Ариадна Никитична, тревожно вздыхая, поедала сырые котлетки на кухне. Сырое мясо давно стало основой ее рациона, с тех пор, как она попробовала… свежей человеческой крови. Больше ничего она не употребляла. От жареной телятины с овощами или наваристой ухи она воротила нос с каким-то необъяснимым отвращением, и чтобы подтвердить свою верность выбранной диете, завела роман с мясником, который каждую неделю поставлял ей поросят с розовыми, забрызганными кровью, пятачками. Получив такого поросенка к столу, часть его она съедала за завтраком, вытирая мокрые губы салфеткой, часть же откладывала впрок, изготавливая по собственным рецептам удивительные блюда. Иногда, вместо воды она выпивала кровяной коктейль, который со стороны мог вполне сойти за малиновый сок. Но даже такие юные создания как поросята с фермы, не могли сравниться по вкусу с горячей человеческой кровью. Да, Ариадна Никитична, заглушая голод полуфабрикатами, не переставала думать о том, что повсюду, куда ни глянь, ее окружают столько незнакомых людей, каждый из которых мог бы стать гордостью ее стола. Они попадались на лестничных площадках, на тротуарах, в магазинах, в трамвае. И сдержаться, чтобы ненароком не впиться кому-нибудь в шею или запястье было, подчас, стоическим делом. «Не выдать себя, только не выдать» – правило, стучавшее в сознании животным предостережением, было тем ограничителем, которое позволяло ей существовать в этом сгустке человеческих тел. Но все-таки, Ариадна Никитична была женщиной – слабой и непредсказуемой.
Однажды аппетит застиг ее врасплох в самом неподходящем месте. Это произошло в трамвае, она сидела возле окна и, потирая безостановочно нос, угрюмо всматривалась на проплывающие мимо дома. Вокруг нее сбились пассажиры, усталые и тоже угрюмые. В эти минуты она внутренне ругала себя за неосторожность, ведь сколько раз она зарекалась ездить в общественном транспорте. Куда более безопасно в такси. Случайно она бросила взгляд на полного мужчину в стеганой куртке и кожаной кепке. Он протиснулся к тому месту, где она сидела, и ухватился за поручень. У него было крупное розовое лицо, нос с картофелину и рыжие лохматые брови. Но больше всего в его облике даму поразили уши. Они были слегка оттопырены и имели форму пельменей. Отвернувшись опять к окну, эти уши сохранились у нее перед глазами. Несколько раз она тревожно посматривала на незнакомца, затем опускала взгляд, потом, опять дрожа ресницами, возвращалась к его ушам, уже не случайно, а намеренно. Что-то в них было некрасивое, и все же трогательное. А может, она неправильно подбирала слова. Что может быть трогательного в ушах, тем более мужских? Ничего. Абсолютно ничего. Однако она откровенно не могла оторвать от них жадного взгляда. Розоватые мочки, вздрагивавшие при каждом толчке трамвая, приковывали теперь все ее внимание. Мужчина, заметив обращенный на себя взгляд, смутился, после чего повернулся к ней спиной. Но Ариадна Никитична, в этот момент все для себя решила. Это был отчаянный поступок, некоторые люди бы сказали, что «сумасшедший». Но тогда она просто не могла противостоять вспыхнувшему желанию. Проглотив слюну, она резко поднялась с места, а затем, когда трамвай остановился, быстрым движением впилась в ухо зубами. Салон окатил нечеловеческий вопль. Пассажиры вокруг всполошились. Поднялась страшная суматоха, в которой ничего нельзя было разобрать. Когда двери трамвая захлопнулись, Ариадна Никитична уже заворачивала за угол, на ходу пережевывая жесткий кусочек уха. Она долго его жевала, а потом разочарованно сплюнула в лужицу, убедившись, что он совсем безвкусный. «Как обманчив внешний вид!» - горько подумала она, вспомнив, что из-за этого рисковала своей головой.
Чтобы избежать неприятных столкновений с законом и продолжить дальше потакать своим маленьким привычкам, она купила небольшую квартирку в старом районе на окраине города, где улицы пустели с наступлением вечера, а в самом доме немногочисленные соседи тоже, казалось, затихали, когда за окнами начинали мерцать редкие фонари. Это было очень удобно. Приглашая к себе ничего не подозревающих мужчин, она могла быть спокойна, что ее пиршеству никто не помешает. Ариадна Никитична в свои тридцать два года все еще оставалась интересной, пышущей здоровьем дамой, поэтому не удивительно, что новые знакомые редко отказывались воспользоваться ее гостеприимством. Как же они потом за это платились… Обычно «вампирша», пробуждаясь перед рассветом, с волнением оглядывала ночного возлюбленного, а после, медленно, словно боясь вспугнуть дремлющую птичку, наклонялась к его шее, парочку секунд медлила, что-то трудное решая про себя. Но голод всегда одерживал вверх, и вот она уже глубоко вонзала в шею зубки, подушки обагрялись кровью, и несчастный любовник молчаливо метался по кровати, судорожно оттаскивая от себя страшное существо, в которое неожиданно превращалась в эти минуты Ариадна Никитична. Вскоре он затихал, а она, наконец, утолив голод, отваливалась от замершего тела, утомленная борьбой и сытостью.
В таких «перекусах» проходила ее жизнь, пока после тридцати пяти, помимо голода она не стала ощущать тяготы одиночества. Странно, она и раньше его чувствовала, ведь по-другому и быть не могло – «кровавые дела» не позволяли жить открыто, сводить близкие знакомства с другими людьми. Однако, привыкнув к своему уединению, в последние месяцы в ней вдруг стала усиливаться тоска по чему-то неведомому, глубоко человеческому. Странное чувство тоски появлялось у нее те в минуты, когда она встречала в магазине семейную пару с ребенком, которые, прохаживаясь вдоль рядов с продуктами, сообща совершали покупки. Вроде бы вполне бытовая картина. Мать семейства могла оказаться грубой дамой, да у супруга на голове блестели проплешины, но что-то все равно заставляло ее смущаться. Она долго не могла себе объяснить «что», пока случай не свел ее с ювелиром. Узкий, можно сказать щупленький молодой человек с горящими глазами вызвал у нее... бабью жалость. Большую часть дня он проводил в полумраке своей мастерской. На лице его разлилась желтоватая бледность, а на висках – это в двадцать-то пять лет! белели островки седины. Внешне он мог показаться привлекательным, если бы характер работы не наложил на него отпечаток. Привыкший иметь дело с металлом, он постепенно отвык от людей.
В ювелире Ариадна Никитична нашла много общего с собой. Он был так же одинок, и так же… как ей мнилось несчастлив. Вполне достаточное основание для знакомства. Вскоре она достала приличный экземпляр китайского нефрита, а затем, чтобы ее вконец не разорили, приобрела у одного коллекционера кусочки красной шпинели и со всем этим отправилась в маленькую мастерскую. Она смутно представляла, что будет дальше. Отправить ювелира к праотцам либо оставить. Этот вопрос сверлил ее мозг в течение получаса, пока она перебирала в руке звенья ожерелья. Перерезать ниточку жизни, как это происходило с другими, думалось ей, очень просто, да и скучно, - потом опять мучайся с уничтожением улик и все такое. А может, она скосила на него оценивающий взгляд, все-таки оставить. Обучить его всему, что знает, сделать таким же, чтобы не было никакой разницы, чтобы два одиноких существа навсегда были связаны вместе. Эта мысль ей приглянулась. Правда, ненадолго. Когда подошел момент для решительного укуса, дама пришла в растерянность.
…Дело в том, что Ариадне Никитичне за долгую практику не приходилось превращать «обед» в близкого приятеля. Не было необходимости. Потому она немного разволновалась, когда в темноте впилась в шею ювелира. Тот отчаянно трепыхался, испуганно хрипел. Вампирша начала опасаться, что он так и пропадет, ведь ее хватка с каждой секундой все усиливалась, а жертва никак не хотела примириться с неизбежным. Тогда она так резко сжала горло, что юноша, в конце концов, потерял сознание. И весьма вовремя. А не то о спутнике жизни пришлось бы позабыть.
Теперь, поедая сырые котлетки, она прислушивалась к всхлипам, доносившимся с кровати. Павел Рубинчиков лежал в бреду, весь горячий, с розовыми пятнами на щеках, и вид у него был как у больного ребенка. По временам он что-то выкрикивал – хаотичные сочетания звуков, которые выражали не то жалобу, не то угрозу. «Ррррр – уууу – бббб, рубббб» - нередко вылетало с его губ. Слушая его стоны, дама содрогалась. Что с ним будет? Поправится ли он? Ведь у него такое слабое здоровье. Несколько дней Ариадна Никитична дежурила у его постели - промывала ранку на шее и подкладывала под язык таблетку валерианы. На четвертый день она так устала, что, случайно взглянув на себя в зеркало, ужаснулась замеченным переменам. Ее лицо осунулось, а под глазами обозначились темные круги. Ах, когда же это все кончится? Ведь так недолго и самой слечь в постель. А два больных в одной квартире – это уж слишком. Не успела она так подумать, как ювелир, лежавший в забытьи, вдруг громко и отчетливо проговорил «ру-бин», потом закашлял, а затем приступ кашля внезапно оборвался и сменился полным, чуть ли не гробовым молчанием. Воцарившаяся тишина подействовала на вампиршу удручающе. Она осторожно, на цыпочках, подкралась к кровати и взглянула на ювелира. Павел Рубинчиков лежал под одеялом, сложив на груди руки, и смотрел в потолок.
- Пить… - еле слышно попросил он, когда заметил рядом Ариадну Никитичну.
- Ах, сейчас, сейчас! – спохватилась она, выбежав из комнаты. Вскоре она вернулась со стаканом густой крови.
- Пей, голубчик! Тебе сейчас надо поправляться – проговорила она, помогая ему приподняться на подушках. Павел Рубинчиков послушно взял стакан.
- Что это? – в ужасе вскрикнул он, причмокивая языком.
- Как что? Кровь! Наш эликсир жизни! – как можно спокойнее, ответила она.
- Наш… что? – удивился больной. – Тьфу, зачем вы мне суете эту гадость?
Дама закусила губу.
- Это не гадость – чуть помолчав, сказала она – ты пока не привык к такой… пище. Но это ничего. – Вот когда проголодаешься, то выпьешь за милую душу! – и, поставив стакан на столик, вампирша торжественно улыбнулась.
- Бред! – проговорил он, слегка жмурясь - Никогда этого не будет! Я еще не сошел с ума! – он решительно мотнул головой, после чего невольно облизнулся. Ему действительно захотелось подкрепиться. Придя в себя после тяжелой болезни, он чувствовал в теле страшную слабость. Голова кружилась, во рту пересохло, а тело казалось легким, просто невесомым. И тут, в его памяти стали потихоньку всплывать воспоминания. Вспомнил, как его привезли сюда на машине, как он показывал ожерелье хозяйке и … А дальше ничего. Что же произошло дальше? Почему этот важный эпизод будто вышибли из памяти. Он еще раз оглядел комнату, а потом остановил свой взгляд на стакане с кровью. Может, он действительно сошел с ума? Стакан стоял на прежнем месте. И почему-то, именно в эту секунду Павел Рубинчиков вдруг резко захотел его осушить. Это было немыслимо. Он задрожал, в желудке что-то завертелось и он сам, поневоле, схватил стакан и жадно, будто боясь, что его отнимут, выпил содержимое до дна. На верхней губе у него отпечатались розовые усы.
- Молодец! – похвалила его Ариадна Никитична. – Видишь, не так все и страшно….
- Что вы со мной сделали?! – прокричал ювелир, выпустив стакан из рук.
- Ничего особенного – ласково ответила Ариадна Никитична, подойдя к нему, и, достав из кармана платья бумажную салфетку, вытерла его розовые усы. – Ты только не волнуйся, голубчик – повторила она – и все будет хорошо!
Молодой человек вяло кивнул. Он был так поражен своим поступком, что уже не мог по-настоящему рассердиться.
- Так значит, вы укусили меня? – спросил он чуть погодя, сидя за столом и вертя в руках сырую котлетку. Они сидели на кухне, и пили кровяной настой.
- Угу! – ответила хозяйка. – Теперь ты настоящий вампир со всеми вытекающими отсюда последствиями…
- Какими последствиями? – тревожно спросил он.
- Ну, к примеру, теперь тебе придется соблюдать определенную диету – это раз – она деловито загнула указательный палец. – К тому же, помимо животной крови, тебе захочется человеческой… - это два.
- Но ведь это же людоедство какое-то… - возмутился Павел Рубинчиков, быстро съев в утешение еще одну котлетку.
- Не совсем – усмехнулась Ариадна Никитична – людоед, прежде всего человек, питающийся другими людьми. А вампир – уже не человек – назидательно сказала она, цокнув языком. – И вообще, без крови теперь никуда. Отныне твое самочувствие будет всецело зависеть от этого ингредиента. Так что не теряй времени и пей! – подытожила она, указав на стоявший перед ним стакан.
Павел Рубинчиков, потирая ранку на шее, все еще нерешительно всматривался в густой напиток. Он с трудом привыкал к мысли, что теперь его постоянным блюдом станет сырое мясо. Тем более как он понял, его нужно кушать только в свежем виде, пока оно еще богато витаминами. Боже, неужели он теперь должен убивать? От одной мысли об этом его ладони вспотели.
- Ох, - задумчиво выдохнул он – вы оставили меня в живых, хотя могли бы запросто скушать! И не было бы этого разговора на кухне и всех этих мясных кушаний… Почему? – он почесал кадык.
- Как так?– не поняла вопроса Ариадна Никитична.
- Сделали меня вампиром? Почему из всех людей вы выбрали именно меня? – он выпрямился и внимательно поглядел ей в глаза.
Дама на минуту растерялась.
- Это вышло случайно – ответила она после паузы. – Хотя нет, дело не в этом – призналась она, вздохнув – это вовсе не случайность. Ты показался мне подходящим кандидатом. Ведь, в сущности, мы очень похожи…
- Простите, но я ничего не понимаю. Подходящим для чего?
- Видишь ли, - заторопилась она объяснить – я довольно одинока… мне подчас не хватает живого общения. Однако при известных обстоятельствах трудно отыскать друга. Он бы всегда вызывал у меня аппетит, а с этим невозможно примириться. А я, видишь ли, не из тех, кто из-за любви, будет терпеть разные неудобства. Не привыкла. Надеюсь, я достаточно ясно ответила на вопрос?
- Не совсем… - упрямо отрезал ювелир.
- Ох, ну это же так очевидно! – воскликнула она – мне нужен супруг, которым бы мне не захотелось закусывать по утрам!
Ювелир, услышав столь открытое признание, прямо-таки онемел.
- Так вы хотели замуж? – не сразу вырвалось у него. Он никогда не задумывался о подобной возможности. – Послушайте, но между нами не было никакой связи, чтобы можно было подумать… - он запнулся, увидев как лицо вампирши изменилось.
- Хм – самолюбиво хмыкнула дама – а я и не думала, я просто знала. Там, в своей мастерской ты производил довольно жалкое впечатление, а благодаря мне - ты можешь скорее выбиться в люди.
На этом их разговор окончился. Павел Рубинчиков остался на новом месте. Возвратиться домой пока не представлялось возможным, по той простой причине, что он не мог за себя поручиться. Вдруг какой-нибудь эпизод выведет его из себя и он, к примеру, накинется на соседа или прохожего. К тому же Ариадна Никитична, была единственным живым существом, которая могла дать полезный совет. Вообще-то между ними быстро установилась дружба. Оба относились друг к другу с подчеркнутой вежливостью, избегали щекотливых разговоров, приводящих к разногласию, и трапезничали за одним столом. По вечерам Ариадна Никитична растягивалась на диване и, надвинув на нос очки, зачитывала Рубинчикову свои дневниковые записи двадцатилетней давности, где в частности описывалось, как она впервые пригубила крови. Ей тогда было что-то около шестнадцати, она ходила в выпускной класс и слыла, по ее словам, очаровательной ученицей. Настолько очаровательной, что даже учитель химии откровенно при ней облизывался. Почему он так облизывался, выяснилось позже, когда в тиши пустого класса, выпучив в исступлении глаза, он прильнул к ее шее. Сначала она пришла в ужас и зарыдала, умоляя ее пощадить. Вытирая рукавом капли с пышных усов, учитель недоверчиво на нее поглядывал и громко причмокивал. Это причмокивание звучало все более зловеще, девушка стала подумывать о скором конце. Но то ли в тот день ему отказала осторожность, то ли сытость дала о себе знать, в общем, не сказав ни слова, он взял со стола школьные тетрадки и, убрав их в портфель, поспешил за дверь. Оставшись в одиночестве, она долго не могла прийти в себя. Ее всю знобило, шея опухла, казалось, что она превратилась в одну сплошную опухоль. Слезы на лице давно высохли, а она все не решалась выйти на улицу, боясь, что химик будет поджидать ее в школьном сквере. Не может так все благополучно кончиться. Не может. Вдруг ему опять захочется ее укусить, только в следующий раз он окажется решительнее. Целую неделю она не появлялась в школе, опасаясь новой встречи. А когда все-таки вернулась, то несколько раз сталкивалась с обидчиком в коридоре, он всегда торопился, раскачивая в руке тяжелый кожаный портфель, а когда проходил мимо, то зловеще скашивал взгляд, будто предупреждая ее – «ни-ни, голубушка, а то не поздоровится». Правда вскоре учитель уволился, ранка на шее зажила, и можно было сказать, что все постепенно наладилось, если бы не одно «но». У пострадавшей возникло любопытство к чужим шеям. Сначала слабое, неосмысленное, а потом уже сильное. Но кусать кого бы то ни было она не осмеливалась, поэтому в еду пошли мелкие грызуны, да домашние кошки. Затем, по мере пробуждения аппетита, юная вампирша перенесла свой пыл на младших братьев и сестер одноклассников. Дети – доверчивые существа и не догадывались, что такая прелестная девочка, какой была Ариадна Никитична в те годы, могла замышлять худое против них. Они с благодарностью угощались с ее рук конфетами, а потом также охотно увязывались за ней на прогулки, с которых имели обыкновение не возвращаться… Вскоре на таинственную связь событий стали обращать мамы пострадавших детей и коварной школьнице пришлось убраться восвояси, подальше от нарастающих подозрений. Через несколько лет она оказалась в Екатеринбурге. Здесь ее подстерегало не меньше соблазнов, однако хроника жизнеописания на этих страницах обрывается…