Поэмы и пьесы для юных филаретов

   «Напутствовать юное
хочется мне поколенье;
от мрака и грязи умы
и сердца уберечь».
         Анатолий Фёдорович Кони.

   ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ.

Став немолодым человеком, взглянул на свои ранние литературно-художественные произведения, со всеми их погрешностями и ошибками, насколько это было возможно, внёс исправления, учитывая, впрочем, желание быть снисходительным к молодому человеку, написавшему это. Вникая всё больше в своё раннее творчество, я почувствовал неодолимое желание вступить в полемику с тем молодым человеком; учитывая,  что это был, вовсе уже не Я.
    Со стороны могло показаться, что я беседую с незнакомым молодым человеком, и при этом, временами останавливался, предаваясь размышлениям. Неожиданно меня осенила  мысль о том, что эта моя «беседа» с давним молодым человеком, может быть полезной, как моим студийным питомцам «Юная Росса», так и ещё незнакомыми мне молодыми людьми. Новая мысль захватила меня всего: быть полезным не только моим студийцам и участниками Конкурса «Юная Росса», с которыми мне доводится общаться, но быть полезным тем юным Филаретам [1], которые мне вовсе ещё незнакомы. В особенности мечтается быть полезным тем юным Россам, которые придут нам на смену, из Прекрасного Далёко, и возьмут бразды правления этикой, добродетелью, гармонией в свои умные, надёжные руки. Мне явственно видится свершённый ими героический подвиг по преодолению зла, ставшего на их пути, им предстоит пережить потрясения, связанные с новым глобальным переселением народов.
   Этот мой творческой труд, уже не является делом будущего; рукописный материал со ссылками, приложениями, примечаниями для него - в полном составе. Хочется быть уверенным, что все намеченные поэмы для юных филаретов  будут следовать друг за другом, сначала в глобальной сети интернет, в электронной книге, а затем и в бумажном формате. Это моё желание выпустить плоды труда в свет и дать им вольную, должно быть снабжено соответствующим пояснением относительно характера этого труда. Не хочется оставлять в тени цели этого творчества для юного поколения, незаметно подготовляя юные умы к более глубоким познаниям литературы, истории, театрального искусства, этики.
    Нельзя отрицать того, что отчасти я обязан словарям, опираясь на опыт всего человечества в воспитании молодого поколения. Насколько же должна быть велика нужда, подвигнувшая меня к составлению подобного творческого труда, могущего дать совет молодым филаретам, решившим посвятить себя творческому служению своего народа или заниматься самообразованием.    Материалы относятся к наукам и искусствам, должны вооружить молодёжь знаниям, как помогать друг другу в новой космической эре человечества на рубеже тысячелетий, чтобы они смогли сделать более прочными и более ясными связи между видами, составляющими природу и творческих людей. Показать в сплетении корней и ветвей деревьев познания общей картины от усилий умов человечества, в указанных областях знания, и представить это в наиболее ясном виде. В данном материале автор довольно часто прибегает к максимам [2], для образного, лаконичного выражения мыслей, для более чёткого восприятия мыслей юными филаретами.
    Плоды искусства нам доставляет воображение; плоды истории - память, воли (веры) – душа. Известно, что знания вытекают друг из друга, охватывая бесчисленное множество ветвей и отраслей знаний, общим стволом для которых должна служить искусство и наука. Представляется, что всякий разумный человек задумается вместе со мной, как непросто трактовать с достаточной глубиной и основательностью вопросы науки или искусства. Поэтому, не следует удивляться тому, если, в той или иной степени, я могу в чём-то потерпеть неудачу при изложении предлагаемых материалов для развития творчества юных.
    У меня реально возникла определённая трудность при заполнении связующего звена, при переходе из одного раздела к другому, например, между наукой и искусством, историей и философией, философией и верой. Кроме того, счёл разумным не претендовать на широкий размах материалов, дабы не рисковать впасть в монотонность, которая почти неизбежна в обширных творческих, научно-художественных и историко-философских произведениях; особенно доля разнообразных материалов; всё это создаёт несусветную путаницу идей и понятий.
    Мне неожиданно посчастливилось стать обладателем несказанного богатства, которой я обязан счастливой звезде удачи. Юные таланты щедро делятся своими творческими проектами, содержащими отдельные самородные, самобытные жемчужины, которые удалось разглядеть в гуще кипучих событий нашего времени лишь юным, любознательным взглядам. За что не премину отметить их в заключительной части этого творческого литературно-художественного изыскания.
    Поэма (греч. poiema), крупное стихотворное произведение с повествовательным или лирическим сюжетом. Один из видов лирико-эпического повествовательного рода литературы: стихотворное сюжетное повествование (Приложения 1,3, 6, 15, 21); стихотворная повесть или рассказ в стихах (Приложение 12, 13, 16). В поэме поэт повествует о поступках и переживаниях своего героя (Приложения 13, 19), о событиях, в которых он участвует, и, одновременно, как в лирических произведениях, передаёт свои переживания, вызванные жизненным явлением, отражённым в поэме. Эти переживания поэт выражает в лирических отступлениях в поэме (Приложения (10, 11, 18, 20), в эмоциональной окраске своего рассказа, которую передаёт поэме  стихотворная форма её изложения. В поэме наряду с героями, действующими лицами повествования, есть ещё и лирический герой (Приложения 8, 9).  Поэмой называют также древнюю или средневековую  эпопею, а также эпос (Приложения 2, 7, 18); безымянную или авторскую поэму, которая слагалась, либо посредством циклизации лиро-эпических песен и сказаний, либо путём наращивания одного или нескольких народных преданий (Приложение 7), а также с помощью сложных модификаций древнейших сюжетов в процессе исторического бытования  фольклора (Приложения 14, 18). Поэма развилась из эпопеи, рисующей события всенародно-исторического значения («Махабхарата», «Илиада», «Одиссея», «Песнь о Ролланде», «Песнь о Гайавате» и другие). Поэмы повествовали о жизни и подвигах легендарных героев или богов; в этих образах, созданных народной фантазией, отразились великие события народной жизни. Основной герой народных эпических поэм является сам народ, их содержание, выраженное в форме мифов и народных легенд, - жизнь и борьба народа (Приложения 6, 12, 15, 19, 21).
    Известно много жанровых разновидностей  поэм: героическая (Приложения 6, 10, 11), дидактическая (Приложения 15, 20), сатирическая (Приложения 2, 10, 11, 14, 17, 18) бурлескная, в том числе ироническая (Приложения 2), комическая (Приложения 2, 11, 18), поэмы с романтическим сюжетом (Приложения 10, 11), лирико-драматическая  (Приложения 10, 20). Значительное место в сюжетных поэмах занимают венки сонетов (Приложения 4,5). Ведущей ветвью жанра долгое время считалась поэма на всенародно или всемирно историческую («Энеида» Вергилия,  «Божественная комедия» Данте, «Лузиады» Камоэнса, «Потерянный рай» Мильтона, «Генриада» Вольтера, «Россияда» Хераскова и другие). Одновременно, весьма влиятельной в истории жанра ветвью была поэма с романтическими особенностями сюжета («Витязь в барсовой шкуре» Шота Руставели, «Шахнаме» Фирдоуси, «Неистовый Роланд» Ариосто), связанная в той или иной степени с традицией средневекового рыцарского романа (Приложение 7, 10, 11). Постепенно в поэме выдвигается на первый план личностная, нравственно-философская проблематика (Приложения 4, 5 10, 12), усиливаются элементы лирико-драматические (Приложение 1), открывается и осваивается фольклорная традиция - особенности характерные уже для начала создания драматических поэм («Фауст» Гёте, поэмы Макферсона, В. Скотта).
    Расцвет жанра происходит в эпоху романтизма, когда крупные поэты различных стран обращаются к созданию поэм. Вершинные в эволюции жанра романтической поэмы, приобретают произведения социально-философского или символико-философского характера («Паломничество Чайльд Гарольда» Байрона, «Медный всадник Пушкина, «Демон» Лермонтова и другие, «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова). Со временем появляются жанровые тенденции, характерные для развития поэмы в реалистической литературе (синтез нравственного и героического начал).
    Бытуют жанровые разновидности поэм, возрождающие героическое начало «Василий Тёркин» Твардовского, лирико-психологические «Анна Снегина» Есенина, философские, исторические, нравственно-социальные.
    Поэма как синтетический, лирико-эпический и монументальный жанр, позволяющий сочетать эпос сердца и «музыку», сокровенные чувства и историческую концепцию. Поэма является одной из самых продуктивных жанров мировой поэзии.
    Пользуясь представленной мне желанной возможностью, хочу выразить искреннюю сердечную благодарность юным талантам филаретам, щедро делящихся своими творческими проектами:
- Юные питомцы Маргариты Седовой -  http://www.stihi.ru/addrec.html?2009/10/13/256 , ревностных искателей мифов, преданий и сказаний чувашского народа http://www.itogi.ru/paradox/2008/14/5764.html  http://stihi.ru/2010/10/11/6046:
Ермолова Саша, Хайруллова Гуля, Никольская Евгения, Степанова Диана, Алексаеева Христина, Викторов Алексей, Тараканов Дима, Тихонова Вита, Гурьева Марина, Тимофеев Дима, Семёнова Лена, Колпаков Артур, Трофимова Юля, Сергеев Олег, Дементьев Николай, Иванов Анатолий, Семёнова Наташа, Чемень, Иванова Анна
- Победители Конкурса МФК Юная Росса  2013-2014.
Наиболее полная версия списка победителей конкурса МФК «Юная Росса» 2013-2014 гг. по номинациям представлена по ссылкам:
www.belrussia.ru/forum/viewtopic.php?t=875&view=next, http://www.stihi.ru/2014/06/13/4673 :
- Питомцы Педагога Дика Николая Францевича (г. Азов):
Головко Максим, Кудеркова Олеся, Андреева Виктория, Мельникова Екатерина, Любимова Екатерина, Цай Диана, Белов Даниил, Сухорада Светлана, Тикунова Дарья,
- Питомцы Московских учебных заведений:
Крюков Илья, Маслова Анна, Алмари (Попова) Наталья,  Коновалов Яролслав,  Белькова Ангелина, Старченкова Елизавета, Долгих Татьяна, Изюмцев Елисей, Путинцева ТамараРадионова Наталья, Чернобривко Екатерина, Алиев Рустам, Грачёв Максим, Девяткина Ольга, Жданова Мария (Моск. Обл.),
Климашина Елизавета, Ковалёва Юлия, Соскова Валентина (Моск. обл.), Фейзулина Ольга, Кузнец Дарья, Шахпазова Диана (Моск. обл.), Самсонова Александра  (Моск. обл.), Астахова Ольга (Моск. обл.), Губарева Евгения, Астрецова Светлана, Казаков Виталий, Симсонова Мария, Сосненко Анна.
- Юные дарования  Украины:
Институт филологии педагогического университета Бердянска (Украина),
ректор института, - Зарва Виктория Анатолиевна http://www.stihi.ru/2010/09/07/1292.
Создатель и вдохновитель литературно-поэтического альманаха  "Вiтрила", издаваемых институтом филологии,  (руководитель Александрова Анна Александровна):
Инна Баранова, Анна Костюкова, Ольга Гаубас, Анаставия Жидкова, Руслан Клименко, Володимир
Обломий, Юлия Косьянова, Юлия Русакова, Алина Надточий.
- Юные дарования городов России:
Палютина Маргарита (Н. Новгород), Секишина Татьяна (г. Курск), Приходько Ксения (г. Псков), Худяков Юрий (Курская обл.), Кулиничев Никита (г. Иваново), Федоровская Екатерина (г. Зарайск),  Будько Александр (г. Братск), Ларина Татьяна, Тезина Елена, Петрушкова, Шепель Катя (г. Пенза), Шемякина Екатерина (Екатеринбург), Ахмедзянов Фарид (г. Казань), Кибикина Наталья, Шентерякова Татьяна (Ярославская обл),  Калько Алексей (г. Оренбург), Печенина Анна (г. Ижевск), Раков Евгений (Саратовская обл.).

Юные поэты песенники, студийцы МФК «Юная Росса», авторы песен и романсов - «Лицейский романс»:
Александр Садков «Маленькие Моцарты» (гимн центра творчества «»Моцарт», «Незабудка Россия», «Белые ночи», Елена Зайцева «Июньская песня», «Грёзы», Мария Привезенцева «Колокольный звон»,  Александра Куликова «В царстве дуба»,  Л. Юрьева «Эхо Вечности», Н. Харламова «Осенний мотив»,  Аксана Становкина «Алый парус», Валерия Нестерова «Родина»,  Вера Хохлова «Ходит память в ситцевой одежде», Валентина Александрова «Дюймовочка», «Утро», Ольга Лисунец, Юлия Алаёнкова «Школа наНагорной», Любовь Садакова «Грезет осень последней любовью», Юлия Фабричнова «Царство Салтана», Елена Андреева «Осенняя Русь», Юлия Шитова «Песня души», Марина Щербакова «Вернусь с весной»,  А. Заряев «Моя Родина пахнет душицей»,  Светлана Астрецова «Листья медные, листья червонные», Вера Никитина «Моя Россия», Анна Гулимова «Подарок сентября», Елена Пересвет «Март», Екатерина Дмитриева « Лик России», Марина Бадмаева «Музыка», Николай Петраков «Бессонные ночи», Екатерина Ратникова «Яблонев цвет», Рома Шитов «Яблонька», Р. Матюшкин «Я сказал, что где-то журавли курлыкают»,  Ксения Приходько «Юности», сборник стихов «В стране вдохновения».

Приложение 1         

ПУТЬ К СЧАСТЬЮ  [5].

Реальная жизнь существует реально, но лишь в настоящем,
Уж прошлого нет, нет и будущей жизни, мы лишь в настоящем живём,
Разумно должны принимать наслажденья и ценности счастья,
Иначе не будет покоя ни в чём и нигде нам -  не ночью, не днём.

И следует помнить  ещё нам, друзья, для спокойствия духа,
Что нынешний день наступает всего лишь единственный раз.
Друзья, этот стих мой, пусть станет вам верной порукой,
Что день не вернётся уже никогда, чтоб порадовать нас.

Что завтра уже день наступит другой, и свои в нём проблемы,
Умейте ценить рай мгновений весёлых текущего дня;
Как важно ценить все красивые дни, до того, как мгновенно,
Наступят вдруг грустные дни, на себя только станем пенять.

Угрюмо мы светлые, ясные дни и часы, провожая,
Жалеть будем, что не могли насладиться прошедшим, вздыхая,
Жалеть об ушедшем, прекрасном, что толку потом, горевать и вздыхать,
Что мы не смогли насладиться им вволю, друзья, здесь теперь и сейчас?!

Все ограниченья снижают во многом мученья, тревоги,
Но увеличенья желаний, прибавят нам лишних забот;
Чем меньше у нас возбуждений, тем меньше страданий и горя,
Избыток эмоций и действий, друзья, не к добру приведёт.

Важней не страдать, чем стремиться искать наслаждений,
Стремления эти таят в себе много губительных зол.
По счёту избегнутых зол на миру измеряется гений,
Итог наслаждений: бесчестье, болезни, позор.

Не следует, друг, покупать наслажденья ценою страданий,
Хотя бы и риском страданий не следует их покупать.
В охоте за призрачным счастьем опасность, быть может, реальной,
Разочарованье охотою этой доводится поздно признать.

Лишь кто избегает страданий, тот знает: чего он желает?
Погонщик же за наслажденьем блуждает, как призрак во мгле.
Исток наслаждений, как фата-Моргана [6] мерцает,
Виднеясь, лишь издали; приблизившись к ней – исчезает.
 
Несчастные те, кто стремиться быть очень счастливым.
Быть очень счастливым единому Богу под силу!
Доволен будь тем, что имеешь, тем многого можно добиться;
Поверьте: не надо к большому богатству стремиться.

Где пышное празднество – радости нет и в помине,
На радость там только намёк, как виденье в пустыне.
Самой же там радости искренней и с фонарями не сыщешь,
Один блеск пустой там, одна театральная пышность.

Где много людей в торжестве, там скука бывает немалой,
Там мерзости всякой немало, там дряни и грязи хватает.
Элитное общество – это плохая, убогая пьеса,
На декорациях держится, это убожество смеха.

Всегда простота отношений способствует счастью,
Снижая своей простотой светлой всё бремя жизни,
Какое лишало прекрасных и добрых  занятий,
И дух наш лишало покоя  в родимой отчизне.

Из опыта жизни должны мы уметь извлекать поученья,
Все, припоминая, сравним опыт с днём настоящим,
Из дней пережитых, смотав клубок жизни бурлящей,
Из мелкого крошева - мыслей и духа влеченья.

Нет, к счастью превратней пути, не ищи в свете целом,
Чем жизнь в суете, в суматохе – наступит прозренье;
Наш дух облечён ложью, словно одеждами тело,
Спасти одиночество может лишь и вдохновенье.

Не любящий быть никогда одиноким, - противник свободы,
Рассеявший зёрна свободы под ноги народа.
Ведь общество требует жертв; чем значительней личность,
Тем тягостней жертвы, жестокость врагов неприличней.

Порядок вещей этот травит людей тех немногих,
Кто творчество любит, кто в поиске уединенья.
Но общество любит в единый всех выровнять вровень;
Отличных под корень всех вырубить без сожаленья.

Чем личность значительней, тем безграничней терпенье,
От глупости, тупости, дикости и извращенья.
Вымаливать личностям должно, как милость прощенья,
За те превосходства свои - без намёков в сравненьях.

Других превосходство, уже оскорбительно существованьем,
Смириться с людьми заставляют, с какими нельзя похвалиться.
Прекрасные мысли им так ненавистны, - заходятся бранью,
Себя исказить надо в прах, чтоб с ними смириться. 

Чтоб с ними общаться, тогда от себя надо будет отречься,
Кто ценность имеет, затраты покрыть будет не в состоянье.
То дело убыточно, - вознаграждать неприятность беспечно,
И здравого смысла лишаться, в фальшивых глупцов притязаньях.

В гармонии полной возможно быть только с самим лишь собою,
Спокойствие духа, в уединении лишь сохраняя;
Задачи возвышенные, на себя принимая,
Вполне наслаждаясь красою, под бубном-луною.

Для юных наука: себя приучить к одиночеству;
Содержится счастье в нём, радость спокойствия духа.
Кто, сам на себя лишь надеясь, радеет о творчестве,
Кто не принимает на веру все клятвы случайного друга.

Чем меньше общенье с людьми – для спокойствия лучше,
Немало общенья с другими таят непредвиденных зол.
Поддавшись иным существам, хоть на малость, рискуешь,
Погибнуть или попасть под состряпанный ими позор.

Общительный – это не значит, отнюдь, - человек с дарованьем,
Он, к пагубным больше наклонностям принадлежащий.
Приводит к общению чаще, бездарных и тупо смотрящих,
Их, словно, ослов понукает, слывёт среди них деловаром.

Имея в себе содержанье, что в обществе не нуждаться,
Для истинного таланта, уже немалое счастье.
Все наши страданья исходят из обществ по большей части,
Лишитесь вы стадного чувства, избегнувши стадных участий.

Привыкнувший к уединению - рудник золотой обретает,
Саади учил разумению  [7]: уединение от первого Адама:
Адам наслаждался один, всей великой природы счастьем,
Недаром воскликнул Вольтер [8]; простился с земным участьем:

«Прощайте! Отправляюсь я
В тот край, откуда нет возврата;
Прощайте навсегда, друзья,
Чьё сердце скорбью не объято.
Прощайте и враги! Я дам
Вам повод к смеху, но, похоже,
Что в край забвения и вам,
К писаньям вашим и трудам,
Путь предстоит, и в свой черёд
Над вами посмеются тоже.
Роль сыграна и настаёт
Пора исчезнуть, но веками
Со сцены жизни наш уход
Сопровождается свистками.
………………………………
Одно я знаю: отмечает
Судьба среди живых того,
Кто жизнь в безвестности кончает
И не боится ничего».

Вольтер. «Прощанье с жизнью», Париж, 1778 год.

Петрарка добродушный, склонный к уединению писал:
«Всегда искал уединенья, на берегах рек и в лесах.
Чтоб избежать тёмных соблазнов – преград путей на небеса».
О юные, как дар, примите - уединений чудеса!..


Приложение 2

ВСЕЛЕНСКИЙ КАРНАВАЛ.
Либретто маленькой комедии.

Действующие лица и исполнители:

БОГЕМОВ – актёр самодеятельного театра
СОСНОВСКИЙ – самодеятельный художник, приятель Богемова
ДИРИЖЕРСКИЙ – самодеятельный скрипач
ОБЕЗЬЯНА – принцесса карнавала
ЮПИТЕР
САТУРН – обитатели Парнаса
ЧЕЛОВЕК В КРАСНОМ ПЛАЩЕ
ПЕРВАЯ ДАМА
ВТОРАЯ ДАМА
КЛОУН.

В массовых сценах  - обитатели Парнаса, участники маскарада.
Действие происходит: Первая сцена – на лесной опушке; Вторая – на Парнасе; Третья  – на маскараде.
Время действия – железный, урановый век.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.  У леса, на опушке.

    Богемов и Сосновский сидят на пеньках на опушке леса мирно беседуют. Неподалёку от них, словно в тумане, маячит, как тень Дирижерский, со скрипкой в руках. Время от времени Дирижерский комментирует происходящее на сцене, иногда играет на скрипке, поёт.

БОГЕМОВ. (Обращается к Сосновскому.)

Давай ещё по рюмочке, приятель,
Мы слишком трезвы для такой беседы.

СОСНОВСКИЙ. (Говорит нараспев, потирая руки от хорошего предчувствия.)

Согласен я, согласен я, согласен…
На что, на что, а выпить я – не беден.

ДИРИЖЕРСКИЙ. (Играет на скрипке, негромко поёт.)

Как тихо вечер плащ свой драгоценный,
Раскинул здесь, над дремлющей землёй…
Природа вся неспешно засыпает,
Вот звёздочка блеснула в небесах…

Звезда вечерняя, я под твоим сияньем
Люблю бродить со скрипкою в тиши;
Люблю, что б ты, мерцая, трепетала,
Лучом своим ласкала мой смычок…

Поможешь звук такой извлечь из скрипки,
Чтоб на запретную от века мысль
Друзей моих смелее вдохновляла, -
Как им себя на маскарад явить!..

(Продолжает играть на скрипке, негромко напевая.)

Природа вся неспешно засыпает,
Вот звёздочка блеснула в небесах.
Как тихо вечер плащ свой драгоценный,
Раскинул здесь, над дремлющей землёй.

БОГЕМОВ.

Ты слышишь, друг, небесное звучанье,
Похоже: небо дарит нам очарованье…
Поверишь, - знать всегда хочу и слышать, -
Какою красотою вечность дышит?..

СОСНОВСКИЙ.

Пока не рвётся нить короткой жизни,
Мой друг, нам торопиться надо к славе…
Зачем-то же родились мы и жили?
Секрет раскрыть пора на карнавале.


БОГЕМОВ.

Так оно так, но только как, дружище, -
Толпу нам победить одним - из тысяч?
Как Карнавал Вселенский околпачить?
Чем целый свет мы сможем озадачить?..
Давай ещё по рюмочке пригубим,
Мы слишком трезвы для такой беседы.

СОСНОВСКИЙ. (С радостью.)

Я тоже говорю: жизнь слишком любим,
Чтоб трезвыми добиться нам победы…
(Чокаются, пьют, закусывают.)

ДИРИЖЕРСКИЙ. (Играет на скрипке, поёт.)

Вам не позволят славного деянья,
Самим войти в искусство мудрено;
Печальнее на свете нет стремленья,
Которого исполнить не дано.

Преодолеть препоны невозможно,
Зла круговой порок пробить так сложно.
Самим вам не добыть хвалу людскую,
Советовать добру вам не рискую.

Здесь что-то надо выдумать такое,
Дать карнавалу что-то неземное.
И разыграть такую надо пьесу -
На зависть небожителям и бесам.

Печальнее на свете нет стремленья,
Которого исполнить не дано.
Вам не позволят славного деянья,
Самим войти в искусство мудрено;

БОГЕМОВ. (Оглядывается вокруг, прислушивается.)

Ты слышал, брат, небесное звучанье?
Похоже, небо дарит нам посланье…
Поверишь ли, мне удалось расслышать,
Что шуточной красою вечность дышит?!

СОСНОВСКИЙ. (Прислушивается.)

Недаром, нет, нам довелось сдружиться;
Коль не добром возьмём, так смехотворством;
Вот, если б удалось нам поучиться,
Но на Олимп взойти не так-то просто.

Уходят, обнявшись, как родные братья, при этом здорово пошатываясь...

СЦЕНА ВТОРАЯ. На Парнасе.

    Богемов и Сосновский с трудом взбираются на Парнас, помогая друг другу, шатаются из стороны в сторону. На вершине Парнаса переводят дух.

ДИРИЖЕРСКИЙ. (Играет на скрипке, поёт.)

Вот друзья похорошели!
Громче скрипка зазвучи!
Помогай друзьям на деле, -
Лучше роли разучить.

Вот, друзья мои учитесь, -
Перед вами весь Парнас!
Для начала осмотритесь:
Хорошо ль здесь в первый раз?

БОГЕМОВ.

Чудо край, как солнце ясный,
Словно, кто намалевал?!
Алый цвет такой прекрасный, -
Словно факел запылал!..

ДИРИЖЕРСКИЙ. (Играет на скрипке, поёт.)

Вы с пристрастьем присмотритесь, -
Это Божий дар - Парнас!
С прилежаньем научитесь,
Что покажут вам сейчас.

Вот идут: Сатурн, Юпитер, -
Небожители… Вы всё ж
С ними, други, не хитрите,
Не потерпят Боги ложь.

САТУРН. (Обращается громовым голосом к Богемову.)

Откуда ты взошёл, приятель,
К нам в поднебесье на Парнас?

ЮПИТЕР. (Обращается к Сосновскому, из глаз сверкают молнии.)

Художник ты или писатель? –
Я, что-то не слыхал про вас?

БОГЕМОВ. (Отвечает с дрожью в голосе.)

Вот заблудились мы немного,
Дошли до Вашего двора.

СОСНОВСКИЙ.

Здесь хорошо, пусть даже строго;
Домой бы нам пойти пора.

ДИРИЖЕРСКИЙ. (Играет на скрипке. Происходящее действие соответствует словам песни.)

Друзей Зефиры подхватили,
Легко, как ветром лёгкий дым,
И с ними в поднебесье плыли  –
Парнас, показывая им.

Легки их крылья, словно ветер,
Одно мгновенье, - вот и лес.
Всё те же звёзды, тот же вечер
И недопитый интерес.

Здесь, возле выпивки своей –
Все карнавальные наряды.
К великой радости друзей, -
Есть чем блеснуть на маскараде!

Сообразили, в сей же час, -
Подарки дарит им Парнас.
Друзья, наряды примеряя,
Взялись и пьесу написать, -

Единый миг и всё готово, -
Не чудо разве, - право слово.

Друзья с удовольствием осматривают наряды друг у друга...

СЦЕНА ТРЕТЬЯ. Маскарад.

    Живая сцена маскарада. Участники карнавала в ярких масках, в полном блеске хаотично движутся по сцене. Слышится громкая музыка с барабанным боем. На сцене царит невероятный гомон, цыгане, песни, пляска, смех…
    Из-за кулис, сбоку появляется необычное шествие в романтическом стиле с элементами классики: Богемов шёл под руку с изящной дамой. Они важно и торжественно шли вдоль авансцены; дама  одета во всё белоснежное, расшитое тонким кружевом и жемчугом. На ней сверкающая оригинальная  неаполитанская маска, белая изысканная шляпка, на руках её надеты белые английские перчатки ослепительной белизны. За ними следует лакей в изысканной английской одежде, несущий кружевной шлейф её длинного платья. Торжественное шествие заключил Дирижерский, играющий на скрипке.
    Как только они появились на сцене, неожиданно, словно по заказу, смолкла на маскараде громкая музыка, и послышалась удивительная мелодия скрипки. Дирижерский играл превосходно, и все присутствующие сразу обратили на пришельцев свои восхищённые взоры.
 


ДИРИЖЕРСКИЙ. (Играет, поёт.)

Жил вельможа в царстве неком,
Слыл он мудрым человеком…
Негритянку он всерьёз
В жёны издали привёз.
Так мила была собой
Негритянка - боже мой!
Не сомнительно нисколько, -
Клеопатра, - да и только!

Кто-то скажет: «Очень странно,
Если это без обмана,
Что привёз он негритянку
С африканских берегов!»
Так мила она собой,
Негритянка - боже мой!
Не сомнительно нисколько, -
Клеопатра, - да и только!

Что за маска, просто сказка,
Туфельки из хрусталя,
А походка – в волнах лодка,
Шляпка – парус корабля!
Так мила она собой,
Негритянка - боже мой!
Не сомнительно нисколько, -
Клеопатра, - да и только!
Вся, как облако бела –
Как по воздуху плыла,
Словно яблоня цвела, -
Столь изящна и мила!
Так мила она собой,
Негритянка - боже мой!
Не сомнительно нисколько, -
Клеопатра, да и только!
    Все присутствующие на балу, с неудержимым любопытным пристрастием, разглядывали пришельцев, в то время как они безостановочно торжественно с достоинством двигались по сцене по Солнцу…
    Засуетились все знатные представители карнавала. Все толкались, чтобы приблизиться к сказочным гостям, шептались, кивая в сторону необычных гостей карнавала.

ДИРИЖЕРСКИЙ.  (Говорит громко.)

Ба, кого здесь только нет!
Высший свет и полусвет;
Адвокаты, доктора,
Аферисты, маклера.

ПЕРВАЯ ДАМА.  (Обращается ко второй даме.)
 
Кто скрывается под маской? –
Вот мучительный вопрос,
В самом деле, и всерьёз.

ВТОРАЯ ДАМА.

Интригует чрезвычайно:
Что же под собой таит?
Столь сановное молчанье
И величественный вид.

ДИРИЖЕРСКИЙ. (Говорит громко.)

Шепчутся, прищурив глазки,
Всех маститых перебрав.

ПЕРВАЯ ДАМА.

Знаете, кто в этой маске?
То не дама, это граф.

ВТОРАЯ ДАМА.

Ах, не спорьте, - это лорд,
Сразу видно, очень горд.

ЧЕЛОВЕК В КРАСНОМ ПЛАЩЕ.

У меня сомнений нету,
Вам откроюсь по секрету,
Навестил нас кардинал, -
Он проездом в гости к нам.

КЛОУН.

Все ошиблись, господа,
Вот послушайте сюда:
- То китайский мандарин,
Мне по дружбе говорил.

ДИРИЖЕРСКИЙ.  (Речитатив.)

Все, буквально просто тают, -
Незнакомцам угождают:
Дарит ей билет актриса,
Вексель посулил банкир,
Ясно, что не бескорыстно
Всякий создаёт кумир.
Кто во славе и в почёте,
Словно божествами чтут, -
На протекцию в расчёте, -
Проходимцы тут, как тут.
Вот уж стало невозможно
Тайну дальше уберечь.
Маски сняты… Боже, боже, -
Краше б всем в могилу лечь,
Чем обличье обезьяны -
Видеть в незнакомой даме!
Разом все остолбенели,
Стали пятиться назад.

(Мартышка заливается смехом, топает хрустальными башмачками, приседает от хохота, держась за свой живот.)

БОГЕМОВ. (Обращается ко всем присутствующим на маскараде.)

Эх, бараны, вы бараны!
Дурачьё, вы дурачьё!
Как заморскому вы рады,
Всё своё вам – нипочём.
Вот и хлопайте глазами
На орангутангу сами.
Ведь вы ей поклоны разом,
Принесли, теряя разум.
Будь хоть дьявол, обезьяна, -
Был бы блеск и мишура, -
Все вы, словно по приказу,
Хором вскрикните: «Ура!)

(Обращается к зрителям.)
Многим даже плохо стало,
Как мартышка хохотала…

Конец спектакля.




Приложение 3. 


ДУША ГАРМОНИИ ДРЕВНЯЯ ЭЛЛАДА.


1. ВЕНЕЦИАНСКИЙ СТРАННИК.

Как птиц манят сочные плоды, так поэтов
Привлекает муза эпиграмм эллина Марциала;
Как у него, череп не скрыт мой волною волос, при этом,
Нас с Марциалом эпиграмма объединила немало.

Кроме всего, нам с Марциалом Венеция нравится очень,
Пусть ни гроша не приносят нам вдохновенные строчки;
Жизнью и живой эпиграммой Венецию украсил поэт,
Шлю его памяти этими строками тёплый сердечный  привет!

Как только увиделось мне солнце златое в лазури,
Венками из лавров и роз украшены мосты и дома;
И виноградными дивными всюду увиты лозами,
Вечная будто бы здесь воцарилась весна.

Ветром морским меня повстречали края Марциала,
Музы его с ветерком примкнули к одеждам моим;
С ними повёл разговор, словно сердце нектаром,
Я наполнял и со всеми готов поделиться был им.

Слышу упрёки я - сердца, души ли, не знаю,
Только от них стало будто бы не по себе:
«Что ты, негодник, себе в этом дивном краю позволяешь?
 Будто бы ты изменяешь не в шутку подруге судьбе?

Слушай же, что, мой хороший, теперь может статься с тобою;
Ты отвернёшься совсем от радости жизни своей;
И, может статься, увидишь ты жизнь тяжко больную,
Острее, больнее, воспримешь пороки людей.

Что, в самом деле, познаешь, несчастный, тебя окружает?
Чем, в самом деле, полнится жизни земной всей предел?
Ложь беспредельную, старая ложь вновь и вновь порождает,
Царствует месть здесь, безбожный обман и во всём - беспредел.

Грабит таможня нас, льстят и лукавят менялы,
Официанты в трактирах надуть вас повсюду хотят,
Только одни из них толком отстать не успели, -
Новые жулики в сети свои вас поймать норовят».

Рим лишь покинуть успел, ещё и дорожная пыль не осела,
Дальше, куда не ступлю, грабят безбожно сполна;
Честность напрасно искать - гнёздышка птица не свила,
И не светила над местом таким ночью царица Луна.

Кажется, жизнь бьёт ключом, и бурлит жизнь безмерно,
Только порядка и честности нет там нигде и ни в чём.
Всякий не верит другим, да и себе сам не верит,
Каждый, живёт для себя, жизнь других – нипочём.

Дивна Венеция! Сказочным видится город,
Кажется: чудо страна дивной ладьёю плывёт.
Вот по каналу певец, мастерски управляет гондолой,
Чудится, что Марциал сам свои эпиграммы поёт.

Всюду: купец на купце и купцами купцов погоняет,
Чудо товары со всех здесь земель: чего и чего только нет!
Всё, что душе твоей хочется, тут же тебе предлагают,
Хочешь – споют серенаду, а хочешь – исполнят сонет.


Маски соблазные шепчут игриво: «Мы для любви хороши;
Что ж проплываешь, хороший, почтеннейший, мимо?
Будь, как поэт. Лёгок, безвинен их грех, - согреши!
Вместе с почтенной персоной в гондоле проплыть было бы мило!»

Дивны, воздушны мосты на каналах Венеции, словно ажурные,
Венками увенчаны щедро, пестрят многоцветьем цветов;
Странники встречные – по-Марциаловски строги и важные,
Кажется, каждый из них вам спеть эпиграммы готов.

Плыть на гондоле, как в колыбели младенца, мерно качаясь,
Чувство такое: как к Вечности водною гладью скользим;
Песней гребца, будто на царство иное венчаясь,
Жизнь уплывает и где-то растает бесследно, как дым.

Сколько ж снующих купцов! И хочется всем прокормиться,
И прокормить все желают деток своих и жену - эти купцы.
Как ни крути, дольше сих нужд, многим купцам не пробиться,
И не увидеть им дальше, как для пчелы – глубже цветочной пыльцы. 

Мне же милее в лугах и в травах купаться росистых,
Трогать цветущей весной, цвет на ветвях серебристых,
Слушать на зорьке в саду, трели бюльбюль голосистых, -
К радости этой тройной, жаль, мне всё меньше дано приобщиться.

Верьте мне, если хотите: перл отыскал здешний, Венецианский,
Среди ракушек морских и мелких прибрежных каменьев:
Пел на гондоле певец песенный стих Марциалский,
Песенным перлом бесценным щедро меня одарил, несомненно.

Слуха коснулся, живой красоты вдохновенный мотив,
Песня обычной была, - исповеданье одной потаскушки;
Благочестивее мне не случалось и в храмах услышать молитв,
Сколько б ни пел он, не пресыщалось молитву ту слушать.

Искренне пел мне гребец на гондоле, искрились искренне слёзы,
Большую милость, о Боги, впредь вы мне не обещайте явить;
Вот какой жемчуг дарила, перлы какие – путнику муза,
Что Марциал, когда-то эллинов со щедростью смог одарить.

Песней и ветром морским меня провожали края Марциала,
Музы его с ветерком вживую приникли к одеждам моим;
С ними я вёл разговор, словно сердце моё наполнялось нектаром,
Вот уж отныне со всеми готов от души поделиться был им.

Плыл на гондоле, как в колыбели и, мерно качаясь,
Верил с надеждой, что к Вечности гладью небесной скользим;
Доброю песнею, словно молитвой, на царство иное венчаясь,
Жизнь на Земле уплывёт, и где-то пристанет лодочка к царствам иным.    



2.  К МУЗЕ.

Вина ль моя в том, что Овидий с Катуллом меня вдохновляют?
Что «Юную Россу» призвал я покинуть телеканал?
Что, как созерцатель искусств, природу душой созерцаю?
Что, чуждых мне, чтить - ни имён, ни догматов не стал?

Что жизни бичи не убили во мне человека?
Личины все ханжества с детства от сердца отверг?
В грехах наших, муза, сама ты в ответе от века,
Великий и тяжкий поэзии пламенной грех.

Считают, что муза – забава, пустая игрушка,
Которою, детям дозволено только играть.
Ах, муза моя, пусть нищенка ты, пусть - побирушка,
Считаю, не мачеха мне ты, а добрая, нежная мать.

И самые близкие люди, того лишь мне только желают,
Чтоб стал я, как все, наконец, чтобы стал я другим;
Но, муза моя, одной лишь тебе только я доверяю,
Пусть буду, лишь только тобою одною любим.

Ах, муза моя, не нужны нам ни пальмы, ни лавры,
Пусть мирно они зеленеют и в рощах достойным цветут;
Хорошую песню, друзья, запевайте: и малый, и старый,
А лавров хватает на всех, кто достойно, с душою поёт.

Новому племени, в песнях стойкое мужество нужно,
Ведь стойкому мужеству - песня геройская, как фимиам.
Так пусть же подкупят ваш слух – песня, любовь и дружба,
Пусть будет нам домом святым Природа - наш истинный храм!

Если наполнится радостью юное сердце от песни,
Если в мелодии, дух вдохновения жив, - без прикрас:
К сердцу прижмите меня, чтобы петь стало лестней,
Добрая песня моя, оживай и лети! В добрый час!..

3.  ЧИСТИЛИЩНЫЙ ОСТРОВ.

Мне говорили: напрасны к писанью старанья,
Каждый читает лишь о себе, для себя, про себя.
Кто-то стремится за новой строкою заранее,
Выбрать в прицел, как охотник, добычу любя.

Эту строку, что присвоил охотник-любитель,
Новый охотник с охотой берёт на прицел;
Стадный охотник, лучшей строки размножитель,
В сад мой зайди, может, новой строкой он зацвёл.

В этом саду поселился бродяга в лохмотьях,
Целой толпою зевак, попрошайка тот был окружён;


Все были знатны. С брильянтами перстни и кольца,
И тот оборванец, особым вниманьем их был награждён.

Пел оборванец, как чудом попал к ним на остров,
Пиратским ковчегом был хитростью он полонён,
И после крушенья, на остров пожаловал гостем,
Команда погибла, остался в живых, только он.

И вот он на острове принят тепло и радушно,
Вино предложили и комнату с мягкой постелью;
- Живи здесь и пой. Большего нам от тебя и не нужно,
Ты только нам пой. Очень рады мы все песнопенью.

Но в душу пришельцу стала тоска западать:
«Так не бывает, - подумал он, - эти ребята,
Просто за песню мягкую вам не постелют кровать,
Жатва с меня будет, как у пиратов – богата.

Эти друзья не потонут нигде, никогда,
Дело их верное, что на кострах не сгорает,
Не только меня, всю родню рабами впрягут на года,
Надо, хоть как-то отчалить живее из этого рая».

По-простоте своей, без промедления - их оборванец спросил:
«Будьте любезны, друзья, пожалуйте счёт, между нами».
Просьбою этой, однако же, всех оборванец взбесил,
Долго и больно так били его со словами:

«Каждому так воздаём, кто гостеприимство наше не чтит,
Кто безбожно и нагло попирает понятия наши;
- Вот тебе счёт от меня, я старался тебя от души угостить!
- Вот от меня тебе счёт - за жильё, - впредь будешь краше!

Мы не обязаны вовсе терпеть в доме у нас этого хама!
Пусть, хоть душа у нас тряпкой была б половою,
В нашем раю, у подножья небесного храма,
Разве ж, друзья, потерпели б мы хамство такое?!»

- Вспомнил я, вспомнил я, вспомнил я, милые братья,
Вы уже били за это меня не однажды!..
Только вот всё, вновь и вновь успеваю забыть я,
Лишь только остров покину я с этой наукой отважной!

- То-то же! – хором воскликнули все, - вот те наука!
Остров покинешь ты вскоре же наш, до свиданья!
Снова к пиратам плыви, живо ты в путь отправляйся,
Вот тебе лодка с веслом! Несчастный, греби, отгребайся!..




Приложение 4.

                НЕРУКОТВОРНЫХ ДЕЛ МАСТЕР.
                Поэма. Сонеты. Посвящение моим  юным друзьям.

Вам, приятели, подруги и друзья,
Простодушно рассказать решился я,
Изложить вам честь по чести всю, как есть -
Благодатную историю чудес.

Рассажу не ради красного словца, -
Это быль, вся - от начала до конца.
Пожалел бы я бумаги и чернил,
Если б повесть эту  сам присочинил.

Будьте верными вы радостям, друзья,
Ради радости писал сонеты я;
Вам, подруги, уж спасибо и на том,
Что когда-нибудь помянете добром,
И на эти запылённые листы
Вы положите весенние цветы.

                1.
   К вам не пожалует покой,
Пусть будут в вашей мастерской:
И зимний сад – в горшках цветы
Невыразимой красоты,
И птицы весело поют,
Поющие фонтаны бьют;
Пусть ломятся от яств столы;
Девицы статны и милы –
Для вас танцуют и поют;
Пусть в вашу честь салют дают,
И произносят в вашу честь
Поэты пламенную речь.
Никто, ничто тебе, друг мой,
Не сможет подарить покой.
                2.
   Мороз зимы и лета зной,
И лес осенний, золотой,
И пенье соловья весной -
Не дарят истинный покой.
Но умудрился наш герой
Снискать и счастье, и покой,
Когда под вечер фартук свой
Снимал в своей он мастерской
И отдыхал от разных дел,
Рубаху белую надев.
Он брал чернила и перо
И голос – чисто серебро
Звенел его и без греха
Он славил Господа в стихах!
                3.
   Так славил Господа в стихах,
Что песни на его устах
Тяжелый отгоняли сон,
Как будто в рай вознёсся он.
А утром, в окнах чуть рассвет, -
Вновь станет мастером поэт.
Так, день за днём, его звала:
Под вечер - муза, а дела
С рассветом, наградят его:
И пищу дарят, и тепло.
Таков был наш герой Божков –
Творец стихов, творец подков.
И воцарились в мастерской
Его – и счастье, и покой!
                4.
   Но для людей округи той
Его и счастье, и покой 
Плодили зависть. Тут и там -
За ним ходили по пятам
Друзья и недруги – все вдруг
Силки расставили вокруг.
Известно множество фантазий -
Кто любит ближним строить козни.
Но оставался, слеп и глух
К ним мастер, было недосуг,
Ведь слухом, взглядом, речью в нём
Руководились божеством:
Весь мир в себя он принимает,
И мыслью - мир весь обнимает.
                5.
   Кто лиру к сердцу прижимает,
Он, словно мир вес обнимает.
И вот настало торжество:
Ему предстало Божество
Во всём своём великолепье
Девицей, как тут не воспеть ей
Хвалу в изысканных словах!
Как не воскликнуть сердцем – ах!
Осанка, царственность движений,
В очах блистает света Гений!
Вошла и вмиг - всё засияло,
Речь, будто ручеёк журчала:
«Приветствую тебя, Божков!
Ты мастер дел и мастер слов!
                6.
   Ты мастерством - и дел, и слов
Сумел разбить замки оков,
Преодолев все мельтешенья,
Возню людскую, копошенья,
Всех состязаний суетню, -
Всю эту мутную струю.
Тобой воспета жизнь сама –
Не суетная кутерьма.
Раскрыта тайна мирозданья,
Не разменял ты дарованье –
Во имя Истин Золотых –
На суету утех пустых».
Тут сцены пьес в его окно
Вставлялись, словно – полотно.
                7.
   Напоминало полотно,
Всё, что забылось им давно,
А также много из того,
Что в мыслях не было его.
Не чудо разве – это дело?!
Его блаженству нет предела!
Стоит наш мастер у окна,
И чувствует, что жизнь полна!
И понял он, в чём назначенье
Такого тайного ученья:
Бог выбрал проповедь такую,
Чтобы заслугу всю земную
С лихвою мастеру воздать, -
Господь умеет награждать!
                8.
   Он так умеет награждать,
Что хочется всем передать
Об этом небывалом чуде,
Да так, что умный – не осудит:
Всё увязать в один орнамент,
На прочный выставить фундамент,
Чтоб, видя это – сердце пело,
И, чтоб ни червь, ни моль не съела.
Душевного хватило б пыла,
Чтоб силы с мудростью хватило!
Такие могут быть дела,
Что кругом голова пошла б!
Прощаясь, Божество сказало:
«Возьми вот флейту для начала!»
                9.
   И сразу, как она сказала,
Вдруг - флейта нежно зазвучала,
И песни сами у певца
Слагались, трогая сердца!
И мастер, предвкушая радость,
Шёл в лес, гулял среди дубов,
И пил нектар безмолвья слов:
Цветений, красок и прохлады, -
Всего, что дарит нам отраду
За благородный труд в награду.
И наслаждается душа:
Жизнь сменой счастья хороша!
Пить радость, - надо не спешить:
Смотреть и слушать, песней жить!
                10.
   Что лучше может в жизни быть:
И жить - как петь, и петь – как жить!
Живой ручей, шуми и пой!
Созвучен песне говор твой!
Приют лесной волнует кровь!
Начну сегодня жить, как вновь;
Под звёздами в тиши лесной
Звучит отрадней голос мой:
«Моя лачужка – моя страна,
Костёр весёлый, царит весна!
Здесь ель мне лапу сама даёт,
Поспевший ужин к огню зовёт».
Вблизи костёр цыган разводит,
И песню хор цыган заводит.
                11.
   Не зря молва в народе ходит:
«В их песнях - дух свободы бродит!»
Запел цыган, потомок исполинов,
Стремясь мечтой к созвездиям небес,
Душа, свершая свой полёт орлиный, -
Забыла мир и вторит песне лес!
Но вот умолкла эта песня пира,
Покой и сон теперь царят над миром.
Я шлю приветствие своё тому,
Кто, отгоняя сон, глядит во тьму.
Кому пригрезился в ночи безмолвной
В пустыне караван, иль океана волны.
Смотреть и слушать, и мечтаньем жить, -
Что лучшее на свете может быть?!
                12.
   Ни что не может в жизни лучше быть,
Чем тихую сторонушку любить?!
Когда с восходом Солнца тает мгла
И в искрах чувств рождаются слова:
«О Господи! Какая ж в этом сила,
Когда встаёт над Родиной Светило!
И новый день зовёт для жизни новой,
Всегда для песен радостных готовый.
Пусть мирный край цветёт и счастьем дышит,
А зло, пусть и листочка не колышет.
Храни, Господь, лелей мою Державу!
Пролей своё Величье – ей во славу!»
А я теперь вам, люди, для начала
Настрою флейту, чтоб нежней звучала!
                13.
   Хочу, чтоб флейта, так бы зазвучала,
Чтоб Солнце ярче на воде сверкало!
Как пароходу – песня у причала,
Моей подруге чувствам отвечала.
Чтоб луг пестрелся яркими цветами,
На нём росинки – в травах трепетали;
И, как над ними синий купол неба, -
Господь картины даровал и мне бы.
Чтоб в тех картинах – всё пришло в движенье.
Восторг, чтоб душу приводил в смущенье.
У флейты золотой такая сила,
Что звуками весь мир преобразила!
Настрою флейту, чтоб нежней звучала,
Чтоб лучшим чувствам милой отвечала!
                14.
   Ей флейта лучшим чувствам отвечала, -
Не зря же нам Господь их дал в Начале?!
Взволнуй ей сердце песенка простая!
Смелей играй ей флейта золотая!
Какая сила флейты золотой!
Она просила: «Пой, играй, родной!»
Я отвечал ей: «Милая, поверь, -
Тебе лишь доверяю я свирель,
Свою жалейку, дудочку, смычок!»
Она в ответ: «Играй же, дурачок!»
С тех пор я милой меньше говорю,
А только всё играю и пою!
И воцарились в светлой мастерской
С тех самых пор - и счастье, и покой!




Приложение 5.

ВОСКРЕШЕНИЕ.
Венок сонетов.

1.
Воскрешён я, жизнь, Тобой;
Жизнь и смерть – вы бесконечны.
Для любви наш мир построен,
Я любовью жизнь помечу.

И не спросят нас, поверьте, -
Кто желал бы жизни вечной?
Кто желал бы вечной смерти? –
Если жизнь, так быстротечна.

Ты вначале - Сам воскреснешь,
И, моё приняв начало, -
Звёздами меня Ты встретишь,
Вечной смерти, вырвав жало.
Мы творим наш звёздный рай,
Как пчела родит свой рой.

2.
Как пчела родит свой рой, -
Я роЮ - свой рай земной.
И, меняясь, - всё отдам,
И себя - Тебе придам.

Страшна слепень - ночи жуть, -
Мысль напугана любая.
На бескрайность посягнут -
Не дано - в ней погибаем.

И, погибнув, воскресает, -
Новой жизнью жизнь моя:
В море воды возвращает, -
Речки тихая струя.
Так Твоё  безбрежье, море, -
Мною станет - всё иное.

3.
Мною, - станет всё иное,
Пусть я, как песчинка, мал, -
Но в Небытиенном море, -
К жизни - мною Ты воспрял.

Тем живёшь, что, умирая, -
Снова к жизни восстаёшь;
И у врат закрытых рая –
Ты, как Феникс оживёшь.

Тьма живёт, когда нет Света;
Луч блеснёт, - тьмы нет, как нет.
Тьма для Света, только средство –
Ярче проявить свой Свет!
Свет  приемлю – посвященьем,
В том – моё к Тебе свеченье!

4.
В том - моё к Тебе свеченье!
Тьмой не утаишь огня.
Не в застое Бытия,
Растворится жизнь моя.

Сколь ни сладостны мгновенья, -
Могут быть у забытья, -
Виден свет во тьме яснее,
Тьма, ты - пища для огня.

Не бессилием желаний –
Века тьму преодолел,
Не в стремленье к подражанью –
В их сомнительный предел.

Воцарился Ты над тьмою,
Став во всём, - и всем, и мною. 

5.
Став во всём, - и всем, и мною, -
Нет в Тебе Небытия.
Этой жизнью внеземною,
Не огранен гранью я.


Жизнь и смерть встают пред взором, -
В их согласье и в раздоре,
Всеедины, всеполны, -
Неохватны тьмой они.

Тьмы и Света нет вовне, -
Все равны, где лик - Светило.
И ничто не омрачило
Мир, коль Ты живёшь во мне.
И, достойный восхищенья, -
Ты умрёшь – в моём цветенье.

6.
Ты умрёшь в моём цветенье,
И воскреснешь в Воскресенье.
И живём мы тем полней, -
Я – в Тебе, а Ты – во мне!

Вот уж близок я до цели, -
Мои звёзды побледнели;
Мне к пределу своему –
Лестней выйти одному.

Одному, без сожаленья –
Получить вознагражденье:
Свет - всецелый, Свет – без тьмы,
Растворюсь в нём без сомненья…
Возродятся в нём цветы,
Возродишься к жизни Ты!

7.
Возродишься к жизни Ты!
Жизнь вдохнёшь в мои цветы:
В миг прекрасный воскрешенья,
Буйным будет их цветенье.

Красота неистощима,
Только с каждою весной, -
Яркость новью ощутима –
Несравненной красотой!


В красоте такая сила, -
Волшебство, - лишь посмотри, -
Как любовью осветило, -
Все цветенья изнутри!
Рухнет звёздная семья,
К жизни новой призывая.
 
8.
К жизни новой призывая, -
Сам распятый на Кресте,
В той незримой высоте,
Поцелуй врага вкушая.

Мук моих - небес пределы
Ждут. Дождутся от меня -
Только этой жизни тело, -
Но не пламени огня?

Бездну бездн, пусть Бог познает,
В ней – распятие Своё,
С Ним мы вместе воскресая,
Жизни славу воздаём!
Не застудишь насмерть Ты -
Блещут звёздные цветы!

9.
Блещёт звёздные цветы,
Лишь затем Ты остужаешь, -
Что для новой красоты -
Все с любовью освещаешь.

Кто не слышит заклинание
Пира страсти - в их гульбе, -
Пусть не знают о Тебе,
О Твоём самопознанье.

Ты без них и без меня, -
Только голая стихия;
В ищущих, Первоогня, -
Красота Твоя и сила!
Ты, светилами играя, -
Украшаешь своды рая.

10.
Украшаешь своды рая, -
Всё в цветенье превращая,
Тьму бореньем победит,
Кто любовью скрасит жизнь.

Тьма над вечностью стояла,
Как холодная могила, -

Лютая, немая сила,
Мир собою поглощала.

Сердце в бездне озарило, -
Путь в надзвёздные края,
Светом солнечным дарило
Мудрость - кладезь бытия.
Перед жизнью не в долгу, -
Светоч в сердце сберегу.


11.
Светоч в сердце сберегу,
Заплатив ценой высокой, -
Не желал бы и врагу, -
Быть распятым одиноко.

Не дождавшись мук предела, -
Покорился я судьбе:
Обновлялось светом тело -
К новой жизни и к борьбе.

Не принудишь быть в неволе,
Сына Бога, не раба, -
Для души моей достойна -
Вечной радости судьба.
Тем надежду вновь ласкаю, -
Душу радостью питаю.

12.
Душу радостью питая,
Связан Вечностью с Тобой, -
И в Тебе вновь воскресаю,
Но и Ты – воскреснешь мной.

Утвердив концом – начало,
Ожило, что и не жило,
Не было чего, - вдруг – стало,
Светит новое Светило!

В тьме Твоей – незримый Свет -
Отсвет в звёздах нам явило.
Их мерцающий привет,
Светом новым осенило!
И желать любви могу,
Хоть былинкой на лугу!

13.
Хоть былинкой на лугу,
Зреть незримость – сердцем чаю,
В сердце - Свет Твой сберегу.
Солнце, с радостью встречая!

Всё во мне, что есть в Тебе,
И Любовь - царица чуда!
Следовать - зовёт судьбе, -
К звёздам, к Вечности и к людям!

Этой жизни смутный сон, -
В звёздах души наши есть:
Всё Природа: я и Он,
И Его Благая Весть!
В Воскресенье – явь земная,
Мой Творец, Твоя судьба я.

14.
Мой Творец, Твоя судьба я.
Ты – пастух созвездий рая!
Всё в Тебе, что есть и было, -
И во мне  - Твоё всё живо!

Ты, свободу сберегая,
Даришь нам ключи от рая!
Обличая Змия лесть,
Что на Звёздном Древе есть.

Хоть вкушаем плод запретный,
Мир познать - нам не дано, -
Ни Тебе, ни мне – одно, -
Мы с Тобой, и мы ж – бессмертны.
Солнце новью расцвело, -
Вечность с жизнью – заодно!

15.
Мой Творец, Твоя Судьба я, -
Хоть былинкой на лугу.
Душу, радостью питаю, -
Светоч в сердце сберегу.

Украшаешь  своды рая
Блещут звёздные цветы,
К жизни новой призывая,
Возродишься к жизни Ты.

Ты умрёшь в моём цветенье,
Став во всём, - и всем, и мною;
В том – моё к Тебе свеченье, -
Мною станет всё иное…
Как пчела родит свой рой,
Воскрешён я, жизнь, Тобой!   


            

Приложение 6.

БОРЕНИЕ СВЕТА И ТЬМЫ.
Маленькая поэма.

1. ПЕСНЯ ПОКЛОННИЦЫ МРАКА НОЧИ.

В шкатулку все упрячу звёзды ночи,
Сокрою в ней красу напевов дней.
Рассветы утра сделаю короче -
Туманней зори станут и темней.

Лучи зари ловлю в тенеты-сети.
Певуньям птицам – ворожу запрет.
Все краски утра зорьки предрассветной -
Упрячу глубже в сумрачный ларец.

Сокрою свет Луны и звёзд без срока,-
Их черной краской гуще оболью,
И в ночь торжеств безумья и порока
Всё погружу в бездонную ладью.

Назло всему чудесному, святому -
Безумное деянье совершу:
Пегасу Россы я на водопое
Змеи гремучей яда замешу.

Пусть песня смолкнет русская навечно,
Пусть канет в Лето, раз и навсегда,
Так музу безобразно изувечу, -
Никто так не увечил, никогда…

Всё доброе столкну на дно морское,
Всё светлое упрячу в облака;
Не будет в жизни у меня покоя,
Коль уцелеет, хоть одна строка.

Пусть ночь царит над каждым днём и утром,
Над красотой, над песней и добром.
Пока весь белый свет не взбаламучу,
Ни жить мне в этой жизни нипочём.

Рассветы утра станут всё короче,
Туманней зори станут и темней.
В шкатулке мрачной спрячу  звёзды ночи,
Сокроются в ней - все красоты дней.

2. УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ СОЛОВЬЯ.

Зажгись поярче, зорька золотая!
Гори, блистай, прекрасная заря!
Разлейся, радость, без конца, без края,
Пусть звёзды, как живые, говорят.

Украсится зарёю, небо краше,
Румяней станет солнце на заре!
Нет не от солнца лучших песен наших,
Любви нет не от солнца не Земле!

Когда восхода солнца не встречаю,
Когда я песен зорьке не пою,
И с песнями любовь не повенчаю,
То лучше бы не жить мне, соловью!

Так будь, заря, вовек благословенна,
Красотами души сияй, заря!
И песня соловьиная моя,
Пусть полнит жизнь любовью беспримерной!

Разлейся, песня, без конца, без края,
Из золотого горла соловья!
Гори зарёй на небе, золотая
Душа осоловейная моя!

3. ГИМН СОЛНЦУ.

На Востоке светом ярым,
Туч скопленье рассекая,
Зорька утра занималась,
Всеми красками играя!
Воссияй же Розой ярче,
Лепесточки распуская,
Здравствуй, Солнце! Здравствуй утро!
Здравствуй, зорька золотая!

Пук лучей, пробившись к жизни,
Светом Землю озаряли,
Зазвенев, как струны арфы,
И кудрями засверкали.
Наполняли душу пеньем,
То - forte, то, замирая, -
Музы - в сердце, кровь – по жилам,
К песнопенью пробуждая!

Песнь сама самозабвенно,
Исступлённо проплывала,
Душу золотой иглою –
Сладко-сладко прожигала.
Хоры на душе запели,
В ней костры ярей зардели,
Отзывались дрожью в теле
Звуки пикколо  свирели.


И душа свирелью стала;
Солнцу трепетно внимала.
Начинала песня литься,
И в лучах его искриться!
И душистые жасмины
Распускали лепесточки,
И росинки  зазвенели,
Как волшебные звоночки.


Жизнь моя – частичка Солнца;
На ладье его мелодий -
По сверкающим стремнинам –
Шла в объятия природе.
И лучи на волнах пляшут -
К изумлению очей.
Жизнь моя, бери богатство
Утра солнечных лучей!

Из сокровищницы света, -
Дар нетленный, дар чудесный!
Нанижу на нити бусы
Солнцу трепетные песни!
Пусть сребристым перезвоном
Напевают ключевым,
И сверкают, как алмазы
Все на нитях дождевых!
 
Солнце, Солнце! Гимны наши
Принимай в своих чертогах!
Очищай огнём блаженства
Нам печали и тревоги!
Пусть сердца сольются с гимном,
В общей песенной отваге!
Солнце, Солнце, ты нам даришь
Звёзд пленительные саги!

Воссияй же Розой ярче,
Лепесточки распуская,
Здравствуй, Солнце! Здравствуй утро!
Здравствуй, зорька золотая!
На Востоке светом ярым,
Туч скопленье рассекая,
Зорька утра занималась,
В сердце красками играя!






Приложение 7.

СТРАСТИ ПО ДОН КИХОТУ.

ЭПИГРАММЫ! ЭПИГРАММЫ!..
      
Эпиграммы! Эпиграммы!
Проснитесь, наденьте доспехи!
Мы едем! Мы едем!
Путешествовать по свету!

О, моя Дульцинея,
Не отрекись от меня:
Смелее, смелее
Садись на коня!

Ударю по щиту копьем:
Вперёд, кабальеро!
Владей моим сердцем,
Моя королева!

Мне по духу сестра,
Коль мне по сердцу дама!
Как шпага остра
Моя эпиграмма!

Да упадёт мой юмор
К ногам каплей разума.
Дульцинея, на коленях
Не умолял ни разу я.

Венцом будет юмор,
Моя Дульцинея, нам в старости.
Не откажи, моя богиня,
Хотя б в самой малости:

О, моя Дульцинея,
Не отрекись от меня –
Смелее, смелее
Садись на коня!..

ВПЕРЁД, МОЙ РОСИНАНТ!

Велосипед мой – тощий Росинант!..
Скрипит седло, аж слушать неохота.
Улыбкой заряжает горожан
Отчаянное сердце Дон-Кихота.

- Крути-верти, приятель, не ленись,-
Кричат вослед, - и я – кручу с отвагой!
Мой Росинант, смотри же – не споткнись! –
Сверкают спицы острые, как шпаги!

Вперёд, вперёд, дружище Росинант!
Смотреть-то на тебя кому ж охота?
Уж ты потешил, братец, горожан,
Что умереть не жалко Дон-Кихоту!

Не по душе уют мне и покой,
И к Богу – все печали и заботы!
Так Росинант стучит по мостовой,
Что к звёздам рвётся сердце Дон-Кихота!

Я ПОЮ ДРУЗЬЯМ С ОХОТОЙ.

Я пою друзьям с охотой,
Песня в сердце бьётся звоном:
Оттого стал Дон-Кихотом,
Что отмечен Тихим Доном!

Соловьи поют в России
У родимого порога;
Нет мелодии красивей,
Чем мелодия от Бога!

Ах, ты, Русь моя Родная!
И врагов, как деток малых,
Ясным солнышком играя,
Искупай в рассветах алых!

Песен петь Руси со звоном –
Мне не отобью охоту.
Коль отмечен Тихим Доном,
Так и буду – Дон-Кихотом!

ПОСЛАНИЕ ДУЛЬЦИНЕЕ ТОБОССКОЙ.

Ты меня любимым называла,
Верю я, - воистину любя;
Что б со мною, Дульцинея, стало,
Если б в жизни не было тебя?

Осень с клёнов листья разметает,
Листопад откружит золотой,
Как же мне невесело, родная
Дульцинея, нет тебя со мной.

Песне из души не достучаться,
Поневоле в сердце сберегу,
Милая, не плакать, не смеяться
Ни с одной другою не могу.

Как тебя другие называют, -
Не желаю знать и ведать я.
Ты моя ромашка полевая,
Ласточка весёлая моя.

Этой думой ясной и простою,
Как бальзамом сердце оболью:
- Нам бы только встретиться весною,
Зиму без любви перетерплю.

СЕРЕНАДА ДОН КИХОТА.

Тихо над Тобосом;
Дремлет всё селенье,
Разметавши косы,
Дремлет Дульцинея.

Друг мой Санчо-Пансо,
Взять гитару надо,
Пусть исторгнут пальцы
Сердца серенаду.

Не дадим амбиции
Обернуться в страх,
Если инквизиции
Донесёт монах.

Знать, недаром важный он
Брит иезуит,
Что рукой продажною
С лоджии грозит.

Не испортить песни
Этому банану.
Не сойдёт он с места
Поздно или рано.

Шёлковую лестницу
Выну из кармана,
За мою прелестницу
Он получит рану!

Друг мой милый Пансо,
Так настрой гитару,
Чтобы взор испанки –
Полыхнул пожаром!

ПОД ОКНОМ ДУЛЬЦИНЕИ.

Под гитару смелее
Смелый рыцарь поёт,
Под окном Дульцинеи
Заиграл Дон-Кихот:

«Примечай, Дульцинея,
В яслях Неба звезду.
Приходи... лишь тебе я
Песни неба пряду!

Я лукавить не смею,
Слов чужих не краду.
Приходи Дульцинея?..
Посмотреть на звезду!»

Впереди – сам Эдальго
К яслям Неба идёт,
На гитаре играет
И негромко поёт:

Вслед за ним, хорошея,
Дульцинея идёт,
В поводу Дульцинея
Росинанта ведёт.

 «Лишь тебе, лишь тебе я
Песни в сердце пряду,
Видишь ли, Дульцинея,
В яслях Неба звезду!»

УТРО ДОН КИХОТА.

Из окошка Дульцинею
Дон-Кихот увидел: к фее
Подошёл вплотную рыцарь – вот дела!
Мигом выскочил из замка
Наш Идальго на полянку;
Дульцинея – лишь руками развела.

- Здесь ни с кем я не стояла, -
Дульцинея отвечала;
Ей обидно даже стало за вопрос.
Ты один мне только нужен.
Что подать тебе на ужин?
Но позора Дон-Кихот не перенёс.

Он воскликнул: «Вот награда!
Так мне, рыцарю и надо».
И, приметив на ограде шарф большой,
Подхватил тот шарф, бледнея,
Обмотал себе им шею,
И всем сердцем, холоднея,
Устремился напролом сквозь лес густой.

Ветер дул в свои свирели,
Листья по ветру летели,
Дон-Кихота пробирал озноб.
И решил вернуться... скоро
Он добрался до забора
Замка своего, в котором
Был готов ему на ужин антрекот.

Дульцинея пошутила:
- Улыбнись, мой рыцарь милый,
Что за вид такой унылый? Вот беда!
Что за шарф у вас на шее -
Это просто украшенье,
В этом шарфе, можно прямо – хоть куда!

Дон-Кихот обезоружен...
Он сказал: «Мне шарф был нужен,
Понимаешь, нужен был, как никогда!
И ним теперь я очень дружен,
Без него б я был простужен,
Понимаешь, надо греться иногда!»

СТАРУШКЕ МУЗЕ.

Исчезли заблужденья,
Как сон с души моей.
И светлый луч виденья
Блеснул из прошлых дней.

И сердце замирает,
Мысль душу окропит,
И вновь мечта витает, -
Надежду шевелит.

Мне годы - не обуза,
Люблю я Божий свет.
Прощай, старушка-муза,
Мне уж немало лет.

И хоть живу надеждой
На стихотворный свет,
Но уж того, что прежде
Сиянья в мыслях нет.

Теперь для праздной встречи
Держу, друзья, запрет;
Скупиться стал на речи –
Мне уж немало лет.

Хоть не согласен с веком
Мой Росинант-скелет,
Останусь человеком
Я сам себе во вред.


ЛУЧШАЯ ПЕСНЯ НЕ СПЕТА.

Вознеслась из сердца песня
И растаяла вдали;
Только слышно, что крылами
Дружно машут журавли.


И, быть может, эта песня
Так навеки б умерла, -
Но однажды – в сердце друга,
Как из пепла ожила!

Песня лучшая не спета,
С этой песней  не один!
Соловьи поют до лета,
Дон-Кихоты – до седин.

ЗВЕЗДЫ ХРУСТАЛЬНЫЕ ЛУЧИ.

Ах, горе мне, я ничему не рад, -
Остановился конь, ослеп мой Росинант.
А ночь – темным темна, -
Хоть бездна звёздами полна.
Но скрылась старая Луна,
И стал мой конь, и шут ему не брат.

Ищу мою звезду: вот и моя звезда!
За ней во мрак иду, не ведая – куда?
А ночь – темным темна,
Хоть бездна неба звёздами полна,
Но скрылась старая Луна.
И кое-как во тьме бреду,
Чтоб не свалился конь в канаву на беду, -
Я Росинанта  - под уздцы веду.

Не подведи, звезда моя,
Совсем с дороги сбился я.
Одна лишь ты ведёшь меня,
Я под уздцы держу коня,
Терпенье, на сердце храня, -
Веди меня, звезда моя.

И вот пронзили тьму ночи –
Звезды хрустальные лучи.
И стало нам во тьме светлей,
Мой Росинант пошёл смелей.
Ну, брат, теперь и ты прозрел,
Спеши, куда нам Бог велел!



НА КРУГИ СВОЯ.

Грозится копытом мне сам Сатана,
Шипит сатанинская братья;
Чертовка лишь взглядом лишить может сна,
Ей смерть не откроет объятья.

Сворачивай, Санчо, в сторонку осла,
Пора нам на воздух – из ада.
Смотри: Росинант мой настолько ослаб,
Что больше, поверь мне – не надо.

ВОЗВРАЩЕНИЕ РЫЦАРЯ.

Росинант не держит Дон-Кихота,
Выбился из силы – чуть живой.
Под насмешки черни, брань и хохот
Возвращался Дон-Кихот домой.

Завернул к ограде Дульцинеи,
Раной и усталостью томим;
Дама сердца, вылитая фея, -
Без притворства любовалась им.

И скупым слезам дал волю рыцарь,
Опустившись на цветник без сил.
Что ему на вражий мир сердиться,
Если он богине рая мил!


Приложение 8.

ВОЛШЕБНЫЙ АПРЕЛЬ.
Музыкальная сказка.

На цветы сели пчёлы влюблённые,
Рассказали мне сказку свою;
Были сказкой цветы опылённые,
Вам, друзья, эту сказку спою…

Действующие лица и исполнители:

Любовь-Берёзка
Тополёк
Берёзки-подружки
Светлячки
Карлик Мор

КАРТИНА ПЕРВАЯ.

Белые берёзы водят хороводы на снежной солнечной поляне. Только Любовь-Берёзка стоит одиноко в задумчивости.

ЛЮБОВЬ-БЕРЁЗКА. (Поёт.)
Песня в чудесном наряде весны постучалась,
Что-то неясное с чем-то неясным шептала,
И, навевая весеннее благоуханье,
Синих подснежников грустное очарованье.

Вот полотно, полюбуйтесь, подруженьки, сами.
(Расстилает перед собою белоснежное полотно с синими цветами.)
Грех ли похвастаться этими чудо цветами?!
Ах! Заигрались, подруженьки, солнце встречая,
Этих цветочков голубеньких не замечая.

(Появились две Девушки-Берёзки, берут за руку Любовь-Берёзку, приглашают в хоровод.)

ПЕРВАЯ ДЕВУШКА-БЕРЁЗКА.
Ах, Любовь-Берёзка,
Милая сестрица,
Что ж ты не приходишь
С нами веселиться?

ЛЮБОВЬ-БЕРЁЗКА.
Милые подружки,
Белые берёзы,
Из-под снега вышли
Нежные мимозы…

Милые сестрицы
Будьте осторожны –
Выйти из-под снега
Подснежникам сложно.

ВТОРАЯ ДЕВУШКА-БЕРЁЗКА.
Зря ты о цветочках,
Милая, мечтаешь.
Весна запоздала,
Снег никак не тает.

ЛЮБОВЬ-БЕРЁЗКА.
Девушки-подружки,
Вас не понимаю.
Видите: цветочки
Дружно оживают.

Полотно расшила
Синими цветами,
Видите, как мило -
Полюбуйтесь сами!
(Показывает белое полотно, расшитое синими цветами, подснежниками.)


Весело синеют
На снегу цветочки, -
Вот рушник расшитый -
Другу Тополёчку.

Милые подружки,
Друга навестите, -
Мой рушник весенний
Этот подарите.

ПЕРВАЯ ДЕВУШКА-БЕРЁЗКА.
Ах, твои цветочки,
Словно оживают,
Весело лепечут
И благоухают.

Твой рушник подарим
Другу Тополёчку,
О весне расскажут
Синие цветочки.
(Берут белоснежный рушник с вышитыми на нём синими цветами, весело убегают.)

ЛЮБОВЬ-БЕРЁЗКА. (Поёт.)
Если Топотёчек,
Мой рушник не примет,
Подарю веночек -
Из мимоз и лилий.

И без промедленья –
Веселей за дело, -
Для него веночек,
Рукотворный сделать;
Так хочу веночек
Тополёчку сделать!

КАРТИНА ВТОРАЯ.

В снегу глубоком, под корнями -
Журчат весёлые ручьи;
Всё веселей весной с ручьями,-
Цветут весенние цветы.

В поле стоит одинокий Тополёк. Появляются две Девушки-Берёзки, дарят ему белоснежный рушник, украшенный синими цветами. Весело убегают.

ТОПОЛЁК.
(Рассматривает рушник. Речитатив.)

Вот подаренный рушник
Белизной блистает.

Ах, вы, синие цветы,
В вас души не чаю!

Но стремлюсь всем сердцем к воле,
К дивной сказочной стране,
Где с берёзкой на просторе,
Проживу, как в чудном сне!

В синем небе, как цветочки, -
Золотые блещут сны:
Звёзды, звёздочки-веночки, -
Все в сиянии Луны.

В этом чудном океане -
Все для радости живут:
Блещут звёздочки в тумане -
И поют нам там и тут!

Станем жить легко и просто,
Веселее с песней жить!
И моя Любовь-Берёзка
Сердце будет веселить!
(Вечереет. Появляются светлячки:  звонят в колокольчики, поют и танцуют.)

ПЕРВЫЙ СВЕТЛЯЧОК. (Поёт.)
В далёкой роще, на косогоре
Любовь берёзонька растёт;
Слеза горячая во взоре
Снега растопит, расплавит лёд.

Поют подружки, танцуют пары,
Берёзки водят хоровод.
В снегах родятся цветы и травы,
Весёлый ручеёк поёт.

В ручей глядеть никто не станет,
Пройти к ручью никак нельзя;
Там на снегу - цветы не вянут,
Венок сплетают для меня.

В снегу глубоком, под корнями -
Журчат весёлые ручьи;
Всё веселей весной с ручьями,-
Цветут весенние цветы.
(Смолкает песня.)

ТОПОЛЁК. (Стоит в задумчивости. Речитатив.)
Благодарю подруг за утешенье,
Горят цветы, как украшенья.
Ах, если б одиночества мои -
Украсились венком цветов Любви!

Ах, если б это милое создание, -
Берёзка белоствольная пришла,
Исполнила б заветное желание, -
Венок мне из живых цветов сплела.

Но сколько ждать венок её заветный?
Ведь можно долго безнадёжно ждать.
Она сама мне шлёт весны приметы,
Чего ж ещё мне Тополю желать?!

Взошла Луна и с тучками играет,
Пусть холодна ко мне моя Луна.
Пока зовёт берёзка молодая,
К ней поспешу, она совсем одна.
(Уходит.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ.

Не секите в лесу
Ради сока берёзы.
Люди, я вас прошу, -
Это русские слёзы.

ЛЮБОВЬ-БЕРЁЗКА. (Музыкальный речитатив.)
Посылала Тополю
Синие цветы;
Где ж ты, стройный Тополь мой?
Милый, где же ты?

Вот сплела для Тополя
Из цветов венок.
Заблудился Тополь мой, -
Не нашёл дорог.

Я одна Берёзонька
На горЕ стою,
В хороводы не хожу,
Песен не пою.

Неужели тропочки
Тополь не найдёт?
Неужели мой дружочек
Так и не придёт?  (Плачет.)

(В зале гасится свет. Появляется карлик Мор, подходит к Берёзке, обнимает её.)

КАРЛИК МОР.  (Декламация.)
Берёзка стройная, белым бела,
Иль не заметила, - весна пришла?
Пойдём, Берёзонька, в мой сад со мной,
Есть уголок в саду, как рай земной!

Хоть я и страшненький. Росточком мал,
Но крепко-накрепко тебя обнял.
Другое солнце нам сияет там,
Другим берёзонькам и тополям.

Там свет особенный, все сто светил,
Иные песни там, иной мотив.
Мы, как художники, рисуем жизнь…
- Меня согласна ль ты любить? – скажи.

Мир фантастический, сказочный мир, -
Устроим свадебку, и справим пир.
Хоть я и страшненький, росточком мал,
Но крепко-накрепко тебя обнял.
(Любовь-Берёзка резко отталкивает от себя Карлика Мора.)

КАРЛИК МОР. (Говорит со злобой речитативом.)
Берёзка скверная, постой, постой!
Вся изойдёшь теперь, горюн слезой!
Мой ножик  острый кору сечёт,
Мне сок берёзовый пусть натечёт.

КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.

В снегу глубоком, под корнями -
Журчат весёлые ручьи;
Всё веселей весной с ручьями,-
Цветут весенние цветы.
 
(Появляется Тополёк. Подходит к Любви-Берёзке. Слышится журчанье ручья.)
 
ТОПОЛЁК.  (Музыкальный речитатив.)
Несёт ручей по ветру льдинки,
Пришла весна, весна пришла!
Чуть слышно капают слезинки,
И ясен день, и даль ясна.

Слышнее ручейков журчание,
И ветра шум, и щебет птиц.
Дарит весна очарование -
Дней солнцеглазых голубиц.

Белее белых лебедей
Берёзонька души моей,
Ты сказка русская моя -
В сиянье солнечного дня!

(Громче поёт.)
Ах, туманов белеющий полог,
Ни к чему занавесы твои.
Век разлуки томительно долог,
Сладкозвучны напевы струи.

Что за очи по-детски невинны
На меня из Берёзки глядят?
Твой ручей несказанно гулливый,
Он не ведает к рекам преград.

(Обнимает Любовь-Берёзку. Речитатив.)
Любимая, вспомни наш песенный сон,
Которым цвели и дышали;
Хоть больше уже не привидится он, -
Забудется нами едва ли.

Ты, помню, росла, словно лебедь бела,
Была ты светла, мне на радость цвела.
И песни, что пел я с тобою одной,
Летали над вешней волной!

(Замечает ранку на стволе берёзки, перевязывает её тонкий ствол рушником.)

Берёзонька, берёзонька,
Израненной стоишь.
О чём ты шепчешь, милая?
О чём ручьём журчишь?

(Замечает в руках Берёзки венок. Берёт его в руки, прижимает к  сердцу. Поёт.)

Венок чудесный,
Твои цветы -
Мне навевают
Весны мечты.

Венок весенний,
Знак красоты,
В цветах оживших –
Любви мечты!

Бежит, струится,
Журчит ручей,
Любви-Берёзки -
К Душе моей!

Теперь, берёзонька,
Навек с тобой.
Мы не расстанемся, -
Цвети и пой!
 
Конец спектакля.





Приложение 9.

ЛЕЛЬ И ЛАДА.
Музыкальная языческая миниатюра.

Действующие лица и исполнители:

Лель – юный пастух
Лада – молодая пастушка
Старец  – гусляр

В сценах принимают участие пастухи, пастушки.
(Пантомима, хореография, фольклорные хороводы).

Место действия: русская языческая деревня.
Время действия: пора цветения вишен и яблонь.


    Перед поднятием занавеса, на авансцену с песнями и плясками выходят молодые девушки и юноши. Самый юный из них, обращается к зрителям: «Друзья, радость-то, какая! Сегодня самое начало нового Золотого Века! То, что вы сейчас увидите и услышите, - это сказочная быль. Встаёт новое Солнце! Здравствуй, Золотой Век!»
    С песнями и плясками все уходят со сцены.

    Занавес поднимается. Слышится в отдалении весёлый шум юных певцов и танцоров. В глубине сцены сидит Старец  с гуслями в руках, ожидает восхода Солнца. Вот  первые лучи Солнца озолотили всё вокруг.

СТАРЕЦ. (Декламация.)

О Солнце, Солнце!
Катись по синему Небу
С Востока на Запад –
К слиянию с краями далёкого моря…
Оно уже готово
К принятию блестящего Бога.

(Послышались звуки свирели. Старец прислушивается.)

Вот уже с холмов и долин -
Слышны мне пастушьи свирели.

   На сцену выбегают радостные Лель и Лада. Старец не замечает их появления, созерцает восходящее Солнце… Лада и Лель осторожно подходят к Старцу ближе.
 
ЛАДА. (Музыкальный речитатив.)

Старец, ты наш - вдохновенный певец,
Добродетельный, вежливый Старец.
Уж семьдесят раз ты первыми розами гусли
Украсил на празднике новой весны,
Веселья и памяти светлой!

А в юности зрелой камены тебя полюбили!
Пусть старость в тебе поубавила силы, -
Отнять не смогла у тебя
Вдохновенного, певчего дара.
И светлой весёлости дар -
Добродетель твоя сохранила.


Теперь же – улыбкой и взором
Приветливым, - юность встречаешь.
К тебе вот спешили мы с другом, -
Твои - пастушок и пастушка.
Увидеть тебя захотелось,
Давно уж с тобой не встречались
На празднике пышном весны;
Нам хочется песен твоих
Прекрасных и звучных послушать.

ЛЕЛЬ. (Поёт.)

Певец - добродетельный Старец!
Нам песню, пожалуйста, спой, -
Весёлую песню златую.
Нам любо и мило с тобой  –
У музы твоей на пороге.
Как будто – не сам их поёшь,
А, музой внушённые песни,
Как будто у Неба берёшь!

От них, так и веет прохладой,
Прекрасною, новой мечтой!.. 
Пожалуйста, песни нам с Ладой
Какие мы любим напой!
Певец, добродетельный Старец, -
Мы просим, пожалуйста, - спой!

ЛЕЛЬ и ЛАДА. (Поют дуэтом.)

С рассветом поющие звуки,
Нам слаще, чем в зное – прохлада.
Коль не было б в жизни разлуки –
Не пили бы - встреч наших радость!

Здесь роза о чём-то лепечет,
На звёзды влюблено глядит...
И всё это - душу нам лечит,
И всё это - песней звучит!


Пусть розы - стволы обвивают.
Цветы их душисты, нежны.
Они и не подозревают, -
Какие здесь грезятся сны!

Тут пчёлы с гуденьем роятся,
Летают шмели и стрекозы.
От песен на сердце родятся -
Чудесные, райские розы.

Коль не было б в жизни разлуки –
Не пили бы - встреч наших радость!
С рассветом поющие звуки,
Нам слаще, чем в зное – прохлада.

Старец кивает им головой в знак удовлетворения и признательности. Приглашает их сесть рядом с собой. Лада и Лель садятся рядом, полны внимания и нетерпеливого ожидания песен.

СТАРЕЦ.
(Музыкальный речитатив.)

Я с юности ранней,
До позднего вечера жизни, -
Ни в чём не отказывал
Феям и юношам милым.
А как вам отказывать?
Сладки мне юношей просьбы,
Улыбки и речи у юных,
Так нежны, легки и прекрасны.

(Пальцем, шутя, погрозил Ладе.)

Смотри, Лада, чтобы не плакать,
Как, вдруг, попадёшь в мою песню.
Уж, коли вы, песен хотите,
От песен, чтоб слёз я не видел.

(Берёт гусли, лицом обращается к Солнцу, ударяет по струнам. Музыкальный речитатив.)

Прекрасен твой дар, Ярило!
Кого ты полюбишь, - слетаются музы;
Ты движешь силою слова –
И разум людей, и их душу.
Как дар не хвалить этот твой,
Моё Золотое Ярило!

Что бедную жизнь услаждает?
Подруга, да песня и мудрость;
Деяний твоих не счерпать –
Красот многоцветных и юных!
Красивы тюльпаны, гвоздики,
И розы, фиалки и маки!
Приятны крылатые песни!
Дары все прекрасны Природы!..
Приятнее ж всех красотою -
Цветущая, нежная младость!

(Поёт без аккомпанемента гуслей.)

И всё ж красота,
Лишь гостья земная.
Блеснёт, как роса,
На Небо взлетая.

И вы, молодые,
Мне скажите: «Будет, -
Тебя мы любили,
Но больше – не любим».

Ты только вчера ещё, Лада, -
Не надо краснеть, посмотри-ка,
На щёки свои, что алеют,
Как в поле, цветущие маки.
Сегодня по ним – две росинки,
На Солнце сверкая, скатились.
Забыла ты, Ладушка-Лада,
О чём, только что, - говорили?
Ведь я говорил, чтоб не плакать,
Когда попадёшь в мои песни.
И вот, - в мою песню попала,
И тут же - заплакала Лада.
Вот так, что сказал, то исполнил, -
Глаза твои – слёзками полны.

   Лель заглядывает Ладе в глаза. Вытирает слёзы на её щеках. Они щеками прижались друг к другу. Весело шепчутся между собой. Старец улыбается, на их весёлый шёпот. Появилось несколько пастушек и пастушком их праздничного хоровода. Все они сели вокруг старца, улыбаются и шутят. 

ЛАДА.  (Музыкальный речитатив.)

Спой нам песню, милый Старец,
Все друзья твои собрались,
И притихли в ожиданье, словно мышки.
Спой нам песню, как бывало, -
Сколь ни пел бы, - всё нам мало, -
Пусть тебя, кто любит песни, - все услышат!

Цыц, душа моя, ни звука! -
Кровь на сердце закипает,
Слушай, как поёт, играет.
Спой нам песню, милый Старец,

Все друзья твои собрались, -
Сердце, так и замирает.

СТАРЕЦ. (Поёт, обращаясь к Ладе.)

Но даром - я песен не вспомню,
Хоть что-нибудь, ты подари, -
Тогда я охотно исполню,
Все лучшие песни зари!

ЛАДА. (Поет.)

Возьми мой венок, он прекрасен,
А хочешь, - свирель? Вот возьми!

СТАРЕЦ.

Венок и свирель? – не согласен, -
Ещё что-нибудь подари!

ЛАДА.

Так что ж подарить-то смогу я,
Неужто, - ты ждёшь поцелуя?!
Смешно мне, - признаюсь я, - правда.
Какая же это награда?!

СТАРЕЦ.

Не мне поцелуй дай в награду, -
Целуй только Леля ты, Лада!

(Лада незамедлительно обнимает Леля за шею, целует его в обе щеки много раз.)

СТАРЕЦ.

    Довольный улыбается. Подставляет ладони, сделанные рупором, к своим губам. Надувает щёки и вдруг послышалась необыкновенная, волшебная, зачаровывающая музыка свирели. Все присутствующие юные пастушки очарованы. Одни, из них от радости, - обнимаются, другие – танцуют, третьи – вытирают слёзы счастья на щеках друг у друга. Когда эта удивительная музыка закончилась, все захлопали в ладоши.)   

ЛАДА. (Музыкальный речитатив.)

Милый Старец, я восхищаюсь, -
На чём играешь? - не понимаю.

СТАРЕЦ.

Лада, Лада, - я понимаю, -
На свирели я играю!

   Снова делает ладони, сложенные рупором, подставляет их к своим губам, - слышится то космическая музыка с ветром, то слышится шум ливневого дождя с громовыми раскатами, то прозрачное, солнечное легкое звучание перекликается  со щебетанием птиц и тихим лепетом ручейка. А то, вдруг, слышится шум прибоя и крики чаек. Когда музыка закончилась, то и наступившая тишина казалась волшебной музыкой.

ЛАДА.

Милый наш Старец, мы просим с мольбой.


ЛЕЛЬ.

Всё ты играл нам. Теперь ты нам спой!

СТАРЕЦ. (Поёт.)

Ах, как вы молоды, –
Лада и Лель!
Кудри развеялись,
Губы алеют.

Я вот состарился
И подурнел.
Улыбки, как розы, -
Дарите мне!

Вы посмеётесь,
Глядя на нас:
Любовник бабуси, -
Старец-то наш.

Взор-то орлиный, -
Стал веселей!
Старец запел наш,
Как соловей!

Смейтесь над нами,
Смех ваш люблю…
Снегом осыпало
Старость мою.

Только спрошу вас, -
Час мой пробьёт, -
Кто незабудки
Мне принесёт?

Пойте, покуда, -
Веселия час!
Лель мой и Лада, -
Пою я для вас!..
Кудри развеялись,
Губы алеют.
Ах, как вы молоды, –
Лада и Лель!

 


Приложение 10.

ДОН КИХОТ ИВАНОВСКИЙ.
Музыкальный  спектакль.

Действующие лица и исполнители:

Дон Кихот
СашкО – друг Дон Кихота
Мельник
Бард
Дуня
Барда - соседка Дуни по коммунальной квартире
Художник

В эпизодах: прохожие, понятые.

Место действия: в первом действии - Петушки, во втором действии – Москва.
Время действия – На рубеже второго и третьего тысячелетий.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

КАРТИНА ПЕРВАЯ.

    Верстовой столб с указателем «Москва – Петушки». Со стороны «Петушков» подъехал на велосипеде к верстовому столбу Дон Кихот. Внимательно рассматривает столб.
 
ДОН КИХОТ.

  (Прислоняет свой велосипед к верстовому столбу, развязывает котомку, достаёт еду, раскладывает на газете, поёт.)

Велосипед мой – тощий Росинант!..
Скрипит седло, аж слушать неохота.
Улыбкой заряжает горожан
Отчаянное сердце Дон Кихота.

- Крути-верти, приятель, не ленись,-
Кричат вослед, - и я – кручу с отвагой!..

Мой Росинант, смотри же – не споткнись! –
Сверкают спицы острые, как шпаги!

Вперёд, вперёд, дружище Росинант!
Смотреть-то на тебя кому ж охота?
Уж ты потешил, братец, горожан,
Что умереть не жалко Дон Кихоту!

Не по душе уют мне и покой,
И к Богу – все печали и заботы!
Так Росинант стучит по мостовой,
Что к звёздам рвётся сердце Дон Кихота!

    Со стороны Москвы подъехал к верстовому столбу СашкО, принялся изучать указатель.

ДОН КИХОТ.
 
(Первым признал своего давнего знакомого СашкО, слегка ударяет его по плечу, восклицает.)

Какая встреча, друг-дружище,
Друзей дороже целой тыщи!

САШКО.  (Словно очнувшись ото сна, восклицает с удивлением.)
Сеньор, сеньор, ты невредим?!
Ой, сколько лет и сколько зим!

    (От радости вытирает слёзы рукавом.)

ДОН КИХОТ. (Говорит с укоризной.)
Довольно слёз, ты ж не девица,
Для ратных дел зовёт столица!
Ведь я сюда не для потехи,
Но кривду выправить приехал.

САШКО.

 (Продолжает вытирать свои слёзы двумя рукавами, наконец, произносит.)

Сеньор, известен мне твой принцип:
Ты с кривдой рад всегда сразиться,
Но там ведь мельница крутИтся, -
Не дай Господь, - во сне приснится.

ДОН КИХОТ. (С нотками обиды в голосе.)
СашкО, хоть ты мне верный друг,
Не говори такого вслух.
Сколь мельницы не велики, -
Но мне пустяк их сквозняки.

 (Поёт арию «Последнее утро весны».)

Пришёл ко мне рыцарь и молвил такое
В последнее утро весны,
Что я ни минуты не знала покоя,
Тревожные видела сны.

Мой рыцарь пришёл, и гвоздики поставил
В хрустальную вазу мою,
И лаской своею меня он заставил
Сказать ему нежно: люблю.

И мы занимались с ним в игры такие,
Что я не умею сказать.
Но локоны спутаны были льняные,
Встревожилась бедная мать.

С тех пор я забыла совсем о покое
Лишь вижу о рыцаре сны.
Ему на прощанье махала рукою
В последнее утро весны.

Уплыл милый рыцарь на быстром фрегате, -
Растаял вдали голубой.
Но что-то осталось у сына во взгляде
От рыцаря с тою весной.

САШКО. (Говорит взволнованно.)
Как жил я, не знаю, без ваших-то песен,
Что, правда, то, правда: для песен – мир тесен.

ДОН КИХОТ.
Эх, друг мой надёжный, дружище мой старый,
Скажи мне: «Звучит ещё наша гитара?»

САШКО.

 (Свою гитару, висевшую у него за спиной, переворачивает себе на грудь, играет, поют дуэтом свою любимую песню.)

Взгрустнулось гитаре недаром,
Припомнилось верно, гитаре:
Когда молодая была,
Как в роще прекрасной цвела
Мы что ли с гитарой не пара?!

Эх, гитара,
не оплакивай меня,
Пусть даже с грустью,
всё же нам поётся.
Все, до одной твоей струны,
ещё звенят,
И каждая – на сердце отзовётся.

Мы, разве с гитарой – не пара?
За талию обнял гитару.
Пока не смолкает она,
Как Солнце, нас греет Луна!

Эх, гитара,
не оплакивай меня,
Пусть даже с грустью,
всё же нам поётся.
Все, до одной твоей струны,
ещё звенят,
И каждая –
на сердце отзовётся.

ДОН КИХОТ. (Речитатив.)
СашкО, мой милый друг,
Ведь мы ж не бесталанны, -
На что мы губим жизнь? -
Ответь мне, друг желанный.
Смотри: о чём толпа в безумии хлопочет?
Пусть этот подлый червь
Нам души не подточит.
И я скажу, мой друг,
Чем с пошлостью водиться,
Уж лучше петь одним, -
Нам будет, чем гордиться.
Свободен наш союз,
Нам принужденье чуждо;
Нам песня – божество!
Девиз: борьба и дружба! 

КАРТИНА ВТОРАЯ.

Дон Кихот и СашкО едут на велосипедах в сторону Москвы. Им преграждает путь мельник в белом халате и в белом колпаке.

МЕЛЬНИК.

 (Расставляет руки в стороны, преграждая путешественникам путь.)

Стой, ребята, без затей, -
Тормозите лошадей.
Предъявите-ка билет.
Безбилетным ходу нет.
Повертайте, уезжайте, -
До греха не возбуждайте!

(Поёт.)

Русская мельница
Крутится, вертится,
Мелит всё на дурака.
Здесь перемелется
Всё, что имеется,
Всё будет, только мука.

Я мельник надёжный,
Жестокий – безбожно,
И мною доволен народ.
Здесь всё мне подвластно,
Мелю первоклассно,
Всем кости могу помолоть.

Здесь перемелется
Всё, что имеется,
Всё будет, только мука.
Русская мельница
Крутится, вертится,
Мелит всё на дурака.

Предъявите-ка билет.
Безбилетным ходу нет.
Повертайте, уезжайте, -
До греха не возбуждайте!

ДОН КИХОТ. (Перебивает мельника.)
Хватит, мельник, вздор молоть.
Нас труба вперёд зовёт!
Рад ты нам, иль ты не рад –
Мы проедем в стольный град!..
Или я не Дон Кихот,
Иль копьё тебе в живот!..
(Обращается к Сашко.)
Друг, смелей гони вперёд,
Слава долго ведь не ждёт!

(Решительно едут вперёд, мельник, уступает дорогу, грозит кулаками. Дон Кихот поёт.)

Едет рыцарь вперёд,
Вдохновенно поёт,
Пламенея былою отвагой.
А навстречу ему
Старец. Рыцарь к нему, -
«Подскажи мне, где рай Эльдорадо?

- Подскажу, мне не жаль, -
Прямо всё поезжай,
И прибудешь ты прямо к параду.
На пути встретишь ад,
Много всяких преград,
Там, за адом и рай Эльдорадо!


И помчал рыцарь тот,
Всё вперёд и вперёд,
И вступил в самый ад, кабальеро.
Сатана приумолк,
Не возьмёт нечисть в толк, -
Как герою, мой ад - по колено?!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ.

(Скамья в сквере. Дон Кихот и СашкО присели отдохнуть.)

ДОН КИХОТ. (Декламация.)
Величье древности любя,
Москва, приветствую тебя!
Как будто вещий сон мне снится –
Сверкнула счастья колесница!

Вот я проехал, как герой –
По нашей Красной Мостовой!..
Москва, за благостность твою –
Хвалу тебе я воздаю!

    Появляется Бард с синтезатором, усаживается на скамейке, рядом с путешественниками, бросает фуражку на землю.

БАРД. (Играет на синтезаторе, поёт.)

Занимается в полнеба
Над столицею заря;
В шапке заячьей облезлой
Ходит нищий вдоль Кремля.

В куполах позолоченных
Рдеет алая заря…
Об изменниках  - боярах
Пел шарманщик у Кремля.

- Будет новый «пророк», самозванец – обманщик,
И в какой новый «рай» нас загонят тогда?..
- Замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,
Эту песню забыть мы хотим навсегда.
 
На мундире часового
Блещут пуговицы – вряд.
Боже, боже, - вновь бояре,
Знать, изменушку творят...

Нищим душу не согреет
Факел пламенных речей,

В голубиный рай насыпал
Нищий крохи сухарей.

- Будет новый «пророк», самозванец – обманщик,
И в какой новый «рай» нас загонят тогда?
- «Замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,
Эту песню забыть мы хотим навсегда».   

Потухала, погасала
Над столицею заря,
Прижимал к груди собачку, -
Грелся нищий у Кремля.
 
На мундире часового
Блещут пуговицы – вряд.
- Все изменники бояре, -
Люди верно говорят.

- Будет новый «пророк», самозванец – обманщик,
И в какой новый «рай» нас загонят тогда?..
- «Замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,
Эту песню забыть мы хотим навсегда».   

ДОН КИХОТ. (Благодарит исполнителя, кладёт ему в фуражку деньги.)
Прекрасная песня, ко времени - важно,
Как много беды от бояр-то продажных.
Дозволь же, приятель, мне песню исполнить,
Столице от Дона словечко замолвить.

(Бард без возражений уступает своё место за синтезатором Дон Кихоту.)

ДОН КИХОТ. (Играет и поёт.)
Каяться задумала Россия,
Что скитается Дончак в изгнанье…
Где-то брал казак, отец мой силы,
Вынес все изгойские страданья.

Но не надо Дону покаяний,
Недруги России в выжиданье, -
Новых из Руси кровопусканий,
Но теперь казачьими руками.

Осмотритесь, братья: кто лукавит?
Кто к братоубийственной толкает?
Кто под русских тщательно рядится?
На Руси ведь кровь-то не водица.

Где-то брал казак, отец мой силы,
Вынес все изгойские страданья.
Каяться задумала Россия,
Что скитается казак в изгнанье.

БАРД. (Обращается к Дон Кихоту.)
Как много кривды на Руси
С изменой, - Боже упаси.
И видно Богом нам Дано, -
В Русь новое пробить окно.
Теперь в ней, как в берлоге душной,
И русским - свежий воздух нужен.
 
(Кладёт руку на плечо Дон Кихоту.)
Я предлагаю вам ночлег,
Хоть в коммуналке, но уют,
И хватит места нам на всех,
Следи друзей, не тесен круг.
Все уходят.


КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.

 За столом в небольшой, комнате сидят: Бард, Дон Кихот, СашкО, художник и Дуня.

БАРД. (Поднимает бокал, произносит тост.)
Друзья, нам чванство не пристало,
Мы с вами попросту живём;
Чтоб выпить, чокнемся сначала,
И пьём, чтоб чокаться потом!

Где пьют насильно, ради тоста,
Там пью, едва ли веселей.
Мы пьём, чтоб чокаться и просто, -
Пьём за здоровье всех друзей!

Ещё скажу, друзья, игриво,
Как лучше светлый день прожить:
Коль есть вино, в нём можно живо
Мирские дрязги утопить.

Пусть мчат, друзья, нас птицы-кони,
Без песен жить никак нельзя.
Без песен жизнь мы не уроним,
И пьём, друзья, до дна, до дна!

Все аплодируют, чокаются, пьют до дна, снова наполняют бокалы.
 
ХУДОЖНИК. (Поднимается для очередного тоста.)
Друзья мои, имею честь
Приятное сказать:
Коль между нами дама есть,
Ей стоит слово дать.
Ещё спешу сказать, друзья,
Товарищи мои,
Что стоя буду слушать я,
И стоя буду пить!

(Все аплодируют. Дуня встаёт, говорит тост для всех, но смотрит на Дон Кихота.)

Мой рыцарь не бог весть, - какой,
В красавцах, мало толку.
Фуражку носит милый мой
И грубую толстовку.

Он работящий человек,
И ласков он со мною,
Согласна жить с ним триста лет, -
За ним, как за горою!

И пусть он человек простой,
Ему я цену знаю.
Железный щит - на золотой, -
Вовек не променяю!

Пускай он, - не бог весть, - какой,
В красавцах много ль толку,
Получку носит милый мой,
ДарИт цветы и шёлку!

(Все громко аплодируют.)

ДОН КИХОТ. (Встаёт.)
Друзья, позвольте мне добавить
Своих цветов в наш дружеский букет, -
Дуняшу нашу, словом позабавить:
Цветов красивей женщин - в мире нет!

(Поёт.)

Шаг вперёд, Дон-Кихот с Дульцинеей Россия,
И ни шагу назад, ни полшага назад,
Ведь дорогу, идущий лишь только осилит,
Важно, первый нам сделать решительный шаг!

Нам земля не простит, если Родине нашей,
Ты изменишь, предав своих мать и отца.
И они проклянут и безжалостно скажут:
Мы напрасно родили его, подлеца.

(Неожиданно распахиваются двери, на пороге появляются Мельник с понятыми.)

МЕЛЬНИК. (Поставил руки в бока, заявляет громогласно.)
Предъявите ваши документы, -
Кто вы и откуда гости здесь?
Вижу: тут не только есть джельтмены,
Проходимцы тут, я вижу, есть. 

ДОН КИХОТ. (Вышел им навстречу.)
Знаю, Мельник, с честью незнакомый…
И незваным оказался тут,
И за это, Мельник, будь готовый, -
Чтоб тебя нагайкою стегнуть!..
(Вынимает из-за голенища казачью нагайку, устремляется на Мельника, который чудом спасся бегством, выпрыгнув в раскрытое окно.)

Если, вдруг, оказался враг,
Сделай так, чтоб исчез он вдруг!..
(Обращается к своему другу СашкО)
Нам, СашкО, снова в путь пора,
Нам по коням, пора, мой друг!..

Конец спектакля.




Приложение 11.

КИХОТ В БЛОШИНРОМ КОРОЛЕВСТВЕ.
Сцены из маленьких  поэм.


СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Королева, дочь королевы. Позднее Командор.

К о р о л е в а.
Слушай, Елена, понять не могу эту нашу придворную, вредную Гниду,
Можешь представить: даёт мне совет – покинуть дворец и бежать с ним,
Он запугал меня насмерть блошиным восстаньем и гибелью нашей.
Что посоветуешь ты: как поступить надлежит нам? Что надо нам делать?

Е л е н а.
Он, как я знаю, тюремный теперь надзиратель, он и судья, и палач в королевстве,
Я удивляюсь: не слишком ли много ему вы доверили неограниченной власти.

К о р о л е в а.
Надо признать, что тому я сама удивляюсь. Да ещё говорит, что влюблён он в меня…

Е л е н а.  (Громко смеётся.)
Вот проказник, какой! Он и мне предложил с ним бежать, называя любимой…

К о р о л е в а.  (Удивлённо.)
Ты серьёзно, Елена? Так, выходит, теперь, мы соперницы стали с тобою?..

(Обе смеются, обнимаются.)

К о р о л е в а. 
Ай, да Гнида! Вот шельма, так шельма!

Е л е н а.
Ах, оставим его. И сюда ему больше ни шагу.

К о р о л е в а.
Ты права. Из тюрьмы пусть уже не выходит. Командору поручим:
Пусть его урезонит, как надо и упрячет подальше без шума и пыли.

(Появляется командор.)

Как ты, кстати, мой друг. Без китайских к тебе церемоний обращаюсь.

К о м а н д о р.
Рад служить вам и слушать вас рад. Служу королеве лишь и королевству!

К о р о л е в а.
Гниду нашу тебе поручаю отправить в темницу и без промедленья.
Так, чтоб слуху о нём никакого никому, никогда и без лишнего шума.

К о м а н д о р.
Будьте покойны. Сейчас же исполню…  (Собирается уходить.)

К о р о л е в а.
Не торопись, Командор. Побудь ещё с нами.

К о м а н д о р.
Вот я здесь…

К о р о л е в а.
Знаете что?.. Лишь одно успокоит меня от волненья. Ваша помощь нужна.

К о м а н д о р.
Вот я здесь, и помочь я готов.

К о р о л е в а.
Подержите мне пряжу, мой друг командор…

К о м а н д о р.  (Вопросительно смотрит на Елену.)
Пряжу мне подержать?

К о р о л е в а.
Это разве зазорно, помогать королеве?

К о м а н д о р.  (Оглядывается на Елену.)
Нет, конечно, совсем не зазорно; но солидно ли мне, командору?

К о р о л е в а.
Ясно. Подержите тогда пряжу нашей Елене. Я же буду вязать.
(Командор держит пряжу. Елена сматывает нитки в клубок. Королева вяжет.)

К о р о л е в а.
А не спеть ли, любезные вам, что-то трогательное для души.

Е л е н а.  (С упрёком.)
Ваше Величество, вы чересчур уже это.

К о р о л е в а.  (С шуткой.)
Что тут такого, Елена, мы все здесь свои.

Е л е н а. 
Ах, Ваше Величество, Ваше Величество!


К о р о л е в а.
Ну, хорошо, я одна стану петь, а на припеве лишь мне подпевайте.

(Королева напевает тихонько, улыбаясь, поглядывает на Елену и Командора.)

Вы слышите: это знакомая флейта играет,
И громче походные, медные трубы гремят!
Там друг мой любезный отряд боевой собирает,
И выступит скоро за дело святое отряд...

Мне видно с балкона: любимый бойцов созывает,
О Боже, степной мой орёл, вдруг взлетел на коня!
И меч боевой, так легко высоко поднимает;
Как сердце тревожно забилось в груди у меня!

Припев:
Вперёд, мой товарищ, за Родину Мать!
Героя, так хочется к сердцу прижать!
Пусть флейта играет! Пусть трубы гремят!
Нет выше награды, чем воином стать!

О, если б мне только в отряде с любимым быть вместе!
О, если б доверили мне боевого коня!
С каким бы восторгом я в бой понеслась, ради чести -
По дымным дорогам любимой Отчизны, пыля! 

За нашу Отчизну, за край мой, всем сердцем любимый, -
Летела б, как птица - ковыльной равниной степей!
- Враги отступают!.. Громи их, громи, мой родимый!
Смелее мой конь, за свободу Отчизны - смелей!..

Припев:
Вперёд, мой товарищ, за Родину Мать!
Героя, так хочется к сердцу прижать!
Пусть флейта играет! Пусть трубы гремят!
Нет выше награды, чем воином стать!


СЦЕНА ВТОРАЯ.

Лунная соловьиная ночь. Роскошная дворцовая комната Елены. Балконная дверь распахнута настежь.  Елена сидит при свечах за столом в задумчивости. За окном, под балконом послышались звуки гитары…   

Е л е н а.   (Взволнованно.)
Боже! Откуда ночью музыкант во дворце, где все ворота на запоре?

(Послышалось пение под балконом.)

Тихо над Тобосом.
Дремлет всё селенье,
Разметавши косы
Дремлет Дульцинея.

Друг мой Санчо-Пансо,
Взять гитару надо,
Пусть исторгнут пальцы
Сердца серенаду.

Не дадим амбиции
Обернуться в страх,
Если инквизиции
Донесёт монарх.

Знать, недаром важный он
Брит иезуит,
Мне рукой продажною
С лоджии грозит.

Не испортить песни
Этому банану.
Не сойдёт он с места
Поздно или рано.

Шёлковую лестницу
Выну из кармана,
За мою прелестницу
Он получит рану!

Е л е н а.  (Говорит тихо за занавеской, не выходя на балкон.)
Кто здесь поёт? Что от меня вам надо? Идите прочь своей дорогой.

К и х о т.  (Говорит тихо).
О Дульц Елена, с трудом выбрал путь ко дворцу ради встречи с тобою,
Жду с нетерпеньем тебя у балкона, богиня моя, умоляю, скорее приди.

Е л е н а.
Нет, не возможно сейчас. Могут увидеть нас вместе с тобою, Кихот.

К и х о т.
Долго и тщетно искал нашей встречи, скорее приди, жизнь и любовь моя!
Необходимо с тобой объясниться… Мне медлить уж больше ни часа нельзя.

Е л е н а.
Нет. Не теперь, друг Кихит, умоляю, не время сейчас. Ты жив, - это главное,
Всё ж остальное, поверь мне, исполнится.

К и х о т.
Может, тебя заподозрили?



Е л е н а.
Нет! Моё соучастие вне подозрений, но мне предстоит стать женой Командора.

К и х о т. 
Завтра же ночью готовься, Елена,  к побегу; медлить нам больше нельзя.

Е л е н а.
Всё, друг Кихот, уходи! Погубишь себя и меня ты; и общее дело погубишь.

К и х о т. (Поёт негромко, удаляясь от балкона.)

Эпиграммы! Эпиграммы!
Проснитесь, наденьте доспехи!
Мы едем! Мы едем!
Путешествовать по свету!

О, моя Дульцинея,
Не отрекись от меня:
Смелее, смелее
Садись на коня!

Ударю по щиту копьем:
Вперёд, кабальеро!
Владей моим сердцем,
Моя королева!

Мне по духу сестра,
Коль мне по сердцу дама!
Как шпага остра
Моя эпиграмма!

Да упадёт мой юмор
К ногам каплей разума.
Дульцинея, на коленях
Не умолял ни разу я.

Венцом будет юмор,
Моя Дульцинея, нам в старости.
Не откажи, моя богиня,
Хотя б в самой малости.


О, моя Дульцинея,
Не отрекись от меня –
Смелее, смелее
Садись на коня!..


СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Дворцовая комната Елены, вся заставлена корзинами с цветами и богатыми свадебными подарками для Елены. Елена печальна и неразговорчива. Королева старается её развеселить. Командор чувствует себя, словно не в своей тарелке.

К о р о л е в а.
Сколько чудесных цветов! Места уж нет, где поставить корзины с цветами!
Любят вассалы тебя, словно братья, счастье твоё, счастьем своим признают.

(Елена печальная, молча, подходит к окну, смотрит во двор.)

Что же, Елена, словно не к свадьбе готовишься ты, но к своей тризне,
Разве к лицу тебе это? Что ты смущаешь, всем видом своим Командора?

(Обращается к Командору, желая развеять тягостное молчание.)

Друг мой, герой Командор, слышала я,-  чернь не на шутку бунтует?
Все охватило провинции. Все ли предприняты меры, чтоб  до нас не дошло?
В замке довольно ли нашего войска? Как охраняются наши ворота?

К о м а н д о р.
Да, я не скрою от Вас, моя королева, весьма разрастается смута,
Всё под контролем моим. Одно лишь меня весьма и весьма беспокоит,
В замок проходит Кихот по ночам, весьма он опасный преступник,
Жулик отпетый, смутьян и бездельник - растормошил блошиное всё королевство,
Но я уж вышел на след негодяя Кихота, скоро удастся загнать его в сети.

К о р о л е в а. (С негодованием.)
Сколько же можно, мой друг Командор, нянькаться с этим опасным Кихотом,
Он оборванец и лодырь, и плут вместо того, чтоб трудиться на благо Отчизны,
Мутит блошиный народ, вот уж дворцу моему угрожает и замок колеблет.
Ради меня и Елены ты должен схватить негодяя, казнить - другим в назиданье.
Будь осторожен; он очень хитёр и коварен.

К о м а н д о р.
Будьте уверены. Нынче же ночью он сам в мои сети запрыгнет. Ответит за всё
Сыщики наши не дремлют, а инквизитор сумеет всю подноготную вызнать,
Мастер по этому делу он первоклассный.

К о р о л е в а.
Боже, как глуп же Кихот, считая себя всех умнее.

К о м а н д о р.
Точно подметили вы, королева: глуп он как пробка, амбиции, хоть отбавляй.

К о р о л е в а.
Но, ведь какую он мог бы нам оказать всем услугу, если бы вдруг захотел;
Но, вместо этого, он причиняет нам лишь огорченья, без пользы себе.
Но не в пример им, наши пиры и приёмы, тесно сплотили дворцовых вассалов.

К о м а н д о р.
Как монолит, все вассалы едины!

К о р о л е в а.
Крепче, теснее мы все сплочены, чем все опасные тайные сборища эти.

К о м а н д о р.
Истинно так. Тайные сборища крепки до первого только ареста и пытки.

К о р о л е в а.
Мне не понятно: чем он, Кихот волнует народ? Вед за душой у него, - ничего;
Голь перекатная. А, вот, поди ж, ты, чернь глазеет, как на удава, каждое слово
Ловит, как манну небесную. Нам он вредит, а пользы себе не приносит.

К о м а н д о р.
В наших несчастьях вина его в том, - потворствует пришлым он миссионерам.
В тайне ликует, что могут они много наделать нам зла, бесчинством своим.
Но повторяю, считайте, он в наших руках этой ночью.

К о р о л е в а.
Этой надеждой живу, надеюсь и верю.

Е л е н а.  (Взволновано подходит к окну, пристально смотрит во двор.)
Что это там, на площади, будто, солдаты идут?

К о м а н д о р.
Личная охрана королевы.

Е л е н а.
Нет. Солдат там гораздо больше. Чуть ли не весь гарнизон нашего замка.
Что б это значило? Прошу, Командор, сходите, узнайте, в чём дело?
Видно, что там чрезвычайное что-то. Не медлите, Командор, прошу вас!

К о м а н д о р.
Что ж хорошо, душа моя, сейчас всё узнаю и скоро вернусь с докладом.

(Командор уходит.)

К о р о л е в а.
Мне показалось, Елена, - бесцеремонно выдворила ты Командора во двор.

Е л е н а.
Я ничего не сумела поделать с собою. Не знаю: как мне себя вести с ним?

К о р о л е в а.
Он, ведь, так предан нам, надобно это ценить.

Е л е н а.
Ваше величество, вы с Командором жёстко настроены против Кихота.

К о р о л е в а.
Часть - по заслугам!

Е л е н а.
Но вы, ведь когда-то боготворили его.

К о р о л е в а.
Раньше он был мне приятен. Ныне считаю: талантливый он, но строптивый.
Я выхожу вся из себя: чернь всей провинции, чуть не готова молиться ему.
Надо быстрей урезонить его. Чувствую, что от него нам добра не дождаться.

Е л е н а.
Вспомните, он проезжал мимо нас, я кидалась к окошку, вы же бранили меня.
Сами же, будто случайно, пытались взглянуть на него из окошка с восторгом.
Он улыбался и кланялся мне, бросая свой пламенный взгляд на меня.
Разве не льстило вам, что друг Кихот - оказывал честь вашей дочери?!

К о р о л е в а.
Ох, и выдумщица ты, Елена, что на Кихота с восторгом глядела с тобой из окна.

Е л е н а.
Позже вы мне приказывали не подходить к окну, когда я его поджидала.
Стоило в гости Кихоту наведаться к нам,  вы старались воздать ему почесть,
Разве же вы не желали нам счастья? Теперь вот готовы казнить вы Кихота.

К о р о л е в а.
Счастья желаю тебе я Елена, и Командор осчастливит тебя беспримерно,
Вся безграничная власть у него, и казной королевской сполна он владеет.

Е л е н а.
Ой, пощади, государыня матушка! Нет, Командор не станет героем моим!
Лучше шалашик в лесу станет истинным раем для нас двоих с Кихотом.
Только лишь он мой возлюбленный друг! За ним я готова носить  победное Знамя!..

(Во дворе раздаётся бой барабанов, и слышится песня. Королева с ужасом подходит к окну.)

Вера в светлое, - развеяла, как пыль,
Эта, сердце раздирающая быль.
Ох, и лютый же разбойник, ох, и лют! –
Барабаны барабанят там и тут.


Говорили, говорили, говорят, -
Слышал это уже много лет подряд,
Может быть, кто позабыл ту «быль-мечту»,
Как разбойник лютый сватал красоту.

Барабанят барабаны там и тут:
«За разбойника царевну выдают!»
По тропе разбойник вышел на разбой,
Выкрал дерзкий он красавицу с собой!

Током крови вновь гремит созвучно тут:
«За разбойника царевну выдают!
Через лес идёт вразвалочку медведь,
Колокольцев звоны слышны там и здесь».

«Что-то будет, что-то будет, - все поют, -
За разбойника царевну выдают!»
Вдруг кольнуло, что-то в сердце в глубине,
Не до песен с той минуты стало мне».

- Где тот страшный страхолюдина? – зовут, -
Где, родимец расшиби его? – поют.
Не дай Бог во сне приснится эта жуть.
За него, бедняжку вправду ль выдают?!

- Ой! -  послышался слепой старухи крик…
Я такого крика слышать не привык.
- Люди добрые, - нам злую песнь поют, -
За разбойника царевну выдают!..

Колокольчики хохочут и звенят:
«Не волнуйтесь, всё нормально, - говорят, -
Ну, так что же, что разбойник он и плут? –
Пусть красавицу попробовать дадут».

- Ой, да, - слышно эту новость за версту, -
Ой, погубит, тот разбойник красоту!
- Ох, и лют же был разбойник, ох, и лют! –
Барабаны барабанят там и тут.

   
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ.

Ночная сцена у фонаря под балконом Елены. Появляется Командор с солдатами.

К о м а н д о р.  (Обращается к солдатам.)
Спрячьтесь в кустах недалеко от балкона Елены, ждите моего сигнала.

(Солдаты  прячутся в кустах. Появляется Инквизитор в плаще с капюшоном.)

К о м а н д о р.  (Насторожённо.)
Ваше Преосвященство, это вы?

И н к в и з и т о р.
Командор, разве ждёте кого-то ещё?

К о м а н д о р.
Жду с нетерпеньем незваного гостя Кихота, скоро, надеюсь, придёт он, бродяга.

И н к в и з и т о р.
Только что, здесь мы схватили двух одиночных бродяг. Дознанье ведётся.

К о м а н д о р.
Вы появились здесь, как невидимка.

И н к в и з и т о р.
Мы, божьи слуги владеем секретом – быть невидимыми.

К о м а н д о р.
Может быть, слишком нас много здесь, для ареста одного лишь Кихота?

И н к в и з и т о р.
Ваша забота - внешних врагов обезглавить. Мы обезглавим врагов, что внутри.

К о м а н д о р.
Разве внутри королевства могут быть враги?

И н к в и з и т о р.
Как это ни прискорбно, но у меня имеются такие факты


К о м а н д о р.
Время настало искоренить зло внутри, и снаружи. Уходим в укрытие.

(Инквизитор и Командор расходятся в разные стороны. Под балконом Елены появляется Кихот в плаще с капюшоном, как у Инквизитора. Прислушивается.)

К и х о т. (В сторону.)
Я видел здесь недавно Командора и шпагу мог всадить ему промеж лопаток;
Я не убийца? Умрёт он в честном поединке. Дождусь его под фонарём.

(Появляется Командор. Вплотную подходит к Кихоту.) 

К о м а н д о р. (Говорит настороженно.)
Ваше Преосвященство, это вы?

К и х о т.
Вашу шпагу обнажите, Командор, коль вы не трус. Кихот на поединок вызывает.

К о м а н д о р.
Дам знать солдатам, пусть возьмут тебя живьём.

К и х о т. (Выхватывает свою шпагу.)
Ни шагу больше и ни звука; проткну, как бешеного пса. Защищайся, Командор!

К о м а н д о р.  (Обнажая свою шпагу.)
Ты сам умрёшь, как пёс бездомный.

(Сражаются под фонарём. Из засады появляются солдаты Командора. В этот момент Кихот пронзает своей шпагой Командора и исчезает под покровом ночи.)

К о м а н д о р. (Слабым голосом, обращается к солдатам.)
Ищите, ищите убийцу Кихота, ловите его, хватайте, притащите сюда живого или мёртвого.

 (Солдаты пускаются на поиски Кихота. На балконе со свечами появляется Елена.)

Е л е н а.
Кто здесь, под балконом стонет?

К о м а н д о р. (Приподнимаясь на локте.)
Здесь я, Командор. Елена, заклинаю, срочно зови сюда доктора. Я ранен.

(Шепчет в бреду.)

Может - поздно, может - рано,
Но придёт пора:
Ты, мою заметив рану, –
Станешь мне сестра.

А пока сочится рана,
Что судьбой дана;
Залечу ль её? Не знаю –
Глубока она.

Если выживу, родная,
Будет мне урок, -
Что любовь, любовь земная,
Для души невпрок.


СЦЕНА ПЯТАЯ.

Торговая площадь в блошином королевстве. Сапожник разговаривает с горшечником, поминутно оглядываются. 

С а п о ж н и к. 
Предсказывал ведь я: лопнет королевство, как бычий пузырь, проткнутый шилом;
Вспомнишь мои слова: вскоре Инквизитора проткнут шпагой, как Командора.

Г о р ш е ч н и к.
Королева обещает всех осыпать дарами, и устроить богатый пир для простых блох.

С а п о ж н и к.
Слышали мы эти обещанья. Но повсюду, только и  горланят: больше двух не собираться!
Нас только всё обещаниями кормят, а сами повсюду невинную кровь пускают.

Г о р ш е ч н и к.
Назревает великая смута, но пока нам следует помалкивать, чтобы не было беды.

С а п о ж н и к.
Так они и пользуются тем, что мы помалкиваем, да через колено нас переламывают.
В народе поговаривают, что молчанию рано или поздно, всё же наступит конец.
Надо было раньше нам вежливо, но твёрдо заявить королеве о наших правах;
Да крепко держаться за свои права. Теперь скажут, что мы заодно с бунтовщиками;
Скажут, что мы против правового королевства, и против всего блошиного народа.

(Подходит портной. Здоровается с собеседниками.)

П о р т н о й.
Где сапожник и горшечник, там и портной. Говорят, иконоборцы идут к замку королевы.

С а п о ж н и к.
Наваляют им гвардейцы королевы. Надо всем объединяться и добиваться своих прав.
Королева-то наша растерялась, когда Командора проткнули шпагой у её дворца.

Г о р ш е ч н и к.
Плохи, видать дела у королевы, если от своих граждан прячется она за гвардейцев.
Замок полон солдат, есть даже слух, что она собирается тайно бежать из дворца.

С а п о ж н и к.
Смелости и смекалки не хватает нам, мы давно бы сорвали с себя рабские цепи.
Наши предки почитали своих князей, пока они правили так, как полагается,
Но, как только, гребли через край, то сословное собрание, вече - умело их обуздать.
Мы теперь живём изо дня в день, позволяем властям хозяйничать, как им вздумается.
Будто нам и дела нет, как нами правят. Не ведая, – кто они, откуда у них такие права?
Пока мы спали, они нас связали по рукам и ногам.

Г о р ш е ч н и к.
Проклятье, а ведь ты верно, говоришь: откуда у них такие неограниченные права?

С а п о ж н и к.
Они должны хозяйничать не произвольно, а как было принято в добрые времена.
Будем терпеть произвол дальше, так и ещё худшего дождёмся. Позор!..
Предки наши были всегда начеку. Чуть только государь ущемит их права,
Схватят его сына наследника и держат взаперти, пока не выправится кривда.
Так вот и свою пользу понимали, и дело делать умели, до конца его доводили.
Быть обязан король добрым и верным государем, не предавать интересы народа.

Г о р ш е ч н и к.
Вот как! А нас Инквизиция и королева сгибают в бараний рог, а мы всё молчим.

С а п о ж н и к.
Обязанности должны быть не только у нас перед ними, но и у них перед нами.
Произвола не должен чинить, даже в помышлении, никогда, нигде и ни в чём.
Правитель не может улучшать положение духовных лиц, без согласия сословий,
Также не может государь изменить по своей воле наш государственный строй.

(Вокруг собеседников собралось несколько слушателей.)

П о р т н о й.
Плохи дела в королевстве! Из рук вон, как плохи! Везде волнуется блошиный народ.
Быть беде! Надо нам сейчас поостеречься, пока нас бунтовщиками не объявили.

Г о р ш е ч н и к.
Вот ещё один предсказатель нашёлся. Послушай, ты, случаем, не шпион Инквизиции?

С а п о ж н и к.
Горшечник, не связывайся с портным. Он - дрянь блошиная, я его насквозь вижу!

Г о р ш е ч н и к.
Этот провокатор работает под «своего», под «наших». Поддать бы ему хорошенько!

(Горшечник хватает портного,  даёт ему взбучку. Неожиданно перед собравшимися появляется Инквизитор.)

И н к в и з и т о р.  (Громко вскрикивает.)
Ах, негодяи, крамолу здесь посеять решили; волками будете выть у меня на дыбе.

(Достаёт из-под плаща свисток. Пронзительно свистит. Появляются сыщики инквизиции.)

И н к в и з и т о р.  (Указывает на сапожника и горшечника.)
Именем Инквизиции, взять этих двоих, и отправить в подвал для дознания.

(Сыщики Инквизитора уводят двоих арестованных горожан.  Все собравшиеся поспешно расходятся.)

И н к в и з и т о р. (Обращается к побитому портному в разорванной одежде.)
Впредь будь дипломатом. Не доводи, что б тебя избивали и рвали на тебе одежду.

(Слышится хор бунтарей. Вначале – чуть слышно, затем - усиливается и под конец слышится более решительно, настойчиво, громко (Крещендо*).

Здесь плут и вор зажили всласть;
Погибель правят изначально.
Была ли, не была ли власть?
Но воцарилось безначалье.

И разделила всех вражда;
Ни в счёт родители и братья.
Одни – из грязи – в господа,
Другие – из болота – в знати.

Рога, копыта и хвосты -
С пути метут всё бессердечно.
К безумной радости толпы -
Возводят в культ бесчеловечность.


Такого не было размаха
Укоренившегося зла;
Закусывая удила,
Преследует всех чувство страха.

Возводится исподтишка
Блошиный бунт, чтоб бунт возглавить,
Как плеть народная рука
Упала. Легче б обезглавить.

Потешный император наш -
Нам не оплот в борьбе суровой.
Нам надо выдвинуть другого,
И прекратить весь ералаш.
* Крещендо (ит. букв. – возрастая, усиливая) – постепенное увеличение силы звука (но не ускоряя).


СЦЕНА ШЕСТАЯ.

Площадь в блошином королевстве.

Н и щ и й. М е л ь н и к.

Н и щ и й.
Эй, мельник! На одно слово, ради Христа!

М е л ь н и к.
Иди, своей дорогой, не кричи, как оглашенный!

Н и щ и й.
Лишь одно только слово!  Есть ли новость?

М е л ь н и к. (Оглядывается. Говорит тихо.)
Есть новость: нам запретили делиться новостями.

Н и щ и й.
То есть, как это так?

М е л ь н и к.
Подойди ближе... Вплотную не подходи.

Н и щ и й.  (Подошёл ближе, остановился в двух шагах.)
Так нормально будет?

М е л ь н и к.
Королева издала указ: «Коль сойдутся для беседы двое, считать их изменниками».

Н и щ и й.
Да ну!..


М е л ь н и к.
Вот те и ну, баранки гну!

Н и щ и й.
Так что, к примеру, мужику с бабой постоять нельзя?

М е л ь н и к.
Сказано, нельзя, так и нельзя, вот и весь сказ.

Н и щ и й.
Вот тебе, бабушка, и свобода!

М е л ь н и к.
Разговаривать о блошиной знати, запрещено под страхом пожизненного заточения.

Н и щ и й.
Почитай, пропали наши головы, ни за понюх табаку.

М е л ь н и к.
Все обязаны отныне доносить друг на друга. За это обещаны награды.

Н и щ и й.
Эх, ма! Уйти бы домой, занавесить бы окна. Да жаль, что и угла-то у меня нет.

М е л ь н и к.
У меня, хоть и есть коморка на мельнице, но сердце ноет от всей этой напасти.
Блохи пропадом пропадают. Была блоха и нет её, поминай лишь, как звали.

Н и щ и й.
Как тебе солдаты? Ведь были нормальные блохи, а тут совсем озверели.

М е л ь н и к.
Тоска, как змея сердце гложет, когда вижу, как они маршируют по улицам.
Вытянулись, как лом проглотили, и топают, все, как один, глазами всех пожирают.
А, бывало, стоят такие молодцы, улыбаются, и всем прохожим честь отдают.
Не к добру это. Быть беде. Давай, лучше разойдёмся, от греха подальше.

(Появляется дворник с метлой.)

Д в о р н и к. (Громко.)
Друзья, вы слыхали новость?!

М е л ь н и к.
Да тише ты, метла! Всё, расходимся, блохи, расходимся!..

Д в о р н и к.
Да не трусьте вы. Королева-то наша ушла из дворца через подземный ход.
Говорят: хотела за народ постаять, да знать ополчилась на неё, пришлось бежать.
Оставила записку, что вернётся во дворец, но никто этому не верит.
Жалко принцессу Елену. Её бояре схватили и упрятали где-то в каземате.


М е л ь н и к.
И куда же сама королева убежать сумела?

Н и щ и й.
Если деньги при себе имеются, она нигде не пропадёт.

Д в о р н и к.
В точности сказать не сумею, но поговаривают: ускакала королева в Венецию.

М е л ь н и к.
Откуда тебе, дворнику удалось узнать всё это самому первому в блошином королевстве?

Д в о р н и к.
Да об этом уже все знают, кроме вас двоих. Послушайте, что поёт шарманщик.

(Появляется шарманщик с расписной, звонкой шарманкой.)

Ш а р м а н щ и к. (Играет и поёт.)

Ах, государыня наша отправилась в город Венецию!
Ах, королева, желаю вам счастья всем сердцем я!

Город Венеция чудное чудо плавучее,
Дивное диво и сказка ты самая лучшая!

 Без королей, без царей и панов ты сама управляешься,
В синих ты водах, как лебедь небесный купаешься.

В пене морской, на лагуне окутана дымкой туманной,
Город невиданный, сказочный город и странный.

В синем просторе морском единилась с небес глубиною,
В зеркало вод от зари до зари любовалась собою.

Вместо крыльца у домов – украшают мосточки с причалами,
Вместо повозок плывут там гондолы каналами.

Прямо из вод вырастают дворцы и хоромы богатые,
Дивное диво от глаз чужеземных средь моря упрятано.

Странное, дивное, чудное чудо, как в сказке – страна,
Будто из вечности в вечность плывёт белый лебедь она.

Все, кто живут здесь, лишь сами собой управляются,
Кто побывал там, хоть раз, всю свою жизнь удивляется.

Ниву не жнут там, и в поле не пашут, не сеют,
Лишь веселятся, поют и танцуют, и все - всё имеют.

Тот, кто богатый, живи, фараон, - не хочу!
Если ты бедный, то руки продай богачу.

Строй ему дивные замки, хоромы богатые,
И украшай жизнь богатым киркой и лопатою.

Тот - выдувает роскошные вазы хрустальные,
Этот -  ваяет, рисует соборы монументальные.

Деликатесы морские к столу господам поставляют,
Пеньем и музыкой знатных господ развлекают.

Если уж там мастера с золотыми руками,
С места работы уйти не осмелятся сами.

Если же мастер с работы тайком убегает,
Всюду убийцы отыщут и жизни лишают.

Ах, государыня наша отправилась в город Венецию!
Ах, королева, желаю вам счастья всем сердцем я!



Приложение 12.

           КАЗАЧЬЯ МУЗА И ЭХО ГУЛАГА.
      Казачья поэма.

Моему отцу, Сигачёву Александру Фёдоровичу,  Донскому казаку.


«У Престола Бога, чьё подножье свято,
Праведникам - милость, грешникам – гроза;
С жалобой безмолвной встанут казачата.
И Господь заглянет в детские глаза.

Скажет самый младший: «Нас из пулемёта -
Расстреляли нынче утром на заре».
И всплеснёт руками горестными кто-то -
На высокой белой облачной горе.

Выйдет бледный мальчик и тихонько спросит:
«Братья-казачата, кто обидел вас?»
Человечья жалость прозвенит в вопросе, -
Светом заструится из тоскливых глаз...

Подойдут поближе, в очи ему взглянут -
И узнают сразу. Как же не узнать?
«Был казачьих войск ты славным Атаманом -
В дни, когда в детей нельзя было стрелять».

И заплачут горько-горько казачата -
У Престола Господа, где вокруг всё свято.
Господи, Ты видишь, вместе с нами плачет -
Мученик-Царевич, Атаман Казачий».

Игорь Тальков.

Действующие лица:

Казак
Муза
Эхо ГУЛАГа
Хор узников.

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.  РАСКАЗАЧИВАНИЕ ДОНА.

ЭХО.

Грабарь на стройке коммунизма,
Казак, - с конём в конюшне жил:
За лошадьми уход водил,
И тризны тихо проводил
По Дону – по своей Отчизне!
Теперь в чертах его лица
Угасли грозные приметы
Непобедимого бойца:
Гроза в очах его угасла,
И не ищите понапрасну -
Следов Донского казака.
Сокрыто всё, осталась только –
Кавалерийская походка.
Наклон казачий головы,
(Носили голову, как львы),
Да крепко сжатая рука, -
Вот слепок, взятый с казака.

Его увидел и мелькнула,
Такая мысль: его глаза.
Казачьи, верно он казак;
Среди покорного здесь люда,
Ни с кем не спутаешь – никак.
Так, знать, оно тому и быть, -
Мне с казаком поговорить;
Ведь на Руси - за просто так,
Навряд, откроется казак.

- Здоров, земляк! Ведь ты казак?
Что брови вскинул, и ресницы
Свои тяжёлые поднял,
Тебя, брат, верно, я признал,
Ты будешь, - из какой станицы?
Какого хутора казак?
Ни с кем не спутаю никак,
Я сам здесь, как и ты сокрылся,
До времени, - как говорится.
Ты кнут в руках зря не верти.
С тобою, брат, нам по пути.

КАЗАК.

Почём узнал, что я – казак?
Я даже не кажу глаза,
И вот уж сбрил свои усы,
Теперь уж нам – не до красы.
Ты сам-то – с Дона, или как?
Сдаётся мне, и ты – казак.   

ЭХО.

Так ведь – казак-то казака
Заметит, брат, издалека.
Кавалерийская походка.
Наклон казачий головы,
(Носили голову, так львы),
Да крепко сжатая рука, -
Живой портретец казака.

А сам-то я – из песен Дона.
Со мною, - всюду ты, как дома;
Я знаю: ты всегда мне рад,
Ведь казаку, - казак-то – брат!

КАЗАК.

Да, верно, - братья казаки,
Теперь там скрозь – большевики.
Когда Донцов нас одолели,
Кубыть, совсем уж озверели.
Мы, как могли, Дон защищали,
Но горстка нас. Они едва ли
Не целый мир завербовали,
И навалились все на Дон,
Как дикари – со всех сторон…
Всех казаков порасстреляли,
Детей и женщин выселяли
Зимой - в суровые края,
Им, гибель верную творя.
А вся Донская-то земля
Заселена, кем только зря.
Казачью волю потоптали,
Как при Петре... Большевики
Всех казаков гуртом сгоняли
Из пулемётов расстреляли -
Всех поголовно, без суда.
Такая вот на Дон беда
Пришла, которой - век не знали,
Теперь всех – поминай, как звали.
И всё ж себя не потеряли,
И ждём - им страшного суда.
Прикончим Сатаны балы,
Не мы, так наши же сыны.

Но радость, всё же,  я лелею, -
Слюбился с музою моею,
Не ради красного словца,
Родятся песни у певца!..

ЭХО.

Да, брат-казак, и я не чаю,
Что со свободой повстречаюсь!
Я верю, что наверняка,
Восстанет Правда казака!
Давай же выпьем, брат-казак,
В останий раз - на расставанье,
Чтоб не от горя только пьяным,
Бывать, где скрозь – врагов штыки,
Да на полях -  одни бурьяны.

МУЗА.

Потомок Ариев – казак,
Пусть ты сокрыт ещё от взора,
Года гонений и позора
Пройдут, взыскующий свой взгляд
Взметнёшь на авторов разора
Святых землиц тихого Дона,
Ты призовёшь их всех за это
И их приспешников - к ответу.
Все, обвинённые тобой,
Стихами станут в ровный строй.
И здесь скажу не в назиданье,
Но в дань казачьему страданью, -
Сполна должны искуплены
Казачьи муки. Чтоб вины
Не проглядели б, не забыли.
По злодеяниям  судили б,
И чтоб ни капли снисхожденья
Не пролилось за просто так,
Сполна верни им долг, казак!
За всю неволю лагерей,
За слёзы наших матерей!
Ведь, Лейба Троцкий-то - стремился,
Чтоб ели матери детей.
Что ж, - это  казаку забыть?
Позволить вновь им повторить
Всё это? Нет, тому не быть!
Должно - волкам - по-волчьи выть.
А на Дону – казакам быть!
Дано нам Богом - Дон любить!
И вольными орлами быть!
Нам старых песен не забыть,
И новых, - дай нам Бог сложить!

КАЗАК.

Казачьей музы скорбен путь:
Знавала пытки на допросах,
В такой грязи валяли – жуть.
Вампиры правили допросы, -
В залитых кровью казематах,
Все жилы вырывали брату.
Оставшихся в живых,  -  в вагоны -
Прикладом в спины трамбовали,
По долгим перегонам гнали, -
На Север, в тундру и в тайгу,
Штыками в лагеря сгоняли,
И замерзать там оставляли -
В мороз, раздетых, на снегу.

Немногим выдали бушлаты
И предрассветною порой –
Со всеми муза стала в строй
Ужасных, каторжных собраний, -
С названьем - стройки коммунизма,
Ударники социализма
Тяжёлый молот поднимали,
Пилили, землю ковыряли,
И в крик, дубинушку орали!
А ночь настанет, то в палатках,
Тряслись родимцы в лихорадках.

Но музу это не сломало,
Писала, где и чем попало,
И тайно ночью чтила бденье,
Всё – ради строчки, ради пенья.
И не было цены писанью,
Какой почтить в неволе данью?
Всё ж велика ты страсть к писанью,
И не пропала песня даром, -
Почтим же братья, песни с жаром!

МУЗА.

Так мы споём, мои друзья,
Хоть авторов не знаю я.
В безвестности погребены –
Казачьи Божии сыны.

ХОР УЗНИКОВ. (Исполняют лагерные песни.)

Тюремный ноктюрн.

Ночь сошла, но не хочется лечь.
Побеседовать, что ли, с собой?
Или сон моих милых стеречь?
Тишина, лишь сверчок за стеной.
Русской печи певец-соловей,
Наслаждается песней своей!

Вдохновенно пирует Луна
На космическом празднике звёзд.
Опьянённой душе не до сна:
Чует творчество сказочный рост.
Пой же, русской печи, соловей,
Я тобой очарован и нем!

Я тобой очарован, певец,
Ты случайно ль со мной взаперти?
Или волей благою небес,
Нам с тобою здесь пристань найти! -
В дни изгнанья спокойный очаг,
Словно в бурю желанный маяк.
   
Тишина, лишь сверчок за стеной…
Русской печи певец-соловей,
Наслаждается песней своей!
Ночь сошла, но не хочется лечь.
Побеседовать, что ли, с собой?
Или сон моих милых стеречь?

Весна.

Дымкой стелется весна,
Ветер ветку долу клонит.
Капли солнца на ладони
Сыплет звонкая волна.

Пахнет хлебом и землёй,
Прилетевший ветер вешний.
Речка, небо, лес прибрежный –
Всё укрылось синевой.

Ты дорогу перешла, -
Синь из вёдер расплескалась.
Не одна весна промчалась.
Не последняя пришла.

Капли солнца на ладони
Сыплет звонкая волна.

Дымкой стелется весна,
Ветер ветку долу клонит.

Музе.

Глухая ночь и ветер октября
Шумит в лесу опавшею листвою.
Побудь со мной, ведь далеко заря.
Побудь со мной, побудь ещё со мною.

Уж двадцать лет встречаюсь я с тобой,
Всё также ты нежна и молода.
И полон взор лазурью голубою,
Побудь со мной, побудь ещё со мною.

Я ждал тебя, как в юные года,
Готовил пир, чтоб пировать с тобою.
Смотри – благоухает резеда –
Побудь со мной, побудь ещё со мною.

Побудь ещё, чтобы ушли с позором
Враги, что долго разлучали нас.
Давай мечтать/, внимая горним хорам,
Продлим ещё свиданья сладкий час.

Побудь со мной, ведь далеко заря.
Побудь со мной, побудь ещё со мною.
Глухая ночь и ветер октября
Шумит в лесу опавшею листвою.

Два раза люди не живут.

Везли, везли и завезли -
На самый, самый край земли.
Тут ночь тиха, тут степь глуха,
Здесь ни людей, ни петуха.

Здесь дни проходят без вестей:
Один - пустой, другой – пустей,
А третий – словно чёрный пруд,
Где даже жабы не живут.

Когда мы в карцере сидели?
Когда поджечь его сумели?
Когда? Когда? Когда? Когда?
О, бесконечные года! –

Мы все лежали у стены –
Бойцы неведомой войны,
И были ружья всей страны
На нас тогда наведены.

Обратно реки не текут,
Два раза люди не живут;
Но суд бывает сотни раз!
И вот вам наш казачий сказ,
Про этот справедливый суд, -
Два раза люди не живут.

Декабрь.

Замёрзли реки, скованы леса.
Темно и зябко под любою кровлей.
На сотни вёрст – сугробы, как надгробья,
И слишком поздно верить в чудеса.

А ночи, хуже прежнего, темны,
И вот меня под медленной метелью,
Опять  одолевает, как похмелье,
Тяжёлое сознание вины.

Суд над собой мы не свершаем зря.
И тут уж ни амнистий, ни поблажки…
Табак докурен. Сухо в старой фляжке,
Вторая половина декабря.

На сотни вёрст – сугробы, как надгробья,
И слишком поздно верить в чудеса.
Замёрзли руки, смёрзлись волоса.
И душно мне, свеча у изголовья.

Уходит ровесник.

Опомнись, останься, помедли хотя бы на кромке,
Земля, помоги, - ты навек в неоплатном долгу!..
Уходит ровесник, достойно уходит, негромко,
Уходит ровесник, а я удержать не могу.

Оттуда не будет ни звука, ни строчки, ни вести,
Там просто нигде, никогда, ни в аду, ни в раю.
И, если по правде, то лучше бы всё-таки вместе,
Как шли по Земле, как равненье держали в строю.

Мы шли под штыками, но не было в душах смиренья,
Мы были слепые, мы видели свет впереди…
Уходит ровесник. Уходит моё поколенье,
Могучие руки, устало скрестив на груди.

Кому передам на хранение воспоминанья –
Возьмите, прохожий, поскольку я утром умру.
А розовый конь, всё проносится гулкою ранью,
А синий платочек трепещет флажком на ветру.


ПЕСНЬ ВТОРАЯ. РАСПЯТИЕ ВСЕЯ РУСИ.

ЭХО.

Край далёкий. Смерть и горе;
Стонет Тихий океан.
Пеной волн седого моря -
Причастился Магадан.

Кровь невинных заключённых
С мёрзлой смешана землёй.
В сотни вёрст кругом, лишь зоны, -
Вышки, вышки и конвой.

Говорили - город будет,
Говорили – саду цвесть,
Дивные здесь жили люди,
Сколько их? – теперь не счесть.


Сколько лет здесь будет страшных?
И не силься угадать.
Дни сегодня - из вчерашних –
Тянешь ты, Россия-мать?

Пеной волн седого моря -
Причастился Магадан.
Край далёкий. Смерть и горе;
Стонет Тихий океан.

МУЗА.

На кресте тебя, Русь, распяли,
И твой голос певучий затих;
Только ветры полынью печали
Прозвенели в просторах ржаных.

И от Ильменя до Рязани,
От Байкала до стен Кремля –
Захлебнулась ты в красном тумане
Чернозёмно-ржаная земля.

И с тех пор непрогляднее ночи
Стала жизнь, нам чужда и горька,
И твоею рукой, рабочий,
Водит чья-то чужая рука.

Потому и в глазах невесёлых –
Только жгучее пламя тоски,
И везде – в городах и в сёлах
От «свободы» идут в кабаки.

Только ветры полынью печали
Прозвенели в просторах ржаных.
На кресте Тебя, Русь, распяли,
И твой голос певучий затих.

КАЗАК.

Слава Богу, что мы – казаки!
Быть рабами, вовек не согласны;
Мы от Тихого Дона-реки –
Получили на волю причастье.

Край любимый - у Дона-реки,
Нет прекраснее края на свете.
Слава Богу, что мы – казаки! –
Солнца ярого Арии-дети.

Жить на воле у вольной реки
Нам никто запретить не посмеет.
Слава Богу, что мы – казаки!
Наше знамя свободное реет.

Мы от Тихого Дона-реки –
Получили на волю причастье.
Слава Богу, что мы – казаки!
Быть рабами - вовек не согласны;

МУЗА.

Так мы споём, мои друзья,
Пусть авторов не знаем.
В безвестности погребены –
Руси распятые сыны.

ХОР УЗНИКОВ. (Исполняют лагерные песни.)

Царевна Несмеяна.

В синий час из тусклого тумана
За стальной решёткою окна,
Мне в глаза взглянула Несмеяна, -
Севера царевна и весна.

Ельник, мох, слезинки в светлом взоре,
Цепкий дым, тревожный ритм колёс.
- Проходи, не мешкай в коридоре! –
Конвоир угрюмо произнёс.

И опять мучительно и жутко
В тесной клетке, где ни лечь, ни встать,
Тянуться пути седьмые сутки,
Тысяч вёрст какая-то верста.

К полудню стал, глухо замер поезд.
На часы пустая тишина
Задавила слух, в квадрате кроясь,
Глазу не доступного окна.

Шелест, шорох капель неустанный,
Терпкий хмель берёзок и хвои, -
Да, бледны и грустны, Несмеяна,
Царские владения твои!

Мне в глаза взглянула Несмеяна, -
Севера царевна и весна.
В синий час из тусклого тумана
За стальной решёткою окна.

Ясен мой путь.

Сердце болит… О, как сердце болит!
Как воспалившаяся ножевая
Тайная рана, не переставая,
Сердце болит.

Люди, скажите, зачем – и кому –
Это страданье великое нужно?
Окна в решётках и каменный ужас
Камеры… Непостижимо уму!

Не оттого ли, что были всегда
Авеля дети и Каина дети,
Ложь и насилье были на свете,
Боль и бессильие, зло и вражда?

Каина дети, я вас узнаю,
Рыцари братоубийственной злобы,
Жизнь на планете растлившие, чтобы
Мир переделать во славу свою!

Ясен ответ. Но и ясен мой путь:
Сердце моё из винтовки прострелят.
Милая, плачь в одинокой постели! –
Ясен мой путь. Ясен мой путь.

Чёрное озеро.

У ног Кремля, у самых стен,
Как ад, прикрытый плащаницей,
В безмолвной, чёрной пустоте
Смежило озеро ресницы.

Отталый лёд, как мёртвый крик,
Ушедший в каменные кручи,
И ночь густая до зари
Сжимает тяжкой тьмою тучи.

Не чёрт ли сброшенным плащом
Покрыл и озеро и небо;
Не бред ли правит свой расчёт –
Легенд таинственную небыль.

Вот-вот у кованых ворот
Склонив точёно-острый профиль,
Скривив красноармейский рот,
Вслед захохочет Мефистофель.

И, приоткрыв тяжёлый том,
В страницы жёлтые начертит,
Что ночь на озере Святом
Купили водяные черти.

Вот-вот из узкого окна -
На плесень застонавшей башни,
Следят два лысых колдуна
Для чернокнижных, вещих шашней.

И Кремль, и озеро молчат,
Холодный ветер вьёт и кружит,
А в озере и вой волчат,
И блеск ненайденных жемчужин.

Гулять бы густыми лугами.

Гулять бы густыми лугами
В весенней предутренней мгле.
Ходить бы босыми ногами
По ласковой тёплой земле.

Зажечься бы лентою алой,
Как зори, на ранней заре,
Качаться былинкою малой
В холодном речной серебре.

Взвиваться бы резвою пташкой
В широких и вольных полях,
Расти полевою ромашкой
На тонких зелёных стеблях.

Быть птицей, растением, рыбой
Иль там, на распутьях земли, -
Лежать бы коснеющей глыбой
В докучной дорожной пыли.

Со стынущей далью заката
На красных снегах догореть.
И так без конца, без возврата,
Совсем, навсегда умереть. 

Есть две страны. Николай Клюев.

Есть две страны: одна – Больницы,
Другая – Кладбище, меж них
Печальных сосен вереница,
Угрюмых пихт и верб седых!

Блуждая пасмурной опушкой,
Я обронил свою клюку,
И заунывною кукушкой
Стучусь в окно гробовщику:

«Ку-ку! Откройте двери, люди!»
«Будь проклят, полуночный пёс!»
Куда ты в глиняном сосуде
Несёшь зарю апрельских роз?!
…………………………………..
«Приди, дитя моё, приди!» -
Запела лютня неземная,
И сердце птичкой из груди
Перепорхнула в кущи рая.

И первой песенкой моей,
Где брачной чашею лилея,
Была: «Люблю тебя, Расея,
Страна гречишных озимей!»

И ангел вторил: «бУди, бУди!
Благословен родной овсень!
Его, как розаны в сосуде,
Блюдёт Христос на Оный День!»

Колымский прииск «Партизан».

Здесь всё в режиме, по команде,
И туалет, и мордобой,
Глоток воды, черпак баланды,
Поверка, обыск и отбой.

По утверждённому расчёту
Здесь мало кормят, много бьют.
И даже сон с холодным потом
По скудной норме выдают.

Скрипят трёхъярусные нары
Из суковатых горбылей.
Матрацев нет, а одеяла –
Куски рогожи от кулей.

Храпят трудяги до рассвета,
И видят чудный сон во мгле.
Что, наконец, на белом свете
Воскресла Правда на Земле.

С рассветом, всем, под вой сирены,
Подъём и выход – в пять минут.
Кто опоздал к разводу смены,
Тех ожидает страшный суд.

Их волокут в сизо штрафроты
На ограниченный паёк,
С неограниченной работой -
Из-под замка и на замок,
Где путь до морга недалёк.


* * *
Все холодные дни короткие,
Шаги дорогою звенят.
Торчит из снега жёсткой щёткою
Незанесённая стерня.

И степь кругом, и сопки синие,
И снеговые облака.
Барак, затерянный в пустыне,
Блатные песни и тоска.

А ночь темна, как глубь бездонная,
И в сердце остриё копья.
Лежат на нарах люди сонные
Под грудой грязного тряпья.

И что им снится, что им бредится
В тяжёлом, беспокойном сне?
Повисла низкая Медведица
В морозом тронутом окне.

А тишина необычайная,
И лампа теплится едва.
Чтоб выразить своё отчаянье –
Какие мне найти слова?

Голгофский путь.

Тюрьма, как склеп. Не молчаливый гроб ли?
Но знаю я под тяжестью креста,
Что в мире есть и мужество, и доблесть,
И молодость, и страсть, и красота.

Там, за окном  - грачиный крик весёлый,
Горит закат, овеянный весной.
Ты знаешь всё. Голгофский путь был долог.
Одень меня Своею тишиной.

Так тих закат, как будто в небе ясном
Горит свеча Страстного четверга.
Прости меня. Мой путь страстной и страстный.
Открой душе иные берега.

Да, в мире есть и мужество, и доблесть,
И молодость, и страсть, и красота.
Тюрьма, как склеп. Не молчаливый гроб ли?
Заказан путь мне с тяжестью креста.

Ванинский порт.
Я помню тот Ванинский порт
И вид пароходов угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные мрачные трюмы.

На море спускался туман.
Ревела стихия морская.
Лежал впереди Магадан –
Столица Колымского края.

Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
«Прощай навсегда материк!» -
Хрипел пароход, надрывался.

От качки стонала зэка,
Обнявшись, как родные братья.
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья:

- Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чУдной планетой.
Сойдёшь поневоле с ума –
Отсюда возврата уж нету.

Пятьсот километров – тайга.
Где нет ни жилья, ни селений,
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь, олени.

Там смерть подружилась с цингой.
Набиты битком лазареты.
Напрасно уж этой весной
Я жду от любимой ответа.

Прощай, моя мать и жена!
Прощайте вы, милые дети.

Знать горькую чашу до дна
Досталось мне выпить на свете!

Путь России.

Россия, о, где ты, Россия?
Пусть ночью кричит вороньё.
Во мраке пути роковые
Таят воскресенье твоё.

Пусть дом твой врагами разрушен,
Твои сожжены города,
Живую бессмертную душу
Не смогут убить никогда.

И сердце предчувствием новым
Звенит, замирая в груди,
Что путь твой не кончен суровый,
Что слава твоя впереди!

Во мраке пути роковые
Таят воскресенье твоё.
Россия, Россия, Россия! -
Воскресшее царство моё!

Бесовщина.

О жизни и муке,
Ушедших в расход,
Витийствуют внуки –
Весёлый народ!

Шуруйте, ребята,
На наших костях,
На наших костях,
На своих скоростях.

Спасибо, поскольку -
Уловлено ловко:
У нас – перековка,
У вас – перестройка.

Где наша баланда,
Там ваша баллада,
Стихами, охаяв,
Своих вертухаев.

Колымская трасса -
Печора и Бам…
Аншлаги над кассой –
Поёт Розембаум.

Где наши зэка –
У вас – му-зы-ка,
И в рифму на «лагерь» -
О лагере – шлягер.

За буковку – рублик,
А мы-то, бывало, -
Четырнадцать кубиков
Лесоповала.

Шаг вправо, шаг влево,
Собаки, стрелки, -
Для вопля припевка,
Для храпа строки.

Где каждое слово
Душе поперёк…
Неужто, нам снова
Добавили срок?


ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ. ВОСКРЕСЕНИЕ.

ЭХО. (Разуму.)

1.
Мой бедный шут, мой поводырь слепой,
Мы подошли к вратам последней тайны,
А Ты кричишь и тешишься игрой,
Как в первый час Зари моей случайной.

Но час Зари сгорел в дыханье Дня,
И День ушёл по облачным карнизам.
Ты не узнал творящего огня
И не коснулся края светлой ризы.

И в нашем храме жертвенник угас,
Поднялся дым и серые туманы.
И ты в бреду пустился в дикий пляс,
Закрыл алтарь и опьянел обманом.

Дрожа, надел узорчатый колпак,
А мне – венец с кровавыми зубцами.
И пел, смеясь, что весел только мрак,
Кривил лицо и звякал бубенцами.

2.
От боли в сад, где скрылся вечный День,
Моя душа лучом от нас умчалась,
И я, как прах, а Ты – кривая тень,
В туманах лжи, злословья, закачалась,

Мы прежнее сожгли и убежали прочь -
В кричащий путь искать иные храмы.
За нами вслед плыла глухая ночь,
Свивая небо пухлыми руками.

Во чреве Ночи корчился набат.
Дышали вихрями всклокоченные Грозы,
Разинув пасть, рычал чугунный Гад,
Глотая звёзд спадающие гроздья.

Тянулись ввысь обозами гроба,
Из саванов глазели мёртвых лица.
Оскалив рты, кивали черепа,
И с чёрным карканьем носились птицы.

Но твой колпак струил, всё тот же, звон,
И страшных тайн ты в пляске не заметил,
Провёл меня по странам всех времён,
И каждый шаг огнём и кровью метил.

Ворвался в храм с гремушкой небылиц,
Где вечность держит солнечную чашу
И мёдом жизни поит райских птиц,
И бросил яд, чтоб вечность стала краше.

«Я – Бог богов», в безумье начертал
На свитке времени, печаль свою лелея,
Мою любовь, как ненависть развеял,
Дробил миры и червем уползал.

И вновь бежал, ныряя в тине мглы,
На красный дым вселенской печи,
Где духи мук сжигают лик земли,
И новый крест мне взваливал на плечи.

3. 
Мой бедный Шут, кончай свой дикий пляс,
Кончай игру холодными огнями,
Мы всё прошли. И вот последний час
Звенит в замках тяжёлыми ключами.

Стонала дважды судная труба,
Наш путь крестом встаёт в плавучем мраке.
Из тайных врат глядит на нас Судьба,
И луч Души на камнях чертит знаки.

Врата скрипят. Несётся бледный Конь.
Мы в жёлтом пламени последнего порога.
Молись, мой Шут, снимай свой балахон
И жги колпак за скорби в жертву Богу.


МУЗА.

Ой, пора тебе на волю, песня русская,
Благовестная, победная, раздольная.

Погородная, посельная, попольная,
Непогодою, невзгодою повитая.

Во крови, в слезах крещёная-омытая!
Ох, пора тебе на волю, песня русская!

Не сама собой ты спелося-сложилося:
С пустырей тебя намыло снегом-дождичком,

Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью,
Намело тебя с сырых могил метелицей.
 
Ой, пора тебе на волю, песня русская,
Благовестная, победная, раздольная.


* * *
Гей, славяне, все мы дети
Матери единой,
Запевайте дружно, братья,
Наш напев старинный.

Жив он, жив он, - дух славянский,
Светлый дух народа.
Наше знамя – честь и, правда,
Наш призыв – свобода!

За отчизну, за свободу
Мы сражались смело;
Мы вставали брат за брата,
За святое дело.

Жив он, жив он, - дух славянский,
Вольный и могучий.
Наше солнце не закроют
Никакие тучи!

Мы протянем руку братьям -
Через горы, реки.
Наша дружба нерушима
Будет жить вовеки.

Жив он, жив он, – дух славянский,
Дух народной чести.
Никогда нас враг не сломит,
Если будем вместе!..

КАЗАК.

Светит месяц, а он всё с вечера,
А он всё с вечера.
Ой, да, с вечера он да с синего,
Ой, да, до белой зари.

Ой, белая зорюшка. Она занималась,
Ой, да занималася.
Занималась она, да исстухалась,
Ой, исстухалася.

Вот, а мне, казаку, да мне всюю ночь,
Ой, да всюю ночь не спать.
Ой, не спать, не спать, -
А из плена бежать.

Вот бежит конь мой, а он всё спотыкается,
Ой, всё спотыкается.
Ой, да спотыкается,
Назад оглядается.

Вот гонят, гонят за мной неприятели,
Ой, да неприятели.
Вот и подгоняют они к быстрой реке,
Ой, да к быстрой реке.

Быстра речка – она-то широка,
Ой, да всё широкая, а и глубокая.
Вот и закричал я, а я - громким голосом,
Ой, да громким голосом.

Ой, да, перевозчик, а ты, перевозчик, -
Ой, перевези меня домой.
Вот перевези меня за Дон ты, домой,
Ой, перевези домой!

***
Я не выдержал неволи,
Клетку тёмную разбил,
Словно конь в широком поле,
Вновь на землю я ступил.

Ух! Как я взмахну крылами,
Словно сокол, полечу,
Землю вместе с небесами
Я в объятья заключу.

Не по мне темницы мерка –
Мне тюрьма сжимает грудь.
Как в неволе вольный беркут,
Я не мог крылом взмахнуть.

Без предела и без края,
С табунами и с людьми
Степь свободная, родная,
Ты к груди меня прижми.

Ух! Помчусь я, ух, начну я -
Степь копытами толочь,
Степь дневную и ночную, -
Буду мчаться день и ночь!

Воздух воли! До отказа
Надышусь им поутру.
Ух! Глубоким вздохом сразу
Воздух весь в себя вберу!


* * *
Казак, взирай на вожаков по праву,
Очами не раба – узри свою Державу!
В веках ты сотрясал тиранов трон!
Казачий вольный круг для нас закон!

Казачий круг и суд казачьей чести, -
Так вольный дух мы создадим все вместе!
Лишь только вольным честь – о Родине судить,
А рабский дух - пришло искоренить.

Мне здесь любезно жить, при тишине свободной,
Дух Дона тихого здесь гений благородный,
Здесь не унизимся нерабскою душой,
Не смутное пора восстановить нам время,

Прошло безвременье, пора нам – ногу в стремя!..
Разгорячим степного дончака, -
Свободу Дону на века!..
Да здравствует свобода казака!..
Да здравствует свободный ум и право!
Великой нашей вольницы-державы.

* * *
Под Новочеркасском, на лугу зелёном,
На лугу широком, у родной реки,
Ярко развиваются русские знамёна:
Едут, собираются в лагерь казаки!

Эй, коней, коней - напоим мы водой,
Казаки готовы к бою, если будет бой!

Казаки усатые, казаки безусые,
Эй, да развесёлые казаки-донцы!

На виски удалого - льются кудри русые, -
Соколы степные Дона удальцы!

Эй, коней, коней напоим мы водой,
Казаки готовы к бою, если будет бой!

Под Новочеркасском песни боевые.
До огня отточены - остриё клинков.
Казаки лихие, кони вороные
Разнесут по ветру, даже тень врагов!

Эй, коней, коней напоим мы водой,
Казаки готовы к бою, если будет бой!

ЭХО.

Как налаживал гусли гусляр молодой,
Для избочин – брал явор зелёный,
Звонких струн наковал он могутной рукой,
Для колков дуб строгал прокалённый.

Вышли гусли на славу, поют соловьём,
Зарокочут, аж сердце взыграет,
И слезами зальётся, а спросишь – о чём?
Что ответить, они и не знают.

То не кованый ковш о братину стучит,
То не жемчуга сыплются груды,
То не ветер гулливый травой шелестит, -
Запевают, поют самогуды!

Уж не водит рукою по струнам гусляр,
Гусли сами свой сказ зачинают:
Про крещёную Русь, про князей и бояр, -
Самогуды про всё распевают!

КАЗАК.

То не ветер по полю гуляя, -
По дороге пыль метёт, -
Это наша удалая,
Удалая конница идёт.

Наши кони, кони боевые,
Закусили удила;
Бить врага нам не впервые,
Были, будут славные дела!

Припев:
 Нас не трогай – мы не тронем.
А затронешь – спуску не дадим!

И в воде мы не утоним,
И в огне мы не сгорим!

Если в нашу сторону степную
Нам придётся завернуть, -
Поцелуем мать родную, -
А на завтра снова в дальний путь!

Мы с врагами драться не устанем!
Ну-ка, песенник, вперёд!
Запевай, а мы подтянем,
Степь родная с нами запоёт!

Припев:
 Нас не трогай – мы не тронем.
А затронешь – спуску не дадим!
И в воде мы не утоним,
И в огне мы не сгорим!

ЭХО.

Ласточки вернулись из краёв далёких
По дорогам длинным, по путям незримым.
Прилетели птицы – стаей песен лёгких, -
С синевой рассвета и туманом дымным.

Вот уж, как вернулись, сразу поселились
На родимых крышах и весь день мелькали:
Ах, родные гнёзда наши развалились!
Ах, родные гнёзда, мы не отыскали!

Ах, как нам тревожно - в небушке просторном,
Где наши уюты гнёзд нерукотворных?!
Прутики находим, глину и травинки, -
Целый день мы носим – старые былинки.

Гнёздышки свиваем, полные веселья,
Дружно напеваем: скоро новоселье!
Ах, уж мы вернулись, вестники апреля, -
На родную землю, где поют капели!

*  *  *
Что за песни, что за песни
Распевает наша Русь!
Уж, как хочешь, брат, хоть тресни, -
Так не спеть тебе, француз!
Золотые, удалые, не немецкие!
Наши русские живые – молодецкие! Молодецкие!

Как затянет, как зальётся
Православный наш народ,
Ведь откуда что берётся,
Прямо к сердцу, так и льнёт.
Золотые, удалые, не немецкие!
Наши русские живые – молодецкие! Молодецкие!

Как споёт про тёмну ночку
И про белые снега,
Про купеческую дочку,
Про шелковые луга.
Золотые, удалые, не немецкие!
Наши русские живые – молодецкие! Молодецкие!

Как споёт про сине море,
Иль про матушку-реку,
Про кручинушку и горе,
Про сердечную тоску.
Золотые, удалые, не немецкие!
Наши русские живые – молодецкие! Молодецкие!

Да, как гаркнет: «Эй, калина,
Не шуми, дремучий бор!»
Чуешь Руси – исполина
И раздолье, и простор!
Золотые, удалые, не немецкие!
Наши русские живые – молодецкие! Молодецкие!

Русь и в песне-то могуча,
Широка и глубока,
И свободна, и гремуча,
И привольна, и звонка!
Золотые, удалые, не немецкие!
Наши русские живые – молодецкие! Молодецкие!

МУЗА.

Так мы споём, мои друзья,
Пусть авторов не знаем.
В безвестности погребены –
Руси распятые сыны…

ХОР УЗНИКОВ. (Исполняют лагерные песни.)

Птица души.

Птица души безутешной заперта в клетке.
Ей и не снятся отныне вольные ветки.

Это не райские кущи  – злая темница.
Я не могу веселиться, щёлкать, как птица.

Красные эти закаты кровью налиты.
Мутные эти рассветы вонью пробиты.

Нет соловьёв – замолчали в пекле раздора.
Горы огромного роста – всё без разбора.

Край мой родимый слезами снова омою.
Кровь эту слизывать буду с нежностью злою…

О, никому не поведать, как я тоскую,
Как иссушают печали душу людскую!

Мне бы сломать эту клетку – прянуть из круга,
Чтобы догнать в поднебесье милого друга!

* * *
О, моя беспечальная, безоглядная Русь!
Про дорогу кандальную рассказать не берусь.
Так уж было положено, ни за что нас губили.
Но не можем, не можем мы, чтоб о нас позабыли!

Нас этапами пешими, эшелонами длинными
Гнали в дали кромешные, разлучали с любимыми.
До кровавого пота мы день и ночь, чуть не до свету
Безотказно работали, ели пайку не досыта.

Нас потоком зловещим настигала пурга,
Как ненужные вещи, заметали снега.
В безымянных могилах мы окончили век…
Кто забыть о нас  в силах, если он – человек?

Так уж было положено, ни за что нас губили.
Но не можем, не можем мы, чтоб о нас позабыли!
О, моя беспечальная, безоглядная Русь!
Про дорогу кандальную рассказать не берусь.

* * *
Прошлой ночью знобко пела вьюга,
Снег сковал густую зелень елей.
Поутру пришла моя подруга,
Принесла венок из имморелей.

Вся в снегу железная решётка,
Вся в снегу встречает солнце утра,
На морозе ласково и чётко
Расцветают краски перламутра.

Ты с креста стряхнула лёгкий иней,
И венок к распятью прикрепила.
Зацвела над снежною пустыней,
И вдохнула тихая могила.

Уходя, ты крест поцеловала…
Миг свиданья беден был и краток,

Но на влажном зеркале металла
Детских губ остался отпечаток.

* * *
Горький запах осеннего тленья,
Крик пичуги в густеющей мгле.
Опускаюсь в тоске на колени,
Припадаю губами  к земле.

Старый явор ветрами залистан,
Лунный отсвет окутал жнивьё,
О, моя долгожданная пристань!
Боль моя и спасенье моё.

В этом, пахнущем травами, храме,
Что обрёл я на долгом пути,
Всеми-всеми своими корнями
Мою душу опять оплести.

Что судил я о жизни невчуже,
Дай омыться от злобы и лжи.
Дни мои, словно россыпь жемчужин,
Нитью новой надежды свяжи.

Пусть душа постепенно оттает.
Пусть забудет о горе и зле.
Росы падают. Тихо, светает.
Припадаю губами к земле.

* * *
Сегодня и в моё оконце
Весна прислала мне привет,
Хотя чернеет против солнца
В окне решётки силуэт.

Не для меня очарованье
Весны красот, её чудес,
И птичий гам, и щебетанье,
И даль прозрачная небес.

Травы весенней в поле всходы,
И буйный вешних вод поток,
И пряный, пахнущий свободой,
Весенний, тёплый ветерок.

Не нужно, нет! Уж лучше снова
Туда, где между стен сырых
Весеннего не слышно зова,
Небес не видно голубых.

К чему свободы голос властный,
Коль недоступна мне она?
Уйди, молю тебя, весна,
И не буди мечты напрасной.

Зачем ты вновь на волю манишь?
Ведь ты опять меня обманешь!
Ты к жизни новой и свободной
Манишь надеждою бесплодной,

Суля мне счастье впереди,
Когда я стал больным и хилым.
Когда мне жизнь сама постыла.
Уйди, обманщица, уйди!

Полярные цветы.

Без остановки мчится скорый
По тверди вечной мерзлоты,
А за окошком на угоре
Цветут полярные цветы.

К земле неласковой прижались,
Дрожат от рокота колёс.

Когда-то нам они казались
Прекрасней самых лучших роз.

Мы их дыханьем согревали,
На миг, забывши про беду,
Когда на горном перевале
Возили тачками руду.

Мы их несли с собой в бараки,
Поили жёсткою водой.
А ночью сытые собаки
Перекликались за стеной.

…Ах, поезд, поезд, поезд скорый,
Постой, хоть несколько минут,
Дай посмотреть, как на угоре
Цветы полярные цветут!

* * *
Годы, годы, как вихри летят,
Обгоняя усталые тройки…
Не вчера ль говорил: - «Двадцать пять»,
А теперь уже, боже мой, сколько!

Не вчера ль я смеялся и пел,
И шутил над чужою печалью?
Не вчера ль я сжигал, что имел,
И любил, что сжигал - не вчера ли?

Да, вчера! На другом берегу -
Расцветала кудрявая юность!
И увидел глаза я вчера.
(Опустил в них я детскую юность.)

И вчера… и вчера… и вчера…
До рассвета, - и всё ещё малость!
Да, вчера я встречал Новый год,
Поздравленья друзей с Новым годом.

Всё ушло, словно тронулся лёд,
Будто радость ушла с ледоходом!
Всё ушло, - только ты, как вчера,
Только ты, как вчера, дорогая,
Коротаешь со мной вечера
Да мигает луна, догорая.


* * *
Широко простёрта над полями
Синяя, сверкающая высь.
- Небо, ведь одно над всеми нами –
Тише, сердце, тише, не сердись.

Всё прошло - и молодость, и вера –
Многие пути оборвались.
- Но, ведь всех судили высшей мерой –
Тише, сердце, тише, не сердись.

Ни одно окно не улыбнётся,
Ни одно не скажет – «оглянись!»
- Но и боль ведь тоже не проснётся -
Тише, сердце, тише, не сердись!

Для других - бездонна и богата
Звёздная, сверкающая высь…
- Но орлы и мёртвые – крылаты.
Тише, сердце, тише, не сердись!


* * *
Песнь журавлей уже пропета,
Тускнеет летняя заря,
И распустило бабье лето
Дым паутины сентября.

Упругий ветер поле чистит,
Покрылся ряской синий пруд,
И золотые рыбки – листья
В прозрачном воздухе плывут.


Песнь умирающего лета!
Тебя не первый я пою,
Но за чертой суровой меты,
Перечеркнувшей жизнь мою –

Твои все образы простые:
Багряный сад и синий пруд,
И вихри листьев золотые
Со мной лишь в памяти живут.

Здесь о последней жатве хлеба,
Про грусть темнеющей земли
Мне прокричали только с неба
В прощальной песне журавли.

И шумом крыльев над оградой
Опять напомнил перелёт,
Что это лето листопадом
Не на моих руках умрёт.

* * *
Я за собой не чувствую вины,
Но пятый год я в лагере страдаю,
И вы по-человечески должны
Понять меня: я жертва волчьей стаи.

Я не убийца, не бандит, не вор,
Не диверсант, наёмник Уолл-стрита, -
Я просто всем ханжам наперекор
О том, что думал, говорил открыто.

Я верил в светлый путь моей страны,
Сражался честно за её свободу,
Я брошен в лагерь за любовь к народу
И за собой не чувствую вины!

Я думал – это псы сторожевые,
Что службу добросовестно несут,
А это волки впились в плоть России
И кровь её безжалостно сосут.

Коль я виновен, в чём перед народом.
Да будет он один моим судьёй,
Моей надеждой и моей судьбой, -
Ему вручаю я свою свободу!


* * *
Мне хочется крикнуть: снимите, сбросьте
С матери Родины чёрный покров.
За что ей в тюрьмах ломаете кости,
Давите гнётом цепей и оков?!

Кто это льёт там слёзы о Греции?
Кто там с шампанским вопит о мире?
Пустите и нас на солнце погреться,
Дайте нам тоже волну в эфире.

Нас сотни тысяч, здоровых и юных.
Мы – не убийцы, мы – не бандиты,
Но когда вы шли в Будапешт в июне,
Мы были крепко в тюрьмах закрыты.

Глухи вы? Слепы? Иль прочно куплены?
Иль языки присохли к гортани?
Мы ведь тоже живые, не куклы мы.
И мы родились не для страданий.

Поднимите ж за нас свой голос, братья!
Пусть прозвучит он правдой и болью.
Юность России, - хочу вам сказать я, -
Ждёт, как и Греция, мира и воли.

Земляки.

Когда встречаются этапы
Вдоль по дороге снеговой,
Овчарки рвутся с жалким храпом
И злее бегает конвой.

Мы прямо лезем, словно танки,
Неотвратимо, будто рок.
На нас – бушлаты и ушанки,
Уже, прошедшие свой срок.

И на ходу колоне встречной,
Идущей в свой тюремный дом,
Один вопрос, тот самый вечный,
Сорвавши голос, задаём.

Он прозвучал нестройным гулом
В краю морозной синевы:
«Кто из Смоленска? Кто из Тулы?
Кто из Орла? Кто из Москвы?»

И слышим выкрик деревенский,
И ловим отклик городской,
Что есть и тульский, и смоленский,
Есть из посёлка под Москвой.

Ах, вроде, счастья выше нету –
Сквозь индивелые штыки
Услышать хриплые ответы,
Что есть и будут земляки.

Шагай, этап, быстрее, шибко,
Забыв о собственном конце,
С полублаженною улыбкой
На успокоенном лице.

За гремучую доблесть.

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей,
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и песни своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей  в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.

Уведи меня ночь, еде течёт Енисей,
И сосна до звезды достаёт,
Потому что - не волк я по крови своей
И меня, только равный убьёт.

Пробуждение.

Я не помню, кто отпер засовы –
Нет, не ангел, не ты, не я сам –
Только ветер пустынный и новый
Пробежал по моим волосам.

Выхожу на безлюдные стогны.
Облик города мёртв, как погост.
В этажах затенённые окна
Слепо смотрят на крыши и мост.

И всё тише в предместьях тех дальних,
Всё печальней поют поезда:
Есть укор в их сигналах прощальных,
Удаляющихся навсегда.

Уж метель не засыплет венками,
Не заискрятся пеной ковши:
Будто режущий гранями камень
Кем-то вынут из сонной души.

Ни надежды. Ни страсти. Ни злобы.
Мир вам, годы без гроз и огня!
Здравствуй едкая горечь озноба,
Ранний вестник свинцового дня.

* * *
Издали лет, почти безбрежной,
Мы обернёмся в этот год,
И он, то солнечный, то снежный,
Как вновь родившись, оживёт.

И вспомним мы про наши встречи –
В сугробе узкие следы,
Про ставни, про сверчка, про свечи
И сумрачную тень беды.

Про робкие шаги начала
Под небом тусклым, как слюда,
Про всё, что незабвенным стало
И не померкнет никогда.

Мы вспомним смесь тоски и счастья,
Хмельную смесь – наш первый тост,
И первый поцелуй в запястье.
И море ночи в пене звёзд.

И наши тайные свиданья,
И слов несказанных тепло,
И холод губ, и глаз сиянье,
И мрак, в котором нам светло.

Христос воскресе!

Как оголодавшая зверушка
К избам пробивается зимою,
Так и я, хворобный побирушка,
К людям жался нищенской сумою.

Обмотавшись рванью полушалка,
Появлялся я в дверном провале,
И просил подать, чего не жалко,
И порою что-то подавали.

А порою матерились в Бога,
И взашей пихали от порога.
Оживал я лишь с приходом Паски,
Как в Сибири Пасху величали.

И тогда стучался без опаски
В избы, что светились куличами.
Как в старинной величальной пьесе,
Я провозглашал  - Христос воскресе!


И меня встречали у порога,
Старого знакомца в свете новом,
И уж, если поминали Бога –
Поминали только добрым словом.

Даже комендант смотрел сквозь пальцы
На меня в пасхальные недели,
И не меньше, чем Христа-страдальца,
Все меня любили и жалели.

Отворяло души, словно двери,
Светлое Христово Воскресенье.
И с тех пор уже я твёрдо верю:
Есть у нас единое спасенье.

И в жестокой современной пьесе
Я гляжу с надеждой в поднебесье;
И произношу: - Народ воскресе!
А с небес – Воистину воскресе!

МУЗА.

Гонима совестью незримой,
За чью-то скорбь и тайный грех,
К тебе пришла я, край родимый,
Чтоб полюбить, прощая всех.

В твоих полях, в твоём покое,
В шелковых мхах твоих ланит
От зла и каменного воя
Хотела сердце схоронить.

Хотела бред души неверной
Стряхнуть в безвременной поре,
И за лесной твоей вечерней
Молиться радостной Заре.

Украдкой выгоревать стоны
Под синью звёздного шатра,
И расплеснуться красным звоном
В твои певучие ветра.

Но кто-то дико наглумился
Над сном и сказкой вековой,
И новым перстнем обручился
Всё с той же скорбью полевой.

Опять рад Русью тяготеет
Усобиц княжеский недуг,
Опять татарской былью веет
От расписных, узорных дуг.

И мнится: где-то за горами,
В глуби степей, как и тогда,
Под золочёными шатрами
Пирует ханская орда.

Опять по Волге буйно красен,
Обнявшись с пленною княжной,
В узорных чёлнах Стенька Разин
Гуляет с вольной голытьбой.

И широко по скатам пашен,
Разнесшись в клике боевом,
И днём и ночью грозно пляшут
Огонь и смерть в краю родном.

А по лесам, где пряхи Ночи,
Сплетали звёздной пряжей сны,
Сверкают пламенные очи
И бич глухого Сатаны.

Умолкли песни голубые,
И с травяной твоей спины
Сорвали ризы парчовые
Твои неверные сыны.

И ты исстёганные руки
Возносишь к правде неземной,
И злей смеётся красной муке
И добрый друг, и недруг злой.

Неотвратимо роковое
В тебе гнетёт твоих сынов,
Но чует сердце огневое:
Ты станешь сказкой для веков.

КАЗАК.

Ох, горе мне, я ничему не рад, -
Остановился конь, ослеп мой Росинант...
А ночь – темным темна, -
Хоть бездна звёздами полна...
Но скрылась старая Луна,
И стал мой конь, и шут ему не брат.

Ищу мою звезду: вот и моя звезда!
За ней во мрак иду, не ведая – куда?
А ночь – темным темна,
Хоть бездна неба звёздами полна,
Но скрылась старая Луна.
И кое-как во тьме бреду,
Чтоб не свалился конь в канаву на беду, -
Я Росинанта  - под уздцы веду.

Не подведи, звезда моя,
Совсем с дороги сбился я.
Одна лишь ты ведёшь меня,
Я под уздцы держу коня, -
Терпенье на сердце храня, -
Веди меня, звезда моя.

И вот пронзили тьму ночи –
Звезды хрустальные лучи.
И стало нам во тьме светлей,
Мой Росинант пошёл смелей.
Ну, брат, теперь и ты прозрел,
Спеши, куда нам Бог велел!



* * *
Колокол набатный
Для того отлит -
Пробудить Русь спящую,
Всех, кто ныне спит.

И душа отважная
Пусть проснётся вмиг, -
Звоном вас приветствует
Мой набатный стих.

Хватит спать, сограждане,
Вам, желая благ, -
В колокол с отвагою -
Всем звоню в набат!

Станет пусть защитою,
Мой призывный звон,
Возвестит торжественно
Вам Свободу он.

Духом героическим
Надо овладеть,
Славлю всех величием
Наших вольных дел.

Пробудим Русь спящую,
Всех, кто ныне спит,
Колокол набатный -
Для того отлит!..   

ЭХО.

Была ведь у нас Россия -
В берёзовой парусине,
И плыли над золотом нивы -
Души колокольной разливы.

И были сосновые боры,
Серебряные озёра,
И птиц перелётных клины,
Весной ледоходные льдины.

Ведь вправду была Россия,
Где были все, как родные.
Теперь лишь одно утешает, -
Россия ещё большая.

На нивах - берёз парусины, -
Наполнились ветром России;
О нивах погибнувших стонут -
С небес колокольные звоны.

МУЗА.

Даже звёзды и те умирают.
Посветила, рассыпалась в прах…
Но осколки разбитого, знаю,
Не исчезнут в болотных мирах.

Там из праха и времени смело,
Мастерством непокорных стихий
Льётся новое звёздное тело,
Как из мысли и крови стихи.

Так летите, стихи, не жалею!
Бейтесь вдребезги, кровью алея!
Через многие тысячи лет,
На земле моей, горем объятой,
На которой, - гостил я когда-то,
Народится свободный поэт.

КАЗАК.

Золотыми заплатами
Русь - Россия, заплатана,
Жемчугами усыпана, -
И сума из парчи.
Что б ни с кем тебя, Русь,
Моя песня не спутала,
Чтобы легче с небес
Тебя Бог отличил.

Показал я Отцу
Свою душу залатану:
«Зарубцованы швы, -
Полюбуйся, Отец!»
Жемчугами из глаз
Сами слёзы закапали,
Как Он снял с голову
Мой терновый венец.

Нет, ни с кем мою Русь -
Моя песня не спутает;
Из Вселенских глубин
Бог её отличил.
Золотыми заплатами
Степь Донская заплатана,
А России сума -
В жемчугах из парчи!


* * *
Звонят колокола Донские,
Пусть всем напомнит этот звон:
- Сердца сгубили золотые,
И замутили Тихий Дон.

Звонят о тех, кто Русь прославил, -
В станицах в хуторах звонят.
Лети по свету наша память –
Жар-птицей вольною - НАБАТ!

Эгей! Вы там, кто Русью правит –
На передке, на облучке, -
В рукав не прячьте птицу-память, -
Жар-птице - тесно петь в руке!..



Приложение 13.

КУКОЛЬНЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ.
Музыкальная романтическая пьеса.

Действующие лица:

Руслан – путешественник, искатель счастья
Калинка – обитательница волшебного сада
Садовник.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Р у с л а н.  (Плывёт в ладье, поёт.)

Парусник, отдавшись ветру поневоле,
С быстротою мчится по волнам реки;
Берег проплывает, редколесье, поле,
Ивы да берёзы, камни да пески.

Будто увлечён он древнею игрою, -
Устремляясь в вечность, ускоряет бег.
Тихое журчанье слышно за кормою,
И ладье доверяясь, счастлив человек!

Пенные отливы, волны неустанны,
Ветрами наполнен, парусник плывёт.
Всё, что было – в прошлом, впереди – туманно,
Только настоящим человек живёт.

Брошен ли знакомыми, предан ли любимыми,
Не беда, не стоит нам о том грустить.
Надо жить надеждами, что тобой хранимые,
Это помогает нам в жизненном пути.

Вот и деревенька! Странная какая!..
У реки – богатые терема-дворцы!
Слышится за ивами песенка простая,
Девушка купальщица спряталась в кусты.

Что ль причалить к бережку этому песчаному?
Может, здесь счастливая ждёт меня судьба?!
Вот уж громче слышится песня, как венчальная,
Здесь взойдёт счастливая для меня звезда!

(Калинка только что искупалась, оделась, собралась уходить.)

Р у с л а н.
Постой, красавица, всего одно лишь слово,
Я странник. Вот ищу пристанища ночного.
Подскажешь ли: где мне найти ночлег -
На ночь одну? Мне скромно, без утех.

К а л и н к а.
Я, за других сказать вам не сумею,
А за себя сказать, робею и не смею…
Одно могу лишь я сказать для вас –
Садовник в доме заболел у нас.
И сад теперь совсем наш не ухожен,
Ты без меня зайди к нам, как прохожий.

Р у с л а н.
Мне лестно быть садовником в саду,
Я непременно в этот дом зайду.
Лишь только лодку к иве привяжу.
Гляжу на Вас и слов не нахожу.

К а л и н к а.
Я сразу Вам признаюсь, что я кукла,
Меня питают током, каждым утром.

Р у с л а н.
Ты это говоришь мне, верно знаешь,
Я тоже кукла, только заводная.
Земля – театр, мы роли здесь играем,
И хорошо об этом все мы знаем.

К а л и н к а.
Меня простите, но я внеземная. (Смеётся.)

Р у с л а н.
И я, ведь тоже, не с земного края. (Смеётся, так же, как и она.)

Я с радостью садовником бы стал,
Берёг бы свежесть трав на той тропинке,
Где ты гуляешь рано по утрам,
Где росы, как жемчужинки-слезинки.
И у скамьи, где любишь ты сидеть,
Живым огнём цветы будут гореть.
Скамью всю обовью гирляндами цветов,
И песни петь тебе всегда готов!

(Радостно поёт.)

Одна забота у Земли,
Чтоб мы любить могли.
Весне, чтоб не было конца,
Связавши нам сердца.

Чтоб свет предутренней зари
Касался наших лиц,
И вместе слушать мы могли,
Зарю, под щебет птиц.

На голове твоей венок –
Не смел бы, увядать.
Тебе я сердце бы в залог
Бессрочно мог отдать!

Для нас на небе россыпь звёзд,
И мир велик и прост.
Глядела б ты в речной поток,
Как солнечный цветок!

И я, чтоб не был убеждён,
Что это снится сон,
И руку бы, поймав рукой,
Душой обрёл покой!

Нам каждый день, так был бы нов,
Не находил бы слов…
Являясь утром на порог,
Тебя б застал врасплох.

Весне той не было б конца,
Связавшей нам сердца.
Одна забота у Земли,
Что б мы любить могли!

К а л и н к а.
Ах, если б сочинять мне песни.

Р о м а н.
Нет проще ничего на свете:
Ты песни сердцем сочиняй,
И будет в сердце вечный май!
      

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Р о м а н.
(Поливает розы в саду, напевая. Появляется заболевший Садовник, идет, опираясь на палочку.)

С а д о в н и к.  (Обращается к Роману.)
Напевы, мой друг, у тебя хороши,
На этот напев я сюда поспешил;
А я без напевов, здесь жизнь созерцаю,
И что ожидает меня? – Я не знаю.
Смотрю и улыбка простая твоя,
Не то, что у многих, кого встретил я.

Р о м а н.
Знакомству с садовником рад несказанно,
Трудился ты много здесь лет постоянно.

С а д о в н и к.
Представь, был рыбак я. Рыбачил на море,
Кувшин драгоценностей выловил вскоре:
Брильянты такой были в нём красоты, -
Жемчужины в нём несказанной красы
Сияя цвели, как созвездий цветы!
Подруга взглянула на прелести эти,
Сказала: принёс ты никчемные вещи.
Пусть блещут они – жемчуга и алмазы,
Но я не взгляну на них, больше - ни разу.
Мой друг, наша жизнь только тем хороша,
Коль чистый брильянт обретает душа!
Я диву давался, как ценит она,
Что тяжким трудом взял с морского я дна.
Подумал: а может она и права,
И кругом пошла у меня голова:
И вот, в знак признанья тебе, как поэту,
Сказал про живую жемчужину эту.

Р у с л а н.
Ты мне открылся, и я откроюсь тебе,
Много чудесного есть и в моей судьбе.
Розы сами ко мне приходят в сад:
Все они разные, у всех есть свой цвет и аромат.
Приходят в сад, живут в саду, текут за днями дни,
Всё новые цветы подходят к садовой двери.
Прогнать их не в силах, но места немного в саду, -
На бутонах их – свет зари, красоту их здесь не краду,
Их любимым дарю, и у каждой – есть песни свои,
Вот взгляни: из шипов их – цветы зацвели.
Хоть послушай одну ты из песен этих,
Таких песен не так уже много на свете.

(Поёт.)

По лугам ли иду, погружённый в мечты, -
Под ногами порой не замечу цветы?
И в полуночный час по тропинке бреду,
Не замечу упавшую в небе звезду.

Но со мною всегда луч звезды голубой,
Ароматы цветов неразлучны со мной,
Потому забываю про звёзду и цветы,
Что они неразлучны с венцом красоты!

То ли очи её прямо в душу глядят,
То ли звёздочки в небе – влюблено?
Был я счастлив, любимая, встретив тебя,
В песнях снова встречаюсь и снова.

В нежной зелени трав, запах русых волос,
А в лазури небес – синева милых глаз;
Не бескрылую песню любимой принёс.
Это певчего сердца рассказ.

Ты – мелодия нежная в песнях моих,
Ты собой вдохновляешь мой песенных стих.
Не забудем про это, что ты в сердце поэта,
А не в облике внешнем портрета.

С а д о в н и к.
Да ты, как мне видится, счастлив вполне,
Впервые счастливый увиделся мне.

Р у с л а н.
Счастливым я полностью стану тогда,
Как станем свободными раз навсегда.
Но птаха несчастная в клетке сидит.
Стать вольной не хочет, и в лес не летит.


Скажу ей: На волю давай улетим,
Она мне в ответ: лучше здесь посидим.
Нам в клетке вдвоём станет так хорошо!
Меня петь научишь, чего же ещё?
Скажу ей: в неволе не петь  от души,
Но нет, её вольная воля страшит.

С а д о в н и к.
Ты время торопишь напрасно, друг мой,
Пусть время подарит вам ключ золотой!
Не так уж всё плохо. Работником будь,
О главном садовнике здесь не забудь.
Надеюсь, мы встретимся вскоре опять,
Пора мне вечернюю зорьку встречать.
Уходит.


СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Р у с л а н.  (Тихо у окна зовёт Калинку.)
Калинка, Калинка, я здесь, я пришёл!
Корзину даров для тебя я нашёл.
Работу оставь, выходи, в чём ты есть,
И время не трать на одежды, я здесь.
Коль косы твои расплелись, заплету,
А, коль заплетённые, их расплету.
Не думай, чтоб ленты корсажа стянуть,
Как есть выходи, ведь минуты бегут.
Быстрей выходи по траве босиком,
С тобою мы рядом, Калина, пойдём.

Не тщись, чтоб тебе украшенья надеть,
Пока не окутали тучи небес,
И ветры подуют от речки сильней,
Над речкой станицы летят журавлей!
Калина, напрасно светильник не жги,
Быстрей выходи, я прошу, - выходи!
Иди, в чём ты есть, наше время не трать,
Учить буду петь, танцевать, целовать.
Я шёл вот сюда, сам не знаю, зачем,
Не выйдешь, уйду, моя радость, ни с чем.

(Поёт.)

Убежим с тобою в лес, милая подруга,
Будет, ночь, будет рассвет, дуновенье юга. 
Коль заблудимся, так что ж, дом искать не станем,
Под сосною вековой утро повстречаем,
Насладимся мы с тобой танцами желаний,
Жду тебя, родная, жду!.. Жду, мой друг желанный!
Руки сплетём, очи тонут в очах,
Повесть начнётся, пусть в наших сердцах.
Лунная ночь, сладкий запах цветов,
Флейта моя зазвучала без слов!
Плесть я закончу цветочный венок,
Милая, я без тебя одинок.
Наша любовь, словно песня проста,
Петь не устанут о счастье уста.

(Поёт и танцует.)
Венок подарю, отниму,  снова спрячу,
Игру мы наполним борьбою горячей,
Любовь наша станет простая, как песня,
Улыбки с объятьями, радости прелесть!
От слов не уйдём мы к молчанью с тобою,
Тебе свой секрет вечной песни открою.
С нас будет довольно: дадим и берём,
Мы радости светлой венец обретём!
Здесь пчёлы роятся, свой мёд собирая,
Скорей выходи, что ж ты медлишь, родная!
Цветы, что я в речке пустил, уж приплыли
До места того, что с тобой полюбили!
Тропинка к реке цветом благоухает,
Здесь звёзда так низко, так ярко блистают!

К а л и н к а. (Музыкальный речитатив.)
Когда я иду за водой, и подхожу к тому месту – я улыбаюсь,
Я знаю, стоишь за деревьями ты, когда я иду за водой.
Когда прохожу это место, тихонько всегда напеваю,
Признайся, когда мою тайну узнал, что сюда я иду за водой!
Когда я с водою иду, кувшин наклоняется, льётся вода,
Кувшин мой наполнен водою, держу у бедра,
А он расплескался, тебя увидала я, просто беда,
Кувшин, знать, догадлив, что сердце сильнее стучит,
И песня сама в моём сердце звучит.
Улыбка моя мысли путает здесь у ручья,
Зачем ты так дерзко взглянул у ручья на меня?!
Зачем преградив мне дорогу, взглянул мне в лицо?
От взгляда повеяло, как ветерком мне в лицо.
Зачем ты из кос моих вынул цветок и мимо прошёл,
Считаешь, что куклу за руку брать не хорошо.
Зачем ты на землю под деревом не посадил.
А место усыпал цветами ты, мой господин?!
И, встретив меня, ты уходишь, и сердце уносишь моё,
Не знаю, как быть мне, что сердце поёт соловьём.
Теперь вот ты с песней приходишь, стоишь и поёшь у окна,
Скажи, как мне быть, что я делать, любимый, должна?
Зачем ты поёшь мне, зачем меня песней зовёшь,
Молчать ли с тобой, говорить ли, когда ты поёшь?
А в песню вплетаются новые, нежные звуки,
Как лебеди светлые сами мне просятся в руки!



Р у с л а н.
Ах, мимо прошла ты, одеждой коснувшись меня,
Как с острова сердца - повеял весны аромат,
И трепетом лёгким волна пробежала по мне,
И в сердце проникнув, шептала о вечной весне.

К а л и н к а.
Словами своими ты сердце девичье не мучай,
Ведь лотос цветёт, пусть, хоть Солнце за тучей,
Теперь не раскроется ль бедное девичье сердце -
В лучах твоего восходящего Солнца!

Р у с л а н.
Слова стали песней, в них слышится радость и мука,
Ты стала живая, ты больше не кукла, не кукла!
 
 

Приложение 14.

ШУТОВСКИЕ КОЛПАКИ.
    Детская трагикомедия.

            Действующие лица:

Кот Ученый
Рыжая    Баба Яга
Лысая Баба Яга
Дядька Заморский
Леший
    Соловей-разбойник


   КАРТИНА ПЕРВАЯ.

У Лукоморья дуб зеленый. Большая цепь на дубе том. Вокруг зеленого дуба ходит Кот Учёный, напевая песенку и, мурлыкая.

 Кот Ученый. (Напевает.)
На зеленом шарике - дуб зеленый, а на нем
Я - котенок маленький, по цепи хожу кругом.
Господа хорошие, все ль у вас в порядке?
В землю, словно в яблочко, целитесь с рогатки.
Господа, вы, господа, посадить бы вас сюда
И нацелиться бы в вас, хоть, к примеру, в левый глаз!

Из зрительного зала к сцене ковыляют гуськом две Бабы-Яги, восседая на одной метле. Впереди - Рыжая Баба Яга в красной косынке, ковыляет, припадая на левую ногу, сзади - Лысая Баба Яга в голубой косынке идёт, припадая на правую ногу. Кряхтя и охая, они пытаются взобраться на сцену не по ступенькам лестницы, а напрямую. Кот-ученый наблюдает за ведьмами и передразнивает их. Наконец, Лысая Баба Яга начинает останавливать чересчур активные действия Рыжей Бабы Яги: дергает ее за рукава, стучит по спине, поворачивает рукой её голову лицом к себе.

Лысая Яга. А ну-ка, подруга дней моих суровых, слезай с моей метлы, как по-щучьему велению!.. Не слышишь что ли, что я тебе кричу? Кажись, русским духом запахло?..
Рыжая Яга. (Принюхивается.) Фу-фу-фу, и впрямь, русским душком потянуло... Чаво делать-то будем таперича? а? Делать-то, говори, чаво станем? а?
Лысая Яга. (Поправляет свой голубой платок.) Ну, чаво ты застрочила все одно, как пулеметчик в махровый платочек: делать чаво? делать чаво? расфукалась тут, да разакалась. (Толкает рыжую ягу в спину.)
Рыжая Яга. (Толкает лысую ягу локтем.)  На тебе сдачи!.. Ча¬во ты мене колотишь в спину, как барабан?!
Лысая Я г а.  А ты слязай с моей метлы, плесень прошлого¬дняя, полынь горькая, снег прошлогодний. Шибче слязай, тебе говорят!..
Рыжая Яга. (Обиженно). Ну, заталдычила все одно: слязай, да слязай, а как же я, по-твоему, на подмостки-то взберусь без метлы?..
Лысая Яга. Во, где святость-то на мою душеньку навали¬лась! (Сплевывает трижды через левое плечо.) Прости, Сатана, душу мою грешную. Вот навязалась на мою плешь; видите ли - ей непременно на подмостки надо; чо те там делать-то на подмостках этих самых? Кляча ты колченогая. Чай, и без тебя там обойдутся...
Рыжая Яга. (Вспрыснув от негодования.)  Полюбуйтесь-ка на нее, люди недобрые, она еще будет меня учить: куда мне лезть, а куда мне не лезть. Бесподобно! Чтэ-э-э выпучилась, вобла закодированная? (Машет кулаками перед лицом лысой яги.)
Лысая Яга. (Отводит в сторону ее кулаки.) Но-но! Не очень-то надувайся, бородавка болотная - свинячьи глазки, не маши, не маши своей клешней перед моими очами, не нагоняй ветру, не напужаешь, я не из пугливых.
Рыжая Яга. (Обиженно). Что это ты меня все свинячьими глазками попрекаешь, свистулька плешивая... Вытрещиласъ, как паутина первобытная.
Лысая Яга. (Спокойным голосом). Ну, подружка, будет с нас. Пошумели, и довольно. Ты что, забыла, за каким лядом мы прилетели сюда с тобой на метле? Вот на этих самых подмостках мы сейчас с тобой разыграем такую комедь, что на всей Ивановской все со смеху покатятся!
Рыжая Яга. А где мы возьмем комедь эту, которую разыгры¬вать будем?
Лысая Яга. (Смеется.) Ну, ты меня уморила, подруга, не зна¬ешь, где комедь? Вот я и есть она самая!..
Рыжая Яга. Ты - комедь? (Хихикает в ладошку.) Ой, насмешила! ой, насмешила! Уж ты, подруга, ври, да знай меру. Поглядись на себя в стекляшку-то: ну какая, прости, Сатана, из тебя - комедь? Горе ты фиговое. Накося, полюбуйся на себя (Сует ей в самое лицо зеркальце). Где тут хоть намёк на комедь? Глянькося: и рот у тебя не на боку, и ноги не кривые, и руки не волосатые.
Лысая Яга. (Глядится в зеркало.) А чо? Чем не комедь? От одного обличия в обморок упасть можно, если нервишки шалят. А если скривлюсь вот так (гримасничает), то, чего недоброго, и рехнуться можно.
Рыжая Яга. (Передразнивает с ревностью.) Ой, ой, ой! - куда там: рехнуться можно... Ну, скажи что-нибудь, чтоб смешное было.
Л ы с а я  Яга.  (С обидой.) Вот и скажу, да ещё, как и скажу-то: все данные у меня для хохмы есть. Вот, гляди: и ноги у меня кривые, вишь: пятки-то вместе, а промеж колен астраханский арбуз не застрянет. И горб у меня – полюбуйся, какой, - со всех сторон его видать.
Рыжая Яга. Да где горб-то? Чо зря пыль-то в глаза пущать! Не горб, а так - одно название, шишка на ровном месте.
Лысая Яга. (Сильно сутулясь.) Так вот и горб! А чо это, по-твоему: мигрень что ли? Сама слепая, не видишь ни лешего. Обидно мне.
Рыжая Яга. (Примиряющим тоном.) Ой, подруга, совсем ты плоха на фантазии стала. Давай будем мириться. Вдвоем-то нам лучше представляться: чего у тебя не хватает, глядишь - у меня окажется в избытке.
Лысая Яга. (Приободрившись.) Ну, ладно, будь, по-твоему. Помогай мне взобраться на подмостки, а потом я помогу тебе.
(Взбирается на сцену, кряхтя и охая. Оседлав метлу, направляется к Коту-Ученому. Кот-Ученый, все это время, с любопытством наблюдавший за старухами, теперь начинает преграждать дорогу Лысой-Яге, расставив ноги, и, выставив руки.)
Кот-ученый. Не пропущу в центр!.. Куда это вы так шуст¬ро направляетесь, бабуля?.. Если вам надо на выход — идите в другую сторону.
Лысая Яга. Сам ты иди на выход, японский бог!.. А я иду туда, куда мне по нужде надо. Понятно тебе, Ганнибал Египетский? Ты же не знаешь, что я умею ходить не так, как вы все тут ходите. Хочешь, я покажу тебе свои таланты и пройдусь на подмостках пятками вперед, а коленками назад?
Кот Ученый. (Продолжает преграждать ей дорогу в центр сцены.) Ничего не надо показывать, бабуля. Освобождайте немедленно сцену! - я вам приказываю. Убирайтесь вместе со своей метлой подобру-поздорову, не срывайте спектакль.
(Всем своим видом показывает, что выходит из себя.)
Да что мне, в самом деле - ОМОН вызывать, что ли?
Лысая Яга. (Хихикает в ладошку.) Ой, уморил, ой, насмешил! Люди недобрые, полюбуйтесь: он меня ОМОНом пужает, а я так вот и померла от страху... Поздно, мил человек, спохватился ты, время твое все уже вышло, раз уж я - неописуемыя комедь - вышла на эти подмостки. Слышишь?..
(Приставляет ладонь к его уху.) Кот-ученый прислушивается - бьют московские куранты. Кот-ученый раскланивается и разводит руками, как бы показывая зрителям: всё, дескать, конец, - время моё истекло, пора уходить со сцены.
Кот-Ученый. (Обращается к зрителям.) Люди, я ухожу, но я еще вернусь. Вы хотели этой комедии? Вы ее получите.
(Уходит за кулисы.)
Лысая Яга. (Передразнивая.) "Я ухожу, но я еще вернусь", хи-хи-хи. Кончилось твое время навсегда, немил-человек! Скатертью тебе дорожка!
(Тяжело опускаясь в кресло и переводя дух.)
 Фу-у-у! Ну, слава нечистой силе! Можно, наконец, поломать дурочку-комедь. Дело теперь само пойдеть, авось, назад повергаться не станет.
Рыжая Яга. (Стучит кулаком по сцене.) Тук, тук, тук! Слы¬шишь, что ли, меня, али - нет?
Лысая Яга. Ну, чего тебе, поросячьи твои глазки?
Рыжая Яга. Снова ты меня поросячьими глазками попрекаешь?! Ты неплохо устроилась. А как же я?
Лысая Яга. Отстань, а не то метлой зашибу. Надоела ты мне, как болячка тропическая. Отправляйся на галерку - в самую, что ни на есть медвежью чашу-гущу. Пошла вон! Пока я тебе гром не сыграла метлой по голове!
Рыжая Яга. (Взвизгивает от злости, будто ей пальцы дверью прищемили.)
Люди недобрые! Что же это творится! У меня от злости дух перехватило! Полюбуйтесь, какая она хотроумная и наглая. Она приказывает мне убираться на галерку. Кто давал ей такие привилегии - козырять моей судьбой? Я ей свой хребет подставляла, она залезла на эти подмостки, почитай, что по моему трупу, а теперь возвысилась и сидит, как на троне королевой, а у самой и горба-то никакого нет. (Топает от злости ногами.) Тоже мне, комедь, а сама, как ходячий гроб,- берегись меня теперь! (Обращается к зрителям.) Что вы на нее смотрите, люди недобрые, хватайте эту старую вешалку, за что попало и выкидывайте с подмостков прочь эту самозванку; все равно у нее никакой комедии не получится. Вот увидите: плакали ваши денежки, ваучеры и акции!
Лысая  Яга. Захлопни свою мухоловку, мочалка ржавая, все равно тебя люди не слушают. (Обращается к зрителям.) Дамы и господа! Не слушайте вы эту сухопалую диковину. Ей только бы воду мутить, да в мутной воде своей метлой благородных рыб глушить. Оттащите ее от подмостков и выкиньте ее на вонючую свалку. Видите: она мешает мне разыгрывать интересную комедь.
Рыжая Яга. (Махнув обиженно рукой, отправляется на галерку.)
 Ну и шут с тобой, басурманка продажная. Играй одна без меня. Много ты наиграешь. Видали мы таких юмористок. Вспомнишь потом мои слова: скоро погонят тебя со сцены поганой метлой.
(Оборачивается лицом к сцене, делает ладони рупором, кричит.)
Ей, кикиморы болотные! Перегрызайте веревки, пусть занавес упадет на голову этой самозванке! Посмотрим, как эта лысая образина по новой начнет разыгрывать комедию!


КАРТИНА ВТОРАЯ.

    Лысая Баба-Яга сидит в кресле так же, как и сидела. Достает из кармана очки и натирает их мелом. Появляется на сцене Рыжая яга, мимикой и жестами обращается к зрителям, кивает головой на Лысую  Ягу, крутит указательным пальцем у виска.

Рыжая Яга. (Обращается к зрителям.) Видали юмористку? Я давно говорила, что у нее крыша в пути. Разве можно такой ягой на Руси похвастаться? (Обращается к Лысой Яге.) Чтэ-э-э? Доигралась, подруга дней суровых? Дошубуршилась? Ну, ты даешь, девка, - люди сидят в зале с выпученными очами и не поймут, что за комедь ты тут откалываешь? Рекламу такую выдавала, туману напустила, а посмешить-то и нечем.
Лысая Яга. (Перестает натирать очки мелом.)
А ты, пожалуй права, дуреха толстомордая! Пора, пожалуй, что, и показать комедь. Ты вот что: гляди сейчас во все свои свинячьи глазки, а я буду считать до трех: раз! два! три! Лезу себе в подкладку, так? Достаю красный колпак, так? Надеваю колпак. Ну?!
Рыжая Яга. (Недоуменно пожимает плечами.) Что "ну"?
Лысая Яга. (Недовольно качает головой.)  Ох, и броня у тебя в голове, до мозгов не достучишься. Ну, как, говорю, мне колпак-то? Хорошо, что ли?
Рыжая Яга. Да что уж шибко хорошего-то? Колпак, как колпак, нет в нём ничего необыкновенного... Подумаешь, невидаль, какая! Пшик один...
Лысая  Яга.  А вот и не поняла ты моего юмора. Ой, горе горькое по свету шлялося! Ой, девка, и позднее же у тебя зажигание... Ты вникни в мою идею: я хочу предложить всем шутам и шутовкам надеть красные колпаки, как это в старину было у шутов гороховых... Ты станешь греметь бубенчиками и погремушками, а я стану корчить рожи и кривляться - вот увидишь: знатная получится чертовщина!
Рыжая  Яга. (С сомнением.)  Думаешь, получится?
Лысая  Яга.  Еще как получится-то! Такую хохму на зрителя напустим, что хоть всё сними-отдай, и то - мало будет. За такую смехоту, и умереть не жалко будет.
Рыжая  Яга. (С еще большим сомнением.) А что, если смехоты не получится?
Лысая Яга. (С раздражением.) Ну, заладила, как сорока:  «Не получится, не получится».
Рыжая  Яга. (Кивает с одобрением, дескать: хорошо, хорошо, я согласна.) 
А кто станет всех околпачивать?
Лысая  Яга.  Как это понять?
Рыжая  Яга.  Ну, кто, говорю, колпаки-то станет всем разда¬вать?
Лысая Яг а.  (С нескрываемым возмуъцением.)  То есть, как это кто? Я, конечно, кто же еще? Я придумала этот фокус, я ж колпаки и выдавать буду.
Рыжая  Яга. Ну что ж, подруга, давай, пожалуй, попробуем. Мы ничего не потеряем. Пока зрители терпят эту канитель, пусть и терпят, а как перестанут терпеть, там видно будет.
Лысая  Яга.  Вот и давно бы так. (Роется в своих лохмотьях, достает колпак.)  На, держи, радость моя, получай колпак самая первая, и напяливай его себе на голову на здоровье.
Рыжая  Яга. (Примеряет колпак и обращается к зрителям.)
Ну, как мне в этом колпаке, хорошо, что ли, люди недобрые?
Лысая  Яга. (С упреком.)  Да ты наперед у меня спроси, и я тебе скажу: так хорошо, что лучше и быть не может. Только ты не очень-то сдвигай колпак на левое ухо, а носи вот так, как я - больше заламывай вправо. Ведь неплохо у меня-то смотрится, вот, гляди (Сдвигает свой колпак вправо на самое ухо.) Вот, полюбуйся, как неплохо смотрится.
Рыжая  Яга. Чтэ-э-э! Ещё чаво выдумала, чтобы я заламы¬вала колпак вправо. А вот это ты видела? (Показывает кукиш.) А вот это ты видела? (Показывает два кукиша.) Скорее у меня волосы на ладонях вырастут, прежде чем я свой колпак неправое ухо стану напя¬ливать!
Лысая Яга. (Успокаивает свою подругу.) Да не кипятись ты, боль ты моя зубная. Я уже давно замечаю за тобой такие номера, что ты со мной, как будто Вась-Вась, а сама норовишь натравить на меня доверчивого зрителя. Пойми ты, наконец, опухоль ты моя злокачественная, в чем наша задача: нам надо выводить людей из состояния меланхолии, и дуть нам надо в одну дуду. Бери колокольчики-бубенчики, и начнем смешить публику.
Рыжая Яга. (Топает ногами.) Нет, нет, нет! Я буду упрями¬ться. Или ты нахлобучивай свой колпак влево, или я начну играть комедь без тебя, а в твою сторону никто и глазом не покосит, пугало ты садовое. Вона, напялила свой колпак на правое ухо и довольна, как дура набитая.
Лысая Яга. (Грозит пальцем.) Но-но-но! Хватит лаяться!.. Слушай лучше, что я тебе прокричу.
(Рыжая  Яга топает ногами и затыкает свои уши пальцами. Лысая  Яга делает Рыжей  Яге руки по швам.)
Да разумеешь ты, солнце моё ненаглядное, что для нас главное?
Рыжая  Яга. (Задумывается.) Ты про, когда говоришь: про сей¬час или вообще?
Лысая  Яга.  Про сейчас, ласточка моя!
Рыжая  Яга. (Снова задумывается.) Сейчас главное - деньги.
Лысая Яга. (Одобрительно.) Правильно. Главное не то, на какое ухо колпак напяливать, а как поглубже запустить руку в карман зрителю, и выгрести как можно больше у них. Чего? Рыжая  Яга  Денег!
Лысая  Яга. Правильно, валюты. Посмотри туда (указывает пальцем в зрительный зал). Видишь: сидят, родимые; как ягнашки, смотрят, слушают и денежки платят. И немалые денежки-то, так что нашим малюткам хватит и на птичье молочко. Так какого же тебе рожна еще надо, дуреха ты мордастая? Вот, полюбуйся-ка на меня, я могу свой колпак хоть на глаза напялить, только бы мои любезные зрители денежки платили. Ой, подруга, понимаешь, ты, как я денежки-то люблю?!
Рыжая  Яга.  Да как не понять? (Вполголоса.) Так ведь и зрители, чего доброго, разберутся в твоей хитрости. Как тогда дело-то повернется? Каким соком вся эта хитрость выльется, а? А то, пожалуй, мы с тобой и убечь не успеем...
Лысая  Яга.  Ну, уж об этом ты можешь не беспокоиться. ОМОН-то на что? Вот и пусть они и наводят порядок и спокой¬ствие. Ну, давай что ли, бери колокольчики-бубенчики, ударь, да погромче!
Рыжая  Яга. (Из-под кресла достает бубен, ударяет в него и восклицает.)
Эх, разгорись, петух, да поярче!.. Эх, Москва-Париж-город, прямо угоришь!..  (Лысая  Яга  кривляется, притопывает, в ладоши прихлопывает, нечаянно наступает на ногу Рыжей  Яге, та вскрикивает.)
Ой, ой, - прохудился мой любимый мозоль!
Лысая  Я г а.  Ну, завопила! Кто тебе поверит про мозоль-то? Какая может быть мозоль на костяной ноге? Кому ты пыль в глаза пускаешь?
(Рыжая  Яга набрасывается на Лысую  Ягу с кулаками. Лысая  Яга убегает за кресло.) Ты на кого свою клешню поднимаешь? Думаешь, я тебя не достану? Да у меня, если ты хочешь знать, везде своя рука-то длинная есть!
Рыжая Яга. (Причитает, разводя руками.) Ой, напужала! Ой, напужала!.. Я вся дрожу от страху. Да если ты хочешь знать, мочалка плешивая, так у меня еще в самом Питере связи остались!.. Чтэ-э-э, квашня тысячелетняя, сразу скисла? Эй, кикиморы болот¬ные, перегрызайте веревку, роняйте занавес, да устройте темную этой самозванке!


        ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
            
                КАРТИНА  ТРЕТЬЯ.

На сцене появляется Рыжая  Яга, сильно припадая на левую ногу.
 
Рыжая  Яга. (Громогласно.) А вот и я! - тут, как тут. Граждане, всё, что здесь раньше разыгрывалось, на это можно плюнуть и размазать, - это было посмешище, никакая это не комедия. А вот теперь я могу всех вас засмешить насмерть. Для начала я поиграю с моими закадычными друзьями. (Оглядывается по сторонам, берет метлу.) А! вот ты где запряталась, метла, - старая патла, вылезай из-под лавки, играть будем. (Отвечает за метлу, меняя свой голос на тоненький.) "А где кочерга, собачья стальная нога? Постучим, погремим, людей посмешим; мне кочерга - не подруга, моя подруга - Баба Яга". (Смотрит по сторонам, увидела кочергу.) А, вот ты где, под лавкой, кочерга - собачья стальная нога, иди живее к нам - будем играть: кому - ребра ломать, кому - по башке давать!.. А куда подевался наш вспыльчивый утюг? (Отвечает за кочергу писклявым голосом.) "Утюг кочерге - не товарищ, спроси у метлы-патлы." (Рыжая Яга снова своим голосом.) - Что я вас никак не помирю? Всего-то нас друзей - трое ферзей на всю медвежью чащу-пущу. Завела я друзей на беду, где мне найти шайку-сковороду? А, вот вы где - под лавкой сховались, идите обе сюда: и утюг, и сковорода... (Обращается к зрительному залу.) Итак, дружки-подружки, кикиморы-лягушки! Начинаем представленье - всем на удивленье! Ну и дела: сцена стала черным-черна, а была белым-бела, а! Была, не была, мы снова отмоем черное добела. Итак, дружки-подружки, начинаем новую игру-представление - сущее умопомра¬чение! Указываю: всем примириться, нашей комедии поклониться. (Кланяется метле.) Разрешите, метла-патла, вас пригласить на танец-рванец?!
(Прижимает метлу к животу, поёт и танцует. Появляется Лысая Яга.)
Рыжая Яга. Я-то по большому делу, не в пример тебе. Мне сам дядька Черноморский руку протянул и вытащил из суфлерской ямы. Я теперь целый год руки мыть не буду, чтобы сохранить тепло его рукопожатий!.. А вот ты (Толкает Рыжую Ягу.) - Сущая самозванка, всю комедь испортила, думаешь, что я на тебя рожон не найду?!  Еще как найду! Навизжишься ты у меня!
Рыжая  Яга. (Отступает, от нее.) Не пужай! Не пужай! Пужаная уже!
Лысая  Яга. (Наступает.) Я тебя не так запужаю: две ночи будешь кровью ходить, а на третью ночь не встанешь.
Рыжая Яга. (Отступая.) Я тебе прямо в глаза твои бесстыжие скажу: не было у нас комедии, но и ты - не комедия, а так - прости, Господи.
 (При слове «Господи» закрывает свой рот обеими руками.)
 Ой, проговорилась я про Бога-то, чур, меня! чур, меня!
Лысая  Яга. (Примирительным тоном.) Ну, хватит нам лаять¬ся-то, давай мириться что ли? А то вон сам директор театра нам кулаки из-за кулис показывает, да и зрители занервничали, заерзали на своих сиденьях, как бы нас с тобой отсель не турнули.
Рыжая  Яга.  Да, уж публика-то у нас хоть куда, чего доброго, еще и накостылять могут (в сторону) Попробую-ка я их развлечь (напевает).

Пусть дурой назовёт меня
В лесу дремучем вся родня,
И пусть меня погубит смех –
На свете я смешнее всех.

 На сцене появляется дядька Заморский с трезубцем в руках. Обе Бабы Яги в один голос радостно, заискивающе приветствуют его.

Рыжая и Лысая  Яги. (В один голос.) Ой, кто к нам в гости пожаловал! Сам дядюшка Заморский. Мы так рады! так рады, что и сказать нельзя!..
Дядька Заморский. (Говорит с сильным акцентом.) Привьет, бабульенки! Как это на Руси говорьят: две медведицы в один берлога живьёт плохо!.. И комедия у них нехорош!.. Я научу вас, как надо шутить хорошо!.. Как жить весело!
Рыжа  Яга. (Заискивающе.)  Правда, ваша. Научи нас жить хорошо!
Лысая Яга.
(Также заискивающе перед заморским гостем, указывает на зрительный зал.)
А вот им не нравится наша комедия, и вы им не нравитесь, припужахнуть бы их!
Дядька Заморский. (Успокаивает ягу.) Спокойно, мамулья! Будет все окэй!.. Пока рано припужахивать. Надо ещё мало-мало марьиновать, когда будет ропот - вот тогда и жахнем!
Рыжая и Лысая  Яги. (Взвизгивая от удовольствия и потирая ладони.)
Жахнем!.. ой, жахнем!.. шар-рахнем!
Рыжая Яга. (Восклицает.) Эй, кикиморы болотные, опускай¬те занавес, пусть зритель дозревает до ропота.

КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.

    Кабинет дядьки Заморского. Он сидит в одиночестве за письменным столом, на столе в беспорядке книги, бумаги и что-то кипятится в электрочайнике. Заморский встает из-за стола, берет большую деревянную ложку и что-то ею помешивает в чайнике. Достает порошок из кармана, высыпает его в чайник, помешивая ложкой. Затем достает порошок из второго кармана и также высыпает его в чайник. Разговаривает сам с собой, напевая.

Дядька Заморский. Так, это помешаем, снимем пенку, добавим фосфат аммония, немного нальем царской водки и на кончике ножа подсыплем смеси бертолетовой соли с порохом.
(Стучат в дверь. Дядька Заморский, не отвлекаясь, напевает.)
Та-а-к... еще подсыплем бертолетовой соли с порохом... (Снова стук в дверь.) Кто стучит? (Два голоса за дверью.)
Две  Яги. (В один голос.)  Это мы... бабушки - шутовки, открой нам, дядюшка Заморский.
Дядька Заморский.   Сейчас, сейчас...
(Открывает дверь, впускает двух старух, высовывает голову за дверь и долго прислушивается и приглядывается.)
Д в е   Я г и. (В один голос.) Мы знаем, как можно продлить комедию.
Дядька Заморский.
(Показывает рукой: молчите, не мешайте делать опыт.)
Та-а-к! Та-а-к! Еще надо добавить нитроглицерина, и можно будет посмотреть на свет. Та-а-к! Та-а-к! Наливаем из чайника в колбу, добавляем несколько кристалликов катализатора, взбалтываем, поднимаем колбу, смотрим на свет - восхитительно! Эх, жахнем!
(Ставит колбу на стол, осторожно пятится назад, обращается к ведьмам.)
Ну, родненькие вы мои, мы скоро, так рванем здесь, что у всех присутствующих будут мозги всмят¬ку.
(Обращается к Рыжей яге.)
Ну-ка, бабульенка, озирай окрестность, будто ненароком. Что там видно?
Рыжая Я г а.  (Всматривается в зрительный зал, причитает.)
 Ой, родненькие вы мои!.. Созрели голубчики, сидят все, румяные, как маков цвет!..
Дядька Заморский. Ну, пожалуй, начнем. Для начала надо покликать Соловья-Разбойничка - Грача Грачёвича.
Две Яги. (Кричат во весь голос.) Соловеюшка-Разбойничек! Грач Грачёвич!
Соловей-Разбойник.  Я тут, как тут!
Обе  Яги. (Прижимаясь, друг к дружке, в один голос.)
А что, дядюшка Заморский, если все наготове, так какого лешего тянуть кота за хвост?
Дядька Заморский.  (Обращается к Соловью-разбойнику.) Ты вот что, Соловей Соловеич! Грач Грачевич!.. Как только я брошу на умозрителей вот эту фиговину, ты свистни-ка трижды, да так, чтобы в тундре у чукчи уши заложило!
Соловей-Разбойник.  (Довольный.) Один момент, дядюшка. А проверю флюгер, узнаю, сперва — откуда ветер дует.
(Плюет на указательный палец и поднимает его над головой.)
Можно начинать, дядюшка Заморский, даю установку.
(Трижды свистит в милицейский свисток. Ведьмы затыкают свои уши, приседают.)
Рыжая  Яга. (Взвизгивает.)  Е, К, Л, М, Н!..
Лысая  Я г а.   (В тон Рыжей  Яге.)  А, Б, В, Г, Д!..
Сверкает молния, раздаются раскаты грома.
Дядька Заморский. (Весь, содрогаясь от смеха.)
Ах, ха, ха, ха, ха, ха, ха!.. Изумительная черная месса! Невиданный танец смерти вытанцовывается. Вон как туземцы-то ползают и лупят друг друга, чем попало!.. Кажется, я переборщил с бертолетовой солью, но нет таких пилюль, которые на Руси проглотить не можно было!.. Однако надо на всякий случай быстро опустить занавес и понаблюдать в зал через дырочку...
 Опускается занавес. На сцену выходит Соловей - Разбойник, достает из своего кар-мана листок бумаги, читает.
Соловей-Разбойник  Дамы и господа, терапия требует терпения. Немного потерпите, и вас станет ещё легче. (Достает из кармана мили¬цейский свисток, свистит. Все уходят со сцены.)
               
                Конец спектакля.









Приложение 15.


РОЖДЕНИЕ ТЕАТРА ИЗ ДУХА МУЗЫКИ.
Поэма о театре и музыке.


Мой друг, поэты рождены,
Чтоб толковать свои же сны.
Всё то, чем грезим мы в мечтах,
Раскрыты перед ними в снах:
И толк искуснейших стихов, -
Лишь в толкованье вещих снов.
Ганс Сакс «Мейстерзингеры»


ПОСВЯЩЕНИЕ МУЗЕ.

В орфическом во хмеле
Герой упал на землю, -
С Олимпа он свалился - от Богов;
И появилась Фея,
Надев ему на шею
Гирлянду Многозвездную Цветов.

Герой от сна очнулся,
От Музы встрепенулся,
И образы вокруг себя метал!
Заговорил стихами,
И звёзды пели сами, -
Театр -  из Гирлянды оживал!

И сцены Мир вращался,
Герой тот час общался,
Так с образами, как с самим собой.
Что было виртуально,
Что было натурально?! –
Один лишь знал он - славный наш герой.

Весь мир его видений,
Был лирой пробуждённый;
И ближе стал тот мир, чем жизнь сама;
Он собственным хотеньем,
Все пробуждал виденья,
Всю музыку и песни, и слова.

Само собой всё пелось,
Само собой смотрелось,
Так был театр в театре возрождён.
В нём - души возбуждались,
Игрой воспламенялись, -
Мир в созерцанье сказочном, как сон.

В том чистом созерцанье –
Звёзд Млечное мерцанье,
И музыка волшебная Небес;
Нам видится воочию
Волшебный дождь цветочный,
И зрителя с актёром вяжет песнь.

В единое искусство -
Все связаны искусно,
Здесь объективность рядом и субъект.
Сам мир – Творец искусства,
Как Солнце - автор утра,
И звёзды сами пишут пьесам текст.

А разум наш едва ли
Текст пьесы осознает,
Подобно, как картины полотно:
В ней знания о силе,
Тех воинов с картины,
Нет, даже на горчичное зерно.

Так пусть искусство наше,
Той сказки будет краше,
Где все глаза глядят самих себя!
Прошу: актёр и зритель,
Свой взор соедините,
В театре, – сердце музыки любя! 

ГЛАВА I.   Поэзия, театр, народный хор.

В садах искусства и народных песен, -
Природы устремленье с Музой в Вечность;
Зеркальным отраженьем песен мира –
Мелодия грозы – стихии Лира!

Мелодия – есть общее и первое,
Рождает песню из самой себя;
Где точность строф передаёт знамение
На празднествах эпох, как бытия.

И напряженье языка стремится,
Чтоб музыке природы подражать;
Чтоб звукам в слове музыкой излиться,
Могущество мелодий испытать.

Язык из мира образов и музык,
Сам к подражанью музыки стремиться.
Он зеркалом понятий многих служит,
И оком Солнца он не омрачится.

От духа музыки зависимое слово,
Того нет в лирике, чем музыка владеет;
Театр от музыки пошёл, это не ново, -
Исток его из хора всех трагедий.

Народный певчий хор – исток театра,
Народный хор – был идеальный зритель;
Хор был театром в форме сжатой,
Хор был – театра ревностный хранитель.

Театр – праздник восковых фигур.
Не портретирование - этой нашей жизни,
Не вымыслов фантазии простор, -
Храм Звёзд - Столпотворение Отчизны!


Поэзия, ты вне пределов Мира,
Навеяна - Вселенской Головой.
Отбросив весь наряд житейский, мнимый,
Звучишь сама себе, сама собой!

Но лишь в тебе, Поэзия, реальность,
Ты указуешь истинную жизнь!
Лишь только в пенье хора – жизни праздник,
Пастушеской свирелью мир ожил!

И публика себя в хоре ОРХЕСТРЫ,
Свободно узнавала, - в этом суть…
Меж публикой и хором, как известно, -
Различий вовсе не было ничуть.

Поющий хор - сам зритель идеальный,
Единый  был и созерцатель он,
И сцены хор не знал первоначально,
Виденьем Мира, Мир был поглощён!

Вся прелесть первобытного театра,
В том и была, что каждый в нём – актёр;
Просты и ясны роли в том спектакле,
И также прост и ясен был сам хор.

Способна сцена сделать взор неясным,
Невосприимчивым к реалиям живым;
Поэт живой, когда живёт в согласье,
С тем, кто реально связан в жизни с ним.

Как в состоянье сна мы пребываем
В театре - затуманен мир дневной;
Но в Первозданном – весь перед очами,
Мир Истины царит, как мир иной!
 
Зеркальным отраженьем песен мира –
Мелодия грозы – стихии Лира!
В садах искусства и народных песен, -
Природы устремленье с Музой в Вечность!

ГЛАВА II.  Комедии у родников трагедий.

Эдип злосчастный, созданный Софоклом,
Замышлен благородным быть героем,
Который, хоть и мудрым слыл пророком,
Был предназначен к заблужденьям в горе.

В конце концов, в безмерности страданий,
Становится истоком благодати,
Для всех в людском безбрежном океане,
И даже после страшной его смерти.

- Поэт не согрешает благородный, -
Вот что сказать Софокл, - поэт желает,
Пусть даже он законы попирает, -
Мир старый разрушая, строит новый.

Коль у процесса завязался узел
Надёжно, крепко мыслями поэта,
То с неизбежностью приводят музы
К погибели в боренье тьмы и света.

Вот узел той легенды об Эдипе, -
Отца убийца, с матерью сожитель;
Эдип отгадчик и загадок Сфинкса,
- К чему троичность дел этих, скажите?

Но древнее поверье есть у персов,
Что маг родится от кровосмешенья,
Способный разгадать загадки Сфинкса;
Несущий человечеству спасенье!

Природу принуждает выдать тайны,
Противоестество ей представляя;
Хоть сам герой, при этом погибает,
Зато бессмертье имя обретает.

Так мудрость в отношении природы,
Преступное к ней совершает действо;
Но лишь поэт лучом мелодий,
Проказы лечит и злодейства.

В трагедии эллин - конец иной,
Чем у другого вида из искусств, -
Трагедия покончила с собой,
 Поскольку не решён конфликт искусно.

Трагический трагедии конец,
Другие ж, возраста преклонного достигнув,
Хорошей, тихой смерти приняли венец,
Даря потомству, новый, свежий стимул.

В трагедии ж эллин возникла мрака бездна,
Лишь слышен вопль, всеобщий потрясений:
«Трагедия погибла навсегда и безнадежно;
Сама поэзия погибла вместе с нею!

Прочь, прочь ступайте вы, исчадье ада, -
Пропащие, больные эпигоны!
В Аид  идите, там вас ждёт награда -
Наесться крохами художников достойных!»

Но всё ж расцвёл род нового искусства,
Что счёл трагедию предвестницей своею,
Со страхом, может быть, заметить, всё же нужно, -
Чертами схожа - с  матушкой Трагедией.

Особенно, когда в агонии последней,
Была трагедия поэта Еврипида,
И назван вид искусства был комедией,
Трагедии не стало. Трагедии спасибо!

Так из трагедий, выродившийся образ,
Жить продолжал, как памятник кручины,
Из ряда вон - трагической кончины,
Трагедии поэзии и прозы.

И, словно Бог вдохнул огонь в людей,
По образу и своему подобью,
Так и поэт символикой своей,
Себе по духу племя уготовил.

Чтоб ликовать, страдать и слёзы лить,
Чтоб жизнью и болеть и наслаждаться;
И вопрошать жизнь: быть или не быть?
И Солнцу на рассвете улыбаться!
 

ГЛАВА III.  Наука музыкой рождалась.

Прекрасный храм - все видели воочию:
Лежал в руинах, словно в наказанье.
Не Еврипид трагедию  прикончил,
Он был лишь маской этого деянья.

Так кто же говорил его устами, -
Повергнуть храм трагедии немедленно?
Идеями Сократа неустанно
Боролся он с Эсхиловой трагедией.

Из лона музыки шло новое начало -
Драматургии новое рожденье,
Как волшебство иллюзия звучала, -
Рапсоды новой эпики творенье.

Царило сокровенных грёз священство,
Актёр не становился там актёром.
В каком же идеале совершенства -
Актёр тогда приложен был к рапсодам?

Платон сказал, как ученик Сократа:
«Заговорю  о чём-нибудь печальном,
Глаза слезами наполняются при этом,
И дыбом – волосы, и сердце моё бьётся».


Нет эпики в забвенье хладнокровном,
Нет без аффектов ладности актёра;
Актёр одновременно  - и лёд, и пламень,
И сердце у актёра здесь – не камень.

Искали новых пламенных аффектов
Парадоксальной мыслью возбуждая.
С реальным в высшей степени эффектом,
Но не в эфир искусства, погружаясь.

Теперь театр вышел на дорогу
К эстетике такого Сократизма:
Что всё должно разумным быть и строгим,
Чтоб стать прекрасным, как сама Отчизна!

Тот добродетелен, в ком знаний море,
Чья мысль течёт от ясного истока…
Пусть страсть и диалектика героя
Могучим и широким льёт потоком.

Не надо напряжений ожиданья,
Интригой зрителя запутывать не надо.
Риторика и пафос созерцанья,
Вот зрителю достойная награда!

Ещё до первой сцены монологом,
Даётся в руки всё для пониманья,
По-принципу: всё смешано до Бога,
Рассудок дал порядок в мирозданье.

«Сознательное - стать лишь может добрым», –
Вот изреченье главное Сократа;
То принял Еврипид;  прослыл, подобно
Орфею новому - из нового театра.

Сократ помог театру Еврипида,
И, будучи верховным, он софистом,
Театр посещал с одним лишь видом -
Быть на премьере друга меж артистов.

Сократ прослыл мудрейшим меж людей,
Вторую пальму Еврипиду, дали:
То делал он, что надо – без затей,
Что делать надо? – также точно знал он.

Сократа первым все тогда признали,
За то, что первым высказал однажды,
«Я знаю то, что ничего не знаю»,
Хоть в диспутах – им побеждён был каждый.

«Не понимают собственных призваний, -
Сказал Сократ приверженцам искусства, -
Лишь по инстинкту действуют, без знаний,
Но всем своё вменяют превосходство.

Но кто же он, Сократ? Где черпал силы?
Что греческую отрицал он сущность,
В лице Гомера, Пиндара, Эсхила,
Перикла, Фидия, – лучшие из лучших? 

Кто он, Сократ, к которому взывает,
Хор духов, человечеством избрАнных:
«О Горе! Горе! Что он сокрушает?!
Прекрасный мир разрушил первозданный!»

Что он, Сократ - такое позволяет?
Божественное утверждал  призванье,
И даже, при опасности изгнанья, -
В суде об этом прямо заявляет.

Но более всего всем непонятно:
Изгнанию, он смерть предпочитает;
При этом же, в сознании столь ясном,
Спокойно смерть свою Сократ встречает.

Платон писал: «Как он, Сократ некстати,
Пир покидает при рассвете дня,
Когда все гости грезят о Сократе,
Уход не в состоянии понять».

Невиданным Сократ стал идеалом -
Для юных благороднейших эллин;
Платон пал ниц в разлуке перед ним,
Кому быть преданным, душой всей мечталось.

Сократ твердил ученикам, что свято -
Нефилософских избегать влечений;
Платон все сжёг свои творенья,
Чтоб только стать учеником Сократа.

Так призывал Сократ учеников:
«Лишь в диалектике - сознательность и ясность;
В трагедию проникнув глубоко,
Толкнуть к прыжку - в смертельную опасность.

Хор из орхестры возвести на сцену,
Придать ему звучание мажора;
Как первый шаг - трагедии на смену,
Должна придти живая песня хора.

Уже в тюрьме ученикам Сократ
Рассказывал одно во сне виденье,
И голос повторял ему стократ:
«Сократ, займись ты музыкальным пеньем!»

И вот Сократ, уж, будучи в тюрьме,
Стал музыку записывать по нотам;
Он гимны сочинял своей стране,
Слагал стихами басни из Эзопа.

Сократ учёный и процесс ученья
Ему важней, чем Истина сама;
В исканье Истины - есть больше наслажденья,
Чем в Истине – жемчужин для ума.

Не потому ли, после уж Сократа,
Сменяются одна вслед за другой,
Его учений школы многократно,
Как океана волны за волной.

Сократ не только жил наукою своею,
Важней, что мог с наукой умереть,
Но что ещё - во много раз важнее,
Свободною была от страха смерть.

Сократ – учитель был новейшей формы, -
В весёлости, в блаженстве пребывая,
В его душе широкой и просторной,
Открылось юным вдохновенье  рая.

Теперь, предавшись музыке Сократа,
Мы постоим мгновенье в стороне.
В его чудесной песенной стране,
И на подмостках брат обнимет брата!

Без духа музыки трагедии не стало,
И не родится без неё искусство;
Когда б она так не благоухала,
Была бы жизнь - невыносимо грустна.

Родство есть между музыкой и миром,
И истина лишь в музе пребывает.
И сцены оживают только лирой,
И зло, лишь только лира побеждает!

И музыка от всех искусств отлична,
В ней воплощенье всех явлений мира;
Язык всеобщий - в музыке первичной,
И целый мир – одна большая лира!

Наука новой музыкой рождалась,
Сама наука музыкою стала.
Так музыку с науками венчая,
Сократа имя - в вечности звучало.


ГЛАВА IV.   Явленье оперы народу.

Сквозь тьму веков нам видится яснее -
Театры греков рождены из музык;
Из духа музыки, коль говорить точнее,
Театрам греков музы неба служат.

В народных празднествах, народных игрищ,
Где пенье сочеталось с пантомимой;
Инструментальной музыкой любимой,
И в ритуалах храмовых святилищ.

Но мудрость образов сценических мудрее,
И с большей ясностью, чем логика поэтов;
Но пенье хора было всех сильнее,
Как в царстве тьмы светилось Божьим светом!

Так утверждали мудрецы, что греки,
В искусстве драматическом, как дети,
Имевшие игрушку, развлекались,
Затем разбили на куски и разбросали.

Их в музыке и в мифах откровенье,
Вдруг прервалось, замедлив бег искусства.
И в дифирамбах музыки и пенья
Отыскивала золотое русло.

И возбуждая удовлетворенье
Фигурами посредственных  звучаний,
Фальшивое питая настроенье,
Фальшивый  гимн играла на прощанье.

И скудным стала музыка явленьем,
Беднее, чем само явленье жизни,

И дифирамбов чуждо было пенье
Самой себе, как горечь наважденья.

Дух музыки куда-то подевался?
Прочь побежал несчастный от искусства.
Лишь диссонансом в душах отзывался,
К прекрасному - тлетворность недоступна.

И вот скажите, разве же не чудо? -
Речитатив явился ниоткуда.
Да так, как будто был он, есть и будет.
Кто раз услышит, больше не забудет!

Культура оперы – сама собой назвалась,
В поддержке посторонних не нуждалось;
Все встретили восторженным приветом,
Досель невиданное чудо это.

Возвышенной, невыразимо сочной,
Невестою встречали непорочной.
Спешили разом в чувствах ей признаться, -
Красивой, как богине и с богатством.

Неистовые страсти к ней питая,
Речитативы, с пением сплетая,
То говорит певец, то он поёт,
То патетически воскликнет и замрёт!

То музыка одна поёт-играет,
То тишиною зал весь замирает,
То все танцуют, то царит лишь хор,
Оркестр с минора, резко шлёт мажор.

Речитативы, чередуя с пеньем,
От пенья, к музыкальным исполненьям,
Считалось новым стилем - воскрешенье
Всех древнегреческих трагедий от Орфея.

И первобытную эпоху воскрешая,
Где возлежал певец на лоне рая,
Актёр возвышен, стал - до идеала,
Учёности отбросив, ликовал он.

Так в опере в эпоху возрожденья,
Воскресла тень трагедий и комедий.
Воскресла в музе оперы идиллия,
Как Данте воскресил в стихах Вергилия.

И добродушьем не смутив стремлений,
Певец наш оперный блистал, как гений;
Простой пастух, играющий на флейте,
Прославил радость - жить на белом свете!

В утрате здесь не слышались печали,
Но радость вечной жизни воспевали;
Идиллий, наслаждений не смущались,
В мгновенье каждом - счастьем упивались.

Иные возражали: мол, способна
Она собой затмить всю радость жизни,
Способна обмануть она безбожно,
Питаясь соками искусственных идиллий.

Стремясь живописать картину звуком,
Становится служанкой развлечений.
Достоинство своё теряет гений,
Вкус возрождая, прошлым уж искусством.

Столь странная взошла метаморфоза:
Создать Александрийского Эсхила,
Мощь Геркулеса тратить невозможно,
Для сладострастья в рабстве у Омфилы.

В сплетенье новых оперных мелодий
Заговорит ли дух былых видений,
Непостижимой жизненности гений -
Небесных, солнцем блещущих рапсодий?!

В смущении поэтов ищут взоры –
Цвет из былого золотого света,
Всей полнотой роскошной жизнью этой,
В стремительном порыве к музе новой!

Лишь в музыке мир видится нам краше!
Лишь музыка позволит видеть дальше!
В стихиях муз дыхание миров!
Забыться и забыть всё… О восторг!

Конец.



Приложение 16.

     СОЛНЕЧНАЯ АРФА.
          Сказочная музыкальная драма.

                Действующие лица:

           Заратустра
           МузЫка
           Человек в маске
           Аборигены острова Огня
           Карлик (обезьяна)
           Фея
           Шут.

   В сценах: аборигены, обезьяны, дикие животные, аллегорические герои – Солнце, Луна, Море, Ветер.

   В глубине сцены открывается панорамная картина гор со снежными вершинами. На переднем плане маленькая хижина Заратустры.
   Вдоль авансцены неторопливо проходит человек в маске.
Человек в маске (декламирует) Старый напев, зачем разбудил ты меня? Я уже стал не тот. Теперь у меня на сердце меньше стало огня… (уходит за кулисы).
   На авансцене появляется МузЫка. Играет на диковинном инструменте в виде Арфы, напевает мелодию без слов (вокализ).

МузЫка.  (Останавливается, рассматривает свой музыкальный инструмент, который достаточно большой, выполнен в виде прямоугольного треугольника с множеством струн. Обращается к зрителям в зале.) Разве может кто-либо сказать, что моя Солнечная Арфа недостаточно музыкальна? Много кропотливого творческого труда я посвятил ей, прежде чем она так мелодично зазвучала. Послушайте только - какие искристые звуки щедро рассыпает моя арфа. Вы только послушайте. (Играет.) Что вы на это скажете, дорогие мои?! Вот то-то и оно, что у вас просто нет слов, что бы выразить своё очарование. Вы, так же как и я, – в восторге от её небесных звуков!.. Арфа моя поистине небесная, солнечная, искристая. Один, только мой учитель Заратустра способен по достоинству оценить это волшебство звуков. Он говорит, что этот мир создан музыкой и из музыки. (С любовью поглаживает свой инструмент.)
   Теперь самое время навестить моего учителя Заратустру, которого я время от времени навещаю в его хижине. Могу себе представить, как он будет доволен, заслышав эти необыкновенные звуки. (Подходит к хижине, негромко постукивает по струнам арфы своей рукой. Заратустра выходит из хижины, словно не замечает МузЫку.)

Заратустра.  (Обращается к Солнцу. Речитатив.)
Великое Солнце!
Не было б счастья
Тебе без того,
Кому ты светишь.

Ты поднималось
Над моим убогим жилищем,
И не пресытилось светом
Оттого, что здесь я.

Здесь каждое утро,
Тебя поджидая,
Принимал я твой избыток,
Прославляя тебя.

Я пресытился мудростью,
Как пчела сладким мёдом.
Теперь хочу дарить людям,
Твой душистый нектар.

Жду я твоих благословений,
О небесное око,
Что взирает без зависти
На чрезмерное счастье!

Благослови меня, Солнце,
На полную чашу нектара:
Который, как млеко львицы,
Что в золотом сосуде хранится.

Взгляни сюда, Солнце,
Стать хочет чашу пустою.
Заратустра решился
Снова стать на земле человеком.

   (Заратустра умолк, держа правую свою руку на своём сердце.)

МузЫка. (В сторону.) Что я слышу? Заратустра хочет вернуться к людям? Он хочет спуститься с этих сияющих вершин, на которых он был отшельником десять лет, в долину? (Обращается к зрителям.)
Разве это не чудо, что Заратустра на глазах преобразился? Он стал словно ребёнок.

(Играет на арфе, поёт.)

Ночь царствует!
Слышнее бьющие ключи.
Теплом и светом
Луч одарит ночь.
Душа моя,
Ты тоже бьющий ключ,
О сердце света, -
Расцветай в Ночи!

Ночь царствует!
Все песни для влюблённых…
Влюблённым: свет,
Тепло, любовь дарю!
В ночи весь мир, –
Моей любовью полный,
С ним языком любви
Я говорю:

«Я – Свет! Я – Солнце!
Ах! Мне быть бы ночью!
Но в том-то –
Одиночество моё, -
Что весь исполнен
Светом непорочным,
Дарю светящее
Сокровище своё!

Ах! Если б только
Быть мне ночью!
С жаждой из светородных
Пил бы я сосцов!
И звёздочки,
Мерцающие даже, -
Благословлял бы
В глубине миров!

Как был бы счастлив
Озареньем света!
Но в свете собственном
Начертано мне – жить.
И в пламени –
С рассвета, до рассвета,
В огнище –
Я замышлен - Вечность быть.

Не ведано -
Берущего мне счастье;
Иным же – красть, -
Блаженнее, чем брать.
Моя рука
Не отдохнёт и часа,
Что б  одарить
Нектаром света всласть!

Очам завидую,
Томимым ожиданьем,
Я вижу взгляды эти –
Полные желаний,
Из царства
Непроглядной тьмы Ночи.
Ах, сердце пламени,
Раздаривай лучи!

Ах, горе тем,
Кто свет лишь только дарит, -
Затменьям солнечным –
Из приисков желаний.
О, ярый голод, -
Ночи пресыщенье,
Тепло берёте вы,
А в душах – отвращенье!

Даренья радость
Замерло в даренье;
И от самой себя
Устала добродетель.
От раздаванья –
Света озаренье -

В копилки злобы
Жалких вдохновений.

Глаза без слёз -
Перед стыдом просящих,
Рука луча
Дрожит в руках дрожащих,
Где ж слёзы глаз моих?
Где – сердца нежность?
О, одиночество, светящих
В мир безбрежный!

О, ночи тёмные,
Вы свет у нас берёте –
Всего светящего,
И этим лишь живёте.
Вы пьёте млеко
Амриты усладу:
К сосцам всерадным –
В мире нет преграды.

Невольно жажду –
Тёмной Ночи жажды;
Зачем быть светом,
Жаждущим, лишь тьмы?
Ночь царствует!....
Слышнее бьющие ключи…
О сердце Света,
Расцветай в Ночи!  (Смолкает песня.)

Заратустра. (Зачарованный пением.) Боги! Я слышу божественное пение. (Обращается к МузЫке.) Какие чудные звуки! Словно слышатся волны прибоя и шёпот ветра.
МузЫка.  Благодарю, мой учитель! Твоя похвала дорогого стоит. Много лет создавал я эту свою арфу.
Заратустра.  Поистине эта твоя Солнечная  Арфа настоящее волшебство. Уверен, что эта музыка сможет очаровать само небесное светило и звёзды небесные!
МузЫка.  Одно меня беспокоит, Заратустра, - как отнесутся люди к моей музыке? Кому, как не тебе, Заратустра, хорошо известно, что у людей такие разные вкусы. Всем им невозможно угодить.
Заратустра.  Никому из людей не будет по душе твоя музыка. Людям с дурным вкусом она будет чужда, а тем, кому она понравится, возненавидят тебя лютой ненавистью. Будь готов к их жестоким нападкам. Ревность и зависть, это самые страшные змеи в душах людей.
МузЫка. (Недоумевая.) Как это можно понять, Заратустра?
Заратустра.  Так прямо и понимай: чем более людям понравится твоё исполнительское искусство и твой волшебный инструмент, тем больше им захочется причинить тебе страданий. Они станут умалчивать о твоём искусстве, и нападки их будут ожесточаться с каждым днём.
МузЫка.  Я свободный человек. Они ничего не смогут сделать со мной,
Заратустра.  Они, тем более,  озлобятся, что ты проявишь независимость. Чем больше в тебе добродетелей и стремления к свободе, тем более изощрённо и жестоко они станут издеваться над тобой.
МузЫка.   Но объясни мне, Заратустра, почему моё искусство может озлобить их до такого болезненного состояния?
Заратустра.  О Святая простота! Знай, что за своё бессмертие ты обязан заплатить высокую цену. Друг мой, чтобы ты отказался от самого себя, от своего превосходства над толпой, у них имеется пять проверенных жал: совратить, подкупить, споить, запугать, убить… Готов ли ты сразиться с ними своим божественным искусством?
МузЫка.  О мой учитель!  Научи, как мне следует поступить?
Заратустра.  Знаешь ли ты, что для мира значит музыка?
МузЫка.  Я просто играю и пою. Вот и всё. Разве птица певчая размышляет о том, чем её пение является для мира? Она поёт, потому что не может не петь. Так и я, - просто пою. С детства любил изливать я на божий мир поток радости моими песнями.
Заратустра.  Величие музыки в том, что всё творение рождено из музыки, весь этот видимый и невидимый мир. Вначале был звук, была музыка Вселенной. И всё в мире подчинено музыке, всё сотворено духом музыки… Многие не в состоянии различать в искусстве что-либо кроме звона колокольчиков и бубенчиков шутов. Истинное пение – это музыкальное зеркало мира. Мелодия рождает поэтическое произведение из себя. Мелодия мечет вокруг себя искры поэтических образов. Все, все без исключения музы, призваны подражать музыке. Между музыкой, словом и песней такая связь, что слово ищет выражения, которое слышится в музыке.
МузЫка.  Скажи, учитель, неужели и сама речь человеческая обязана музыке?
Заратустра.  Несомненно. Слово  зависит от духа музыки. Слово не может высказать всего того, что заложено в музыке, оно может только подражать музыке, звучащей в самой Природе…
МузЫка.  Скажи, учитель, стоит ли мне идти с моей арфой и песнями к людям, если там царит такое жестокое обращение с певцами?
Заратустра.  Это предстоит решить тебе самому. Готов ли дух твой на  тяжкие испытания. Может быть, следует тебе прежде подкрепить дух свой в моей этой хижине?   
МузЫка.  Я хотелось бы нести людям свои дары…
Заратустра.  Не дари людям ничего столь высокого, чего они не сумели создать всем миром. Они не простят тебе этой дерзости. Легче взять что-нибудь от них и нести вместе с ними. И ещё скажу тебе, нельзя быть столь сладким, чтобы на тебя могли садиться все мухи и, в конце концов, съесть тебя. Дари людям небогатые милостыни. Постарайся, чтобы они приняли у тебя твои сокровища и при этом оставили бы тебя живым и невредимым.
МузЫка.  Нет, учитель, чтобы давать милостыни, я ещё недостаточно беден. Послушаюсь твоего совета, останусь в этой твоей хижине. Сердце моё укрепиться здесь настолько, чтобы я смог вынести все испытания от людей.
Заратустра.  Что ты станешь делать здесь в горах один среди птиц и зверей?
МузЫка.  Я стану слагать песни и петь их; когда я слагаю свои песни и пою под аккомпанемент моей арфы, смеюсь, плачу, то этим я прославляю Бога. Пением, смехом, плачем и молитвами славлю я Бога моего – Небесное Светило.
Заратустра.  Ты растёшь прямо на моих глазах. Хвалю тебя!  Прошу тебя, МузЫка, напоследок сыграй мне на своей Солнечной Арфе и спой что-нибудь из твоих песен.
Музыка.  (Играет на арфе, поёт.)
О, грёза жизни!
Осени сродни.
О цвет увядший!
О, мой сад отцветший!
Зову, что всё ещё
Душа хранит:
Птиц перелётных
И друзей ушедших.

(Появляются дикие животные. Они танцуют, водят хороводы  и обнимаются друг с другом.)

Где вы, друзья?
Откликнитесь! Пора!
Уж облака
Дождём отяжелели.
Журчит ручей.
Свистят по вечерам -
В ветвях ветлы –
Ветра в свои свирели.

Холм над прудом.
Накрыт на хОлме стол:
Душистый мёд
Работниц лета – пчёл.
Что ж медлите, друзья?
Спешите все сюда!
Отметим мёдом -
Наши прошлые года!

Не медлите, -
Признать пора, что вы –
Не те уже.
И я – не ваш – увы!
Сам от себя
Ушёл – в свои пределы,
Где от берёз -
Наряд, как лебедь белый.

Раз - навсегда
Расстался я с хулой,
И с доброй, и с недоброю молвой.
Что так бледны,
Друзья мои? Устали?
Гостить здесь вы,
Сподобитесь едва ли.

Прощайте!
Радости желаю вам, друзья, -
Остаться здесь
Смогу один лишь я;
Где холм да ивы
Низко над прудом…
Ковчегом к небесам –
Стремится дом.

Из сердца
Не исчерпана надежда –
Для новой
Светлой радости безбрежной.
Прочь, старые!
Отриньте от черты!
Омолодилось, сердце,
Песней ты!

Пусть от друзей
Остались только тени,
Спасибо и за то,
Что было пенье!..
Ещё порою, вдруг, -
В ночной тиши
Их ощущаю, -
Буд-то мне слышны.

О время!
Мой попутчик дорогой, -
К чему ж челнок наш
Через жизнь стремился?
Одни – состарились
И разошлись со мной,
Других уж нет.
Я ж – заново родился.

И новых вновь
Друзей зову с утра –
Птиц перелётных, -
Странниц вечной жизни.
О вечность жизни!
Настаёт пора –
Испить всю синь -
Святой моей Отчизны
Человек в маске.

   Заратустра и МузЫка обнимаются на прощанье. Заратустра направляется за кулисы, МузЫка  вслед ему исполняет музыкальный речитатив.

О, внемли, друг!
От сна очнулся я:
Мир так глубок, -
Помыслить я б не смог.
И скорбь слышна из всех глубин, -
Но радость глубже бьёт ключом.
 И сердце рвётся в отчий дом,
В святой свой вековечный дом!

В нарастании волн,
В этой песне стихий,
В беспредельном дыханье миров, -
Всё забыть и растаять во всём.
О мечта! О восторг! О любовь!

Занавес.


СЦЕНА ВТОРАЯ.

Человек в маске. (Проходит вдоль авансцены, декламирует.)

Я один! Ох, я только один
В первобытном дремучем лесу!
Но зато – сам себе господин.
Песни Солнцу на сердце несу!

МузЫка сидит у хижины Заратустры, играет на арфе. Дикие звери танцуют. Обезьяна Карлик восседает у музыканта на плече. Смолкает арфа. Звери располагаются у ног МузЫки; обезьяна остаётся сидеть у него на плече.

МузЫка. (Обращается к восходящему Солнцу.)
   
О Солнце! Щедро беспричинно изливаешь ты на нас свои золотистые лучи. Мне нечем отблагодарить тебя, кроме восхваления. Птицы, которые долетают до усталости, не даются людям в руки, но располагаются повыше и поют.
   Так и я пою славу моему восходящему Солнцу. О внезапные, чудесные песни моего одиночества, мои любимые сладостные песни, пусть даже и грустные. Здесь усталый нашёл я источник радости, из которого толпы людей не пьют нектар вместе со мной, не мутят источник.
 
   (Играет на арфе, исполняет музыкальный речитатив.)

Слишком стремительно течёшь, источник радости!
Как мне научиться приближаться к тебе?
Слишком стремительно бьётся сердце навстречу тебе.
Жаждет оно твоей свежей прохлады.
Пришли бы вдруг мои друзья –
К этим холодным источникам
К этой блаженной тишине.
Пусть тишина стала бы ещё блаженнее.
Здесь наша высь, здесь наша Родина!
Высота недоступна для жажды нечистых.
Бросьте, друзья, свой взор на источник радости.
Не помутится ваш взор.
Он улыбнётся чистотой обновлённой.
На древе вечности вьём мы свои гнёзда!
Царственные орлы в своих клювах приносят нам пищу! 

(МузЫка заиграл веселее. Появляются величественные лани и начинают пританцовывать на своих высоких, стройных ножках.)

МузЫка. (Музыкальный речитатив.)

Не бросайте вашей пляски,
Милые, стройные лани!
Не пугайтесь вы меня!
Я не враг вам, я не обижу вас!
Я друг изящных, танцующих созданий!
Коль не испугаетесь вы меня,
То найдёте здесь райские кущи роз
Под сенью кипарисов, обвитых цветущими лианами.
Не сердитесь, милые лани, не пугайтесь;
Если в избытке чувств иногда вскрикну в восторге!
Вот какую новую песню спою я к вашей пляске.


(Поёт в сопровождении Солнечной Арфы)

В твои глаза я заглянул, о жизнь моя!
О радость светлая! О половодье счастья!
Не убегаешь прочь ты, радость, от меня,
Так стану ль я бежать счастливого участья?!

О птицы певчие надежд пресветлых дней!
Не украдут у вас враги мечты моей;
Не отравить стараний мёда лучших пчёл,
Примет счастливых я по птицам здесь нашёл.

(Обнимает и целует ланей, гладит их по голове, начинает плясать вместе с ними, напевая.)

Вот мне захотелось плясать, как ещё не плясал, -
Славься, воля моя! Славься радостей тихих причал!
Хоть и не до конца научился внимать красоте,
Хоть не стих до конца океан моих прежних страстей!

Не убегаешь прочь ты, радость, тот меня,
Так стану ль я бежать счастливого участья?!
В твои глаза я заглянул, о жизнь моя!
О радость светлая! О половодье счастья!
   
  (На землю с небес опускается Луна. По всему видно, что ей очарованной звуками Солнечной Арфы, хочется потанцевать. МузЫка приветствует Луну поклоном, знаками приглашает её к танцу. Поёт.)

Вот стоит Луна, бледная
Перед утренней зарёй,
Любовь-Солнце приближается
Восходом над землёй.

Уж дыханье ощущается
Предутренних лучей.
Ах, танцуй, Луна-красавица,
В такт - задорней, веселей!

Море волнами вздымается
Тысячью своих грудей,
Чтобы Солнце целовало их
Зорькой раннею своей!

Полюбил, подобно Солнцу
Груди вздыбленных морей,
Дуновеньем ветра стали
Звуки музыки моей!

Так танцуй, Луна красавица,
Задорней, веселей,
Уж дыханье ощущается
Предутренних лучей.

Любовь-Солнце приближается
Восходом над землёй.
Не бледней, Луна красавица,
Перед утренней зарёй.

Занавес.


         
Приложение 17.


КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ...
                Музыкальная сказка - спектакль райка.

                Действующие лица:

Раёшник - пожилой мужчина, одетый на старый русский манер
Шарманщик – одет в лохмотья, в руках расписная, шарманка
Куклы на палках – герои своего времени.

     Действие происходит на городской площади, у небольшого райка, в виде старинного фотоаппарата, закреплённого на штативе-треножнике, завешенного ширмой.
     В спектакле принимают участие  празднующие горожане: ремесленники и торговцы, бродячие музыканты-шансонье, странствующие монахи и богема, старые и малые, дамы и господа, бездомные и калеки. 

                КАРТИНА ПЕРВАЯ.

Р а ё ш н и к.   (Ходит вдоль ширмы райка, под напевы шарманки, громко декламирует, жестикулирует руками, обращает внимание прохожих на свой раёк.)
Я не царь русский,
Не король французский,
Не король шведский,
Не султан турецкий –
А я есть самый грозный Максимилиан, -
Царь римский,
Наместник египетский и индийский,
Владелец персидский...
Я в пышной столице от матери родился,
На своей супруге, королеве Трояне, женился,
У которой, - сын Наполеон от меня родился,
И который, - в такие авантюры пустился,
Что я долго, долго молился,
Пока от тех авантюр открестился... 

Сюда глядите, господа, -
На красный дом - хороший вид...
Эх, жаль: со всех концов горит, -
На всю вселенную чадит.
Бездомный у ворот сидит,
На пламя с ужасом глядит:
Сидеть ему тут разрешается,
И даже спать – не возбраняется,
Собаки злые не кусаются,
И грязь тут вовсе не марается,
Но он глядит и удивляется,
Как дом горит, воспламеняется...
Зачем бездомного за шиворот хватают,
Как будто он есть тот, кто поджигает?
А тот - кричит, что он не поджигает,
Наоборот, водою пламя заливает.
      
А вот, господа, вам другой вид:
Жёлтый дом ясным пламенем горит.
Однако же, как всё-таки обидно –
Ни скорой помощи, ни пожарной – не видно.
Сгорит весь дом дотла, как пить дать, -
А где нам новых домов прикажете взять?
Дома-то ведь на улицах не валяются,
А казна наша, - давно уже не пополняется.

А вот бездомный напротив дома стоит,
И, словно в угаре, сам с собой говорит:
«Эх, жаль: такие деньжищи пропали,
Лучше бы нищим эти деньги раздали,
Да лучше бы приюты на Руси открывали,
Да обмороженных бездомных обогревали.
Да деток безродных накормили,
Одели бы их потеплее, да обули.
Так нет же, вон в шею им поддают,
Никому и на кусок хлеба не подают.
А у самих-то деньжищ сколько!
Ой, горько на Руси жить, горько.
Оттого и царит смертная попойка.


Смелее к райку подходите,
У кого на носу очки – лучше их протрите,
А кто без очков – в оба смотрите,
Свои карманы руками крепче прижмите –
Я за ваши грошИ не в ответе,
У меня самого, в карманах пронырливый ветер –
Из одного кармана - в другой гуляет,
Где в одном кармане – вошь на аркане,
А в другом, – блоха на цепи, - с вошью грызётся,
Того и гляди – цепь порвётся!

Ну, как, - скажите, - деньги заведутся,
Когда такие звери в карманах грызутся?

               
   КАРТИНА ВТОРАЯ.

    Р а ё ш н и к. 
(Берёт за рукав шарманщика, подводит ближе к своему райку, обращается к шарманщику).
   Сыграй, любезный, и спой для нас что-нибудь стоящее; я в это время  наших кукольных героев на бамбуковые трости напяливать стану. А ты, брат, играй хорошо, так чтобы и на колокольне Ивана Великого слышно было.
Ш а р м а н щ и к.
 (Задрал голову, смотрит на колокольню Ивана Великого, придерживая одной рукой свою шапку-ушанку.)
Ох, высота-то кака! Оттоль не то, что всю Москву, так всю Россею-матушку видать!.. Самое наше святое место! Святыня самая... (кричит громко) Так слышно будет, Иван Васильевич? (Послышался колокольный звон.) Ну, вот и слава Тебе Господи! Слышит-таки «Иван Великий» голос простого мужика!

 (Перекрестившись, играет на шарманке и поёт громко).

Занимается в полнеба
Над столицею заря,
В шапке заячьей облезлой
Пел шарманщик у кремля.

На мундире часового
Блещут пуговицы в ряд.
Боже, Боже, знать бояре
Вновь изменушку творят.

Припев:
Будет новый пророк –
Самозванец, обманщик.
И какой новый рай
Нам закажут тогда?

Р а ё ш н и к.
 (Придерживает руку шарманщика, говорит громко, взволнованно речитативом.)
Замолчи, замолчи,
Сумасшедший шарманщик,
Эту песню забыть
Мы должны навсегда.
Ш а р м а н щ и к.  (Продолжает играть на своей шарманке, поёт.)
Нищим душу не согреет
Свет рубиновых лучей.
Пой, играй, моя шарманка
Души нищим обогрей.
Потухает, погасает
Над столицею заря.
- Все изменники бояре, -
Люди верно говорят.
Припев:
Будет новый пророк –
Самозванец, обманщик.
И в какой новый рай
Нас загонят тогда...
Р а ё ш н и к. (Придерживает руку шарманщика, говорит речитативом.)
Замолчи, замолчи,
Сумасшедший шарманщик,
Эту песню забыть
                Надо нам навсегда.
(Обращается к почтенной публике, стоящей на сцене.)
Подходите, господа, смелее,
Смотрите в щелку веселее.
Эх, картинки покручу, поверчу,
Я ещё и не такое показать вам хочу.
Смотрите: направо – панорама,
Взглянешь и ахнешь прямо,
И станет вам: то – холодно, то – жарко!
И стольник за такой просмотр не жалко!
Тут вам, как на ладони весь третий Рим,
Чем не город-титан – великан!
Водят по площадям сиволапого за аркан,
И бедного осла тянут за узду, -
Туда, куда-то к стойлу или к гнезду!
Так, кажись, лобное то место звали,
Куда здоровых мужиков за чубы таскали,
Да по семь шкур с каждого мужика сдирали.

Да что ж вы, любезные, несмело стоите?
Бабоньки и мужики, смелей подходите,
По деревянной монете платите,
И хоть целый день представление смотрите.
Такого нигде не увидите вовек,
Подходи смелее, добрый человек!
Я покажу натуральные картины:
Кому на Руси дозволено жить,
А кому - лучше было бы ещё вчера умереть,
Чем такую диковинную диковину терпеть,
Под высоким забором скулить, вшей кормит,
Да на луну в морозную ночь волком выть...

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ.

    Над ширмой райка появляются одна за другой  куклы, нанизанные на бамбуковые палки. Куклы завершают шествие,  плюхаются на мостовую под ноги раёшнику и шарманщику.

    Р а ё ш н и к. 
(Вежливо  подводит к своему райку особо любознательных прохожих.)

Господа, смелее подходите ещё ближе,
Нагибайтесь, мужики, как можно ниже,
Смотрите в одно-единственное очко,
Не в два, не в три, а ровно в одно, -
Это ничего, что там темным-темно.
А в жизни-то у вас, разве что-то светлей?
Становитесь дружней, вглядывайтесь веселей,
Не Бог весть, какой, каждый из нас пан,
Видите, как горит-полыхает Беслан?
И за шиворот волокут того, кто поджигает,
А он кричит-вопит, что знать ничего не знает.
А вот еще вам картинка такая:
По «Горбатому мосту» гусеница гуляет –
По Белому дому боевыми фугасами пуляет,
И Белый дом весь в чёрном дыму и в пламени.
Горы убитых. В море крови плавают раненые.

КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.

    Раёшник отходит от своего райка, общается со всеми прохожими, стоящими поодаль, приглашает посмотреть бегущие, ожившие картинок.

Р а е ш н и к.
Подходи, всякий, разный народ,
Заходите смелее в мой огород.
Становитесь дружнее в общий черёд,
Смотрите и слушайте со вниманием,
Буду показывать вам самые свежие баталии.
Вот деревня - Потапово в Южном Бутово,
Обнесённая забором, и проволокой окутана.
Ни туда, ни оттуда нет никому ходу –
Ни конному, ни  пешему народу.
Кто такие, облюбовавшие озёрные места,
У которых, - ни сердца нет, ни души, ни креста.
Возвели им дворцы такие, что «я тебе дам!»
Куда там помещику или князю,
А тем более мне или вам.
Эх, Русь, прогремела ты на весь свет:
Кому на Руси жить хорошо,
А кому, ещё вчера, краше было бы – умереть.

               

 КАРТИНА ПЯТАЯ.

     Звучит шарманка.
Р а ё ш н и к .   
(Зазывает к своему райку новых зрителей.)

Подходи, стоящий, становись, прохожий,
Поглазейте в мой раёк, и Бог вам поможет.
Смотрите, вот изобретение века - «НАНА»,
Самое настоящее чудо – без обмана.
Только не говорите, что вам ничего не видно,
Тому, кто не верит,  должно быть просто стыдно.
Видите, что там - во множестве что-то копошится,
Это войско блошиное в бой стремится.
Ведь как-то же надо, одолеть нам «жука Колорадо»!
Послушайте, это я вам верно говорю,
Эти блохи – верные подданные блошиному королю,
И король, и гниды, и блохи –
Все со стальными механизмами в брюхе,
И пушки у них, как настоящие палят.
Не видите?  так слушайте, что вам говорят.
Вот он, король – держит руки по швам:
Кричит: «Понимаешь ли – надо!
Ещё мы не то вам покажем - врагам,
Шпионам, жукам Колорадо!
Ура! Ура!.. – «Наши» победили!
В барабаны забили, в трубы затрубили!
Флагами, как мочалами машут –
За Родину-мать  свою и нашу!
Площадь вся забита НАНА-народом:
Блохам и гнидам – свобода! свобода!
Все желающие могут напиться мёду!
Не пропадут ваши денежки даром...
Кому надо, садитесь на полном ходу:
Наша НАНА верх взяла!.. Сядем гурьбою в саду,
Будем мяда сладкие да вина заморские пить,
И королю нашему теми мядами по усам водить.

           КАРТИНА ШЕСТАЯ.

Р а е ш н и к.
Покалякайте со мною, подходите,
Я на ваши замечанья не в обиде,
Ну и что же, что на вас обновы новые,
И в обносках ведь бывают благородные.
И голодные бывают люди честные.
О богатых часто слышится нелестное.
Пусть богатое сверхворовское «братство»
Похваляется награбленным богатством.
Спекулянты, рэкетиры шибко знатные,
Оттого, что наворованным богатые,
Не препятствуйте их воровскому нраву,
То чего стыдимся мы, им всё на славу.
Крутану да поверну я свой раёк,
Может быть, здесь подадут мне на чаёк.
А на водочку и даром мне не надо –
Ядом травят на Руси нашего брата.
Снова ветерок повеял, пахнет «розой»,
На Руси на всех достаточно наркоза.
Эх, ты, Русь моя,  за что, - скажи ты, Русь, -
Нарядила НАНУ так, что – жуть и грусть. 
 

Ш а р м а н щ и к. 
(Отдаёт шарманку раёшнику, берёт гусли, играет на гуслях, исполняет русскую народную песню «Гусляр», ему подпевают все участники спектакля.)

Как налаживал гусли гусляр молодой,
Для избочин брал явор зелёный,
Звонких струн наковал он могутной рукой
Для колков дуб строгал прокалённый.

Вышли гусли на славу – поют соловьём,
Зарокочут, как сердце взыграет,
И слезами зальются, а спросишь: «О чём?»
Что ответить, они и не знают.

То не кованый ковш о братину стучит,
То не жемчуга сыплются груды,
То не ветер гулливый травой шелестит,
Запевают, поют самогуды.

Уж не водит рукою по струнам гусляр,
Гусли сами свой сказ зачинают.
Про крещеную Русь, про князей и бояр
Самогуды про всё распевают.

                Конец спектакля.



Приложение 18.


       ЦАРЬ ДИН ДОН.
Старинная музыкальная комедия.

Действующие лица и исполнители:

Диндон  - царь
Христина – царица
Робита – служанка царя и царицы
Комарин, Мухин  – придворные слуги
Мор, Мур -  придворные шуты

   В сценах: охрана, подданные царя, ремесленники, торговцы, певцы, музыканты.

   Действие происходит в тридевятом царстве, в тридесятом государстве.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

   Декорация сцены – сумеречная дворцовая палата с колонами, на которых укреплены горящие факелы, едва рассеивающие темноту. В зрительном зале погашен свет. Игра действующих лиц на сцене освещена световым лучом. Появляется слуга Камарин.

КАМАРИН. (Поёт, пританцовывая.)

Хотите, верьте, или не верьте, -
Я дал салют всему народу.
Связал концы с концами вместе
И с камнем их закинул в воду.
Кто не верит, - не проверит –
Все концы нырнули в воду.
Ах, ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Все концы нырнули в воду.

Если спросят: «Что за сказки,
Песни и салюты эти?»
Им отвечу: «Эти сказки –
Сами мне попались в сети!»
Кто не верит, - не проверит –
Все концы нырнули в воду.
Ах, ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Все концы нырнули в воду.

Ай, да сукин сын, Комарин!
Ай, Камарин, сукин сын!
Сам себе теперь я – барин,
Сам себе я – господин!..
Кто не верит, - не проверит –
Все концы нырнули в воду.
Ах, ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Все концы нырнули в воду.

(На сцене появляется слуга Мухин, обнимается с Комариным.)

МУХИН. (Вскрикивает восторженно.)
Ой, здорово, брат Камарин!
КАМАРИН (обнимает Мухина)
Ой, здорово, Мухин брат!
МУХИН.
Как я рад, мой друг Камарин!
КАМАРИН.
Мухин брат, я очень рад!

(Друзья поют дуэтом.)

Ой, Камаринский, камаринский мужик!
Задрав ножки, на печке лежит!
Задрав ножки, поплёвывает,
И в бумажки завёртывает!
Ой, да, Камаринский – поплёвывает!
Да, ой, в бумажки завёртывает!
Нам – люли - малина, им - бузина!
Хочешь - ешь досыта, пей – до пьяна!
Ну-ка, ну-ка, ну-ка – топну я ногой!
Ну-ка, ну-ка, да притопну я другой!

(Танцуют, выкаблучивают, припевают):
 
Нам – люли - малина, им - бузина!
Хочешь - ешь досыта, пей – до пьяна!

(Останавливаются от пляски, переводят дух, смеются…)

КОМАРИН. (Всё ещё смеётся, пытаясь пропеть по словечку.)
Я своими глазами всё видел.
Ой, да своими ушами всё слышал.
Но сказать, ни сказать, – как решиться?
Ой, могу ж, ведь, работы лишиться.

МУХИН. (Также, шутя, смеясь в тон Комарину, пытается пропеть по словечку.)
Что ты трусишь, приятель, как заяц?
Я, по-твоему, что ли – мерзавец?!

КОМАРИН. (Озираясь по сторонам, говорит в полголоса.)
- Света, света! - царица кричала, -
(И служанку свою напугала),
Почему в царстве света, так мало?!
В темноте этой жить, тошно стало!
Сам в огнях царь живёт Диндон Дончин,
Я ж без света живу дни и ночи.
Что, служанка, молчишь? Что скрываешь?
С кем, служанка, в молчанку играешь?!
Или долг свой уже забываешь?
Верой-правдой служить не желаешь!

(Комарин боязливо озирается вокруг.)

МУХИН. (После продолжительной паузы Комарина, говорит с раздраженьем в голосе.)
Что ж молчишь ты? Что дальше-то было?
Чтоб тебя - в озираньях скривило!
Нас никто здесь не видит, не слышит,
Ветерок только шторы колышит.

Говори же, коль начал, - закончи,
Мне интрига, как червь – сердце точит.

КОМАРИН. (Продолжает озираться, говорит совсем тихо.)
Ей служанка в ответ отвечает:
«Царь тебя с темнотою венчает.
Когда тьму, - говорит, - ты познаешь, -
Ты сама по себе засияешь.
Лишь гостей царь в светлицах встречает,
А своих – тьмой великой венчает».

Ей царица сулит награжденье, -
Подарить хочет ей ожерелье;
Чтоб она согласилась в ответ ей,
Принести больше в комнаты света.

(Комарин снова боязливо озирается вокруг.)

МУХИН. (После продолжительной паузы, говорит с раздраженьем.)
Ну, а дальше-то что, друг заветный,
Согласилась служанка на это?!

КОМАРИН. (Продолжает озираться, говорит совсем тихо.)
Но служанка ей так говорила:
«Разве жить мне на свете не мило?
Как осмелюсь служанка на то, -
Свет нести?.. Царь нам дарИт темноту».

Но царица всё просит служанку:
«А меня тебе, разве не жалко?!
Я во тьме, как в тюрьме пребываю,
И каков царь-то мой? Знать - не знаю.
С ним насильно меня повенчали,
В тёмной комнате только мы спали,
Ранним утром царь тут же уходит,
Уж всё это с ума меня сводит.
И никто мне не скажет ответа,
Так, хоть ты мне открой тайну эту».

 (Комарин боязливо озирается вокруг.)

МУХИН. (После продолжительной паузы, говорит с раздраженьем.)
Ну, а дальше-то, дальше, что было?!

КОМАРИН (Весь трясётся от страха.)
Нет, я больше – ни слова, друг милый.
Но скажу, лишь одно: царь – уродец,
Нет другого такого в народе.

(За сценой послышался шум. Появляются шуты Мор и Мур. Слуги Комарин и Мухин прячутся за колонной.)

МУР.
Ну, вот что, шут Мор, бедолага,
Нам надо бежать – куда надо.

МОР.
Да так, оно так, друг-приятель,
Да, только удастся нам вряд ли.

МУР.
Да ты, брат, трусливее зайца
И алчный, жаднее китайца.

МОР.
Да сам ты такой,  гриб садовый,
За грош удавиться готовый.
Сорву вот с тебя покрывало
И брошу, чтоб с шумом упало,
Лишь дуну слегка – нет его –
Плаща тёмного твоего.

МУР. (Говорит обиженным тоном.)
Ты тоже имей, друг-приятель,  виду,
Тебе я накликать сумею беду.
Набил второй горб драгоценностью ты, -
Скажи, - за какие большие труды?!

МОР.
С тобой надо жить нам, друг Мур, душа в душу,
Умеем, и ладно – пилить мы баклуши.

МУР.
- Пилить и откатывать, - хочешь сказать ты, -
Ведь мы с тобой, сказочно, друг мой, богаты.
Послушай, пора нам с тобою бежать,
Ведь нам за глаза – хватит наших деньжат.

МОР.
Хотелось  бы больше деньжат получить,
Но надо бежать нам, коль хочется жить!..

МУР.
Бежать, брат, бежать и бежать, и бежать,
А то, не дай бог, нас с тобой вспотрошат!

(Мор и Мур быстро уходят за кулисы. Комарин и Мухин выходят из своего укрытия.)

КОМАРИН.
Как слышал, любезный? Вот, братец, дела
Царят в нашем царстве!

МУХИН.
Кусай удила!..
Берём, что попало, - из царства бегом,
Туда, где никто нас не пнёт сапогом!

(Бегают, как угорелые из угла в угол, хватают, что попадается под руку, связывают в узлы, поспешно убегают).

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

   В сценах: охрана, подданные царя, ремесленники, торговцы, певцы, музыканты.
   Действие происходит в тридевятом царстве, в тридесятом государстве.
   Декорация сцены – сумеречная дворцовая палата с колонами, на которых укреплены горящие факелы, едва рассеивающие темноту. В зрительном зале погашен свет. Игра действующих лиц на сцене освещена световым лучом.
   На сцене появляется слуга Камарин.
   Царица Христина сидит в полутьме со своей служанкой Робитой.

ЦАРИЦА ХРИСТИНА, РОБИТА. (Исполняют дуэтом песню «Золотая Ладья».)

ЦАРИЦА ХРИСТИНА. (Говорит взволнованно.)
Послушай, Рабита, откройся сполна,
Сказать, как служанка - всю правду должна…
Теряюсь в догадках, Рабита, пойми,
Ведь я же царица всей этой земли.

Сижу в темноте и не вижу царя,
Сдаётся мне, - стонет вся наша Земля.
Сдаётся мне, - гибнем: и царство, и я.
Открой мне всю правду, Рабита моя!

РАБИТА. (Растерянно.)
Мне странны, царица, все речи твои,
Не я ж, ведь, царица всей этой земли;
Я, только прислуга, пойми ты меня,
Тебя я жалею, боюсь же царя.

ЦАРИЦА ХРИСТИНА.
Не бойся, тебя защитить я сумею,
Я всё тебе дам, что сама я имею.

(Поёт.)
Вот поправлю я одежды, волосы приподниму,
И на жемчуга ДинДона - я в смятении взгляну.
Тишина и тьма в покоях этих царственных царит.
Только факел еле светит, тусклым пламенем горит.

Тайно ночью приходил он, и покинул наш предел,
Что за знак он мне оставил, - ожерелье мне надел.
Он вернётся ль, не вернётся, ожерелье мне надел,
Или надо мной смеётся, без забот живёт и дел.

Я снимала ожерелье,  снова силилась надеть,
Пред очами их держала, чтобы лучше разглядеть.
На ладони положу их и не насмотрюсь никак:
Непонятен, непонятен, непонятен этот знак.

Много звуков в мире этом, - и звенит мне, и поёт,
Но вот самой главной тайны – ни один не выдаёт!
Только шепчет из окошка ветер, вьётся у лица;
Не пойму я, не пойму я – этой тайны до конца.


(Говорит речитативом.)
- Для чего – скажи Рабита, - Ожерелье мне надел?
Чем-нибудь, хоть ты, Рабита, мне заполни мой пробел.
Кто? Откуда он, Рабита, во дворец ко мне проник?
Освети мне эту тайну ты, Рабита, хоть на миг.

Тайно он ко мне явился и растаял без следа,
От подарка ожерелья, я сгораю от стыда.
Как, Рабита, он бесстыжий – оскорбить меня посмел?
Для чего, Рабита, тайно, ожерелье мне надел?

РАБИТА. 
Да, что тебе хочется знать-то, царица?
О чём мне с тобой надо договориться?
Что хочешь ты знать от служанки своей?
Ты ж знаешь, нет в мире служанок верней!

ЦАРИЦА ХРИСТИНА.
Скажи мне, прошу, заклинаю на жизнь:
«Какой из себя он, наш царь? - ты  скажи.
Ко мне он приходит, лишь только во тьме,
Во тьме и уходит, когда я – во сне.
Никто мне не скажет: каков он собой?
Хорош ли, дурной ли он, царь этот мой?»

РАБИТА.
Боюсь я, царица, - смогу ль объяснить? -
Наш царь не похож на того, кто красив.
Боюсь я сказать, что красив, - про него, -
Сказать, что красивый, - унизить его

ЦАРИЦА ХРИСТИНА. (С недоумением.)
Туманны твои, непонятны слова,
Рабита, кружИтся моя голова.

РАБИТА. (Пожимает плечами.)
Но, что же мне делать? – сказала, как есть, -
Во всём быть открытой - мне выпала честь.


ЦАРИЦА ХРИСТИНА.
Люблю тебя слушать, - понять нелегко.

РАБИТА. (Неожиданно вздрагивает.)
Ой, будто повеяло вдруг ветерком.

ЦАРИЦА ХРИСТИНА. (Настороженно.)
Что это такое, как думаешь ты?
Откуда-то ветер подул с высоты?

РАБИТА.
Уверена в том я, царица моя,
Что Света Ладья - в тьму ночи отплыла.
Дороги-пути, что на нашей земле,
Все с млечной дорогой сплелись в тёмной мгле;
И вывод отсюда, царица, один,
Что скоро войдёт сюда Ваш Господин.

ЦАРИЦА ХРИСТИНА. (В смятении.)
Что делать мне? Как же понять мне всё это?
С одним лишь всечасно встречаюсь секретом?
Вчера было тоже и тоже - сегодня, -
Что знает служанка, я знать, не достойна.

РАБИТА.
Уже он пришёл и стоит у дверей,
Открой ему двери, царица, скорей.

ЦАРИЦА ХРИСТИНА. (Очень взволнована.)
Во тьме я не вижу злосчастную дверь,
Ты ж знаешь, Рабита, открой дверь скорей.

(С улицы послышалось пение хора.)

ХОР.
Лучшее Вам дарю:
Бери и владей!
В дни эти громче песни пою –
Дружней и дружней.
Буйство стихий
Раскачало нас,
Раскачало, раскачало, -
Качнёт ещё раз...

Ой, у подруги царицы
Коса расплелась…
Песня в сердце её -
С нашей песней слилась.
Взглянув на неё,
Не отведёшь глаз…
Любовь, Любовь, Любовь, -
Спаси и помилуй нас.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
 
   В сценах: Путники, стражники, подданные царя, ремесленники, торговцы, певцы, музыканты.
   Действие происходит в тридевятом царстве, в тридесятом государстве.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
   
ПЕРВЫЙ ПУТНИК. (Обращается к стражнику.)
Уважаемый, дорогу подскажи, по которой надо нам идти.

СТРАЖНИК.  (Недовольный.)
А куда бредёте вы, бродяги?

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Нам на праздник песню принести б.

СТРАЖНИК (Сердито.)
По любой - идите с песней этой.
Только прямо по дороге – хода нету.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК. (С удивлением.)
По любой?! Ты, верно, брат, с приветом,
Праздник не везде, ведь, праздник где-то.

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Ну, страна… Дорог в ней вовсе нету,
Где дороги есть, - одни запреты.

СТРАЖНИК.
Что за песню пронести хотите?
Спойте. Коль по нраву – проходите.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
О весне мы песню сочинили,
Солнцу и весне мы песнь сложили.

(Поёт негромко.)
Распахнуты двери для вестницы Юга,
Спешит к нам весна – золотая подруга.
Приди же, весна, на качелях качаться!
Явись к нам, сердца наши громче стучатся!
Нам любо с тобой на качелях качаться,
Мечтаем цветами весны надышаться.

(Путники поют дуэтом.)
Весна, прикати в колеснице зелёной!
Приди к нам, весна, на свирели играя,
Приди к нам скорее, весна молодая,
Укрась незабудками синими склоны.

Нам любо с тобой на качелях качаться,
Мечтаем цветами весны надышаться.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК. (Поёт.)
Земля наша вешней водою омыта,
Овеяна тёплым и ласковым ветром.
Приди исполненьем заветных желаний,
В красе своих светлых берёзовых тканей!
Нам любо с тобой на качелях качаться,
Мечтаем цветами весны надышаться.

(Путники поют дуэтом.)
Весна, прикати в колеснице зелёной!
Приди к нам, весна, на свирели играя,
Приди к нам скорее, весна молодая,
Укрась незабудками синими склоны.
Нам любо с тобой на качелях качаться,
Мечтаем цветами весны надышаться.

СТРАЖНИК. (Суровым голосом.)
Да, песня-то ваша, что надо, пожалуй;
Идите на праздник, но только – не балуй.

(Путники идут, рассуждая между собой.)

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Не плохо б царю показаться народу,
Не странно ли это нам и не обидно ль?
Жить в царстве, не видя царя-воеводу,
Не слышно его никогда и не видно.

ВТОРОЙ СПУТНИК.
Какой-то лишь странный нам голос вещает,
Что царь нам, то это, то - то обещает.

ПЕРВЫЙ СПУТНИК.
И много нам голос всего обещает,
И все обещания не выполняет.

ВТОРОЙ СПУТНИК.
По-моему, прячется царь наш нарочно,
В народе к нему уваженье непрочно.


ПЕРВЫЙ СПУТНИК.
Уродец он, слышал я, просто уродец,
И так величают уродцем в народе.

ВТОРОЙ СПУТНИК.
В других государствах царь к людям выходит,
С людьми говорит, милосердье проводит.

А нашего,  - даже в глаза не увидишь,
И в уши царя никогда не услышишь.

Сегодня, на праздник бы вышек к народу,
Хоть знали бы: царь у нас есть, слава Богу!
А то, ведь смешно, ей же Богу – смешно,
Поверить словам одним, просто смешно.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Супруга ли держит его у подола?
Что он никогда не выходит из дома?
Ну, просто – потеха, ей - Богу – потеха,
Подумать о нём невозможно без смеха.

(Поёт.)
Жил-был царь у нас во царстве,
Нет, не жил, а только был.
Всех он в нашем государстве,
Тем, что был – до слёз смешил.
Ну, до самых слёз, признаться,
Царство наше он смешил.

И куда царь не поедет,
И куда он не пойдёт,
Кроме смеха, в самом деле,
Он ничем нас не займёт.
Всех до слёз он, в самом деле,
Смехом общим доведёт.

Перед зеркалами важно
Ходит царь наш взад-вперёд;
Говорят: колпак бумажный
Носит задом наперёд.
Будто он Наполеон,
Ой, какой смешной же он.

И сказал наш царь однажды,
Через тридцать-сорок лет,
Счастлив в царстве будет каждый,
В рай закажет всем билет.
Ай, да сударь-государь,
Ай, да развесёлый царь!

ВТОРОЙ СПУТНИК.
Посмотри, мой друг, как много здесь на праздник у ворот!
И заморского народу тоже здесь – невпроворот.
Но царя нигде не видно, разве это не обидно,
Почему здесь нет царя? Значит, нет его не зря.

(Поёт.)
В царстве нашего царя,
Все мы ходим здесь в царях;
Славься, славься, государь!
Каждый, сам себе здесь царь!

Ой, пой-говори:
Все мы, все мы здесь цари!
Говори и громче пой:
Будем царствовать гурьбой!

И теперь у нас столицей -
Служит каждый, каждый дом;
Здесь любой плебей – патриций,
Раб любой здесь стал царём!

Ой, пой-говори:
Все мы, все мы здесь цари!
Говори и громче пой:
Будем царствовать гурьбой!

(Появляются бравые солдаты.)

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
Расступись, разойдись, прочь с дороги, куриные ноги!

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Зачем, солдат, всех разгоняешь,
Будто за собак нас принимаешь.

ВТОРОЙ СОЛДАТ.
Ты что не знаешь, наш царь идёт, а ты мешаешь.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Царь? Что за царь?  Не говори, чего не знаешь,

ВТОРОЙ СОЛДАТ.
Царь нашей страны. Ты что, как глупый, не понимаешь?

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Ты что, солдат, с ума сошёл?
Чтоб царь к народу сам пришёл?!
Такого - потихоньку не бывает,
Не то, что б с шумом. Очень сомневаюсь.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ.
А вот ты видишь – наше знамя?

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Да, вижу знамя. Только между нами, -
Я вижу это знамя, ну, и что же?
Оно, ведь на царя-то не похоже.



ВТОРОЙ СОЛДАТ.
А вот портрет и самого царя,
Он мироточит, это ведь не зря.

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Вот это да! Давно он мироточит?
Быть может, кто-то голову морочит?

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. (С грозным голосом, надвигаясь на первого путника.)
Ты сам-то что слепой? Не видишь и не слышишь?!
Ушами, словно мельница колышешь.

ВТОРОЙ ПУТНИК. (Немного испуганно.)
Да, верно, что-то, вроде, примечаю.
Так царь-то наш святой, как понимаю.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. (Немного смягчив тембр голоса.)
Вот то-то, а сначала ты не верил,

ВТОРОЙ СПУТНИК. (Немного успокоившись.)
Я разве говорил - не верю? Верю!
Быть может, кто-то говорил: не верю,
А я, ей-богу, верю, верю, верю!

ВТОРОЙ СОЛДАТ. (Обращается к первому солдату.)
Что взять с него, он, что пустой горшок, -
В нём нету ничего, а звону много.
Чуть гаркнешь на него, он жалок и смешон,
Идём, солдат, своей дорогой.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. (Обращается ко второму солдату.)
А может оттащить смутьяна в каталажку,
Да вытряхнуть всю душу из рубашки!

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Простите меня, не сердитесь, начальник,
Просили в сторонку уйти вы вначале,
Скажите – куда? Отойду, куда надо,
На праздник на этот, мне вовсе не надо.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. (Довольный испугом путников.)
Ну, ладно уж, ладно, в сторонку иди, стань спокойно
И стой, как стоят все достойно,  пристойно… (Солдаты уходят.)

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Погубит, приятель, язык тебя твой непременно.

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Да нет, не язык виноват, а мой жребий несчастный.
И в прошлый-то раз, самозванец на царство венчался,
Ты помнишь, что я поступил ведь тогда благородно,
Избили меня, чем попало и как им угодно.
Теперь, вроде, царь обещает придти настоящий,
И снова, чуть было не взгрел меня воин грозящий.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Пойми, настоящий ли царь, самозванец,
Подчиняться нам надо с тобой, друг-товарищ.
О царях нам известно с тобой очень мало,
Чтобы нам разобраться в царях так, как надо.
Если царь настоящий, тогда нам всем лучше,
Если нет, то, дружище, помалкивай лучше.

ВТОРОЙ ПУТНИК.
А вот и сады, скоро царские будут ворота,
Мне в эти ворота к царю постучаться охота.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Не вздумай стучаться… Нельзя, брат, пойми,
Вполне может быть, что царя за воротами нет и в помине.

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Да, есть подозренье, - царя вовсе не существует,
Лишь слухи о нём с таким ликованьем ликуют.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Я тоже такого совсем-то уж не отрицаю,
Но есть, ведь царица Христина, об этом все знают.
Не звук ведь пустой – эта наша царица,
И ради неё уже стоит на праздник явиться.
Не очень я видеть хочу, кто не хочет всем нам показаться,
Но нашей царицей мне лестно бы полюбоваться.

(Путники постучали негромко в ворота.)

СОЛДАТ (Открыв ворота.)
Что надо? Зачем вы в ворота стучите?
Ведь вы постучали? Так что же молчите?

ПЕРВЫЙ ПУТНИК. (Взволнованно.)
Взглянуть бы нам лишь на царя и царицу.

СОЛДАТ.
На празднике царь наш. С народом наш царь веселится.

ВТОРОЙ ПУТНИК.
Мы были на празднике. Нет там царя и в помине,
Лишь только картинку царя там увидеть сумели.
А, может быть, можно увидеть Христину царицу,
Хотим на неё мы взглянуть, за неё помолиться.




СОЛДАТ.
Вы вот что, идите на праздник, пока вас ещё не забрали.

ПЕРВЫЙ ПУТНИК.
Понятно. Уходим на праздник. О нём мы мечтали…
Мы, кажется, с другом сейчас в один голос споём,
О том, как на празднике нас угостили вином.

(Друзья поют дуэтом, уходят от царских ворот.)

У нас с другом нет ничего –
Не беда;  э - гей,  не беда!
У нас с другом много всего –
Мы вольные с ним господа!

Мы с другом поём везде и всегда –
Э - гей, потому и нет ничего;

Коль нет ничего, - нет и суда,
И счастливы мы оттого!

Пусть годы промчатся, пройдут день за днём,
Мы счастливы тем, что живём!
Пусть нет ничего, так что ж оттого,
Мы пляшем, э - гей,  и поём!..

Конец.




Приложение 19.


ПОЛОМНИЧЕСТВО К СОКРОВИЩАМ СЧАСТЬЯ.
Фрагменты из поэмы «Солнцепоклонник».
      Пролог.
    Надо же ведь такому случиться, что само произведение давно уже было готово, а вот приличного пролога к нему всё никак не выходило. Словно в заколдованном лесу долго ходил между трёх берёз и ни на шаг не продвигался. А между тем, в точности знаю, что без этого пролога, все достоинства поэмы сильно пострадают, если учесть, что подобные сады литературы осваиваются в основном двумя видами читателей: одни - читают только пролог, а другие - вовсе поэм не читают. Мне искренне хотелось выискать для моей поэмы все красоты и изящества из глубин морских и небесных, из недр земных, из душ человеческих. Я старался чаще бывать в Храме Природы, где царит мир, тишина и покой, где в небесах ликует счастливое Солнце. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы вдохновить меня на удовлетворительное написание пролога. Как только я начинал сравнивать его с прологами у других авторов, сразу же было ясно, что мой вариант никуда не годится. У других авторов сплошь и рядом были столь удачно подобраны эпиграфы великих пророков, изречения знаменитых мыслителей, писателей и учёных от Аристотеля и Платона до Эйнштейна и Барбюса. Одно только это способно было привести в восторг читателей. И авторы сильно выигрывали в благосклонности своих читателей; их почитают начитанными, глубокомысленными, красноречивыми и многознающими. Многие авторы во вступительной части имеют прекрасную возможность благодарить своих влиятельных, состоятельных людей, авторитетных представителей от науки и искусства - за всемерную помощь в выпуске своих произведений. Нетрудно себе представить, что ещё задолго до соприкосновения читателей с самими произведениями авторов, планка писателей уже заведомо устанавливается настолько высоко, что у читателя просто дух захватывает. Кроме того, в прологе у многих авторов такое многообразие ссылок на солидные источники, расположенные в алфавитном порядке, прекрасные рецензии, и много ещё чего не менее удивительного и впечатляющего.
    Моя скромная поэма полностью лишена всех этих красот, которые заблаговременно располагали бы читателей на нужный звук камертона. Мне и на поля вынести нечего, и в примечания вставить не знаю что. Что было делать? - ума не мог приложить. Честно признаюсь: расстройство моё было настолько глубоким, что впору, хоть садись и плачь.
Но не случайно у нас есть добрая пословица: "Не имей сто рублей, а имей сто друзей". Зашёл ко мне в гости мой старый, хороший друг-приятель Анатолий Павлович. Я по дружбе называл его просто Павловичем. Говорится, что истинный друг всегда вовремя является, подобно тому, как часовых дел мастер является именно тогда, когда часы нуждаются в починке. Вот и ко мне зашёл Павлович, как нельзя вовремя, и спрашивает: "Как поживаешь, старина? Как твои дела, Александрович?" Я пожаловался ему на такую незадачу, на своё, почти отчаянное положение, на свою неудовлетворённость пресловутым прологом, которого крайне недостаёт моей поэме. Я ему прямо так и сказал: «Придётся оставить мою бедняжку рукопись на произвол судьбы из-за этого пролога; может когда-нибудь, чья-то добрая рука смахнёт с моей рукописи толстый слой пыли, и добавит к ней всё то, что ей сейчас недостаёт...»
    - Да что это с тобой, Александрович? Это на тебя непохоже. Дело твоё верное, а пролог, это же такой пустяк, о котором даже и думать просто даже неловко... Говорящего полена у меня под мышкой нет, как у старого шарманщика Джузеппе из произведения Алексея Толстого «Золотой Ключик», но добрый совет по старой дружбе, я с лёгкостью могу тебе дать. Согласен? Ну, в таком случае послушай, какой дельный совет я могу тебе предложить. - Сочини несколько небольших поэтических строф, посвящённых героям твоей поэмы от вымышленного имени, это придаст твоему произведению особую привлекательность. По крайней мере, этот приём не затёрт в ветошку, не набил ещё оскомину терпеливым читателям. А если твои недруги начнут тебя уличать в обмане, что не существует в природе указанных авторов, то тебе ничем это не грозит; крамолы в этом нет никакой. Кроме этого, в своём прологе ты смело можешь использовать сентенции собственного сочинения, адресуя их различным знаменитостям, например, немецким, английским, французским, итальянским, или даже китайским и индийским мудрецам. Можно с успехом использовать собственные легенды, приписывая их Восточной мудрости или мудрости Северных народностей.
    Самое главное, дружище, чтобы в твоей поэме все слова были бы простыми, чтобы стояли они все на своих местах и чтобы они легко воспринимались читателями...
Я во всём согласился с моим другом-приятелем Павловичем, воспользовался его дружеским советом, и без промедления принялся за дело; вскоре всё было готово, пролог был благополучно закончен, который здесь и представлен читателям.
Посвящение героям поэмы «Паломничество к сокровищам счастья».


Метеорит Тунгузский.
В Горнем вы, кто с краюхами хлеба 
Вышли  к небесному стаду коров,
Чтоб подоить звёздное небо -
Из вымени дальних миров.
В небе - красное колесо кружится,
Явственней слышатся сфер голоса:
"Скоро новая в Небе звезда родится -
Звёздный Ковчег распустил паруса!"
На земле - Любовь лишь звёздного роста, -
Обретший её, сердцем осознавал, -
Как возвышенно и как это просто, -
Кто до вымени Большой Медведицы доставал.
Ветер Лотоса* - в межзвёздных странствиях.
Кто аромат цвета неба вдыхает, -
Смерчем времени, влекомый в Пространство,
Родину-мачеху вмиг забывает.
Аленький цвет - с виду, словно хрустальный,
Издалека аромат его, сердцем слышим:
Вдруг открываются в нём звёздные тайны,
Тем глубиннее, чем горы выше.
Солнце второе вот-вот родится!
Звёздный ковчег - мчит на всех парусах!
Красное колесо в Небе уже кружится -
Явственней слышится - сфер голоса!
Лестно владеть мне цветком неба алым,
Можно в долину с вершины спуститься;
В этом хрустальном сосуде немало
Белого млека от Неба храниться.
Если примерил папаху Казбека,
Накинув на плечи руно Эльбруса, -
Станешь другим ты совсем человеком, -
Звёздных дел мастером станешь искусным.
На колесе, обозреть Мирозданье -
Счастливо катишь по Млечной Дороге;
И по ступеням стихов хрустальных  -
К звезде Полярной возносишься к Богу!
________________
* Цвет Лотоса - символ Солнца

У водопада Волхонки.
Солнцелюбивый Странник.
Что говорят сребряные струи?
О чём звенят, поют потоки вечности?
Шумят, бурлят - приветствия свои -
С Кавказских гор - несут из бесконечности.
Кружит орёл, не знающий врага, -
Парит высоко царь над перевалом...
Волхонка, торжествуешь ты недаром,
Омолодивши вечные снега.
Не петь ли здесь, у бурного потока?
Не вспомнить ли тут молодость свою?
С Любимцем Неба - Солнцем яснооким, -
Пред Вечностью с младенчества стою.
К причастью долго шла моя душа,
Но, если всё обман, тогда, мой Боже, -
Всё, чем я жил и жертвы совершал,
Души моей уже не потревожит.
Вернусь домой, сожгу все корабли,
Свои мосты, что возводил исправно.
И стану жить затворником в тени,
Искать пути иные неустанно.
Шумите ж мне приветствия свои
С Кавказских гор несите в бесконечность, -
Сребряные, бурлящие струи, -
Часы и Дни, Мгновения и Вечность.
Безмолвной ночью тихокрылой.
Коричневый карлик Раху.
Безмолвной ночью тихокрылой,
Сижу у окна одиноко,
К звезде посылая высокой
Посланье, как спутнице милой.
Воспрянувши с новою силой,
Навстречу к воротам Востока,
Где Лик лучезарный и милый
Ликует на троне высоком!
С лучами Его всё яснее -
Души раскрываются тайны...
И, в Небо, влюбляясь сильнее, -
В ларец этот звёздный, хрустальный.
Звездой, осенённый, высокой, -
Моей собеседницей милой,
Душою стремлюсь к солнцеокой -
Подруге моей солнцекрылой!
Глазами Руми из Хоросана.
Друзья мои, взыскуя Бога,
В чертогах звёздной синевы,
Оставьте поиски. Ей-богу:
Вы - это Он, Он - это вы.
Мы все - возлюбленные Бога,
Пророков зря превознесли.
Оставьте глупости. Ей-богу:
Вы - это Он, Он - это вы.
Пророки ткали знаки Бога,
Не зная Божеской канвы.
Прислушайтесь к себе. Ей-богу:
Вы - это Он, Он - это вы.
Мы из источника бессмертья, -
Нетленной сказочной страны, -
Созвездий золотых соцветий,
Трон средь деревьев и травы.
Зачем искать повсюду Бога?
Он не терялся никогда.
Оставьте поиски. Ей-богу:
Он с вами раз и навсегда!
Забудьте о своей тревоге.
Как на ладони - вот весь вы.
Возлюбленный ребёнок Бога -
От пят до самой головы.
Глаза в глаза увидеть Бога
Способен всякий, если он,
Свой рабский трепет и тревогу
Забудет, Солнцем озарён!
Оставьте поиски. Ей-богу:
Вы - это Он, Он - это вы.
Друзья мои, взыскуя Бога,
Напейтесь высью синевы!
Язык Любви.
Господин Х.
Меня ты любишь, я, верно, знаю,
Пусть даже взор твой - молчит об этом.
Язык твой тайный всё ж понимаю, -
Не зря прослыл я певцом-поэтом.
Нет, не поверил я невниманью -
Надежду вижу сквозь одеянье.
Не опозорюсь, как гость незваный,
Надеюсь Вами я быть избранным.
Каким служеньем мне ждать награды?
Готов всю ночь Вам - петь серенады...
Влюблён глубоко, не как попало,
Твоя улыбка - мне так похвальна.
Как хороша ты в простом наряде,
Стань госпожою мне, Бога ради!
Всели надежду, хотя бы взглядом,
Хочу всегда быть с  тобою рядом.
Язык твой тайный, всё ж понимаю;
Не зря прослыл я певцом-поэтом.
Пусть даже взор твой молчит об этом, -
Меня Ты любишь, я верно знаю!

Глава первая. К вратам рая.
    Пароход «Одиссея» с паломниками на борту держал курс из Одессы в Яффу. Нельзя было сказать, что это было самодельное судно, сколоченное на скорую руку - из чего попало, но было совершенно очевидно, что только чудо держало его на плаву. Только теперь, перешагнув через борт этого плавающего устройства, паломникам стало ясно: почему билеты на пароход были столь дешёвыми?.. Впрочем, пассажиры были достаточно благовоспитанными и терпеливыми, они ничем не выказывали своего неудовольствия внешним видом парохода «Одиссея»; все они были уверены, что всё в руках божьих и потому не стоит понапрасну волноваться.
    Надо признать, что судовой обслуживающий персонал парохода «Одиссея» отличался любезностью, доброжелательностью и повышенным вниманием к путешественникам, что, разумеется, значительно скрашивало пребывание путешественников в плавании к святой земле.
    Вместо кают на «Одиссее» был общий, так называемый «кубрик» в трюме. Мужская часть пассажиров была отгорожена от женской части – пёстрой ширмой. Надо отдать должное, что места общего пользования находились рядом с «кубриком» и содержались в надлежащей чистоте. К услугам пассажиров всегда был наготове кипяток для заваривания чая. Освещение в «кубрике» было слабым, и это создавало особый колорит, которым во все времена дорожили путешественники.
    Рядом с нашим героем Дончаком оказался Ивантей, у которого за плечами висела гитара в чехле, у многих паломников это вызывало недоумение. Но вскоре пассажиры «Одиссеи» поменяли своё мнение, как только Ивантей тихонько заиграл на гитаре и негромко запел народные песни.
    - Вот это мастер! – сказал один из присутствующих.
    - Вот уж играет, так играет! Вот уж поёт, так поёт, - поддержал другой.
    Действительно, исполнение было совершенно удивительным и для многих паломников путешествие было необыкновенно украшено песнопением Ивантея.

Едва-едва в степи проснулось утро,
И зорькой зарумянился восток,
Как вдруг сверкнул фонарик изумрудный –
То засиял росинкой лепесток.
Той капелькой, что небо отражает,
И звёздный всплеск - в предутренней тиши.
По ней брильянтов чистоту равняют,
А я ровнял бы – чистоту души!
Росинка щедро, радостно светила,
Но песню света вдруг оборвала –
Она собой ромашку напоила,
Что б та к восходу солнца расцвела!
Жила росинка, лишь одно мгновенье,
И то в тени, лишь до начала дня, -
Но разве, не достойна поклоненья,
Та жизнь, что для других, - не для себя!

    Все присутствующие на пароходе, долго находились под впечатлением этой песни и, когда Ивантей собрался, было поместить свою гитару в чехол, все стали просить его спеть ещё, что-нибудь. Он не заставил себя упрашивать, исполнил песню «Разве друга ищут?»
Так уж получилось, что сошлись дороги,
Вовсе незнакомых, но сошлись в одну.
Если вдруг в дороге грусть вас потревожит,
Знайте: я с любовью руку протяну!
Если же несчастье вдруг на вас нагрянет,
На ресницах ваших заблестит слеза,
Знайте: сквозь туманы я с любовью гляну,
Очень осторожно – в самые глаза.
С другом можно плакать, можно и молиться,
С другом можно просто сесть и помолчать...
Кто сказал, что с другом можно не считаться?
Друга первым делом надо уважать.
Разве друга ищут, разве выбирают?
Друг приходит в сердце просто невзначай.
Разве другом в жизни всякого считают?
Недруга от друга надо отличать.
    (После исполнения песни все путешественники разом живо заговорили, каждая группа говорила о чём-то своём. В следующей песне Ивантею многие подпевали на припеве.)
Мужайтесь, братья-моряки,
Хоть грозен бурный вал,
Вдали видны уж маяки,
Их свет нам засиял.
Душой Свободу возлюбя,
Кладём предел скорбям.
Пристать достойно надо нам -
К небесным берегам.
Награда, братья, уж близка:
В той гавани покой.
Долой, унынье и тоска.
Возрадуйтесь душой!
Сплотимся, как одна семья,
Крепите паруса,
На берегу нас ждут друзья,
Слышны их голоса.
Не падать духом, моряки,
Нам унывать нельзя.
Всё ярче светят маяки,
Бог в помощь вам, друзья!

    Песня соответствовала общему настроению, духу путешественников, и многие из присутствующих обратили на Ивантея свои взоры, словно вопрошая у него каких-то таинств, вселить надежду, словно в предчувствии чего-то необъяснимого, что волновало их души. И тогда Ивантей запел другую песню, которая была исполнена тайной радости и надежды – «Ах, зачем на земле расцветают цветы?!»

Ах, зачем на земле расцветают цветы,
Эти милые божьи создания?
Расцветают на миг, как порою мечты
Среди горькой юдоли страдания.
Но не плачут они, и не ропщут они
В этом празднике жизни для Бога;
Что так кратки их ясные, светлые дни,
И что дышат они так не долго.
Как прекрасен у них этот милый наряд,
Ароматный, воздушный и нежный.
Как ласкает порою усталый наш взгляд -
Этот милый цветок безмятежный.
И поникнут головки, увянут цветы,
Подарив волшебство на мгновенье, -
В увяданье их, сколько немой красоты,
Столько в них простоты и терпенья!

    При путешествии на теплоходе из Одессы в Палестину можно достичь намеченной цели через морские ворота портов Яффа и Хайфа. Поскольку Назарет являлся конечной целью устремлений паломников, то ближним портом их прибытия является Кайфа и Кармилы. Однако всё же решено было плыть в Яффу, которая находится ближе к Иерусалиму, чтобы можно было посетить там святые места, а затем пребыть в Кайфу и Кармилу, откуда рукой подать до Назарета в Палестине, где провёл своё детство Иисус и жила дева Мария и Иосиф.
    Яффа известна со времён всемирного потопа и Яфета, сына Ноя. Кроме того, известен миф о Персее и красавице Андромеде, прикованной к скале Яффинского побережья. Для Иерусалима Яффа является главной гаванью. Во время крестовых походов она переходила из рук в руки, пока в 1267 году султан Бибарс не стёр её с лица земли. Дерево и мрамор, он погрузил на корабли и отправил в Каир, где из дерева была построена мечеть Дахера в квартале Харамие, а из мрамора выстроили михраб (алтарь) мечети. Таким образом, Каирская мечеть была построена из целого города Палестины Яффа. Только к концу XIX века Яффа начала снова обстраиваться, и теперь ей дан надлежащий вид.
    Теплоход «Одиссея» стал на якоре недалеко от берега. Было тихое солнечное утро, оно словно раскрывалось перед солнечным городом, городом мечты для многих паломников. Ласковое, утреннее южное солнце сжигало лёгкий туман перед путешественниками. Ясно-синие высокие небеса виделись за бледной янтарной далью, за жёлтыми буграми приморского берега и белоснежными строениями домов. Город стоял у самого моря, словно подвинувшись к нему ослепительной белизной, как будто желая искупаться в его пенистом янтарном прибое волн. По обеим сторонам от него, над яркой зеленью садов возвышались высокими шатрами пальмы.
    - Так вот она какая, красавица - Страна Солнца! - родилась первая мысль Дончака, от увиденного чуда. Город представился ему каким-то раем, цветущим среди влажной, роскошной зелени, осенявшей тенью и дающей прохладу. Но в действительности, к этой картине много недостаёт, так как язык бледнее чувства. Город с трёх сторон обрамлён кактусами с длинными иглами, которые иногда неприязненно протягивали над головой свои лапы, разные по форме и по высоте, многие из них цвети удивительными яркими цветами. Далее, радиальными рядами располагались тёмно-зелёные чащи апельсинных и лимонных деревьев, они были невысокими и рассажены правильными рядами в бороздах чёрной свежевспаханной земли. Из тёмной зелени листьев виднелись красноватые и золотистые плоды. Этот рай апельсиновых садов очаровывает своим пленительным волшебством. Город Солнца, окружённый с трёх сторон широким морем садов, в глубине которого виднеются раскидистые пальмы, а с четвёртой стороны – морем, дышащим янтарными перистыми волнами. От этой картины мира, неги и небесной любви не хочется отрывать взволнованного взгляда, какой она видится в своей полноте, нежной прелести и первозданной красоте.
    С заходом солнца, на потемневшем небе бледно засияли и вскоре ярко засверкали огромные созвездия. Между ними высыпались блестящие звёздные россыпи. Кругом, кроме ночи, бледно освещённой луной, ничего не было видно…
Утром, совершая прогулку за город, перед паломниками расстилалась дорога, уходящая в горы. Там были глубокие ущелья, склоны усаженные маслинами, через которые едва пробивались лучи утреннего солнца. Во всём чувствовалось всё новое и невольно ожидалось что-то ещё более необыкновенное. И вот перед путниками, вышедшими из масленичного сада, как будто сбоку упал яркий красный луч и расплылся алым пятном вниз по горе. Ярко осветилась другая вершина, и вскоре ярким солнечным светом было всё залило вокруг, как бы играя всеми цветами…

Глава вторая.  Скажи мне: "Кто твой Бог?"
    Первое, что предстало взору паломников в Иерусалиме, была Елеонская гора, на которой каждый камень свят. Вот Гефсиманский сад, вот место предания Иуды и камни, на которых спали апостолы, пока Иисус Христос молился о чаше. Вот церковь упокоения Божьей Матери (и гробницы Иосифа и родителей Марии). Выше на горе церковь императрицы Марии (российский дар Святому месту). Самая вершина Елеонской горы принадлежит русским. Сюда, на самую вершину горы был доставлен колокол из России через порт Яффу (вес колокола - триста восемь пудов). Близ вершины горы находится место Вознесения Спасителя.
    Гефсиманский сад на Елеонской горе – место уединённой кровавой молитве, Иисуса Христа: «Отче мой! Если возможно, да минет Меня чаша сия; впрочем, не как я хочу, а как ты». Как явствует из стиха (Лука, XXII, 41): место моления Иисуса было - на вержение камня, выше от дороги. Если от нынешней придорожной части Гефсиманского сада бросить камень в направление к вершине горы Елеонской, то он упадёт на место кровавой молитвы Богочеловека. Это было Его любимое место, на которое Он часто всходил для отдохновения и беседы со своими учениками.
    Рядом, у дороги стоит низенькая приземистая церковь. В глубине её пёстрого и красивого фасада за тяжёлыми дверьми, обитыми железом – находится место упокоения Божьей Матери. Этот храм принадлежит русским православным и армянам. Широкая лестница ведёт глубоко вниз под землю. По сторонам находятся гробницы Иосифа и родителей Марии. Внизу устроена церковь с небольшой часовней посередине с гробницей Святой Девы. При входе греческий священник подаёт на память маленький букетик цветов и свечи.
    Немного поодаль находится так называемая Гробница Авессалома, памятник не искусства, но труда. Огромная глыба крепкой скалы отделённой от породы-матери глубокими проходами. Она обтёсана в виде правильного четырёхугольного здания с заострённой крышей. Проходя мимо, каждый еврей считает своим долгом бросить камешек в окно на наружной стене памятника в воспоминание о непослушном сыне Давидова. От ударов этих камешков нижний край окна отбит и опустился вниз глубоким выемом, в котором может легко выпрямиться человек. Остаётся удивляться созданию такой колоссальной игрушки.
    За дорогой внизу расположена Иософатова долина, тесно выложенная узкими надгробными плитами. Здесь священное кладбище евреев, сюда пересылают они со всех концов света останки своих умерших и погребают здесь их в виду древнего Сиона. Евреи веруют, что в Иософатовой долине произойдёт страшный суд. Это верование перешло в христианские легенды. По легенде, в Гефсимании есть запертая дверь, за которой слышен плач и стоны грешников, в страхе и в томлении ожидающих Судного дня, когда отворится эта дверь и из неё вырвется огненная река, унося с собой в геенну души еретиков, не признающих Матерь Божию. Руслом Кедронского потока река донесёт свой вопиющий груз до мёртвого моря, однажды уже, поглотившее нечестивые города.
    На Елеонской горе находится и знаменитая «Сионская горница», где совершалась Тайная Вечеря. «Вот наступает час, - говорил Иисус своим ученикам в этот великий вечер, - и настало уже, что вы рассеетесь, каждый в свою сторону, и Меня оставите одного; но Я не один, потому что Отец мой со Мною. Сие сказал я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: Я победил мир».
    Была ночь. Христос вышел из Сионской горницы «за поток Кедрон, где был сад, в который вошёл Сам и ученики Его. Знал же это место и Иуда».
    По сказаниям Епифания, апостолы - Иоанн и Иаков, по смерти Завидея продали свою землю в Галилее и купили гору Сион. С трёх сторон (с востока, юга и запада) Сион защищён крутыми склонами, лишь с севера он отделяется от соседних возвышенностей неглубокою ложбиною. Здесь, в доме Иоанна, совершилась Тайная Вечеря, здесь жила Богоматерь после смерти Иисуса Христа; здесь же жил, занимая часть дома Иоанна и первосвященник Каифа, который не был всегдашним жителем Иерусалима. По давнему преданию, горница, в которой происходила Тайная Вечеря, была на втором этаже. Уже с первых веков христианства дом с этой горницей, «матерью всех церквей», как её называли многие паломники – превращён был в церковь. Её обновил император Константин, и с тех пор церковь эта перестраивалась неоднократно, но неизменно сохраняла своё разделение на два этажа. Она не выходила из рук христиан до 1551 года, когда турки изгнали из неё францисканцев и сделали из неё мечеть Давида. Неби-Дауд весь от порога дверей до верхнего потолка, имел обычный вид мусульманского святилища, то есть, стены его совершенно голы и закрашены белой известью. В нижнем этаже его находится комната со сводами, в которой, по преданию Христос омывал ноги своим ученикам. На южной стороне устроен магометанский алтарь.
    После полудня гид объявил паломникам о перерыве и предоставил путешественникам возможность самостоятельно осмотреть достопримечательности Святого места. Дончак с Ивантеем уединились в Гефсиманском саду, присели на всем известные камни, на которых спали ближайшие возлюбленные ученики Иисуса Петр и Иоанн в то время, когда их учитель молил Господа, чтобы миновала Его «чаша, сея».
    - Доволен ли ты всем, что увидел в этом Богоугодном райском уголке? – спросил Дончак у Ивантея, присаживаясь на горячий камень, под оливковым деревом, - почувствовал ли ты благость от всего увиденного и услышанного?.. При этом Дончак обвёл рукой вокруг себя, как бы указывая на всё тихое великолепие, которое их окружало.
    - Уголок, конечно, райский, спору нет, но… Ивантей умолк на минуту, словно обдумывая, какую-то очень сложную мысль.
    - Всё-таки мне интересно было бы узнать твоё мнение, - сказал Дончак, пристально всматриваясь в глаза собеседнику, - но если ты затрудняешься ответить, то отложим этот разговор.
    К вечеру паломники расположились на окраине Иерусалима в частном приютном доме. После молитвы и ужина странники делились своими впечатлениями. Ивантей улучив минуту, расчехлил свою гитару, заиграл и негромко исполнил песню на слова А. Плещеева «Легенда»
Был у Христа-младенца сад
И много роз взрастил он в нём.
Он трижды в день их поливал,
Чтоб сплесть венок себе потом.
Когда же розы расцвели
Детей еврейских созвал он;
Они сорвали по цветку
И сад был весь опустошён.
ПРИПЕВ:
Взрастятся цветы,
Воскреснет любовь,
Коль живы мечты
В счастливую новь!
- Как ты сплетёшь себе венок,
В твоём саду нет больше роз?
- Вы позабыли, что шипы,
Остались мне, - сказал Христос.
И из шипов они сплели
Венок колючий для него,
И капли крови вместо роз
Чело украсили его.
ПРИПЕВ:
Взрастятся цветы,
Воскреснет любовь,
Коль живы мечты -
В счастливую новь!
    Все присутствующие подпевали ему на припеве с таким чувством, что многие роняли слёзы. К удивлению многих, Христина села на полу у ног Ивантея, смотрела ему прямо в глаза с какой-то неизъяснимой тоской, откровенно плакала и пела. Голос у неё был, можно сказать бесподобный, небесный голос. Когда закончилось пение, многие долго находились под впечатлением, с каким-то смешанным чувством торжества и невыразимой грусти. Ивантей недолго полушёпотом о чем-то разговаривал с Христиной и, наконец, все разошлись по своим местам для ночлега; женская половина помещения была отгорожена незамысловатой ширмой. Вскоре наступила.
Глава третья.  Кармилы и Хайфа.

    Наутро паломники поднялись ни свет, ни заря. Им предстояло посетить священное место – Храм Воскресения. После короткой молитвы странники сели позавтракать, и за столом обнаружилось, что среди них нет Ивантея и Крестины. Все были не на шутку встревожены, начались поиски, которые так и не увенчались успехом.
    Оставим наших паломников, шумевших, как разбуженный улей и направимся по следам наших героев Ивантея и Христины, которые задолго до рассвета, по взаимному уговору, ни с кем не попрощавшись, ушли в направлении к Хайфе и Кармилы. Вечером того же дня они были уже у гавани Хайфы на горе Кармилы. В Палестине гора Кармила своим широким «лбом» выдвигается на самый берег моря. Здесь все знаменитые монастыри славятся красотой своего положения. В горе находится большая пещера, называемая «школой пророков» и храмом Илии. По преданию, сюда приходили ученики пророка Илии для чтения священных книг и для духовных бесед. На Кармиле было главное пребывание Илии. Монахи очень чутки к красоте природы и умеют выбирать места для своих монастырей. Из мира монахам только и остаётся, что его красота. Светлая картина отдыхающего Средиземного моря, горы и долины приходятся по душе человеку, вдохновляют счастливое человеческое сердце. Горные высоты, пропасти – указывают на бренность людской суеты, дают надежду на помилование.
    Хайфа более удобная гавань, нежели Яффа и здесь лучшие плодородные земли. Поэтому именно Хайфа, а не Яффа, издавна считалась воротами в Палестину. Через Хайфу проникли в Палестину немецкая, а после и еврейская колонии. После революции 1848 года из православного лютеризма образовались новые религиозные секты, возглавляемые Христофором Гофманом. Он в своих проповедях указывал, что спасающая сила евангелия не иссякла, но нельзя смешивать истинное учение Христово с правоверным лютеризмом, и что благочестивым людям нужно в чистоте соблюдать заветы нравственного учения Христа, не придавая значения всему, что касается обряда. Понемногу около него образовался кружок последователей. Он принимал к себе и католиков и протестантов. Догматов они не признавали никаких. Требовали только, чтобы, выбравшие его своим учителем, жили богоугодно и во взаимной любви. Старались восстанавливать в своей среде царство небесное. Чтобы воля и заветы Божии осуществлялись в их среде, как исполняются они на небе… Своё общество он назвал «храмом», и увлёк их в Палестину. В 1868 году Гофман со своею общиной высадился в Хайфе, купил участок земли и теперь они имеют множество храмов и цветущие колонии в Палестине. Община выбирает своего главу на четыре года. В совет к нему выбирается один человек из пятидесяти душ и казначей. Вот всё управление колонии.
    Именно здесь, на этой цветущей земле, в гавани Хайфа в небольшой таверне с романтическим названием «Врата Рая» решили наши влюблённые герои Ивантей и Христина заработать себе пением и музыкой немного денег на пропитание и жилье, и если будет возможно, то поменять себе платья.
    - Клянусь Солнцем, освещающем и согревающем всех в этом мире, - сказал Ивантей, обращаясь к Христине, - это и есть то самое место, которое я назвал бы садом песен и мечты. Взгляни на этого почтенного сказителя былин, чувствуется, что он счастлив. Такими же счастливыми должны стать и мы с тобой, милая Христина!.. После выступления почтенного сказителя былин, мы с тобой исполним несколько песен на радость этим милым людям.
    К всеобщему удивлению, сказитель только что успел закончить читать былины, под музыкальное сопровождение домбры, как вдруг, один из посетителей таверны «Врата Рая» обратился ко всем собравшимся здесь с такими словами: друзья, по всему видно, что наше скромное собрание посетил некий русский странствующий певец со своей прекрасной подругой и с гитарой. Попросим же мы его исполнить для нас что-нибудь: сыграть на гитаре и спеть. – Господин, - обратился он к Ивантею, - доставь нам удовольствие, сыграй что-нибудь из своего репертуара.
    - Охотно исполню для вас что-нибудь, - сказал Ивантей в ответ. Не заставляя себя упрашивать, он быстро расчехлил свою гитару, настроил её и запел:

В безмолвной ночи тихокрылой
Сижу у окна одиноко,
К звезде посылая высокой,
Посланье, как спутнице милой.

Воспрянувши с новою силой
Навстречу к воротам Востока,
Где лик лучезарный и милый
Ликует на троне высоком.

С лучами его всё яснее,
Души раскрываются тайны;
И, в небо, влюбляясь, сильнее, -
В ларец этот звёздный, хрустальный.

Звездой осенённый высокой,
Моей собеседницей милой, -
Душою стремлюсь к солнцеокой,
Подруге моей солнцекрылой!

    Как только Ивантей закончить своё исполнение, назаретянин с нескрываемой гордостью, воскликнул: «Клянусь Небом, что мы станем с этим господином большими друзьями. Его песня привела всех присутствующих в восторг, а, насколько мне известно, здесь собираются истинные ценители песенного и былинного искусства, голос у него небесный. Несомненно, это посланник Неба… Все стали просить Ивантея наградить их ещё хотя бы одной песней. И он запел.

Как много дум, как много сожаленья,
О том, что сожаленья недостойно.
Зачем я жил под небом неспокойно,
И выполнял напрасные служенья?

В стране, где нет печали и забвенья,
Где слава и почёт – смешно и вздорно;
Но воскресает радость чудотворно,
Души прекрасных черт напечатленье.

В беде скиталец мечется изгоем
В краях чужих, в неведомых пространствах;
Опоры нет ни в чём, нет постоянства,
Нет маяков и звёзд над бурным морем.

Зачем я жил под небом неспокойно,
И выполнял напрасные служенья?
Как много дум, как много сожаленья,
О том, что сожаленья недостойно.

Глава четвёртая.  Храм Воскресения.

    После исхода Ивантея и Христины из Иерусалима в Хайфу, Дончак с паломниками целый день не находили себе места и только на утро следующего дня пришли в себя и продолжили экскурсию по Иерусалиму. Они посетили храм Воскресения, который со всех сторон обстроен зданиями. Греческие монастыри выходят прямо в его коридоры, и монахи их живут, подчиняясь общему порядку в храме. Он отпирается в шесть часов утра и запирается в шесть часов вечера. Вся служба идёт ночью. Начиная от полуночи духовенство всех вероисповеданий, служит обедню у Святого Гроба по очереди. И было даже так, что греки, начиная службу, заставляли верующих других исповеданий тушить свои свечи и лампады по всему храму. То же делали в свою очередь и католики в часы своей службы, чтобы прославление даже пламенем своих свечей другие не участвовали в их служении. Позднее этого не делалось.
    Особым местом в храме Воскресения является Кувуклия (Часовня Святого Гроба), которая занимает лишь малую часть храма. Взаимные раздоры религий довели храм до плачевного состояния, так как храм поделён между различными религиями, а некоторые её части находятся в общем владении, в том числе и Кувуклия, где не допускается никаких поправок. Католики не позволяют сделать это грекам, а греки католикам. Было такое, что в занавеси обрывалась бахрома и оставалась висеть одним концом, а когда греки подшили её, католики протестовали и бахрому вновь распустили и она грустно повисла. Подобное нередко происходит в Вифлееме и доходит до открытых столкновений между армянами и другими христианами, например из-за того, что армяне в свой день подмели, не только пол, но и часть лестницы, других религий.

Праздник Пасхи в Иерусалимском храме Воскресения.

    Чтоб войти в самое святое на земле место, нужно склонить голову. Вход в Гробницу Христову украшен мрамором и каждая складка, каждая фигурка рассказывает многое. На левом дверном столпе скульптор изобразил небольшие фигурки жен-мироносиц, на правом - простирающего к ним руку Ангела. А между ними - словно живой мраморный полог тяжелыми складками осеняет вход. Лентой вдоль складок идет греческая надпись со словами Ангела: «Что ищете живого среди мертвых? Его нет здесь, Он воскрес». 
    Уникальной особенностью изображения в Кувуклии является точное написание имени Ангела. Оказывается, это Архангел Гавриил. Он по воле Божией должен был возвестить Пресвятой Деве в Назарете светлую радость Богоматеринства. Oн же в пасхальное утро в Иерусалиме благовествует Ей и мироносицам тайну Воскресения...
И над входом в саму Гробницу Христову видны ангелы, держащие венок и трубящие:

"Христос воскресе из мертвых,
смертию смерть поправ,
и сущим во гробех живот даровав".

    Перед входом в Кувуклию по обе стороны расположены невысокие мраморные преграды со скамьями, на которых - и за которыми - стоят высокие подсвечники, принадлежащие как православным, так и католикам, и армянам. Они возжигаются последовательно при начале службы, в каждой из концессий.
    Над входом в Кувуклию в четыре ряда висят лампады. Всего их сорок. Тринадцать - верхний ряд - латинских, тринадцать - нижних - армянские. Столько же - два средних ряда лампад - принадлежит православным. Число лампад строго оговорено и входит в условие общего status quo. Так, например, когда Великая Княгиня Елизавета Феодоровна хотела пожертвовать в храм в 1905 г. серебряную лампаду в память об убитом великом князе Сергее Александровиче, председателе Императорского Православного Палестинского Общества, Патриарх Иерусалимский Дамиан благословил заменить этой русской, поминальной лампадой одну из прежних греческих.
    Сама Кувуклия заключает в себе два небольших склепа. В первой из них находится в мраморной оправе кусок того камня, который, по преданию был отвален ангелом от пещеры Погребения и на котором сидел ангел, когда к пещере подошли жены-мироносцы. Во втором склепе находится сам Гроб Господен. При Святом Гробе учреждено братство. Из Кувуклии открывается вход в храм Воскресения для служения. Посреди церкви стоит небольшой мраморный столбик – «Пуп Земли». По преданию, сам Христос указал, что именно здесь находится «Пуп Земли». Желающие присутствовать на службе, должны придти в храм к шести часам вечера, прождать в глухой темноте до полуночи и после службы ожидать в нём рассвета, когда двери вновь будут отворены.

Гроб Господень. Храм Воскресения Христова в Иерусалиме.

    У выходных дверей храма, под небольшими сводами находится католический алтарь, а несколько в стороне от него на небольшом скалистом холмике, где был установлен Крест Христов, находится православный алтарь, это место является Голгофой. Утверждают, что в момент смерти Христа – в скале образовалась трещина. Предание гласит, что патриарх Мельхиседек получил от сыновей Ноя голову Адама. Основав Иерусалим, он закопал эту голову у подножия скалы, на которой через много тысяч лет был, воздвигнут Крест распятия Иисуса Христа. В момент смерти Спасителя, скала раскололась, и кровь Спасителя омыла череп греховного прародителя человечества. Из евангельского описания ясно, что Голгофа была лобным местом, находившаяся внегородской черты. Голгофа в переводе с греческого означает «лобное место», а с арамейского – (буквально – «череп»).

Новый Иерусалим.

    С особым воодушевлением посетил Дончак Куббет-эс-Сахра («купол скалы», мечеть Омара). – Вот это, батенька ты мой, храм! – не удержался от восклицания Дончак, - все храмам храм!.. Почему не считать его чудом света!? Иерусалим, по сведениям Священного Писания Коран, является святым городом мусульман, но есть там ещё великая мусульманская святыня Куббет-эс-Сахра. В 637 годы суровый завоеватель Омар овладел Иерусалимом и на горе Мориа отмёл сор полою своего плаща и назначил построить на этом месте святилище для всего Востока, строительство которого было закончено уже после него в 699 году. Мечеть Омара стоит восьмиугольным шатром над той скалой, где находился жертвенник древнего храма Соломона. На этой скале, по преданию, Авраам хотел принести в жертву своего сына. Теперь эта скала находится под куполом мечети, и среди общего великолепия, нагая поверхность скалы в храме производит удивительное впечатление. Широкий купол над нею поддерживается двумя рядами драгоценных колонн. Стены мечети выложены разноцветным мрамором. Потолки покрыты крупными и красивыми лепными узорами, расписанными золотом по тёмно-зелёному фону. Карнизы пестрят тонкой мозаикой. Цветные стёкла в окнах соединены в прелестные яркие сплошные ковры. Каждая мелочь стоит того, чтобы у неё остановиться, но их слишком много, ими полна мечеть, и после осмотра, посетитель уходит с чувством сожаления, что много в ней не удалось увидеть.

Мечеть Омара в Иерусалиме.

    Многие мечети пленяют и очаровывают, однако, не идут в сравнение с мечетью Омара в Иерусалиме. Она, вероятно, единственная в целом свете по блеску и роскоши внутренней отделки и по изящной простоте постройки.
    Под жертвенную скалу в мечети идёт спуск в небольшую пещеру. По мусульманскому преданию, Магомет прилетел однажды на эту скалу на своём коне Эль-Борак, и когда поднимался назад на Небо, скала ринулась вслед за ним, но архангел Гавриил удержал её рукою, и она повисла в воздухе. В образовавшуюся пещеру впоследствии прилетел молиться Магомет. По верованию Мусульман, из этой пещеры берут начало все большие реки Востока: Евфрат, Тигр и Нил. По самой поверхности скалы не смеют ходить даже имамы мечети. Против мечети стоит небольшой изящный павильон, на вершине которого, по мнению мусульман, с неба опускается теперь невидимая для смертных людей цепь, с помощью которой царь Давид безошибочно судил своих подданных. На площадь Омаровой мечети выходят золотые ворота городской стены, через них, по преданию, совершался въезд Иисуса Христа в Иерусалим на осляти.

Аль-Акса, она же мечеть Омара в Иерусалиме.


    На горе Мориа имеется подземная мечеть, в которой служители показывают «колыбель Христа». По преданию, восходящему ко времени крестовых походов, здесь было жилище Симеона Богоприимца, который дал у себя на несколько дней убежище Богоматери и Иосифу, когда они принесли Младенца Иисуса в храм.
    К сожалению, не суждено было увидеть Дончаку храм Соломона, так и не восстановленного, после разрушения, на месте которого возвышается ныне великолепный, вдохновенный храм Куббет-эс-Сахра.
    О храме Соломона много и подробно сказано в ветхом завете, в Пятикнижие Моисея, Торе иудейской. В этих Священных Писаниях много повествуется о величии храма Соломона, о его красоте. К сожалению, нигде не описано об этом храме так, чтобы можно было себе представить это сооружение, так сказать визуализировать его во всём великолепии. По описаниям на храм потрачено много труда, материалов и богатств. Миру известно, что евреям совершенно чужды пластические искусства; вся их архитектура и живопись, вся целиком без остатка, заключалась в их храме. Желая показать миру, храм Соломона во всём его величие и красоте, иудеи, прежде всего, указывали на его колоссальные размеры и количество золота, которое было потрачено на его отделку, а также указывали на число различных построек. Но это как раз не то, что определяет красоту здания и его величие. Храм Соломона погиб навсегда более чем две с половиной тысяч лет назад и ничто не может подтвердить его провозглашённые в писаниях достоинства. По еврейским текстам мы никогда не узнаем точно, что же такое представлял собою храм Соломона по окончании его постройки. Так что нам остаётся судить о нём по той части сооружений, с которой началась эта постройка, именно стены храма и вообще всей храмовой площади, горы Мориа. Это даёт возможность судить, если не о самом храме, то о его строителях.
    По описаниям в Библии (Ветхого Завета), в наследство от царя Давида Соломон получил подробный план храма и огромное скопление сокровищ, а именно сто шестьдесят талантов золота и миллион талантов серебра. Но были ли нужны для постройки такие капиталы? Храм должен был соответствовать скинии Моисеева, иметь вид шатра длинною тридцать локтей, высотою и шириною по десять локтей. Внутри он разделялся на святое святых, заключавшее Кивот Завета. Перед скинией стоял жертвенник. Всё это было обнесено оградой, образовавший широкий двор в сто локтей длинною и пятьдесят локтей шириною. Вторым наружным двором считался весь лагерь иудейский, в центре которого ставилась скиния.
    Не имея своих умелых мастеров, Соломон обратился к тирскому царю Хираму, который по договору должен был доставить из Ливана в Яффу кедровое и Кипарисового дерево и обтёсанные камни, а саму вырубку деревьев и обтеску камней делать в Ливане людьми Соломона, но под надзором опытных финикийских надсмотрщиков. Взамен этого, Соломон должен был доставить в Тир пшеницу, вино и масло. На работах этих было занято хананеев: семьдесят тысяч насильщиков, восемьдесят тысяч каменотёсов, три тысячи шестьсот надсмотрщиков. Израильтяне ходили в Ливан очередями по десять тысяч человек ежемесячно (все цифры взяты из Библии). К этому прибавлялось ещё восемьдесят тысяч рабочих из Финикии и Египта. Всё необходимое для постройки заготовлялось вне Иерусалима, а на самом месте постройки храма, по выражению в Библии, не было слышно топором или молота. Тут все эти материалы, заранее пригнанные по размерам, только собирались. Это является в чистом виде подрядный порядок работы. Подрядные получали планы и требования относительно качества и надёжности сооружения, принимая на себя всю технологическую часть работы. Таким подрядчиком для Соломона явился Хирам, или вернее Финикия.
    На горе Мориа, едва хватало места для самого храма и жертвенника, но нужно было ещё расположить дворы вокруг них. Чтобы создать дополнительное место для строительства, гора Мориа была опоясана огромным четырёхугольником стен в тысячу футов ширины и полутора тысяч футов длины. Стены были выведены выше вершины горы, и пространство между стенами и горою было частью прямо засыпано землёю, а частью застроено сводами в несколько ярусов и на них уже был засыпан слой земли и щебня. Образовалась огромная площадь с тридцать тысяч квадратных сажень или тринадцать десятин. Таким образом, храмовая площадь горы Мориа является памятником финикийского искусства, созданного финикийскими мастерами для осуществления идеи Давида о храме Иеговы.
    Если верить наименьшим цифрам в описаниях храма, ибо еврейским писателям не было причины приуменьшать размеры храма, то внешность храма не будет столь поразительной, как описано в еврейских источниках. Храм заключал в себе одну комнату, разделённой перегородкой на Святое и Святое Святых. Комната эта было в тридцать локтей вышиною, шестьдесят – длинною и двадцать – шириною. Крыша храма была плоская. Перед притвором стояли две медные колонны – Иахинь и Воаз. Стены шрама имели шесть локтей толщины и камни в них были по свидетельству Иосифа Флавия, так искусно притёсаны, что разделение линии между ними были почти незаметны.
    По воображению Иудеев-описателей, достойно поражения было не внешностью, а внутренним блеском, так как внутри он был весь золотой: потолок, стены, пол, двери и все предметы были обиты золотыми щитами. На стенах по золоту были оттеснены изображения херувимов, пальм и цветов между ними. Эстетический вкус, конечно, своеобразный и устойчивый, если вспомнить золотого тельца, которому Иудеи поклонялись. Впечатление от изумлённых взглядов верующих Иудеев совершенно понятно. В заключении можно сказать, что храм Соломона построен из дорогого материала, архитектурные линии имели самый обыкновенный прямоугольный шестигранный параллелепипед, а внутри, куда могли входить одни только левиты, было очень много золота (по описанию в Книга Царств, VI.22). Предметов изящества и эстетической красоты храм был лишён, ибо Иахинь и Воаз были отлиты весьма грубо, как и все поделки из металлов, которые дошли до нас от этого времени.
    Разумеется, для своего времени и своей страны это было сооружение колоссальное, но кажется бесспорным и то, что стоимость такого храма нельзя измерить огромной ценностью сокровищ, припасённых для его постройки Давидом. Хирам остался недоволен расплатой за строительные материалы для постройки храма Соломона (расплата хлебом, маслом и вином, прибавив к ним ещё двадцать городов в Галилее, вероятно незначительных).
    Истории известны три Иерусалимских храма возведённых один после другого на одном и том же основании: Соломона, Заровавеля и Ирода. Храм Соломонов был сожжён полководцем Навуходоносором в 577 году до рождества Христова, при этом исчез кивот Завета, который, как гласит предание, был спрятан пророком Иеремией в одной из пещер горы Небо, около Мёртвого моря.
    После возвращения евреев из Вавилонского плена, храм был вторично отстроен Заровавелем в 516 году до Рождества Христова. Святое Святых этого храма было совершенно пусто и на том месте, где прежде стоял Ковчег Завета, осеняемый крыльями Херувимов, виднелся ничем не прикрытый простой камень. Указывая на этот камень, священники говорили: «Там, под скалой, глубоко в земле, есть пещера, в которой стоит сокрытый от человеческих взоров Ковчег Завета».
    Второй храм, также как и первый не раз подвергался разграблению и осквернялся идолослужением. Антиох Епифан сорвал в нём даже завесу Святое Святых. По описанию Павзания, Антиох пожертвовал эту завесу Олимпийскому храму: «отличавшейся от завесы Эфесского храма, спускавшейся от потолка до самой земли». Вероятно, это и была большая вавилонская завеса храма Заровавеля.
    Ирод Великий перестраивал храм ещё раз в течение десяти лет, начиная с 18 года до Рождества Христова. Перестройку самого святилища Ирод уступил священникам и книжникам, сам же он занялся строительством двора, в котором отделал с роскошью колоннады и портики. Храм Ирода был двухэтажный. На втором этаже, над святилищем находилась синагога, в которой имелось отверстие, через которое можно было созерцать Святое Святых. По мнению профессора Олесницкого в Иерусалиме было два храма: «Храм в древнем смысле, недоступном для человека жилища Божия, и храм в смысле другом, в значении собрания верующих для молитвы и поучения, так сказать синагога. Книжники в буквальном смысле основали свою школу на Святом и Святом Святых Моисея».
    Нижний храм в обладании седукеев, крепко державшихся закона Моисея, а в синагоге первенствовали фарисеи, впоследствии ввели в дело религии свои вкусы, воспитание на Халдейской литературе.
    Одна из надписей сделанная Иродом на ограде внутреннего двора храма дошла до нас в подлиннике, она гласила: «Да никто из иноземцев не входит внутрь ограды и стены, который вокруг священного места; кто же будет уличён в этом, будет наказан смертью». Ирод поставил огромного золотого орла в знак посвящения храма римскому имени. Фарисеи подбили своих учеников сбросить этого орла. Юноши спустились к нему с крыши на верёвках и столкнули его на храмовый двор. Толпа с ликованием разбила его на куски. Ирод сжёг смельчаков и их подстрекателей живыми.
    Впоследствии над храмом достроили ещё один – третий этаж (деревянный – из кедровых и кипарисовых брусьев). В семидесятом году храм был разрушен римлянами, как и пророчествовал Иисус Христос. Император Адриан основал на месте Иерусалима римскую колонию Элиа-Капитолину; из развалин храма Иегова построил храм Юпитера Капитолийского и запретил иудеям под страхом смерти приближаться к городу и к храму. Это запрещение действовало ещё спустя сто лет. Император Константин разрушил храм Юпитера. Впоследствии Юлиан предпринимал попытку восстановить храм, но едва было заложено его основание, как землетрясение вместе с огнём, вырвавшимся из древних подземелий храма, разогнали работников, и постройка была прекращена.
Омар и его преемники не решились идти против голоса Небес и для своего святилища избрали иное место на храмовой площади.
                Глава пятая.  Раздача Священного Огня.

    Издавна так повелось в Храме Воскресения, что даже в Пасхальную Заутреню он не бывает столь многолюден, как при раздаче Священного Огня на пасху, в день нисхождения Священного Огня в великую Субботу около полудня. В многотысячной толпе в храме Воскресения, прихожане-паломники, словно слиты в единое существо. Буквально невозможно никому пошевелится, чтобы не заставить всколыхнуться общей волне людского собрания. Здесь и православные, и католики, и мусульмане становятся живыми свидетелями этого единственного в мире необыкновенного священного действа. Жара и духота в храме царит ужасающая; все находящиеся в храме верующие, буквально обливаются потом, и каждый человек жаждет, как манны небесной, струйки освежающего ветерка, который порою повеет из двери. Взоры всех без исключения паломников устремлены на богато изукрашенную Кувуклию (часовню Гроба Господня). Вход в Кувуклию запечатан ещё накануне, и с тех пор охраняется двумя монахами – греком и армянином. Запечатанье Кувуклии осуществляется в присутствие свидетелей, дабы там не осталось земного огня: все многочисленные лампады у Гроба Господня потушены, в ожидании ниспадения Огня Небесного.
    Толпа ожидает с нетерпением этого чудесного огня. Вот над головами людей поднимается кто-либо из палестинцев, которого держат множество рук. Это запевала. Он начинает духовную песню и тысячи голосов подхватывают её. Вот слова из одной такой песни: «Христос дан нам и своею кровью Он искупил нас. Мы празднуем этот день, а потомки Иуды - оплакивают. Седьмой день – огонь и праздник наш, и это - могила нашего Господа».
    С каждой минутой всё громче раздаются крики и возгласы: «Наша благодать! Наша благодать!» В нетерпении люди начинают топать ногами, хлопать в ладоши, происходит нечто, напоминающее танец сикр (танец дервишей в мусульманских монастырях Каира или Стамбула). К моменту появления Небесного Огня страсти разыгрываются настолько, что трудно передать словами: громкие прошения огня, сопровождаемые криками, топотом и пляской. Крики доходят до смятения. Волнения страсти людей не передаваемо.
Как только из окошечка Кувуклии показывается Огонь Небесный, который патриарх на пуке свечей передаёт народу, проворный священник палестинец, стоящий у самого окошечка Кувуклии, мгновенно засвечивая свои свечи, стремглав пробирается сквозь толпу через всю церковь к алтарю; оттуда он устремляется к вратам храма, вручая зажжённый пук свечей верховому, который во всю прыть устремляет своего коня с фонарём, со священным огнём - в Вифлеем.
    Весь храм Воскресения содрогается от крика, все бросаются к источнику священного огня в окошечке Кувуклии, пылающего в руке патриарха в связке свечей. Все стараются, как можно быстрее засветить свои свечи, захватить дорогое Небесное Пламя. В считанные минуты вся церковь наполняется зажженными свечами, а вскоре и на выходе из храма, на площади и на улицах.
    Обряд низведения Священного огня производит потрясающее впечатление. Можно считать, что это одно из важных средств, поддерживания Православия на Святой земле.
Христина на обратном пути из Яффе в Одессу, как и другие паломники, охраняла священный огонь в фонарике с теплящимися свечами у себя в изголовье; исполненная необыкновенной радостью везла Небесный огонь к себе на Родину. Команда корабля обычно к этому относится настороженно, боясь пожара и нередко, под различными предлогами, при первом удобном случае - бесцеремонно тушат драгоценное пламя свеч. При этом случается иногда потрясающие сцены. Об одном из таких случаев, рассказал Христине старец-паломник: «Одна женщина, у которой матрос потушил её фонарик с благодатным небесным огнём, вдруг сошла с ума». Немало на Руси есть церквей, в алтаре которых - горит святой огонь, привезённый паломниками от Святого Гроба Христова.
Во всё время плавания из святой земли, паломники пели пасхальные народные песни:
 
* * *
Раным-рано солнце вставало.
Христос воскрес на весь свет.
Раньше того пава летала.
Христос воскрес на весь свет.
Пава летала – перья роняла.
Христос воскрес на весь свет.
Перья роняла златистые.
Христос воскрес на весь свет.
Красная девушка перья сбирала.
Христос воскрес на весь свет.
Перья сбирала, в рукав клала.
Христос воскрес на весь свет.
С рукава брала – венок вила.
Христос воскрес на весь свет.
Венок свивши, на головку клала.
Христос воскрес на весь свет.
На головку клала, к обеденке шла.
Христос воскрес на весь свет.

К обеденке шла, Богу молиться.
Христос воскрес на весь свет.
Откуль взялись буйные ветры.
Христос воскрес на весь свет.
Буйные ветры, дробные дожди.
Христос воскрес на весь свет.
Схватили венок с юной головы.
Христос воскрес на весь свет.
Снесли венок на сине море.
Христос воскрес на весь свет.
* * *
К тому двору припыталися.
Христос воскрес, Сын Божий.
К хозяйскому, к богатому.
Христос воскрес, Сын Божий.
Его жена за водой пошла.
Христос воскрес, Сын Божий.
За водой пошла на Дунай-реку.
Христос воскрес, Сын Божий.
Размахнула широченко.
Христос воскрес, Сын Божий.
Почерпнула глубоченко.
Христос воскрес, Сын Божий.
Поставила на скамейку.
Христос воскрес, Сын Божий.
Пошла она мужа будить.
Христос воскрес, Сын Божий.
- Ай, ты, мужа, - не спи дужа.
Христос воскрес, Сын Божий.
Будем-ка мы думу думать.
Христос воскрес, Сын Божий.
Думу думать – церкву строить.
Христос воскрес, Сын Божий.
Церковь строить, - собор новый.
Христос воскрес, Сын Божий.
А в соборе, на престоле.
Христос воскрес, Сын Божий.
Пречиста Мать слёзно плачет.
Христос воскрес, Сын Божий.
Юрья, Егорья унимают:
Христос воскрес, Сын Божий.
- Не плачь, не плачь, Пречистая Мать.
Христос воскрес, Сын Божий.
- Ай, как же мне не плакати.
Христос воскрес, Сын Божий.
Мойого сына распинают.
Христос воскрес, Сын Божий.
Гвоздём руки пробивают.
Христос воскрес, Сын Божий.
А ударили во все звоны.
Христос воскрес, Сын Божий.
Во все звоны – колоколы.
Христос воскрес, Сын Божий.
Сыра земля вздрогнулася.
Христос воскрес, Сын Божий.
Увсе люди здоровалися.
Христос воскрес, Сын Божий.
С красным яйцом целовалися.
Христос воскрес, Сын Божий.


Глава шестая. Алые паруса.
    Этой ночью не спалось Дончаку, и внутренний голос настойчиво звал его выйти на берег. Это были не просто мысли, но действительно ему слышался явственно голос в душе: "Выходи, твой пароход ждать тебя не будет!.." Такого с Дончаком прежде никогда ещё не было. Ясно, что это было что-то совершенно новое, не знакомое ему прежде. Наверное, такое бывает в жизни только однажды и человек, если он готов, то стремиться на зов, если же его что-то удерживает, то плод души его ещё не созрел. И Дончак решительно направился на воздух.
     Ещё только чуть забрезжил рассвет. Было свежо и звёзды ещё ярко сверкали над головой. Волны приятно плескались, но никаких признаков чего-то необычного ему не обнаружилось. Дончак подошёл к баркасу, перевёрнутому вверх дном, заглянул под баркас и обнаружил, что там никого нет.
     - Боже, - произнёс он чуть слышно, - нет в этом мире ничего постоянного... Царит на земле какая-то нелепая череда событий, какой-то жуткий хаос... Люди, словно щепки в море, носятся по пенистым волнам: иногда сталкиваются друг с другом на миг и снова новые волны разбрасывают их в разные стороны, чтобы никогда больше не встречаться. Зачем, зачем всё это надо людям, ясно же, что мимолётно всё, непостоянно, ненадёжно.
С этими мыслями долго шёл Дончак по берегу, ясно осознавая: идёт - сам не зная, куда и зачем? Но чувствовал, что надо идти быстро, без оглядки... И вот, ему словно послышалась песни, которые, словно плыли с волнами реки ему навстречу. Их пел какой-то удивительно слаженный хор. Ясно, что это было необычное пение; чувствовалось, что роднило исполнителей песни, что-то неземное. Ему казалось, что песни эти словно очищают ему душу, он чувствовал это... Физически ощущал, как душа его омывалась каким-то необыкновенным счастьем, от которого хлынули потоком слёзы из глаз; сердцу становилось от этого так сладко, что словами этого передать просто невозможно. Одно понимал он, что навстречу ему грядёт счастье, вовсе ему незнакомое, неведомое... Он уже не мог идти, сел у самого берега, так, что волны омывали ему ноги и слушал песни, которые становились всё слышнее и слышней.
* * *
Сады напевают...
Люблю их напевы,
Где птицы смолкают.
Тот сад омертвелый.
Песня вспорхнёт и смолкнет,
Вновь зазвучит, пропадёт.
В руки даваясь – вскрикнет.
Снова стихая, замрёт.
В песне многих дум звучанье,
Но в одной душе звучит,
Если скрипка говорит,
То скрипач - хранит молчанье.
И сад в тени задумчивых аллей,
Таит напевы поднебесной сказки,
И жаворонок, не страшась огласки,
Взовьётся песней в тишине полей!
Я среди тех, кто жаждет песнопенья,
Ведь песни вечны, хоть не вечны мы,
Весна в цвету и слышатся напевы:
И пенье птиц, и мерный плеск волны.
Побудьте с песней этой одинокой,
С моей невестой неба – синеокой.
Как упоительны напевы в тишине,
Она поёт о вас и обо мне.

* * *
Журавли из светлой дали -
Солнышка привет прислали;
Впереди журавль бывалый –
Их небесный проводник.
Ради Севера покинул
Дальней Индии пределы, -
Край таинственный браминов,
Оглашал их трубный крик!
Позади у них полмира,
И пустыни покорили...
Оставляя тёплый рай,
Славят новый этот край!
Впереди журавль бывалый –
Их небесный проводник.
Журавли из светлой дали -
Солнышка привет прислали!


* * *
Я срываю незабудки
В тайный час в траве густой.
- Ах вы, цветики-малютки,
Вы не смейтесь надо мной!
Ромашки колокольчики,
Гвоздики васильки,
Малютки-незабудки, -
Танцуйте у реки!
Опьянён я лаской лета,
Рад, что светлы небеса,
Что шумят, листвой одеты,
В небе звёздные леса.
Пёстрых птиц перекликанье,
Елей строй на склоне гор,
В чащых сумрачных сиянье
Неожиданных озёр -
Всё волнует. И вольнее
На нескошенном лугу.
Сам в томительной мечте я
Разобраться не могу...
Или то воспоминанье
Позабытых детских дней,
Сны, порывы и мечтанья
Дальней юности моей?
Жизнь тогда казалась шуткой,
Все печали так легки, -
И другие незабудки
Мы срывали у реки.
Ромашки колокольчики,
Гвоздики васильки,
Малютки-незабудки, -
Танцуйте у реки!
Или то встаёт тревога
Сердца тайной ворожбы,
Что ещё готовит много
Жизнь мучительной борьбы;
Что мечтаний опадают
Голубые лепестки,
И в тисках немой тоски
Сердце тихо замирает.
Что порой немного жутко.
Тихо дышит луг цветной.
Незабудки, незабудки,
Смейтесь, смейтесь надо мной!
Ромашки колокольчики,
Гвоздики васильки,
Малютки-незабудки, -
Танцуйте у реки!
* * *
Я калик перехожий с песней
Иду вдоль выжженных полей,
Отыскивая град чудесный
Незримой Родины моей.
Была бы мне и смерть желанна,
Но пусть бы только сбылись сны:
Проплыть сквозь пелену тумана
Под жёлтым парусом Луны.
Поют хрустальные хоромы,
Там с явью венчанные сны;
И станут сказки все знакомы,
Что в Звёздной Книге мне видны.
И будет плыть корабль сквозь сон,
Где рок пристать ему назначен;
Уже маяк ему зажжён,
Счастливых слёз своих не прячу.
И мне открылся град чудесный,
И в нём мне видится ясней, -
Как мама напевает песни
Над колыбелькою моей.
Так вот какой он, град чудесный,
Небесной Родины моей!
Я, калик перехожий - с песней
Иду вдоль выжженных полей.
    И вдруг Дончак увидел над рекой, словно Северное Сиянье... От этого удивительного сияния сердце его забилось так сильно, что он невольно приложил обе свои ладони к груди, боясь, чтобы бедное его сердце не выскочило вон... И вот показалось белое, словно лебедь судно с удивительными алыми парусами. Всё это завораживающее зрелище очаровало и манило его. Дончак не раздумывая, вошел в реку и поплыл навстречу с этим необыкновенным чудом!.. В эти минуты наш герой перестал надеяться на свои силы; он видел, что небольшое парусное судно было подобно чайке, летящей над самой волной, и ему не успеть подплыть настолько близко, чтобы его заметили в воде в предрассветном, туманном сумраке... Он стал горячо молиться: Боже, Боже, только Ты сможешь помочь мне, сам я помочь себе уже не в силах. Ты видишь моё стремление, ты видишь моё искреннее желание, не оставляй меня!.. Потеряв всякую способность мыслить, он начал шептать свои горячие, пламенные молитвы... Он отчаянно плыл, собрав все свои силы, иногда взмахивая рукой и восклицая о помощи.
    Его увидели и услышали, но он не рассчитал своих сил и почувствовал, что дыхание спирает ему грудь, он захлебнулся, закашлялся. Кто-то из судна закричал ему: держись!.. Это слово долетело до него в тот момент, когда волна захлестнула его, сквозь неё он увидел предрассветное небо с частыми звёздами и судно со сверкающими огнями и алыми парусами... Он сделал последнее усилие, всплыл на поверхность, ему показалось, что его схватили за волосы, и больше Дончак уже ничего не видел и не слышал: сознание покинуло его.
Глава седьмая. Звёздная книга.

    Как долго Дончак не приходил в сознание? - ему было неведомо; он пребывал, словно в забытьи или во сне; ему казалось, будто мама напевала ему какую-то странную, северную колыбельную.

Надо льдами, над снегами
Звёздочки качаются,
Ночь полярная, как днём -
Светом заливается.

То ли - день кончается?
То ль он - начинается?
Льдины скачут по волнам,
Палуба качается.

Баю, баю, баинки,
Мы скатаем валенки,
Небольши, немаленьки,
Что лапки у заиньки.

Мишки белые уж спят,
Только льдинки шурустят,
И детишкам по секрету
Тихо-тихо говорят:

- День уже кончается,
Песня не прощается,
Словно люлька на волнах –
Лодочка качается.

Баю, баюшки, бай-бай,
Спи, сынок мой, засыпай;
Мишка дарит каравай –
Целый айсберг – принимай.

    Очнувшись и открыв глаза, Дончак увидел себя на палубе удивительной яхты под алыми парусами, и радостный его возглас прозвучал, как стон. Один из команды этой яхты растирал его шерстяным одеялом. У Дончака ещё был озноб, но он чувствовал, как возвращается гибкость к его онемевшим членам. Дончаку принесли новую одежду, которую он натянул на себя с несказанным блаженством.
    - Кто вы такой? - спросила Дончака спустя некоторое время, подошедшая молодая женщина по имени Рада, капитан этого небольшого парусного судна; её именем было названо и это удивительное судно с алыми парусами.
    - Я паломник, - отвечал Дончак, - но путь мой запутался, я потерял ориентиры и устремился к Вам, чтобы обрести новые пути.
    Испытав Дончака по управлению этим парусным судном, Рада осталась им довольна. Она признала его достойным членом экипажа, и предложила ему сотрудничество. Дончаку было лестно слышать похвалу от приветливого капитана, одно только смущало его: на этом судне команда состояла в основном из женщин и девушек, которые, впрочем, во многом не уступали мужчинам и, в особенности, в какой-то невероятной их ловкости и сноровке. Дончак отметил для себя и какое-то необыкновенное их радушие, чистоту, простоту и удивительную мудрость.
    Дончак долго не мог понять цели их плавания, а спрашивать об этом поначалу не решался, в надежде, что это само собой, как-нибудь раскроется. Особенно его очаровали беседы капитана, в которых она вечерами учила свою команду, читать великую книгу, раскрывающуюся над головами путешественников, называемой Небом, в которой Бог пишет по лазури алмазными буквами.
    Однажды капитан Рада, проникнувшая доверием к Дончаку, повела его за собой в залу, где собрался совет управления парусным судном, и поведала ему о предстоящем плавании в бухту мечты, в которой находился, с виду ничем неприметный островов, где, по её словам, находился настоящий островок счастья.
    - Как, - удивился Дончак, - возможен ли в наше гиблое время такой островок, когда повсюду всё перерыто, перераспродано, загублено окончательно.
    - Вскоре ты сам убедишься в этом, - ответила ему Рада с какой-то таинственной улыбкой, - ты увидишь, что в этом гиблом мире возрождаются островки истинного рая...
Дончак, хоть всё ещё и сомневался, но, где-то в глубине души, очень желал в это поверить. Ещё не наступил вечер, но небо украсилось малиновой зарёй, не палубе собралась вся команда, и запели свои удивительные  неизвестные ему песни:

Вечер, близится, словно тайком.
Здравствуй, гость, мы тебя ожидаем.
Сядь, погрейся за нашим чайком!
Побеседуем, иль помечтаем.

Видишь: на Небе Звёздный Завет? -
В нём - Писанье Святое пророков;
Ты послушай скрипичный концерт,
Помечтай, просто так, ненароком.

Ладно, гость, ты, как видно, устал, -
Сладко дремлешь, под мирное пенье,
Песню шепчут с блаженством уста,
И с улыбкой встречаешь виденья.

Тени милые реют вдали,
Словно прячутся за облаками.

В беспредельность плывут корабли,
Неземными, водимы руками.

И нежданно сады зацветут,
Соловьи запоют о любимой,
И душа улетит в высоту
За легендою, вечно творимой.

Вечер в ночь превращенье свершил.
Блещут звёздочки, как аметисты;
Звёзды каплют с небесных вершин,
Лунный свет - в поднебесье Пречистом.

Был тихий вечер.

Был тихий вечер, солнце село,
Заря сгорела без следа.
На небосводе потемнелом,
Зажглась вечерняя звезда.

Чуть слышно волны шелестели,
Туман стелился над рекой.
Давно уж чайки улетели,
Их крик не нарушал покой.

И нашим новым идеалам
Мы будем верными всегда.
Темнеет ночь, сильней сияла
В тумане первая звезда.

И мы решили: каждый вечер,
Пока нас сны не разлучат,
До утренней, до новой встречи, -
Звезду вечернюю встречать.

И каждый вечер, вспоминая
И боль, и радость прошлых лет,
Наш остров мы благословляем,
Где в грудь запал нам звёздный свет.

Глава восьмая.  Остров Радости.
    Корабль "Рада" с чудесными алыми парусами вошёл в один из безымянных притоков реки, доплыл до каких-то заболоченных мест и стал на якорь.
    - Куда это мы приплыли? - поинтересовался Дончак у Рады.
    - Дальше нам плыть на нашей ладье нежелательно, - ответила она с загадочной улыбкой, - не позволяет глубина этого притока, можно сесть на мель. Здесь мы оставим нашу ладью, и далее продолжим свой путь на надувных лодках. Встречное течение здесь небольшое и мы легко пойдём против течения на вёслах и с помощью длинных шестов. Местами придётся тянуть наши лодки волоком, ну пусть тебя это не огорчает: другой возможности добраться до острова Радости  у нас нет. Это единственная возможность...
    - Скажи, будь так любезна, Рада, что это за местность, в которой мы сейчас находимся, - спросил Дончак.
    - Зачем ты задаёшь столько много вопросов? - ответила Рада и усмехнулась, - тебе разве становится не по себе?..
    - Мне просто интересно знать, куда лежит наш путь?
    - Наш путь лежит к Острову Радости! - с какой-то особенной торжественностью произнесла она.
    - А как же быть с этой ладьёй?
    - Ладью "Раду" мы оставим здесь под охраной. Но всё это пусть тебя нисколько не волнует; это не входит в твои заботы.
    Вскоре паруса на яхте были спущены, мачты - аккуратно сложены; сама яхта тщательно замаскирована ветками и травой. Резиновые лодки надули и отправились дальше. Дальнейший путь их был сопряжен с такими невероятными трудностями, что не хочется даже описывать это. Местами вода заканчивалась, и было сплошное болото, с беспощадными комарами и лягушачьим кваканьем. Дончаку порой казалось, что сознание, словно покидает его... "Боже мой, Боже, - вырывалось у него из груди, когда он в очередной раз перетаскивал надувную лодку до следующего водоёма, в русле этого протока, заросшего осокой и тростником; он то и дело погружался в жидкую грязь, которая местами доходила ему до самого пояса.
    Немало часов продолжался этот мучительный путь. И вот вдруг перед взором Дончака открылась картина невиданной красоты. Конечно, на свете есть немало красот, которые завораживают взор своим очарованием, но после такого мучительного пути, даже самая обычная лужайка у тихой речки может показаться садом Аллаха! Но этот вид, который предстал перед изумлённым взором нашего путешественника, просто потряс его своим великолепием. Впереди было озеро, не сказать, что слишком большое, но и не малое. Вода в озере была такой необыкновенной, неописуемой голубизны, что, глядя на нее, издали, сердце замирало от радости. Посреди острова возвышалась огромная отвесная скала, в коричневых тонах с красноватыми оттенками. У подножья скалы была выложена белыми плитами надпись: "Радуйся, Сердце!" И, несмотря на то, что до холма было приличное расстояние, но этот яркий призыв к Радости был ясно виден... По обеим сторонам от этой скалы располагались храмы Радости, со сверкающими на солнце куполами. Всё предместье до храмов было усажено садами и цветниками. Вдали за озером, голубой купол небес, словно опирался на вершины вековых сосен. Рада поймала восторженный взгляд Дончака и улыбнулась с искренней, волнующей радостью.
- Нравится? - спросила она, каким-то по-особенному нежным голосом, оглядев его с ног до головы, испачканного болотной грязью, искусанного комарами и мошками; Рада заглянула ему в самую глубину глаз.
- Очень нравится, - ответил он, смущаясь её пристального взгляда.
- На самом острове тебе ещё больше понравится, придётся по душе.
Путники оставили свои надувные лодки, и пошли пешком по направлению к острову. На берегу озера их уже ожидали счастливые обитатели острова на красивых ладьях, они ещё издали приветствовали своих братьев и сестёр радостными возгласами. Встреча с ними сопровождалась таким радостным ликованием, что Дончаку казалось, - сердце его вот-вот выпрыгнет из клетки рёбер и улетит; чтобы такого не случилось, он крепко прижал свои ладони к сердцу и тогда слёзы неописуемой Радости полились из его глаз ручьями. Ему даже показалось, что слёзы капали в озеро и звенели при этом какими-то нежными колокольчиками.
    Пока переплывали на ладьях озеро, друзья тихо пели, наслаждаясь Радостью встречи:
* * *
Из слёз моих в сердце родятся
Чудесные белые розы,
Здесь пчёлы с гудение роятся,
Летают шмели и стрекозы.
Во вздохе моём соловьиный
Мне слышится радостный хор.
Я сердцем рисую картины,
И с небом веду разговор.
Пусть сад сей цветёт и алеет;
Молитвы шепчу под луной,
Лепечут фиалки несмело
И шутят, смеясь, меж собой.
И лотос о чём-то лепечет,
На звёзды влюблено глядит.
И всё это душу мне лечит,
И всё это песней звучит!
Лианы стволы обвивают.
Цветы их душисты, нежны.
Они и не подозревают:
Какие здесь чудятся сны!
Пусть пчёлы с гуденьем роятся,
Летают шмели и стрекозы,
Из слёз моих в сердце родятся
Чудесные райские розы.
Доброе сердце.
Доброму сердцу и в горе поётся,
Доброе сердце песней живёт;
Доброму сердцу любовь улыбнётся –
Флейтой весны ему птаха споёт!..
Песен хороших поётся немало,
Птица-певунья, в груди не молчи...
Жизнь наша песней друзьям прозвучала,
Жизнь наша песней любимым звучит.
Доброму сердцу песня порукой,
Дружит с любовью, как с чайкой волна –
Пусть же их минут печаль и разлука,
Горе, невзгоды, а пуще – война.
Пусть же их минут невзгоды и боли,
Пусть же их радует колосом поле;
Небо лазурное – песней любви,
Да не умолкнут в садах соловьи!
Доброму сердцу любовь улыбнётся –
Флейтой любви ему птаха споёт,
Доброму сердцу и в горе поётся,
Доброе сердце песней живёт.
Невыразимы.
Невыразимы: Божий Свет,
И каждая былинка,
Дорога, посох и сума,
Росистая тропинка.
Невыразимы небеса,
Зарёй, венчая землю.
Я эту дивную красу
Душою всей приемлю.
Невыразимый солнца свет,
Невыразимы звёзды,
И лунный свет, и санный след,
Рябиновые гроздья.
Невыразим и Ты, Господь,
Что даришь мне понятье,
Как этот необъятный свет
Мне заключить в объятье!

Глава девятая. Посвящение.
    Насколько всё просто, настолько же всё хорошо было на острове Радости! Скромные, деревянные простые жилища были в изобилии украшены цветами. Большую часть времени жители острова Радости проводили под открытым небом, занимаясь только любимым делом. И трапезы за общим столом, и совместные воспевания небу, и совместный досуг, - все доставляло островитянам неизъяснимую радость. Здесь же, на солнышке играли дети, украшая своими простыми, незатейливыми играми удивительный маленький, сказочный мир; они резвились, словно мотыльки, легко и непринуждённо.
Особенно любили здесь совместные пения и разыгрывания различных сценок новой жизни переходного периода к Золотому веку. Стоял погожий, солнечный денёк. И так уж выходило само собою, что перед посвящением нового жителя острова Радости в таинство их бытия, было исполнено совместное пение Дончака вместе с Радой. Они исполнили старинную балладу, которая почиталась здесь, как особенно любимое пение. Текст этой баллады нуждался в обновлении, его давно уже следовало бы переписать заново, но его хранили, как реликвию. Дончак и Рада пели негромко, но вся прелесть их исполнения состояла в том, что они пели с большим чувством, проникновенно. Все, кто любит пение хорошо знают, как важно петь не лёгкими, а душой и сердцем, вот тогда и песня ладится, и жизнь становится светлее и радостней. Давайте вслушаемся в слова этой старинной баллады.
Моя душа, - как лебедь сонный,
И, как челнок заворожённый,
Скользит в волнах серебряного пенья.
А ты, как ангел белоснежный,
Ладью влечёшь рукою нежной,
И ветры, чуть звенят, ища забвенья.
Тот звук вперёд её зовёт.
Тот звук вперёд, ища забвенья,
Где ветры, чуть звенят, - зовёт.
И вот душа моя плывёт
В реке, среди излучин длинных,
Средь гор, лесов, средь новых вод,
Среди каких-то мест пустынных.
И мне уж снится Океан,
И я плыву, за мной - туман,
И сквозь волненье, сквозь упоенье,
Всё ярче ширится не молкнущее пенье,
И я кружусь в звенящей мгле забвенья.
И я кружусь в широком ярком пенье,
В звенящей мгле прекрасного забвенья!
Всё выше мчимся мы, туда,
Где свет гармонии всегда,
Где небеса всегда прекрасны,
И нет течений, нет пути,
Но нам легко свой путь найти.
Лишь там, где нет течений, нет пути,
Легко возможно верный путь найти.
Мы чувству музыки подвластны,
И мы спешим. От лучших снов,
От комариных островов
Ты мчишь ладью моих желаний -
В иные сферы бытия, -
Туда, где смертная ладья
Ещё не ведала скитаний.
Ещё не ведала ладья,
Таких таинственных скитаний...
В тот светлый край, где всё Любовь.
Где чище волны, ветры тише,
Где землю, Узренную вновь,
Соединим мы с тем, что всех предчувствий выше.
Покинув старости приют,
Где солнечную Радость пьют,
Мы возмужалость миновали,
И юность, ровный океан,
Надёжный дарит талисман,
И детство, чуждое печали.
Нам детство дарит талисман
И, юных радость - без печали.
К небесно-чистому огню, -
Чтоб вечно дали голубели!
В Эдем уютной красоты,
Где вниз глядящие цветы
Струят сиянье в колыбели, -
Где мир, где места нет борьбе,
Где жизнь не будет сном докучным,
Где тени, близкие тебе,
Блуждают по морям с напевом сладкозвучным!
В сени напевов сладкозвучных,
Дарят любовь тебе и мне.
    Песня-баллада закончилась, но её мелодия и слова ещё долго хранила каждая душа, слышащая эту песню.
    Необыкновенный ландшафт на солнечной вершине горы Радости поразил Дончака своей живописной красотой и гармонией. Это было удивительное царство, изобилующее растениями и целебными травами. Многочисленные небольшие холмы и скалистые пики горы были усыпаны различными минералами, которые сверкали на солнце, каким-то чудесным цветом. Там росли удивительные породы цветущих деревьев и кустарников. Небольшая река низвергалась водопадом, воды которого с шумом скатывались в море. Сладкозвучные птицы оглашали окрестность мелодичной разноголосицей. Воздух был напоён жужжанием пчёл, пением кукушек и неугомонным щебетом птиц, которые, казалось, нежно пересвистывались между собою. Невысокие цветущие деревья, словно призывали к себе сладкоголосых птиц, а цветы на их ветвях источали дивный аромат. В небольших озерках плавали, нежно перекликающиеся между собою птицы. Красоты окружающей природы волновали сердце Дончака. Лёгкое дуновение ветерка пробудило в нём желание, просто предаться этому радостному состоянию души. Но мысль об исполнении завещанного долга, звала его к Каменному Домику, куда необходимо было принести жертвенные дары от обитателей острова Радости.
    Вскоре он увидел этот Каменный Домик, выложенный из разноцветных минералов, которые отражали радужным цветом солнечные лучи. Дончак остановился в изумлении. Тут он невольно прислушался к многоголосию птиц, в которой ему словно были различимы слова гимна красоте.
Небес и Земли чета,
Увенчана цветами,
Сокрыта красота -
Порфирными ветвями.
И под напевы птиц, -
В один венок сплетались, -
Листы - с цветами,
Цветы - с ветвями.
Здесь в полдень соловьи
Поют о сладострастье.
Один - в мечтах своих  -
С другим делился счастьем.
Изливши сердце вдруг,
Гасил он сладость мук, -
Мечты о счастье
И сладострастье.
И вот среди ветвей,
Вслед звукам уходящим, -
Другой пел соловей,
Прелюдией звенящей.
И жадно слушал лес,
Мелодии небес, -
Прелюдиям звенящим,
Вслед звукам уходящим.
И путник замолчит,
Когда здесь песнь заслышит:
То флейта прозвучит,
То ручеёк задышит.
Мечты уносит вдаль -
Всей сладостью печаль.
То флейты песнь заслышит,
То ручеёк задышит.
Здесь, всяк заворожён, -
Волшебным отголоском, -
От водопада звон,
Доносится и всплески.
Всё - с небом в унисон;
Царит, как дивный сон:
И сердца отголоски,
И водопада всплески.
   Его удивлению не было границ, когда он увидел, как дети на закате солнца затевали игру с удивительными сверкающими камешками, которые они набирали в здешних местах. Это были крупные камешки алмазов, сапфиров, топазов, рубинов и других драгоценных камней.
    Дети с удовольствием давали полюбоваться драгоценными камешками  новому гостю.
Дончак был ослеплён блеском алмазов, жемчугов рубинов и других драгоценный камней. Он долго не смог насытиться удивительным блеском драгоценностей, он сел в кругу беззаботных, радостных детей и чувствовал, как трепетно бьётся его сердце. Ему, снова и снова, хотелось, набрать их целыми пригоршнями, любоваться сокровищами, потрогать эти необыкновенные драгоценности руками. Ему неодолимо захотелось петь, и он, к своему удивлению  запел неизвестную ему ранее песню, которая сама собой выходила из его сердца, наполненная ликованием душу.

Всю Природу мигом охватив, -
Все узоры, краски, ароматы;
Вдохновения свежести порыв,
Смешивая с запахами мяты.
Горьковатый запах и игрив -
Ландыша, вереска – не примятых,
Миллион глубоких синих глаз -
В фейерверк фиалками зажглась.
Средь цветов неведомы тропинки
К водопаду, - астры увидал,
Золотые в озерках кувшинки
Бело-розовый, но есть - и жёлт, и ал.
Среди листьев - в лилиях тычинки,
Взгляд на них, как будто отдыхал.
Сердце мне напомнили кувшинки,
И кувшинкам - сердце предлагал…
Услаждал мой взгляд камыш прибрежный,
Был такой, в особенности нежный.
Опустившись с песней на колени, -
Россыпью божественных цветов,
Благо в дар нам - буйности весенней,
Прелести нескошенных лугов.
Пусть под Солнцем радости растенья,
Все цветут, хоть жизнь - одно мгновенье.


Приложение 20.

                МАЛЕНЬКИЙ СКРИПАЧ.
 (Детский музыкальный спектакль  по мотивам поэмы  Я. Коласа «Симон Музыка».)

                Действующие лица:

Симон - юный беспризорный скрипач.
Курыла - названный дед Симона.
Фрол - хозяин временного приюта Симона.
Параска - жена Фрола.
Ганна - дочь Фрола и Параски.
Маска - Человек в маске, ведущий спектакль.
 
   Действие происходит в  Белоруссии;
   В качестве увертюры, лейтмотива и мелодекламации в музыкальном спектакле служит мелодия песни «Новый день».
   Нотное оформление спектакля представлено в приложении.


                ОТ АВТОРА.

   В известной поэме Якуба Коласа «Симон Музыка» (перевод Б.Иринина) рассказана печальная история талантливого деревенского мальчика-музыканта. Ни в ком не находя поддержки, затравленный и одинокий, скитается Симон в бесплодных поисках приюта, участия, ласки. Люди, с которыми сталкивается мальчик, рассматривают его талант лишь с точки зрения своих мелких, эгоистических интересов.
   В поэме Я. Коласа легко угадывается в образе Ганны олицетворение Беларуси. Тяжело больной Ганне приносит исцеление своей чудесной музыкой народный певец-музыкант Симон. К слову заметим, что эта тема глубоко символична и в наше время для больной России: сколько драгоценных самородков из народа затаптывается в грязь, сколько талантов погибает в век коммерции, когда всё продаётся и всё покупается, а истинные таланты « затираются в ветошку».
   Поэма изобилует лирическими отступлениями, вставными песнями и легендами, картинами природы. Лирические отступления отличаются мастерством, богатством и разнообразием ритма и рифмы. Симон Музыка наделён чудесной, сверхъестественной силой, в образе, которого воплощена сама народная поэзия; легенды, сказки и песни построены в духе устного народного творчества. Исцеляющие мелодии юного певца-музыканта «Симона  Музыки», излечивают раны и душевные недуги простых людей.
 
                АКТ ПЕРВЫЙ.
 
                КАРТИНА ПЕРВАЯ.

    Началом музыкальной пьесы служит небольшая увертюра – мелодия песни «Новый день».
   Декорация первой картины – дорога в поле, в перспективе – живописный лес. Начало золотой осени.
   По дороге шагает юный Симон со скрипкой в котомке. Вслед за ним неотступно шагает человек в маске; Симон не обращает на него внимания, будто это Маска – невидимка. Встретив брёвнышко на дороге, Симон остановился; остановилась и Маска. Симон  присел на брёвнышко отдохнуть, рядом с ним присела и Маска. Симон размечтался; Маска пристально за ним наблюдает.
 
                С и м о н.
     (Музыкальный речитатив, мелодия песни «Новый день».)
Эх, дороги в край счастливый!
Эх, дороги, пояса!
Сколько ножек пронесли вы
Через поле и леса!

Эх, пути, пути-дороги,
Кто вас гонит в белый свет?
Чьи тут пыль взметают ноги?
Чей хоронят ветры след?

Сколько здесь прошло народа?
То могли бы рассказать,
Что не выдумать бы сроду,
Что одним вам только знать!
Симон вздыхает; снимает с плеч свою котомку, кладёт на землю; смотрит на небо, говорит мечтательно (речитатив).
Мысли, мысли роем вьются:
Что начать? Куда пойти?
В дом с повинною вернуться?
В свет ли горе понести?

Свет страшит бескрайней ширью,
Я же только мошка в нём,
Я – пылинка в звёздном мире,
Он – дымок в просторе том.

Коли здесь, между своими,
Я прослыл, как дармоед.
Как сживётся мне с чужими?
Как чужого встретит свет?

А домой? Нет, лучше в петлю,
Чем терпеть да спину гнуть.
Счастье я найду ли, нет ли –
Надо в путь, в далёкий путь!..
   Достаёт из котомки скрипку, играет и поёт песню «Новый день», Маска придвинулась к нему вплотную, слушает песню.
                С и м о н. 
                (Играет на скрипке, поёт.)
Заблистала на сонном востоке лука –
Берег неба над краем земли;
Золотые челны поплыли,
А в бескрайней дали
Разливает свой блеск
От зари огневая река,
Поднимает завесу с земли.

Припев:
Новый день, воцарись поскорей!
Вспыхни, солнца пожар! Распрямись во весь рост,
Разгорайся сильней и сильней!
На душе веселей,
Будто капли вчера только пролитых слёз
Заморозил мороз,
В серебро превратил, чародей!

А над лесом улыбки рассыпал денёк,
Зорко вскинул глаза с высоты,
Сноп колосьев несёт золотых
И парчу, и цветы, -
Свит для неба венок
И распался в мгновенье замок
Непроглядной ночной темноты.

Припев:

  Закончив свою песню, Симон вздохнул; вздохнула и Маска; Симон поднялся с брёвнышка, положил свою скрипку в котомку, пошёл своей дорогой, вслед за ним, словно тень пошла и Маска.
                М а с к а. (Декламирует.)
Шёл Симонка, озирался
На широкий небосвод,
День горел, сиял, смеялся
И манил, манил вперёд.

Обходил Симонка сёла,
Чуть завидятся вдали,
По пластам шагал тяжёлым
Свежевспаханной земли.

Чтоб с людьми не повстречаться
Сгинуть с глаз их без следа,
Чтоб не вздумали дознаться,
Кто? Откуда он? Куда?

Уж над пущами высоко
Солнце красное взошло
И изгнанника ласкало,
Грело, нежило теплом.

Как смеются только дети,
Рассмеялся тут Симон, -
Не один мол, он на свете,
А вдвоём со скрипкой он!

И, глаза поднявши, хочет
Разом всю окинуть даль,
Распрямиться, что есть мочи, -
Что прошло – того не жаль.

Нелегка задача: где бы
Раздобыть еды? Беда!
Попросить ли корку хлеба?
Только сунуться куда?

Встал Симон, на хату глядя, -
(Симон и Маска останавливаются.)
Что ж, войти да попросить?
Верно, там пекут оладьи,
Хоть разок бы откусить.

Нет, рискованно, пожалуй, -
Вдруг да спросят: кто такой?
Всюду, знает он немало
Жесткой хитрости людской.

С голодухи млеют ноги,
Цель темна, а ты иди!
Трудны первые дороги,
Что же будет впереди?
(Симон замечает в поле тлеющий костёр, останавливается.)
                С и м о н.  (Радостно восклицает.)
Вот костёр средь поля тлеет,
Никогошеньки вокруг,
На душе повеселело,
Зря не падай духом, друг!

Ой, вкусна в золе картошка!
Много во поле добра,
Вот и хворост для костра,
Знай, пеки себе, Симошка.
(Симон снимает свою котомку, копает руками картошку, кладёт её в золу, раздувает костёр, садится на землю довольный.)
                М а с к а.   (Говорит речитативом.)
Завтрак спеет под золою.
Пламя жаркое горит
И трещит, кипит смолою,
Будто что-то говорит.
                С и м о н.
  (Вынимает из костра печёную картошку, ест, приговаривая.)
Как всё дивно в мире, право!
Чтоб и мне огнём тут быть:
Я б дымком по небу плавал,
На земле бы стал светить.
(Достаёт из котомки свою скрипку, осматривает её.)
                М а с к а.  (Говорит речитативом.)
Скрипку он настроил живо,
Чуть коснулся струн смычок –
И уж песен переливы
Полнят лес-молоднячок.
                С и м о н. 
(Играет на скрипке, поёт песню «Запела ты, скрипка, недаром».)
                Запела ты, скрипка, недаром, -
Припомнилось, верно, под старость:
Когда молодая была,
Как в рощице дивной цвела.

Под струны звенящие снова
Для милого края пою,
Пою для народа родного,
В родном златоцветом краю!

Простите, коль отзвук рыданья,
Послышится в песне моей,
Чьё сердце не знает страданья,
Тот пусть и поёт веселей.

(Играет на скрипке с большим увлечением.)

                М а с к а. (Декламирует)
И весь мир забыл Симонка,
Только сердцу волю дал,
Отзываясь струнам звонко,
Лес смеялся и рыдал.

Смолка скрипка, содрогнулся
Наш Симонка: перед ним
Сивый дед стоял, нагнулся,
Весь оборван, недвижим.
                (Дед приступил к Симону с допросом.)
                К у р ы л а.  (Обращается к Симону.)
А скажи мне, кто ты, милый?
Чей? Откуда? Расскажи!
Ну и хват, святая сила!
Молодец, чтоб был я жив!
Твоя песня раны лечит,
К сердцу лепится смолой!
                С и м о н.   (Отвечает со смущением.)
Дедушка, слыхать по речи -
Ты хоть страшный, да не злой…
Чей я?.. Да ничей… прохожий…
Вот иду себе тишком:
Ты, дедуля, странник божий,
Что с сумой да посошком?
                К у р ы л а.  (Говорит с удивлением.)
Как же, брат, я удивился,
И никак не разберу:
Что ж, под вербой ты родился,
Иль грибом, каким в бору?
                С и м о н.
Выгнан, дедка, я из хаты,
А куда иду я? В свет! –
Ты пойми меня, кудлатый,
И поверь мне, милый дед.
                К у р ы л а.
Хлопчик, хлопчик, ой, смотри-ка –
Не погибни задарма.
Сгинешь так-то, ты взгляни-ка –
Вот уж осень. Там – зима.

А куда пойдёшь зимою?
Без угла тебе пропасть.
Враз спознаешься с бедою,
Как ощерит голод пасть!

А на свете, хлопчик, всяких
Много сыщется людей.
На понурых и собаки
Брешут яростней и злей.

Так-то жить тебе на свете
Не пристало: как-нибудь.
Нет негоже так, мой цветик,
Не на тот встаёшь ты путь!

Вот я сам-то как смекаю:
Всё уладим, не тужи,
Я – старик и лучше знаю,
Что к чему, чтоб был я жив!

Мы пойдём моей дорогой:
Легче будет нам вдвоём;
Голод? Ну, его до Бога,
Раньше срока не помрём.

У меня своя есть хатка,
Дров нарубим, знай, лежи.
Печь пригреет нас, как матка,
Хорошо, чтоб был я жив!

Встретим зиму без опаски,
Пусть трещит себе мороз,
Стану сказывать я сказки, -
У меня их целый воз.
                С и м о н.  (Спрашивает настороженно.) 
Ну, а бьешь? Скажи по чести!
                К у р ы л а.  (Перекрестился.)
Что ты?! Нет, чтоб был я жив,
Помереть на этом месте!
То-то ж, страшно у чужих.
 (Симон убирает свою скрипку в котомку, и странники отправляются в путь, а следом за ними отправилась в дорогу и Маска.)
                М а с к а.
                (Мелодекламация, мелодия песни «Новый день».)
Словно день за ночкой следом
Ходит круглый год, Симон;
Так же шел за старым дедом,
Дед – под горку, в горку – он.

К хате шли они от хаты,
Круглый год, из края в край,
На плечах одни заплаты,
На устах одно – подай!

В тех скитаньях всё бывало:
Их мороз студил не раз,
Вьюга снегом засыпала
Ярый ветер торбы тряс.

На дорогах жить-то просто ль,
Кто судьбину обманул?
Вот когда Симонка вдосталь
Злого горюшка хлебнул.

Но он шёл себе покорно,
Мерным шагом, как и дед,
И на стёжке им просторно,
И открыт им белый свет.

                КАРТИНА ВТОРАЯ

В убогой землянке топится печурка. Закашлялся дед. За окошком слышится весенняя капель.
                М а с к а.  (Декламирует.)
Как своё-то горько горе,
Паче нету искони…
Как по хатам, да подворьям
Зиму мыкались они.
                С и м о н.    
      (Играет на скрипке, поёт песню «Приходи, весна!»)
Ей, седая, полно злится!
Приходи скорей, весна,
Ты – крылатая зарница,
Ты – призывная струна.

Ты – девица-чаровница,
Ты приветлива, ясна,
Ты душе моей – жар-птица,
Звонкой радости полна.

Ты  - надежд и грёз слиянье,
Песен гром и тишина,
Ты – блистанье и сиянье,
Ты – раздумий глубина.

Приходи ж, весна-отрада,
В крупных росах засияй,
Дай добра, теплом обрадуй,
Разбуди дремотный край!
                М а с к а.  (декламирует)
Вновь Симонка наш весёлый,
Чует он, что вновь живёт,
И дивится жизни новой,
Что в травинке жизнь поёт.

Только вот одна досада,
Дед хитёр и скуповат, -
То - посулами наградит,
Забирает их назад.

И за проповедь берётся,
Как прилично старикам.
Всё к тому ведёт, чтоб хлопца
Поверней прибрать к рукам.
                С и м о н.   (Обращается к деду Курыле.)
У меня одёжки нету
Обещал купить, скажи?
(Дед Курыла, вынимая свою трубку-носогрейку из беззубого рта, отвечает Симону.)
                К у р ы л а.
А зачем? Ведь дело к лету,
Не к зиме, чтоб был я жив!

Наряди в обнову мальца, -
Так какой же нищий он?
Люди станут тыкать пальцем,
Из домов прогонят вон!

Да собак ещё насвищут
И наложат под бока.
Бедность, хлопец, доля нищих,
Рвань – отметка бедняка.

Ты моей послушай речи:
С волком – вой, с конями – ржи,
Будь ягнёнком средь овечек.
Только так, чтоб был я жив!
                М а с к а.   (Речитатив.)
Симон слушал басни эти:
Ох, и врёт же старый пень!
Всё, куда он тонко метит,
Ясно хлопчику, как день.

Видит: стонет дед притворно,
Будто вправду бок болит,
На боку ж, в лохмотьях чёрных,
Целый груз монет лежит.

Между тем, начало мая.
И была ж тогда весна!
Ну, такая, что бывает
Может за сто лет одна.

Выйдешь в поле на рассвете, -
Так и пил бы дух земли,
Кинь их в борозды  - и дети
Тут бы, кажется, росли.

Да весна была на диво,
Тут бы только жить да жить!
Той весны, поры счастливой,
Ввек Симонке не забыть!

Позвала опять дорога.

  К у р ы л а.  (Обращается к Симону.)

Ну, Симон, чтоб был я жив!
Заиграй, да будем с Богом,
Мерить жизни рубежи.

                С и м о н.
     (Играет на скрипке, поёт песню «Здравствуй, весна!»)

Ой, весеннее раздолье,
Синью напои меня,
Благодатью и привольем,
Светом солнечного дня.

Помоги мне радость эту
В сердце дальше пронести,
Пусть закаты и рассветы
Будут ласковы в пути.

На весеннем многоцветье
Закружится голова.
С тополей доносит ветер
Несказанные слова.

Ах, весна, весна хмельная,
Я так ждал твоих цветов,
Дай напиться песней мая –
Мёдом тёплых вечеров!

                АКТ ВТОРОЙ.

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ.
 
   Просторная комната белорусского деревенского дома с расписной  печью, большим дубовым столом и лавками. Семья Фрола (жена Параска и дочка Ганна) собралась за столом ужинать. Слышатся раскаты грома и ливневые потоки дождя. В дверь постучали. Хозяин открыл дверь. На пороге появились промокшие от дождя дед Курыла и Симон, перекрестились, уважительно поклонились хозяину и хозяйке.
                М а с к а.  (Декламирует.)
Буря, ливень, гром грохочет,
Воды мчатся, что есть мочи…

С уважительным поклоном
В дверь вошли Симон и дед
По обычаям исконным
Дому отдали привет.

Стал Симонка возле лавки,
Робко торбу снял с плеча,
А с халата безрукавки,
Льют потоки в три ручья.
                Ф р о л.  (Обращается к деду Курыле.)
Кто ж, дедуля, этот хлопчик?
Свой тебе он, или как?
                К у р ы л а.
Нет, родные, не свояк,
Так, недолей связан общей.
                Ф р о л.
Но родню имеет всё ж он?
Иль сиротка? Как, сынок?
                К у р ы л а.
                (Замявшись.)
Он, сказать, ушёл из дому,
Из приюта выгнан вон.
А куда пойти такому?
Вот со мной и ходит он.
                Ф р о л.  (Нахмурившись.)
Что-о? Прогнали от порога?
Вот так штука, коль не вздор…
Ты сбежал? Побойся Бога!
Э, да ты, видать, востёр!
Что ты сделал, признавайся?
Верно, ты прожжённый плут?
                П а р а с к а.  (Заступаясь за Симона.)
Брось ты, батька, не ругайся.
Нипричём он может тут.
Успокойся, Фролыч, тихо,
Не ругайся задарма.
Не сбежал бы, каб - не лихо
Не сладка ведь и сума.
               
М а с к а.
Слушал хлопчик – да и в слёзы:
Жалость режет без ножа,
Как в ненастье лист берёзы
Весь он мелко задрожал.

Знать, слыхал малыш несчастный
Слово ласки в первый раз;
Первый раз видал он ясный
Взгляд сочувствующих глаз.
                К у р ы л а.
               (Строго обратился к Симону, трясёт его за плечо.)
Полно, стихни, как не стыдно,
Да сотри-ка слёзы с глаз!
Что вдруг стало так обидно?
               М а с кА.
Дёрнул за плечи, потряс.
                Ф р о л.
(указывает на скрипку)
Ну, а чья же это скрипка?
Любопытно очень, слышь?
                К у р ы л а.  (Отвечает за Симона.)
А его! Способный шибко
К этой мудрости малыш.
 
Ну, Симон, сыграй-ка, братец,
Пусть послушают паны.
                М а с к а.
             (Музыкальный речитатив, мелодия песни «Новый день».)
И словами деда в хате
Были все удивлены.

Осторожно скрипку вынул,
Голову к плечу склонил,
Стрелы-брови к небу вскинул
Симон всех обворожил.

И запела скрипка людям
Песни сердца наизусть
И теплом вливаясь в груди
Осеняла души грусть.

Затаили все дыханье,
Так Симон зачаровал,
Только изредка молчанье
Вздох невольный прорывал.

Подперевши лоб рукою,
Сам хозяин сел за стол,
С нежной ласковой тоскою,
Устремившись взглядом в пол.

А хозяйка, как стояла,
Так застыла и молчит,
Точно, что её сковало.
На лице слеза блистала,
А струна звучит, звучит!

А Симон в тревоге сладкой, -
Глядь – и вскинет взор подчас,
Чтобы встретиться украдкой
С парой милых, ясных глаз.

А они, лучась, глядели
Мягко, нежно, словно пели,
Так светло и так пригоже,
Как глядеть лишь юность может.

И тогда все струны словно
Оживлял весёлый тон,
Плыл смычок легко и ровно
Со струнами полюбовно
Звонко вёл беседу он.

Так на поле в вечер мая
Ветерок дохнёт, взлетев,
Колоски чуть-чуть качая,
Тайный шёпот их слагая
В тихий ласковый напев.

Смолкла скрипка, песен звуки
Живы в памяти души,
Как живут слова разлуки.
Что воскреснули в тиши.
                П а р а с к а.   (Восклицает, всплеснув руками.)
Хлопчик, друг ты наш любезный!
Что за мастер ты, браток!
Как зовут тебя, болезный,
Золотой ты мой цветок?
                Ф р о л.   (Словно спохватившись.)
Ну, иди за стол, приятель;
В этот красный угол в хате!
Сядь сюда, старик, и ты,
Подкрепитесь-ка с дороги.
Дед, сними ты свой мешок! –
Кушай, странничек убогий!
                К у р ы л а.  (Говорит с поклоном.)
Благодарствуйте, панок!
Вот я тут присяду с краю,
Да хранит вас божья мать.
Я, панок, не стану лгать –
Очень хлопца уважаю,
Славный малый, молодчина,
Кровь чужая, а скажи:
Вот люблю его, как сына,
И кормлю, чтоб был я жив!
                Х о з я и н.  (С отеческим вниманием к Симону.)
Худ он, дед, не руки – плети…
Что ж, Симонка, ты не ешь?
Ганна, сбегай-ка да в клети
Сыру хлопчику отрежь!
Угощай артиста, Ганка! –
                М а с к а.  (Декламирует.)
Застыдилась тут она,
И, как маков цвет, белянка
Стала вся  красным красна.
Всё же глазки подымает
На Симонку, но опять
Их стыдливо опускает,
Не найдётся, что сказать.
                Ф р о л.  (Говорит гостям любезно.)
Заночуйте в нашем доме,
День-то вон уже на склоне.
                П а р а с к а.  (Душевно.)
Право слово, вон на сене
Любо-мило отдохнуть,
Чем в грязи-то по колени
Проторять в потёмках путь!
                К у р ы л а.  (Отвечает с благодарностью.)
Пусть вас бог не оставляет!
Крыша есть – и хорошо!
Ну, Симон, чего желаешь,
То сегодня и нашёл.
 Дед Курыла и Симон уходят на сеновал; Маска последовала за ними.

                КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.

   Дед Курыла и Симон расположились на сеновале. Дед лёг спать, а Симону не спиться. Хочется дать волю тихой песне.
                М а с к а.  (Декламирует.)
И по струнам по шелковым
Вдруг повёл смычок Симон,
И, звуча напевом новым,
Полетел к полям, к дубравам
Чутких струн согласный звон.
Говорили струны, пели,
Душу всю излить хотели:
                С и м о н.   (Играет на скрипке, поёт.)
Как прекрасны вы, звёзды-узоры!
Словно высыпал иней огнистый,
Словно кто-то цветные монисты
На парчовые бросил уборы.

Кабы солнечной был я искринкой,
Заглянул бы высоко, далечко,
И шептался бы с чистой росинкой,
Я из тучки катился б слезинкой.

Звёзды – очи вы темени ночки,
Где ж мои золотые денёчки?

(Симон прерывает пение, настороженно всматривается, прислушивается, говорит сам с собой.)
Странно, что это такое?
Ветка дрогнула листком!
Вон в кустах у частокола

Что-то прячется тишком.
Кто там? Кто там за кустами?
                Г а н н а.  (Говорит тихо.)
Это я, Симонка, я!
Прятаться в кустах устала.
Не пугайся ты – своя!

Как я скрипку услыхала, -
Не стерпела, да в кусты.
С полчаса я тут стояла.
Хорошо играешь ты.

Что ж молчишь? Я помешала?
Ты, Симонка, мне не рад?
                С и м о н. 
Мне сдаётся – солнце встало,
Осветило этот сад.

Ты ведь добрая, с душою,
Вся ты светишься добром,
И мне кажется – с тобою
Я давным-давно знаком;

По душе душа тоскует,
Маясь в сирости земли.
                Г а н н а.  (Смеётся.)
 Где ж ты взял меня такую?
Зря меня ты не хвали!
Поиграй!
                С и м о н.
А как услышат
Да велят идти домой?
Так побудем, только тише, -
Ночке дай сыграть самой.
                Г а н н а.
Что ты, разве ночь живая?
Ночка просто…просто тень,
Когда землю тьма скрывает,
Когда гаснет ясный день.
               
    С и м о н.
       (Музыкальный речитатив, мелодия песни «Новый день».)
А не слышала ты, что ли,
По ночам совсем живых
Голосов в безлюдном поле
Либо шёпота травы?

Или как в лесу сердито
Речь дубов идёт, гудёт,
Или как на ниве жито
С ветром песню заведёт?
Вон прислушайся, Ганнуся,
Как звучит, звенит вокруг.
                Г а н н а.
Нет, мне страшно. Ох, боюсь я.
Иль обманывает слух,
Или то нечистый дух?
                С и м о н.  (Музыкальный речитатив.)
                Ты не бойся: не посмеет
К нам злой дух и подступиться,
Здесь добром и миром веет,
Он же этого боится.

С духом неба светлокрылым
Дух сливается земной,
Не давая тёмным силам
Потревожить наш покой.

И тем звёздам неподвижным,
И тем звёздам, что дрожат,
И просторам непостижным
Что над звёздами лежат;

Всяк, тут чувствует и дышит,
Всё вокруг поёт, звенит,
Лишь глухой их не услышит,
Как и мы живут они. (Мелодия смолкает.)
                Г а н н а.
Всё, что ты сказал мне – ново,
А цветочкам в поле этом, -
Объясни ты мне толково, -
Больно им, как рвёшь их летом?
               
 С и м о н.
Ну, конечно, больно будет,
Хоть заплачь – живые всё же,
Не видать лишь слёз, а может,
Не хотят их видеть люди!
                Г а н н а.   (Говорит с большим чувством.)
Как всё ясно мне с тобою!
Я не стану рвать их больше:
Пусть живут себе подольше,
Как положено судьбою.

Как постиг ты, знать хочу я,
Что вокруг и что над нами?
                С и м о н.
Больше так я – сердцем чую,
Вижу кое-что глазами.

Был я меньше, жил я с дедом,
Да не с этим, а с другим,
Он мне многое поведал,
Толковал я вволю с ним.

Он и скрипку дал мне эту,
Обучил смычком водить.
Помер он прошедшим летом,
Я ж с сумою стал ходить.
                Г а н н а.
Ты – с сумой! Как это стало?
Разве это справедливо?
Ты же вправе быть счастливым,
А дают тебе так мало!
                С и м о н.
             (Мелодекламация, мелодия песни «Новый день».)
Может – да, а может – нет:
Не без счастья белый свет.
Вот послушай, сделай милость,
Как в народе песнь сложилась.

Жил дубочек неказистый,
Всяк прохожий обижал,
Но в листах его игристых
Ветер песенки слагал.

Летом с ним и день, и ночку
Булькал светлый ручеёк,
А с полей из рощ дубочку
Нёс все вести мотылёк.

Так сроднившись с белым светом,
Клад, отдав родным местам,
Он бездольный и отпетый
Дивным песенником стал.

И так песнь его звучала,
В час, когда весь свет стихал,
Что и небо замирало,
Соловейко замолкал!

Но срубили диво-древо,
Сердце вынули его,
Чтоб не слышалось напева
Задушевного того.

Лишь один старик прохожий
Вопреки лихой судьбе,
Из котомки вынул ножик –
Дудку вырезал себе.

И пошёл по белу свету
Подаянье собирать,
Хоть не так уж дудка эта
Стала сказочно играть.

И однажды на минутку
Вольный голос к ней проник
И вернул печальной дудке
Злобой отнятый язык.

И за миг желанной воли
Всё могла она отдать;
И свою былую долю
Стала дудка прославлять.

И дубки под отчей сенью
Молодые прорастут
И другому поколенью
Песню эту допоют. (Мелодия смолкает.)
                М а с к а.  (Декламирует.)
Тут Симонка кончил сказку,
Свесил голову на грудь,
И былого жгучей лаской
Осенила хлопца грусть.

И внезапно Ганна встала,
Миг – придвинулась молчком,
Обняла, поцеловала
Крепко, крепко и пропала
  Вдруг в вишеннике густом.
Край родимый, край пригожий!
Милый дедовский приют!
Что на свете нам дороже?
Где душе теплей, чем тут?


Где под осень плачут лозы,
По весне луга в цвету.
Где вдоль большаков берёзы
В дальний путь гуськом бредут?

Край родимый! Где ж на свете
Край другой такой найти,
Где с гнильём бы рядом с этим
Красота могла цвести?

Где бок обок с нищетою
Нивы пышные цветут?
Где б под долею людскою
Надсмеялись так, как тут?
 
                К у р ы л а.  (Пробудившись, зовёт Симона.)
Гей, Симон! Симон! Ты слышишь?
Солнце встало уж – пора!
Аль забыл, под чьей ты крышей?
Время, брат, и со двора!

Я-то вон проснулся рано,
Надо отправляться в путь!..
Ишь, заспался, вроде пана,
Хоть невежею не будь!

Вот уж собраны пожитки,
Но опять встаёт вопрос:
Где же хлопец? Экий прыткий!
Прах куда тебя занёс?

Эй, ты, слышишь? Где ты сгинул? –
Я уж всё в мешок сложил…
Или ты меня покинул?
Убежал, чтоб был я жив! –

Не могу я сделать шагу,
Думка мозг весь обожгла:
«Обокрал и дал он тягу?!»
Но мошна с деньгой цела.
                (На зов Курылы появился Фрол.)
                Ф р о л.
Где ж твой хлопец, дед?
                К у р ы л а.  (Пожимает плечами.)
Не знаю…
Сам, по чести говоря,
Ни на воле, ни в сарае, -
Вот ищу, да, видно, зря.

Провалился, как сквозь землю…
Ох, проспал его, проспал!

Мы-то спим, а враг не дремлет!
Я ж без хлопчика пропал!

                М а с к а.  (Речитатив.)
Весь народ из дома вышел,
Всполошился целый дом,
От подполья и до крыши
Всё обшарили кругом.

Забрели к соседу даже,
Чтоб напасть, хотя б на след, -
Точно сгинула пропажа,
Сиротой остался дед.

Чуть жива, печальна Ганна,
Мысль о нём крушит её:
Где ж теперь он, бесталанный,
Горе мыкает своё?

Что ж ушёл он спозаранку?
Хоть словцо сказал бы он!
Эх, обидел хлопчик Ганку,
Свет закрыл со всех сторон!

А ведь тут, под этой грушей,
Он сидел, а с ним она.
Тут он ей встревожил душу,
Сладко пела тут струна.

А Симонка зачарован
Красотой такой вокруг;
И нежданным, смутным, новым,
Что вечор родилось вдруг.

Сам не знал, где заночует,
Что поест, но счастлив был,
Словно в каждой жилке чуял
Он избыток новых сил.

И стоял он на границе,
Где решалась вся судьба:
Там – манящий блеск денницы,
Здесь – во мраке – жизнь раба.

Где своим он даром может,
Счастье трудное добыть?
Нет, покуда век не прожит,
Он, как люди, хочет жить.
                С и м о н.
          (Музыкальный речитатив, мелодия песни «Новый день».)
 Будь счастливой, Ганя-зорька!
Не побрезгала ты мной.
И в моей судьбине горькой
Будешь светлою мечтой.

Будет ветер гнуть былинки,
И навеет думок много
Мне о ласковой дивчинке,
Та далёкая дорога.

Изменю свою судьбину,
Чтоб по-новому зажить,
Чтоб вниманье у дивчины
Честным делом заслужить.

Будьте все вы все здоровы,
Будь и ты, дедок, здоров.
Пусть же к вам с прибытком новым
Новый день придёт под кров!..

На просторе сердцу любо,
Там цветы, рассыпав краски,
Говорить мне станут сказки,
В тень заманят ветви дуба.

                Конец спектакля.



Приложение 21.


ПУТЕШЕСТВИЕ К ПОТОМКАМ.
Романтическая поэма.

ЗАПЕВ.

Встаю, друзья, не гулкой, - тихой ранью,
Ещё не вышло Солнце золотое,
Заря растёт и ширится, благая,
Прекрасной станет, -  без конца и края.

Поля плетут венки, весна мне стала
Ещё родней, когда, вдруг, заиграла,
Пастушья к зорьке дудочка простая,
Что, словно детство, - в сердце воскресало.

Взглянул на небо. Где ж овечье стадо?
Звёзд нет… Ну, что ж, - мы Солнцу больше рады.
С ним лучше ландыш разглядеть нам в чаще,
И ручеёк в траве, едва журчащий.


Вот зачерпнул водицы из криницы,
Усталость и болезнь, пусть отстранится.
Считай, умрём, коль рай земной забудем,
Пусть новью озарится утро людям!

И вот, на этой грани дня и ночи,
Увиделась поэма мне воочию.
Так сразу и начну писать, покуда -
Не слышен шум разбуженного люда.

Хор.

Пой смелей, подруга песня,
Как лелей похмельный лей, -
Дальше будет песня лестней,
С лирой трепетной своей!

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.  От причала к причалу.

На вербах дружно завязались почки,
У тополей проклюнулись листочки,
Уж на сирени почки набухают.
Чу! Пастушок на дудочке играет.

Смолу по капелькам роняет ива,
Доят молочницы коров струёй шумливой,
И слышно забродили в травах соки,
Чуть ветерок зашелестел осокой.

Вот лодка деревянная и вёсла, -
Столкнуть мне лодку в воду очень просто,
И я поплыл, где много незабудок,
Там до обеда с музою пробуду.

Мечтаю и пишу, пишу, мечтая,
Что жизни, вот уж осень золотая,
А на дворе царит весна такая
Зелёная - голубка молодая!

Забудусь я, и будь оно, что будет,
Пусть ветер эти камыши разбудит,
На берегу другом лесная тропка,
И побегут строка к строке неробко.

Хор.

Пой же, пой, подруга песня,
Сочных звуков не жалей.
Без тебя мир этот тесный,
Уж давно бы онемел.


ПЕСНЬ ВТОРАЯ.  Лесная сказка.

В моём лесу укромных мест немало, -
Телята здесь от стада отбивались,
Пастух в деревне этой свято верил,
Не украдут, не растерзают звери.

Свирелью только в стадо зазывает,
Он так нехитро, простенько играет.
И колокольчики на шее у телят
Ему в ответ, чуть слышно лишь звенят.

На удивленье, тут и там, кругом,
В воде ключей – бидоны с молоком.
Ещё бы ульев с сотами сюда,
Ну, чем не рай, скажите, здесь тогда?!

Тропа извилисто вилась на фоне дёрна,
К лесному лугу, где светло, просторно.
О том, как радостно, как весело летали
Лесные птахи, выскажешь едва ли.

Вот облака, как айсберг над поляной
Плывут по голубому океану.
Ах, сердце, сердце, бейся чуть потише, -
К небесному я океану вышел.

И росами сверкала вся дубрава,
Цветы так скромны, шёлковые травы.
О Господи, язык мой, столь бездарный,
Чтоб описать весь вид небес алтарный.

Пусть звёздные меня усыпят росы,
Чтоб сердце замирало в ликованье,
Чтоб, хоть немного, был я в состоянье,
Описывать берёз плакучих косы.

О, что я вижу: по лесной дорожке,
Две девушки пастушки шли с лукошком,
Душистые цветы у них в лукошке,
Как хороши пастушки на опушке!

А рядом с ними, по траве росистой,
Шёл пастушок, он пел так голосисто,
Что у меня мурашки пробегали,
Пастушки - пенью с радостью внимали.

Бывало, слыхивал в деревне – голосистых,
Но вы, читатели, прошу, меня простите;
Не доводилось слыхивать мне пенья,
Так, чтоб душа рыдала в умиленье.

Порой его распевы доносились
До облаков.… И как ручей струились.
То, словно в небе громом погремело,
То рассыпалось соловьиной трелью.

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ.  Апофеоз весны.

Лишь чудо-песня смолкла на рассвете,
Едва меня, поющие, приметив,
Мне думалось, что не переживу
Потери этой сказки наяву.

Скорей всего, что так оно и было б,
Потеря меня жизни бы лишила,
Но сжалилась, видать, судьба моя,
И голос странный вдруг услышал я.

И не скажу, что голос тот услышал
Ушами я своими, нет, друзья,
Скорее, то душе посланье пишут,
Самой душой читал посланье я.

Немногословное посланье это,
Но золотые пишут писмена,
В них пастушки мне шлют свои приветы,
И в них свирель пастушечья слышна.

Признаюсь вам: так это необычно,
И сердце, так взволнованно стучит,
Что хочется запеть, когда б прилично,
Мне было б петь  прилюдно без причин.

Так лучше я - перескажу словами,
Что слышалось взволнованно душой…
Но, только пусть, - всё это между нами,
 Останется, читатель дорогой.

И говорили: «Из весны да в лето,
В пути для песен хорошо с поэтом,
Коль сочинишь, - исполним песню эту,
И разнесём мелодию по свету.

Иди за нами следом, друг, бодрей,
Для песен красок сочных не жалей,
С тобой беззвучно станем говорить,
И музой трепетной сердца пленить».

И шёл поэт душою обновлённый,
За ними вслед, мечтой обворожённый,
Он понял, что идут к ладье его,
Уже не понимал он ничего.

И шли они по узенькой тропинке,
Они – с боков, она - посерединке.
Шли, ветви раздвигая, тропкой этой,
Открылись чудеса перед поэтом.

К истоку ручейков, туда, где рядом
Они лились нешумным водопадом,
Стекая вниз, где речка без опаски
Лесам и небу строила гримаски.

И чёлн стоял, уткнувшийся в густую
Зелёную кайму береговую,
Он покачал бортами над водою,
И, чуть осел, под тройкой молодою.

Поэта окружили все вниманьем,
В ладье царил уют и ликованье,
Когда они по глади серебристой
Вдоль по реке, под берегом тенистым.

И радовались девушки везенью -
Принять поэта под любимой сенью.
Ему цветов душистых предлагали,
И песни неземные напевали.

И говорили: «Из весны да в лето,
В пути для песен хорошо с поэтом,
Коль сочинишь, - исполним песню эту,
И разнесём мелодию по свету».

И было слышно, как трава шептала,
И как звенели пчёлки дружным роем,
Крапивник не переставал кружиться…
Волшебный сон! Не суетная птица!

О ты, кому хотели б голубицы,
Курлыкая, помочь освободиться
От скорбных дум, пойми, с таким недугом
Ты справишься, коль рядом есть подруги.

Послушай, как сестёр, страдалец истый.
Ласкай цветы приветливо и нежно,
Пусть окропит нас дождик безмятежно -
Роняя цвет небесный золотистый.

Такой росы на свете не найдётся,
Что фимиамом утренним прольётся,
И заблагоухает в майском поле,
Он будет упоительнее – боле.

Чем эти очи, что полны до края
Любови сестринской. Не знаю рая,
Что слаще слёз девичьих, их смахни,
И страхи все и мысли прогони.

Серебряные капельки печали,
Смахнув со щёк прекрасных, ради пробы
Легонечко прошлась по струнам, чтобы
Нежнее ветра струны зазвучали.

Любое слово голосом пропето,
Приблизило весны цветенья к лету.
Звучали флейты слаженным дуэтом,
И сердце замирало у поэта.

Ах, с мягкостью подобною, бывало,
Анюта колыбельных не певала;
Казалось, ни в какие времена
Мелодия, что так была мила.

Не возбуждала большего волненья.
Она брала искусством исполненья,
Ему ж казалось во влюблённом пыле,
Невидимыми струны эти были.

ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ.  Из весны в лето.

Весна, весна, тобою сердце красно!
Весна, весна, волнуй сердца волнуй,
А наша жизнь и тем уже прекрасна,
Что есть на свете первый поцелуй.

Когда весна, цветами осыпает,
С черёмух льётся светлое вино,
Мне это вновь и вновь напоминает,
Как бросил ветку девушке в окно.

В ладье весны царило восхищенье,
Поэт уж песню о весне сложил,
Как ты прекрасно песен вдохновенье!
Какое сердце ты не обнажишь?!

Заря, одежды неба обновляя,
Как будто бубном солнечным играя,
А месяц, появляясь в час вечерний,
Среди цветов и веточек, и терний;

Нам проливал амброзии струи,
И языком влюблённым говорил.
Друзья, когда с пастушками пою,
Как соловьиным сердцем говорю.

Внезапно стихло всё – и переливы
Отдельных гамм влились в мотив напевный,
В высокий гимн, как речки горной
Шумит мотив её просторный.

Бежит струёй сверкающей и пенной,
Заводит неземное песнопенье,
Моим восторгам нет в том выраженья,
Для этого души преображенья.

Хотел давать я предпочтенье флейте,
Что лучше, самых лучших флейт на свете,
Но так напевно рокотали струи,
Что флейту предпочти, мог только всуе.

Мне больше эта музыка простая,
Звучала, словно арфа золотая,
И звук органа, дальше по теченью
Все чувства приводил мои в смущенье.

И дождевые с брызгами струи
Звенели, словно тетива любви!
Так пусть же песнь не став ни чем на суше,
Льёт из струю нектара звуки в души!

Улыбкой утра все тревоги сняты
И стали мы все сказочно богаты!
Нам звуков светлый дух всего дороже,
Пока звучит, ни что нас не тревожит.

Ты, чудный звук, и ночи затемнитель,
И в свете Солнца, свет - воспламенитель!
И кубок твой поющий всем отрада,
Так здравствуй, песня, здравствуй, звуков радость!

И песни, истощив мой дух печальный,
Несли напев под свод небес хрустальный!
Пока её влекли, зарю встречая,
В душе ещё приятней зазвучали.

Лучи, от солнца раннего играя,
Искрились всюду, звукам помогая.
Друзья, когда с пастушками пою,
Как соловьиным сердцем говорю.

Ах, чудо-сон, покой невыразимый,
Побудь, ещё, желанный и любимый!..
Цари покоем, речка и дубрава,
Прохладу навевающие травы;

Играйте арфы с флейтой в унисон,
Весенним утром, сказочном, лесном.
Вдруг тишину взорвало восклицанье,
Неведомое сердцу ликованье.

Внезапно разнеслось: «Друзья, подруги,
Смотрите: Лето с щебетом и звоном!
Само собою нам даётся в руки,
Как первый голубь-поцелуй влюблённым!

Уже идёт по клеверным полянам,
Не пропустите столь блаженный час!
Цветов букетом лето всех изрядно
Отхлещет колокольчиками вас!

Ликует жизнь! «Великое - свершилось! -
Всё царство Берендея всполошилось!»
Зашевелились в роще, на опушке,
Закуковали веселей кукушки.

И пастушки, как этого и ждали,
Сказали: «Лодку к берегу причалим,
Поэту крылья новые подарим, -
По поднебесью лета полетаем!»

Поэт, хоть удивлён был беспредельно,
Собою всё же быстро овладел он,
Решил: «За крылья - умный не осудит,
Так пусть оно, что будет, то и будет!»

И про себя подумал он невольно,
Коль с неба упадёшь, не будет больно,
Недаром же в народе говорится,
Что на земле большее ушибиться…

И вот друзья все вместе уж в полёте,
И в небе, всяк по-своему, резвится.
Поэт подумал сразу же на взлёте:
«Быть может, это сон во сне мне снится?!»

И видится поэту колесница,
Что и во сне прекрасней не присниться,
Четвёрка времён года проезжала,
Ах, боже мой, как вся она сверкала!

Как Солнце колесницей управляло,
И как четвёрка двигалась помалу,
Пыхтя и фыркая, когда светило
В созвездье льва блистательно катило.

Ах, клумбой волшебства и чародейства
Прекрасных маков расцвело семейство.
Для облаков подобное цветенье,
В ком не возбудит головокруженья?!


И пел поэт, и песнь его живая,
Была прекрасной - без конца и края,
И замелькали пёстрые, живые
Перед глазами - гаммы цветовые.

Картины те и то чародеянье, -
Ему казались божьим дарованьем;
В зените неба, девственно мерцая,
Ему мечта сияла золотая!

Но понесло в опаснейшие дали.
В низу пещеры, гроты замелькали.
И сверху водопадов грохотанье
Воспринимал, как нежное роптанье.


И вдруг, похолодев от удивленья,
Он бриллиант увидел в отдаленье,
Что с трона тьму свергал и свет был рьяным,
Как Солнце над хаосом первозданным.

Не всякий дух был выдать в состоянье
Достойное предмета описанье,
Ей смог бы языком поведать внятным
О тех, кто солнце сделал незакатным…

И проплывали новые картины:
Цветы, озёра, лебеди, павлины,
Что тут же на глазах преображались,
И чудеса на водах продолжались,

И с облегченьем рухнув в неизвестность,
Наполнив ароматами окрестность,
Принёс героя в этот райский сад,
Орёл стремглав вновь полетел назад.

Герой лежал на ложе мшистом,
В жасминовом убежище душистом
И счастье у него над головою
Невыразимой светится звездою.

Он слушал тишину проникновенно –
Как музыка бывает совершенна!
И сколь священ, росой умытый мир,
С дыханьем заодно дышал эфир.

Лишь песня ему слышится простая,
Да сверху - неба чаша голубая,
Вся облаками вспенилась, играя,
Ах, жизнь моя, - ты без конца и края!


ПЕСНЬ ПЯТАЯ.  В гостях у сказочного лета.

В цветах все очутились по колено.
Фиалок, мёда, липового цвета
Росло благоухание. За это
Запел друзьям он  серенады лета.

Недолго пребывал в оцепененье
Когда свершилось в лето приземленье;
Услышав песни лета, пробудился,
И тут же встал,  слезами разразился.

Сквозь камышинки продувая воду,
Он в них дудел, как будто не был сроду,
Таким вот взрослым, и с восторгом юным
Напевы начал сочинять влюблённым.

Представьте, песней захотелось взвиться
Под небеса, как пойманная птица, -
Поближе к солнцу, но цветы, цветы
Внезапно закружили с высоты.


Большим, сплошным душистым покрывалом,
Он был объят восторгом небывалым,
Росой небес, как будто причащён.
Ах, боже мой, чтоб это не был сон.

«Неужто это – всё? – вздохнул глубоко,
Она спросила. – Странно и печально;
Ведь что-то же должно быт нам остаться.
Что бы в легендах наших воспеваться!

Той простодушной девушкой за прялкой,
Что станет петь, как он, скиталец жалкий,
Не веря, отрицал в самой основе
Существованье истинной любви.

Ты, песня, из серебряного горна
Лети по небу, где тебе просторно!
Я за тобой вослед влюблённым взором
Стремлюсь - к небес серебряным озёрам.

И, приводя фантазию в движенье,
Покуда яд людского окруженья
Не упадёт с язвительного жала, -
Ах, сколько не поём, но всё нам мало!

Охваченный потоком дивных грёз,
Сейчас он за кустами дивных роз,
В источнике холодном нестерпимо
Нашаривает нервно и незримо;

Какой-то стебель. Вот она, удача!
Он лилию срывает, чуть не плача
От восхищенья запахом и цветом.
Ни лилию сел мотылёк. Пометам

На крылышках нельзя не подивиться,
И наш герой их разгадать стремится,
Разглядывая с детскою улыбкой.
Подхвачена струёй воздушной зыбкой

Порхала птичка здесь над головою,
Какая радость! Боже, что со мною?!
Он возбуждён и, щурясь против света,
Он следовал за ней по странам света.

В тиши зелёной, солнечной, вечерней
Над крепостью среди древесных терний.
Над вереском, над полумраком сонным.
Что лето напролёт – во сне бездонном.

Над просекой, сбегающей в теснину,
Над морем пролетел, нырнул в лощину,
Ту самую, которая от века
Не слыхивала звуков человека.

Летел герой, ведомый этим милым
Поводырём своим весёлокрылым,
Пока не долетели до фонтана,
Кропившего слёзами непрестанно

Медвяный воздух. Ласточка с разлёту,
Как будто сделала тяжёлую работу,
Чтоб ей напиться, ринулась в низину,
Воды коснулась бережно, невинно

И, не продлив полёт ни на мгновенье,
Сокрылась с глаз в момент прикосновенья.
И долго так стоять остался он,
Случившимся до глубины души сражён.

И обыскал поэт наш все поляны,
Но не нашёл знакомки, как ни странно,
Но под кустом приметил он, мой Боже,
Там девушка, что лилии  моложе!

И, косы беспокойно вороша,
Промолвила она, едва дыша:
«Друг, не напрасны все твои скитанья,
Заждался ты любви и состраданья.


Сопровожу тебя, пойдёшь ты в дали,
Туда, где прежде смертных не видали,
Искать, искать ты будешь вновь и вновь,
Пока не обретёшь свою любовь».

И только вот, когда она сказала,
Так сразу же из вида и пропала.
И наш поэт был до того смущён,
Как лета навсегда лишился он.

Опомнился поэт не так-то скоро,
Неужто, осень вышла на просторы?
Весны и лета, как и не бывало,
Ах, боже, боже, - этого так мало.

Подумать даже горько для поэта,
Что он лишится солнечного света,
И звуки арфы с флейтой - сменят гусли,
И зазвучат надолго песни грусти.

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ.  Светозарная осень.

Ах, осень – светозарная сестрица,
Такой чудесной, лишь могла присниться;
Одной, казалось, наслаждаться буду,
И всё на свете я с тобой забуду.

Слетаются Зима, весна и лето,
И осень, и с рассвета до рассвета -
Танцует славная четвёрка эта, -
Вы дОроги и милы все поэту.

С часами призрачными. – Звуки горна
Просторно разливаются, задорно;
Танцорам, задавая ритм. – В тревоге
И в радости пою свои вам саги.

О, муза моего родного края!
Ты родилась сама собой, играя,
В душе сверкнула радугой небесной,
И полилась негромкой, нежной песней!

Приди, приди, - взгляни, какою стала,
Твоё дитя, - на флейте заиграло!
Пусть брызнет светом утро дней грядущих -
На эти песни, вслед за ней идущих.

- Не уходи, - прошу, - в чужие дали,
У нас свои восторги и печали;
Лишь только здесь нам счастье улыбнётся,
Здесь птица счастья в руки нам даётся.

Пусть русский виноград родной рябины,
Нас радует и нежный взгляд любимых.
Созрев, поит рябина кислым соком,
И солнце в ясном небе и высоком.

Лучами пусть лелеет и ласкает,
Плеяды звёзд родных ярей сияют…
Нам воздуха глоток один родного,
И умереть мечталось бы у дома.

Мы, верно, знаем: нет нигде на свете,
Ни рос, ни молний подлинней, чем эти, -
В глазах любимой, и, друзья, поверьте,
Мелодий нет таких, как на рассвете.

Какие наши птицы напевают,
И на свирели пастушки играют!
И жить хотим отрадно так и жадно,
Нежна любовь к Отчизне и громадна!

Ах, где б ещё, в какой прохладной тени,
Как роза,  дева спит в душистом сене!
Она легко украсть могла бы крылья
И у Амура – радостным бессильем.

Ах, синь небес, от края и до края -
Рассветом алым солнца пронизало,
И где-то рядом лира прозвучала,
Поэта к новой песне призывала.

И смолкла, и кусты прекрасной розы
Раздвинулись, - и разом: смех и слёзы
Вдруг брызнули в лицо. За эти сети,
Отдать бы можно всё на белом свете!

Приветливой улыбкой безотказной,
Была она, как яблоки соблазна.
Душою стал герой у ней во власти,
От взгляда, как от солнца – всполох счастья!

Казалось, она ближе подойди,
И сердце остановится в груди!
Он жил, как в сказке, - и легко, и звонко,
Она его, как малого ребёнка

Среди цветов баюкала. Потом
Он с нею пил нектар к лицу лицом.
Любовь её, широкая, как море,
Ах, утонуть бы навсегда во взоре!.

Ей сердцем и умом не покоряться,
Но только в чувстве мог он растворяться,
Не отвечая на призывы звона,
Что издавала арфа Фаэтона.

«Ах, вечер дней моих приветь улыбкой,
Как лодка покачнётся в жизни зыбкой,
Дай руку мне, прошу, для поцелуя,
Не то, ты знай, здесь и сейчас умру я».

Вздохнула незнакомка и сказала:
«Ах, боже мой, тебе так надо мало?!
А мне, так больше, здесь в раю по нраву -
Ручьёв журчанье у родной дубравы.

Ах, неужели эти птичьи трели,
Волнуют меньше, чем любви свирели?!
Ты помоги мне музыкой и пеньем,
Не напрягай, мой друг, узду терпенья:

«Летала я, как птица, - хотела я забыться,
Всю землю, ради счастья обыскала;
Но счастья не нашла я, как будто сила злая,
Меня к нему никак не допускала.

Была сегодня в горе, но ты, представ во взоре,
И вот, в тебе уже души не чаю.
Готова вновь и снова, как друга дорогого,
Обнять тебя, мой друг, опять мечтаю»».

И вспыхнули весёлые зарницы,
И лебеди, две царственные птицы,
На озеро явились ниоткуда
И, усугубив истинное чудо,

Нырнули въявь, но вынырнули сразу,
И поднялись, невидимые глазу,
И тут же стали парой вороною,
Крылатою, волшебной, неземною.

Он на коня подругу посадил,
И для себя другого укротил.
Порадуйте напевами, свирели,
На жизненной вселенской карусели!

Ах, муза дорогой моей земли,
Скажи, ответь: «А есть ли вдохновенье
В душе моей? О головокруженье!
Помогут ли распахнутые крылья

Подняться ввысь? Не рухну ль от бессилья?
И, видя эту сказочную  пару,
Уверен ли, что мысли хватит жару -
Рассказ продолжить без твоей подмоги?

Ах, неужели с каждым взмахом тише:
Горит огонь, который дан был свыше?
Шагну ещё и будь оно, что будет,
Авось, хоть кто-то песню не забудет!

Шагнул вперёд - и свод небес открылся,
Шагнул ещё – и ключ засеребрился.
Внизу в долине, ясно виден он,
Повсюду слышен громкий плеск и звон.

Возьми-ка мёд у пчёлок золотистых,
Добудь-ка яблок сладких и душистых,
Нарви салата, забредая в дали,
Что смертные доселе не видали.

Ах, осень, мчу с тобой, как на оленях,
И песню просвирелю с вдохновеньем!
Не знаю сам, куда я направляюсь?
Дай выговорюсь, в радость погружаясь!

Ах, осень, дай душе моей излиться:
Живу доныне в прошлом, как в темнице!
Пущу я рыбок стайкою волшебной
В твой ручеёк любимый и целебный.

Жемчужные ключи пусть станут горем
Иль, может, радость разольётся морем.
Любимая, вне всякого сравненья -
Объятья наши, – в этом нет сомненья!»

Он говорил поспешно, в лихорадке,
Чтоб чувства, что метались в беспорядке,
Вернулись в состояние покоя.
И девушка, улыбкой удостоив,

Его горячность, - залилась слезами
И молвила, едва под небесами
Излили свет восточные долины:
«Любовь ли обратилась тут в руины,

Иль сердце успокоилось навечно,
Ведь жизнь земная, друг мой, быстротечна.
Возьмёмся, друг, мы за  руки друг друга,
И будем счастливы! – Цветами луга.

Я осени в подарок дам корону.
Вознагражу, мой друг, осенним троном,
И подарю все краски и все звуки,
И птицу счастья - в умные вам руки!
 

Пускай в сердцах вам гимны запоются,
Со всех сторон друзья пускай сойдутся.
Пойдут во все концы иные пенья,
Иные засвирелются свирели».

«Хочу с тобою жить уединённо,
Одной тобой, чтоб быть мне упоённым,
И, омывая новой песней душу, -
Со мной рассвет придёт в страну пастушью!

Любовь моя, как песня ты прекрасна,
О, россиянка милая, согласна ль, -
Мне быть сестрой, делить всегда со мною
Любовь и музу с русскою судьбою?!»

«Играй и пой, мой друг, и пусть сквозь грозы,
Почувствуем источники угрозы,
Когда зимы дыхания нагрянут,
Пусть эти звуки нам отрадой станут. 

Разлука предстоит с тобою вскоре,
Мы разойдёмся, словно лодки в море;
Тебя, прощаясь, я благословляю,
Живи, друг, вечно, ты - душа живая».

И вот, представьте, поутру однажды
Её не стало рядом, сердце жаждой,
Как путника в пустыне охватило.
И, словно ядом сердце поразило.

Куда она исчезла? Неизвестно,
Как беззвёзден этот свод небесный.
Я был тогда красив, на зависть многим,
Состарился, вдруг, вскоре стал убогим.

И, только лишь, - один счастливый случай,
Освободил меня от чар могучих.
Счастливый край был солнцем озарён.
Хрусталью засверкал со всех сторон.

И люди в серебре все прибывали.
Друг друга видя, шагу прибавляли.
Их лица лучезарные светились.
Алмазы в их коронах серебрились.

Гуляя на свободе, на просторе, -
Так ветры не волнуются на море,
Как волновались люди при свиданье,
Я это описать не в состоянье.

А кое-как описывать всё это, -
Грехом большим считаю для поэта;
Так завершу главу я торопливо,
Что б ни судил меня, читатель милый.

Я скромной песней закруглю сказанье,
Поэту петь, отнюдь, - не наказанье.
Послушайте, друзья мои, прошу вас,
Люблю я наши песни без прикрас.


ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ.  Здравствуй, племя золотое!

Какою долгой не была бы стужа,
Какой бы длинной не была зима,
Пора весны восторжествует всё же,
И вот приходит к нам весна сама.

Весна, весна, тобою сердце красно!
Весна, весна, волнуй сердца, волнуй!
А наша жизнь и тем уже прекрасна,
Что есть на свете первый поцелуй!

Катит с небес, сверкая колесница,
Четвёрки с колокольцами коней!
Спасибо, жизнь, что вновь смогла явиться,
Промчавшись новью по судьбе моей!

Прошла зима и вот весна настала,
Для новой песни вдохновился бег;
К потомкам колесницу я направил,
Где с лирой - вдохновенный человек.

Так здравствуй внове племя молодое!
Спешит душа с напевами к душе.
Пленён я пеньем, счастьем и покоем,
Пусть, даже, сказка, ты приснилось мне.

Все любят здесь любовью необманной,
Людей здесь не бывает чужестранных.
Как чайки очарованы волною,
Так все друзья предстали предо мною.

Одна из них, так в шутку говорила:
«Пусть ты не молод, всё же, всем нам милый.
Как все ко всем, в тебе - души не чаю,
Позволь венок надеть тебе венчальный!

Мы все здесь: братья, сёстры, - все любимы,
Здесь нет богатых, бедных, нет гонимых;
Тебе сестрою стать мне так приятно,
Люблю тебя, как сёстры любят брата».


Жизнь начиналась, будто бы вначале,
Легли цветы на грудь моей печали;
Не слышал я чудеснее на свете,
Какие пели славные здесь песни!

В том счастье, чтобы разумом стремиться
К союзу с Вечным и преобразиться;
Иных пространств, одолевая сферу,
Взглянуть на небо и понять их веру.

Здесь никакой печали нет в помине,
Стараясь подавить в себе сомненье,
Присел пришелец на лучистый камень,
Когда возжёгся светляковый пламень.

Созвездьями клянусь: сумел обресть я -
Вкус к новой жизни; и душой воскрес я!
Младое племя юных, вы поймёте,
Как мир прекрасен, коль душа – в полёте!

Кремнистый путь не зря зовётся Млечным, -
Мой взгляд блуждал с восторгом бесконечным.
Мне отворилось небо для полёта,
Пусть не преодолимыми высоты

Казались мне, когда раскрыл в бессилье;
Я лишь воображаемые крылья.
Однако звёзды, бывшие в покое,
Поплыли вдруг со скоростью такою;

Что я сгорал в завистливой досаде,
Что медленно плыву за ними сзади.
И, приобщаясь к звёздам, к их орбитам,
Я снова взором ясным и открытым.

И вот, вдруг, ярко полыхнуло пламя,
Что я закрыл глаза свои руками.
И понесло меня к вершинам звёздным,
Где главная звезда - со шлейфом гордым,

Храм перед нами, залитый сияньем
Плеяды звёзд, усыпанных сверканьем,
Я вдохновлён – сестра моя со мною
Летела рядом, спутницей-звездою.

Колонный храм, широкие проходы,
Ах, Боже мой, как источают своды
Благоуханье неземное… Скорым
Прошли мы шагом чудо коридоры.

Здесь были все небесные плеяды,
Эх, ночь бы провести с ней, с каждой - к ряду.
В них тайна тайн, но зреет убежденье,
Что получу я всё ж вознагражденье.

И понял я, что все наши страданья
С размерами небесных воздаяний,
Когда-нибудь покажутся смешными.
И без оглядки вслед иду за ними –

В строенье - с золотыми куполами,
В покои - с бирюзовыми полами,
Вот царский трон с брильянтовой балюстрой,
И мой отец меня встречает просто.

Он так всегда встречал меня, бывало,
Когда я был ещё ребёнок малый.
Легко приподнимал над головою,
И, обнимая, усадил с Собою

На царский трон. О многом мне поведал, -
Мы долго, долго с Ним вели беседу,
И, как уже давно, давно когда-то -
Сестра дала нам чай - Отцу и брату.

И где-то тихо музыка играла,
Мы любовались звёздным карнавалом,
Друзья мои, вне всякого сомнения
Поэме этой будет продолженье.

Ну, а пока, прошу я вас послушать,
Какую песню спели нам пастушки,
Когда пастух коров небесных стадо
Пригнал к ночёвке, где царила радость.


ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ.  Живопись венчальная.

Я долго, долго наслаждался раем,
Так долго, что и сам уже не знаю, -
Быть может, сто; быть может, больше лет,
Всё дело в том, что времени там нет.

Нет времени там, не бывает ночи;
Нет ничего, что душу омрачает.
И вот однажды захотелось очень
Постранствовать, мечту душой встречая.

И вот иду - в сиянье и сверканье,
Вокруг - одно очей очарованье!
Ах, боже мой! Чего здесь только нет,
Что ни цветок, то – музыкант, поэт!


Не выразить словами ни за что,
Шепчу: «Как хорошо! Как хорошо!»
Моим блаженствам, просто нет предела,
До искреннейших слез, лесная птаха пела!

Друзья мои, мне на слово поверьте,
Нет ничего чудеснее на свете!
И ни к чему: слова, слова, слова,
В восторге, лишь кружиться голова!

Оставив позади камней громады,
Я миновал, шагая торопливо,
Петляя по дорожкам прихотливым
И по тропе, где росы, что алмазы.

Вот к водопадам подошёл сердитым,
Что шлифовали каменные плиты.
Звучали фуги этого органа,
Под голубыми небесами храма.

Здесь в озере купался с наслажденьем,
Охваченный восторгом вдохновенным.
Давая сердцу полную свободу -
Воспеть всю несказанную природу!

Приметил грот… Высокие аркады
Жемчужин украшали мириады,
И раковины, витые с манером,
Все разные: и формой, и размером.

Я здесь присел, среди чудес прохладных,
Ах, сколько чувств испытано отрадных,
И трон пастуший здесь перед глазами,
Дворец мой весь был окружён лесами.

И вскоре был приятно удивлён:
Отца вблизи увидел. Вижу Он
Сидит один на берегу реки,
И чертит знаки тростью на песке.

Я подошёл в приветственном поклоне,
Был вдохновлён, каким-то чувством новым.
Сказать об этом, вслух я не рискую:-
Такое чувство – Он мне жизнь рисует.

Я на песок уставился очами.
Он мне сказал: «Начнём мы всё сначала.
Всю снова жизнь нарисовать сумеем,
Сейчас мы вместе кистью овладеем.

Сей живописи тайну я открою,
Чтоб овладел премудростью такою:
Как драма жизни снова повторится,
Вживую не мешает поучиться.

Во всём царит круговорот в природе:
В любви и в жизни, в смене времён года…
Чтобы запомнить лучше и понять,
Я покажу, как надо рисовать!»

Весну нарисовал Он на песке:
Колышутся цветы на ветерке,
И певчих птиц, восторженных привольем,
И в небе блещет солнце золотое!

Изобразил своим мазком Он лёгким:
За лесом холм виднеется высокий,
И луг, и речку рисовал правдиво,
И певчих птиц изобразил красивых.

И будто солнце на воде сверкало,
О берег волны на реке плескались.
И будто росы на лугу блестели,
И будто птицы, как живые пели.

И всё венчал - лазурный купол неба,
Нельзя было понять: где быль, где небыль?
От восхищенья просто трепетал я,
Восторгу не было конца и края.

Затем художник, рисовал искусно,
Изображая лето, осень, зиму,
Всё больше трости живопись послушна, -
Сменялась за картиною картина.

«Теперь ты видишь, – мастер Я искусный,
Любое оживляю я искусство,
Теперь же мы займёмся самым трудным –
Мы посвятим живописанье людям».

И что ж я вижу: по лесной дорожке,
Две девушки пастушки шли с лукошком,
Душистые цветы у них в лукошке,
Как хороши пастушки на опушке!..

А рядом с ними, по траве росистой,
Шёл пастушок, он пел так голосисто,
Что у меня мурашки пробегали,
Пастушки - пенью с радостью внимали.

И вспомнил я в деревне – голосистых,
Хоть верьте, хоть не верьте, - как хотите,
Я вспомнил это на деревне пенье, -
Душа моя рыдала в умиленье.

Мне вспомнилось - распевы доносились
До облаков.… И как ручей струились.
То, словно в небе громом погремело,
То - рассыпалось соловьиной трелью.

Моё приметил мой Отец волненье,
Сказал, что я скучаю без сомненья
По этой, по Земной моей Отчизне,
И что желаю повториться в жизни.

Мне  захотелось было извиниться,
Но Он сказал: «Пора, мой сын, проститься,
Теперь уже до нового свиданья,
Под этой же звездою мирозданья.

На Землю надо вновь тебе явиться,
И роль твоя, пусть снова повторится
Лишь об одном, мой сын, тебя прошу я,
Не забывай Отца, тебя люблю я».

Взглянул на небо. Где ж овечье стадо?
Звёзд нет… Ну, что ж, - мы Солнцу будем рады.
С ним лучше ландыш разглядеть мне в чаще,
И ручеёк в траве, едва журчащий.


Приложение 22

ЮНЫМ ПОСЛАНЦАМ БРИЛЬЯНТОВОГО ВЕКА.               
(Эпизод из поэмы «Исповедь»).

    Довелось мне побывать в Гималаях. Там я, как заворожённый, последовал за павлином под удивительный шатёр баньяна и обнаружил возлежащего тигра, охраняющего эту  обитель павлина.  Тигр никак не отреагировал  на моё посещение, и позволил мне спокойно удалиться; это привело меня в крайнее изумление.
    Позднее, решив, что мне эта таинственная встреча с тигром почудилось, я посетил этот сказочный шатёр баньяна снова, но там не оказалось – ни павлина, ни тигра. Но лежала на большой каменной глыбе, придавленная небольшим белым камнем, связка  баньяновых листьев, на которых, было написано что-то на хинди. Позднее мне помогли перевести эти тексты. Вот что там было написано под общим заголовком «Брильянтовый Век принадлежит вдохновенной молодёжи». 


* * *
Пусть трудятся руки у вас без конца,
Пусть сердце всегда вспоминает Отца.
Жужжите, как пчёлы молитву свою, -
Свой мёд добывают они, как в бою.

Им жить в этом улье, и в нём умереть,
Желания большего в мире им нет.
Мне юности песни слыхать довелось, -
Они взволновали до искренних слёз.

Танцуют они, как павлины в любви,
В словах и в делах - беспорочны они.
В брильянтовом веке живут, вы поверьте, -
Молитвы их – лучшие песни на свете.

Все игры, что дяди и тёти внушали,
Забыли, как бред, что больные познали.
В молчании чаще душой пребывают,
И в благоговении мир созерцают.

Ведь, кто-то хозяин Небесного Сада,
Ведь, Солнце с любовью одарит всех взглядом.
Влюблённые птицы им саги поют,
Пока ещё пусть в рукотворном раю…
 
Цветы ароматны и благоуханны,
Иные в бутонах, иные с плодами,
И все красоту дарят; приносят благо,
Душе несказанная радость и сладость.

- Вот, - скажут иные, - не раз уж слыхали,
Нам песенки эти, давно напевали…
- О чём эта песня? – немногие знают, -
Но, кто это знает, - в восторге бывает.

А многие в мире, как малые дети,
Для коих и ветер, как чудо на свете.
Но есть совершенные звёзды удачи,
От счастья - смеются, от радости - плачут.

В глазах тех прекрасных, удачных детей,
Мы видим картины всех завтрашних дней.
Они, несомненно, получат наследство,
Грядущего царства гармонии Света.

Способны дарить взглядом добрые мысли,
Лицо отражает возвышенность жизни.
От счастья танцуют они и поют, -
При жизни уже пребывают в раю.

Все мысли пустые, отбросив, они
Проводят, лишь в радости песенной дни.
Возможно ль, не петь, юность, мне вместе с вами,
И выше поднять песен юности знамя?

Привет, молодые садовники сада!
Плоды ваших песен, - нет лучшей награды!
Шипы и колючки, - в цветы превращая,
Цвети краше, юность! Цвети, золотая!..

И пусть вам приносят труды наслажденье.
Трудами украшена радость земная!
Труды вам – не бремя. Печали не зная, -
Чисты - омовеньем, и истинным знаньем.

На райском наречии заговорите,
С сокровищем знаний щедрее делитесь.
Стремясь к совершенству, жизнь станет полна,
Как полною в небе бывает Луна!

За пазуху знаний богатство берите,
Щедрее с другими богатством делитесь.
Ведь, это богатство, - скажу вам иначе, -
Чем больше дарить его, станем богаче.

От всех лжепророков подальше бегите,
Ковчеги с пиратами мыслью топите.
Мысль юная силу имеет такую, -
Её и пираты - бороть не рискуют.

Когда корабли их пиратские тонут,
Они чертыхаются, плачут и стонут.
В безумстве друг друга за глотки хватают,
Пиратскую кровь всю за борт выпускают.

Как мыши летучие виснут над морем, -
Все кверху ногами и вниз головою.
Глядеть на них людям и мерзко, и тошно,
Да так им и надо преступникам ушлым!

Нет! Им, сатанистам, что мир разрушают,
Не принадлежит этот мир обновлённый.
Завалит обломками мир погребённый,
Кто подлостью нормы людей нарушают.

Но юные Богу - за всё благодарны:
Им дарится Солнце и разум державный.
Их слово - что песня, походка - что танец,
Быть в мире прекрасными Бог завещает!

Не зря накопили сокровища знаний.
Не зря обретали прекрасные мысли.
Не зря от пустого они избавлялись.
Они к обновленью с готовностью вышли.
 
Танцуют они, как павлины в любви,
В словах и в делах - беспорочны они.
В брильянтовом веке живут, вы поверьте, -
Молитвы их – лучшие песни на свете.



























ПРИМЕЧАНИЕ:
  [1]  Филареты (от греч. philaretos) – любящий добродетель.
  [2]  На нынешнем  рубеже тысячелетий человечество находится в напряжённом ожидании глобальной демографической революции управляемой мировой финансовой олигархией ,  и точно рассчитанной ими на мощных современных ЭВМ нового поколения. Выявлены ими регулированные глобальные проблемы народов из-за, якобы  достигнутого «предела роста численности населения» и неизбежном ресурсном кризисе. Этот вывод ложный из-за ложных первоначальных причинно-следственных посылок. Новому поколению предстоит пересмотреть пути исследования с позиции посылок естественной эволюции самоорганизующейся системы природы, которая включает саморегулирующие законы роста населения планеты Земля, ограничивая его от взрывного роста населения с воинствующим глобальным переселением народов Земли, и с самоуничтожением 5-6 миллиардов человек. По естественному, саморегулирующему росту населения Земли по выводам гениального русского учёного С.П. Капицы должно составлять, примерно, 12 миллиардов человек.  (По модели Капицы С.П., журнал «Путь к здоровью», июль-август 2014, с. 8).
   [3] Российский народ, особенно его русская часть (как нацию образующая), в настоящее время не вписывается (по причинам активного негативного влияния мировой финансовой олигархии) в положительное здоровое генерирование населения страны, при которой должна быть обеспечена необходимая  рождаемость - не менее 2.2 ребёнка в год на одну женщину;  нас этот показатель составляет лишь 1.1 ребёнка в год на одну женщину (см. статью С.П. Капицы в Интернет:  «Выживание нашего народа, - национальная сверхзадача»). При этом следует иметь ввиду, что в нашей стране беспрецедентно высокий процент рождаемости нездоровых детей (42%), больных – (16%) – (по данным С.П. Капицы в той же статье).      
  [4]  Максима  [(от лат. maxima)  основное правило, принцип] –  изречение нравственного, этического характера;  правило поведения, принцип, которым человек руководствуется в своих поступках.
  [5] Говорится, что путь к счастью в стремлении к уединению, к созерцательности, иметь в себе содержание не нуждаться в обществах, т.к. по большей части все наши страдания проистекают из общества. Человек одарённый умом и духом в одиночестве творит свой мир. Кто своевременно привык к уединению, полюбил его, тот приобрёл золотой родник. Наклонность к уединению возрастает пропорционально умственной ценности человека. Добродушный Петрарки, склонный к уединению писал: «я всегда искал уединения (на берегах рек, в полях, в лесах), чтобы избегать тех  тёмных соблазнов, которые сталкивают с пути на небеса».
  [6] Фата-Моргана – (лат. fata Morgana – фея Моргана). Существует предание, что Фея Моргана живет на морском дне, и обманывает путешественников призрачными ведениями) – мираж, при котором на горизонте возникают сильно искажённые и быстро меняющие изображения предметов, лежащих за горизонтом.
  [7] Саади писал: «С той поры мы распростились с обществом и решили вступить на путь уединения, ибо одиночество даёт безопасность».
  [8] Вольтер: «Земля населена людьми, которые не заслуживают того, чтобы с ними разговаривать…»

* На нынешнем  рубеже тысячелетий человечество находится в напряжённом ожидании глобальной демографической революции управляемой мировой финансовой олигархией,  и точно рассчитанной ими на мощных современных ЭВМ нового поколения. Выявлены ими регулированные глобальные проблемы народов из-за, якобы  достигнутого «предела роста численности населения» и неизбежном ресурсном кризисе. Этот вывод ложный из-за ложных первоначальных причинно-следственных посылок. Новому поколению предстоит пересмотреть пути исследования с позиции посылок естественной эволюции самоорганизующейся системы природы, которая включает саморегулирующие законы роста населения планеты Земля, ограничивая его от взрывного роста населения с воинствующим глобальным переселением народов Земли, и с самоуничтожением 5-6 миллиардов человек. По естественному, саморегулирующему росту населения Земли по выводам гениального русского учёного С.П. Каплицы должно составлять, примерно, 12 миллиардов человек.  (По модели Капицы С.П., журнал «Путь к здоровью», июль-август 2014, с. 8).   

** Российский народ, особенно его русская часть (как нацию образующая), в настоящее время не вписывается (по причинам активного негативного влияния мировой финансовой олигархии) в положительное здоровое генерирование населения страны, при которой должна быть обеспечена необходимая  рождаемость - не менее 2.2 ребёнка в год на одну женщину;  нас этот показатель составляет лишь 1.1 ребёнка в год на одну женщину (см. статью С.П. Капицы в Интернет:  «Выживание нашего народа, - национальная сверхзадача»). При этом следует иметь в виду, что в нашей стране беспрецедентно высокий процент рождаемости нездоровых детей (42%), больных – (16%) – (по данным С.П. Капицы в той же статье).   

    
Литература:
Веселовский А.Н. Историческая поэтика, Л., 1940;
Жирмунский В.М., Байрон и Пушкин, Л., 1924;
Соколов А.Н., Очерки по истории русской поэмы, М., 1956.
Веселовский А.Н. Историческая поэтика, Л., 1940;
Жирмунский В.М., Байрон и Пушкин, Л., 1924;
Соколов А.Н., Очерки по истории русской поэмы, М., 1956.
Капица С.П. Журнал "Путь к здоровью", Июль-август 2014, с.8
Капица С.П. Выживание нашего народа, - национальная сверхзадача. (Статья в Интернет.)



СОДЕРЖАНИЕ.

Поэмы с максимами – особый род поэзии…………………...3
Приложение  1.   Путь к счастью…………………………….....5
Приложение  2.   Вселенский карнавал ……………………..8
Приложение   3.   Душа гармонии………………………….....15
Приложение   4.    Нерукотворных дел мастер…..20
Приложение   5.    Воскрешение…………………………….....24
Приложение  6.    Борение света и тьмы………………..30
Приложение   7.    Страсти по Дон Кихоту…………..33
Приложение  8.    Волшебный апрель………………………...39
Приложение  9.   Лель и Лада………………………………......46
Приложение 10.   Дон Кихот Ивановский…………………..52
Приложение  11.   Кихот в блошином королевстве61
Приложение  12 .  Казачья муза и эхо Гулага………77
Приложение 13.    Кукольный незнакомец…………………114
Приложение 14.    Шутовские колпаки……………………..121
Приложение 15.    Рождение театра.........………129
Приложение  16.   Солнечная Арфа………………………....139
Приложение  17.   Кому на Руси жить……………………….149
Приложение  18.   Царь Дин Дон……………………………....155
Приложение  19.   Паломничество к сокровищам…169
Приложение  20.   Маленький скрипач……………………..203
Приложение  21.   Путешествие к потомкам……………222
Приложение  22    Юным ......................244
Примечание……………………………………………………...............250
Литература……………………………………………………...............250