В юности самым привлекательным в женщине были для меня ноги. Не хочу уподобляться герою «Крейцеровой сонаты» и описывать свои детские эротические переживания, связанные с этой частью женского тела, хотя бы потому, что любой современный подросток, владеющий интернетом, может дать сто очков вперед Льву Николаевичу в раскрытии этой темы. Сегодняшнему мальчугану не требуется из кустов заглядывать под юбки крестьянок, свое любострастие он может удовлетворить гораздо проще., отыскав нужный сайт и насытить себя куда более яркими впечатлениями по этой части. Но лишенные такой возможности, парни моего поколения вынуждены были идти традиционным путем современников Толстого, может быть только с некоторым преимуществом, которое предоставляло более высокое качество цветной фотографии во второй половине двадцатого века по сравнению с веком девятнадцатым. Ну, да бог с ним, с отрочеством… Описание ног моих подружек, моих ощущений от контакта с тугой плотью колена или бедра, обтянутой капроновым чулком или обнаженной полной и нежной полосой выше чулка, заняло бы много времени, и в принципе никому не интересно, в первую очередь тебе. Но подчеркну - я помню ноги всех своих женщин, у некоторых я забыл лица, но ноги каждой остались в моей своенравной памяти.
После сказанного, наверное, трудно поверить в то, что ноги никогда не имели для меня значения, если речь шла о тех женщинах, в которых я был влюблен. Мне было все равно, какие ноги у моих любимых. Справедливости ради надо признать, что ни у одной из них не было уродливых ног, но , если учитывать мои обычные пристрастия в этом вопросе, то ни у одной из них ноги не соответствовали моим идеалам, не были для меня достаточно сексапильными и не пленяли мое воображение. Вот такое странное противоречие. Но повторяю, мне было все равно, какие у них ноги. И не то, чтобы я , скрепя сердце, мирился с этим фактом, понимая, что другие качества моих возлюбленных перевешивают значение ног. Нет, мне просто было все равно и мне не требовалось совершать какого-то насилия над собой во имя высшего чувства.
Должен признаться, что ты - не исключение из этого правила. Твои ноги, стройные и длинные, как у манекенщицы, вполне отвечают самым высоким требованиям, предъявляемым обычно к фотомоделям. По мне, так даже много лучше, так как у тебя они не такие высушенные и костлявые, как у общепризнанных эталонов женской фигуры. Что я говорю - у тебя, слава богу, они вообще не костлявые, и равномерно распределенный слой подкожно-жировой клетчатки, пусть и недостаточно выраженный на бедрах на мой вкус, придает необходимую плавность очертанию ноги. Но опять же, если « по гамбургскому счету », то твои ноги никогда не будили во мне неуемного, звериного желания. Но они - часть тебя, и моя общая и единая любовь распространялась также и на них. И мне постоянно хотелось смотреть на них, касаться, гладить, целовать…
Я лежал под капельницей. Коллеги прописали мне какой-то недавно появившейся на фармацевтическом рынке сосудистый препарат, кажется германский, и я согласился пройти курс лечения, не то чтобы напуганный, но все же несколько озабоченный приступом мерцательной аритмии, случившимся у меня накануне. Заодно с новинкой было решено прокапать и обычные средства: трентал, реополиглюкин, калий и еще что-то. Препарат требовал медленного темпа вливания, чуть ли не двадцать капель в минуту, так что лежать приходилось около пяти часов, пока все прокапают. К тому же, наверное, от калия сильно ломило руку по ходу вены. И всякий раз я не мог дождаться окончания этой пытки, лежа в одиночестве в одной из наших двухместных палат, в конце своего рабочего дня. Лежал я в своем операционном костюме, в просторной рубахе с короткими рукавами. Когда процедура заканчивалась, возвращался к себе в кабинет, переодевался и шел домой. На курс полагалось пять или шесть процедур.
Естественно, что ко мне в палату постоянно кто-то заходил из персонала, спросить что-нибудь по работе, выразить свое «соболезнование», просто потрепаться… В один из первых дней зашла и ты, кажется, вместе с Т.А., которая и ставила мне капельницы и потом постоянно возвращалась в палату, проверяя все ли в порядке со мной. Вы сели на койку напротив моей, и я , которому надоедало все время лежать, тоже сел в своей кровати, осторожно, стараясь не двигать правой рукой, чтоб игла не выскочила из вены. Убедившись, что капает как положено, Т.А. вскоре вышла, оставив нас одних в палате. Сидя, я сместился на самый край койки, чтоб оказаться, как можно ближе к тебе, и, нагнувшись, протянул свободную руку вниз, к твоей левой ступне, давая понять, что хочу коснуться ее. В полном замешательстве, не понимая, что я хочу делать дальше, ты скинула с ноги босоножку и позволила мне взять свою стопу в руку. Нагнувшись, я поднес ее к губам и стал покрывать поцелуями белый шерстяной носочек, надетый поверх черного чулка. Не сопротивляясь, но жалостливо глядя на меня, ты сказала
-Ну, что вы… Это же носок.
Словно тебе самой было неудобно оттого, что меня могут колоть шерстинки твоего носка.
Наверное, это была самая естественная, самая непосредственная реакция на мою вырвавшуюся страсть, близкую к извращенной. Ты не отдернула ногу, может, не желая тем самым обидеть или рассердить меня. Но я по–своему расценил твой намек и сдернул носок с ноги. Теперь я с еще большим мазохизмом сладостно перебирал губами так внезапно ставшие доступными пальцы, обтянутые черным капроном. С тем же, полным жалости ко мне, взглядом ты наблюдала за моим безрассудством, позволяя лобзать свою ступню. Не знаю, испытывала ли ты какое-нибудь удовольствие от выражения моего рабского преклонения перед твоей плотью; в твоих глазах я читал только слегка печальное разочарование: « Эти мужики… до чего доходят. Главный врач, твою маман, а?..». Осмелев, я забрал большой палец в рот, точнее обнял его ртом, и там стал нежно лизать его, совершенно разомлев. Но тут в дверь постучали. Отпрянув от тебя, я успел прохрипеть: «Да-да, войдите»., и в палату вошел И.И. Слава богу, он не застал нас за преступлением. Но… На полу между койками оставался лежать сдернутый с твоей ступни носок. Почему носок с ноги операционной сестры оказался на полу? Каким образом это могло случиться? И.И. присел на кровать рядом с тобой и заговорил со мной о чем-то. Мы, трое, делали вид, что в факте одиноко лежащего на полу носка нет ничего особенного и , что этот факт не требует никакого объяснения. Более того, ты почему-то не подняла носок с пола, чтоб вернуть его на свое место, а оставила лежать, где лежит. Во всяком случае, И.И. не стал интересоваться у тебя, почему ты, как Золушка, потеряла вещь более интимную, чем туфелька? Мало ли… слетел с ноги, и все тут. Я думаю, он вряд ли догадался об истиной причине. Хотя, кто его знает…
Вспоминаю еще один эпизод. Ты пришла и села на свое обычное место на диване в «розовой гостиной», закинув ногу на ногу. На тебе был операционный костюм - рубаха и белые джинсы. Чуть задравшаяся брючина на левой ноге открывала полоску голой кожи над белым носочком, выше щиколотки. И мне так захотелось поцеловать это место, просто кошмар! Нестерпимо! Немедленно! Не знаю, что со мной случилось. Не самая эротичная зона вроде бы, но чувствую, что заболею, если не поцелую туда. Допив кофе, я ушел к себе в кабинет и не мог дождаться, когда ты придешь. И придешь ли ты вообще? На мое счастье ты вскоре зашла по каким-то делам, и я попросил дать мне твою левую ногу. Ты поняла, что спорить со мной в этот момент себе дороже, и смиренно-вынужденно предоставила мне свою ногу, держа ее согнутой в колене на весу. Я припал губами к этой, сводившей меня сегодня с ума, полосе белой кожи над лодыжкой, как в пустыне измученные жаждой путники припадают к воде, благославляя небо, что послало колодец на их пути. И мне тоже хотелось благославить кого-то за утоление своей жажды в этот момент.
И все же, всякий раз задирая подол твоей черной юбки-макси, которую я так ненавидел за ее длину, за ощущенье, что руками поднимаешь нескончаемый, тяжелый занавес Большого театра, я , целуя твое колено или бедро, отдавал себе отчет, что твои ноги не вызывают во мне бешеного сексуального возбуждения, как хотелось бы. Но, как объект моего преклонения перед тобой, они идеальны. Иными словами, моя кора реагировала на них сильнее, чем подкорка. Впрочем, если быть честным до конца, она тоже не была обижена.