Тоска
– Ты жирная уродина.
Вот так вот, сходу. Вместо здрасте, значит. И ещё развалилась тут, как у себя дома, как будто мой мозг – какой-нибудь там диван.
– А ты-то кто такая?
– А я птица-Алконост, – и радостно скалится кривыми жёлтыми зубами, щурит глазёнки. – Видишь, тоскую-печалюсь, душу травлю, как в песне.
– Ты себя-то в зеркало видела? Какой ты Алконост, ты алконавт.
– Мне можно, я нечисть. А вот ты – жирная уродина. И даже не споришь с этим.
– Зато я пишу хорошо.
– Это кто тебе такое сказал? Много ли из тех, кто тебя хвалит, сам умеет писать?
– Кое-кто умеет.
– О, ну конечно. Авторитетище. Почему ты ему так веришь?
– Важно не то, кому верю я – важно то, кто верит в меня.
– Па-а-а-фос. Да кому ты нужна, ещё верить в тебя.
– Друзьям?
– У, дружба, большое светлое чуЙство, высшая форма любви, привет Аристотелю… Ты всерьёз веришь, что у тебя могут быть друзья?
– Верю.
– Брось. У тебя-то? У тебя, вечного лишнего человека, неудачника, аутсайдера…
– Заткнись.
– … закомплексованного неврастеника, серости, жалкого нытика…
– Ты замолчишь уже?
– …смеющегося невпопад и заискивающе глядящего на умных людей, которым ты так хочешь нравиться? Да они тебя только терпят.
– Иди нах…
– Фи, какие непристойные слова для благочестивой христианской девицы.
– Не тебе учить меня благочестию.
– А что, вид у меня, между прочим, самый что ни на есть посконно-православный, - широко ухмыляется нечисть. Да уж, вырядилась. Побитый молью платочек, грязная мешковатая юбка, из под которой выглядывают когтистые птичьи лапы… и почему-то новенькая красивая вышиванка. Нелепо и безумно. Самое время сказать на эту тему что-нибудь этакое, блеснуть остроумием. «Вы из подземной сотни?» Нет, нехорошо стебаться над мёртвой «небесной…», не стоит уподобляться… Чёрт, да что ж ничего в голову-то не приходит?
– Из подземной, из подземной. Только не сотни. Имя нам – легион.
– Легион в вышиванках? – это ещё круче, чем Россия – родина слонов…
– О, мы носим разные одежды. Некоторые, особо озорные, так и вообще без них обходятся. Да ты ведь их знаешь, они к тебе часто заглядывают, а, хорошая девочка? Ну да не будем, не будем о них, проказниках, с ними ты утром поболтаешь – сейчас вечер, моё время. Я – твоя личная древнерусская тоска. Твоё личное воплощение окружающего пздца.
– Не матерись.
– Мне можно, я нечисть. И тебе можно, хорошая девочка. Твой мир давно разложился на плесень и липовый мёд, а ты всё притворяешься, что всё идёт по плану. Но парус поставили криво, а винтовка – это праздник. Сколько раз за последние несколько месяцев ты помянула ё*ный пздц? Да только ты врёшь, врёшь, даже когда материшься. Но меня не обманешь. Я-то вижу, как жадно ты читаешь новости. Ты всегда мечтала о войне. Винтовка – это праздник.
– Неправда. Я за мир. Я хочу, чтобы всё это скорее закончилось.
– То-то ты была разочарована перемирием. Маленькая извращенка, которая любила по телевизору смотреть «про взрывы», никуда не делась, а? Хлеба и зрелищ, а? Кровь-кишки-распидорасило, кра-со-та. Винтовка – это праздник. Уж я-то знаю, как тебе хочется взять оружие и пойти е*шить врагов.
– У меня в мире нет врагов…
– Кроме тех, кто начал войну, слышали-слышали. Так ты написала в своём очередном бездарном стишке.
– И ничего не бездарном.
– Бездарном-бездарном. Как вся твоя жизнь.
– Слушай, нечисть, ты повторяешься. Что тебе нужно-то?
– Да ничего. Я, может, тебе помочь пытаюсь.
– Ты, нечисть?
– А чем я хуже, скажем, Воланда?
– Масштабом.
– Миледи, вас смущает мой пейзанский наряд? Секундочку, – через миг на нечисти оказывается чёрный фрак и циллиндр, а черты лица, изменившись лишь самую малость, становятся отчётливо-мужскими. Довольно красивое лицо, в общем-то, но запавшие глаза изобличают пристрастие к бутылке. Оп-па, футы-нуты, здравствуй, родимый, только тебя мне здесь не хватало. Извини, но на Воланда ты всё равно не тянешь. Даже на Волдеморта. Максимум – Дурсль какой-нибудь, только посимпатичнее.
– Нашёл, кем пугать, - вскидываю голову. – Давно отболело.
– Виноват, – отвесив насмешливый поклон, незваный гость смотрит на меня смеющимися тёмными глазами и начинает отщёлкивать пальцами какой-то ритм. Красив. Зараза, как же ты всё-таки красив. Особенно во фраке.
– Чего лыбишься? – недовольно спрашивает нечисть. – У тебя же должен быть острый приступ тоски.
– Хрен тебе, – отвечаю уже весело. – Бомболейо.
– Чего?
– Ничего. Бомболейо.
– И тебе не грустно?
– Неа.
– Не понимаю, – растерянно бормочет нечисть, и её становится почти жалко.
– И не поймёшь. Хочешь сгущёнки?
– А?
– Держи. Верное средство от депрессняка, между прочим. Только прыщи от неё.
– У меня не бывает прыщей, я нечисть, – гость недоверчиво берёт банку, откупоривает когтем крышку и разом опрокидывает тягучую жидкость в глотку. – Ух… хорошо!
– Лучше не бывает. Бери ещё банку и вали себе, а? Мне тут это… работать надо.
– Две.
– Что?
– Две банки.
– Да на здоровье. Можешь ещё тушёнку прихватить. Бывай, птица-алконавт. Сгущёнконавт.
Стащив пять банок сгущёнки, тушёнку и шпроты, нечисть сваливает восвояси. Иду к зеркалу. Да ничего не уродина. Похудеть, правда, и правда стоит. Что ж, сгущёнка с возу – фигуре легче.