Встречи и расставания

Дмитрий Гостищев
     Он больше не видит себя молодым… Ребёнком – да, стариком – да, но среднего не дано. Младший брат умеет громко смеяться, мечтает об автомобиле, желательно дорогом, и занимается боксом…  Ему самому не хочется ни того, ни другого, ни третьего… Вдобавок  он берётся за воспоминания – в двадцать-то девять лет!
     Как-то раз дела заставили его пройти сквозь строй… У него в руке была палка, белая, холодная, а все остальные – торговки, попрошайки, горожане, идущие непрерывным потоком с остановки, - вооружились шпицрутенами взглядов. В этом распавшемся строю и окликнули его… Он узнал голос, одновременно комичный (с донельзя растянутыми гласными) и противный. Римма. Секретарша со станции переливания крови, где его мама работала по специальности – экономистом. Живёт неподалёку, вот и ошивается тут: может, кто нальёт… Обменялись парой вежливых вопросов, после чего она поинтересовалась, знает ли мама, что умерла Таня?.. Он напрягся, уже понимая, о ком идёт речь, и всё же переспросил… Римма выдохнула облачко перегара и подтвердила его догадку.               
               
                I
     Хорошо помню улицу Лермонтова (слова человека, давно уехавшего из родных мест): сначала показывался мой 11-й садик «Журавушка», переименованный в «Жирафушку», следом – 14-й садик (забыл название), и вот она, станция. Очень удобно и как-то надёжно!
     Мысль о побеге приходила мне в голову; ворота не заперты, из ненавистной спальной комнаты можно выйти на наружную лестницу (в свои пять лет я не понимал, зачем она?); но не хватало решительности… Это ужасно, когда мальчик боится малейшей боли, вида крови, а следовательно, - любой живности, потасовок, заборов… Крупицы  неиспытанной боли  понемногу наполняли свинью-копилку, которую нам подложат три года спустя…   
     Я знал в лицо нескольких сотрудников станции переливания крови: водителя дядю Витю (однажды, когда мы шли «на службу», он подошёл сзади и с ловкостью карманника выудил из моей ладошки дорогую сердцу машинку); сухопарую Галину Васильевну из таинственного оргметодотдела (она нахлебничала во время обеденного перерыва, но пару раз давала почитать книжки, хранившиеся для внуков); Виктора Семёновича – главного врача (мне не нравились его ленивые взгляды свысока и кошачье обхождение с мамой…);  наконец, его секретаршу Римму Степановну (нахальная, говорливая, с большой тёмной родинкой на щеке, она знала всех цыганок  Верхнего рынка, покупала у них дорогие «шмотки» и косметику, сама походила на цыганку).
     Виктор Семёнович со своей немногочисленной свитой занимал приземистое здание в глубине двора. Прежде в нём располагался больничный морг, что не смущало главного врача станции. Работа же с донорами и кровью проходила в основном двухэтажном корпусе.
     Наиболее доверительные отношения сложились у меня с тётей Таней – маминой  подругой. Она работала в экспедиторской, куда приезжали за кровью со всего края. Бывало, явятся без официального требования: «Нужно срочное переливание! Бумажку завезём потом…» Виктор Семёнович отмахнётся:  мол, конечно, давай; а во время ревизии сделает удивлённые глаза: «Девочки (это – к маме и тёте Тане), я не мог разрешить, вы что-то путаете». Спасало само время: на изломе эпохи в медицине ещё не  знали «живых» денег…  Как ни странно, лицо тёти Тани абсолютно стёрлось из моей памяти… Может быть, дело в том, что её больше нет на этом свете? Знаю со слов Риммы… 
               
                II
      Родилась Татьяна Михайловна в сельской глубинке. Господь посылал её родителям одну дочку за другой. Она – старшая. Отец упрямился: «Будем рожать, пока на свет не появится пацан! Сын мне нужен…» Серёжа стал пятым ребёнком в семье.
     У самой тёти Тани – два мальчика. Оба старше меня. Их «четвёрка» - сравнение из мира гребли – на полкорпуса опережала нашу «тройку», а впоследствии тоже «четвёрку»: мама была моложе подруги и на станцию переливания крови пришла позже неё. Впрочем, если бы этого и не случилось, мы всё равно могли познакомиться: они жили через дорогу от маминых родителей, в «медицинском» кооперативном доме, муж тёти Тани знал деда Ивана (это уже по отцовской линии) – работали на одной автобазе… В перестроечные годы он арендовал целый пруд и занялся разведением сазана, толстолобика и Бог знает какой ещё рыбы… Разумеется, в коммерческих целях… Не могу сказать, пошло дело или нет, но точно помню, что тушёная, жареная и даже малосольная рыба прочно вошла в меню совместных обедов!
     Не раньше и не позже своего срока наступил 1993-й год. Если сложить цифры, входящие в это сочетание, получится 22… Есть выражение «легко, как дважды два»; не наш случай… Я ходил в первый класс, Паша, имея за плечами год с небольшим, вовсю катал первую в жизни машинку, мама всё время была дома. Пару раз ей подбрасывали работу – пока не взяли нового экономиста. Общественные потрясения тех лет не представляли для нас большого интереса и воспринимались как данность:  доходили слухи о переменах на станции, школьную форму, официально ещё не отменённую, носили лишь некоторые мои одноклассники… С весны начали происходить странные вещи. По утрам у меня болела голова. Иногда выворачивало наизнанку, словно съел что-то не то… По кафе мы не ходили, готовила мама часто и вкусно, так что… «Не то» скрывалось во мне самом. И снова перед мысленным взором лица: окулиста Елены Рэмовны (какое-то время мы ошибочно величали её «Романовной»), забившей тревогу одной из первых; врачихи из детской краевой больницы (она красила волосы в голубой цвет и ничем не могла мне помочь), наконец, тёти Зины – сестры Татьяны Михайловны (семья этой женщины обитала в московском общежитии, но приняла нас с отцом в отличие от столичной родни других знакомых)…
     Муж тёти Зины – спокойный, улыбчивый человек – тоже проводил значительную часть жизни на колёсах. С племянниками тёти Тани я ладил, но до дружбы дело не доходило. Мешали моя  скованность, вызванная слепотой, и разница в возрасте. Мальчик – старше, девочка – младше (она вообще дичилась меня). Да и виделись мы не часто. И всё-таки их квартирка, населённая людьми (к ним регулярно приезжали друзья), тараканами – я знал о них понаслышке – и даже клопами, служила для нас двоих клочком твёрдой почвы!
     Однажды в декабре, незадолго до второй операции, мы получили посылку из дома. Она дошла не по почте и не по мановению волшебной палочки. Сама посылка служила палочкой - эстафетной. Тётя Таня пришла посидеть с Павликом, мама отправилась на вокзал, надеясь отдать коробку сговорчивой проводнице, незнакомая пассажирка догадалась о мамином желании и предложила помощь…  Наконец, тётя Зина встретила её на другом, уже московском, вокзале. Внутри посылки обнаружились альбумин, сухая плазма и только одна плитка шоколада.
               
                III
     Почему-то старшее поколение нашей семьи заняло сомнительную позицию наблюдателя: например, никто не помешал маме уволиться по завершении декрета… Меня,  девятилетнего, тоже устраивал подобный расклад (и ведь не вернёшься назад)… Время от времени нас навещали две семьи. Бывшие квартирные хозяева (к тому моменту мы жили во времянке, убогой, но собственной) и тётя Таня со своими мужчинами. Как-то раз я захотел похвастаться перед ними умением читать по брайлю.  Открыл хрестоматию на первом попавшемся месте и провозгласил: «ФедОр Тютчев!..» Все засмеялись… Даже младший сын тёти Тани… «Фёдор!» - в один голос поправили меня собравшиеся. Однако обиды не было, скорее смущение, уж очень доброжелательная публика мне попалась.
     Кровь из пальца или вены я по-прежнему сдавал на станции. Первое время к нашей троице относились очень тепло. Приветствовали. Расспрашивали о самочувствии. Но раз от раза всё яснее ощущался холодок: многочисленные отделы уже никоим образом не зависели от мамы, да и моя слепота не была новостью. Лишь тётя Таня оставалась приветливой и смешливой (качества, присущие обеим сёстрам).  Всё закончилось в 96-м – иногда провидение мудрее и решительнее нас. Результаты очередных анализов оказались ужасными. Одни показатели зашкаливали, другие не доходили до нормы… Нам предстояло узнать, кто такой гематолог. Повторные анализы успокоили всех. Что же случилось на станции?.. Больше мы не ходили туда. Изредка Татьяна Михайловна заглядывала к нам на минутку-другую, изредка мы встречали её в городе…  Через дорогу от бабушки (дед ушёл из жизни в конце 90-х) она уже не жила: вместе с мужем переехала куда-то за Верхний рынок. 
     В феврале  я не напомнил маме – как это обычно бывало – о дне рождения старинной подруги… Была ли она жива? Может, болела? Не знаю... Лев по знаку зодиака, я веду страусовую политику: не рассказываю маме о встрече с Риммой, не  изобретаю сомнительных предлогов для звонка…  А вдруг…