Если бы я был взрослым, я бы с вдохновением изложил в своей книге тот ужас, который был пережит людьми в 1930-40-е года, но, к сожалению, сейчас я не владел этим умением, и поэтому вынужден делиться с вами только теми историями, которые, непосредственно, затронули мою жизнь.
Мы с семьей жили неподалеку от Мюнхена, и к 10 годам я узнал многое и о нашей армии, и о самом человеке, который собирался вывести Германию из тяжелого
кризиса. Уже с 8 лет я, немецкий мальчик, наблюдал за надзирателями и улыбался им, посмеиваясь над новыми прибывшими заключенными. Эти «насекомые», как говорил папа, приехали в концентрационный лагерь Дахау, чтобы работать, а потом умереть. Позже я выяснил, что многих детей отправляли в донорские
центры для забора крови и обеспечения ею немецких военных.
«Разве дети тоже умирают?» - спрашивал я у отца.
Я хотел понять его, поверить в то, что нет ничего грязнее, чем эти заключенные в полосатых костюмах, но мысли о детях не давали мне покоя. Я чувствовал их боль на себе и начинал понимать, что моя страна падает вниз, а душа отца непоправимо испорчена. Неужели родителей и остальных изменила всего навсего идея? Замысел власти, который толкает разум людей вниз подобно спуску зерна по наклонной плоскости.
«Я гордился, когда носил сына на руках. Я радовался, когда он улыбался сержантам. И все же мне страшно от самого себя. Я боюсь истины. Я одержим идеей, которая съедает всех нас, меняет мое мышление и всю мою суть», - прочитал я записи в отцовском дневнике. Сегодня 22 октября. Мне 12 лет.
- Берингар, иди кушать! - мама, которая только что убралась дома, звала меня из кухни. Она поливала и целовала домашний фикус, подаренный немцами, а потом
с улыбкой махала мне рукой.
На стекле окон ни одной пылинки. Идеальный комфорт для фикусов. На улице же было грязно и сыро. Я стоял в саду под дождем, который оставил после себя свежий
запах. Моими любимыми растениями были именно кактусы, но они росли только на улице, истоптанные и всеми ненавистные.
Мой папа сидел задумчивый и как всегда раскладывал карты на столе. Хотелось отвлечь его, и я принялся доказывать, что наши кактусы не хуже, чем домашние фикусы.
- Сколько раз повторять тебе, Берингар, что эти растения мешают нам. Сюда приходят солдаты, и не им топтаться по этой колючке! - спорил отец, не желая слушать меня.
- Но они же не ядовитые, - ложка дрожала в моих руках.
- Именно что ядовитые. Сам подумай, - мой отец Вильгельм сильно жестикулировал, мимика его лица все время менялась, - Здесь ходят наши братья, а эти колючки позорят каждого идущего сержанта в мой дом. Я бы уничтожил все растения в этом дворе.
- Но ведь они твои, - спорил я, пытаясь аргументировать свою правоту, - Они растут здесь столько лет, а вы заботитесь только о фикусах, которые, возможно, быстро завянут. Мам? Ты согласна?
Мама на такой вопрос не находила ответа и запиралась в своей спальне, в то время, как отец объяснял мне, что нет ничего прекраснее и свежее чистоты крови.
Чистоты нашей династии. Он всегда говорил очень долго, и сегодняшний монолог длился полтора часа. Я узнал, что до нас здесь жила бездетная семья евреев,
оставившая после себя огромный сад. А также книги, которые, как оказалось, были потом сожжены. Затем следовали рассказы о дальнейших планах Германии, об истории нации и значении Третьего Рейха.
Вслед за этим папа резким движением схватил лежащий на полке том и грозно потряс им у моего носа. Я видел, как он волновался: отец опрометчиво зажигал спичку одну за другой, в попытке объяснить мне что-то этим действием.
- Вот, видишь, что я делаю, - произнес он наконец и поднес огонь к книге, - Так сжигают сейчас литературу негерманского духа: ее уничтожают, разрушают. Ты будешь читать только книги немецких авторов, остальное - источник лжи.
А потом без колебаний добавил: «И эти творения, посаженные не чистой кровью - только позорят наш двор! С этого дня в саду не останется ни одного растения!»
Два часа прошли медленно, и вечером в доме опять стояла духота и жара. Она присутствовала почти всегда из-за закрытых окон.
Когда совсем стемнело, я ушел в свою комнату и расположился там. Мама снова пряталась в ней, расстраиваясь из-за моего старшего брата, которого должны были вот-вот забрать в немецкую армию. Мы долго молчали, а потом она хладнокровно рассказывала мне об истреблении евреев, или подробно читала книгу о Карле Гансе Лейстрице с надеждой в голосе о возможном победоносном завершении войны в пользу
Германии. Как же больно было это слушать. Везде смерть. Все на кровавых идеях, после которых не будет прежней человеческой истории. Я мечтал увидеть
закат, покорить горные вершины или попасть на север к полярным медведям. Насладиться бы этим совершенным миром...
«Красивая душа правит миром, а не чистая кровь и эгоизм людей», - сказал чей-то голос, между тем как я превращался в сгусток энергии. Я понял, что общался с душой из другой галактики, с некой уникальной субстанцией. Мой сон постоянно менялся, и я слышал новые голоса. Мои растения. Они общались со мной, а я в свою очередь сочувствовал им.
«Никто не в силе уничтожить душу человека, она живет вечно», - говорили растения. Я не хотел разлуки с ними, но плавно взлетал в воздух и отдалялся от них. Я парил над Дахау, над сержантами и безнравственными надзирателями. Немецкие дети, как и я когда-то, махали им рукой, а узники шли к поездам. Я должен спасти свой цветок. Он беспомощен, как заключенные в костюмах.
***
Марш сержантов - он каждое утро. И сегодня - в 23 октября, я опять проснулся из-за него. Отец был во дворе и передвигался то в одну, то в другую сторону. Сильный ливень на улице предсказывал что-то нехорошее, и мне пришла в голову мысль о растениях.
- Я так долго ждал этого момента, когда мой сын пойдет воевать за нашу страну, - отец сердечно пожал руку пришедшему солдату,- Проходите сюда! Во дворе совсем чисто, господин оберштурмфюрер. Прямо сказка.
- Мы заберем вашего сына сегодня, - ответил светловолосый эсэсовец. Он почему-то внимательно обвел меня глазами, а мама в это время плакала, прижимая к себе моего брата, размышляя над тем, что ждет его на войне.
- Сбегай за кофе, Берингар!- попросил отец, на что я кивнул и послушно направился в сад.
В моем дворе... Во дворе ничего не было - пустота. Папа уничтожил здесь всю растительность, потратив на это целую ночь. Все, что цвело здесь, радуя мои глаза каждое утро, - словно в один миг исчезло. Распылилось...
Я не смог спасти ни одного узника, но в эту ночь я успел спрятать свое растение: любимый и дорогой мне кактус лежал в горшке под моей кроватью...
Когда я огляделся вокруг, я понял, что вокруг меня уже был не сад, ведь в нем не осталось ни одного растения. Я стоял во дворе «пролитой крови», где жили души моих друзей.
_____________________________________________________
Карл Ганс Лейстриц - руководитель Отдела прессы и пропаганды. С его помощью была организована «Акция против негерманского духа». Книги, не принадлежавшие
немецким авторам, сжигались в Нацисткой Германии.