В первые дни января в комнате леди Рэдли, в гардеробной, сменяя друг друга, дежурили горничные, чтобы сразу отправиться за врачом, когда у хозяйки начнутся роды.
Лорд Рэдли преобразился; куда подевался тот флегматичный увалень. Он окружал жену такой заботой, что Шарлотта смеялась: "Ты меня избалуешь!". Муж почти не отходил от нее, поддерживал под руку, а на прогулках страшно боялся, что жена может простудиться или подвернуть ногу. Сразу после прогулки Рэдли убеждал Шарлотту прилечь: "Тебе нужен отдых!". И, когда жена лежала, любовался ею, и, спросив разрешения, касался ее живота. Когда в ответ его била изнутри маленькая ножка, Рэдли смеялся: "Похоже, мальчуган будет озорником, если уже начинает драться!". "Надеюсь, не таким, как его отец", - думала леди Рэдли.
Селия с мужем часто приезжали с визитом. Молодая леди Карстерс оживленно рассказывала о том, как осваивает роль хозяйки дома, учится вести дела, куда они ездили на выходные, а наедине с матерью расспрашивала о беременности и родах потому, что молодые супруги решили надолго не откладывать пополнение семьи. Селия больше не пыталась вернуться к разговору, так и не состоявшемуся в карете невесты, но не забыла о том, что хотела сказать матери. Но леди Рэдли ее не расспрашивала, интуитивно опасаясь этой тайны дочери.
*
Схватки начались когда лорд и леди Рэдли вставали из-за стола после ужина. Вскрикнув от внезапной боли, женщина схватилась за угол стола; на глазах выступили слезы.
Рэдли с удивительной для своей комплекции скоростью подбежал к ней, подхватил под руки:
- Что? Уже?
- Кажется, да, - прошептала леди Рэдли, еле дыша от боли.
- Перкинс, приведите доктора! - закричал Рэдли, побледнев от тревоги. - Мартина, воду, полотенца, быстро! Шарлотта, милая, пойдем, я помогу тебе добраться до комнаты, сейчас придет врач... Все будет хорошо, не волнуйся, - успокаивал он жену, поднимаясь с ней по лестнице. Женщина закусила губы, ее рука, лежащая на плечах мужа, дрожала. Каждый шаг причинял новую боль. Чувствуя, как тяжело жене на лестнице, Рэдли останавливался почти на каждой ступеньке, давая Шарлотте отдохнуть. Служанки суетились, таская кувшины с водой и полотенца. Помощник дворецкого, накинув куртку поверх ливреи, побежал на соседнюю улицу за доктором. Суматоха в доме заглушила даже завывание метели снаружи. Ненадолго боль утихла, и леди Рэдли благополучно добралась при помощи мужа и камеристки до будуара. Лорда буквально вытолкали из комнаты жены, и он покорно спустился в кабинет. Ожидая врача, Реджинальд выпил две порции бренди и зажег сигару. Руки дрожали от разносящихся по дому мучительных криков Шарлотты. Восемнадцать лет назад Рэдли так же сидел в гостиной и обливался холодным потом каждый раз, когда жена заходилась в крике, и служанки метались туда-сюда. Он не мог заснуть всю ночь, страдая вместе с женой и пытаясь выпытать у измученных врача и акушерки, все ли проходит благополучно. И невыносимо было понимать, что он не может помочь Шарлотте, остается только ждать. Но почему она, такая хрупкая и нежная, должна терпеть ужасную боль? Поэтому после рождения Селии Реджинальд не торопил жену со вторым ребенком. В ночь, когда рождалась дочка, лорд Рэдли корил себя, это из-за него Шарлотта рыдает от боли, и не мог отважиться на разговор о сыне, о том, чтобы снова подвергнуть жену этим мучениям...
Хлопнула дверь, и поспешно вошел доктор Эванс, на ходу сбросив шубу на руки дворецкому.
- Помогите моей жене, - выбежал навстречу Рэдли, - сделайте что-нибудь, она очень страдает!
- Не беспокойтесь, лорд Рэдли, - уже с лестницы ответил доктор, громыхая чем-то в своем чемоданчике, - леди Шарлотта хорошо переносила ожидание, и при родах не должно возникнуть осложнений. Я бы посоветовал вам пока отдохнуть, - он отметил нездоровый цвет лица Рэдли и его тяжелое, с присвистом, дыхание.
Реджинальд послушно прилег на диван в кабинете, но заснуть так и не смог. Беготня служанок, короткие указания доктора и отчаянные крики роженицы были слышны даже здесь. "В прошлый раз она так не кричала, - обливался холодным потом лорд, ворочаясь на диване, - ну сколько же еще? Неужели Эванс ничего не может сделать, чтобы она легче перенесла это?".
На рассвете он ненадолго задремал, но уже через час проснулся от громкого крика новорожденного.
*
Леди Рэдли с трудом приходила в себя, не веря, что все уже позади. Боль постепенно утихала. А ее сын сердито кричал, пока служанки мыли его и заворачивали в пеленки.
- Поздравляю вас, леди Шарлотта, - усталый доктор Эванс улыбнулся ей. - У вас мальчик, крупный и красивый. Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, мне уже лучше, - улыбнулась в ответ леди Рэдли, пока две служанки хлопотали вокруг нее. - Можно мне взглянуть на сына?
Когда ночью схватки несчетное число раз пронизывали ее тело мучительной болью, подбрасывая ее на постели, пот заливал глаза, а посторонний мужчина прикасался к ее телу и видел ее наготу, леди Рэдли вспоминала, как еще недавно точно так же вскрикивала, вскидывалась и металась в объятиях Дориана, и ей не было так тошнотворно стыдно, когда юноша зажигал весь свет в спальне и не давал женщине прикрыться простыней или рубашкой: "Я хочу видеть тебя, любоваться тобой, - говорил он. - Тебе нечего стыдиться, ты совершенна. Почему ты прячешь от меня свою красоту? Разве она постыдна?". И постепенно Шарлотта перестала прятаться под одеяло, сворачиваться клубочком и хвататься за сорочку, когда Дориан приподнимался и окидывал ее неторопливым взглядом. Она словно наяву видела склоненное над ней лицо со смеющимися карими глазами и нежными ямочками на щеках; имя Дориана трепетало на ее устах, когда рождался их ребенок, и Шарлотта трижды прокусила губу до крови, чтобы не выкрикнуть запретное, не выдать себя, Дориана, загородный домик, шелестящую мишуру, запах нарциссов в спальне... И боялась, что при следующем приступе боли она все-таки не совладает с собой. Какое счастье, что все позади...
*
Ей подали ребенка. Довольно крупный темноволосый мальчик с красным личиком и зажмуренными глазками громко кричал на руках у врача и служанок. Но когда его передали матери, почти моментально успокоился. "Он все время плачет, ему холодно... Позаботься о нем, ему там не место", - сказала ей во сне девушка в мокром платье, и младенец перестал плакать, оказавшись на руках у леди Рэдли.
Увидев, что новорожденный что-то жадно ищет губами, леди Рэдли приложила его к груди. Пока ребенок сосредоточенно причмокивал, женщина рассматривала его. Конечно, в первые часы его жизни сложно определить, на кого он похож, но уже заметны задатки будущей красоты. Аккуратные ушки, тонкий прямой носик, изящная линия губ. Темные волосики, а глаза, наверное, карие. "Рэдли не помнит даже цвета моих глаз, - успокоила себя Шарлотта, - не говоря уже о наших гостях...".
Она продолжала рассматривать ребенка, который уже заснул у нее на груди, и на глазах выступили слезы умиления. До чего же он красив, ее долгожданный сын! А как будет счастлив Реджинальд, который так боялся, что род Рэдли оборвется, потому что он уже слишком стар. Рэдли получит наследника. А она будет любить и лелеять своего маленького Дориана, и хотя бы первые 18 лет он будет принадлежать только ей...
*
Селия приехала, узнав о том, что ночью в родительский дом вызвали доктора Эванса.
Едва не упав на бегу, девушка на ходу сбросила шляпу и тальму на руки дворецкому и вбежала в гостиную. Взглянув на лицо отца, шагнувшего ей навстречу, Селия перевела дыхание: "Слава Богу!".
- Все хорошо, дочка, - лорд Рэдли от избытка чувств обнял и расцеловал дочь. - У тебя братик. Мама сейчас спит. Эванс сказал, что ей нужен отдых. Она решила назвать сына Маркусом Реджинальдом. Я уже видел их. А почему ты приехала одна, без мужа? - спросил лорд. Он медленно привыкал к тому, что его дочурка - уже замужняя дама, к ее модной прическе, взрослым платьям, запаху духов и тому, что старший сын Теодора Карстерса, неугомонный шалопай Дэйв - без пяти минут юрист и муж Селии.
- Дэвид в университете, - Селия опустила глаза, перебирая оборки платья, - готовится к экзамену в библиотеке. Он передает свои поздравления и приедет с визитом, когда освободится.
- Что-то случилось? - Реджинальду послышались в голосе дочери неверные нотки. Он пересел на пуфик рядом с ней и обнял.
- Ничего, - девушка отвела глаза. - Вам показалось, правда. Только не говорите об этом маме, она будет нервничать, а ей сейчас нельзя...
- Так мне показалось? - Рэдли пытливо взглянул в лицо дочери. - Да, видно, к старости я становлюсь мнительным.
Селия благодарно прижалась к плечу отца.
- Маркус - хорошее имя, - сказала она.
- Крестными будут Агата и Гарри Уоттон, - вернулся к своей радости лорд Рэдли. - Шарлотта крестила дочь Гарри в июне, и тогда же Уоттон согласился быть крестным нашего ребенка.
Селия слушала, кивала, отвечала, ждала, пока ей разрешат навестить мать и братишку, и надеялась, что не выдаст себя. В том, что ее отношения с Дэвидом не так благополучны, как выглядят, виновата она сама. И она уже не маленькая девочка, чтобы плакаться родителям. Селия многому научилась у матери. "Мама, маменька... Если бы вы знали...".
*
Селия все чаще навещала родителей, объясняя это тем, что Дэвид почти переселился в университет, и она не знает, куда себя девать в пустом доме. Лорд Карстерс приезжал с молодой женой очень редко, оживленно рассказывал об экзаменах, о том, что ему уже предложили практику, садился подле Селии и держал ее за руку, и лорд Рэдли окончательно успокоился. "Показалось, у них все хорошо!". Но чуткий женский взгляд его жены отмечал неестественный энтузиазм Дэвида, натянутую улыбку Селии и то, как вяло и словно нехотя держит зять руку девушки, а Селия совершенно безучастна. Но расспросить об этом дочь или зятя было невозможно. Беспокойство леди Рэдли росло: в августе Селия и Дэвид ожидали ребенка, и, если к этому времени не разрешатся разногласия, в каких условиях будет расти малыш.
Селия охотно играла с маленьким Маркусом, вывозила его в коляске в сад, а однажды попросила мать научить ее купать и пеленать ребенка.
- Правильно, скоро тебе это пригодится, - охотно согласилась леди Рэдли, вынимая из кроватки трехмесячного Маркуса, пока служанки готовили ванночку, полотенца и чистые пеленки. - Меня этому никто не научил, и я была совсем неумелой, боялась к тебе подойти. Ты была такая крохотная, казалась очень хрупкой, и у меня руки дрожали от страха. И когда няня купала или переодевала тебя, я стояла рядом и умоляла: "Только осторожнее, не сделайте ей больно!". А когда кормила, боялась уснуть с тобой на руках. Старшие сестры рассказывали мне о детях, которые от этого задохнулись или расшиблись, упав из рук.
- А на прогулке? - оживленно спросила Селия, которой трудно было представить, что когда-то ее мама, такая решительная и уверенная в себе, могла чего-то бояться.
- А на прогулке страхов было еще больше, - Шарлотта положила Маркуса на пеленальный столик и стала разворачивать пеленки. - Ты могла простудиться, выпасть из коляски, получить тепловой удар, тебя могла укусить пчела... Страшно подумать, какой пугливой я была!
- Он подрос, - Селия засмеялась, глядя, как смеющийся Маркус шлепает пухлыми ладошками по воде. - Он так любит купаться!
- Будь его воля, он переселился бы в ванночку, - леди Рэдли придерживала весело подпрыгивающего ребенка, а другой рукой взяла мочалку. - Селия, передай мне чашку с мылом.
Селия взяла чашку, повернулась, чтобы поставить ее рядом с ванночкой. Маркус залепетал и протянул ручонку, чтобы схватить сестру за рукав. Взгляд Селии упал на пухлую, в перетяжках, руку братика. Чуть ниже правого плечика было крупное родимое пятно, по форме напоминающее цветок нарцисса.
- Селия, - повторила леди Рэдли, - подай мне мыло, - она подняла глаза и увидела дочь, застывшую в неловкой позе, ее остановившиеся глаза и бледное лицо. - Господи, что с тобой? Тебе нездоровится? - женщина инстинктивно потянулась, чтобы поддержать Селию. И проследила за ее взглядом. Родимое пятно на руке Маркуса. Как хорошо Шарлотта его знала, как изучила каждую его черточку, когда Дориан распускал ее волосы и перебирал их, протягивал руки, лежа на кровати: "Ну, иди же ко мне!", или во сне переворачивался на бок, натягивая одеяло на голову так, что снаружи оставались только его темная макушка и рука, сжимающая край одеяла, гладкая, с аккуратными мускулами и белой, как мрамор, кожей, и этот "нарцисс" ниже плеча...
"Раньше преступников клеймили лилией, а я - Нарцисс", - смеялся Дориан, играя своими милыми ямочками на щеках. "Почему ты преступник?" - спросила леди Рэдли. "Потому, что грешно желать чужую жену, - прошептал Дориан, привлекая женщину к себе и распуская ее золотистые волосы, - а я ничего не могу с собой поделать, - он прижался губами к ее губам, осыпал поцелуями ее шею, плечи. - И смею надеяться, что и ты меня... - прогудел он почти в самое ее ухо, последнее слово Шарлотта не различила потому, что сердце запрыгало как мячик от его объятий и поцелуев, а по спине пробежали щекотные мурашки. "Ты сводишь меня с ума, - прошептал Дориан, - еще с того дня, как впервые увидел тебя в гостиной у Гарри. Твой муж высмеял мой старомодный фрак, а я даже слов не разобрал потому что видел только тебя и слышал только твой смех, когда ты разговаривала с подругами...". "Ты, наверное, это всем своим пассиям говоришь!". "Ни одной, - серьезно ответил Дориан, уже без оттенка любовного воркования или дурашливости, его глаза потемнели, как черный бархат, а лицо стало строгим и взрослым. - С тобой не сравнится никто!".
Она покраснела и села на кушетке, не веря своим ушам. "Это правда", - сказал Дориан и обнял Шарлотту за талию.
Отметину в виде цветка на правой руке Маркуса она заметила еще тогда, когда мальчика впервые подали ей после родов. Сердце тревожно стукнуло. Потом леди Рэдли успокоила себя - в салонах не принято ходить раздетыми, и, скорее всего, мало кто знает о родимом пятне. А те, кто знает, - вспомнила Шарлотта леди Джулианну, - болтать об этом постесняются. Так что мне ничего не грозит. Некому шепнуть Рэдли о том, что у Маркуса такой же "нарцисс" на руке, как у Дориана... Конечно же, знал несчастный мистер Холлуорд...". Вспоминая Бэзила, леди Рэдли со страхом прерывала ход своих мыслей. Что за темная история произошла в доме Дориана в ту ночь? Шарлотта боялась даже предполагать. Сибила называла какого-то "его", сеющего зло в жизни Дориана. Но кто "он", леди Рэдли не хотела знать. Она подозревала, что эта тайна слишком опасна.
*
- О, опять эта мигрень! - леди Рэдли прижала пальцы к виску. - Эвелин, Лили, пожалуйста, искупайте и уложите Маркуса, а леди Карстерс проводит меня в будуар...
Селия встревоженно взглянула на мать, но, встретившись с ней взглядом, поняла ее игру. Мать и дочь рука об руку вышли.
Плотно закрыв дверь будуара, леди Рэдли еле слышно спросила у дочери:
- Селия, тебе... тебе знакомо это родимое пятно?
Девушка только кивнула. Она покраснела до слез и больно прикусила губу.
У леди Рэдли сжалось в груди так, что перехватило дыхание, и она прижала ладонь к глазам.
- Мама? - обеспокоенно шагнула к ней Селия.
- Так он был с тобой, - прошептала Шарлотта. - Все-таки был...
Селия снова кивнула, опускаясь на пуфик и всхлипывая. Она поняла, что выдала себя неосторожным взглядом. И стыдно было не только за свой грех, но и за то, что она знала о матери. Девушка хотела признаться во всем в карете невесты осенью, но тогда решимость изменила ей.
- Как это случилось? - Шарлотта сидела напротив дочери на краю кресла, до белизны сжимая пальцы и шептала так, будто разучилась говорить иначе.
- На дебюте, - так же тихо отвечала Селия. - Он предложил тост за опьянение, а потом еще принес полный бокал коньяка и поддразнивал, неужели я до сих пор маменьки боюсь... А потом в моей комнате... я ничего не соображала... он просто взял меня... а потом... ой, больше не могу, простите, мама... - Селия заплакала, по-детски закрыв лицо руками.
Леди Рэдли словно окаменела, глядя на дочь. Она вспомнила, какой случай свел их с Дорианом наедине впервые, на том самом дебюте Селии. Потеряв дочь из вида, она подошла к Гарри и Бэзилу и спросила, не видели ли они Селию. И Уоттон намекнул ей, будто Селия и Дориан поднялись наверх...
Леди Рэдли, не помня себя, попятилась и почти побежала на второй этаж. "Если он посмел, я заставлю его пожалеть...". В комнате Селии она застала одного Дориана без сюртука. Юноша возился с манжетами сорочки. "Что-то случилось, леди Рэдли?" - спросил он, глядя, как женщина в исступлении заглядывает за все портьеры, распахивает гардероб, зовет дочь. Его учтивый тон и легкая улыбка окончательно привели Шарлотту в исступление. "Где Селия, негодяй?!" - она была готова вцепиться ему в глаза. Дориан так же спокойно ответил, что не знает, он поднялся наверх, чтобы сменить обрызганные вином манжеты. Дориан заверил, что Генри просто бестактно и глупо пошутил. "Вам не о чем беспокоиться", - заверил он женщину. Видя смущение хозяйки дома, Дориан улыбнулся и предложил забыть о недоразумении. И прервал поток ее сбивчивых извинений и благодарностей словами: "До чего вы очаровательны...". Так все и началось. Но Селия говорит...
- Где же ты была? - через силу выговорила леди Рэдли. - Я искала тебя повсюду...
- Под кроватью, - всхлипнула Селия, - услышав ваши шаги и голос, Дориан велел мне спрятаться. "Я быстро ее спроважу", - сказал он. И я все слышала...
Леди Рэдли выпрямилась, бледная, как те самые нарциссы в загородном домике. Она смотрела на дочь широко раскрытыми глазами и не могла произнести ни слова. Это выходило за все границы, Шарлотта не могла даже представить себе подобное, а потом ее охватил ужас. "Селия все знала. Боже, я всю жизнь старалась быть для дочери примером безупречного поведения, а тогда она услышала, как я растаяла в объятиях этого мальчишки!". Потом - негодование: "И он поклялся, что не тронул мою дочь! А Гарри... зачем он намекнул мне... так у них все было задумано... он мстил мне за брак с Рэдли? Но это безбожно!". И догадка: "Может, из-за этого Дэвид холоден к Селии?!".
- Дьявол, - наконец выговорила она. - Чудовище... Прости меня, Селия. Не знаю, какой дьявол в меня тогда вселился. Что ты обо мне узнала... Селия, это из-за...
- Я призналась Дэвиду накануне венчания, - тихо сказала Селия, по-прежнему не поднимая голову, - не хотела его обманывать. Я не сказала, кто это был. Он ответил, что я не виновата и мы это преодолеем. Но не можем. А тогда... Когда вы ушли, Дориан сказал, что я могу вылезать, и мы продолжим. А я сказала, чтобы он уходил. Не могла... Ведь он пригласил вас к себе. И решила, что я больше никогда... Мне было так стыдно, хотелось отравиться... - Селия снова заплакала. - Чувствовала себя такой грязной, даже на исповедь стыдилась пойти, казалось, что не смогу войти в церковь с таким грехом. А потом увидела вас в той пролетке на рассвете, когда мистер Грэй закидал нашего кучера куриными яйцами. Вы хохотали на заднем сидении, и ветер трепал ваши волосы... А потом...
Шарлотта закрыла лицо руками. Такого позора она до сих пор не переживала.
- Прости, Селия, - повторила она. "Пока я бесстыдничала и лгала, моя дочь была один на один с такими мучениями и чуть не наложила на себя руки... - леди Рэдли содрогнулась, вспомнив Сибилу. - Он сеет вокруг себя горе!".
Женщина пересела на пуфик и обняла дочь. Селия, как в детстве, прижалась к матери, а Шарлотта гладила ее по голове и тоже плакала.
*
Леди Рэдли сидела на скамейке возле песочницы, глядя, как Маркус лепит башенки из песка. Темноволосый мальчик напоминал отца только бархатными глазами, ямочками на щеках и не по возрасту высокой тоненькой фигуркой. Спокойный, серьезный мальчик, он был очень привязан к матери, смотрел на нее с обожанием и угадывал, когда мать хочет его позвать. Вот и сейчас он подбежал к скамейке прежде, чем Шарлотта успела его окликнуть.
- Давай наденем шляпу, солнце припекает, - леди Рэдли отряхнула курточку сына от песка и завязала у него под подбородком тесемки соломенной шляпы, поцеловала мальчика и отпустила. - Думаю, к обеду ты успеешь построить свой дворец...
В аллее появились лорд Генри и его дочь. Эмили была на полгода старше Маркуса. Дети сдружились и часто играли вдвоем. Увидев товарища в песочнице, Эмили вырвала руку из ладони отца и побежала к нему. Уже вскоре мальчик и девочка увлеченно строили крепостную стену вокруг песочного дворца, а Уоттон подошел к скамейке. После внезапной смерти жены (злые языки шептались о том, что это было самоубийство, потому что Гарри извел бедняжку своими колкостями) он сник, стал почти затворником и уже не блистал острословием в салонах.
- Ты позволишь составить тебе компанию? - после паузы спросил Генри, простояв у скамейки пару минут. Леди Рэдли сухо кивнула. На людях она выдерживала ровный учтивый тон с Гарри, стараясь не выдать неприязни к бывшему поклоннику. До чего он дошел, вымещая свою обиду. Уоттон попытался завязать с ней разговор на общие темы; женщина отвечала односложно, не глядя на собеседника: Реджинальд завтра возвращается из Глазго; Селия и Дэвид с маленькой Мартой в Брайтоне: девочке полезен морской воздух. Да, завтра она будет на собрании у леди Агаты. Да, она рада, что Эмили и Маркус подружились. Нет, она тоже давно не получала писем с континента...
- Шарлотта, - не выдержал ее отчужденности лорд Генри, - я понимаю, чем вызвано твое отношение, но...
- Бюсь, что не понимаешь, - тихо ответила леди Рэдли, - твой друг чуть не разрушил нашу жизнь. Селия и Дэвид были на грани разрыва. Моя дочь видела мой позор. Мне всю жизнь придется бояться, что Маркуса назовут ублюдком, сыном распутницы. Я забыла о долге жены и матери, о женской чести и приличиях, принимала ложь за чистую монету, а ты наблюдал мое падение и смеялся. За что ты так поступил со мной, Гарри?
- Шарлотта, - Генри сморщился и потер лоб, как от головной боли, - я не мог забыть тебя, как ни старался. Искал забвения в вине, со шлюхами, в оргиях. Женился. Но каждый раз, когда видел тебя рядом с Рэдли, самодовольным увальнем, у меня сознание мутилось от бешенства...
- Рэдли ни разу не причинил мне зла! - покраснела от обиды за муа леди Рэдли. - Он оберегал меня, прислушивался, верит мне! Он любит меня, - резко заключила женщина, - и, даже если бы твой друг подтолкнул бы меня к побегу, Рэдли не стал бы мне мстить, тем более так гадко. А я еще смеялась над ним вместе с вами. Если бы в столице узнали, что ты устроил, твой клуб стал бы единственным местом, где тебя принимали бы, кого там только не принимают. Но на твое счастье, в этой истории я грязна так же, как ты, и не хочу разрушить будущее своих детей и сразить наповал своего мужа. Ради них я молчу. Не ради тебя!
- Я слишком поздно понял, как выглядит то, что я задумал, - Генри вертел в пальцах папиросу, забыв ее прикурить. - И заслужил упреки. Но Дориан... Он не был лишь моей покорной пешкой. Иногда я совершенно не понимал этого мальчишку и даже побаивался его. Что-то в нем было неладно с тех пор, как Бэзил написал его знаменитый портрет. А после смерти невесты Дориан словно с цепи сорвался. Ты еще не обо всех его выходках знала. Что Дориан иной раз творил, я даже повторить при тебе не могу...
Шарлотта хотела резко ответить, что не нуждается в "ностальгических" воспоминаниях Гарри о развлечениях Дориана в столице, но упоминание о портрете и девушке из Ист-Энда изменило ход ее мыслей. Как-то связаны между собой эти три факта. И исчезновение портрета из гостиной, ночные кошмары Дориана. И почему он уехал (или сбежал) - от угрызений совести, не желая окончательно погубить ее... Или... Или потому, что боялся кого-то? Тут леди Рэдли оборвала пугающую ее логическую цепочку. Она боялась единственного вывода, который напрашивался.
"Но вряд ли я смогу простить Гарри за все, что он сделал, и за бедняжку Викторию, невинную жертву... Гарри не смог стать хорошим мужем, может, теперь он будет хотя бы хорошим отцом...".
Гарри посмотрел на Эмили, которая учила Маркуса украшать крепостную стену цветными камешками и пригладил седеющие виски:
- Спасибо, Шарлотта. Да, ради них мы должны похоронить эту историю. Она позорит меня больше, чем кого-либо, и я не хочу бесчестия. Ради детей мы должны быть безупречны...
Леди Рэдли сухо кивнула. Она хорошо понимала отцовские чувства Генри потому, что они были ей знакомы.
- Да, думаю, мы это сможем, - сказала она вслух.