Часть пятая. Вопрос ребром

                Оглавление


5.1 Новые знакомые и ночные клубы
5.2 Вопрос ребром
5.3 Мой поседевший воротничок
5.4 Новая работа у Наташки



                5.1 Новые знакомые и ночные клубы

    – Перестань ворочаться. Ты же знаешь, что когда я не в форме, то бываю очень сурова.
    – Я и не думаю... А к пятнице ты уже будешь в новой форме?
    – Надеюсь.
    – Значит, пятница тебе запомнится надолго, если только  не побоишься с двумя мужиками.
    – Да чего вас бояться-то? А как часто вы встречались с Анюткой?
    – Трахались? Иногда раза два в неделю.
    – И где?
    – За два года мы, наверно, раз пять были у нас, раз пять у нее, остальное – на работе.
    – Но на работе же неудобно, спешка?
    – Спешка далеко не всегда. Но вот на полу,.. действительно, не всегда удобно.
    – Знаю... Чего же ребенка мучил?
    – Ты бы не разрешила приводить ее два раза в неделю к нам.
    – А как первый раз сподобились?
    – Просто остались на работе выпить чайку. До этого так, симпатизировали друг другу, заскакивали на кофеек, но конкретно не договаривались. А тут зима – вот и решили посидеть в теплой лаборатории. Пока сервировали столик, я раза два не нахально, но отчетливо задел ее бюстик – нормально, не утопилась. И когда зажгли свечку, выключили свет, она стоя наклонилась над сахарницей... Вздрогнула, но не шелохнулась. Ладно, хватит об этом.
    – Я бы хотела посмотреть, как ты ее раздеваешь... А вообще, не понимаю: я же узнала все твои уловки за эти годы, все хитрости, – как ты смог меня расколоть? Я считала тебя прожженнейшим циником, который на все, в том числе и на меня, смотрит совершенно трезво, иначе я в жизни ничего тебе не рассказала бы.
    – Не было другого выхода.
    – Но я-то как купилась! Опять ты мне лапши понавешал.
    – А вот скажи: с учетом наших свободных нравов, чего бы ты хотела от своей интимной жизни в идеале?
    – Учитывая возраст и то, что теперь я выгляжу на свои, мне бы хотелось, чтобы в меня степенно влюбился какой-нибудь взрослый джентльмен. Красивое ухаживание...
    – Дорогие рестораны и...
    – Может быть, и да, но,.. например,.. раз в год.
    – Такие вопросы единолично не решаются, – как минимум, и джентльмен должен иметь право голоса. А групповуха тебе противна?
    – Ну нет, просто неинтересно.
    – То есть можно, но сжав зубы?
    – Ну почему «сжав зубы»? Могу и просто так, для куража.
    – А мне приятно смотреть на тебя, когда ты с другим, – можно сойти с ума! Жалко, что ты сама себя по-настоящему никогда не видела.
    – Хм...
    – Тебе неприятно?
    – Я же видела других баб... Не то чтобы неприятно, но я просто не пойму, что там интересного. Между прочим: ты же любишь, когда я тебя везде глажу. А если то же самое делает мужик, – в чем разница?
    – Не надо мне говорить такие вещи, особенно за столом.
    – Все равно непонятно. Может, женщинам бисексуальность более присуща? Я вот именно в данный момент вполне могу представить другую бабу. Но только она ко мне прикасается, а я – нет.
    – Мне трудно отделить субъективные предпочтения от прочих, но мне кажется, что лесбиянки – зрелище намного более эстетичное, чем «голубые». Кстати, если ты чувствуешь, что нормально воспринимаешь даму, то это дает существенные дополнительные возможности. А у тебя никогда не возникало желания пообщаться просто с двумя кавалерами?
    – Ну... это зависит от персоны второго.


   Завтра встречаемся с русской парой, с которой познакомились на интернете. Но пока еще – сегодняшнее утро.
   Наташка макияжничает. Выходить в шесть пятьдесят. Сейчас шесть тридцать.
    – Нат, что хочешь на завтрак?
    – Омлет.
    – Поторопись, уже половина.
    – Не подталкивай, а то опоздаю.
   Без двадцати. В чашку жены налита заварка, положен сахар, выдавлен лимон. Кипяток наливается за десять секунд, сделать омлет – еще две минуты.
    – Нат! Без двадцати! Омлет делать?
    – Да.
 
    – Без пятнадцати! Омлет остывает!
    – Да, да, иду...
    – Чай наливать?
   Выскакивает из ванной.
    – А ты еще не налил? Ну вот, из-за тебя мне опять голодной идти!
   В голосе звучит неподдельное раздражение.
    – Ты что? Если бы я налил три минуты назад, ты бы шумела, что тебя поят холодными помоями.
    – А так – горячими, и пить мне уже некогда!
    – Именно такие, как ты, приказывают топить Му-Мув! Да черт возьми, в конце концов! Делай себе завтраки сама. Я могу через день делать зарядку, а через день на час больше спать! Я таращусь на тебя, как на дирижера, и все равно, как музыкально безграмотная Золушка, упускаю ту долю секунды, до которой твой чай наливать по-идиотски рано, а после – безнадежно поздно. При условии, что эта доля секунды вообще существует! За то, что я тебе по утрам готовлю кормежку... За то, что пару раз о тебя потерся, ты имеешь право выступать, что из-за меня опаздываешь и идешь голодная?!
   Надеваю часы и бегу подгонять королевскую карету. В результате без чая и бутерброда остаюсь сам. Едем к метро.
    – Егорушка, не сердись на меня...
    – Я не сержусь.
    – Я понимаю, что вела себя как стерва... Ну не сердись... Не обижайся...
    – Ты же знаешь, что я так по-настоящему и не научился на тебя сердиться.
   Иммунитет. Уже давно. Но вспышки отчуждения подобные сцены порождают. Ответное раздражение не культивирую и оно быстро гаснет, практически никак не проявляясь внешне. Но насколько это бесследно?
    – Да, хороша я буду завтра – я так устала за эту неделю.
    – Устала – просто выпьем и поболтаем.
    – Ты, я вижу, настроился сразу на активные действия, а я, если еще и выпью, сразу засну.
    – Перенести на выходные?
    – Да куда ж – выходные все заняты.
    – Я не настаиваю на активности в первый же вечерю Все зависит от твоего настроения. Кроме того, у нас будет время до девяти, и ты сможешь часок поспать в машине.
    – Что ты несешь?! Какая я буду!
    – Не шуми. Не пойдет – не надо. Я же хочу, как лучше.
    – Но ты-то настроился сразу, в первый вечер. А мне бы хоть отдохнуть перед этим пару дней, чтобы человеком выглядеть.
    – У нас не горит. Я вполне могу ограничиться баром и беседой.
    – Опять получается, что ты со всем соглашаешься, а я – просто капризная кайфоломщица.
   Последняя фраза помогла Наташке очень удачно для себя закруглить ситуацию, и через метрошный турникет она уже проскакивала со слегка надутыми губками.

   Смотрю вслед. Получается, мне опять делается одолжение. Сколько можно быть мальчиком для порки? Завтра ни на чем настаивать не буду. Если ей это не по душе – не надо. У меня есть на примете экспериментаторы, которые приглашают семейную пару или любую ее половину. Можно, ведь, выступать и в одиночном разряде.


   Наташка взяла отгул. Когда я в одиннадцать позвонил домой, она была совершенно выспавшаяся и крутилась нагишом перед зеркалом, экспериментируя с бельем. Даже собиралась куда-то бежать покупать штурмовую красную блузку с глубоким вырезом.

   Вечер. Едем на встречу. Жена выглядит очаровательно: прическа, макияж, короткая свободная юбка, слегка скрывающая чулочки с подвязочками. Когда моя девушка садится в машину или выходит... Я бы не хотел быть на месте того, кто, увидев все это, не сможет получить ее в этот же вечер.

   Лариса оказалась крупной, эффектной, хотя и слегка рыхловатой девицей. Гена был в свитере, слегка маскирующем нарождающийся животик.
   Держался новый знакомец так, будто приятели-бизнесмены в очередной раз решили поменяться на пару часиков массажистками. Надежды на новизну никакой, но надо же чем-то занять вечер.
   Представишись и поговорив пару минут, решили, что ребята едут впереди и показывают дорогу в один симпатичный барчик.
   Гена поинтересовался, сумею ли я держаться за ним, имея в виду свой маленький «ниссан» и наш полноразмерный диван на колесах. После первого светофора стало ясно, что следовать за ним, – действительно, большая проблема. Все время хочется обматерить и обогнать к едрене-фене! Именно так ездят инвалиды детства. Или очень неуверенные в себе люди. На это Наташка заметила, что он ведет нормально, а я – просто желчный «мэн». Добавив, что если и следует беспокоиться, то совсем по другому поводу...
    – Обратил внимание? Он же на меня ни разу не посмотрел! Я не люблю таких жлобов.
    – Не обратил. Я смотрел на Ларису и старался достойно принять ее комментарии.
    – Мне кажется, она на тебе, мелкотравчатом, поставила крест.
    – Давай работать с твоим настроением, а за меня не беспокойся.
    – Ладно, посмотрим. Когда они обрели конкретные очертания, уже не так страшно.

   Лара была прирожденным и шумным трибуном. Получалось это у нее достаточно мило.
   Начала она с обсуждения Голливудской диеты, а Геннадий – с того, что попросил ее не излагать так, будто она провела в Голливуде полжизни. Потом на той стороне последовала легкая семейная пикировочка. Геша выглядел человеком, безнадежно уставшим от пустой женской болтовни, и поэтому все время задирал жену. Сделав пару раз вид, будто обращает внимание на шпильки и посчитав нас с Наташкой благодарной аудиторией, Лариса больше не отвлекалась на супруга и целиком отдалась экстазу ораторства.
   Часа через два разговор все еще крутился вокруг политики, детей и Америки. Гена поворачиваться к главной теме не собирался, девицы – тем более. Пришлось повернуться мне. Не потому, что было скучно, – просто во всем должен быть порядок.
   Для обоих ребят это – второй брак. Совсем новенький. У каждого по ребенку. Общие дети пока не планируются, и поэтому имеется досуг.
   Лариса находится в прекрасных отношениях со всеми подругами новенького мужа. Вся эта групповуха ей «по фигу», но она как послушная жена «пляшет под дудочку». При этом, похоже, держа флейтиста на ладони. Резонно полагает, что от нее не убудет, так что можно и потерпеть. Любит потрахаться, дает Гене все, что он хочет и даже больше. Если серьезно, то не понимает, чего его тянет на сторону.
   Уяснение общности позиций вызвало у дам приступ буйного веселья. Взгляды разошлись только в том, что Лариса недавно заметила за собой интерес к женщинам и полагает, что это присуще девяноста девяти процентам «фемин». Наташка оговорила за собой право принадлежать к оставшемуся проценту.
   Через какое-то время я испросил у публики согласие на то, чтобы поменяться с Геной местами, то есть подсесть поближе к нашей новой знакомой. Не отказали. После этого даже было предоставлено право изучать коленки вольным стилем. В воздухе закружились прозрачные эротинки. В какой-то момент моей предполагаемой пассии стало невыносимо жарко и широкий подол превратился в опахало. Мне и всем смотрящим в нужном направлении, была дана возможность узреть Ларочкины трусики, резиночки и прочие стропочки.
   Доболтав, решили в ближайшее время сходить в один из ночных клубов, где можно все, за исключением непосредственно прелюбодеяния. Приходят туда только парами и только для знакомства, хотя и вполне определенного. Можно потанцевать, а мешающую одежду допустимо удалить.
   Разъезжались около часа ночи. Настроение было хорошее, хотя мечталось о чем-то более тонком – под конец лексика ларисиных анекдотов стала исключительно ненормативной.

    – Ну ты посмотри! Этот гад за весь вечер не подал виду, что обратил на меня внимание. Ни одного комплимента! Собрались по вполне определенному поводу, а он строит тут из себя рафинированного интеллигента. В такой компании, конечно, больше подходит такой дамский угодник, как ты, – и поболтать, и по коленке погладить. Я думаю: пойти бы в клуб потанцевать и там взять его без предисловий за...
    – За?
    – Вот за эти самые: «Ты чего, парень, выделываешься?».
    – Ничего, еще успеешь.


   Воскресенье. Уложили детей и сидим за предсонным кофейком.
    – Ну, как сексуальное настроение?
    – Так себе.
    – Почему?
    – Я же говорила, что это не мое.
    – Если до сих пор чувствуешь, что не твое, – отменяем.
    – Чего уж теперь-то? В клуб я бы сходила посмотреть. Просто немного обидно: я вдруг вспомнила о твоих походах по бабам в России, о которых всем было известно. Как ты меня под Джона подложил... Вот сейчас опять... Ну ладно, все это ерунда, – может, и притерплюсь.
    – Не-ет, не ерунда. Получается, что групповухой мы занимаемся через силу и только для меня. Это решение моей проблемы. Потом ты отряхиваешься и идешь решать свои проблемы. Меня это не устраивает! Мало того, что нас это не сближает, так я еще и грех на душу беру.
    – А если ты сам куда-то побежишь, то тебя замучает совесть, что время от семьи отрываешь.
    – Так... Я, для начала, остаюсь с этими ребятами. Ты – иди куда хочешь.
    – Но это, действительно, не мое. Если бы мы нашли пару, где мужик относился бы ко мне должным образом, – это, может быть, и было бы гармоничным. Но ведь такое найти трудно.
    – Чтобы хоть что-то найти, нужно хоть как-то искать.
    – Я хочу с тобой, раз уж ты без этого не можешь... Только немного обидно, что готов отдать меня первому же мужику.
    – И под Джона я подложил?
    – И под Джона – все капал мне на мозги.

   К вечеру утвердился в мысли, что, при всей нашей идиллии, Наташенька как была лгуньей, так и осталась. На мое предложение высказать ей несколько нелестных замечаний злодейка легкомысленно и радостно согласилась.
   Сначала пришлось перечислить текущие претензии в свой адрес: первый раз пошли на групповуху только для моего удовольствия... под Джона подложил жену я... и вообще готов подложить под первого же мужика. Девственница подтвердила правильность сказанного. Потом спросила: зачем мне это нужно? Ответил, что ее порядочность как партнера вызывает у меня серьезные сомнения и я хочу пройтись по ее обидам на меня, чтобы разговор был предметным.
   Супруга сразу переключилась на повышенную передачу, заявив, что напрасно поделилась со мной сомнениями. А с кем ей делиться, как не с самым близким человеком? Но теперь она вообще ничего говорить не будет.
   Поскольку я попытался начать с эпизода годичной давности, женщина разволновалась еще больше, заявив о моем «патологическом пристрастии возить ее по столу мордой». Сказала, что все забыто, обиду она уже пережила и ко мне претензий не имеет. Говорить мне следует только о сегодняшних проблемах.
    – Я вспомнил это только, чтобы не быть голословным.
    – Лучше не будь многословным.
    – Дай сказать по порядку.
   Здесь жена разрыдалась, потребовав, чтобы я перестал ее мучить и изложил по минимуму то, что мешает мне сегодня.
    – По состоянию дел на сегодня – ты лгунья и провокатор. Мне совсем не нравится твоя позиция недеяния, прикрываемая всеми этими «давай решать по мере поступления» и «что ни делается – все к лучшему». На мои предложения, поджав губки, соглашаешься. При этом, никогда не забывая добавить, что «не согласна, но раз я настаиваю...» В результате: ориентируясь по ходу ты снимаешь сливки как соучастник или тыкаешь меня мордой в издержки как последовательный идейный противник.
    – Ну почему?! Я не понимаю!
   Тут уже заорал я.
    – Конечно, не понимаешь! Я же просил дать объяснить по порядку. Ты слова не дала сказать! Просила только сегодняшнюю проблему? Получай!!
    – Ну объясни...
    – Не буду.
    – Ну пожалуйста, объясни...
   Противная Наташка рыдала.
   Оказывается, обидой, которую она «уже пережила и простила», были Гриша и Эльвира. Методом легкого нажима было получено признание, что меня «слегка тыкали мордой, чтобы хоть как-то разгрузиться. Да и вообще не предполагали, что я так болезненно восприму женскую болтовню».
   С Джоном...
    – Ты же сам все толкал: «Давай, давай...» – ну давай. Начал дурацкие объявления в газету давать.
    – Ты особенно не возражала. А я чувствовал, что вы переспите.
    – Может быть, но ты-то все торопил.
    – Никаких «может быть» – монета не падает на ребро. Это было не «подложить под», а чистейшее «из двух зол – максимальную пользу».
    – Но, когда я говорила «подложил», то не в обидном смысле.
    – Очень хочется применить к тебе одно слово, которое в русском языке традиционно обозначает гулящую девку. Но иногда, как сейчас, например, – просто кого-то с мерзейшими чертами характера. Вспомни, как я прихватил тебя, когда ты потихоньку собиралась! «Я хотела попробовать, чтобы убедиться, что мне это не нужно».
   Договорились, что никакого оскорбления в «подложил» не было и что я цепляюсь к словам. Однако в дальнейшем супружница постарается выражаться аккуратней.
   Подошли к встрече с Ларисой и Геной.
    – Ты был готов переспать с первой же парой.
    – А тебя заставить через силу?
    – ...
    – Да тебя нельзя заставить вымыть посуду, если ты не хочешь! А тут испугалась изнасилования?
    – Не испугалась, а просто не привыкла, чтобы так, сразу.
    – Не привыкла – не надо. Ты вообще можешь быть зрительницей с чашечкой кофе. Пока сама не захочешь.
    – В общем, возможен и такой вариант.
   Наташка почти все время плакала. Поэтому от моего праведного возмущения и планируемой суровости к концу разговора мало что осталось. Но это – эмоции. А по сути – отучить девушку юлить или самому привыкнуть к этому будет нелегко.
   Чтобы кое-кто не подумал, будто я молча проглотил очередную порцию туфты, пришлось добавить, что как на начало разговора, так и на текущий момент считаю ее врушей. Несмотря на все попытки списать плутовство на косноязычие. Если голубушка еще раз попадется на краплении карт или «неумении формулировать», начну действовать ее же методами. Без предупреждения.
   Жена хотела что-то возразить, но передумала.


    – А чего это я тебе вчера наобещала? Согласилась с какими-то страшными предупреждениями. Не помнишь? Сказал, что я вруша. Мне такого никто никогда не говорил и сама я так не считала. Всегда считала тебя большим лгуном, а себя честной девушкой. Нет, серьезно!
    – А на каком основании? Хотя самое удивительное, что до недавнего времени я тоже так считал.
   Вдруг, из прошлого...
   Ирочка. Которая мне стоила четырех лет жизни и которую на инженерскую зарплату было не купить. Вспомнились ее слова: «Со своими университетскими пятерками по философии я могу отследить каждый твой тезис пошагово. Но как только я усваиваю текущий «перл», сразу же забываю предыдущий. И я даже не буду пытаться что-то изменить. Убеждать меня бессмысленно: пока мы вместе, я всегда буду с тобой согласна заранее. Но не с твоей дедукцией, а с твоим голосом. Мне с тобой очень хорошо, и не требуй от меня большего. А сам можешь делать все, что считаешь нужным».
   Наташка... Она расслабилась, потекла. Любой спор выскребал ее из состояния эйфории. Она соглашалась со мной вполне искренно, чтобы только остановить прения. Вот и в прошлую пятницу утром готовилась к новому знакомству, как к карнавалу. А потом – провал. Забыла, что это наша общая развлекушка, что меня в любой момент можно подкорректировать. Наконец – просто выйти из игры. В тот момент она просто видела эгоиста-самца, который за волосы тянул свою женщину на обмен, не задумываясь, кто попадется ему и к кому в руки попадет она. Это должно было быть, действительно, жутко обидно.
   Еще, почему-то, вспомнилась первая и последняя попытка научить ее водить мотоцикл...
   Завел. Не жену – мотоцикл. Посадил. Села смело, как на велосипед. Сам – сзади. Тронулись. Площадка огромная и пустая, но даже на ней когда-то нужно поворачивать. Границей территории служила вполне ощутимая канава.
    – Наташ, давай потихонечку заворачивай.
    – Не буду, он тяжелый.
    – У тебя двадцать метров впереди и двадцать поперек. Не волнуйся, давай.
    – Не буду.
    – Наташка, десять метров.
    – ...
    – Мать твою!!
    – Сказала – не буду!!!
   ...И бросает руль. Успел подхватить. Проскочили в полуметре от переломанных ног.

    – Я, кажется, понял твою обиду в прошлую пятницу.
    – Это было бы неплохо.
    – Можно по аналогии? Ничего, если я приплету Ирочку?
    – Ничего.
   Рассказал о своем открытии, добавив несколько интимных сцен. Чтобы показать, что жена не одинока в своей доверчивой непосредственности. Но до того, как мне удалось перейти к дню нынешнему, это успела сделать Наташка...
    – Ну вот, вот! Ты же был вон как ею увлечен!
    – Был.
    – Четыре года «до» и пока окончательно забылось! И ты мне еще рассказываешь, как безумно меня любил? Да мы оба были заняты своими делами!
    – Это было самое сильное увлечение. Но даже тогда ты занимала особое положение. А уж потом – тем более.
    – Это ты сейчас все навыдумывал – я для тебя была одной из многих!
    – Стоп! Это мы многократно прокручивали. Отвлеклись. К Ирочке вопросы есть?
    – Нет. Она, действительно, жутко похожа на меня, до  мелочей.
   Далее я объяснил свое понимание ее обиды неделю назад, и оказалось, что все именно так и было. Потом договорились заменить термин «злостная вруша» на «женское восприятие в стиле Моне». То есть, когда все в тумане, все меняется, полно загадочности и нигде нет никакой определенности.
   После этого сознание перевернулось таким образом, что мы облизали друг друга с ног до головы и опять признались в вечной любви.


   Очевидно, мы, действительно, притягиваем события, соответствующие нашим мыслям. Вчера нашел еще одну книгу китайца-даоса, который так мне понравился зимой. Теперь имеется адрес его школы. Совсем недалеко.
   На радостях подсунул Наташке первую книгу о сексуальной энергии. Через пять минут раздался вопль...
    – Вот, вот! Он пишет, что секс – лишь начальная стадия духовного экстаза!
    – И я тебе говорю, что нас ждет нечто большее, чем секс, и надеюсь к этому прийти.
    – Ведь это как раз то, что нужно и мне, а ты все время тянешь в какой-то сверхинтенсивный трах.
    – Секс не самоцель, а лишь средство разбудить нашу энергию, чтобы потом уже двигаться к более тонкому обмену полями и эмоциями.
    – Это ты меня поставил в позу идиотки, что все мои прежние ощущения – просто недоделки. А вперед ведешь только ты.
    – Никуда я тебя не ставил, а просто поделился тем, что помогало мне.
    – Ты же сам противоречишь этому китайцу!
    – Помнишь свое состояние год назад: «Оставьте меня в покое, я свое отжила – дайте спокойно умереть»?
    – Ну... так...
    – Сейчас ты в нормальной форме?
    – Да. Но если ты думаешь, что я когда-то захочу ходить в спортзал по доброй воле – глубоко ошибаешься. Ты к этому ведешь?
    – В моем понимании правилен тот путь, который дает прирост душевной силы – хочется больше радоваться, тоньше чувствовать, больше любить, больше делать. Но, естественно, нужно позаботиться и о теле, в котором обитает эта душа с повышенной энергетикой. Вот тебе и спорт, или йога, или ци-гун, но что-то.
    – Я с Марком несколько раз была близка к экстазу безо всяких твоих штучек.
    – Ну и прекрасно. Ты сейчас в хорошей форме – отключайся от моих затей, которые хороши только для меня, и переходи в автономный режим. Но мне кажется, что твоя энергетика еще спит, и ты просто путаешь нирвану с летаргическим сном.
    – Да нет, ты почитай! Он же пишет, что секс лишь начальная стадия, – я через это уже прошла, а ты меня тянешь назад, в бесконечное траханье и групповуху.
    – Что ты там прошла, коза в сарафане? Ты даже не ведаешь, о чем говоришь. Этому учатся годами, и не у таких наставников, как я, Марк или даже ты сама. Она, видите ли, «прошла сексуальную ступень даосского пути духовного совершенствования»! Если ты уже там, то отключайся. Духовно не продвинутый, я должен быть тебе смертельно скучен.
    – Как я могу отключиться?  Мне нужен ты.
    – Ты знаешь, куда нас вести? Хорошо, веди, но только не в вечный покой. И учти, что на ведение уходит масса сил.
    – Я не хочу никого вести! Я просто не хочу, чтобы меня все время и со всех сторон трахали!


   Наташка еще почитала китайца...
    – Вот он пишет, что механический секс – низшая ступень. А дальше уже идет оргазм духа. Вот что у меня в ту субботу было, а ты меня спугнул, и теперь у меня это больше не появляется.
    – Не нарочно. Кроме того, к этому должна прийти пара, а не одиночка-эгоистка. Подозреваю, что это могло быть что-то другое.
    – Он пишет, что один из столпов даосского мировоззрения – умение расслабляться и спокойно созерцать мир.
    – Читай до конца: «...четко осознавая мировой поток причин и следствий и действуя строго в нужный момент».
    – Я более стабильна, чем ты со своими перепадами. Получается, что я ближе к идеям твоего кумира.
    – Расслабляешься ты идеально – нет вопросов. Но мне кажется, что точку действия ты хронически пропускаешь. А поток причин и следствий, хотя бы своей жизни, не контролируешь совсем.
    – Контролирую, и гораздо лучше, чем ты со своей суетой.
    – Ты пропускаешь очень важные моменты, – например, стабильно гробишь четыре часа в день на дорогу.
    – Машина...
    – С машиной ты будешь больше уставать. Это дополнительно три-четыре тысячи в год, не считая штрафов и аварий. Ничего не делаешь со своим зрением – не используешь ни один из комплексов, который я принес. Бросила спортзал. Куришь. Свои шестьдесят восемь «кг» удерживаешь чудом, хотя и в них уже присутствует лишняя десяточка. Уже полгода видишь, что твоя диета тебе – я не говорю о других ленивых и доверчивых лопухах – ничего не дает. Но тупо следуешь ей, потому что она не требует усилий. После того, как я устроюсь на работу, у меня появятся свободные вечера и выходные, и я знаю, чем их занять. Но ты-то будешь без времени и без сил, и не надейся, что молодой, энергичный мужчина будет сидеть дома с уважаемой, но толстой и одышливой женой. Тебя это все устраивает?
    – Устраивает.
    – Я серьезно.
    – Я тоже.
    – Вот устроюсь тысяч на семьдесят года через два и дальше лезть не буду. Работу найду поближе к дому, от звонка до звонка, чтобы было время стать мудрым и счастливым, и научить этому наших детей.
    – Ага, вот! Ты уже заранее не собираешься переламываться на работе!
    – Не собираюсь. Для меня это не главное.
    – Так я никогда не смогу не работать.
    – Если хотим покупать квартиру и ты все еще мечтаешь о «мерседесе» для себя, то не сможешь. Но найти что-то тысяч на сорок рядом с домом – можно.
    – Но я еще хочу одеваться, мне нужны тряпки – ты же меня никогда не баловал.
    – В Союзе не было возможности, а здесь... Сколько тебе нужно денег на тряпки?
    – Я не хочу покупать в десятидолларовых магазинах.
    – Сколько ты хочешь?
    – Не знаю, но поняла, что ты опять надрываться не собираешься, и, значит, на тряпки я должна зарабатывать сама. Значит, за эту фирму буду держаться, сколько можно.
    – А ты очень хочешь, чтобы я надорвался? И потом, в Америке невозможно проработать всю жизнь на одном месте. Ты должна иметь хоть какой-то опыт смены работы. Если первый раз это придется делать в пятьдесят...
    – Я понимаю так – у нас каждый может рассчитывать только на себя.
    – Ну почему же? Я – тысяч семьдесят года через три, ты – тысяч сорок, не надрываясь. Нам этого на все хватит. Особенно, когда детишки встанут на ноги. А не хочешь работать – можно и на семьдесят прожить.
    – Я тебя знаю: «Можно прожить и на пятьдесят, и на тридцать...».
    – Сколько тебе надо, мудрая женщина? Пойми же, что верхнего предела нет.
    – В общем, я как никогда не могла на тебя положиться, так и не могу. Все могут, а я – нет.
    – Кто – «все»?
    – Все.
    – Кто?
    – Анька, например. Совершенно спокойна – за своим мужиком, как за стеной.
    – Так чего же она с такими завываниями работать пошла? Да и с Ритулькой у нее проблемы.
    – От скуки. И медицинская страховка нужна.
    – Она же плакалась, что снять на лето домик на два месяца денег нет.
    – Это ей Сергей просто не дает денег.
    – Хороша стена, которая денег не дает, – такую «кладку» я тебе могу организовать в любой момент.
    – Ну ладно... Ефим... – ведь Зинка работать не собирается.
    – Так они и живут вчетвером на сорок пять, и ее это устраивает. Но ты же не хочешь даже на сто с хвостиком вдвоем.
    – У нее маленькие запросы – я так не могу.
    – Вот об этом и речь: со своими запросами, которые ты не можешь оценить даже приблизительно, ты ошиблась с мужем. Это я тебе говорю честно.
    – А в самом деле, почему они при этом полагаются на мужей, а я – нет?
    – Привычка.
    – Но почему я на тебя не привыкла полагаться?
    – Рядом со мной ты всегда хотела быть утонченной, умной и, самое главное, независимой – вот и будь. Мы всегда старались друг друга учить жизни. Хотя в наши годы изменить партнера невозможно. Не-воз-мож-но... Поэтому давай лучше будем приходить друг к другу с предложением сотрудничества в тех вопросах, взгляды на которые у нас совпадают. А не с требованием «серьезно задуматься и правильно переосмыслить» те пункты, по которым разночтения антагонистичны.
    – Так мы можем никогда не встретиться.
    – Так мы с тобой пятнадцать лет и не встречались. Хотя, если каждый будет счастлив на своем пути, то встречаться будет и не нужно. Я уже готов к познанию истины с учителем вместо партнера... мне так кажется. Так что можешь отдыхать, коль в данное время находишься в добром уме и здравии и управляешь своей жизнью.
    – Ты обиделся...
    – Я похож на обиженного?
    – Нет, но мне не нравится твой голос.
    – Спи, гордая женщина. Уже полпервого ночи, а обидеть меня в этом мире в такое время уже не может никто.


    – Сейчас полчаса проболтала с Лариской.
    – Ну и что у них?
    – Снимали домик на праздники – с четырьмя спальнями, с джакузи, камином. Было четырнадцать человек.
    – Профиль компании?
    – Думаю, что специфический, судя по заданиям фантов.
    – Ребята повеселились.
    – Да уж, народ отдыхает. Договорились, что завтра ты позвонишь, и вы определитесь с клубом на субботу.
    – Хорошо. Я тут еще одно объявление нашел, что «пара за сорок ищет пару для совместных фантазий». Я свяжусь. Не возражаешь?
    – Не возражаю.
    – Теперь уже не боишься, что тебя отдадут на растерзание?
    – Уже не боюсь. Пойдем посмотрим каталог эротического белья – ты ведь, кажется, хотел подарить мне что-то на Рождество?
    – На Христов-то праздник? С удовольствием.

    – Не понимаю смысла всех этих нарядов в быту. Ведь если я что-то из этого надену для тебя, оно пробудет на мне не больше трех минут.
    – Три минуты плюс время разминочного минета.
    – Ну хорошо, пять. Бельишко разве что для публичного  дома – сидишь, покуриваешь, завлекаешь.
    – Или для веселой компании перед камином.
    – Кстати, из всех этих развлечений я бы предпочла именно такую оргию, человек на пятнадцать.
    – Можно только на четырнадцать или на шестнадцать.
    – Зануда!.. Ходишь голенькая, пьешь кофе, и никто к тебе не лезет.
    – А если лезет? К голенькой-то?
    – Ну тут уж что поделаешь.
    – Судя по Ларискиному настроению, хоть она и хнычет, что идет на это все только из-за Гены, но на самом деле ее этот бардачок тоже потихоньку увлекает.
    – Еще бы, – конечно, увлекает.


    – А вот мне просто любопытно: то, что у нас сейчас такое мурлыканье, – это мы стали другими или просто медовый период, после которого пойдет нормальная рутина? Мне кажется, что я практически не изменился.
    – Мне кажется, я тоже нет. Просто стала лучше понимать тебя. А многие вещи – совсем по-другому. Ты сказал одну ключевую фразу, в которую я сейчас поверила.
    – Какую?
    – Что ты никогда не хотел меня обидеть даже словом и что если мне что-то кажется обидным, то это я просто что-то неправильно поняла.
    – Я тебе это давно, еще там говорил.
    – Тогда не поверила. И я тебе тоже одну ключевую фразу сказала, в которую ты, кажется, не поверил до сих пор.
    – Да? И какую же?
    – Что я – твоя женщина.
    – М-м-м...
    – Вот именно!
    – Ну... в твоих устах понятие «твоя женщина» требует довольно скрупулезного определения. Чтобы быть уверенными, что мы говорим об одном и том же. Кроме того, моя «ключевая фраза» проверена десятилетиями, а твоя, может, и высочайшей пробы, но слишком... свеженькая, чтобы серьезный мужчина мог безоговорочно ей довериться.
    – Будем ждать десятилетия?
    – Конечно. Но только специально на это отвлекаться не стоит.
    – Я вижу, каким ты будешь в старости, – кошмар! Ты будешь всех учить жизни, всем будешь недоволен – в тебе это проявляется уже сейчас.
    – Я?! Я кого-то учу жизни?! Ну знаешь! Я тебе ничего не отвечу. Потому как не только добр, но и мудр.
    – Да тебе, болтун, просто сказать нечего. Ну, скажи что-нибудь...
    – Не скажу: ты мне ответишь, я с тобой, естественно, не соглашусь. Потом ты займешься демагогией, и все это кончится большим траханьем, а уже время спать.
    – Нечего-нечего – я же знаю!
    – Нет! Я чувствую, что ты можешь молчать только, когда у тебя рот занят...
    – Неth, неth, неth!!!  Фсе, фсе!! Шпать...
    – Тебе определенно нельзя было бы отрабатывать дикцию с камешками за щекой.
    – Тьфу!.. Ух, дурак какой! Ну и дурак!
    – То-то же.


   Пятница. Уточнили место встречи, недалеко от клуба, и время – полдвенадцатого.
   
    – Если я пойду в мини?
    – Замечательно. Но учитывая специфику заведения, я бы открыл грудь.
    – Открытой спины мало?
    – Как мужик чувствую, что нужна грудь. Без объяснений. А дальше – как знаешь.
   Минут через пять жена вернулась в красно-черной плотно облегающей кофточке с глубоким декольте. Сверху была эффектная прозрачная накидка, переходящая в прозрачные же рукава. Бюстгальтер не полагался.
    – Так?
    – Так. Только мне кажется, что под черные прозрачные колготки лучше не надевать белые трусики. Тем более, что контуры их вырезов не совсем гармонично стыкуются.
    – До этих контуров дело не дойдет.
    – Уверена?
    – Уверена.
    – Тогда – блеск! Ну а вдруг после клуба захотим поехать к Ларисе с Гешей? Или ты захочешь в клубе юбкой над головой повертеть?
    – Тогда – на, положи в сумку и вот это.

   Заведение оказалось загадочно освещенной одноэтажкой, окруженной маленькими магазинчиками и какими-то мастерскими, в такое время намертво уснувшими. Прохожих не было.
   Полумрак. Прямо за порогом – маленький гардеробчик. По пятницам вход – десять долларов с пары, в выходные – тридцать. Слева – стойка небольшого бара. Справа – бильярд.
   Из русской компании мы пришли последними. Первой Гена представил свободную Ольгу. Одета без излишеств – туфельки, юбочка, пиджачок и лифчик. Девушка все время подергивалась и пожевывала резинку, явно показывая, что ей для балдежа общение почти не нужно. Вполне достаточно музыки.
   Далее – не совсем семейная пара. Ему хорошо за полтинник. Леди выглядела лет на двадцать пять, и это являлось ее главным достоинством.
   Следующей была семейная пара лет тридцати пяти: он – невысокий очкарик инженеристого вида, она – миниатюрная улыбчивая гимназисточка. Мелькнула мысль, что общаться можно будет только с ними.
   Как потом выяснилось, все знали только Гешу. После взаимного представления и дежурных реплик компания, взяв по коктейлю, направилась к небольшому танцевальному пятачку.
   Музыка была громкая и ритмичная, освещение весьма слабое, с нервными лазерными лучами. Публика веселилась достаточно раскованно, но в основном парами. Кто-то задирал юбки в удовольствие свое и партнера, кто-то «оттягивался» в наряде, подобном Ольгиному, кое-где девицы не желали прикрывать грудь даже символически...
   Наша компания образовала кружок и с несколько неестественной резвостью сразу же включилась в процесс отдыха. Я предпочел пока постоять в сторонке и оглядеться.
   Наташка с удовольствием попрыгала минут пять, потом выскочила ко мне...
    – Ну, как тебе?
    – Забавно.
    – Пошли выпьем!
    – Мудро.
   Нашли местечко перед стойкой, заказали, и тут к нам подошел инженероподобный Слава. Наташка была уже в хорошем настроении и немедленно включилась в болтовню. Это давало возможность улизнуть и просто осмотреться.
   Как только я начал мгновенно и бесследно растворяться в толпе, на меня наткнулась Надя-гимназистка, разыскивающая своего благоверного. Пришлось вернуться к бару.
   Славу от Наташки было уже не оторвать. Но от него лишь требовалось – заказать коктейль жене.
   Мы с Надей устроились в паре метров от наших половин. Первое впечатление не обмануло и общение пошло легко.
   Женаты пятнадцать лет, практического опыта группового секса не имеют, но решились твердо. Пара дружная. С Геной и Ларой познакомились несколько месяцев назад; один раз виделись, но не спали.
    – У тебя другие мужчины были?
    – Да.
    – Слава знает?
    – Нет.
    – Чисто по-дружески: и не говори.
    – И не буду.
   Целоваться начали почти невинно. Занятие могло увлечь надолго, но.... С явным подъемом к нам подсела Лара. Через пару Лариных фраз появился Геша и с ходу прожег жене сигаретой дырку на колготках. Погоревав минуты две, Ларка предложила нам «оторвать задницы от насеста» и последовать за ней, если мы хотим увидеть что-то интересное...
   За танцевальным пятачком находилась маленькая эстрада, высотой поменьше метра. Здесь полумрак становился еще плотней. Между эстрадой и стеной был проходик длиной метров семь и шириной примерно полтора.
   Парочки, стоявшие у стенки, самозабвенно целовались и беззастенчиво шарили друг у друга во всех имеющихся складках материи.
   Устроившиеся у эстрады занимались тем же, но с большим комфортом, посадив партнеров на край подиума. Трое мужичков просто откинулись на пол эстрадки, чтобы спутницы могли добраться до эскимо, не преклоняя коленку. Однако налицо была дискриминация: из семи занимающихся оралом пар только в одной ублажали девушку...
   Эта стильная леди с роскошными волосами и полностью открытой грудью проскользнула к свободному месту на сценке, ведя за руку кавалера. Села на краешек. Аккуратненько въелозилась между соседями. Откинулась на спину. Не спеша втащила на живот юбку. Стягивать через ноги было нечего. Раскинула в стороны-вверх руки. Глаза плавно закрылись. Расслабились бедра, смягчились черты лица. Партнер не бездействовал. Переходный период длился около минуты.
   Убедившись, что подруга погрузилась в медитативное состояние, джентльмен едва уловимо облизнулся. Очевидно, они были знакомы давно и прекрасно подходили друг другу.
   Наши два бокала опустели одновременно. Попытавшись навестить половинок увидели, что они «продегустировав» по второй, отправляются танцевать. Мы тоже повторили и отправились болеть за нашу танцевальную пару. Одновременно получая большое удовольствие от кинестетического изучения друг друга.

    – Слава не имеет склонности устраивать сцены ревности?
    – Нет. Да он и сам, кажется, не скучает. Ему всегда нравилось ухаживать за женщинами в компаниях.
    – Особенно в таких.
    – Еще бы!
    – За них я спокоен. Пошли посмотрим, может, за сценой делается что-нибудь новенькое?
    – Пошли.
   Влетели на освободившееся место у стеночки. Происходящее вокруг не оставляло места для размышлений. Начинаю поднимать эластичную юбку. Ее руки ложатся мне на голову. Юбчонка прошла бедра и соскочила на талию...
   Чтобы войти в эту миниатюру с точеной фигуркой, пришлось низко присесть. Потом, придерживая девушку под круглые ягодички, подняться и занять вместо нее кусочек стены. Обняла меня за шею. Начала легонько покачиваться, отталкиваясь от стены ногами. Откинулась назад на вытянутых руках и негромко засмеялась.

   Несколько позже...
    – Ну, как у вас дела?
    – Замечательно! Ух, напрыгалась!
    – Пошли, что-то покажу.
    – Что?
    – Увидишь. Как тебе Слава? Чем занимались?
    – Хороший парень, но какой-то домашний. Мы досконально обсудили проблемы работы, детей, эмиграции. Нажрались вермута.
    – Молодцы какие. Значит, простоев в общении не было?
    – Ни малейших. А вы до чего договорились?
    – Да мы как-то особенно не разговаривали. Так... немного трахнулись.
    – Ну ты, блин, даешь!
    – Ты мне завидуешь?
    – Не тебе – Наде.
   Мы оказываемся в зоне повышенного интима.
    – Хм-да... Действительно, интересно. Надо же, как устроились...
    – Становись сюда, к стеночке, и смотри через мое плечо. Ну что, интересно?
    – Слушай, залезь мне куда-нибудь, отвлекись, а я сама спокойно посмотрю. Ладно?
    – Ноги-то хоть раздвинь.
    – Напротив нас блондиночка лежит – к ней уже третий пристраивается.
    – Она уже минут двадцать лежит. Обрати внимание – в нее ничего не суют, а только пальчиками.
    – У-гу.
   От куннилингуса супруга отказалась, сославшись на нежелание возиться с колготками.

    – Какие мысли относительно Нади и Славика?
    – Тебе Надежда понравилась?
    – Приятная девчонка. А что со Славиком?
    – Хороший, очень порядочный мальчик, но не охотник. Тоже заскучали. Попытались договориться, что каждый себе что-то находит. У Славика появилась незамужняя дама и начала строить планы. А у Надежды ничего не получилось. Когда он уходил на свидания, то прямо сказать не мог. Приходилось выкручиваться. Надька все понимала, и он понимал, что она понимает. Вот так и решили – вместе. А вообще, у него, кроме Надюхи, никого не было.
    – Ничего себе – мальчика получить.
    – Что-то мне все время везет с мальчиками.
    – То есть?
    – У Марика никого не было. У Джона после свадьбы никого.
    – М-да... Хотя обучать тоже приятно.
    – Я предпочла бы попасть в лапы кому-то опытному. В этом отношении, может быть, даже было бы легче с Геной.
    – Поворачиваешься к Геше?
    – Он сказал, что больше любит наблюдать. Вот такой эстетствующий товарищ. С ним мы на вас и на всех с удовольствием и посмотрела бы.
    – Ну, так как с ребятами? Ты могла бы с ними встретиться?
    – Запросто! Я уже, как Лариса, – если муж хочет, почему бы и нет?


   Позвонила Лариса и предложила собраться у них вшестером – с Надеждой и Славой. Разговаривала Наташка и в принципе идею одобрила.
   Вечером из телефонного разговора с Надеждой, выяснилось, что у ребят настроение прекрасное и что предложение встретиться выдвинули именно они.
    – Надь, это замечательная идея, но, может быть, до этого мы успеем встретиться вчетвером?
    – Наверно, успеем.


    – Наговорился?
    – Славу было не остановить. Он до последнего надеялся, что ты возьмешь трубку. Наташка строит мордашку.
    – ... а потом уже Надежда.
    – Я вижу, тебя Надя увлекает?
    – Не без этого.
    – Мне немного обидно, что ты так воспрянул.
    – А ты осталась со Славиком как бы при своих интересах?
    – Что-то вроде.
   Эротическая неустроенность супруги ломает мне динамику ухаживания за Надеждой. Наташке нужен симпатичный, нахальный, но с чувством меры, неэгоистичный, с подвешенным языком дамский угодник. Такой, как я. Но где же сразу меня найти?


   По некоторым Наташкиным комментариям и по тому, что за выходные она довела до ума свой наряд обольстительницы, предстоящее мероприятие ее тоже интересовало. Хотя и кряхтела, что со Славой придется заниматься ликбезом и онанизмом.
   Потом почитали объявления супружеских американских пар в газете, взятой в клубе. Возраст тридцать – пятьдесят, все стройненькие. Запросы попадались весьма интересные...
    – Ну и как тебе?
    – Да, есть весьма пикантные варианты... Но посмотри – они же все худющие.
    – А спортзал для чего?
    – Пары-то все американские.
    – Тебя это смущает?
    – Это – нет. Смущает другое: три четверти девиц – бисексуалки.
    – Изюминка. Именно об этом и говорила Лара.
    – Я к этому еще не готова.


   За сорок пять долларов мы сняли на четыре часа комнатку в мотеле. С одной кроватью и маленьким столиком.
   Ребята оказались, действительно, гимназистами. Через полчаса Наташку стала одолевать смертельная скука. Держалась она, однако, с юмором и артистизмом. Как потом выяснилось, первые три часа Слава... был вообще ни на что не способен. Только минут за двадцать до закрытия премьеры плата за номер стала хоть как-то окупаться.
   Я покрутился два часа с Надеждой, но ее полная безыскусность... Это походило на оформление стенгазеты восьмиклассниками, но никак не на разнузданную оргию. Если бы не полчасика, которые удалось провести с законной женой, вечер можно было бы считать безнадежно унылым.

    – Ну, как ты?
    – Девочка, скорей домой!! Ты хоть... разок?
    – О чем ты – он же полный импотент! Это первый случай в моей жизни, когда у мужика на меня три часа не поднимался.
    – Не гимназист, а именно импо?
    – И-мен-но-о!
    – У меня тоже не блеск.
    – Но ты добросовестно отрабатывал программу. И вообще, я посмотрела на тебя и на себя, и мне кажется, что нам подошел бы шведский вариантик. Ты развлекаешься, а я смотрю, пью ликерчик и, когда хочу, встреваю.
    – Может, и подошел бы. Пару часиков размяться, а на десерт – тебя.
    – Но с меня хватит – больше я благодеяниями не занимаюсь.
    – Я тоже. Послушай, ты говорила, что была первой соблазнительницей Марика. Но это значит, что у него с сексуальными фантазиями тоже  была напряженка?
    – В известной степени. Но основные наши фантазии были не в том «как», а в том – «где». Первый раз вообще так смешно получилось, что он потом спрашивал, почему я согласилась на дальнейшие отношения.
    – И где же вы умудрялись?
    – В конторе, между компьютерами. Однажды поднялись наверх, в конструкторский отдел. У нас еще работали, а этажом выше все ушли. На моей шубе. Когда вышли, выяснилось, что охрана закрыла коридор с двух сторон. Правда, замки были навесные и в дверях щели, так что Марик в конце концов выломал эту. штучку. Но понервничал.
    – Ты тоже понервничала?
    – Нет, я хохотала. А в самом начале наших отношений, он принес на работу надувной матрас и хранил у меня в столе. Это было возмутительно.
    – Но в таких же условиях тяжело завершить?
    – Завершать не всегда обязательно было. А вот когда нас на природе зажрали комары, я тебе говорила... При этом ему ничего, на мне – живого места не было. Так что я очень понимала ту парочку, которая из леса вылезла прямо к железной дороге.
    – А чего сейчас хихикаешь?
    – Как-то раз пришел такой деловой: «Наташа, пошли – мне нужна твоя помощь». «Ну, пошли». Привел в фотолабораторию. Там эти фонари...
    – Да, при красном свете эффект специфический.
    – А ты откуда знаешь?
    – Мы же работали в однотипных «ящиках», имели одинаковые проблемы. Поэтому и решения могли быть похожими. Я тоже как-то соблазнял туземку на заходе солнца, под водопадом на острове Ява. Не мудрствуя, просто устроились под душем в одном из цехов после окончания смены. «Закат» смастерил из красной фотолампы, которую регулировал ЛАТРом. Когда меня, мокрого, все-таки долбануло, я сначала здорово притих, но потом, правда, ничего... три дня не опускался. Но ты, наверно, не помнишь.
    – Я помню, что у тебя вообще никогда не опускался. Кстати, мне к Славке так неприятно прикасаться было – жирненький, с животиком, чужое все.
    – И у Надюхи – чужая кожа, чужой запах. Даже когда минет делала – вот не то, не тот ротик. Когда ты делаешь – губки прямо прилипают к... чему нужно. В твоем... хорошая моя девочка, извини, конечно, ****ском ротике я чувствую каждую складочку. Ты не обижаешься на эпитеты? И глаза у тебя жутко красивые. Не обижаешься?
    – Нет, мне очень нравится.
    – Тем более, что по-другому не скажешь. А как тебе было, когда мы тебя вдвоем трахали?
    – Если отвечать формально и бездумно, то жуткое ****ство. Но если по существу, то трахал-то только ты, а он пытался целовать – так что воспринималось как один мужик. Фу, противный! Он мне своими усами тюленя напомнил!
    – Противней, чем Бехметьев?
    – Тот тоже противный. Толстый, самодовольный, члена под животом не разглядишь. Кончил через десять минут: «Ух, хорошо!»
    – В смысле – ему хорошо?
    – Ну не мне же.
    – А чего согласилась?
    – Ну, сначала – солидный мужчина, директор института. На машине подвозил в Ригу пару раз, знаки внимания оказывал. Как-то детей уложил – пригласил на чашечку кофе. Начал обхаживать. Что я ему скажу? «Нет, я девочка, и мне мама не разрешает»? Что строить из себя, если уж пришла. Мне это было не нужно, но зачем портить человеку вечер? Отпуск, все-таки.
    – А просто сказать: «Я замужем и вообще – порядочная женщина»?
    – Мне это как-то не пришло в голову. Нет, ну, действительно, не пришло.
    – Зря – для многих мужиков это уважительная причина.
    – Чего ты хочешь от меня?
    – Что хотел – я получил.
    – А что ты хотел?
    – Узнать.
    – Что узнать?
    – Хотела ты или не хотела. Поскольку он кончил через десять минут, и хрен под брюхом этого «боинга» еще надо было найти, то силой взять тебя он не мог.
    – Ну и что теперь?
    – А теперь...  мы приедем домой.
    – Что-то мне не нравится, как ты на меня смотришь.
    – С большой любовью.
    – Вот именно. Мы зачем сейчас были в мотеле?
    – Чтобы после этого любить друг друга с обновленной страстью.
    – Да нет же! Чтобы я пару недель могла отдохнуть!
    – Тогда нельзя спрашивать, зачем «мы» ездили, а надо – зачем ты и зачем я.
    – О господи!
    – Я весь вечер дожидался тебя – уж и так подползал, и так.
    – Я не подпускала потому, что у него вообще бы ничего не получилось. Однако мне понравилась моя роль: эдакая избалованная жена, вокруг которой прыгает муж – хороший парень, но кобелина приставучий. И вроде как я себе организую отдых и, если хочу, то могу поучаствовать, а ты себе с девочкой снимай свое напряжение. Этакая семейная идиллия.
    – Так это не роль, а status quo. Мне что – искать для нас леди?
    – Да ищи, кого хочешь, только не приставай. Слушай!..  Перестань гнать машину!
    – Повинуюсь, моя королева.
    – Вот ведь задница какая! За руль двумя руками возьмись! Перестань меня нервировать!!
    – Слушаюсь, госпожа.
    – Егорушка, хороший мой, ну пожалуйста, перестань меня лапать.



                5.2 Вопрос ребром

   Последнее время наши любовные утехи случаются всего раз в неделю. Я Наташку не хочу и она это чувствует. При этом так же с удовольствием подаю перед сном «кофе в постель», если только не «ну его на хрен». Утром готовлю завтрак.
   Может быть, через год-полтора мне приедается любая женщина? Нужно где-то побегать? Хотя, реальная причина, наверно, в нервном напряженим от того, что недели через две-три надо увольняться, сдавать экзамен в школе и начинать искать программистскую должность. Сидеть будем на Наташкиной зарплате. Мне кажется, что ее пятидесяти тысяч вполне хватит. К сожалению, опыт показывает, что когда Наташка становится кормильцем-монополистом, ее характер резко портится.
   Предыдущую неделю провел в отгулах. Планировал часиков до пяти заниматься, а с пяти до одиннадцати подрабатывать в кар-сервисе – хотелось посмотреть, что удастся подхалтурить, если уволиться. За вечер получалось чистыми долларов тридцать. Если брать и выходные, то наскребется долларов восемьсот в месяц. Но это хотелось бы приберечь на крайний случай. Сначала надо попытаться форсированно позаниматься и месяца за полтора трудоустроиться. А уж если с наскока не получится, тогда и баранку можно покрутить.

   В пятницу везу Наташку к метро. Но если подбрасываю мамочку, как не подбросить старшенькую в колледж? Вот если не готовить и никого никуда не доставлять, можно было бы поспать лишний час. Это не повредило бы, поскольку с вечерней рулежкой я попадал домой после полуночи, накрутив сотни полторы миль. По утрам голова была не совсем готова к учебе и после семейной развозки все равно приходилось на часок прикладываться.
    – Сколько ты себе отводишь на сдачу экзамена?
    – Говорят, что люди сдают за три-четыре недели. Постараюсь за месяц.
    – Что значит «постараюсь»? Ты же прекрасно понимаешь, что если не ставить жестких сроков, а пытаться выучить до буквы, то тянуть можно бесконечно?
    – Я же сказал, что постараюсь за месяц.
    – А сколько ты планируешь искать работу?
    – Планирую – пару месяцев. Но ты же знаешь, это процесс непредсказуемый.
    – А как мы будем жить это время?
    – Настраивайся на то, что месяц подготовки к экзамену я подрабатывать не буду. Тяжело. Больше потеряем. Потом начну подхалтуривать.
    – Но нам же опять доплачивать налоги, кредиты...
    – Девочка, пару месяцев на твою стипендию подзатянемся, но перебьемся.
    – А нельзя ли все-таки не увольняться?
    – Я ведь пробовал заниматься по вечерам все эти полгода – эффективность ты видела. Ты же меня не освободишь ни от быта, ни от детей?
    – А если прямо с работы – в библиотеку?
    – Они закрываются в восемь.
    – Но Роза-то не увольнялась и занималась.
    – У нее рабочая неделя двадцать часов. Дочка одна и та взрослая. А у меня за этот год средняя неделя – пятьдесят пять часов. И с детьми – то математика, то музыка.
    – А если попробовать? Ведь ты неделю отсидел дома, и прошла она достаточно бестолково.
   Я в жизни редко повышал голос и уж никак не думал, что могу так безобразно орать...
    – Что-о-о?! Да откуда ты знаешь, как она прошла?!! Я поднял всю программу по DBII!! Можно было, конечно, и поэффективней, но я хотел посмотреть, как свяжется учеба с подработкой! Я что – отдыхал?! Я на пляже провалялся???!!!
    – Егорушка, тише...
    – Что – «тише»?!! Я учился, по полторы сотни миль за вечер наматывал, вас по утрам развозил, завтраки готовил!!!
    – Ну успокойся...
    – Я абсолютно спокоен!!! Ты меня будешь учить!!! Да за эти три года ты на работе ни одной книги не удосужилась прочитать по своему программированию – ты же боишься новой работы, как огня!! Ты простенькую брошюру по правилам вождения мурыжила полгода – так и не дочитала!!! Для меня программирование – совершенно новая область! Я должен выучить четыре толстенных тома!!! Неужели ты думаешь, что я не хочу побыстрей устроиться?!! Да мне хоть день посидеть на твоей шее – легче удавиться!!! Мы же это уже проходили, но ты так ни черта и не поняла!!! Едрена мать!!! Ты мне тут будешь теоретизировать, как после даже простого рабочего дня вечером поучиться?!! Сама не хочешь попробовать?!! Ты после одной сверхурочной субботы две недели стонала, как в морге!!! Во, б..., политрук долбаный!!! Ну поганый же язычище – сил нет никаких!!!
   Ораторствовал я всего секунд тридцать, но горло саднило до вечера.
   Наташка позвонила днем, сказав, что она, конечно, не права, но просто очень волнуется. Сказала, что больше ничего не будет говорить.
   На момент звонка, как последнее время все чаще бывало, жена меня не интересовала абсолютно. Моя защитная пленка матерела. Да и задача на компьютере не шла.


    – Твоя реакция была совершенно неадекватна.
    – Да? Из-за того, что ты ляпаешь языком, не думая, ребенок вместо полутора часов катания на велосипеде весь день проторчит перед «ящиком» и закономерно откажется жрать макароны с этой силиконовой сосиской!
    – Почему ты со мной ругаешься?
    – Не ругаюсь, а называю вещи своими именами. Поскольку подобная ситуация уже бывала, то это – идиотизм!
    – Почему ты со мной ругаешься?
    – Не ругаюсь, а называю вещи своими именами.
    – А почему ты их называешь именно такими именами?
    – Потому, что именно так чувствую.
    – Ты неправильно чувствуешь.
    – Позволь мне чувствовать, как я чувствую. Хватит того, что я двадцать лет говорил эзоповым языком – ты его напрочь не понимаешь. И в придворную обходительность я больше не играю... в рамках парламентских приличий, конечно. И синдром Дауна – это синдром Дауна, безо всяких там: «Наташенька, ну подумай, ведь ты же умница, но просто сейчас не совсем права...»
    – Все-таки ты жутко противный.
    – Я знаю, но это единственная защита против твоей воинствующей демагогической безответственности.
    – Но я на тебя почему-то не сержусь.
    – Потому, что ты жутко толстая, и тебе уже лень даже сердиться.
    – Вот сейчас дни стали светлей, и мне последнюю неделю хочется побегать.
    – По крышам?
    – По стадионам.
    – Желание побегать – это потребность здорового организма. Но поскольку твой организм не здоровый, то ты – просто врешь.
    – Все-таки ты зараза!
    – А ты – ...  Жириновский... Владимир Вольфович... почти что.


    – Джон вернулся из Калифорнии. Последние месяца три торчал у заказчика. Заказчик все принял. Соскучился, приглашает в среду в барчик.
    – Святое дело.
    – Правда, у него есть, кажется, еще кое-какие мысли.
    – Естественно. Но он, действительно, заслужил. Отвечаю сразу – не возражаю.
    – Идиотизм какой-то.
    – Почему? Все нормально.
    – Мне тебя жалко – ты будешь такой несчастный сидеть дома.
    – Может быть, занятой, но не несчастный.
    – Я чувствую, что тебе придется меня уговаривать.
    – Не чувствуй. Хватит того, что ты первый раз ломалась, как новогодняя целка.
    – Почему «новогодняя»?
    – ...не знаю.
    – Нет, ну почему ты сказал «новогодняя»?
    – Ну, может быть, потому, что очень нарядная и красивая. Но мне этот детский сад надоел: хочешь – поехала, не хочешь – мой посуду и позанимайся с ребенком музыкой.
    – Я, наверно, все же съезжу.
    – Уговорил?
    – Уговорил.
    – Кстати, в среду у нас бассейн. Не вздумай замотать – отведу в четверг.
   Потом слегка согрешили.
    – Сегодня ты был какой-то суперменистый, неприступный – вроде как даже насиловал меня.
    – Ты меня с кем-то путаешь – я в принципе не могу насиловать.
    – Нет-нет – мне так даже нравится... Какой-то ты прямо весь из себя такой.... Нет, это определенно забавно!


    – Ты меня совсем не любишь?
    – Сложный вопрос.
    – Кого-то себе завел?
    – Если б завел, то сказал. Мы же не отменяли нашего уговора.
    – Ты просто устал.
    – Просто я за эти полтора года повзрослел.
    – Я не хочу, чтобы ты взрослел.
    – Ну и устал. У меня, действительно, было несколько спадов. А когда я в минимуме и не могу тебе ничего дать, то и ты мне – соответственно.
    – Ты в самом деле считаешь, будто мы живем только твоей энергией? Только тем, что ты придумаешь?
    – Грешен – именно так я и думаю.
    – Ты за эти полтора года не изменился. Пальцем о палец не ударил, чтобы как-то подстроиться к нашим новым отношениям!
    – Не согласен.
    – И вообще – ты меня все время оцениваешь. Всегда приравнивал к какому-то идеальному образу, который хранил в коробке. И здесь все время за мной наблюдал. Я постоянно это чувствовала. А когда открыл коробку, то увидел, что я совсем не соответствую твоему идеалу и такая я тебе не нужна. Вот я здесь узнала тебя, поверила и приняла таким, какой ты есть. Хотя мой идеальный образ – не ты. И в сексуальном плане ты не изменился,.. может, только стал раскованней чувствовать себя. Мне бы нужен человек поспокойней. Но я не предъявляю тебе совершенно никаких требований, а принимаю таким, какой ты есть.
    – Ты не выглядишь человеком, не предъявляющим требований. Какие мои параметры тебя не устраивают? Чего бы ты хотела в идеале?
    – Ну... я так не могу сказать. Я же сказала, что приняла тебя целиком, и меня все устраивает, и таким я тебя люблю.
    – Так это значит, что я соответствую твоим запросам, а не то, что у тебя их нет. И перестань плакать: по твоей теории «Что ни делается – все к добру» ты вообще должна целыми днями только хохотать от счастья.
    – Оказывается, она не всегда работает.
    – Наконец-то!
    – Ты упрекаешь меня, что я не видела там, как ты меня любил? Не видела. Да, ты крутился всегда вокруг меня, но это ничего не значило. Ты и сейчас крутишься, и завтрак делаешь, но язык не повернется сказать, что ты меня сейчас любишь.
    – М-м-м... Не очень повернется. Но сейчас, несмотря на мой крутеж, ты же заметила, что что-то не так?
    – Мое нынешнее отношение к тебе нельзя даже сравнивать с тем, что было. Чего тебе еще не хватает?!
    – Пойдешь завтра курить с Толиком и Костей – постарайся вытянуть из них список качеств, которые мужчины хотят видеть в жене. Потом мы по нему проведем инвентаризацию.
    – Если даже при нынешнем моем отношении к тебе... Я же не могу вывернуться наизнанку!
    – В нашем возрасте выворачиваться вредно – гибкость не та.
    – Значит, не судьба...
    – Не судьба.
   Наташка встала, выпила кофе, покурила. Но не очень долго.

   Из книги  «Видение Тантры» мастера Шри Раджниша.
   «Почему мужчина влюбляется в женщину? Потому, что он несет женщину в себе, иначе он не смог бы влюбиться. Каждый мужчина несет в себе женщину, и каждая женщина несет в себе мужчину. Когда кто-то другой совпадает с образом внутри вас, вы влюбляетесь. В этом смысл любви. Вы чувствуете: «Это моя женщина» или «это мой мужчина». Это чувство и есть любовь. Но женщина вне вас не удовлетворит вас, потому что никакая внешняя женщина не совпадет полностью с вашей внутренней женщиной. Вначале у вас просто кружится голова. Вначале сходство будет ошеломляющим. Но с течением времени вы увидите, что в этой женщине есть тысяча и одна вещь, которые вам не подходят, что вы чужестранцы, незнакомцы. Вот почему каждый муж стремится изменить жену, и каждая жена пытается изменить своего мужа. Женщина остается той же, и мужчина остается тем же. Никто никого не может изменить. Это великий опыт. Прийти к этому – великое понимание. Вот почему любовь дает радость и страдание одновременно. Любовь дает счастье и несчастье. И несчастья гораздо больше, чем счастья. Нельзя быть удовлетворенным внешним – вы должны двигаться внутри себя. Это является великим открытием. Встреча вне вас может быть только мгновенной, но встреча внутри вас может стать вечной. Тантра не говорит, что заниматься любовью с внешним – это грех, она просто говорит, что такая любовь не ведет очень далеко».


   Утро Наташка начала с вопроса.
    – Ты мне сможешь сказать, но только «да» или «нет». Безо всяких дополнительных уточнений и выяснений?
    – Если не надо будет врать, то смогу.
    – Ты принимаешь меня такой, какая я есть? Вот прямо такую, без всяких изменений? Это очень важно – от этого зависят наши дальнейшие отношения. Вот именно такая – нужна я тебе или нет?
    – «Нужна» – для чего? Вопрос некорректный. Нельзя ли...
    – Нельзя, так как это уже начинается обсуждение. Просто: «да» или «нет». Подумай до вечера, не отвечай сейчас.

   Вопрос на засыпку. Когда спрашиваешь сам себя, звучит не так осязаемо. От внутреннего диалога можно отвертеться – там же, внутри, в самый последний момент и даже позже. А что ответить сейчас?
   «Нужна». Свое поведение не меняю. Тогда это просто обман, сволочизм и измывательство над женщиной.
   «Нужна». И изменить поведение. Для этого потребуется лицемерить либо менять отношение. Невозможно.
   «Не нужна». Возможны полутона. Но жена эту возможность отсекла правилами данного КВНа.
   Еще раз задуматься. «Нужна» – значит, я просто хнычущий параноик. К тому же потребуется взять на себя какие-то дополнительные обязательства лично перед ней. В случае срыва в будущем придется искать утешение на ее же груди или брать вещи и уже уходить окончательно. «Не нужна» – позволит Наташке что-то планировать для себя. Здесь допустимо честное сотрудничество с обоюдной пользой. Еще раз – да или нет? Подумать...

    – Ну, ты не определился?
    – Сейчас же только обед...
    – Кажется, я знаю твой ответ.
   Наташка была растеряна.
    – ...
    – ...
    – Но я тебя люблю. При таком ответе я совершенно... я совершенно не знаю что делать.
    – Возникает ощущение, что такого ответа ты не ожидала/
    – Не ожидала.
    – Зачем ставила вопрос ребром?
    – Потому, что это очень важно: если человек говорит, что я ему нужна, то я закрываю глаза на все остальное, принимаю его таким, какой есть... до конца жизни.
   Откуда такая долгосрочная гарантия? Ведь Наташка пока не довела до конца ни одного эксперимента.
    – Почему же вы с Мариком столько не продержались?
    – Там были свои сложности, и я не хочу об этом говорить.
    – Ну хорошо. А Джон – он же глаз с тебя не сводил?
    – Он начал уделять слишком много внимания своим делам.
    – Значит, год назад мне просто повезло, что он слегка отвлекся?
    – В общем, да... в известном смысле, конечно.
    – Естественно, в известном. О неизвестном мне ничего не известно.
    – Нет... ну, муж – это же совершенно другая история.
    – Значит, я просто счастливчик.
    – Эх, народная мудрость...
   Имеется в виду мудрость, предписывающая попавшейся леди ни за что ни в чем не признаваться. Наташка уже сетовала, что проигнорировала народный опыт, собираемый веками.
   Вечером подобрал у метро. Молчим.
    – Послушай, я не хочу создавать тебе проблемы, но и себя проводить по статье «некондиционное вторсырье» больше не буду. В общем-то, я к тебе привык. Давай сотрудничать? Без мелодрам.
    – А я тебя люблю. Что мне делать?
    – Смотря, чего ты хочешь.
    – Кстати, на работе я подумала над твоим вопросом.
    – Каким?
    – Чего бы мне в тебе хотелось еще. Чтобы ты перестал оценивать каждый мой шаг и просто начал жить. Иначе я чувствую, что все время должна что-то делать, в чем-то оправдываться.
    – Мне ты ничего не должна, а со своими навязчивыми состояниями разбирайся сама. Кстати, а что значит, что тебе скучно в постели? Я без амбиций – просто, может быть, что-то можно сделать?
    – Это я так просто сказала. Мне, в общем-то, хорошо, только...
    – Только?
    – Ты начитался всяких китайских книг, а ничего из них не выучил – там же вполне конкретные рекомендации.
    – Правильно, там вполне конкретные упражнения, требующие вполне конкретного времени. Я же тебе объяснил, что все принял к сведению, но серьезно займусь этим не раньше, чем найду работу.
    – Ну вот, и все осталось по-старому: как трахались, так и трахаемся – ничего новенького. Мне, конечно, и так хорошо...
    – Но всего наобещал и опять обманул?
    – Получается так.
    – Ладно, здесь направление работы понятно. А о том, что мужик может искать в жене, посовещалась с коллегами?
    – Не-а.
    – И не подумала?
    – И не подумала.
    – Тогда я возьму листочки, и быстренько набросаем. Хорошо?
    – Хорошо.
    – Итак, навскидку...
     1. Чтобы приласкали.
     2. Чтобы накормили.
    – Отметь, что я никогда тебя не «пилю».
    – Обязательно, радость моя. Продолжаем...
     3. Отсутствие «зудежа».
     4. Сопереживание.
     5. Общие интересы.
     6. Порядок в берлоге.
     7. Материнские инстинкты.
     8. Притертость.
    – Это как?
    – Ну... без усилий сосуществовать в сжатом семейном пространстве.   
     9. Энергетическая общность.
    – Да, я вампир, я знаю.
    – Не совсем это, но... попозже. И что-то еще...
    – Что?
    – Как бы это выразиться...
    – Верность?
    – Вот именно. Очень четко сформулировано. Хоть мы и постулировали, что термин «супружеская верность» лишен какого-либо смысла, но иногда даже в перечень очень серьезных параметров хочется сунуть какую-нибудь ничего не значащую... мелочь. О которой просто с детства мечтал. Ну, в общем, все. Пройдемся?
    – Раз написали...
    – Первое. По твоему же заявлению, характер у тебя «нордический, твердый» – ставлю минус даже без согласования с профсоюзом. Второе. Готовку и быт ты ненавидишь.
    – Я же не виновата!
    – Тебя никто и не винит. Это не товарищеский суд, а тест на профпригодность. Минус. Что не «пила» – бесспорно. Плюсище! Четвертое...
    – У тебя здесь неясность?
    – Как тебе сказать... В вопросах, где можно переживать по любому направлению и конечный продукт никого ни к чему не обязывает, – плюс. Но как только требуется понять мою проблему, находящуюся, пусть даже в мелком, конфликте с твоими интересами, – все! Ты сразу вспоминаешь, что мы очень разные, и немедленно начинаешь убиваться, что я почти погубил твою жизнь своим непониманием.
    – Ты всегда был и остаешься иезуитом!
    – Значит, ставлю «минус» именем святой Церкви.
    – ...
    – Общие интересы... – бесспорно. Шестое...  ну это просто безобразие.
    – Я же не могу все успевать за всеми вами!
    – Ты? За нами? Что-то успевать? Если ты когда-нибудь разберешь свой письменный стол, я тебе прощу весь остальной быт.
    – Но я же с работы прихожу в полвосьмого!!
    – Правильно, конечно, но все равно не плюс. Может, хватит, а то я вижу, что у тебя портится настроение?
    – Твою оценку меня как матери я знаю.
    – Правильно, кукушечка. Так, что дальше?
    – Притертость у нас всегда была уникальная.
    – Да, пожалуй.
    – Что такое «энергетическая общность»?
    – Это когда что-то плохое происходит снаружи, а я к тебе прижимаюсь и ощущаю, что вся наша сила – внутри нас и все плохое не имеет никакого значения. Что мы с тобой самодостаточная система, и если внешний мир плохо себя ведет, то мы можем его просто отключить.
    – У меня сейчас такое.
    – У меня раньше было, а сейчас – нет. Минус.
    – Так это твой дефект – вычеркни пункт вообще.
    – Нет, этого ты как жена дать не можешь.
    – Вычеркни!
    – Мой список – и не подумаю! Вот и все. Итак, семь минусов из десяти пунктов.
    – ...
    – ...
    – Я живу совершенно спокойно, считаю, что у нас все прекрасно, а ты, оказывается, давно поставил на мне крест и просто терпишь из последних сил.
    – Не горюй, я точно в таком же положении прожил двадцать лет – и ничего. По крайней мере больше не будешь удивляться моим слабоумию и самодовольству. Теперь ты понимаешь, как легко самоуспокоиться, не имея на то, по сути, никаких оснований, кроме любви и... извините, преданности.
    – Мне тебя жалко –  ты почти сам себя доел. Во всем запутался. Даже любовь ко мне разложил на какие-то десять пунктов. Да ты же... т е х н а р ь, в самом худшем смысле этого слова! Тебя вообще нельзя подпускать к живым людям!
    – Любовь не раскладывается. Я разложил потенциальную возможность сотрудничества. Прошу не путать.
    – Ты не оставил почти ничего хорошего из того, что у нас было. Что же, у нас за всю жизнь не было ничего светлого?
    – О какой именно жизни ты говоришь?
    – Ты сам себя изводишь. Изо всех сил бежишь на месте. Почему ты вообще решил, что развиваешься поступательно?
    – Не знаю и знать не хочу. И не жалей меня: по своим ощущениям я почти не страдаю, а суетные земные каноны ко мне уже почти не применимы. Так что изыди, витийствующая блудница.

   Вечером в постели Наташка стала по-кошачьи тереться об меня. Я почувствовал, что соскучился по ее интриганскому телу. Меня она распластала, сама, в дополнительной стимуляции не нуждаясь. Через какое-то время даже стала постанывать. В какой-то момент наткнулся губами на ее сосок. Он оказался совсем мягким. Чтобы удостовериться окончательно, провел рукой от колена до подбородка, убедившись по пути, что «врата удовольствия» сухи, как моя пятка. А кое-что еще – втянуто, как голова черепахи. Ну зачем же такая дешевая профанация со стонами?
   Однако своими губками и пальчиками она сумела-таки добыть из меня искру, которой, в конечном счете, хватило на двоих. Заодно, незаметно, стерла и импульсы ненужной активности на моей энцефалограмме.


    – Ты мне объяснял недавно, что как жена я не подхожу тебе ни по каким параметрам...
    – Что-то было, но деталей не помню.
    – Зато я помню.
    – Ты застала меня врасплох. Я на подобные темы последнее время не размышляю.
    – А я размышляю.
    – Чего ты от меня сейчас хочешь?
    – Ты не замечаешь, что я в последнее время изменилась?
    – Ты, действительно, стала подомашней и поспокойней.
    – А ты?
    – А что – я?
    – А ты бревно. Я думала, что просто нервничаешь с экзаменом, что моя нежность тебя оживит... А ты никак не реагируешь на все мои инициативы.
    – Ну почему же...
    – Прямо не петух, а джентльмен!
    – Чего ты от меня хочешь?
    – По тем твоим десяти пунктам получается, что я как жена никуда не гожусь...
    – Я, в самом деле, не помню подробностей, но тогда ты, кажется, ничего не оспаривала.
    – Любви нет.
    – ...
    – Прошлого нет.
    – Нет.
    – Какое у нас будущее?
    – Откуда я знаю? Пусть все идет, как идет: что ни делается – все к лучшему.
    – Если слушать тебя, то получается, что никакого.
    – Никакие мои сентенции тебя ни к чему не обязывают, они – лишь способ моего мышления.
    – Никакого интереса ко мне не испытываешь, а просто сосуществуешь!
    – Я тебя чем-то обижаю? Взваливаю на хрупкие плечи быт и детей?
    – Я не могу спать с мужчинами, которым неинтересна, физически не могу!
    – Да не волнуйся ты так – мало ли с кем я не могу спать?
    – Ты...
    – Наташка, ну стоп! Давай сегодня хоть уснем пораньше.
    – Я не смогу заснуть.
    – Тогда подумай, чего ты захочешь на завтрак.
    – Что делать-то будем?
    – Делать-то надо не нам, а мне.
    – Ну и что ты будешь делать?
    – Если ничего не скажешь, то опять – яичницу.
    – ...
    – Да не отползай ты, черт возьми!.. Спи, а то завтра опять глазки будут, как в фильмах ужасов.



                5.3 Мой поседевший воротничок

   Со следующей недели начинаю ходить на интервью в качестве программиста.
   Пятница. Встречаю Наташку с работы.
    – Как ты посмотришь на такое...
    – Скорее всего – нормально.
    – Нам большой заказчик устраивает в понедельник ужин для самого верхнего руководящего состава. В Рокфеллер-центре.
    – И наш Джон...
    – И наш Джон пригласил меня в качестве своей гостьи. Я не знаю, насколько это удобно, – я ведь очень далека от самой верхушки.
    – Далека.
    – Но он-то – вице-президент.
    – В смысле «удобства» – это проблема не твоя, а Джона. А в остальном – у меня не было возражений с самого начала.
    – Как-то ты не так соглашаешься.
    – Уж как могу.
    – Ты не расстроился?
    – Мне абсолютно все равно.
    – Я вижу, что не все равно.
    – А я не вижу. Нет, действительно, я абсолютно не возражаю.
    – Когда он предложил, я согласилась. А вот когда вижу тебя, не понимаю, зачем мне это было нужно?
    – Не расстраивайся: когда снова увидитесь, снова все поймешь. Главное – чтобы он не исчез за ужином, и тогда ты весь вечер будешь все понимать.
    – Я вижу, ты устал без общения – тебе бы с дамой кофейку выпить.
    – Да?
    – Нет,  серьезно... Я же вижу, что тебе не хватает привычной обстановки, а я вот веселюсь.
    – Ну и умница. Мне сейчас, в полном смысле слова, не до дам, но ты шанс отдохнуть не упускай. Обо мне не беспокойся.
    – Это просто ужин в интересном месте, а на все остальное он уже полностью потерял надежду. Ну что?
    – Нат! Когда меня пятнадцать раз спрашивают об одном и том же, я начинаю злиться. Независимо от того, о чем спрашивают.
    – Ты мерзкий... Почему ты  меня ненавидишь?
    Не говори глупостей.
    – Нет, я вижу! Никуда я не пойду!
    – Но мне, на самом деле, все равно, что именно ты будешь делать, и если ты отменишь мероприятие, то, по крайней мере, не сваливай ответственность на меня.
    – Нет, это ты просто издеваешься надо мной! Уговори меня!
    – Еще чего! Ты же запуталась в своих эмоциях, а не в моих реакциях. Но если чувствуешь, что всерьез разбалансирована, то мы можем уложить девок и выйти попить кофе. Там, как смогу, постараюсь ответить на твои конкретные вопросы. Кон-крет-ны-е.
    – Хорошо.

   Мы в кафе.
    – За что ты меня ненавидишь? Я уж и так стараюсь, и эдак, но чувствую, как ты от меня ускользаешь, – и ничего не могу сделать.
    – Я к тебе отношусь совершенно нормально, но просто больше не хочу ни от кого зависеть эмоционально, в том числе и от тебя.
    – А почему ты не хочешь от меня зависеть? Почему?
    – ...
    – Ты совершенно сознательно разрушаешь то, что мы создали за эти полтора года. Скажи: мне-то на что рассчитывать? На что? Мы изменились – зачем же убивать все наши достижения?
    – Не убиваю, а привожу в соответствие. Мы ведь совершенно не такие, какими считали и самих себя, и друг друга. Поэтому рамки супружества, в которых после двадцатилетней привычки и всех откровений мы по инерции хотели удержаться, – нам чужды, и нам не соответствуют.
    – Говори о себе, а мне – соответствуют.
    – Хорошо. Я сумел воспринять идеи о том, что никто никому ничего не должен и что каждый супруг – отдельная личность. И вот с этих позиций...
    – Абсолютно идиотская позиция!
    – В чем?
    – Да во всем!
    – Это же твои собственные тезисы. Именно благодаря им я себя впервые в жизни чувствую свободным. Мне не обязательно с кем-то делиться всеми своими эмоциями, предпринимать любой шаг только после всестороннего обсасывания с женой.
    – То есть ты ко мне совершенно остыл. Сам меня толкаешь что-то делать и кого-то искать. Я не могу довольствоваться мужчиной, который настолько равнодушен ко мне! Хочешь свалить все на меня?! Но ты же просто передергиваешь все, что я говорила!
    – Трудно передернуть фразы, что «никто никому ничего не должен» и что ты «не намерена ни с кем сливаться, поскольку привыкла быть индивидуальностью».
    – Трудно, но ты сумел!
    – Мы уже сто пятьдесят раз сталкивались с тем, что я тебя «не так понял» и, как минимум, сто двадцать семь раз я просил обдумывать формулировки. При малейшем сомнении проверять, правильно ли тебя поняли. Почему я тебе ни разу не сказал, что ты меня превратно истолковала? Мне надоело распутывать шарады, когда кто-то, как оказывается, сказал совершенно не то, что услышали окружающие, при этом имея в виду что-то третье, но рассчитывая, что в реальной жизни все, вообще-то, пойдет по четвертому варианту.
    – То есть тебе никто не нужен?
    – То есть я не хочу себя деформировать и подгонять под отношения, которые, как мы считаем, должны между нами существовать. Я хочу отодвинуться и дать естественным способом развиться тем отношениям, которым мы соответствуем реально. Что это будет – не знаю, да и знать не хочу.
    – Ты все ломаешь, как разъяренный носорог.
    – Не разъяренный, а рассудительный, не носорог, а рогоносец, и не ломаю, а расчищаю место под возможный фундамент. Тебя же наш статус-кво тоже не устраивает?
    – Меня все устраивает.
    – Будь так, то сидела бы ты, боярыня, сейчас у телевизора, а не здесь.
   Единственным реальным результатом наших препирательств стало то, что Наташка в понедельник пойдет на пьянку с хорошим настроением.


   Опять медовый месяц. Пьем кофе-гляссе в Bryant Park, наблюдаем загорающих в обед на травке, болтаем обо всем и ни о чем.
    – Вон, посмотри на ту мулаточку – мне, бабе, и то глаз не оторвать.
    – Согласен, и даже безо всяких «как бы трахнуть».
    – И давно научился?
    – В нашем первом браке, в котором ты меня просто не замечала.
    – Пошел ты в задницу!
    – Знаешь, сколько меня уже там твоими молитвами? Так вот, я был счастлив с тобой двадцать лет. А когда понял, что не мог быть счастлив, так как ты любила другого, то на какой-то период стал несчастным. То есть в мире ничего не изменилось, и те двадцать лет, которые ты меня не замечала...
    – Не говори глупости! Да, я собирала свой комфорт по кусочкам, так как ни в ком одном найти всего нужного не могла, да и не обольщалась насчет такой возможности. При этом в моей жизни две трети занимал ты, а треть – все остальное.
    – Ой, не ври, не ври, не ври! Сейчас все и придумала.
    – И ничего не придумала! А почему мы всегда  и везде любили бывать вместе? А почему и через двадцать лет нам не хочется проводить даже кусочка досуга порознь?
    – Пока не знаю, но я самодур и оппонента слушать не желаю.
    – Нет уж, послушай! Через свое ослиное упрямство послушай!
    – Вот сделаешь хорошо минетик – тогда послушаю... как-нибудь потом.
    – Ничего я такому дураку делать не буду!
    – Тогда ты слушай.
    – Не буду!
    – Тогда я закончу свою мысль для себя же. Так вот, я понял, что мое ощущение счастья или несчастья сидит только во мне и лишь слегка-слегка – во внешней среде. При одних и тех же текущих обстоятельствах и тем более неизменяемых прошлых я могу быть счастлив или несчастен – все зависит от того, чего я хочу. Хочу быть счастливым – ощущаю себя счастливым. Хочу несчастным – я тут же несчастен. Хочу что-то среднее – и вот я просто нормальный человек.
    – При таком подходе и алкаш может быть счастливым, и безработный негр на солнышке.
    – И Диоген. Безусловно.
    – Однако все-таки в большей степени человек может быть счастлив с кем-то.
    – Если основной поток своего счастья я генерирую сам... Найти кого-то, кто бы мог его усилить, трудно. Я знаю, что генерирую уют. Если кому-то это нужно, – пожалуйста, пусть приходит. Мне не жалко – я даже люблю делиться уютом. А уж если он внесет какую-то дополнительную космическую энергию...
    – Со мной все тоже чувствуют себя очень комфортно, расслабляются... Странно... Почему же мы не востребовали это друг у друга? Наверно, мы генерируем на совершенно разных частотах.
    – Мне кажется, что разница частот в данном случае почувствовалась бы диким диссонансом. Как раз наоборот: мы живем на идеально одинаковых частотах и поэтому поглощаем друг друга естественнейшим образом, даже не замечая. Только каждый считает результирующий процесс своим детищем, а другого – нахлебником. Между прочим, тут же может лежать и ответ, почему мы двадцать лет ходили и продолжаем ходить, взявшись за ручки.
    – Может, действительно, браки заключаются на небесах?
    – Может, узнаем, когда попадем туда.


   Пару дней назад Наташка сказала, что Джон едет на день по работе в Атлантик-Сити и приглашает ее с собой. Утром забирает, три часа едут на машине, потом он часов до четырех бегает по делам, а она валяется на пляже и осматривает достопримечательности. Далее пару часиков пошляются по казино, и часов в десять вечера жену вернут в семью. У меня возражений не было.


   Джон должен забрать Наташку в шесть утра от метро. Подвожу жену в окрестности места встречи и тактично удаляюсь. Однако минут через пятнадцать благоверная оказывается дома. Выясняется...
   Джону поездку отменили, но не позвонил накануне, так как ему «было неудобно». Он проехал пятьдесят миль, чтобы быть в назначенном месте...
    – Встречу отменили. Так получилось. Давай я отвезу тебя на работу или еще куда-нибудь.
    – Какая работа? Я взяла выходной.
    – Так куда?
    – Куда? Домой.
    – Так, а что ты мужу скажешь?
    – Он знает, что мы должны были ехать в Атлантик-Сити, – так и скажу, что отменилось.
    – Сказала, что со мной едешь?
    – Конечно.
    – А если он спросит, почему я не позвонил вчера?
    – Скажу: потому, что ты... просто американский парень. Да не обижайся – я же пошутила!
   Мы со смехом обсудили этот эпизод. Потом выспались. Потом пошлялись по Манхэттену и закончили день с таким же восторгом, с каким и начали.


   Сегодня понедельник. Прошлую неделю уже работал программистом на большую финансовую компанию от маленького русского консалтинга. От дома до работы – пятьдесят миль, что отнимает час двадцать при благоприятных условиях и два часа – при не очень благоприятных.
   Думаю, что, понаблюдав за мной пару дней, менеджер составил относительно правильное мнение о моем реальном опыте. Уважая его профессионализм, не стараюсь нагло корчить из себя спеца, но и не скрываю своего желания как можно скорее встать на ноги. Четвертый день работы – отношения нормальные.
   По иронии судьбы. Надя работает в пяти минутах езды от меня. Мир, действительно, тесен.


    – Вчера прочитала забавную статью: из чего сделаны мальчики и девочки. С девочками ясно. А вот мальчики... Не из винтиков, рогаток или велосипедов, а из секса. Среднестатистический мальчик до сорока думает о сексе шесть раз в час, а после сорока – два. Мужчины более серьезно относятся к любви, чем женщины. Серьезно влюбиться могут после четвертого свидания. Тяжелее переживают разрыв и измену. Легче хватают заболевания и депрессию на любовной почве – речь, конечно, идет о любимом человеке. То есть ментальность принципиально отличается от женской. После этого я подумала, что, может быть, действительно, неправильно интерпретировала мужские повадки вообще, и твои в частности? Может быть, вы, на самом деле, кобели не от распущенности, а по сути?
    – Конечно, по сути! А ты думала – я выделывался, когда говорил, что мне ну просто необходимо побегать?
    – Думала, да.
    – Таки нет.
    – Вот я и думаю, что, может... ну бегай себе, если природа зовет – что ж тут поделаешь?
    – Резюме? Какая перспектива?
    – Ну какая? Будем сосуществовать.


    – Наташка, привет! Как программируется с утра?
    – Да пока делать нечего. У тебя как?
    – Да пока есть, что делать.
    – Только что звонила Лариска, приглашает вечером в пятницу в какой-нибудь клуб.
    – В какой полегче или в какой покруче?
    – Говорит о «полегче». Ей-то самой это все до лампочки. Но вы-то с Генкой захотите «покруче»?
    – Лариса звонит тебе чуть не каждый день – ты у нее выходишь в главные подруги?
    – Похоже, дело в другом. Она сказала, что Гена чувствует себя с тобой дискомфортно. Она ему объяснила, что просто у тебя совершенно иное отношение ко мне и к семье вообще. Что ты все время: «Наташенька, Наташенька...», а он все время ее критикует и совершенно не ценит.
    – Он на самом деле не ценит, хотя она и крутится с ним, как с младенцем.
    – Так вот, мне кажется, что она хочет иметь нас в компании, чтобы на твоем примере воспитывать муженька.
    – В таком возрасте никого уже не перевоспитать. Особенно, если тыкать носом в пример для подражания. А вот что она наживет мне врага в лице своего благоверного – это запросто.
    – Она так не считает.
    – Ладно, ее мужик – ей видней.


    – У нас в среду коктейль. Я имею в виду консалтинг, а не заказчика.
    – И как ты меня заберешь?
    – Не уверен, что приглашаются члены семей.
    – Как это?
    – Ну, во-первых, о гостях не было сказано ни слова. Во-вторых, времени там будет с шести до восьми – явно никого не успеешь подобрать.
    – Ну и я тогда пойду без мужа на нашу пьянку в пятницу.
    – Давай, глотни свободы.
    – Я просто думаю, как ты сумеешь добраться. А ты хочешь поехать?
    – Как ты хочешь – со мной или без?
    – Нет, ну в самом деле, как ты успеешь добраться из Нью-Джерси?
    – Я доберусь, куда надо и когда надо, а ты не крути – хочешь одна или со мной?
    – Мне все равно.
    – Понятно. Не дергайся – найду, чем заняться.
    – Я подумала: ну зачем тебе снова встречаться с Джоном, нервничать?
    – Ну я же два раза с ним встречался – и ничего.
    – Ты сразу как-то каменеешь. Да и вообще я заметила, что когда я говорю о нем, тебя передергивает.
    – Он мне просто надоел. Кроме того, ты же сама сопишь, что он стукач. И оленей убивает.


   Наш коктейль без членов семей прошел совершенно бесцветно.


    – А у меня случилось то, чего я раньше боялась, – размылись все идеалы. Какой-то пофигизм.
    – Не знаешь, «что такое хорошо и что такое плохо»?
    – Вот именно. Все настолько суетно и условно.
    – Апатия? Депрессия?
    – Как раз нет. Состояние все время «теплое», но из людей никто не нужен. На все мнения наплевать. А как у тебя?
    – Нормально. Ведь многие мнения и истины – вопрос исключительно веры. Зная об этом, я смотрю, каким «джентльменским набором» орудуют те, с кем общаюсь в конкретный момент. С одной стороны, можно высмеять любые моральные кодексы и потерять хорошего партнера по общению. Или частично нарушить его связи с системой взглядов, дающей ему эмоционально-мировоззренческую стабильность. И что? И зачем? Готов ли он принять что-то новое взамен? И лучше ли мое новое его старого... для него?
   А можно подойти с другой стороны. Зная, что данный набор догм в среднем не хуже большинства других наборов, общайся с человеком в его ценностном базисе. Я теперь в большинстве случаев могу не только понять умом, но и подключиться к его системе ощущений. Правда, здесь возникает вопрос: значит ли это, что я ношу в себе множество шаблонов восприятия, или наоборот – не ношу ничего? Отсюда весьма простой критерий добра и зла: можешь помочь – помоги, имеешь ответы на заданные вопросы – ответь, интересуются твоими взглядами – поделись, можешь доставить радость – доставь. Вот и все. Поэтому: с детьми – на детском языке, с Розой – на Розином, с Ларой и Геной – на их, с родителями – на родительском, нам с тобой... ну такой язык еще не придуман.
    – Кстати, о Розе. Я испытываю некоторые угрызения совести, общаясь с ней... из-за нашей с тобой двуличности.
    – То есть – что при ней мы такая замечательная пара?
    – И в то же время... м-м-м...
    – Временами занимаемся откровенным блинством?
    – Да. Это как-то нечестно.
    – Не согласен. Розка считает, что у нас прекрасные отношения – так оно и есть. Считает, что мы прекрасно относимся к детям, а они – к нам? Тоже правда. Считает, что мы любим петь бардов? Действительно, любим. Все, что мы сказали ей о себе, – правда. Вот если она начнет выяснять наши взгляды на адюльтер – это другой вопрос. Тут можно сказать или правду, или часть правды, или уйти в сторону. Но этот вопрос пока не стоит. Так что мы не обманываем, а просто не даем избыточной информации.
    – Ну вот! Видишь! А когда я тебе говорю, что утаить – не значит соврать, ты начинаешь строить из себя!
    – Не путай божий дар с яичницей и учти, что яичница – это ты.
    – Давай, давай. А я посмотрю, как ты выкрутишься на этот раз, демагог.
    – Очень просто – внемли. Человек использует информацию для принятия решений. Если информация искаженная или неполная, решение может быть ущербным. Мы знаем, на какое взаимодействие с нами рассчитывает Розка, и для планирования своей активности она знает о нас все необходимое. Перевезти вещи? Постараемся помочь. Попеть под гитару – пожалуйста...
   Но, допустим, какая-нибудь ее симпатичная родственница застряла в горах. У Розочки возникает вопрос: не могу ли я пару дней поучить застрявшую кататься на лыжах, а потом привезти домой? Вот тут ты просто должна предупредить, что твой Егорушка, то есть я, – натура увлекающаяся и что... В данной ситуации умолчание равносильно обману, поскольку может радикально повлиять на правильность принимаемого Розочкой решения.
   С мужем дело другое: тут любая недомолвка – в принципе обман. Потому как в супружеском альянсе взаимные планы и прогнозы могут охватывать глобальные области бытия. Я тебе всегда предоставлял всю нужную информацию о себе. Ты всегда знала, что слегка погуливаю, но семья – святое. Всегда знала, что интересную работу предпочту денежной. Что больше червонца не заныкаю. Что все духовные интересы всегда декларирую. Что тещу не люблю, но христианский долг выполню даже по отношению к василиску...
    – А в глаз?
    – ... ты всегда знала мои реакции на тебя и на жизнь. Не только благодаря своей «сверхпроницательности», но и потому, что я информировал тебя в том или ином виде. Поэтому в своих прогнозах относительно меня ошибалась редко. А вот твои недомолвки коренным образом искажали мои представления о тебе. Плачевные результаты этой дезы видишь сама. Согласись, я всегда своему имиджу соответствовал. А вот у тебя расхождение было колоссальное. И ты не могла не видеть, что твоя сущность абсолютно не соответствует представлениям мужа о тебе. Я все делал неправильно, так как имел ошибочные исходные установки. Годы потратил ни на что. В даном случае недомолвки – гнуснейший обман с тягчайшими последствиями. В нашем первом браке ты играла роль лживой и лицемерной жены, и тут уже ничего не перепишешь. Слегка объяснил?
    – Слегка.
    – ...
    – А я вот волнуюсь, что нам не нужны люди.
    – Как это? Мы же с удовольствием бегаем ко всем.
    – Бегать-то бегаем, но по сути остаемся с самими собой.
    – Надо же когда-то побыть и с самими собой?
    – Когда-то надо, но мне сейчас все кажется таким пустым, суетным и ничего не значащим. Раньше такого не было.
    – Может, возраст? Мудрость?
    – Мудрость или пофигизм? И в чем между ними разница? И есть ли? Раньше я не представляла, что можно жить без Питера. Когда в свое время Женька мне дал кассету «ДДТ», я прямо в поезде разревелась. А теперь вроде и привыкаю.
    – Мне легче: я тогда бы не зарыдал, но и сейчас не могу сказать, что привыкаю. Все это было, не тускнеет и заменено быть не может.
    – А у меня сейчас какое-то ощущение параллельной жизни. Та жизнь была и есть. И я там есть. А другая «я», нынешняя, наблюдаю это все, как бы извне, через стеклянную перегородку. И я «другая» не всегда себе нравлюсь. Я стала как-то проще.
    – Менее вычурной?
    – Более циничной. Дочитала «Башню из черного дерева» Фаулза. И вот когда эта девица предлагает себя молодому художнику, гостю, а он сомневается, так-как и от девки отказываться жалко, и изменять жене не хочет, мне это показалось настолько надуманным, неестественным. Чтобы мужик размышлял – переспать или нет?
    – Ну почему же? Я, например, его очень понимаю. Не говорю, что я бы удержался, но и его можно понять.
    – А я вот раньше понимала, а теперь, если не задумываться,  совсем не понимаю. А если задуматься, то все равно... как-то... не очень.
    Ну и циничная же ты баба!


    – Мама! Тебя к телефону!
    – Алло. Ой, надо же! А я как раз последнюю неделю думала – давно от тебя ничего не было...
   Жена уходит из комнаты в кухню.
    – ... собиралась позвонить – вот ведь какая телепатия...
    – ...
    – Ну, конечно, хочу, но позвонить – реальнее. А сам-то чего не написал?
   Похоже, это Марк. Надо же – как они скучают.
   Во мне не вспыхивает, но плавно нарастает рычание самца, на собственность которого посягают прямо в его дупле. Даже пытаюсь показать клыки и растопырить перья. Правда, накал атавистических эмоций слабоват. Секунд через двадцать страсти полностью утихают. Я продолжаю грызть сахарную кость в виде «Альтиста Данилова», от которой меня оторвал этот противненький звонок. А еще через минуту Наташка заканчивает разговор, радостно обещая послать письмо с фотографиями в течение двух недель.

   Мое развитие идет скачками. Пройден очередной этап. Ум ясен и спокоен. Можно осмыслить итоги и наметить планы
   Для анализа могут подойти несколько моделей. Выбор определяется ролевой установкой, которую я себе отвожу. Итак...

   Модель первая. Я мужчина, жена которого оказалась шлюшкой. Случиться может с каждым. Хватило сил не впасть в истерику. Как быть? Вычеркнуть из жизни и пусть делает что хочет. Я свободный человек. Будем политически корректно вести домашнее хозяйство, пока не вырастут дети. Там посмотрим. Буду искать женщину, которая востребует мои достоинства, коль скоро Наталья их не оценила. Точнее, просто приняла как должное, ничего не дав взамен. Сконцентрируюсь на детях, здоровье и зарабатывании денег.
   Слабые стороны. Между строк читается желание натянуть на себя мученический венец и гордо страдать. На хрен! Не для того я всю жизнь трепетно взращивал в себе позитивный настрой, чтобы в старости начать упиваться непонятостью и неоцененностью! Кроме того, присвоение Наташке упомянутого звания несет в себе заряд отрицательных эмоций. Дети это почувствуют. При таком подходе полностью исключается постель. Наконец это нечестно. Ну, позволила себе какие-то неуставные вольности, но ведь и я вкушал с древа познания. Так что, если уж и клеймить нечестивцев, то – обоих.
   Модель вторая. Были молоды. Но не глупее средней пары. А общепланетарный адюльтер был, есть и будет. Наташка в силу своего душевного склада погуливала бы при любых обстоятельствах. Но, что бы там ни было, начал-то я. Она искренно считала себя вправе отплатить той же монетой, чтобы сохранить самооценку, чтобы ради детей хватило душевных сил жить с постылым мной.
   Тут ее можно понять. Непонятно другое: почему она не удосужилась хотя бы чуть-чуть разглядеть, что и я – не минус  двести семьдесят три по Цельсию? Так ведь дура, блин, – что с нее возьмешь! Но, в общем-то, жили «теплей» многих. Что делать? Продолжать жить, по максимуму используя полезные стереотипы общения. Принять полностью прошлое. Сбрасывать совместными усилиями периодически накапливаемое эротическое томление, с учетом опыта последних двух лет. Мне, скорее всего, можно не волноваться – аналог Марика заведется едва ли. Девушка, конечно, может по-своему объяснять, почему главный роман ее жизни протекал именно тогда, когда протекал. Но если взглянуть беспристрастно, все началось с моими командировками и с ними же закончилось. Для реализации шашней в таких условиях не требовалось вообще никаких усилий. Супруга была бы последней дурой, если бы не позволила первому – ну максимум, третьему – встречному себя облагодетельствовать.
   Слабые стороны. Если в новом отношении к жене останется хотя бы кусочек старого, во мне быстро регенерирует и старая личность. Остановить процесс в промежуточной точке не смогу. Марк и Джон снова почувствуются соперниками. Наташка – то есть карета – опять превратится в тыкву. Ум умом, но снова станет волновать, почему жена задерживается, и даже исчерпывающая информация о том, с кем спит, не принесет блаженного покоя. Если старое вернется, я опять окажусь привязанным к юбке, причем с маниакальной добровольностью. Начнутся бесконечные: «Не хочет ли Наташенька кофе в постель?», «Не сбегать ли мне за интересненькой видеокассетой?», «Ну не хочешь ты с этой парой – ладно, дождемся ту, которая тебе понравится»... Самое гнусное, что такая «концентрация на объекте» не только не прибавляет ему энергии, но расслабляет, вплоть до полной атрофии. Хороша будет парочка: регулярно занимающийся спортом кобель в расцвете сил и полнеющая и трепещущая – правда, только на ветру –  лань.
   Кроме того, у Наташеньки четко срабатывает рефлекс: если я полностью переключаюсь на нее – значит, она центр Вселенной, значит, мне без нее нельзя. Если мне без нее нельзя, – значит, я неполноценен. Неполноценных нельзя любить, но их можно за что-нибудь слегка уважать. Любые их начинания можно обругать или осмеять. Девиз королевы «что ни делается – все к лучшему» оправдывает полное отсутствие какой-либо ее активности. Непогрешимость обеспечивается бездействием автоматически.
   Наташку этот вариант устроил бы больше всего. Согревая душу воспоминаниями о романтической юности, прошедшей не впустую, можно было бы уютно стареть в окружении штатного мужа. На мне же, при таком раскладе, прошлое будет висеть грузом, и я стану просто энергичным неудачником, который со скованными руками и гирей на ноге будет пытаться хоть что-то успеть на оставшемся куске своего земного пути. Непонятно –  для чего?
   Модель третья. Прошлое принесло хороший жизненный опыт. Если раньше семье должны были быть отданы все силы, то теперь – не больше, чем семья способна усвоить. Жены у меня нет. Наташка – старый друг. Никаких взаимных обязательств. Дети – святое, и с ними все остается по-старому. У меня нет никаких обид. Она проживала и проживает свою собственную жизнь, как считает нужным. Я тоже начинаю жить свободным.
   Что касается дел сердечных. Я почти научился смотреть на жену просто как на женщину, с которой можно ужиться, вести хозяйство, вскармливать детей, но при этом совершенно не обязательно желать ее.
   О минусах «третьей» думать не хочется. Наверно, потому, что склоняюсь именно к ней. Мне даже как-то светло за Наташку. У нее был и есть такой хороший друг – Марик. Она так радуется звонку. Надо же – пронесли люди через всю жизнь. Получается, что жизнь прошлую я ей не испортил, а будущая – полностью в ее руках.

   Шри Раджниш.
   «Никогда не думайте о женщине как о своей половине, она ею не является, так же, как и вы. Вы целостны, она целостна. Она индивидуальность, и вы индивидуальность. Вы – одно целое, она – другое целое. Это древнее отношение к женщине, что она ваша половина, породило великие бедствия. В тот момент, когда вы начинаете обладать – а это вид обладания – в тот момент вы начинаете разрушать индивидуальность другого. Ее свободу нужно уважать во что бы то ни стало».

   Замужней дамочке по этому объявлению собираюсь написать уже две недели. Завтра.

    – Подвинься, разлегся. Только что позвонил Марик.
    – У меня такая мыслишка мелькнула.


   Сижу на работе. Звонок.
    – Hi, Egor speaking.
    – Здравствуйте, меня зовут Ирина.
    – Здравствуйте.
    – Неделю назад вы написали моей подруге... по объявлению.
    – Я уже не рассчитывал на ответ.
    – Вы работаете в Нью-Джерси, а звонить в соседний штат она не может. Ей было просто не связаться с вами.
    – Понимаю.
    – Но вы ей можете позвонить сейчас домой.
    – Очень хорошо.
    – Вот ее телефон. Ее зовут Лиля.
    – Записал. Спасибо.
    – Но и домой ей можно звонить лишь в определенное время. Она вам сама объяснит. На всякий случай вот мой рабочий телефон – вдруг придется экстренно связаться.
    – Еще раз спасибо.
    – До свиданья.
    – До свиданья.

    – Здравствуйте, меня зовут Егор. Можно попросить к телефону Лилю?
    – Это я.
    – Мне только что позвонила Ирина...
    – Я знаю.
    – Я уже не рассчитывал на отклик.
    – В Нью-Джерси я звонить не могу... у меня тут были проблемы с телефонными счетами. А мне можно звонить только утром по четвергам.
    – «Лиля» и «...утром по четвергам...». Не встречались ли мы с вами года два назад?
    – Кажется, да. У меня сразу мелькнула эта мысль, когда прочитала письмо.
    – Привет! Кто бы мог подумать!
    – Да, неожиданно.
    – Ты только что поднималась по лестнице?
    – Нет, просто я волнуюсь.
    – А почему так отчетливо?
    – Ну... у нас первый раз не получилось.
    – Не помнишь почему?
    – Нет.
    – Приятная, эффектная женщина – помню. Кофе в машине – помню. И – всё. Интересно.


   Сегодня встретились с Лилей. Отношения моментально перешли на совершенно приятельский уровень, на котором мы и окопались в маленьком кафе.
   Как и в прошлый раз, выглядела она прекрасно. Чертовинка никуда не делась. Отчетливо осознавала наши потребности. Говорила о них без тени стыдливости или цинизма. С искренним интересом слушала собеседника.
   Поделились тем, что у каждого за эти два года произошло в профессиональной сфере. Повторили чего нам не хватает в семьях. Материальные запросы собеседницы существенно уменьшились, при возросшей потребности в эмоциональном контакте. Однако, при сохранении полной свободы партнеров.
   Дообсудили вопросы предохранения, мое отношение к наличию у жен любовников, орального секса и прочие мелочи. Заговорили о спортзалах и фигурах. Честно признался, что ее грудь меня очень взволновала как в первую встречу, так и теперь. Оказалось, что волнуются все мужики. В школе стеснялась ее размера и в полную силу начала использовать только после рождения ребенка.
   Дальше терпеть было невозможно. В ответ – опущенные веки.
   Следующий четверг решили провести в мотеле.


   Суббота. Просыпаюсь с несильным, но достаточно отчетливым желанием сексуального контакта. Слегка обозначаю свое желание.
    – Кажется, я понимаю, чего ты хочешь, но забыла, как это делается.
    – Я тоже. Помню только, что если у мужчины что-то где-то шевелится, то нужно протянуть руку и нащупать рядом женщину. А вот дальше...
   Полчаса мы что-то поделали. Минимально напрягаясь и получив соответствующее удовольствие. Никак не думал, что за полгода пассивности буду наказан такой потерей формы. Явиться к Лиле в таком виде? Кошмар!


   Встреча отменилась по Лилиным семейным обстоятельствам. Сказала, что после свиданий идти на работу не хочется и она переделает себе график выходных. Чтобы после постели мотельной попадать в постель домашнюю.
   Отсрочку воспринял почти без эмоций.
   Из спортзала вернулся в полдесятого. Неделю назад выжал лежа сто двадцать при собственном весе семьдесят шесть. Личный юношеский рекорд – сто двадцать пять. Думаю, месяца через три я его побью.


   Позвонила Ирина и попросила, чтобы я позвонил Лиле домой. Позвонил. Сразу уловил торопливо-плутовато-отчужденный тон. Сообщила, что на телефонной карточке, которую я ей купил для звонков из дома, больше почему-то не осталось времени, а дозвониться в компанию и разобраться она не может. Странно. На карточке было три часа. На меня потрачено не более двадцати минут.
   О видах на наше грехопадение – ни слова. При этом было решительно заявлено о желании сходить на разведку в ночной клуб, который открывается рядом с мадам. Я ответил, что ночные клубы открываются поздно. Одно дело, даже относительно семейному, человеку вернуться домой в полоночь после мотеля и другое – в три после клуба. Девушка сразу позвонила в заведение и ей подтвердили, что двери открываются в девять. После короткой паузы я узнал, что у Лили была тяжелая неделя и не хочется ничего плотского. Хочется погулять и посидеть в ресторанчике. И вообще... настроение не то, и она не хочет, да и не обязана, вдаваться в подробности.
   Разговор закончился тем, что «нужно разобраться с этой карточкой или купить новую», иначе Лиля не сможет мне звонить.
   А картинка получается такая...
   В Нью-Джерси так и живет недолюбленный кавалер. Со звонками ему были проблемы, поскольку выходы на связь с другими штатами – грубейшее нарушение конспирации. Звонить, чтобы дать себя долюбить, никто не стремится.
   Получив канал связи, девушка выболтала ресурс с зазнобой. Спать она хочет именно с ним. Меня планируется держать на уборке территории. Можно понять. Почему, работая, она не хочет потратить десятку на карточку для связи с беглецом?
   Однажды я уже встречал человека, похожего на сегодняшнюю Лилю. Он иногда впадал в состояние легкой бесцеремонности, суетливости и слишком свободного потока речи. Точь-в-точь, как Лиля на последней встрече, отказывался даже от глотка спиртного под разными весьма экзотическими предлогами. Не имел ни копейки оборотных средств. Перепады настроения. Несколько позже его понесло и уже окончательно.
   Есть ли у девушки повод лечиться от алкоголизма? Если попалась мужу – безусловно.


   Наташка позвонила на работу. Обменялись анекдотами. Джон сделал официальное заявление об увольнении и работает последние две недели. В голосе жены прозвучала некая многозначительность, как бы рекомендующая мне расслабиться. По причине покидания любовником общей с моей супругой территории. Но меня это давным-давно и не напрягает.



                5.4 Новая работа у Наташки

   У Наташки завтра два интервью. Интересное совпадение, что они с Джоном решили покинуть контору одновременно.

    – Как работается?
    – А тебе как?
    – Программирую потихоньку.
    – А у меня завал.
    – Подкинули, чтобы не скучала?
    – Да нет, сама наковыряла, и ничего не работает. Ничего не могу понять. Очевидно, придется задержаться.
    – Надолго?
    – Не знаю.
   Вот и отвальная. Слишком смиренно-мученический голос. Да и глаза, наверно, были бы слишком искренними. Десять к одному. Но зачем? Дверь же открыта. Нашу «Декларацию Взаимной Независимости» никто не отменял.

   Подхожу к дому и натыкаюсь на Ксюху.
    – Эй, дочурка, далеко ли собралась?
    – Маму встречать.
    – Она же сегодня задержится?
    – Ой, да! У нее с Джоном интервью.
    – С Джоном?
    – Ну да, они сегодня после работы поедут с Толиком и Джоном куда-нибудь, и Джон их слегка потренирует для прохождения интервью.
    – Когда она звонила?
    – Она не звонила – вчера сказала.
    – Тренировка – вещь полезная.


    – Алло, Егор слушает.
    – Ну что, поздравь, мне сделали предложение.
    – Из Манхэттена?
    – Да.
    – Что дают?
    – Старший программист, шестьдесят две, бесплатная медицина на семью, месяц отпуска.
    – Ну, умница! Поздравляю!
    – Как-то неожиданно. Они чего-то там говорили-говорили, потом что-то спросили – я ответила «да», а оказалось, что это я согласилась.
    – Наконец поймешь, что значит работать в центре Манхэттена, иметь два лишних часа в день и еще экономить три штуки в год на транспорте.
    – Наконец пойму.
    – Теперь-то признаешься, почему еще год назад собиралась работать у себя пожизненно?
    – Может, я сделала ошибку? Джон сказал, что ему даже обидно, что мне вот так, сразу предложили – никаких проблем, не тянули.
    – Должен был уже привыкнуть. Вы идете на ланч отмечать это дело?
    – Конечно.
    – Все правильно. Ну давай, хорошо обмыть.


   Сидим в кафе в Манхэттене после того, как мы с Настюхой покатались в Central Park на велосипедах, а мамочка просто почитала. Пару часов назад я уже было отчаялся найти парковку и собирался везти компанию домой, но девчонки попросили сделать еще кружок, и вот машина припаркована, а мы заслуженно пьем кофе после физической активности.
    – Все-таки смелого пуля боится и штык не берет.
    – Это ты о парковке?
    – У-гу.
    – Легко подталкивать кого-то на мероприятие, за которое сам не отвечаешь. Тебе легко подталкивать меня на поиски парковочной дырочки в центре Манхэттена. Зато мне было легко подталкивать тебя к смене работы, поскольку здесь основная нагрузка ложилась на тебя.
    – А ты считаешь, что подталкивал меня?
    – В какой-то степени. А что, нет?
    – Просто пришло время сменить – я и сменила.
    – Наверное, ты права.


    – Пошли, погуляем перед сном. Воздухом подышим, поболтаем.
    – А заодно расскажешь мне, какой я паразит? Я же чувствую, что моя встреча с этой дамой...
    – Я тебе вот что скажу: как только ты задерживаешься, девки сразу начинают волноваться: «А где папа? А когда он придет?». Мне уже надоело врать им. Не развестись ли нам, а?
    – Ты всегда старалась выбирать самые легкие решения.
    – Это было бы честней. Ксения уже взрослая, а вот Настюха последние два года – просто беспризорная.
    – Да что ты говоришь? А кто с ней проводит практически все вечера – музыка, книги, дышим воздухом, что-то решаем. А твое, даже без меня, присутствие дома разве не исключает беспризорности наших детей?
    – Она как после школы приходит к маме, так ты ее там до предела и держишь. Потом встречаете меня – и все.
    – Я ее забираю, как только прихожу с работы. А то, что тебя встречаем, – ребенок сорок минут дышит после дня в затхлой школе.
    – Пока я вижу, что ты ей просто отбил охоту и к чтению, и к велосипеду, и к музыке. Ну музыка... – ладно, это отдельный вопрос. Ты же органически не переносишь, когда кто-то просто отдыхает, тебе обязательно нужно заставить что-то делать, куда-то бежать. И вообще, в последнее время я в тебе здорово разочаровалась.
    – Понял: я есть последний гад, и после развода ты вздохнешь с облегчением. Но мне кажется, что лучше было бы жить на одной территории и официально добирать недостающее. Настюхе мы голову пока заморочим. А Ксюша – взрослая девица, и ей бы мы объяснили, что такое «открытая семья» и почему она сейчас для нас лучше, чем развод. А лет через пять мелочь повзрослеет – тогда и разъедемся. Ты себе за это время подготовишь пути к отступлению.
    – А я не считаю, что это лучше, чем развод. Лучше уж по-честному: раз – и разъехались.
    – Ксеньке двадцать один. Давайте соберемся втроем, обсудим проблему и спросим у нее, что лучше – разъехаться или все же сохранить общее хозяйство.
    – Это верх аморальности – перекладывать решение такой проблемы на ребенка!!
    – Ответственность остается на нас, но мы хотим учесть мнение всех заинтересованных сторон.
    – Спросить, а потом сделать по-своему? Это просто жестокое хамство!
    – Что ты предлагаешь?
    – Разъехаться и  просто поставить перед фактом. Многие семьи через это проходят – и ничего.
    – Ладно. Только сначала без оформления – просто разъедемся и посмотрим, что почем. Дай мне сейчас разобраться с работой, а к осени реализуем.
    – А ты не допускаешь, что Ксении все это может разрушить психику? В буквальном смысле. Она так гордится нашей семьей, все оценивает только относительно нас – и вдруг все в прах. Я не представляю, как она это перенесет... А Настюха?!
    – Но ты не оставляешь выбора. Тем более, что я – не великая потеря ни как отец, ни, тем более, как муж.
    – Не понимаю! Ведь стало же все налаживаться, а ты сознательно и планомерно все разрушал и разрушал! Зачем?! Кто от этого выиграл?
    – ...
    – Я не знаю, что сказать девочкам. Это просто невозможно!
    – Что предлагаешь?
    – Может, сходить проконсультироваться к психологу?
    – По какому вопросу консультироваться? Как безболезненней развестись?
    – Я понимаю, что у нас сейчас, может быть, не самый спокойный жизненный период, но... Тебе нужно помочь восстановить адекватность восприятия применительно к нашей ситуации.
    – Что-о? Мне «восстановить адекватность»? Я нашу ситуацию обдумывал месяцами. Что он мне может сказать нового, несколько минут с умным видом послушав нас под «Энигму»? Пропишет микстуры долларов на пятьсот и назначит еще десять визитов, после которых сможет сказать с двадцатисемипроцентной вероятностью, на что мы можем рассчитывать, если решимся на основной, трехгодичный курс лечения.
    – Ну, а может, скажет, что у нас все замечательно, а мы просто этого не понимаем, но уже скоро поймем.
    – Ну да: по объективным параметрам у нас все просто божественно, а мы – воинствующие слепцы и счастья своего в упор не видим.
    – Ты точно будешь выглядеть идиотом. Выяснив нашу ситуацию, он тебя спросит: а почему, собственно, ты хочешь разводиться? И что ты скажешь?
    – Скажу, что в моем понимании брак должен иметь элемент трансцендентности.
    – Да, против «трансцендентности» ничего не скажешь. Но вспомни: начинали мы жизнь без особой любви, но все это переросло в отношения – дай бог каждому. По молчаливой договоренности мы на стороне просто добирали то, чего недополучали внутри: ты – секса, я – внимания к себе.
    – Я ни о чем таком не договаривался.
    – Но я же тебе говорила, в каком случае баба будет спокойно смотреть на гулянки мужа!
    – Теперь-то я понимаю, а тогда был недоразвит, дремуч и не понимал.
    – Господи, какой...
    – Не произноси – и так всем все ясно. Правильно. Я был счастлив просто поймав свой собственный хвост. А так-как мой хвост всегда со мной, то теперь для перманентного счастья мне хватит его и умения извлекать из него счастье.
    – Ты просто закоренелый сторонник «двойной» морали!
    – Но оцени –  теперь я не пытаюсь обосновать единственность этого пути. Ты выбрала другой и имела на это право, но... Ну просто несчастный случай.
    – Опять ты за свое! Да у тебя никогда не было любви ко мне – это просто мамочкино внушение, что если лишил девочку невинности, то должен жениться. Ты же всю жизнь просто выполнял долг джентльмена передо мной!
    – Что-то, несомненно, выполнял, судя по твоим «дай бог другим такую семью». А потом, наверно, и сам поверил, что ты мне нужна. Если же по существу: у нас такие разговоры с мамой никогда не велись. Она считала, что ее сыночка хотят нагло окрутить и ее задача – спасти молодого лопуха.
    – Не знаю, что она считала, но результат простого выполнения тобой долга – налицо.
    – Ты же прекрасно знаешь, что мамочкины наставления ни на кого и никогда не действуют.
    – Ну, почему же...
    – А тебе мамочка не говорила, что маленькая девочка, даже когда вырастет и выйдет замуж, не должна «давать» чужим мужикам, а иначе над ней все во дворе будут смеяться и дразнить нехорошими словами? И что – помогло?
    – Стой. Скажи: ну ты в самом деле умеешь прощать?
    – Конечно. Я, действительно, понял твои обстоятельства, не держу на тебя никакого зла и даже готов помогать в устройстве личной жизни.
    – Я спрашиваю, не «умеешь ли ты понимать», а «умеешь ли ты прощать», – это разные вещи.
    – Объясни разницу.
    – Ну вот общий случай: допустим человек предал. Но почему-то ты его понял и простил, то есть  списал, как будто ничего и не было.
    – А я что делаю?
    – Ты можешь с ним себя вести, как будто он никогда не предавал? Забыть начисто, что это было?
    – Я могу понять... что у него не было другого выхода Учитывая его психофизиологические особенности. Он такой, какой есть, и это во многом божий промысел. Он не может за это полностью отвечать. Если он хорошо поет, я с ним с удовольствием спою. Схожу на рыбалку, выпью. Но в разведку не пойду. Если опять возникнут неудачные обстоятельства, у него опять может не оказаться выхода, и он, рыдая, всадит в меня нож. Зачем провоцировать человека обстоятельствами? Кто-то не выдерживает испытания деньгами, кто-то – водкой. Я с треском провалюсь, если меня испытывать симпатичной голой бабой. Строить со мной семью – опрометчиво.
    – Вот в этом и разница! А я могу именно простить.
    – И несмотря на одно предательство тут же снова пойти за линию фронта?
    – Да.
    – Как биологический вид ты не выживешь. Хотя я тоже когда-то этим грешил – после Татьяны безоговорочно поверил первой жене. Хотя должен был поостеречься.
    – То есть ты человека отодвигаешь от себя?
    – В каких-то областях – естественно.
    – Какие же мы разные... Говоришь, что прощаешь, а сам навсегда отодвигаешь.
    – Почему «навсегда»? Если я вижу, что человек меняется...
    – То есть человек должен всю жизнь тебе доказывать...
    – Ничего он не должен.
    – А если он хочет с тобой общаться?
    – Можно попеть на рыбалке.
    – Но ограниченно?
    – Естественно.
    – То есть, по сути, тебе никто не нужен, и в душу ты никого не подпускаешь.
    – Полностью допускает в душу только труп. Но, если серьезно... Ведь договорились, что все свободны. Но мы делим общую территорию, и если на ней кто-то расстраивается, это отравляет жизнь всем остальным. Расстраиваться – просто свинство с твоей стороны!
    – Как надоел! У тебя все?
    – Нет еще... раз уж зашел разговор. По моим долгосрочным планам мне надо было закрепиться на работе, после чего переключиться на организацию своей интимной жизни
    – Да ты к жене подходишь раз в две недели – тебе же уже ничего не нужно. Ты же импотент – какая тебе еще интимная жизнь?
    – У меня теплится робкая надежда, что процесс пока обратимый. Так вот, есть радикальное предложение. С одной стороны, формальный развод и разъезд – это травма для детей. С другой – мужик в доме, хоть и самый завалящий, но не пьющий, все же мужик. В смысле забить гвоздь, наточить нож, обслужить авто. С третьей стороны – все мои усилия по работе с Настюхой дают почти нулевой результат. С музыкой, чтением, воспитанием аккуратности. При твоем, в лучшем случае, нейтралитете ребенок, естественно, идет по пути наименьшего сопротивления. А я выгляжу мелочным тираном, заставляя ее музицировать или убирать комнату, если мама громогласно сказала, чтобы я «не мелочился» и оставил ребенка в покое. Тем более, что у самой мамы на письменном столе всегда... ну ты знаешь. И с музыкой: мало того, что отмазала от гамм, так еще, добренькая, вместо гамм телевизор пару часиков даешь посмотреть.
    – Но ты, действительно, зануда без чувства меры. У нее сейчас такой возраст. Дай человеку пожить собственной головой.
    – В девять-то лет? Ладно, все равно приходим к одному и тому же. Вот я и говорю, что вся моя вечерняя активность сводится к опеканию Мелочи. Но в имеющемся виде это пестование ничего не дает, а затевать с тобой гражданскую войну не хочу. Если прекратить изводить ребенка, то мне можно пойти учиться и все вечера торчать по месту обучения. Это решит все проблемы. И детвора перестанет к тебе приставать по поводу моего отсутствия. А когда тебе потребуется задержаться, естественно, я и подменю, и подберу. К твоим задержкам у девок вопросов нет – вопросы всегда почему-то к самым безответным членам семьи.
    – То есть каждый будет налаживать свою дальнейшую жизнь?
    – Да.
    – Меня это не устраивает – мне легче этим заниматься после развода.
    – Женщина, вы хорошо подумали?
    – Хорошо.
    - Решено.
    – Чего ты хочешь? Столько лет притирались, создали такую семью... Ведь у нас же в основном все было так хорошо!
    – Не считая того, что ты на пятнадцать лет ушла «налево».
    – Но ты же, дурак, пойми, что невостребованность для женщины – это очень сильная травма!
    – Понимаю. Причем не только для женщины, но и для человека. Единственное, чего я достиг за жизнь с тобой: «Егор, я очень ценю многие твои человеческие качества».
    – Тебе этого недостаточно?
    – Естественно.
    – Но по моей шкале это очень высокая оценка, и достойных ее очень мало.
    – У нас с тобой абсолютно разные шкалы.
    – То есть ты ищешь признания?
    – Это плохо?
    – Ну тогда только развод – и все!!!
    – Послушай, ты, плакса, я люблю сказки со счастливым концом. В крайнем случае – с нейтральным. Я тебя понимаю и не осуждаю за то, что, проведя бурную молодость, собрала остатки эмоций и решила спокойно доживать в компании одомашненного зомби. Подмазав его лапшой, что «вдруг стала смотреть на него по-другому».
    – Ты...
    – Не перебивай. Сейчас у тебя есть время на все. За год-два, начав заниматься медитацией и спортзалом, приведешь себя в нормальное состояние. Если я увижу, что ты крепко стоишь на ногах, имеешь реальную свободу выбора и говоришь, что хочешь жить именно со мной, – тогда можно поверить, что ты что-то во мне разглядела. Если говоришь, что тебе надоели мои фокусы и больше терпеть ты не собираешься – значит, что я не бросил уставшую, полнеющую женщину, но на волю выпорхнула активная самка, которая знает, чего хочет, и способная о себе позаботиться.
    – А я и сейчас в прекрасной форме. Боюсь, ты неправильно оцениваешь мою энергетику и эмоциональность. Мне не свойственны какие-то дикие всплески страстей и эмоций. И нечего ждать «год-два». Дурью себе голову не надо забивать. Куда мы друг без друга? Все наши договоренности строились на аксиоме, что при любых обстоятельствах мы остаемся вместе. А в какой именно момент ты отошел от этой идеи, я даже не поняла.
    – Я запутался в твоих тезисах. Давай сразу резолюцию.
    – На: не нужно быть самоуничтожающимся идиотом. А кроме того...
   В конце концов в тезисах мы запутались. Зато я узнал, что под душем с вибратором гораздо интересней, чем с пустыми руками.
    – Ты залезала с ним под душ?
    – Да. А что?
    – В инструкции же ясно написано для таких онанисток, как ты, что прибор негерметичен и под душем с ним трахаться нельзя.
    – Так ты же мне не давал инструкцию.
    – А на что твое высшее техническое? А лабораторные по проводимости материалов?
    – На лабораторных мы проводимость вибраторов не проходили.


   Продолжение (Часть шестая. Две согласившиеся дамы и театр):  http://www.proza.ru/2014/09/24/1910