему в спине, хотя все кругом вверх ногами. Нож
тот же самый ... из домика возле речного порта.
Он повел нас в мрачную прихожую, где сильно пахло вчерашней жареной свининой. К этому запаху примешивался и какой-то другой, которого я не сумел опознать. На стене, у лестницы, удушливо дымил газовый рожок, пол был покрыт облупленным паркетом. Я заметил несколько закрытых дверей за занавесями из бусин. Седых потребовал привести поденщика, который обнаружил труп, и саркастически усмехнулся, услышав, что того отпустили домой.
--Он руки очень сильно обжег, инспектор,-- довольно взволнованно объяснил Берилло.--Действовал как настоящий мужчина. Я сам получил пару ожогов. Поденщик абсолютно чист,
все говорят, его здесь каждый знает. Всю жизнь живет тут, за углом.
--Ладно,--буркнул Седых.--Нашли что-нибудь
новое?
--Не успели, инспектор. Если желаете взглянуть на труп...--Инспектор оглянулся на Чумакова, который мрачно осматривал прихожую.
--Я? Ох нет. Сами взгляните, инспектор. У меня есть другие дела. Пойду поговорю с людьми на тротуаре. Почему милиция вечно старается раэогнатъ толпу? Все на месте, к вашим услугам, не надо ходить по улицам, а вы этим не пользуетесь. Потом во дворе осмотрюсь. Пока.
Он с отсутствующим видом попрощался и засеменил прочь. Через минуту мы услышали: «Kaк дела, ребята?»,--что явно изумило собравшихся.
Берилло сначала повел нас в маленькую столовую, где все казалось унылым, застывшим, как остекленевший взгляд чучела трески, висящего в рамочке над камином. На столе, накрытом запятнаной скатертью, стоял графин с портвейном, но вино наливали лишь в один стакан. Напротив-- видимо, там, где сидел Кирилл,--стояла  коробка шоколадных конфет, верхний ряд был уничтожен. Ощущение злодейства усилилось--Кирилл торопливо ел
принесенный кем-то шоколад, а неизвестный, сидя напротив, смотрел на него, потягивая портвейн ...
Седых потянул носом.
--Ты здесь видел свет, сержант?--уточнил он.--Хорошо. Чем это пахнет?
--Хлороформом, инспектор. Мы нашли губку на лестнице.--Сержант вновь нервно вытер лоб тыльной стороной руки.--Убийца, кто бы он ни был, зажал жертве рот и нос губкой, стащил вниз по лестнице и убил без труда. Тут нигде крови нет. По-моему, было задумано так, чтобы мы вообще не нашли тело. По-моему, убийца, кто бы он ни был, хотел, чтобы парень просто исчез,--собирался сунуть труп в топку
и скрыться. Его патрульный случайно спугнул.
--Возможно. Пойдем теперь вниз.
Мы не стали задерживаться в подвале. Я только заглянул и вышел. Подвал был залит водой, которой тушили огонь, в топке еще сердито мигали раскаленные докрасна угли, с пола поднимался едкий дым. На ящике горела единственная свеча. Рядом лежало нечто, на первый взгляд сгнившее, почер- невшее, развалившееся на куски, по нему бегали мерцающие искорки. Можно было разглядеть только ноги в обгоревших башмаках, и хорошо была видна рукоятка кинжала в спине. На открытой печной дверце еще висел лоскут одежды Кирилла в яркую, веселую клетку. Не только зловонный запах горелого мяса, но и сама картина вызвала у меня тошноту, и я выскочил обратно на пропахший жиром, но сравни-
телыю чистый воздух в прихожей.
Когда я выбежал, одна из дверей быстро захлопнулась, будто в нее кто-то подглядывал --последний, завершающий штрих в этой картине. Берилло сказал, что в гостиной сидит Бурятенко. Но во всем--хитрость, лукавство, всюду какой-то голос, чьи-то тихие шаги, что-то липкое, выглядывающее из-за угла, готовое выпрыгнуть и ударить! Разве,
например, думал Кирилл, жуя шоколад под тихо шипящей газовой лампой в обычной столовой, что некто, улыбавшийся ему через стол, встанет, подойдет и ...
На лестнице зазвучали тяжелые шаги Седых. Берилло принялся повторять свой рассказ, к которому не добавилось ничего нового. Инспектор кое-что записал, и мы пошли повидать гражданку Бурятенко.
Это была крупная женщина с полным лицом, которое как бы наплывало на нас, когда она вставала из-за круглого столика в навощенной парадной гостиной. Черты лица приятные, правильные. Типичная старая женщина--обитательница дома для престарелых, из тех, кто сидит не выпуская из рук вязальных спиц, но только крупнее, крепче, сообразительнее. Седоватые волосы над ушами уложены в букли, черное пальто «с перьями», пенсне без оправы на золотой цепочке, которое хозяйка дома сдернула жестом, свидетельствовавшим, будто все это время она читала Библию, лежавшую на столике посередине комнаты.
--Ну вот!--проговорила Бурятенко, вздернув тем-
ные брови и слегка отводя пенсне в сторону, словно снимала маску, и продолжала обвинительным тоном.--Видимо, вы понимаете, друзья мои, какой кошмар и ужас произошли в этом доме.
--Конечно, понимаем,--устало ответил Седых таким тоном, будто хотел сказать: «Заткпитесь!»--и вытащил блокнот.--Представьтесь, пожалуйста.
--Таисия Бурятенко.
--Чем занимаетесь?
--Я вдова, и сама зарабатываю на жизнь торговлей.-- Образцовый бюст дрогнул, точно она стряхивала с плеч мирские заботы, она при этом до смешного напоминала опереточную хористку.
--Понятно. Покойпый Кирилл Ветров приходился вам каким-нибудь родствеппиком?
--Нет. Это я и хочу объяснить. Я очень любила бедного Кирилла, хотя он отвергал все попытки узнать его получше. Полюбила с той самой минуты, как гражданин Малик, павший жертвой зверского нападения прошлой ночью, привел его и поселил у меня. Мальчик был настоящим—поистине настоящим--талантливым медиумом,--заявила гражданка Бурятенко, положив руку на Библию.
--Вы давно здесь живете?
--Больше четырех лет.
--А Кирилл?
--По-моему ... кажется, уже три года. Видите ли, я широко мыслящая женщина.--По каким-то причинам она старалась внести в разговор легкую нотку. Потом Бурятенко чуть повернулась--в свете газовой лампы блеснул вспотевший лоб, и я вдруг понял, что женщина перепугана до смерти. Мы слышали ее тяжелое дыхание.
--Вы хорошо знали гражданина Малика?
--Вовсе нет! Я... всегда интересовалась экстрасенсами и потому с ним познакомилась. Потом вообще перестала бывать на сеансах. Слишком утомительно.
Седых пока не бросался в атаку, задавал рутинные вопросы. Настоящее испытание начнется после выяснения всех деталей.
--Что вам известно о Кирилле Ветрове?-- продолжал он.--Скажем, о его родителях?
--Абсолютно ничего,--заявила она с непонятной интонацией.--О его родителях надо было спрашивать у Малика.
--Дальше, дальше!
--Больше я ничего сказать не могу. По-моему, он был подкидышем, голодал и страдал с самого детства.
--Вы никогда не подозревали, что ему грозит опасность?
--Нет! Естественно, прошлой ночью он вернулся расстроенный, но к утру обо всем позабыл. Наверно, ему не сказали, что Малик мертв, днем он собирался в кино ... и наверно, пошел. Я сама утром, в одиннадцать, ушла из дому ...
Гражданка Бурятенко запнулась, зачем-то схватила Библию и почти невнятно затараторила.
--Послушайте... Пожалуйста, послушайте. Вы хотите узнать, что мне известно об этом жутком деле. Я могу  отчитаться за каждую минуту после ухода из дому. Пошла к разнорабочему Ивану, у нас в заднем саду треснула бетонная плита над засыпанным колодцем, вода протекает, надо починить. Потом отправилась прямо к своим друзьям и пробыла там весь день ...
Она переводила взгляд с Седых на меня, на сержанта Берилло. Однако чувствовалось, боялась она вовсе не того, что ее заподозрят, а чего-то другого. И еще что-то фальшивое было в ее поведении. Слишком размашистые жесты, Многословие. В чем дело?
--В котором часу вы вернулись?
--Приехала на извозчике ... кажется, сразу после шести. И видите, что обнаружила. Ваш ... сотрудник
подтвердит, что я вернулась сразу после шести.--Жен-
щина попятилась, села в кресло из конского волоса, стоящее за столом, вытащила крошечный носовой платочек, стала промокать лицо, будто пудрилась.-- Инспектор ... вы ведь инспектор, да?--спохватилась она.--Да. Еще одно...Ради всего святого, не заставляйте меня здесь ночевать, хорошо? Прошу вас, умоляю ...--Но тут даже ей самой показалось, что это перебор.--Можете моих друзей расспросить,--продолжала она более ровным, но умоляющим тоном. --Они порядочные, уважаемые люди. Разрешите у
них провести ночь ...
--Ну-ну... Почему вы об этом так просите?Бурятенко взглянула инспектору прямо в глаза.
--Я ... боюсь.
Седых захлопнул блокнот и обратился к Берилло.
--Постарайся найти генерала Чумакова, который с нами приехал. Я хочу, чтобы он побеседовал со свидетельницей. Стой! Вы осмотрели весь дом-- верхний этаж и прочее?
Вопрос произвел впечатление на Бурятенко. Я видел, как она слегка дернулась и попыталась скрыть это, старательно утираясь платком.
--Наверху много народу перебывало, инспектор. Я не знаю. Гражданка скажет, не пропало ли чего.
Я вышел вместе с сержантом в прихожую. У нас возникало какое-то инстинктивное подозрение, что этот дом и сама гражданка Бурятенко играют в деле более важную роль, чем мы думали. Кроме простой лжи, было еще что-то в поведении хозяйки дома. Она притворялась и переигрывала--то ли от страха, то ли из чувства вины, то ли от нервозности. Хотелось
посмотреть, как с ней разберется Чумаков.
За воротами его не оказалось, толпа поредела. Чересчур веселый дежурный милиционер уведомил нас, что Чумаченко выпивает с народом в «Голубом Дунае», причем всех перепил. Берилло отправился обратно докладывать Седых, который, как я слышал, ругался в дверях и, по-моему, потрясал кулаками.
Из освещенной двери убогой пивной, битком набитой людьми, плыли туманные волны табачного дыма. На стульях вдоль стен сидели рядком обычные краснолицые граждане, словно мишени в тире, фыркая и хмыкая на все происходящее. Чумаков, держа в руке пивную кружку вместимостью вполлитра, в окружении восхищенной толпы, метал дротики в выщербленную мишень, в промежутках вещая.
--Товарищи, мы, свободные российские подданные, не обязаны и не будем терпеть безобразия, которые творит нынешнее правительство военного коммунизма, ухмыляясь рабочим в лицо ...
Я сунул голову в дверь, свистнул. Он прервался, акульим глотком осушил остатки горького пива, обменялся со всеми рукопожатием и заковылял прочь под радостный хор голосов. На туманной улице выражение его лица изменилось. Он поднял ворот пальто, и если бы я не так хорошо его знал,
то подумал бы, что он испуган.
--Старые фокусы еще успешно действуют,--заметил я.--Узнали что-нибудь?
Он проворчал что-то утвердительное, сделал несколько шагов, шумно высморкался в платок и сказал.
--Да, насчет Малика и еще кое-что. М-м-м. Если тебе нужна информация, капитан, иди к старожилам, посиди в пивной. В этом доме время от времени бывала какая-то женщина...Эх, почему же я не догадался? Заподозрил было, когда мы вошли в дом Малика, но, охотно признаюсь, чуть не
совершил самую крупную в жизни ошибку... Да... Впрочем, дело поправимое, вот что утешает. Если мне повезет, завтра к вечеру, может быть, позже, но будем надеяться, что завтра к вечеру, я тебе представлю самого хладнокровного и сообразительного преступника, который...
-- Женщина?
--Я этого не говорил. А теперь помолчи. Кому-то об этом доме известно гораздо больше, чем нам. Отчасти из-эа этого и был убит Малик. Кирилла убили, чтобы убрать его с дороги. А сейчас ...
Он остановился на тротуаре напротив коттеджа Бурятенко. Дом выглядел мрачно, зловеще, под уличным фонарем расхаживал милиционер, железные ворота покосились, поблескивала мокрая дорожка, выложенная кирпичом. Чумаков ткнул пальцем.
--Дом когда-то принадлежал Малику,--небрежно
сообщил он.
--А потом?
--Прежде чем его приобрела Бурятенко, стоял пустой--не знаю, сколько лет. Объявления о продаже не было, а потому не было и покупателей. Но старые сплетники помнят, как сюда постоянно являлся мужчина, отвечающий описанию Малика. По искривленным костям, как утверждает Овсов, тело можно идентифицировать, когда бы его ни выкопали ...Капитан, я нисколько не удивлюсь, если именно здесь зарыт труп Кспении Сабуровой.
Из-за угла Садовой сверкнул фонарь экипажа с громко вывшей сиреной. Мы с Чумаковым инстинк-
тивно вместе бросились через дорогу и успели подбежать к тормознувшему у бровки тротуара экипажу, откуда вышли трое в штатском. Седых поспешно открыл перед ними ворота. Один из вновь прибывших торопливо проговорил.
--Инспектор Седых!
--Да?
--Нам сказали, что вы, видимо, здесь, но в доме нет телефона, мы с вами не могли связаться. Вам следует вернуться в уголовный отдел...
--Неужели ... очередное ...
--Не знаю,  возможно. Звонили из Швейцарии. В отделе переводчиков нет. Субъект тараторил
по-французски так быстро, что оператор не понял и половины. Обещал в девять перезвонить, а уж почти половина девятого. У него что-то важное, инспектор, насчет убийства ...
--Идите составляйте протокол, как положено, фотографируйте, снимайте отпечатки, осматривайте,-- коротко бросил Седых, нахлобучил шляпу и кинулся к экипажу.
Все это было вечером накануне того для, когда Вера Моисеевна высказала ошеломляющее обвинение. В течение промежуточных пятнадцати часов я чисто случайно наткнулся на то, что почти разрешило загадку ...
Не будь это простым изложением фактов, я описал бы сумасшедшую гонку по городу, чтобы успеть к звонку из Швейцарии, следствие, тянувшееся до самого утра--без перерывов на сон и еду ... Но даже дело об убийстве не сводится только к изобличению убийцы. В перерывах вдруг понимаешь, что
жизнь идет своим чередом, в перерывах терзаешься мучительными догадками--без толку дышишь в туманное зеркало, пытаясь его протереть. К примеру, в тот вечер я должен был обедать со своей сестрой, симпатичной медузой горгоной, а надо сказать, никому в нашей семье даже в голову не приходило отказываться от приглашений Розалии. Честно говоря,
меня больше всего беспокоила перспектива опоздать на час--как и вышло впоследствии,--это если не заезжать домой, чтобы переодеться. Званый обед полностью вылетел у меня из головы, но все-таки я был обязан явиться.
Седых доставил нас в центр города, мы с ним договорились явиться наутро, в одиннадцать, в кабинет Чумакова. Последнего он повез домой, а я выскочил  и примчался к дверям Розалии, где меня сначала долго рассматривали через цепочку, а потом чистили, прежде чем впустить к гостям. К моему удивлению, гостем была одна Надежда Румянцева,
закадычная подружка сестры, на которой мне предположительно предстояло жениться. Она сидела у камина в зеркальной гостиной Розалии, возбужденно вертясь, жуя нефритовый мундштук с папиросой, который всем постоянно мозолит глаза на частных приемах. В отличие от меня Надежда строго следовала современной моде--коротко стригла волосы и до предела обнажала спину.
Войдя, я сразу понял, что два лучших в мире эксперта ждут от меня новостей об убийстве. Возможно, поэтому никого больше к обеду це пригласили. Розалия даже не упрекнула меня за опоздание. И как только мы уселись за пустым буль- оном, столь же питательным, как смесь, наливаемая на сцене фокусником из разных бутылок, началась атака. Я по-прежнему пытался разгадать загадку Бурятенко и неплохо держал оборону.
Розалия обиженно обратилась к Надежде.
--Конечно, он ничего не может рассказать, хотя из уважения ко мне следовало бы, по крайней мере, объяснить свое опоздание ...
За рыбой Нажежда взорвала бомбу среди свечей: она спросила меня, когда будет дознание, и, услышав, что завтра, осведомилась.
--А жена бедного Малика будет присутство-
вать?
--Разве Малик был женат?--удивилась моя
сестра.
--Да ведь я же знакома с его женой! --торжествующе воскликнула ее подруга.
Тут я заинтересовался настолько, что отказался от сладкого.
--Ну,--рассказывала Надежда,--довольно симпатичная, если такой тип вам нравится,--высокая, худая брюнетка. Говорят, дорогая Розалия, она вышла из самых низов, была какой-то циркачкой, выступала в каком-то ковбойском шоу, что-то вроде того... Определенно была актрисой. Ох, признаюсь ...
--Ты с ней лично знакома?
--Да нет, не совсем...--Надежда вновь повернулась к Розалии.--Наверно, сейчас растолстела--ведь с тех пор прошло много лет. Помнишь, дорогая, зиму двадцать третьего или двадцать четвертого года? По-моему, в том году у мадам Бурых был жуткий запой ... и то ли она, то ли кто-то другой свалился с бельэтажа, а грубияны, стоявшие на галерке, жутко хохотали? Но как бы то ни было, тогда выступала питерская драматическая труппа, все газеты писали, что очень удачно... Они оживили Шекспира,--добавила Надежда, точно речь шла об откачанном утопленнике,--и прелестные вещицы времен Реставрации,
написанные ...написанные... Варв..Варв...
--Прекрати икать, Нажежда,--сурово приказала Розалия.--Говорят, она была великолепна и в «Двенадцатой ночи» или в какой-то другой пьесе. Я ни
той ни другой не видела, видела только ту, где она изображала старомодно одетую неряху среднего возраста, вроде школьной учительницы, ну, ты знаешь, Надежда... Как её звали?... Буренко? Ты не слушаешь, Сергей?
Я внимательно слушал.
Мадам Буренко! Описание полностью соответствует гражданке Бурятенко... Исполнив в тот вечер свой родственный долг, я пешком возвращался домой, причем на улицах никто на меня не оглядывался, выворачивая шею, и по дороге все искал разгадку. Если  является Варварой Романовой, что
кажется вполне вероятным, то протянувшийся далеко в прошлое след может многое объяснить. Варвара Романова выступала во многих и разнообразных обличьях, всегда извлекая из этого выгоду. Случайно или целенаправленно заарканила Малика после его безуспешной попытки отравить богатую жену,
продолжала прислуживать Ксении Сабкровой. Малик после возвращения счастливых супругов в Россию и, возможно...нет, наверняка была причастпа к исчезновению первой жены.
Малик купил дом в Иркутске, и то, что там похоропено, например в засыпанном колодце, превратилось в очень основательный повод для шантажа. Скромная помощница потребовала, чтобы Малик заплатил ей за молчание или женился на ней. Бывшая горничная жила во Франции на его деньги,
бывала в театрах, развлекалась, выжидала. Образец терпения, она не пыталась выйти за него замуж, скрепить узы, пока это официально не позволил закон.
Потом она вновь явилась с новыми планами, намереваясь поделить добычу. И по-прежнему держала его в руках? Конечно. Даже если никогда не найдутся кости Ксении Сабуровой, по
которым ее безошибочно можно было бы опознать, Малик все-таки не забыл о ее угрозе опровергнуть прежние свидетельские показания. И что же?
Помню, в тот момент я шел по улице, грызя свою трубку, под любопытными взглядами прохожих. И что же? Очень похоже, что Варвара Романова руководила
магической деятельностью Малика, эксплуатировала его таланты ради наживы. Когда он начал выкачивать деньги из богатых жертв? Четыре года назад, сразу после заключения официального брака с Варварой Романовой, а не того промежуточного и неофициального после окончания мировой войны, в то самое время, когда гражданка Бурятенко приобрела уединенный дом. Ей требовались только деньги, она никогда не стремилась играть роль жены Малика...
Поскольку он имел дело главным образом с женщинами, ему выгодно было считаться романтическим холостяком. Но довольствовалась ли жена второстепенной ролью? Насколько я понял, не довольствовалась. Мы слышали, она надолго отлучалась из Иркутска, уезжала на несколько меся- цев. Когда Малик отдыхал от оккультных сеансов, Бурятенко опять превращалась в талантливую мадам Варвару Романову где-нибудь за рубежом. Супруги очень медленно ковали свое счастье, запасшись полоумным козлом отпущения на случай, если ими заинтересуются органы...
К сожалению, эти препроложения пока ничего нам не давали. Когда я вернулся домой, весь вспотевший после трёхкилометровой прогулки по улицам, то подавил искушение позвонить Седых. Даже если я прав, это лишь добавляет очередной пункт к перечню вопросов, связанных с устанювлением личности убийцы. Какой мотив для убийства был у
той женщиныI?
Хорошо известна сказка о курице, несущей золотые яйца... я улегся в постель и, конечно, проспал. Утро 8 сентября было ясным, свежим, в воздухе чуть
пахло осенью. На назначенную в одиннадцать встречу было никак не успеть--я проснулся в одиннадцатом часу. Поспешно проглотив незатейливый завтрак, я, торопливо шагая к зданию старого дворянского собрания, на ходу просматривал газеты, но замечал
только набранный разными шрифтами заголовок: «Вторая трагедия в районе речного порта». Часы на городской церкви отбили полчаса, когда я свернул на улицу, позади военного министерства,  когда возле остановился конный экипаж.
Я бы его вообще не заметил, глядя одним глазом в газету, если б не впечатление, будто кто-то внутри пригнулся, чтобы спрятаться. Экипаж стоял ко мне задом, и я мог бы поклясться, что кто-то тайком выглядывает в заднее стекло. Я свернул к дверце, ведущей к кабинету Чумакова, которая тут же открылась. Оттуда вышла смеющаяся Мария Горячева, а за ней Бурых.
Если что-то их и тяготило, то никто об этом не догадался бы. Мария сияла, Бурых выглядел лучше, чем за многие последние месяцы. Он был тщательно одет, туфли начищены до блеска, песочные усы аккуратно подстрижены и причесаны, глаза снова весело блестели под тяжелыми веками. Он приветственно отсалютовал мне зонтом и воскликнул.
--Какая встреча! Гром и молния! Идет третий
убийца, посмотрите на него. Поднимайтесь, присоединяйтесь к двум другим. Ваш приятель Чумаков забавляется от всей души, а бедный старина Седых на грани человекоубийства. Хо-хо-хо. У меня сегодня не будет никакой депрессии.
Я предположил, что их уже, видно, с пристрастием допросили. Мария, стараясь удержаться от смеха, ткнула Бурых локтем в бок и сказала.
--Кругом люди! Сейчас же прекрати... Вы, наверно, приглашены нынче вечером на небольшой прием, который устраивает Чумаков? Виктор пойдет. Это будет в старом доме Бурых.
--Мы собираемся поехать в ресторан, чтобы позавтракать,--твердо заявил Бурых.--Наплевать на вечерний прием!--Он широко взмахнул зонтом.-- Пошли, старушка. Вряд ли меня арестуют. Вперед.
--Все в порядке,--сообщила мне девушка и оглядела у лицу, словно ее радовал каждый камень в Иркутске.—Генерал Чумаков веселит и оживляет. Странноватый старик, все время мне рассказывает о девушке, которая раздевалась в каком-то кино, но он ...внушает доверие. Сказал--все в порядке, обещал рассказать, где Клим, и так далее... Послушайте, мне очень жаль, но я не могу контролировать Виктора...
Я смотрел, как они переходят улицу. Бурых размахивал зонтиком, тыкая им, как указкой. Должно быть, читал лекцию о иркутских красотах. Они шли мимо желтевших деревьев к затянутой туманом реке, поблескивавшей за парапетом. Нанятого ими экипажа они не видели--так, по крайней мере, казалось. Оба хохотали.
Поднявшись в кабинет, я увидел совсем другую картину. Чумаков, пренебрегший в тот день платочком на шее, заменявшим галстук, сидел в привычном кресле, забросив на стол ноги, и сонно покуривал
папиросу. Седых сердито смотрел в окно.
--Есть новости,--объявил я,-- и, возможно, серьезные. Слушайте, вчера вечером я по чистой случайности догадался, кто такая гражданка ...
Чумаков вытащил изо рта папиросу.
--Капитан,--сказал он, щурясь сквозь большие очки, если ты собираешься рассказатт то, о чем я подумал, предупреждаю, можешь погибнуть страшной смертью. От руки инспектора Кирилла Афанасьевича Седых. А, Седых? Швейцарцы--забавный народ. Сожгите меня на костре, но людей с российским складом ума возмущает, когда в газетах  печатается такая клевета, что, если ее шепнуть в помещении, на вас в суд подадут.--Он махнул газетой.--
Вот «Трибюн», дорогие мои сыщики. Слушайте.--
И начал читать- «Тайна речного порта»--
удивительная загадка! Но для нашего шефа полиции, господина Лавуазье трудностей не существует! С боль-
шим удовольствием сообщаем...  Хотите дальше послу-
шать?--ухмыльнулся Чумаков.--Официальный представитель решил проблему одним махом. Понимаете, главное вот в чем ...
На письменном столе зазвенел звонок, он нажал кнопку, спустил со стола ноги, и выражение его лица изменилось.
--К вашему сведению,--известил он.--Сюда подни- мается мадам Бурых.
Седых резко оглянулся.
--Мадам Бурых? Чего ей надо?
--Думаю, хочет обвинить кого-нибудь в убийстве ...
Мы молчали. Туманный солнечный свет падал на драный, потертый ковер, в нем плясали пылинки, но прозвучавшее имя мадам Бурых нагнало на нас дрожь. Она невидимо присутствовала повсюду. Казалось, мы ждали не одну минуту. Потом снаружи на лестнице послышался стук, после паузы--другой. Она, наконец, сдалась и взяла с собой палку. Я вспомнил экипаж, остановившийся на улице, догадался, кто следил из него за веселившейся парой ... Стук приближался.
С первого взгляда она вызывала жалость, и не только из-за хромоты. Седых распахнул перед нею дверь, мадам Бурых с улыбкой вошла. Позапрошлым вечером ей можно было дать лет шестьдесят, сейчас намного больше. По манерам--прежняя французская маркизя, только слишком много румян и губной помады, глаза подведены карандашом, но
довольно нетвердой рукой. Живые, сверкающие глаза, улыбаясь, бегали по комнате.
--Значит, вы все здесь собрались, господа,--про-
говорила старая мадам слегка сорвавшимся голосом и повысила тон, попыталась деликатно прокашляться.--Хорошо. Очень хорошо. Позвольте мне сесть? Большое спасибо.--Она кивнула большой шляпой, сидевшей на кудрявых седых волосах и скрывавшей морщины.--Я слышала о вас от моего покойного мужа, офицер Чумаков. Вы очень добры, что
позволили мне с вами встретиться.
--Слушаю, мадам,--буркнул Чумаков.
Он говорил резко, нарочно стараясь вывести ее из себя, но она лишь улыбнулась. прищурилась, и поэтому Чумаков продолжал.
--Вы желали, помнится, сделать определенное заявление?
--Дорогой офицер Чумаков. И вы... и вы...--В паузе она сняла одну руку с набалдашника палки и легонько положила ладонь на стол.--Неужели все ослепли?
--Ослепли, мадам?
--Вы хотите сказать, что столь умные люди ничего не видят? Я должна вам сказать? Вы действительно не знаете, почему дорогой Клим покинул город и в дикой спешке бросился к матери? Не знаете, что он бежал либо от страха, либо из-за того, чтобы его не заставили проговориться о том, о чем ему не хочется говорить? Не знаете, о чем он
догадывался, а теперь знает точно?
Тусклые глазки Чумакова открылись, сверкнули. Старуха резко потянулась к нему. Говорила она по-прежнему тихо, но возникло впечатление, будто какой-то игрушечный призрак, изготовленный Маликом, нечестивый фантастический чертик, вдруг выскочил из коробочки.
--Мария Горячева--сумасшедшая,--объявила мадам Бурых.
Мы молчали.
--О, знаю!--резко проговорила она, пристально глядя на нас.--Знаю, как вы заблуждаетесь. По вашему мнению, молоденькая, хорошенькая девушка, которая хохочет над мужскими шутками, плавает, ныряет, играет в теннис, бегает на крепких, здоровых ногах, не может быть сумасшедшей? Да? Да?--настойчиво требовала она ответа, снова окидывая кабинет взглядом.--Впрочем, вы мне все равно поверите. Почему? Потому что я старуха и верю тому, чего вы попросту не видите. Вот почему, по единственной
этой причине.
Каждый представитель семейства Малининых склонен к безумию. Это я вам точно говорю. Сару Малинину, мать этой девушки, держат в Перми под строгим присмотром. Если не верите моим словам, может, поверите простому доказательству?
--М-м-м. Например?
--Чей голос слышался в комнате Клима в то утро? –Мадам Бурых явно что-то подметила на лице Чумакова и с улыбкой кивнула.--Почему вы с такой легкостыо заключили, будто это был кто-то чужой? Разве чужой человек очутился бы на балконе в такой ранний час? Видите ли, балкон идет вокруг дома,
мимо спальни милой Марии ... Разве удивительно, что бедняжка кухарка не узнала голос? Дорогой офицер Чумаков, она его раньше никогда не слышала... Никогда не слышала, чтобы он так странно и дико звучал. Это и есть истинный голос милой Марии. Как еще можно истолковать слова: «Ты ведь никогда даже не подозревал ... «?
Я услышал у себя за спиной тяжелое дыхание. Седых шагнул вперед, к письменному столу.
--Мадам,--начал он,--мадам ...
-- Помолчите, инспектор,--тихо приказал Чумаков.
--Милый доверчивый милицейский сержант, Лукин Виктор, которого вы однажды посылали шпионить за нами,--продолжала старуха, шевеля на столе пальцами и по-змеиному крутя головой,--вчера днем зашел к ней в неурочный час, и она его выставила. О, с большой легкостью, она--милая умная девочка. Извините, мне надо идти. О да. У меня
есть другие дела.—Мадам Бурых посмеялась и вздернула голову.--Кажется, на сегодня назначено следствие, офицер Чумаков. Я исполню свой долг. Выйду на свидетельскую трибуну и обвиню бедняжку Марию в убийстве Эдуарда Малика и Кирилла Ветрова.
Воцарившееся после этих угрожающих слов молчание нарушил задумчивый голос Чумакова.
--А теперь, мадам, самое интересное. Сегодня вы, безусловно, не сможете этого сделать. Забыл предупредить, возникла некоторая задержка ...
Она вновь рванулась вперед, словно прыгнула/
--А! Вы мне верите, правда? По лицу вижу. Дорогой офицер Чумаков ...
--И вот что любопытно. Видно, ваше мнение полностью переменилось. Я не присутствовал при даче показаний, просто читал их, и помню ваше настойчивое утверждение, что с Маликом расправились злые духи.
Ее маленькие глазки сверкнули, как стеклянные осколки.
-Вы ошиблись, друг мой. Если б они пожелали убить Малика...
На краю стола лежала поздняя погибшая муха. Рука в черной перчатке метнулась и ласково сбросила мертвое насекомое на ковер. После этого старуха отряхнула руки, улыбнулась Чумакову и ровным тоном продолжала.
--Именно поэтому я и высказала такое предположение, понимаете? А после убийства несчастного идиота поняла, что они просто стоят рядом во всей своей силе и наблюдают, как человек совершает убийства. В определенном смысле--по их указаниям. О да. Они очень сильны. Однако в данном случае предпочли действовать через агента.--Она
медленно потянулась через стол и со страшной серьезностью уставилась прямо в лицо Чумакова.-- Вы мне верите? Вы мне верите--не так ли?
Он потер лоб.
--Теперь вспоминаю, мне показалось несколько странным, что Мария с Бурых держались за руки ...
Мадам Бурых была мудрым генералом. Хорошо знала, как важно не говорить слишком много, умела произвести эффект. Внимательно посмотрела в глаза Чумакову, вообще игроки в карты считают подобный прием в высшей степени бесполезным, и, по-видимому, осталась довольна. От нее исходило слабое победительное, ледяное сияние. Она встала, мы с Чумаковы тоже.
--До свидания, дорогой офицер Чумаков,--мягко попрощалась в дверях Мадам Бурых.--Не буду отниматъ у вас время. Держались за руки!--Она вновь посмеялась, погрозила нам пальцем.--Безусловно, мой милый племянник, как истинный рыцарь, не мог не подтвердить ее слов. Обычный джентльменский поступок. Кроме того, знаете, его тоже могли ввести в заблуждение.--На губах возникла жеманная, кокетливая усмешка.--Кто знает? Может быть, он
меня держал за руку, когда она улизнула ... Дверь закрылась. Мы услышали в коридоре медленное
постуикивание.
--Сидите спокойно!--приказал Чумаков рванувшемуся вперед Седых. Приказ прозвучал очень громко в напряженной тишине.--Сидите, не валяйте дурака. Не ходите за ней.
--Боже мой,--простонал Седых,--неужели вы хо-тите сказать, будто она права?
--Я хочу только сказать, чтобы вы скорей приступали к работе. Сядьте в кресло, закурите папиросу, успокойтесь.--Он снова взгромоздил на стол ноги, лениво пуская кольца дыма.--Слушайте, Седых, у вас есть какие-нибудь подозрения насчет девушки Горячевой?
--Честно признаться, генерал, никогда даже не думал.
--Плохо. С другой стороны, знаете, тот факт, что ее заподозрили бы в последнюю очередь, вовсе не означает, что она виновна. Это было бы слишком просто. Найди наименее вероятного убийцу и сажай в тюремный фургон. Подвох заключается в том, что чем невероятнее все кажется, тем больше в это верится. Вдобавок, может быть, в данном случае убийца и есть наиболее вероятный подозреваемый.
--Но кто наиболее вероятный?
Чумаков фыркнул.
--Вот в чем трудность этого дела: мы его не видим. И все- таки на моем скромном приеме нынче вечером... Кстати, ты еще не слышал, капитан? В доме Бурых ровно в одиннадцать. Строго холостяцкая вечеринка. Мне надо, чтобы на ней был
ты, молодой Бурых и Пётр Берштейн. Седых, вас я не
приглашаю, сейчас дам все инструкции. Мне в помощь потребуются несколько человек, но это будут сотрудники моего собственного отдела. Хорошо бы отыскать Креветку ...
--Ладно,--устало согласился инспектор,--как ска-
жете, генерал. Если вы согласитесь представить мне убийцу, я сделаю все в этом кошмарном деле. Я почти рехнулся, и это факт. После фиаско с гражданкой Бурятенко...
--Вам об этом известно?--перебил я его и поспешил выложить свою информацию.
Седых кивнул.
--Как только схватишься за ниточку, даже крошечную, заговоришь о ней, она сразу рвется ... Да, знаю. Блестящая идея Лавуазье. Вот зачем он мне звонил из Берна, причем за мой счет. Разузнал насчет Варвары Романовой, выяснил, что ее подолгу не видят... Признаюсь, он заставил меня занервничать.
Чумаков махнул папиросой.
--Сожгите меня на костре,--восторженно изрек он, --Седых преисполнился подлинной радости жизни, правда. На крыльях полетел в гостиницу, прихватив с собой сотрудницу для обыска. Набросились на мадам Бурятенко с победными криками, а потом смотрят, что-то не то. Ни парика, ни накладок ...
--Черт побери, она уже немолода,--возразил Седых, --для чего ей маскироваться ...
Чумаков подтолкнул ему экземпляр газеты с крупным снимком и подписью:»Мадам Малик». Указаны все размеры. Фото восьмилетней давности,
но даже за восемь лет карие глаза не почернеют, не изменится форма носа, губ, подбородка, рост не уменьшится на четыре сантиметра... Так вот, капитан, Седых взбесился. Хотя, признаю, не настолько, как мадам Бурятенко. Дальше больше: славный старина Лавуазье вновь позвонил нынче утром--за счет инспектора и говорит: «Увы, я в отчаянии. Боюсь, приятель, моя любопытная идея не прошла. Мадам
Малик сама позвонила нам из другой квартиры--как
выяснилось, из парижской--и обругала кого-то полным
идиотом. Поистине очень жаль». Положил трубку, а телефонистка предупредила: «Десять рублей, срок четыре копейки».
--Хорошо,--горько вздохнул Седых.—Давайте ве-
селитесь. Вы же сами сказали, что Ксения Сабурова зарыта рядом с коттеджем ...
--Зарыта.
--Тогда ...
--Вечером увидим,--посулил Чумаков.--Дело, конечно, запутанное, но не до такой степени, как вы думаете. Его корни в Иркутске, а не в Париже. не в Берне. Оно ведет к человеку, которого вы видите, с которым говорите, питая относительно него лишь самые слабые подозрения. Да, его подозревают, но не очень. Именно он поработал кинжалом, сунул труп в печку и все время посмеивался над нами,
скрываясь под самой лучшей маской ...
Нынче вечером,--объявил он,--я кое-кого убью, точно так же, как Малика. Вы будете при этом присутствовать, удар грянет у вас из-за плеча, хотя, возможно, вы его не увидите. Там соберутся все, включая Зураба Кахидзе.
Чумаков запрокинул крупную голову. Бледное солнце у него за спиной высвечивало внушительную фигуру, по-прежнему ленивую, но источавшую неотвратимую, смертельную угрозу.
--Ему уже недолго осталось смеяться.


    


















         Г Л А В А  10


Над каменным домиком ярко светила луна. Вечер был холодный, настолько холодный, что звуки приобретали сильную резкость, пар от дыхания зависал облачками в светящемся воздухе. Лунный свет осторожно пробирался в колодец, образованный черными постройками вокруг двора дома Бурых,
вырисовывал плоские тени и тень кривого дерева, лежавшую на дорожке. Из открытой двери каменного домика на нас смотрело лицо--бледное, застывшее, хотя один глаз как бы подмигивал.
Шагавший рядом со мной Виктор Бурых отшатнулся, возглас удивления застрял у него в горле. Майор Берштейн что-то пробормотал, и все мы на секунду застыли на месте. Далекие и глухие часы на башне принялись отбивать одиннадцать. В двери и в окнах домика плясал красноватый каминный
огонь. В кресле перед камином сидела высокая неподвижная фигура, сложив на коленях руки, свесив голову на плечо, с дурацкой ухмылкой на синевато-белом лице, с обвисшими усами, приподняв одну бровь над пучеглазыми очками. На лбу, кажется, выступали капли пота.
Я мог бы поклясться, что сидевший в кресле оскалился в усмешке ... Мы вдруг поняли, что это не кошмарный сон. Видение было столь же реальным, как ночь и луна, которую мы увидели, выйдя из гулкой галереи во двор дома, обогнув в темном дворе мертвое дерево.
--Эту самую чертовщину,--пробормотал Бурых и
ткнул пальцем,--или что-то подобное я видел, придя сюда один той ночью ...
Мимо камина в доме мелькнула громоздкая тень, кто-то выглянул и приветствовал нас, загородив фигуру с бледным лицом.
--Хорошо,--произнес голос Чумакова.--Понимаете, после того, что вы сегодня утром сказали, я подумал-- действительно, так все и было. Поэтому приготовил манекен с маской Вячеслава. Этим самым манекеном мы воспользуемся в ходе эксперимента. Входите, входите,--раздраженно добавил он,--тут сплошной сквозняк.
Слоновья туша Чумакова в пальто с меховым воротом и военной фуражке только подчеркивала зловещее, причудливое безобразие комнаты. Жаркий--слишком жаркий--огонь с ревом пылал в черной топке. Перед камином стоял столик с пятью кухонными стульями, из которых лишь у одного была
целая спинка. На одном стуле, отклонившись от стола, сидел манекен в натуральную величину, грубо изготовленный из холстины, набитой песком. Его даже нарядили в старый пиджак и брюки, лихо заломленная набекрень шляпа удерживала раскрашенную маску на месте лица. Жуткий эффект усиливали белые матерчатые перчатки, привязанные к рукавам так, что казалось--ладони куклы молитвенно сложены.
--Хорош, правда?--с восторженным самодовольст-
вом спросил Чумаков, придерживая пальцем страницы какой-то книжки и перенося стул на другую сторону стола.--В детстве я всегда был лучшим участником детских представлений. Аккуратнее сделать времени не было. Чертова штука к тому же чертовски тяжелая. Точно как взрослый мужчина.
--Братец Вячеслав...--Бурых вытер рукой лоб и по-
пробовал усмехнуться.--А вы, я бы сказал, реалист. И что собираетесь с ним делать?
--Убить, --ответил Чумаков.--Вон кинжал на столе.
Я оторвал взгляд от таращившего глаза манекена, сидевшего у огня сложив руки, в пучеглазых очках, с кроличьей усмешкой под усами. На столе в медном подсвечнике горела единственная свеча, точно так же, как прошлой ночью. Лежали несколько листов бумаги, авторучка. И потемнев-
ший в огне от острия до рукоятки кинжал Зураба Кахидзе.
--Брось, Игорь,--прохрипел майор Берштейн, кашлянув. Выглядел он непривычно--в простом котелке и твидовом пальто, не столь импозантно, больше смахивал на ворчливого пожилого астматика с лицом в синеватых прожилках и густых красных пятнах. И вновь закашлялся.--Я имею в виду, чертовски глупое ребячество. Манекены и прочая белиберда ... Слушай, я согласен на любую разумную вещь ...
--Пятна на полу можно не обходить,--предупредил
Чумаков, наблюдая за ним.--И на стенах тоже. Они высохли.
Мы все посмотрели туда, куда он указывал, и тут же оглянулись на скалившийся манекен. На залитых красными отблесками стенах играло, отбрасывая тени, бушующее пламя.
--Заприте кто-нибудь дверь на щеколду и на шпипгалет,--велел Чумаков.
--Господи помилуй, это еще зачем?--изумился Бурых.
--Заприте кто-нибудь дверь,--с сонной настойчиво-
стью повторил Чумаков.--Давай, капитан. И проверь как следует. О, вы не заметили, что дверь починили? Да. Нынче днем один мой парень. Неаккуратно, однако сойдет. Действуй.
Погнутая в ту ночь щеколда оказалась неподатливой. Плотно захлопнув дверь, я с немалым усилием загнал ее на место. Перекрывающий ее железный шпингалет двигался вертикально. Я опустил его и ударами кулака крепко вбил в гнездо.
--Ну а теперь,--заключил Чумаков, похожий на участвовавшее в истории привидение,--теперь... мы заперты на ночь.
По тем или иным причинам все слегка передернулись. Чумаков стоял у камина в сбитой на затылок фуражке. В стеклах его очков сверкали отблески огня, но на крупном лице не дрожал ни один мускул. Углы губ были кисло опущены, глазки поочередно оглядывали нас.
--Итак, давайте рассядемся по местам. Пётр Берштейн, я хочу, чтобы ты сел слева от камина. Подвинь стул вперед и чуть дальше от топки, вот так. Черт побери, забудь о своих штанах, делай, что я тебе говорю! Ты садись рядом, капитан, метрах в двух от Петра...так. Дальше за столом сидит манекен, только мы повернем симпатичного компаньона лицом к огню. С другой стороны стола вы, Бурых, а я замкну небольшой полукруг.--Он потащил свой стул дальше, установил на другом углу камина, откуда ему
всех нас было видно.--М-м-м. Ну, посмотрим. Все точно
так же, как позапрошлой ночью, за исключением ...
Покопавшись в кармане, он вытащил ярко раскрашенную коробочку и бросил в огонь ее содержимое.
--Эй!--взревел майор Берштейн.--Ты что?
Сначала полетели искры, пламя слегка позеленело, потом вылетели плотные клубы дыма с тошнотворным запахом благовоний и медленно закружились над полом. Казалось, запах проникает прямо в поры.
--Я обязательно должен был это сделать-- прозаически объяснил Чумаков.--Дело не в моем художественном вкусе, а в замысле убийцы.
Он, сопя, уселся, прищурился на нас. Стояло молчание. Я через правое плечо взглянул на
ухмылявшееся в огонь чучело в легкомысленно сбитой на ухо черной шляпе и неожиданно с ужасом подумал--а вдруг оно оживет? За ним сидел Бурых, уже успокоившийся и настроенный иронически. Между ним и манекеном на столе горела свеча, мигая от поднимавшихся волн фимиама. Нелепый вид чучела производил почти устрашающее впечатление.
--Итак, все мы заперты тут в тепле и уюте,--начал
Чумаков, и голос его отразился от каменных стен,-- и я вам сейчас расскажу, что случилось позапрошлой ночью.
Бурых чиркнул спичкой, поднес ее к папиросе, потом запрокинул голову, но прикуривать не стал.
--Представьте,--сонно продолжал Чумаков,--будто все сидят на прежних местах. Теперь вспомним, кто где находился. Поговорим сначала о Малике, которого изображает чучело, поскольку...--он вытащил из кармана часы и положил их на стол,--у нас есть еще время до прибытия тех, кого я поджидаю.
Я вам уже рассказывал о действиях Малика, вчера снова напомнил майору и капитану, нынче утром изложил Бурых и Марии Горячевой. Я говорил о сообщнике и о замысле. Начнем с того, что Малик убил кошку, после чего я сел и задумался ...
--Не хочу перебивать,--вставил Бурых,--по кого вы поджидаете?
--Милицию,--ответил Чумаков.
После паузы он вытащил из кармана трубку и продолжал.
--Итак, мы установили, что Малик убил ту самую кошку кинжалом Зураба Кахидзе, заколол, проткнул острием горло. Очень хорошо. Затем собрал брызнувшую во все стороны кровь, сам немного испачкался, что осталось бы незамеченным в темноте под пальто и перчатками, если бы он с кем-то встретился. Затем он поспешно окликнул Берштейна и юного Горячева, чтобы те сразу же его заперли. Во-
прос вот в чем: как он поступил с кинжалом, а?
У него были лишь две возможности: унести нож с собой или отдать сообщнику. Рассмотрим сначала второй вариант, друзья мои. Если он отдал кинжал сообщнику, значит, сообщник--либо юный Горячев, либо Пётр Берштейн.
Тут Чумаков сонно приоткрыл веки, как бы ожидая протеста. Никто не вымолвил ни слова. Все слышали, как тикают на столе часы.
--Ведь, кроме них, с ним никого больше не было, нож он мог сунуть либо тому, либо другому. Зачем делать подобную глупость? Зачем просить сообщника отнести кинжал в большой дом и немедленно принести обратно, рискуя, что кто-нибудь, не посвященный в замысел, заметит, как Малик вру-
чает нож сообщнику, и еще сильнее рискуя, что сообщника с окровавленным кинжалом увидит кто-нибудь в прихожей? Нет-нет, он сам принес сюда нож. Вполне логично.
В общем, мне известна другая причина, по которой он принес его с собой, но мы этот вопрос пока отложим. Я вам продемонстрирую очевидные соображения...Ну, кто-нибудь, скажите же что-нибудь,-- неожиданно добавил Чумаков, бросив на нас колючий взгляд.--Что, по-вашему, отсюда следует?
Слепо уставившийся на часы Бурых повернулся.
--А как же,--проговорил он,--а как же кинжал, за- девший Марию по шее?
--М-м-м. Уже лучше. Вот именно. Как же? Это с виду постороннее обстоятельство разъясняет крупную пробламу. В темноте кто-то крался. У него был еще один кинжал? Если да, то эта неизвестная личность держала его весьма странным образом, неестественно--кинжалы никто так не носит. Вспомните, девушка почувствовала прикосновение
не острия, а рукоятки и чашечки под крестовиной, значит, его держали за лезвие под рукояткой ... Что так можно держать? Какой предмет по форме напоминает кинжал настолько, что тот, при ком речь без конца идет о кинжалах, легко в темноте их перепутает?
--Что же это?
--Распятие,--произнес Чумаков.
--Значит, Клим Горячев ... --спросил я после паузы, и слова прозвучали громоподобно.—Клим Горячев?
--Как уже было сказано, я сидел и думал. Долго думал над психологической загадкой Клима Горячева до и после того, как мы услышали, что он вернулся домой с маленьким распятием в руках. Понимаете, этот полусвихнувшийся малый быстрее скроет от вас распятие, чем само преступление. Он искренне усты-
дился бы, если бы вы подумали, будто такой интеллектуал, как он, носит распятие, почитая его святыней, и стал бы упорно отрицать это ... Вот в чем проблема с современными людьми. Они посмеиваются над великими идеями, вроде христи-
анской религии, и верят в астрологию. Не верят священнику, который заявляет о существовании рая, и верят довольно легкомысленному утверждению, что будущее можно прочесть, как электрическую вывеску. Считают искренюю веру в Бога чересчур старомодной и провинциальной, но признают существование целой кучи духов, потому что о них можно разгла-
гольствовать на лженаучном жаргоне ... Но это о мещанах, а не о политиках новой волны.
Ну ладно. Суть вот в чем. Клим Горячев фанатично верил в привидение, которое собирался изгнать Малик. Он довел себя до экстаза, до экзальтации. Верил, что дом кишит смертоносными силами. Хотел встретиться с ними, увидеть ... Ему
было запрещено двигаться с места, но, знаете, он не мог побороть искушения взглянуть на них в «эапечатанной» комнате ... И когда Клим Горячев встал и тайком улизнул из кружка, он держал в руках традиционное оружие против злых духов--распятие.
--По-твоему,--прохрипел майор Берштейн,--он был
сообщником? Это он вышел из дома?
--Старина, разве распятие это не подтверждает? Он вышел, да. Он был тот, кого вы слышали, когда он выходил.
-- Мы слышали шаги двух человек ...--припомнил Бурых.--Почему же он нам не признался, что вышел?
Чумаков потянулся к столу за своими часами. Что-то близится? Милиция собирается вокруг домика под быстрое тиканье стрелок?
--Потому что кое-что случилось,--спокойно объяснил Чумаков.--Он просто увидел, услышал, подметил то, что даже его заставило усомниться, будто на Малика напали духи... Можно ли иначе объяснить его дальнейшие безумные действия? Он свихнулся. Упорно цеплялся за свою веру. Как себя чувствовала мадам Бурых, когда инспектор  вытаскивал провода из стен в зале для сеансов, потро-
шил чучело ее любимого Вячеслава? Клим верил в Малика и вдруг разуверился. Но, как бы там ни было, понимаете, он по-прежнему был убежден, что Истина превыше Малика. Пусть лучше все верят, что его в самом деле прикончило привидение, если это подтвердит Истину в глазах всего мира! Разве вы сами не рассказывали мне, как он упорно твердил, что теперь всему свету откроется истина и что значит по сравнению с этим жизнь одного человека?
Разве не бился бы при этом в истерике? Природой клянусь, так и было!
--И что же,--спросил Бурых, неожиданно задох-
нувшись, --что увидел или услышал Клим?
Чумаков медленно поднялся на ноги, огромный в освещен- ной пламенем комнате.
--Хотите, чтобы я показал?--спросил он.--Уже почти пора.
Из камина шел удушливый, почти гипнотический жар. В клубах дыма от благовоний, обманчивых бликах свечи и каминного огня маска чучела приобрела выражение насмешливого удовольствия, как будто сам Эдуард Малик, притаившись в тряпичном туловище, набитом песком, слушал нас в этом доме с привидением, где он нашел свою смерть.
--Капитан,--обратился ко мне Чумаков,--возьми со стола кинжал Зураба Кахидзе. Платок у тебя есть? Хорошо. Помните, под телом Малика нашли носовой платок... А теперь нанеси манекену три скользящих удара, посильней, постарайся распороть одежду на левой руке, на бедре, на ноге. Давай!
Манекен весил не меньше тридцати килограмм, он даже не дрогнул, когда я выполнял приказание, только с жутким правдоподобием качнулся к столу, как живой. Маска под напяленной набекрень шляпой чуть сдвинулась, словно чучело взглянуло вниз. Мне на руку брызнул песок.
--Теперь слегка разрежь одежду, только мешок не проткни ... Так-так, штук пять дырок ... Хватит! Все это Малик проделал самостоятельно. Вытри платком рукоятку, сотри отпечатки, брось платок на пол ...
--Кто-то ходит вокруг дома,--очень тихо сказал Бурых.
--Положи кинжал обратно на стол, капитан. Теперь все смотрите, пожалуйста, на огонь. На меня не оглядывайтесь, смотрите прямо перед собой, убийца уже рядом... Здесь нет никакой крови, вид которой мог бы вас отвлечь. Лишь немного песка. Поймите, вся гениальность разыгранного представления заключается именно в форме кинжала Зураба Кахидзе и в превосходной инсценировке с
помощью кошачьей крови и располосованной одежды. Если бы вы это поняли, как понял Малик ... Важен, конечно, и сильный огонь, куда брошены крепкие благовония, перебивающие другой запах... Ну, смотрите в огонь, не на меня, не друг на друга, не на манекен, смотрите в горящий огонь ... и через секунду все решится.
Где-то в комнате или рядом послышался скрип, тупой скрежет. Я постоянно помнил о манекене, сидевшем от меня так близко, что можно было до него дотронуться, точно я стоял у гильотины. Огонь трещал и пылал, слышалось равномерное громкое тиканье часов. Скрип становился все громче ...
--Боже мой, я не вынесу!--хрипло воскликнул майор Берштейн. Я покосился на него: глаза выпучены, лицо сплошь в красных пятнах. --Говорю вам ...
Вот тут все и случилось. Чумаков резко хлопнул в ладоши--не знаю, сколько раз. В тот же миг манекен рухнул, опрокинув свечу на столе, помедлил, вздыбился, плашмя грохнулся на пол, мешок с пес- ком сдвинулся, заломленная черная шляпа оказалась почти в топке. Кинжал Зураба Кахидзе со звоном и дребезгом вонзился в пол рядом с ним.
--Ради бога, что это...--крикнул Бурых, вскочив
вместе со всеми и окидывая освещенную огнем комнату диким взглядом.
Никто не шевельнулся, никто не прикасался к чучелу, в комнате, кроме нас, никого не было. Ноги у меня дрожали, я снова сел, вытер рукавом глаза,
отдернул ногу, коснувшуюся манекена. Пол был усыпан песком. В спине чучела зияли раны--один удар скользнул по лопатке, другой пришелся выше в плечо, третий вдоль позвоночника и один под левую лопатку-- в сердце.
--Успокойся, сынок,--медленно проговорил Чумаков, схватив за плечо Бурых.--Смотри сам, и увидишь. Никакой крови, никаких фокусов. Взгляни на манекен, будто ничего не знаешь о планах Малика, никогда не слышал о Зурабе Кахидзе и его кинжале, словно тебе никогда не внушали, что тут якобы было ...
Трясущийся Бурых шагнул вперед, наклонился.
--Взгляни, например,--продолжал Чумаков,--на дырку, которая его прикончила,--прямо в сердце. Возьми кинжал Зураба Каэхидзе, попробуй. Соответствует? Вполне, вполне. Почему?
--Почему соответствует?--с недоумением переспросил Бурых.
--Потому что дырка круглая, сынок. По форме как раз соответствует острию кинжала ... Но если бы ты никогда не видел этого кинжала, если б тебе постоянно о нем не твердили, то что бы ты сказал? Отвечайте же кто-нибудь! Капитан!
--Похоже на пулевое отверстие,--ответил я.
--Господи помилуй, но его же не застрелили!-- вскричал Бурых.--В ранах не обнаружено никаких пуль. Милицейский врач ничего не нашел ...
--Это была совсем особая пуля, мой милый тупица,--ласково объяснил Чумаков.--Из каменной соли. Растворяется в крови нормальной температуры за четыре-шесть минут, дурачок,--скорее, чем остынет мертвое тело. А когда это самое тело повернуто спиной к такому жаркому огню ...Сынок, тут нет ничего нового. Такими пулями одно время пользовалась французская полиция. Они антисептические, растворяются, их не приходится извлекать с риском для жизни, подстрелив, скажем, грабителя. Но если она попадет в сердце, разит насмерть не хуже свинцовой.
Он повернулся и указующе махнул рукой.
--Имел ли оригинальный кинжал Зураба Кахидзе точно такой же диаметр, как пуля, выпущенная из револьвера 38-го калибра? А? Сожгите меня на костре, не поверю. Малик попросту заточил острие до нужных размеров, ни на миллиметр не ошибся. Сам, дурак, выпилил на токарном станке пулю из осколка той самой «соляной» скульптуры, о которой Клим совершенно невинно рассказывал капитану и инспектору. На резце остались следы каменной соли. Поскольку выстрела никто не слышал, он был сделан либо из пневматического оружия,--лично я так бы и сделал,--либо из обычного пистолета с глушителем. Склопяюсь к последнему--в маленькой комнатке жгли курения, чтобы не слышался запах пороха. Наконец, выстрелить можно было в большое пустое отверстие для замка, хотя, собствешю, дуло оружия 38-го ка-
либра точно соответствует переплету решеток, которыми забраны все четыре окна. Кто-нибудь наверняка вам рассказывал, что окна расположены высоко под крышей. Если--я говорю, если --кто-то сумел забраться на крышу ...
Во дворе раздался чей-то крик, визг. Голос Седых рявкнул: «Смотри!». Громко прозвучали два выстрела, и в тот же момент Чумаков оттолкнул столик и тяжело зашагал к двери.
--Вот каков был план Малик,--проворчал он.--
Но стрелявший шутник стал убийцей. Открой дверь, капитан. Боюсь, убийца улизнул ...
Я поднял шпингалет, отодвинул щеколду и распахнул дверь. Во дворе мельтешили лучи фонарей. Мимо нас в лунном свете прошмыгнул пригнувшийся силуэт, бросился к нашей двери, мы шарахнулись в сторону, фигура развернулась, мелькнула игольчато-тонкая вспышка, потом что-то ударило чуть ли не прямо в лицо. В клубах порохового дыма мы разглядели Седых с большим фонарем в руке, гнавшегося за бежавшей, петлявшей по двору фигу-
рой.  Чумаков взревел, перекричав остальных.
--Ох, проклятый дурак, неужели вы не обыскали ...
--Вы не сказали, что надо арестовать,--задыхаясь, прокричал в ответ Седых.--Ничего не сказали ... Ребята, вперед! Окружайте! Теперь он со двора не уйдет ... Не выберется ...
Другие фигуры, мигая длинными лучами, помчались вокруг дома.
--Взяли дьявола!--крикнул кто-то из темноты.--За-гнали в угол ...
--Нет, не взяли,--возразил высокий, чистый голос.
Клянусь, по сей день вижу во вспышке выстрела женское лицо, победно и презрительно открытый рот, когда она пустила последнюю пулю себе в лоб и беспомощно рухнула у стены, за кривым деревом, над закопанным Зурабом Кахидзе... Во дворе воцарилось полное молчание, клубился белый дым в лунном свете, слышались медленные шаги подходивших мужчин.
--Дайте-ка мне фонарь,--попросил Чумаков инспектора.--Товарищи,--произнес он с каким-то горьким удовлетворением,--подойдите взгляните на самую блистательную злодейку, которая долго будет являться в кошмарах старому ветерану. Не бойтесь, Бурых, возьмите фонарь.
Яркий фонарь, трясущийся в руках Виктора, осветил бледное лицо у стены, до сих пор сохранившее ироническую усмешку ...
Он пригляделся, широко тараща глаза.
--Но ... кто это?--удивился Виктор.--Клянусь, Я эту
женщину никогда не видел ...
--Видел, сынок,--заявил Чумаков.
Я вспомнил снимок в газете, моментальный, нечеткий, расплывчатый, и сам едва расслышал свой голос.
--Это ... Варвара Малик. Вторая жена... Но Виктор
прав--он никогда ее не видел ...
--Да нет, все ее видели,--возразил Чумаков и громко добавил.--Просто не узнали в облике Кирилла.

Меня больше всего угнетает,--проворчал Чумаков, кипятя воду на  электроплитке в умывальной комнате при своем кабинете, что было категорически запрещено,--больше всего меня огорчает, что я не увидел полной картины днем раньше ... Вы, болваны, естественно, не рассказали мне все, что знали. Только прошлым вечером и нынешним--верней, вчерашним--утром я получил возможность толком
проанализировать с инспектором все детали, после чего мне захотелось дать себе хорошего пинка. М-м-м. Всемогущего Бога из себя разыгрывал ...
Было около двух часов ночи. Мы вернулись в кабинет Чумакова, разбудив ночного дежурного и с большим трудом преодолев четыре лестничных пролета до кабинета. Дежурный растопил камин, а Чумаков решил приготовить горячий пунш с водкой, чтобы отпраздновать окончание дела. Мы с Бурых и Берштейном сидели за письменным столом в ветхих креслах, когда он пришел с кипятком.
--Раз ты ухватился за основную нить, что Кирилл -- это есть Варвара Малик, остальное легко распутать. Вокруг этой истории было столько всего накручено, что я просто начал спотыкаться ... Была и еще одна проблема. Теперь я понимаю ...
--Ну, погоди,--проворчал майор, пытаясь раскурить папиросу.--Как это может быть? Мне хотелось бы знать ...
--Узнаешь,--оборвал его Чумаков,--как только удобно усядемся. По мнению гусар, надо взять крутой кипяток-- минуточку,--потом сахар... долить водки...готово!
--А еще,--добавил Бурых,--как же она попала
во двор пару часов назад, кто выстрелил в окно и, прежде всего, как убийца забрался на крышу ...
--Сперва выпьем!--приказал Чумаков.
Когда пунш по-иркутски был отведан, получив высокую оценку за качество, Чумаков стал более разговорчивым. Устроившись так, чтобы настольная лампа не светила в глаза, он со вздохом облегчения забросил на стол ноги и принялся бубнить в свой стакан.
--Забавно, что капитан со стариной Лавуазье из Берна случайно наткнулись на разгадку, которая сразу бы решила все дело, если б им хватило ума правильно вычислить женщину. Однако они набросились на бедную гражданку Бурятенко... На мой взгляд, вполне естественно, ибо обугленный
труп Кирилла лежал на столе в морге с кинжалом в спине.
Капитан, в принципе твоя теория абсолютно верна. Варвара Романова-Малик была очень умной, целеустремленной дамой, она стояла за спиной Малика, сделав его тем, кем он стал, и, будь это необходимо для успеха их игр, преобразилась
бы в индейца-чероки. К сожалению, ты остановился на Бурятенко и дальше не пошёл. А это непременно следовало сделать. Почему? Потому что Бурятенко никогда особой сообразительностью не отличалась, никогда не имела возможности наблюдать за всеми действующими лицами, незаметно совершая стратегические ходы. Она просто сидела дома, занималась хозяйством, оставаясь для слабоумного малого уважаемой домовладелицей. Но Кирилл--если
вы согласны считать его подозреваемым--постоянно был на виду, постоянно находился в центре событий, поскольку считался медиумом. Он был необходимым и незаменимым, ему все было известно, ничто от него не ускользало. Ты получил решающий ответ, капитан, когда твоя подруга перечислила пьесы, в которых блистала Варвара Романова. Помнишь?
--«Двенадцатая ночь» Шекспира,--кивнул я.
--Виола!--присвистнул Бурых.--Минуточку! Ведь
это Виола в «Двенадцатой почи» переодевается в парня и сопровождает героя ...
--Угу. Вдобавок я заглянул в водевиль «Прямодушного»,--фыркнул Чумаков,--поджидая вас нынче вечером в каменном домике. Куда делась книжка?--Он выудил ее из кармана.--Героиня этой пьесы, Фиделия, делает то же самое. Вещь на редкость забавная и увлекательная. Сожгите меня па костре, в шестьсот семьдесят пятом году автор основывался на зубодробительных шотландских анекдотах... Вдовушку Блэкакр прозвали «шотландской грелкой». Хе-хе-хе. Ну ладно ... Никак нельзя считать случайным совпадением, что в этих пьесах Варвара играла именно такие роли. Если бы вы, тупицы, были хоть чуточку образованнее, то гораздо быстрее обратили бы на нее внимание. Однако ...
--Давай ближе к делу,--прохрипел майор.
--Хорошо. Ну, признаюсь, мы слишком поздно об этом узнали. Поэтому начну сначала, изложив историю, которая давным-давно была бы разгадана, наткнись я сразу на Кирилла. Допустим пока, будто нам неизвестно, что Варвара Романова изображала Кирилла, вообще ничего не известно; просто сидим размышляем над фактами ...
Итак, выясняется, что у Малика был сообщник, которому предстояло помочь ему инсценировать нападение призрака Зураба Кахидзе. Этот самый помощник украл из музея кинжал. Маленький фокус с вертевшейся и дергавшейся головой--так, предполагалось, вертел ею заболевший чумой Зураб Кахидзе--должен был привлечь внимание охранника.
Малик знал, что газеты ухватятся за такую деталь, и его идея получит широкую огласку. Мы выяснили даже, как было совершено настоящее убийство: с помощью пули из каменной соли, пущенной кем-то с крыши через одно из зарешеченных окон. Если бы Малик вытер резец токарного станка, если бы Клим совершенно случайно не упомянул о соляной скульп- туре, мы потерпели бы поражение. Мать-природа!--покаянно охнул Чумаков, поспешно хлебнув пунша.-- Сожгите меня на костре, я боялся, что вы догадаетесь сами... Боялся!--Он бросил на нас пылающий взгляд. --Если бы кто-нибудь испортил эффектное выступление, пускай меня повесят, я бросил бы это дело. Я охотно согласился помочь, но позвольте ветерану действовать по-своему, иначе он не станет играть.
М-м-м. Я велел Седых не пробовать пулю на вкус, чтобы он не распознал соль, после чего даже его мозги, может быть, заработали бы. Фу ... Ах ... Да.
Ну, это все, что на тот момент было известно. На этих основаниях предстояло искать убийцу.  Присмотримся и увидим то, что бросается прямо в гла-
за: наиболее вероятный сообщник, а может быть, и не только сообщник,--Кирилл. Почему бы не заподозрить его и не вытащить за ушко на солнышко?
Во-первых, потому, что парень, по-видимому, слабоумный, употребляет наркотики, находится полностью под влиянием Малика, определенно накачан по уши морфием после совершенного убийства.
Во-вторых, нам рассказывали, будто Малик держал его для прикрытия своей деятельности, о которой сам Кирилл ничего не знал и не ведал.
В-третьих, у него было идеальное алиби--он все время сидел и играл с Лукиным в карты.
Чумаков усмехнулся, с невероятным трудом раскурил свою трубку, вдохнул утешительный дым и снова рассеянным взглядом уставился вдаль.
--Слушайте, люди, план был гениальный. Иэначально очевидная картина скрылась за многочисленными намеками, домыслами и фактами. Люди говорили: «Бедный Кирилл, его, несомненно, подставили». Ох, знаю. Какое-то время я и сам так думал. А потом задумался. Забавно, но, перечитав показания, я увидел, что ни один из членов кружка,
знавших Кирилла почти год, до того вечера ни разу не заподозрил его в наркомании. Это открытие буквально всех ошеломило. Допустим, Малику с Кириллом удавалось успешно скрывать порочное пристрастие последнего, хотя это не так-то легко, но суть в том, что, в принципе, не было необходимости постоянно накачивать медиума наркотиками. Зачем перед каждым сеансом вводить ему морфий, ведь это
очень дорогостоящий, рискованный и сложный способ погружения в сон, что можно сделать гораздо дешевле и проще с помощью обычных лекарств из аптеки, не опасаясь тяжелых последствий?
Зачем это было нужно? В результате Малик получил наркомана, который в любую минуту может проболтаться и выдать секреты. Почему он просто не
гипнотизировал Кирилла, если парень такой восприимчивый? Меня удивил столь нелепый, ненужный, бессмысленный способ достижения вполне легкой цели. Малик просто мог посадить парня в кабинку медиума, приказав сидеть тихо, пока хозяин дергает за ниточки. Для этого даже не требуется погружать полудурка в сон.
Поэтому я спросил себя: слушай, кто первый сказал, буд-то он наркоман? Впервые об этом рассказал сержант Лукин, который расследовал дело, и больше никто, пока свидетельство не подтвердил сам Кирилл, явно невменяемый и бормочущий всякую чепуху. И тут я подумал, ребята, что из всех фантастических, сомнительных, подозрительных деталей, выяснявшихся в деле, случай Кирилла хуже всего. Во-первых, он признался, будто стащил тайком у Малика шприц для подкожных инъекций и морфий и вколол себе дозу. Согласитесь, дьявольски неправдоподобно ...
--Будь я проклят, Игорь,--вставил майор Берштейн, поглаживая седые усы,--ты же сам говорил в этом вот кабинете, что он кололся с ведома Малика...
--и вас не поразила сразу же ошибочность моего утверждения?--язвительно спросил Чумаков, который терпеть не мог, когда ему указывали на ошибки.-- Хорошо, хорошо, признаю, я сначала не разобрался, но разве это не бросается в глаза всем и каждому? По словам Кирилла, Малик боялся кого-то из присутствовавших в доме и посадил его следить за ними. Это Кирилл сказал капиьтану Маркову и инспектору Седых, такова была его легенда. Ну можно ли себе представить большую глупость, чем позволить своему охраннику по уши накачаться морфием? Как ни крути, полная чушь. Вообще не похоже на правду ... Впрочем, есть другое объяснение, настолько очевидное и простое, что не сразу пришло мне в
голову.
Предположим, старина Кирилл вовсе не наркоман, предположим,--остальные правы, тогда у нас остается только его собственное признание, которому мы слишком легко поверили. Предположим, он выдумал такое оправдание, чтобы отвести от себя подозрения. Может быть, позже ввел себе дозу морфия, ибо подлинные физические симптомы нельзя симулировать, хотя хороший актер способен изобразить внешние признаки наркомании: трясущиеся руки, блуждающий взгляд, судороги, бессвязный лепет ... К тому же все инстинктивно считают, что, кроме настоящего наркомана, никто себя таковым никогда не признает. Чистая
психология, и очень неплохая.
Так вот, я сидел и думал, как уже было сказано ... И говорю себе: слушай, примем это за рабочую гипотезу, поищем подтверждение. Если она окажется правильной, то, к примеру, докажет, что Кирилл далеко не такой идиот, как прикидывается, и тогда сей персонаж предстанет перед нами в довольно зловещем свете. Снова посмотрим на его легенду. Он сказал, будто Малик нервничал, опасаясь нападения одного из членов кружка. По всем прочим свидетельствам, Малик ничуть не боялся идти в домик... если вообще чего-то боялся, он не думал, что именно там его подстерегает опасность ... Ну ладно.
Я разгадал его план, как уже говорил: разыграть нападение при помощи сообщника. Но если сообщником был один из членов кружка, собравшихся в передней комнате, разве стал бы Малик специально приказывать Кириллу за ними следить? Господа-товарищи, ведь сторож мог увидеть сообщника, поднять шум--словом, спутать карты! Как ни рассматривай показания Кирилла, они
весьма сомнительны. Но именно такая история его выгораживала, если тем самым сообщником был он сам, если он убил Малика вместо того, чтобы подыгрывать ему, а после убийства вколол себе морфий, чтобы обеспечить алиби.
Рассматривая сейчас эту весьма опасную личность, исследуем вторую причину, по которой мы его не подозревали,--утверждепие, будто он лишь прикрывал Малика, принимая на себя вину за ошибки. И вновь, кто его высказал? Один Лукин, который вел расследование, а Кирилл подтвердил. Мы поверили, чтоб мне провалиться, покорно поверили! Поверили, будто Кирилл в полузабытьи вертелся вокруг, все дела прокручивал Малик, а парень ничего об этом не знал. Потом я вспомнил каменную цветочницу ...
Дым наших папирос и курительных трубок смешивался с паром, поднимавшимся от миски с пуншем по-иркутски. В сумерках за горевшей настольной лампой лицо Чумакова приобрело сардоническое выражение. Бурых подался вперед.
--Вот что мне хочется знать! Проклятая цветочница сорвалась с верхнего этажа или еще откуда-то и едва не разбила мне голову, черт побери. Седых весьма легкомысленно и снисходительно объявил это старым, избитым трюком. Правильно. Однако старый трюк чуть меня не прикончил,
и если его проделал мерзавец Кирилл... или Варвара Малик ... если она это сделала ...
--Ну конечно, сынок,--тяжело махнул рукой Чумаков.--Плесните мне еще микстуры. М-м-м. Ха. Спа-
сибо. Давай вспомним тот момент. Ты с капитаном и Седых стоял рядом с лестницей, да? Фактически спиной к ней. Верно. А мимо проходили майор, Клим Горячев и немного отставший Кирилл. Так? Скажи, какой там пол?
--Пол? Каменный. Каменный или кирпичный... По-моему, каменный.
--Угу. Но вы ведь в тот момент стояли в конце прихожей, где остался еще старый пол. Из прочных досок, да? Они совсем расшатались, лестница тряслась, так?
--Да,--подтвердил я,--помню, как скрипел пол под
ногами у Седых.
-- А лестничная площадка находилась прямо над головой молодого Бурых. А перила там были? Да-да. Старый трюк. Знаете, как бывает в старых прихожих с шаткими лестницами: наступишь случайно на самую ненадежную доску--и лестница дрогнет, на площадке задрожат перила. А если на перилах держится что-то тяжелое, обязательно свалится, если они сдвинутся хоть на волосок ...--Помолчав, он продолжил.--Мимо тебя, сынок, прошли Клим с майором, в нескольких шагах за ними--Кирилл. И он не случайно наступил на роковую доску ...
Чем лучше знакомишься со стариной Кириллом, тем меньше он смахивает на жалкую марионетку, пляшущую на ниточках, не зная, не ведая, что происходит вокруг. Посмотрим на него--костлявый, невысокий для юноши, можно сказать, недомерок. Шея покрыта тонкими морщинками, рыжие волосы
коротко стрижены, веснушчатая физиономия, нос картошкой, чересчур большой рот, тонкий, мертвый, мальчишеский голос и, главное, учтите, одежда в кричащую, яркую клетку, всегда заметная издали. Весил парень килограмм пятьдесят...
Перед самым падением каменного вазона Седых ааметил нечто странное. А вы, остальные, не видели ничего любопытного? Кирилл делал какие-то непонятные жесты, как бы растирая лицо, и замер, когда на него упал свет ...
Поэтому я подумал: а вдруг он поправлял грим? Знаете, только что был под дождем без шляпы и, возможно, боялся ...
--Чего?
--Ну, что веснушки размазались, например,-- протянул Чумаков.--Тогда у меня мелькнула лишь смутная мысль. Однако я сидел, думал, как уже было сказано, и припомнил то самое дерево во дворе. Помните кривое дерево? По мнению инспектора Седых, очень ловкий человек легко мог влезть на стену, прыгнуть сверху на дерево, а с дерева
на крышу домика. Сержант Лукин возразил, заметив,
что дерево высохло, сгнило, показал сломанную ветку, за которую попробовал уцепиться... Ветка могла сломаться под тяжестыо человека нормального веса. Я говорю могла, сынок, так как Седых тоже это свидетельство убедило. Но в доме был один-единственный человек, способный забраться на гнилое дерево,--невинный мальчик Кирилл.
Обладал ли Кирилл необходимыми для этого проворством и ловкостью, мог ли прицельно выстрелить в окно и попасть точно в нужное место? Способен ли на такое глупый, накачанный наркотиками паренек? В ту минуту я только по- дозревал, что он вовсе не тот, за кого себя выдает, смутно догадывался о маскировке. Потом сказал себе: послушай, этот горошек никуда из банки не денется, поищи кого-нибудь другого. Зачем парню убивать Малика? Он помогал ему охмурять Веру Моисеевну и прочую компанию, зачем же отступать от плана? Очень глупо. Убийство произошло не по несчастной случайности--две последние пули на-
верняка прикончили усатого мошенника, как барана. Зачем надо было уничтожать свой денежный мешок? Единственной наследницей денег Малика за рубежом становилась его жена ...
Жена! Вы даже не поверите, какое подозрение вспыхнуло вдруг в голове старика ... Подумаем, зачем Малик вообще затевал представление? Возможно, говорил сообщнику, что хочет продемонстрировать всему свету силу оккультизма, прославиться ... Нет, о нет. Клянусь природой, сказал я себе, он
охотится на Марией Горячевой, хочет на ней жениться. Но заграницей живет его жена, умная, здравомыслящая женщина, которая в подходящий момент принудила его к браку, чересчур много зная о прошлых проделках. Как она ко всему этому
отнесется?
Трубка Чумакова описала в воздухе причудливый круг, словно рисуя чей-то портрет.
--На фотографиях вид у нее вызывающий, провокационный. Очень худая. Лет за тридцать, немного мелких морщин. Невысокая, когда не носит туфли на высоком каблуке. Кто-нибудь из вас, ребята, женат? Замечали когда-нибудь, какими маленькими кажутся ваши жены, когда вы впервые видите их без каблуков? Гм. Не менее интересно, как меняет лицо копна черных волос и что с нии делает косметика. Я первым делом подумал--сожгите меня на кост-
ре,--дамочке лучше бы поостеречься. Почему? Потому что Малик уже избавился от одной жены с помощью яда или перерезав ей горло--не знаю. Если ему вновь захотелось вырвать из своего сердца прелестный цветок, я бы на месте второй жены постоянно заглядывал под кровать и держался подальше от темных закоулочков после заката.--Чумаков
шумно выдохнул и уставился на нас.--Пока я сам не вынудил бы его к этому!--Он ткнул в нас трубкой.--Вам
никто не рассказывал, где Варвара Романова в пятнадцать лет начинала карьеру? В передвижном цирке, в мелких труппах, разыгрывавших интермедии, ах, об этом вы слышали. Неудивительно, что ей не стоило большого труда перепрыгнуть со стены на дерево или сделать прицельный выстрел
из оружия среднего калибра ... Способная малышка, а какая женщина! Талантливая, сексуальная, иначе на нее не клевали бы, когда она, благодаря деньгам Малика, получала главные роли в театральной труппе в Берне. В те месяцы, когда она изображала Кирилла, ей приходилось забывать о сексапильности и женской привлекательности, но каждый раз ненадолго. Единственная неприятность—короткая стрижка, окраска волос в рыжий цвет, но у нее
был великолепный черный парик,--в случае, если нужно выйти на люди. Помните загадочную женщину, посещавшую коттедж? Варваре Малик предстояло
одержать очередную победу в своем собственном облике, а именно ...
--Ох, все это весьма увлекательно,--не выдержал
майор Берштейн,--только мы ни на шаг не продвинулись. Черт возьми, повторяю, есть одна проблема, которую никак нельзя обойти. У Кирилла, или кто он там такой, имеется алиби: в момент убийства Малика в каменном домике он находился под надежным присмотром сержанта Лукина. Неопровержимый факт. Вдобавок мы все сидели в полной тишине в передней комнате, рядом с прихожей, и никто не слышал, чтобы они с сержантом проходили мимо ...
--Знаю, что не слышали,--сдержанно кивнул Чумаков.-- В том-то и дело. Не слышали ни малейшего шороха. Именно это и показалось мне подозрительным. Теперь прошу всех собравшихся здесь проницательных умников, раскисших на рассвете, подумать над многочисленными удивительными совпадениями. Во-первых, сразу
после убийства кто-то позволил газетному фотографу влезть на крышу каменного домика, хотя его следовало прогнать, чтобы не затоптал возможные следы убийцы.
Во-вторых, кто-то пошел за угол осматривать мертвое дерево, снова затоптав следы.
В-третьих, несмотря на принятые инспектором меры, история об убийстве, совершенном привидением. необъяснимая байка о сверхъестественном событии, просочилась в газеты ...
Виктор Бурых начал медленно подниматься с кресла.
--В-четвертых, какому-то великому мудрецу поручили следить за Маликом, и он гораздо быстрее, чем мы, догадался, что Кирилл, жилец дома  на окраине Иркутска, в действительности представляет собой блистательную мадам Малик.
В-пятых,--продолжал Чумаков уже не столь сонным тоном,--в-пятых, мои дорогие болваны, неужели вы забыли о сеансе с пишущим духом в доме Петра Берштейна? Забыли сеанс, на котором Кирилл вообще не присутствовал? Забыли, что именно тогда среди листов бумаги обнаружилась записка с угрожающим заявлением: «Я знаю, где зарыт труп Ксении Сабуровой». Малик перепугался до смерти
потому, что понял: кроме его жены, тайна известна кому-то из присутствующих--по его понятиям, «невидимому убийце». Почему он так испугался записки, если ее подсунул Кирилл? Ведь он знал, что мнимый Кирилл все знает, правда?--Чумаков вдруг склонился над столом.--Кто единственный мог незаметно сунуть записку, будучи, по его соб-
ственному признанию, специалистом по домашним сеансам магии?
В полной тишине Бурых стукнул себя кулаком по лбу.
--Боже мой, неужели вы имеете в виду сержанта Лукина?
--Виктор Лукин,--промямлил Чумаков,--разумеет-
ся, не совершал убийства. Варваре Малик он вообще не понадобился бы, если бы в дом у речного вокзала неожиданно не пожаловал инспектор Седых. Плану грозил провал. Лукин дежурил во дворе. При появлении Седых ему пришлось действовать-- позаботиться, чтобы он не увидел Кирилла, поэтому сержант так нервничал (не правда ли?),
что едва не допустил промашку. Кто предложил  Седых подняться по лестнице и поговорить с Кириллом наедине? Кто целенаправленно уводил вас в сторону, как только вы проявляли хоть какую-то сообразительность? Кто клятвенно уверял, будто дерево возле домика не выдержит никакой тяжести? Кто утверждал, по очевидной причине, будто под тем самым деревом похоронен Зураб Кахидзе?
Видя выражение наших лиц, Чумаков нахмурился.
--Мальчик совсем не так плох. Женщина его использовала в своих интересах, и все ... Он не знал, что она задумала убить Клима Горячева, переодеть в яркий клетчатый костюм и сжечь в топке ...
--Что?!--охнул Бурых.
--М-м-м, разве я не рассказывал?--равнодушно переспросил Чумаков.--Да. Понимаете, Кирилл должен был исчезнуть. Больше никаких убийств Варвавра Малик не планировала, Кирилл просто должен был исчезнуть--пусть милиция думает, что хочет,--а она должна снова превратиться в Варвару Малик и получить в наследство двести пятьдесят тысяч долларов в Берне, как единственная наследница. Но улизнувший из кружка в тот вечер Клим Горячев видел «Кирилла». После чего, как вы понимаете, Клим Горячев был обречен на смерть.


                Г Л А В А  11


Бурых встал, бесцельно прошелся по кабинету, повернулся к нам спиной, глядя в горевший в камине огонь.
--Значит,--выдавил он,--значит, из-за этого черто-
ва наследства Малика Мария чуть не погибла, а её брат ...
--Извини, сынок,--проворчал Чумаков.--Я... знаешь, нынче днем не мог ничего рассказать. Иначе вечерняя игра могла бы пойти прахом. Кроме того, я думал, глядя на вас обоих: какая счастливая парочка ...Оба прошли через ад, помрачение, попали в зависимость от полоумной тетки, которая командовала ими не хуже самого Малика, даже обвинила девочку в убийстве, видя их веселье и радость... Не стоит омрачать им этот день.--Он растопырил паль-
цы, мрачно их разглядывая.--Да, мальчик мертв. Если
помните, он был примерно такого же роста и телосложения, как мнимый Кирилл. Это делало возможным такую замену. Однако ее замысел едва не рухнул, когда разнорабочий  заглянул в подвальное окно и заметил убийцу. Но понимаете ли, этот факт убедил нас, что Кирилл действительно мертв. Рабочий видел только спину лежавшего на полу человека в броской, яркой одежде, которую, на что
я уже обращал ваше внимание, постоянно носил Кирилл. Оконное стекло было покрыто густым слоем пыли, горела лишь одна свеча, каждый припял бы убитого за Кирилла. Очень умная женщина. Незачем было обливать труп керосином, совать в печь, абсолютно не требовалось такой жестокости, но ей хотелось быть уверенной, что его не опознают.
Милиция вытащила обугленное тело в остатках одежды и башмаках Кирилла, вот и все. Мадам Малик воспользовалась возможностью. Как по-вашему, зачем она одурманила мальчика хлороформом? Да затем, чтобы переодеть в одежду Кирилла, прежде чем ударить кинжалом. Поэтому они так долго мешкали в доме.
Бурых резко оглянулся.
-- А что же Лукин?
--Потише, сынок, успокойся. Я встречался с ним нынче вечером перед тем, как отправиться в твой дом у речного вокзала. Дело в том, что я знаю его отца. Очень хорошо знаком со стариком Лукиным.
--Ну и что?
--Виктор поклялся мне, что не знал о задуманном убийстве, вообще не знал, что Малика должны убить. Лучше, пожалуй, я вам расскажу. Я пришел к нему и говорю: «Ты уже сменился, сынок?». Он отвечает: «Да». Спрашиваю: «Где живешь?»--и напра-
шиваюсь к нему на выпивку. Наверняка ска-
жу, тут он определенно понял, что дело плохо. Приехали к нему на квартиру, он запер дверь, повернулся и говорит.
--Ну?
А я говорю.
--Долго думал о твоем отце, Лукин, поэтому я здесь. Она просто играла с тобой, за ниточки дер-
гала, и тебе теперь это известно, не так ли? Первокласнная вампирша, чертовка,--говорю я.--Ты уже понял, что она сожгла беднягу Клима в том коттедже, да?»
-- И что он сказал?
--Ничего. Просто стоял и смотрел на меня, только странно изменился в лице. Потом на секунду закрыл лицо руками, сел и наконец произнес: «Теперь понял». Мы оба молчали, я курил трубку, глядя на него, а потом предложил ему все рассказать.
Чумаков устало вытер лоб.
--Зачем?--спросил он, и я объяснил, что его под-
руга Варвара, убив вчера юного Клима, вновь приняла
обычный женский облик, села в экипаж и прошлой ночью добралась до Перми. Затем железной дорогой до Питера, а там и в Берн. Перед этим уничтожила в домике все уличающие ее следы. Чкпкз неделю она появилась в Берне под видом жены Малика. По моей просьбе адвокат последнего попросил ее вернуться в Иркутск, чтобы уладить финансовые вопросы. Она должна была прибыть на вокзал Иркутска сегодня вечером в девять тридцать. Было четверть
восьмого. По приезде ее встретил инспектор Седых, пригласил проехать в уголовный отдел. В одиннадцать ее должны были привезти под охраной в дом Бурых возле речсного вокзала, где я устраивал
небольшое представление. «Ей конец, сынок,-- заключил я.--Сегодня ее арестують.
Ну, он долго сидел, закрыв лицо руками, потом спрашивает: «Думаете, вам удастся ее уличить?»-- «Черт возьми,--говорю,--тебе это отлично известно». Он только кивнул пару раз: «Ну что ж, нам обоим конец. Я вам все расскажу» И начал рассказывать.
Бурых прошагал к столу.
--И что вы с ним сделали? Где он?
--Лучше сначала выслушай историю,--сдержанно предложил Чумаков.--Сядь. Буду краток ... Основное вы знаете. Именно эта самая женщина разрабатывала планы, как дурачить и доить легковерных простофиль, хотя клялась Виктору, будто Малик ее заставлял. За четыре года очень многие попались на крючок. Малик разыгрывал романтического холостяка, лакомую добычу для женщин, она изображала тупого медиума, не возбуждавшего у поклонниц ее мужа никаких подозрений. Все шло превосходпо, пока не появились
два обстоятельства: Малик влюбился в Марию Горячеву, а в июле прошлого года Лукину поручили следить за ним, и он выяснил, кто такой Кирилл.
Обнаружилось это случайно. Он заметил неиэвестную даму, выходившую из коттеджа, кажется припоминаю его название «Магнолия». Да? Лукин, стал за ней следить. Я не совсем понял, как дальше развивались события, однако догадываюсь, что она всеми силами старалась заставить его хранить тайну. Кажется, вскоре Лукин отправился в отпуск и провел его в Крыму, в доме Малика, а ныне мадам Малик. О да. Желая кого-нибудь очаровать, неотра-
зимая Варвара была великолепна, клянусь природой! Лукин, кстати, без конца повторял, будто бы в оправдание: «Вы даже не знаете, как она красива, видели ее только в дурацком гриме ... «. Жутко было его слушать. Он бросился к письменному столу, выдернул ящик, выхватил фотографии, целую кипу, а ведь мы вели речь об убийстве... Я читал между строк.
И знаете, что я прочел между строк? Поняли, зачем славная старушка Романова старалась очаровать сержанта Лукина так, чтобы он исполнил любое ее приказание? Затем, что она к тому времени стала догадываться о замыслах Малика насчет новой женитьбы. К их взаимной выгоде он должен был досуха выдоить кружок Веры Моисеевны, успешно уладив проблему «дома у речного вокзала», но Варвара хорошо видела, что вытворяет Малик с Марией Горячевой, и поэтому решила ...
--Пристрелить его, да?--язвительпо перебил Бурых.--Очень милая дамочка. Ха. Просто на случай, чтобы он ей не сыпанул мышьяку в кофе, так сказать-- вернула комплимент и унаследовала двести тысяч ... Неплохо. Жаль, Мария не слышит. Ей было бы приятно думать ...
--Не хочу тебя обидеть, сынок,--покачал головой
Чумаков,--но суть вот в чем. Видите ли, она притворялась, что верит объяснениям Малика, а Лукину в то же время нашептывала о своих страданиях. Мол, Малик порабощает ее могучей волей, ко всему принуждает, а почему? Потому что она его боится--он убил первую жену, вполне может и ее убить ...
--И Лукин верил подобному бреду?--хмыкнул
Бурых.
-- А разве вы последние полгода не верили еще более дикому бреду?--спокойно переспросил Чумаков.-- Успокойтесь. Дайте досказать. К тому времени возниклаа реальная угроза, что Малик избавится от второй жены точно так, как от первой: задушит подушкой, например, и закопает тело. После чего Варвара уже никому ничего не расскажет. Супруги вели друг против друга тонкую, тайную, смертельную
игру, и, если бы Мария Горячева дала надежду Малику, он сделал бы решающий шаг. Вот чего боялась Варвара. Только не хотела устраивать шумный скандал, пока не получит возможность воткнуть в него кинжал. Малику никогда даже в голову не приходило, что она способна его убить,--с ее стороны он опасался только разоблачения.
И когда он решил разыграть представление с нападением несуществующего привидения из дома Бурых, Варвара наверняка сплясала танец мести. Теперь враг целиком и полностью в ее руках ... А пока она ластилась к мужу, шепча: «Ты меня никогда не обидишь, да?». А тот, сладко мечтая закопать ее с доброй дозой цианида в желудке, поглаживал по голове, заверяя: «Конечно, не обижу».--«Хорошо,--
мурлыкала Романова, любовно крутя пуговицу мужнина пиджака,--иначе, милый, тебе будет очень плохо».
«Ну-ну,--ласково успокаивал ее Малик,--что за
выражения, милая. Забудь, что ты выросла в цирке и усвоила всего две шекспировские роли. Почему это мне будет плохо?»- «Потому что,--отвечала она, глядя на него красивыми, дьявольски искренними глазами,-- возможно, еще кто-нибудь, кроме меня,
знает, что ты убил Ксению Сабурову. И если со мной что-то случится ... «.
--Уяснили мысль?--спросил Чумаков--она хотела хорошенечко припугнуть Малика, чтобы тот не выкинул какой-нибудь фокус. Возможно, он ей не поверил, но забеспокоился. Если действительно еще кто-то знает о его тайне, рухнут планы насчет крошки Горячевой-- извини, сынок,--а заодно и все прочие. Если чертовка жена проболтается, его могут обвинить в убийстве, совершенном десять с лишком лет назад ... 
--Ясно,--буркнул майор Берштейн, яростно теребя
усы.--Потом она велела Лукину, присутствовавшему
в моем доме--в моем, будь я проклят,--сунуть в бумаги
записку ...
--Правильно,--кивнул Чумаков.--Понимаете, в том самом доме, где Кирилл никогда не бывал. Сожгите меня на костре, ничего удивительного, что Малик позеленел от страха! Выходило, что кто-то из членов кружка--один из тех, на кого было рассчитано задуманное представление с привидением,--все о нем знает и иронически над ним посмеивается. Можно сказать, Малик уже получил нож в спину: один из его преданных обожателей--такой же коварный, хитрый, опасный лицемер, как и он сам. И первым
делом решил как можно скорее устроить спектакль в доме Бурых. Почему? Потому что кто-то интересуется его прошлым, потому что надо последним ударом про- извести решающее впечатление на Марию... Но, кто сунул записку? Тут он вспомнил о присутствии
постороннего, подумал на него... Но когда стал расспрашивать Клима, услышал, что Лукин просто безобидный старый школьный друг. При всех своих подозрениях, что он мог сделать? Нечего и говорить, что якобы случайная встреча Лукина с Климом, которого сержант уговорил ввести его к Берштейну, была не более случайной, чем смерть Малика.
Малик угодил в ловушку, изготовленную и расставленную собственными руками. Дальнейшее вам известно. Лукин поклялся, что не знал о замысле Варвары убить Малика. По его словам, она говорила, будто Малик обещал отпустить ее, если она поможет ему в последний раз. Поэтому позапрошлой ночью одуревший сержант торчал во дворе, ничего не зная о плане,--просто на всякий случай, хотя в том не было необходимости. Однако необходимость, как вам известно, возникла. Можно представить, как его
потрясло появление Седых! Надо признать, парень быстро соображает. Объясняя, как он попал туда, где ему быть не следовало, он сразу выдумал историю, близкую к правде. Помните, именно он, как я уже говорил, утверждал, будто Кирилл лишь пешка в руках Малика?
--Зачем он объявил Кирилла наркоманом?-- спросил Бурых.
--Так велела Варвара,--сухо объяснил Чумаков,-- на случай, если кто-нибудь его спросит. В тот момент Лукин не понял для чего, но потом догадался. Хотелось бы точно передать вам его рассказ. Тем вечером, по его словам, он чуть с ума не сошел, стараясь выставить из комнаты Седых, пытаясь уговорить Варвару отказаться от безумного замысла, ссылаясь на присутствие милиции. Но она была непреклонна. Фактически, если помните свидетельство Седых, она чуть сама себя не выдала. У нее хватило выдержки проверять в его присутствии,
хорошо ли расшатаны доски на окне в той комнате, где они сидели с Лукиным.
--Доски?--переспросил Бурых.
--Конечно. Вы же помните, что стена вокруг маленького домика проходит в трех метрах от окон вашего большого дома. А окна расположены высоко. Однако хороший прыгун вскочит на стену из окна одним прыжком. Вот как она обогнула дом, не
оставив следов,--пробежала по стене. Дальнейшие ее действия вам известны. Она оставила Лукина на месте, в комнате, а Седых тем временем крался наверх--на стрельбу ушло всего три-четыре минуты. Предыдущей ночью Варвара с Маликом предварительно подготовили сцену, на них
и наткнулся явившийся Виктор Бурых. Не знаю, сынок, как они показали тебе привидение, но, похоже, вполне преуспели в этом. Тем временем впутался кто-то еще, заморочив нам голову. Из передней комнаты тайком улизнул Клим Горячев. Вероятно, дело было так. Вместо того чтобы прямо идти через дом, он увидел на кухне свет фонаря--там капитан читал
рукописи--и решил, что безопаснее выйти через черный ход и обежать вокруг дома. Но на лестнице в его свихнувшихся мозгах вспыхнула дикая мысль: нельзя трусить, выполняя свой долг, лучше отважно, с поднятой головой пройти сквозь злые силы, заполонившие дом. Ух! Поэтому он развернулся и пошел к задней двери через прихожую, от-
крыв щеколду на парадной двери. Возможно, поэтому капитан и не слышал, чтобы Клим проходил мимо кухонной двери, которая расположена с другой сторо-
ны. И как только он шагнул во двор, то увидел ... что же?
Точно мы этого никогда не узнаем. Мальчик мертв, Варвара Лукину ничего не рассказывала. Скорее всего, в мерцавшем в окне пламени он увидел, как Кирилл сползает по крыше к окну, держа в руке пистолет с глушителем. Глушитель, как вы знаете, не совсем заглушает выстрел--кажется, будто кто-то быстренько хлопнул в ладоши. Климу повсюду мерещились злые духи, возможно, он даже старался уговорить себя, будто видит именно духа, однако сомнение оставалось.
Он замер на месте, решая, что делать. И все же Варвара его разглядела, и с той минуты мальчик был обречен. Она не знала точно, заметил он ее или нет, но момент был ужасный. Что же происходило тем временем? С верхнего этажа большого дома спускался Седых. Когда он в первый раз
поднимался наверх, ветер распахнул парадную дверь, и он закрыл ее на щеколду. А спустившись, увидел, что дверь открыта ... о чем позаботился Клим. Если б Седых прошел через комнату, где должны были сидеть Кирилл с Лукиным, дело сразу же было бы кончено. Но, увидев открытую дверь, он в нее вылетел как сумасшедший и, разумеется, не обнаружил никаких следов вокруг дома. Седых
обходил дом с одной стороны, а Кирилл, сделав свое дело, возвращался с другой. Инспектор слышал стоны Малика...
 Знаете, я думаю, он даже тогда не понял, что его убила сообщница, иначе не побоялся бы кричать во все горло.
Юный Горячев, стоя в задних дверях, слышал приближавшиеся шаги Ctls[ и стоyы. Он пока еще точно не понял, что это означает, но, слыша чьи-то шаги за углом, сообразил, что при любой неприятности он окажется в весьма двусмысленном положении. И нырнул в переднюю комнату за долю секунды до удара колокола.
Варвара между тем вернулась, сунула пистолет с глушителем под доску пола, где они с Маликом за день раньше приготовили тайник. Лукин очень красноречиво описал, какой предстала перед ним та женщина, когда увидела его,--он сдавал карты якобы для игры в дурака. Лицо пылает, глаза горят ... Она закатала рукав и, к его великому удивлению, с полным спокойствием ввела себе морфий,
обеспечивая алиби. «Дорогой мой,--сказала она, --кажется, я совершила ошибку. Кажется, я по-настоящему убила его ... наконец». И улыбнулась.
Ничего удивительного, что он выскочил почти обезумев. Седых признался, что в жизни не видывал человека в таком состоянии, каким был в тот момент Лукин, да еще с картами в руках ...
Думаю, остальное вы знаете. Одно неизвестно: собирался ли Клим что-нибудь рассказать или нет? Известно, что он сделал: держал язык за зубами, кричал, что убийство действительпо дело рук привидения. Им владела идея, что преступление, совершенное мнимым духом, наделает больше
шуму, чем простой выстрел, хотя все же он был озадачен, ибо все утверждали, что Малик был заколот кинжалом. Помните, о чем он первым делом вас переспросил: «Кинжалом Зураба Кахидзе?». И затем молчал, пока не объявил, что верит в сверхъестественный характер убийства.
Дальнейшее навсегда останется чистым домыслом, ибо два человека, способные нам рассказать, каким образом Клима Горячева заманили в дом мадам Бурятенко, мертвы... Понятно, что
Варвара должна была действовать очень быстро. Легкомысленный Клим в любую минуту мог передумать и заговорить. Один намек на то, кто такой на самом деле Кирилл,--и ей конец. Она приготовилась отправиться следом за мальчиком к нему домой и заткнуть ему рот. Поэтому заставила
Седых отпустить ее домой—«Кирилл» был совсем сон-
ный, слишком сонный для такой дозы морфия. Однако домой она не поехала.
У нее родилась блистательная идея, лучшая в жизни. Вам известно какая. «Кирилл» собирался исчезнуть, а что, если его сочтут убитым? Главной задачей было немедленно поймать Клима, наплести ему что-нибудь и заставить молчать, пока не удастся залучить его в «Магнолию». Поэтому она дожидалась, наверно, где-то неподалеку от дома Бурых, когда он отправится к себе. Трудность заключалась в том, что, хотя его, как свидетеля, опросили вторым, он отказывался ехать--до того момента, когда
начались споры и ссоры. Варвара же, несмотря ни на что, ждала, даже в то же время разрабатывая детали хитрого плана, потом, заметив, что милиция разъехалась и все толпятся на кухне, улучила момент и стащила кинжал.
И поэтому упустила Клима, убежавшего в безудержной ярости. Но, сожгите меня на костре, эта женщина не сдалась. Вот что дьявольски удивительно. Понадеявшись на свою сообразительность и изобретательность, она забралась по наружной
лестнице на балкон, оттуда к нему в спальню-- помните, в доме она много раз бывала под видом Кирилла?--застала его в смятении, не способного мыслить здраво, и уговорила назавтра с ней встретиться. Если промедлить, если до наступления утра не убедить его каким-иибудь образом, он может
отказаться от своего решения--хранить молчание.
Понимаете, милиция подозревала его, и он, хорошенько подумав, мог под давлением обстоятельств выложить то, что было ему известно.
--Как по-вашему, что она ему сказала?--спросил Бурых.
--Кто знает. Судя по записке, которую он утром оставил, сестре: «Надо разобраться ...»- «Кирилл», скорее всего, не стал притворяться перед ним, будто убийство совершило привидение, а посулил представить какие-то конкретные доказательства в коттедже «Магнолия». Слова «Ты ведь никогда
даже не подозревал...«, возможно, означают, что «Кирилл» намекал на кого-то из членов кружка, утверждая, будто сам пытался спасти Малика, когда Клим столь некстати выглянул в заднюю дверь. Человек, в конце концов, заколот кинжалом, поэтому нетрудно было убедить Клима в невиновности
«Кирилл», которого точно не было в комнате.
Пистолет? Что за чушь! Тебе показалось. Я все время следил за своим патроном, которого подло убила...Кто? Мадам Бурых. Могу поклясться, именно ее выбрала Варвара.
«Я был у окна и все видел!». Я все время путаю мужской и женский род, рассуждая о Кирилле-Варваре, да только потерпите, ребята ... О чем это я? Ах да. Ну, Клима надо было заманивать с большой осторожностью. Почему? Его исчезновение ни в коем случае не должно было быть связано с «Магнолией». Если в топке найдут подозрительный труп, обгоревший до неузнаваемости, и на следствии выяснится, что поблизости видели Клима, кто-нибудь сильно сообразительный скажет.
--Эй, слушайте, а это действительно Кирилл?
И тут я с восхищением снимаю перед Варварой фуражку. Она была очень умна. Не стала немедленно тащить Клима в дом Бурятенко и сразу на месте его убивать. Хорошо зная семейство Горячевых, она проложила поистине замечательный ложный след. Очень тонко и четко продумала план, позволив-
ший деликатно намекнуть, будто Клим помчался в Пермь. Там живет его мать, не совсем психически здоровая.
Если она заявит, что сын не приезжал и не прячется у нее, десять шансов против одного, что милиция будет убеждена в обратном. Какую цель преследовала Романова? Отвести подозрения от «Магнолии», пока тело не обнаружат и не примут сгоревшего за Кирилла. Потом пусть ищут Клима, пусть думают, что он бежал центр России, доказав тем самым свою виновность.
В результате в милицию поступил ложный звонок, сделанный из какого-то телефона, причем сообщение было составлено в тщательно подобранных туманных выражениях. Если бы мнимый
Клим прямо сказал, что едет в Пермь, слишком скоро открылось бы, что он туда не поехал. Эта женщина абсолютно точно представляла себе ход наших мыслей. Ах! Самое смешное, что Лукин клюнул на приманку. Послал телеграмму матери Клима, которая известила Марию, что Клима у нее нет, но, если он приедет, она его не выдаст.
В пять часов Романова, спрятав Клима в коттедже, приготовилась к осуществлению своего замысла. Мадам Бурятенко дома не было ...
--Кстати,--вставил я,--мадам Бурятенко причастна ко всему этому, она знала, что происходит?
Чумаков ущипнул себя за нижшою губу.
--Даже если и знала, то никогда не признается. Похоже, вот как было дело. «Кирилла» привел к ней Малик, это чистая правда. Бурятенко когда-то была медиумом. Седых покопался в ее прошлом, узнал, что Малик однажды спас ее от тюрьмы и поэтому крепко держал в руках, точно так же, как Варвара держала его. Ему требовалось подставное лицо для своего дома. Они с Кириллом насмерть запугали старушку Бурятенко. Сначала, наверно, старались внушить ей, будто «Кирилл» парень, но ведь нельзя жить в одном доме четыре года и ничего не заподозрить. Возможно, она сразу заподозрила, что дело нечисто, и тогда Варвара сказала ей: «Слушай, подруга, ты уже замешана в очень темное дело. Достаточно одного слова моего приятеля Малика, чтобы ты села в тюрьму. Если что-нибудь вдруг увидишь, забудь. Ясно?».
Поскольку Варвара мертва, мы не узнаем всей правды, пока Бурятенко не заговорит. Понимаете, Малик, по вполне понятной причине, хотел, чтобы в его доме  постоянно кто-то жил, и женщина, которую он держал в своей власти и всегда мог пригрозить
ей, стала идеальной домовладелицей.
--Думаете, она знала, что Варвара убила Клима и выдала его за Кирилла?
--Уверен, будь я проклят! Иначе она бы все нам рассказала. Помните, гражданка Бурятенко призналась: «Я боюсь!». И правда, я нисколько не удивился бы, если бы наша славная приятельница Варвара после Клима убрала бы и хозяйку, дождавшись ее возвращения нз гостей. К счастью, ее
спугнул заглянувший в окно поденщик, а Бурятенко вернулась только после шести ...
На городской площади, громко нарушив тишину на тихих улицах, пробили четыре. Чумаков заметил, что остатки пунша остыли, а его трубка погасла. Поеживаясь от холода, он встал и, подойдя к камину, уставился в топку.
--Устал я. Сожгите меня на костре, я мог бы проспать целую педелю. Думаю, это вся история... Вечером я устроил маленькое представление. Мне помог один мой приятель, которого я называю Креветкой, славный маленький человечек, ведущий теперь, по его утверждению, честную жизнь.
Он специалист по оружию и достаточно легкий, чтоб забраться на кривое дерево в доме на речном вокзале. Все было готово. Я привел его в дом, и он быстренько обнаружил пистолет с глушителем под полом в той комнате, которой обычно пользовалась Варвара. Если бы мы не нашли его, то воспользовались бы другим, того же образца. Вскоре после одиннадцати Седых со своей командой сурово--без лишних слов--убедили Варвару поехать в дом Бурых. Она не могла отказаться и очень смело приехала туда. Сначала прошли в ту самую комнату, где Седых вновь вытащил из
тайника пистолет. Ни она, ни Седых не сказали ни слова. Потом, также без всяких слов, они вышли во двор. Креветка взял пистолет, у нее на глазах влез на крышу каменного домика ...
Интересно, о чем она думала, глядя, как он стреляет? Как она поступила, вы знаете. Эти болваны сразу ее не обыскали. Могла бы еще в кого-нибудь попасть. Вокруг лампы клубился застоявшийся дым. Я вдруг почувствовал невыносимую усталость.
--Вы еще не сказали,--хрипло спросил Бурых.
--Что будет с Лукиным? Святая невинность! Проклятый мерзавец! Клянусь, он виновен не меньше ее... Слушайте, неужели вы его отпустили?
Чумаков смотрел в гаснувший огонь. Спина его слегка дрогнула, он как-то неопределенно прищурился.
--Отпустили? Сынок, ты разве не знаешь?
--Чего?
--Нет, конечно не знаешь,--бесцветным голосом произнес Чумаков.--Нас же не было в том проклятом дворе--ты не видел ... Не то чтобы я его отпустил--в прямом смысле слова ... Когда мы с ним были у него на квартире, я сказал: «Сынок, я сейчас выйду из комнаты». И спросил: «Служебное оружие у тебя есть?». Он кивнул. Тогда я говорю: «Ну ладно, я пошел. Если бы я думал, что у тебя есть шанс из-
бежать виселицы, ничего бы не советовал». А он сказал.
--Спасибо.
-- Вы имеете в виду, что он застрелился?
--По-моему, собирался, судя по его виду. Я добавил: «Ты же не станешь рассказывать на суде то, что рассказал мне, правда? Некрасиво будет выглядеть!». Он понял.
Но все-таки Варвара была удивительной женщиной. Что сделал этот молоденький дурачок? Присоединился к группе, которая арестовала Варвару, но не смог подойти, чтобы сказать ей хоть слово. Седых мне рассказывал. Он тогда ничего еще не знал о Лукине. «Мы вышли из домика
и направились в большой дом. Вы не поняли, что означали те выстрелы? Когда Креветка проводил демонстрацию, милиция вместе с арестованной стояла во дворе. Лукин вдруг вышел вперед, выхватил пистолет, рванулся к ней и крикнул: «Варвара, извозчик за углом, я велел ждать! Беги, я
их задержу». Разрази его гром, придурка! Совершил последний жест--хладнокровно, как дьявол, всю толпу на прицеле держал ...
--Значит, те два выстрела ... стрелял Лукин?
--Нет, сынок. Варвара взглянула на него, вырвавшись от людей Седых, вытащила Свое оружие, бросила Лукину: «Спасибо», дважды выстрелила ему в голову и бросилась бежать.
Она выбрала подходящее место для смерти, сынок. В проклятом доме, вместе с Зурабом Кахидзе.