Осознание того, что я не такая как все пришло ко мне слишком поздно. Да и что бы изменилось, узнай я об этом раньше? Хотя... если честно, где-то в подсознании я всегда это знала. Знала и тщательно скрывала, не так от других, как от самой себя.
Я устало разогнулась, потёрла больную спину и вновь наклонилась над грядкой с буйно разросшейся гвоздикой.
- Господи, Боже мой! Мне уже шестьдесят. Денег ни гроша. Пенсии хватает лишь на жалкое прозябание. Правильно родственники говорят: - дура.
Люди как-то пытаются зарабатывать, а я цветочки выращиваю, стихи да картины пишу, древние верования славянские изучаю, пытаюсь лепить странные статуи из бетона и гипса и, при этом, не зарабатываю ни гроша. Не умею продавать. Все, кто заходят в мой дом и видят картины, почему-то сразу просят: – подари. - Не понимают, как трудно мне из нищенской пенсии выкроить что-то на краски. А уж цветы в саду рвут все кому не лень. Не такая… Сын приезжает только тогда, когда ему что-нибудь нужно. Родственники давно уже отвернулись. Не такая как все. Не в их породу. Словно чужая…
- Здорова будь, хозяюшка.
От неожиданности я вздрогнула и выпрямилась, схватившись за натруженную спину.
- Надо же, как увлеклась саможалением, ничего не слышу.
Передо мной стоял высокий, крепкого телосложения мужчина с русыми давно не стриженными волосами, окладистой бородкой и ясными голубыми глазами на загорелом до черноты лице. На первый взгляд ему было не больше сорока. На нём были потёртые джинсы, белая футболка со следами пота, за плечами полупустой, обвисший рюкзак
- Вы откуда здесь взялись?
Мужчина был необычайно хорош собой.
- Да ты не бойся, хозяюшка. Мимо я шёл, утомился. Дай, думаю, зайду. Нешто хозяюшка кваску не нальёт.
Я не из пугливых, но даже если мне страшно виду не подам.
- Это куда же Вы, сударь мой, шли? – насмешливо хмыкнула я.
Не каждый найдёт наш переулок, в три дома, между двумя широченными оврагами. Заросшие лесом они тщательно укрывают его от посторонних глаз. Зимой ещё можно увидеть в отдалении дома, а вот летом ощущение полной оторванности от мира. Даже вечерние огоньки не просвечивают сквозь густые кроны деревьев. Два дома, узенькая дорожка, по которой с трудом проходит машина и тупик. Третий, большой двухэтажный коттедж фермера и не плохого, в общем-то, мужика перекрывает переулок, а за ним овраги с шумливыми ручейками соединяются в один. Дальше дороги нет.
- Да я… - он задумчиво пожал плечами, - вообще-то к тебе я шёл и, понизив голос, прошептал таинственно, - разговор есть.
- Если продаешь что-нибудь, то мне ничего не надо. Пошли, налью тебе квасу и иди отсюда. Только в дом не заходи.
Мужчина покорно остановился.
Когда я вышла он, не сняв рюкзака, устало сидел на лавочке перед столом, который я сама кое-как смастерила.
- Талантливая ты.
Он махнул головой в сторону слепленных мной бетонных истуканов.
- Талантливая… - фыркнула я, - да кому он нужен, мой талант.
- Нам нужен.
- Кому это вам? - хихикнула я и мысленно укорила себя за несерьёзность.
- Роду-племени твоему нужен. Ждёт тебя народ твой. Под игом веры чуждой стонет народ твой, чужим богам молиться не хочет. И призывает он тебя вернуться.
Кажется, я немного струхнула. Мужик здоровый и явно заговаривается. Может из психушки сбежал? Одной мне с ним не справиться, а вокруг никого, все на работе.
- Да не бойся ты… - он поднял руки в жесте «я сдаюсь», глаза у него были умные и усталые. – Я знаю, трудно поверить в то, что я говорю. А ты и не верь… мне не верь. Только… прислушайся к себе, - он легонько постучал по своей груди. – Чувствам своим поверь, сердцу поверь. А вот разум не слушай, он сейчас недруг твой.
Мужчина встал, подойдя к калитке, нерешительно потоптался и, закрывая её, неожиданно сказал:
- Надпись у тебя не здешняя. – Он махнул рукой в сторону ворот, на которых, наверное от отчаяния, от своего горького одиночества, я написала когда-то «Ведьмина пустынька».
-Чужая ты здесь.
Я смотрела как он спускается в овраг, как исчезает за густой листвой кустарников. Почему-то мне хотелось его окликнуть.
Ночь была длинной. Такой же длинной как вся моя жизнь. Воспоминания нахлынули лавиной, теснились, отталкивая друг друга, мешая вспомнить что-то важное. Вконец измучившись и понимая, что заснуть мне не суждено, я встала, включила чайник и вновь углубилась в воспоминания. Я должна была что-то вспомнить.
«Тогда мне было двадцать четыре года, и у меня умирал сын. Мы попали в больницу, когда ему не было ещё и десяти дней. Три года больниц. На тельце сына были какие-то незаживающие язвочки, и врачи ломали головы, не понимая, что же это. А сын плакал. Иногда громко, а иногда (видимо устав) тихо поскуливая. Ему делали какие-то переливания, ставили холодные уколы, и я обкладывала его грелками, пытаясь согреть своего маленького несчастного и от этого ещё более любимого кроху. Врачи собрали консилиум. О чём они говорили, я не знала, но под вечер, врач, который вёл моего сына, вызвал меня в коридор и таинственно зашептал:
- Вы, мамочка, забирайте ребёнка из больницы и ищите бабку. Не вылечим мы его. Не знаем мы, что у него такое, но жить ему осталось совсем немного, у него крови почти нет».
Я позвонила мужу. Он приехал на следующий день, и я увезла сына в Хабаровск, где родители уже нашли целительницу.
- Поздно привезла ребёночка-то. Что ж так тянула? Не знаю даже теперь, смогу ли помочь, – ворчала женщина, осматривая сына, и когда я заплакала, добавила, смягчившись, - Чего ревёшь-то? Разве я отказала? Разве сказала, что не буду лечить? Ты погоди реветь-то. Ничего, мы ещё повоюем за него. Он у нас ещё богатырём будет. Десять дней будешь ко мне его приносить. Ну а там, если уж не получится, значит всё, бессильная я.
Девять дней я приносила сына к целительнице и сидела на кухне, пока она, закрыв двери, что-то делала с ним в комнате. На десятый день, когда я в последний раз пришла к ней, она, открыв дверь, зашептала:
- Ты иди, милая, домой. У меня тут гостей со всех волостей понаехало. Я вот сейчас с ними расправлюсь, и сама к тебе прибегу.
Пришла она довольно быстро, закрылась с ребёнком в спальне, а когда ушла, сын вдруг перестал плакать. Закрыл глаза и затих, бледный, худенький, с синяками под глазами. Я сидела рядом с ним, и мне было страшно.
Слегка приоткрыв дверь, заглянула мать:
- Ну как он?
- Мама, он умирает.
Я начала лихорадочно сглатывать подступающие слёзы.
Мать поднесла пушинку, которую вытащила из подушки, к носику сынишки, и пушинка заколыхалась – вниз-вверх, вниз-вверх.
- Спит он. Пойдём.
На кухне я плакала от счастья.
Сын проспал остаток дня и всю ночь, а я, издёрганная, уставшая от хронического недосыпания, ни как не могла уснуть. Всё подставляла и подставляла к его носику пушинку чтобы проверить - дышит ли? С этого дня он стал поправляться.
Целительница пришла через три дня.
- Дар у тебя есть. Хочу я знания свои тебе передать.
Я отказалась и, через неделю, мы с сыном улетели на север, в небольшой геологический посёлок.
И вот, через тридцать шесть лет я вновь стояла у этих дверей. Бессонной ночью, я, почему-то решила, что мне нужно найти эту бабушку. Хотя… жива ли она? Прошло столько лет, а ведь ей тогда уже было за шестьдесят. Я позвонила, долго ждала, и, когда уже собралась уходить из-за соседней двери выглянула молодая женщина.
- Да Вы ещё звоните. Глуховата она, может, не услышать.
Я позвонила несколько раз и, наконец, за дверью послышались старческие шаркающие шаги.
- Пришла?!
У дверей стояла маленькая, тщедушная старушка. Посмотрев на меня добрыми подслеповатыми глазами, она отступила на шаг, приглашая войти.
Я прошла в чистенькую комнатку, робко присела на краешек старого дивана.
- Бабушка, вы, наверное, меня спутали с кем-то. Вряд ли Вы меня помните. Когда-то давно вы лечили моего сына.
- Ну, как же не помню. Я ведь давние-то времена как сейчас помню. Это нонешние дела всё забыть норовлю, всё чего-то теряю, да и ищу потом. Вот так целый день всё хожу и хожу, всё ищу да ищу чего-нибудь. Сынок-то здоров ли? Здоров. Ну и, слава Богу.
Она присела рядом, взяла мою руку сухонькими ручонками .
- Я ведь знала, что ты придёшь. Тридцать шесть лет ждала. Дождалась, стало быть, теперь и помирать не страшно. Зажилась я сильно на белом свете. Устала…
Она встала, открыла нижний ящик старого массивного комода и, порывшись там, с трудом достала огромную, обтянутую почерневшей от времени кожей, книгу. С опаской, на вытянутых руках, принесла ко мне, положила на колени.
- Вот. Твоя она. Я была только хранительницей. В руки боялась её взять. Сила-то в ней великая, грозная сила. Не совладать мне с такой силищей.
Книга была не просто старой, она была древней. Кожа сморщилась и в двух местах лопнула. Металлические замочки были сломаны. Видимо до того как попасть к хранительнице (как назвала себя старушка), она побывала во многих руках и пользовались ею достаточно часто. На титульном листе красивой, но уже почти стёршейся вязью выведено название «Громовник». По спине побежали мурашки. Запретная книга. Когда-то я мечтала разыскать её, заглянуть, что же там такого колдовского, запретного. И вот она у меня на коленях, а мне страшно открыть её
- И тебе стало-быть страшно, ишь, как побелела.
- Нет, нет, это от волнения, - соврала я и, наугад открыв книгу, от чего страницы сухо зашуршали, прочла первые попавшиеся на глаза строчки.
- «… И падёт камень судьбы на плечи твоя, и станет он на долгия годы тяжким грузом твоим….»
Вот так-то, не больше и не меньше. Не зря, видимо, я боялась её открывать.
- Как она попала к Вам?
- Вот уж этого не ведаю. Матушка мне уж перед самой кончиной книгу-то эту дала, сказала, мол, придёт хозяйка.
- А откуда вы знаете, что именно я должна за ней прийти?
- Так ведь матушка сказывала, что принесёт, дескать, мать дитя своё, и будет тот ребёночек, мальчонка, ни жив – ни мёртв. И коль спасу я его, стало быть, мамочка-то эта и есть хозяйка книги. Только, не по моему зову она придёт, а когда поймёт, что время настало. За знаниями придёт хозяйка-то. Нужны видать тебе знания эти теперь, ой как нужны.
«Нужны ли они мне?» - я и сама этого пока не знала, как не знала, зачем я приехала сюда.
Когда я вышла на своей остановке, мимо меня с воем промчался полицейский уазик, следом машина скорой помощи. Почему-то ёкнуло сердце. Появилось ощущение, что это всё как-то связано со мной. Я ускорила шаг и, завернув в переулок, поняла, что предчувствие меня не обмануло. Возле моего дома стояло две полицейских машины, обогнавшая меня скорая, и толпились кучкой соседи.
- Что случилось?
Я попыталась пройти в распахнутую калитку, которую перекрывал мощным телом один из полицейских.
- Женщина, не мешайте работать.
- Но я здесь живу.
- Эй, майор, тут хозяйка пришла, - крикнул полицейский, и меня пропустили во двор.
Возле самого крыльца, лицом вниз, лежал странно одетый мужчина. Долгополая рубаха с вышивкой по подолу и низу рукавов почти закрывала серые брюки, заправленные в добротные кожаные, но грязные сапоги с загнутыми носами. Длинные волосы рассыпались по плечам, а ниже по рубахе расплылось багровое пятно.
- Вы не знаете его?
- Нет, не знаю.
- Но он явно шёл к вам.
- Вы, наверное, не заметили, но в переулке только у меня нет собак, а этот человек нуждался в помощи. Куда ещё он мог зайти?
Внезапно я почувствовала чей-то взгляд и оглянулась. В глубине двора, радом с разросшимися кустами чубушника сидела, съёжившись, девочка лет пяти. Она выглядела как загнанный собаками зверёк. На грязных щеках её пролегли две дорожки от слёз, в глазах был страх, усталость и мольба о помощи. Бросив сумки, и не слушая, что говорит человек в штатском, я подошла к ней, присела.
- Тебя как зовут?
- Айна.
«Какое необычное имя».
- Ты была с ним?
Она сглотнула слёзы и утверждающе махнула головой.
- Не бойся ничего. Я не дам тебя в обиду. Пойдём.
Я протянула руку, и она уцепилась за неё так, как цепляются за соломинку.
- Мы шли к тебе.
Я уже поняла, что круто влипла в какую-то странную и страшную историю.
- Я догадалась.
Кажется там, откуда она появилась, на меня возлагали большие надежды.
Подойдя к крыльцу, я подхватила сумки и попыталась проникнуть в дом.
- Женщина, вы куда? Мы ещё не договорили.
- Послушайте, я только приехала, посмотрите на ребёнка. Девочка устала, и наверняка хочет есть. Дайте мне хотя бы накормить и умыть её. Мы же можем позже поговорить.
- Ладно, идите, - махнул он рукой.
Я поставила разогревать суп и попыталась умыть девочку. Лицо её явно давно не видело воды и нуждалось в отпаривании. Суп подогрелся, и я, не зная, давно ли ел ребёнок, и, боясь навредить, плеснула в тарелку немного бульончика. Девочка взяла ложку, пару раз хлебнула, и начала медленно сползать со стула.
- Господи, уснула!
Я подхватила ребёнка на руки и положила на кровать. Она судорожно, со всхлипом вздохнула и, свернувшись калачиком, затихла.
Разобрав сумки (по дороге купила продукты), я достала книгу.
«И падёт камень судьбы на плечи твоя…». Я задумалась. «Неужели эта девочка и есть тот камень, который должен упасть на мои плечи? Маленький, замурзанный, испуганный ребёнок».
Громко прозвенел дверной звонок. Я вздрогнула от неожиданности, сунула книгу под одеяло, которым прикрыла ребёнка и выскочила на веранду.
- Вы что растрезвонились. Потише нельзя? Ребёнок спит.
- А мы за девочкой.
У дверей стояла женщина и, не смотря на гражданскую одежду, вид у неё был какой-то салдофонский. Рядом стоял молодцеватый полицейский.
- Да вы что, дайте ей отдохнуть. Завтра приезжайте и забирайте.
«Что-то ты мне не нравишься, ну чисто мужик в юбке. Черта с два я тебе ребёнка отдам», думала я, оттесняя её за двери. Под моим давлением женщина отступила и после долгого спора всё-таки согласилась оставить ребёнка до завтра.
Я заглянула в спальню, девочки не было.
Айна, где ты? Выходи.
Она вылезла из-под кровати.
-Это они приходили. - В её голосе была уверенность.
Я ласково погладила по волосам.
- Ну что ты, глупенькая. Это полиция.
- Нет! Я знаю. Это наши враги!
- Не бойся. Не отдам я тебя никому, ни полиции, ни врагам.
Она прижалась ко мне и заплакала, тихо-тихо, словно боясь, что кто-то может услышать.
До самого вечера во дворе у меня толпились посторонние люди. Когда раздавался очередной звонок в двери, Айна пряталась, и мне с трудом удавалось уговорить её не бояться. Наконец полиция уехала. Я прошлась по двору, старательно обходя место, на котором совсем недавно лежал убитый, повздыхала над поломанными цветами, постояла в переулке, заперла калитку и пошла топить баню. Айна бегала за мной хвостиком, суетилась в каком-то безрадостном возбуждении, но иногда вдруг останавливалась, словно к чему-то прислушиваясь, и в глазах её появлялась тревога.
Когда, после баньки, распаренные, мы пили чай, в открытое окно кто-то тихо поскрёбся. Я слегка отдёрнула занавеску.
- Кто там?
- Я это, хозяюшка. Давеча квасом ты меня угощала. Поговорить нам надо.
- Не пущу я тебя. Хочешь поговорить, завтра приходи.
Я услышала лёгкие шаги Айны и оглянулась, думая, что она снова прячется. Но она подбежала к окну и поднырнула под занавеску.
- Пусти его! Пусти его! - затеребила она меня. - Это воин, он охранитель твой!
- Уходить нужно пока ночь на дворе. Мужчина посмотрел на меня глазами смертельно уставшего человека и зевнул, стыдливо прикрыв рот.
«И то хорошо, что хоть на ночёвку не напрашивается. Ужином-то я его от пуза накормила».
- Куда уходить? Ты на себя-то посмотри. Тебе отоспаться нужно.
Он упрямо покачал головой и повторил:
- Уходить нам нужно.
- Кому это нам. Ты, если хочешь, иди, неволить не буду. А девочку не отдам.
- А ты не идёшь разве?
- Здрасти-здрасти, какие страсти. А я-то куда пойду?
- Всё я тебе расскажу, но чуть позже. Времени нет сейчас.
- Послушай, как зовут-то тебя?
- Дажбор.
- Солнечный воин? Хм, красиво. Так вот, Солнечный воин, никуда я не пойду. Была б моложе, может, и ринулась в какую-нибудь авантюру, а сейчас нет. Стара я, милый мой. – Я скосила глаза в сторону зеркала.
- А ты в зеркало-то не смотри. Врут зеркала. Молода ты, душа у тебя молодая.
- Ну, да, молодая. А ещё у меня давление скачет и спина болит, будь она неладна. Ты иди, а девочка пусть остаётся. Не объест чай.
- А как завтра придут за ней. Тоже не отдашь?
Мужчина уставился на меня мутным от недосыпа взглядом.
- Выкручусь как-нибудь. Ты расскажи мне – кто убил её отца? От кого вы прячетесь? Чего такого страшного могла совершить пятилетняя девочка? Откуда вы вообще здесь взялись?
- Да не за ней они пришли, а за тобой. Мы из другой реальности. На нашу землю пришли враги, а Айна ведьмачка. Она защищает мирных жителей. Родителей-то её давно уж убили, а это был охранитель её. Это она почувствовала, где нам тебя искать, а враги за ней проследили. Не пойдёшь с нами – убьют тебя.
- О, как! А меня-то за что?
- Ведьмачка ты.
Дажбор отвечал обстоятельно, но всё, что он говорил, было похоже на фантастику. Другая реальность. Ведьмачка. Ребёнок способный защитить взрослых людей?.. Мужчина, надеющийся на защиту ребёнка.
- А мужики-то у вас на что? Что ж вы за спины детей прячетесь?
- Мы воюем.
- Вот и воюйте. Не её это дело война.
- И её тоже. Она одна из последних ведьмачек. Взрослых-то всех уж почти уничтожили, остались дети одни. Слабы они без тебя. Только ты их сильной магии обучить сможешь!
Он сделал нажим на последнем слове.
- А? Ну, да… вам ещё бабушку-старушку подавай. Защитнички вы хреновы. Не умею я ничего.
Айна широко зевнула и сказала по взрослому:
- Да умеешь ты всё, просто пока не помнишь, - и доверчиво прижалась ко мне.
- Ну, ладно, пусть дитя немного поспит, да и ты отдохни. Утро вечера мудренее. Вот и подумаем, на свежую голову, что делать, как быть.
Видно было, что с неохотой, но Дажбор покорился. Я постелила ему в комнате, где обычно устраивала своих гостей. Айну положила с собой. Внуки живут далеко, приезжают редко, и было приятно, что лежит рядом существо, которое полностью мне доверяет.
Не спалось. В голове всё крутилась и крутилась фраза из книги – и падёт камень судьбы на плечи твоя…
Проснулась я от лая собак. За окном едва посветлевшее небо. Дверь в комнату Дажбора была открыта. Он стоял у окна. Я подошла, встала рядом.
- Это они, - сказал он без интонации.
Я уже и без него поняла, что в переулке чужаки. Знающие люди в наш лесной закуток и днём-то боятся заходить, а уж ночью, по незнанию, могли зайти только чужие.
Дело в том, что на три дома у нас четырнадцать собак.
- Да уйдут они. Сейчас тут такое начнётся, - хмыкнула я и вздрогнула от неожиданности. Стекло с треском разлетелось и на противоположной стене, чуть выше моей головы появилась маленькая дырочка. Собаки зашлись неистовым лаем. Внезапно одна из них завизжала, и в переулке началось светопреставление. Дико закричал мужчина. Видимо мой пьяный соседушка выпустил своих волкодавов.
- Так. Что мы стоим?
Я начала выхватывать из шкафов вещи. «Ну не на день же я туда собираюсь. Вещи младшего внука. Пригодятся Айне. Она сейчас как раз такого роста. Продукты. Я набила под завязку два рюкзака. Не смотря на укоризненный взгляд Дажбора, отправила sms сыну:
- Не ищи. Возможно, я когда-нибудь вернусь.