Перед уходом, она выгуляла собаку. Очень мило с ее стороны, тем более, что я не просил об этом. Итак, она выгуляла собаку и ушла. Думаю: навсегда. Обычно в таких случаях ищут виноватых, но здесь никто не виноват. Просто в один летний день, обычный, ничего не значащий для других, она собрала чемодан и… И мне стало одиноко. По-настоящему одиноко.
Странно, когда она была рядом, я иногда даже не замечал ее присутствия. Просто знал, что она есть. Этого вполне хватало. А теперь… Даже надоедливый пес загрустил и не раздражал меня, как это бывало иногда раньше. Раньше… Раньше было все по-другому. Как точно, не знаю, но думаю: даже мое постоянное ворчание вносило некое разнообразие в нашу с ней жизнь. А теперь все тихо, спокойно и пусто. И так тоскливо, что хочется выть.
На кухонном столе – записка. Я прочел ее. В книгах принято рассказывать, что герой перечитывает написанное ушедшей возлюбленной множество раз, в смятении мечется по комнатам, не находит себе места, не веря в произошедшее, читает вновь и вновь. По-моему, – полный бред. По крайней мере, мне хватило одного раза. А может быть, я просто был готов к этому? Не знаю. Точно не знаю.
В голове – пусто. До омерзения. Ничего не хочется. Наугад взял с полки книгу, открыл посередине и начал читать. Кажется, это был кто-то из новых гуру, самоуверенный и претенциозный, хотя, надо признать, неплохой стилист. Минут через десять мне надоело копаться в чужом тексте, я захлопнул книгу и положил ее на журнальный столик. Попытался вспомнить суть прочитанного – не вышло. Ну и ладно.
Я сел за письменный стол. Необыкновенно горжусь тем, что и стеллаж для книг, и этот стол с вмонтированным в него каркасом с полками сделал сам. Давно уже, лет пять-шесть назад. Тогда у меня не было ни стола, ни денег, на которые можно было этот стол купить. Странное обстоятельство: именно в то самое время мы с ней были счастливы. Мне так кажется сейчас. По крайней мере, у нас наблюдалось что-то вроде семьи. Настоящей. Вот тогда-то, в пору полного и беспросветного безденежья, я и сделал стол, свое рабочее место. Да, теперь я вряд ли решился бы на такое.
Опять отвлекся. Взял лист бумаги, карандаш (ручки не признаю) и зачем-то нарисовал слона. Скомкал рисунок, бросил на пол. Несколько минут посидел, ничего не делая, ни о чем не думая. Взял еще один лист и начал писать. Только я поставил первую точку, как затрещал телефон. Собака оживилась. Я решил не подходить. Кто-то назойливый пытался дозвониться. Однако я был терпеливее и, наконец, дождался тишины, вновь заполнившей собой все пространство квартиры. Только тогда подошел к телефону, выдернул провод из розетки. Теперь меня никто не потревожит, тем более с помощью этого дурацкого аппарата. Я в принципе не люблю телефоны. Не могу понять, как можно разговаривать с трубкой целыми часами, как это делала она. Понятно, что прогресс не стоит на месте, что телефон – уникальное изобретение, позволяющее связываться с кем-то через многие километры. Все это я понимаю. Но… не люблю.
Я вернулся к столу и продолжил записи. Что я писал? Сам точно не мог для себя определить. Хотелось написать рассказ. Простой и наивный. Не приходило на ум название. По моему твердому убеждению, все на свете должно как-то называться: и человек, и дерево, и планета. И тем более рассказ. Рассказ без названия – сомнителен. Вот названия к своему будущему рассказу я так и не придумал. Просидел за столом часа два. И все зря.
День начинал угасать, хотя духота совсем не спадала. Где-то за стеной стал различим голос популярного певца, за окнами громко спорили пьяные посетители расположенного рядом с домом пивного бара, вышедшие на улицу освежиться. В общем, жизнь текла, как обычно. Только теперь в моем мире не было ее. И рассказ не получался. И тогда я решил вообще ничего не писать, убрать со стола карандаш и чистые листы бумаги и больше никогда не прикасаться к ним…
Темнота окутала город. Зажглись фонари. Поток машин стал иссякать. Одни звуки сменились другими. Я сидел на диване в маленькой комнате без света и почему-то опять думал о ней. Я неискренен с собой. По большому счету о ней я думал весь этот день, каждое его мгновенье, а все телефоны, рассказы, слоны и прочий вздор, какой я наплел, – попытка обмануть себя.
По мере того как я думал о ней, выходило, что я большо-ой дурак. Вначале эта мысль была мне неприятна. Затем я стал привыкать к ней. И вдруг меня осенило! Конечно, именно так и будет называться мой рассказ: «Дурак». Коротко, звучно и ясно. Да, так он и будет называться, если… Если я не сумею вернуть ее.