Выяснилось, что грусть вчерашнего дня никуда не исчезла. Наоборот, еще больше упрочилась, даже всплывающее яркое солнце за окном было бессильно против нее. Полежав еще минут двадцать, Виктор перевернулся на спину и медленно впустил в свои глаза солнечный свет.
Друзья познаются в беде. Кто сказал? Кто-то ведь сказал. А как узнать, что беда пришла? И что это действительно беда, а не какое-нибудь житейское недоразумение. Мы же не ясновидцы. И надоедать своими проблемами не станешь. Даже самым близким друзьям. Так, поделишься иной раз. А дальше… Дальше – опять один. Вот Андрей –¬ в «длительной командировке», а ведь даже не позвонил, когда уезжал. Может, и обиделся на что-то. Что редко звоню, например, не захожу почти. Хотя зовут. И он, да и Наташа тоже.
Илья, тот вовсе до самой зимы перебрался на житье то ли в деревню, то ли… В общем, куда-то. Толком никто внятно объяснить не может. И Ирина Сергеевна, его мать, не может понять: зачем? В какую-то дыру. Может, это и спасение для него? Илью понять можно, раз сбежал, значит, все до такой степени осточертело. Однако обидно: когда друзья нужнее всего, их нет рядом. Не потому что плохие, а просто… Друзья познаются в беде. Может и так.
Со стороны все вроде бы нормально – квартира только-только после ремонта, хорошая работа, зарплата на уровне, уважение коллег, размеренная холостяцкая жизнь, к которой уже за два года после развода успел привыкнуть, тренажерный зал и бассейн два раза в неделю, страстный секс с Татьяной, которая время от времени вырывается на их тайные встречи из плена своих семейных забот, рестораны, новые знакомства… Вроде бы все есть, живешь для себя, а вот накатило, хоть волком вой.
Брату позвонить, а то и просто нагрянуть внезапно в гости. Брат все-таки. Давно не виделись. Только – по телефону и то изредка, да раз в год встреча на его дне рождения. Набор лиц там стандартен – жена, дети, теща, возможно, школьный друг забежит поздравить. Все как всегда. Ну позвоню ему сейчас, а дальше? Давно уже никаких общих тем, интересов. О родной крови – все слова. Совершенно разные люди. Наверное, такими были всегда. Не поймет он, не подскажет, а только по привычке станет раздражать своими советами и рассказами, как не надо жить. Как не надо, я и сам чуть-чуть знаю. Как не надо. А как надо? Как? На этот вопрос он мне и не ответит. И никто не ответит, наверное.
Татьяна уехала со своими на Волгу. На две недели. Все правильно, все справедливо. Чего еще ждешь, начиная роман с замужней женщиной, к тому же матерью двоих детей? Не бросит все, не прибежит, когда тебе плохо. Только когда обоим удобно. Это уже давно принял. Все справедливо.
Пробовал пить. Позвонил на работу, взял неделю в счет отпуска. Запасся всем необходимым и не выходил на улицу, уютно устроившись на лоджии, прикрытой, как шатром, от палящего солнца тенью раскидистых деревьев. Четыре дня в беспрерывном хмельном угаре с выключенными телефонами. Устал. Надоело. Еще день приводил себя в нормальное состояние. Когда вновь стал похож на самого себя, понял: не помогло.
Виктор включил телевизор, надолго не задерживаясь на каком-либо из каналов, переключал их каждую минуту-две. Все какая-то чушь, насмотришься, совсем в ступор войдешь.
Читать тоже не мог. Для чтения нужно быть сосредоточенным, настроенным на восприятие. Нет. Сейчас не до чтения. Даже старенького «Футбола».
На улицу. Нужно взбодриться. Благо – лето. Одежды нужно минимум. Из-за этого Виктор лето любил: одевался просто – бриджи, футболка, шлепанцы, обязательные солнцезащитные очки. Лето – самое демократичное время года. И наверное, все-таки любимое.
Через десять минут Виктор вышел из подъезда во двор и сразу же окунулся в океан нагретого воздуха, мгновенно обволокшего все тело. Куда теперь? Мыслей по этому поводу – никаких. «Ну, что же, вперед» – подбодрил он сам себя и побрел «вперед», вдоль тротуара. Впереди – перекресток, а значит, – выбор. Виктор невольно усмехнулся «сказочной» ситуации. «Налево пойдешь… А у меня даже коня нет. Небольшой набор возможных потерь. Зато и удачи – все мои. Поверну налево». Однако в самое последнее мгновение решил пойти по тротуару прямо, никуда не сворачивая.
Была суббота. Около одиннадцати. Прохожих практически нет, тем более праздно прогуливающихся: слишком жарко и душно на улице. Но вот впереди, через дом, какой-то старичок вышел на тротуар и остановился, как будто, о чем-то задумавшись.
Вот и ему тоже грустно. Старый, наверняка одинок. Даже если и живет со своей старухой. Да и с детьми, если живет, – одинок. Наверное, понимает: скоро – неизбежное, а ведь есть многое, чего сделать не успел. Откладывал, находя причины, порой надуманные, и не заметил, как подкралась старость. Вот бы сейчас… А поздно уже. Поздно. Не успеть, да и сил уже не осталось. Это драма, а если, нет близкого человека, с которым можно было бы поделиться, – драма вдвойне. Случайному поделишься – не поймет. В лучшем случае выслушает вполуха из вежливости, но понять не поймет. Поэтому – одинок. И вышел в такое пекло не по какой-то там надобности, а из-за одиночества. Из-за непрекращающегося, душащего одиночества и чувства обреченности, которое гонит куда-то. Кого – на улицу, а кого-то – в петлю. Он он-то хоть пожил, на вид – далеко за семьдесят, может даже – восемьдесят с хвостиком. Мне вполовину меньше, но уже сейчас…
Когда Виктор поравнялся со стариком, тот неожиданно обратился к нему:
– Извините, молодой человек. Вы уже видели лебедя?
Вопрос был настолько неожидан, что Виктор на мгновение опешил:
– Какого лебедя?
– На заводи, – уточнил старик. – На Поповской. Или как там она называется? По-моему, Поповская. Видели?
Виктор давно уже взял себе за правило добираться до работы пешком. Все-таки не Москва: расстояния относительно небольшие, хотя на дорогу все равно уходило минут сорок. Маршрут проходил по берегу реки и начинался как раз с Поповской заводи. Но эту неделю Виктор на работе не был.
– Причем здесь лебедь? Нет, не видел.
– Так пойдемте же. Нельзя упускать такой случай, – и, повернув вправо, старик неожиданно бодро пошагал по тропинке, ведущей мимо старых четырехэтажных «хрущевок» к реке.
Виктор, словно зачарованный, – за ним.
– Вообще случается и не такое, – на ходу начал старик, даже не глядя в сторону своего спутника, словно знал, что тот – рядом и слушает его. – Бывали случаи и куда интереснее. Вот например...
Виктор рассеянно слушал старика, думая, зачем идет куда-то. Ах, да, лебедь. Но и что с того? Лебедь, а жить тошно. Вот оно, точное слово – «тошно». По-другому не скажешь.
– … и он жил у лесника лет пять или шесть. И когда с ним случилось несчастье, с лесником, умер в тот же день. Вот как.
– Кто умер, – словно, очнувшись ото сна, спросил Виктор.
Старик остановился, внимательно посмотрел на него:
– Как кто? Медведь, конечно. Медведь и умер, когда лесник разбился на мотоцикле. Вы что, не слушали меня?
– Нет, слушал, – и добавил. – Отвлекся немного.
Сразу же за домами начиналась та самая Поповская заводь. Еще издалека Виктор увидел лебедя, непривычный для этих мест одинокий белый птичий силуэт в тридцати от берега. Сомнений быть не могло – это был именно лебедь. Белая птица грациозно, с чувством достоинства медленно скользила по водной глади, время от времени меняя направление движения. Немногочисленные прохожие, увидевшие неизвестно откуда взявшегося гостя, либо замедляли шаг, либо останавливались, разглядывали его. На тропинке, недалеко от того места, где остановились старик с Виктором, стоял мужчина военной выправки с девочкой лет шести. Девочка держала его за руку и спрашивала:
– Пап, а почему лебедь один? Ты же говорил, что они всегда по двое.
– Видишь, оказывается не всегда.
– А откуда он здесь? – не унималась девочка в своем стремлении все знать.
– Может быть, устал или заболел. Приводнился отдохнуть. Отдохнет и дальше полетит. Так сказать, по месту назначения.
– А сколько отдыхать будет?
– Кто же знает? Как отдохнет, дальше полетит. Не волнуйся за него.
Девочка еще и еще задавала вопросы своему отцу, а тот терпеливо отвечал на них, как мог. Как умел и считал нужным.
Виктор медленно побрел вдоль берега по тропинке, вдруг позабыв и про старика, и про лебедя. С каждым шагом он обретал спокойствие, уверенность для чего-то важного необходимое. Одиночество, еще полчаса назад раздиравшее сердце, больше не тяготило его. Какие-то неизвестные ранее, необъяснимые чувства зарождались в Викторе, словно посредники между самой его душою, и всем остальным миром.
Он брел по тропинке, отстраненный от мира, не слыша никого и ничего. Просто брел по тропинке, бегущей вдоль заводи, которую избрала себе временным пристанищем большая белая птица.