Вкус Изабеллы

 
В то лето я женился, и мы проводили свой медовый месяц в старом доме, который мне подарил мой дед, переехав к своему старшему сыну.
Дед не очень радовался уходу из своей старинной казачьей усадьбы. Больше всего он переживал за виноградник.
 У него в саду протянулись ряды шпалер с «бычьим глазом», «алиготе» и «ркацители». Дед тщательно ухаживал за «культурным», как у нас говорят, виноградом.
Но любил он мягкую, черно-синюю «изабеллу» с крупной косточкой, тяжелые плети которой обвивали беседку и дом.
Вино из «изабеллы» получалось необыкновенное. Пенистое, с темно-розовой пенкой, ароматное, по вкусу отдаленно напоминающее землянику.
Дед чуть не плакал, когда, собрав последние вещи, пошел к машине своего старшего сына.
- Ну что вы так убиваетесь? – сказал мой дядя, открыв дверцу и сплевывая на землю шелуху семечек. – Будете приезжать, наведываться.
- Ни… -  дед покачал головой. – Ни…
- Не волнуйтесь, - дядя кивнул в мою сторону, - он присмотрит за виноградником… И вино будет не хуже…
- Ни… - устало повторил дед, и, прикрыв глаза, тихо прошептал: - Трогай…
А через несколько дней…
Они свалились к нам на головы, как град, как черная буря, как зимний холодный ветер.
Они – это мой дальний родственник и его друг-сослуживец. Они прибыли издалека – из Якутии, где мой родственник работал на алмазном прииске.
Я давно не видел своего родственника и уже позабыл его ошарашенно-непроспавшийся марсианский вид. Приехал он по хлопотному и очень приятному делу – продавал новенькую «Волгу». Ничего особенного в этом не было, если не считать, что «толкал» он «двадцатьчетверку» с изрядным «довесом».
Родственник мой – человек зажиточный, и, вместе с тем, широкий, впрочем, как и все южане. Жил, как он выражался, «на одну зарплату», но и она была довольно впечатляющей. Конечно, за просто так у них там, на Севере, большие деньги не дают. Каждый его приезд начинался с посещения зубного врача  - «живых» зубов почти не осталось, отяжелевшая от золота челюсть с трудом разжималась, поэтому родственник был человеком неразговорчивым.
Они так и ввалились поздно вечером – с опухшими лицами, красными глазами, взъерошенные и очумелые.
 - Знакомься, - буркнул родственник, - Виктор.
 Я пожал руку плотному, коренастому, моложавому человеку в светлом костюме из хлопчатки.
 Пока мы собирали ужин, Виктор уселся на табурете с неизвестно откуда взявшейся гитарой и с ходу начал петь.
Голос у него был хорошо поставленный и очень красивый. Плохонькая гитара тут же, еще до конца песни, успевала расстроиться от ударов его сильных рук, а над нашим домом, над заснувшей станцией неслось:
- Парамарибо, Парамарибо,
 Парамарибо – город мой чудесный…
От песни веяло шелестом пальм, запахом пряностей, и Виктор был похож на забулдыгу-матроса, только что вернувшегося из дальнего плавания.
Потом он пел другие – известные и неизвестные, пошлые и красивые, блатные и популярные, но лучше всех у него почему-то получалась именно эта:
- Парамарибо, Парамарибо,
  Парамарибо - город утренней зари…
Он не мог угомониться до утра – пел, смеясь, будто заведенный, и мы уже начали уставать от этого надрывного, щемящего веселья.
Виктор так и уснул – в обнимку с гитарой, в тропическом своем костюме.
А наутро они исчезли, и мы с моей молодой женой жили тревожным ожиданием.
Они появились под вечер – усталые, нервные и веселые.
- Едем! – орал родственник, тесня Виктора с его неизменной гитарой.
- Парамарибо… - пел тот хриплым, красивым голосом, багровея от натуги.
- Едем!
Я пошел за ними, не пытаясь вырваться из цепких родственных рук.
За воротами стояли две машины. Одна, уже бывшая, как я понял, «Волга» родственника и другая – старый, но в отличном состоянии, сверкающий никелем и лаком, «ЗИС». Дверцы обеих машин были распахнуты, и из «двадцатьчетверки» торчали длинные ноги неизвестного мне человека, а в автомастодонте еле виднелся невысокий тучный человек, который при виде меня приветственно поднял короткую волосатую руку.
- Макарони – ладзарони… - прокричал он на всю улицу неожиданно густым, низким басом, и я сразу понял, что он сильно навеселе. Как, впрочем, и вся эта разудалая компания.
Стало ясно, что сейчас они поволокут меня с собой, и, что хуже всего, отпираться бессмысленно и бесполезно.
- Езус Мария, Санта-Мария, грация! – проорал «ладзарони»,  и я решил ехать, не поднимая шума. Чтобы придать смысл моей поездке, я решил про себя, что смогу хоть чем-нибудь им помочь. Не дать, например, им потерять деньги или подраться из-за них. Или вытащить из горящей машины. Или успеть вывернуть руль, когда автомобиль направится в столб.
Я мысленно попрощался с юной женой, с которой так мало прожил, вспомнив всю свою, сразу показавшуюся мне очень короткой, жизнь.
- Парамарибо! – взревел Виктор, и я очутился в «ЗИСе».
На заднем сиденье машины могло свободно разместиться еще человек десять.
«Ладзарони», не оборачиваясь, протянул мне свою короткую, широкую, потную руку, и назвал свое имя. Мне оно показалось греческим и я спросил:
- Вы – грек?
- Ага, пиндос…
Я не удивился. Греки в наших местах народ коренной, они здесь жили еще раньше генуэзцев.
- А «макарони»?
- Люблю итальянцев… Всю жизнь мечтал быть итальянцем…
- Но греки – тоже древняя нация…
- Не в этом дело – вся штука в характере. Греки – унылый, скучный народ… А итальянцы очень любят жизнь…
- Все люди на земле любят жизнь.
- Но итальянцы – больше всех…
«Ладзарони» вдруг зажмурился и страстно сказал:
- Если бы ты знал, как это хорошо – жить!
- Догадываюсь… - осторожно ответил я.
- Не-е-т, мой дорогой, - он, не обращая внимания на дорогу, обернулся ко мне, и я увидел его странное лицо – мыслителя и сатира одновременно, лицо, покрытое густой сетью прожитых лет, усталые тысячелетние глаза.
- Не-е-т… Ты не знаешь этого… Слава богу, не знаешь…
Уже почти в темноте мы подъехали к огромному, белому дому. Он высился на узкой улочке, как крепость. Дом был не достроен, вокруг него еще валялись кучи строительного мусора.
Машины резко затормозили. Я вышел из «ЗИСа» и осмотрелся.
- Входите, входите, - крикнул из машины «ладзарони».
Мой родственник бодро взбежал по наклонным строительным мосткам и открыл массивную дверь.
- Незаперто, - удивился Виктор. – Наш человек…
Из прихожей виднелись огромные, совершенно пустые комнаты, тускло поблескивающие темной краской полы. Лишь в прихожей на вешалке висело кое-что из одежды, да в кухне – необычной для сельского Юга, у нас они строятся отдельно от дома, - очень низко, прямо на полу стояла железная кроватная сетка с набросанным на ней разноцветным тряпьем.
По тому, как уверенно и быстро мой родственник находил в этом доме все, что нам было нужно – стаканы, закуску, я понял, что уже бывал здесь и раньше.
Взяв в руки по табурету, чтобы расположиться во дворе, у дома, я вышел на недостроенное крыльцо. И чуть не свалился с него.
У раскрытой двери огромного «ЗИСа» копошился «ладзарони». Я только сейчас заметил, что у него не было обеих ног. Как он вылез из своей машины, я не видел. Он упал с маленькой платформы с колесиками, на которой передвигался, опираясь на деревяшки в форме ручек.
«Ладзарони» тихо, как бы про себя, ругался, пытаясь залезть на тележку. Но из-за неровной земли, заваленной всякой дрянью, это ему не удавалось.
Я кинулся было помочь, но мой родственник остановил меня:
- Он этого не любит…
Я старался не смотреть, как медленно, но упрямо, забравшись на свою тележку, «ладзарони» двигался к нам, работая сильными руками.
- Он что? – тихо спросил я моего родственника. – Совсем один?
- Была жена… - пробормотал он сквозь зубы, не спуская оцепеневшего взгляда с «ладзарони». – Была… Ради нее он и отгрохал эту хоромину. Только ей дом уже не понадобится… Ушла, стерва…
- Ее понять можно, - непрошенно вмешался наш длинноногий спутник. – Не старая еще женщина… А тут калека, инвалид…
- Сам ты… калека, - огрызнулся мой родственник. – Ты вот в аварии побывал, скажи спасибо, только ноги себе переломал, и уже опять ковыляешь, машину новенькую купил, а если бы по-другому, а? Несколько годиков на коечке с посудинкой?
- Оставь, - сказал Виктор и взял гитару. Я сжался, представив, что он сейчас грянет «Парамарибо». Но он только обнял, поправил гитару у себя на коленях и прижал покрепче.
- Тут от здоровых уходят… - сказал он, ни на кого не глядя.   
- От тебя, что ли? – спросил длинноногий.
- А хоть бы и от меня, - безразлично сказал Виктор. – Что, не похоже?
- Да ты мужик, вроде, справный, - недоверчиво сказал длинноногий.
- Я тоже так думал, - засмеялся Виктор.
- Так чего же ей надо было? – продолжал удивляться новоявленный владелец «Волги».
- Не знаю… - сказал Виктор. – Правда, не знаю…
Мы замолчали и тут к столу подкатил отдувающийся «ладзарони».
- Что же вы, черти, приуныли? – пересиливая себя, закричал он как можно громче.
- Парамарибо… - ударил в ответ по струнам своей многострадальной Виктор. Эта песня о далеком, экзотическом Парамарибо, здесь на юге, у берега моря казалась вполне уместной.
Ведь по маленькому, уютному, нашему Черному морю до Средиземного, а там – через Атлантику, на берегу которой и стоит загадочный, прокаленный солнцем Парамарибо…
- Хорошая песня… - улыбнулся «ладзарони».
- Да, - согласился Виктор. – Раньше я ее с женой любил петь. На два голоса. Неплохо получалось…
- Как у заслуженных артистов, - подтвердил мой родственник.
- Не надо вспоминать, что было раньше, - мудро посоветовал «ладзарони».
- Ничего, друг, - хлопнул Виктора по плечу длинноногий. - Мы тебе здесь, на юге, такую красавицу найдем…
- Лучше Лиды не найдете, - серьезно сказал мой родственник.
Виктор молчал. Я видел, как крепко, до побелевших пальцев сжал он гитарный гриф.
- У меня, - сказал длинноногий, - отношения с бабами простые – меньше слов, больше дела…
- Это что ж, - спросил «ладзарони», - как жеребец, в стойле?
- А чего? Жениться я, славу богу, не собираюсь. На мой век бабья хватит, а чтоб постирать там, приготовить – так у меня мать еще жива…
- А когда мать помрет? – спросил «ладзарони».
- Ну, найду какую-нибудь… Приходящую…
- Не-е-т, дорогой, - зажмурился «ладзарони», - жена все равно нужна. И не только для того, чтобы убрать, постирать, приготовить… И не только для того, чтобы спать с ней… Нет… Жена, как человек, как друг нужна…
Длинноногий рассмеялся:
- У меня друзей и так хватает, вот ты, например… Да и что за друг – баба… Сказал тоже…
- А я свою не осудил, когда ушла, - вдруг сказал «ладзарони». – Намаялась она со мной, света белого не видела… За инвалидом ведь в два раза больше уход нужен, чем за здоровым… Да и я обнаглел, начал покрикивать, помыкать: то это не так, то то… Вот она не выдержала и ушла… И правильно сделала!...
- Чего там правильного? – подал голос Виктор. – Предательница она, вот и все… Таких стрелять надо…
- Ишь крутой какой, - засмеялся «ладзарони», - прямо Берия… Значит, и Лиду твою – стрелять?
- Нет, Лида не виновата. Это я виноват. Раньше не понимал, сам себе не признавался, а сейчас точно знаю: сам виноват…
- Вечер покаяний, - пробормотал длинноногий. – Все кругом виноваты, все себя кулаком в грудь бьют:  простите, наши дорогие, что от нас ушли…
- Тебе не понять, дорогой, - сказал «ладзарони». – Тебе этого не понять. Ты же не любил никогда, никого… Тебе бы только трахнуть…
- Я не любил? – оскорбился длинноногий. – Я не любил! Любил! Еще как любил! Потому и объявил всем этим кошкам, всему этому чертову племени беспощадную войну! Ни одной не верю – все врут и ищут выгоды…
- Ты смотри, как его проняло, - удивился «ладзарони». - «Я любил»… Дай-то Бог…   
- Ну ладно, что это мы все о бабах, других тем, что ли, нет? – поднял стакан мой родственник. – Как мужики соберутся, так только разговоры – о бабах…
- Почему, еще о политике, - сказал «ладзарони».
- Ну да, может ли женщина быть хорошим министром и как с ней спать в этом качестве? – раздраженно спросил мой родственник.
- Не сердись, дорогой, - сказал «ладзарони». – Давай лучше выпьем…
Мы сдвинули стаканы и выпили чудесной, ароматной «изабеллы».
- Мы вот тут ерунду порем, - сказал мой родственник, закусывая кусочком дыни, - а вот он, - кивнул на меня, - недавно женился… Послушает нас и разведется…
- Никогда, - брякнул я.
Виктор зло засмеялся.
- Ишь ты – «никогда». Какая уверенность, поберег бы лучше ее для других времен…
Я пожал плечами:
- Ты думаешь, если тебе не повезло в семейной жизни, то и у всех должно быть так?
- Что-то слишком многим из нас не повезло, - сказал Виктор и отвернулся.
Я вспомнил наши сумасшедшие, пропитанные страстью бессонные ночи, дни, когда желание заставало нас в самых неожиданных местах – в саду, в душе, на кухне… Все эти дни мы ходили, как пьяные или безумные, и не могли насытиться друг другом… Неужели все пройдет?
Конечно, страсть утихнет, мы успокоимся, привыкнем друг к другу, но неужели пройдет чувство, любовь, радость только от того, что мы рядом?
Неужели она когда-нибудь, с кем-нибудь?
Неужели я смогу полюбить другую женщину?..
- Да, дорогой, - вдруг негромко сказал «ладзарони», пристально глядя на меня, - все проходит, все меняется… И самое трудное на этом свете – сохранить любовь… Это все равно,  что сберечь пламя свечи на сильном ветру…
- Сильно сказано, - усмехнулся Виктор.
- Зато точно, - сказал мой родственник.
- Да ты-то что знаешь об этом! – разъярился Виктор. – Ты же женился по расчету, по голому арифметическому расчету, я же помню, как ты все взвешивал, прикидывал, словно корову покупал…
- Идиот, - прошипел мой родственник, посмотрев на меня, но тут же взял себя в руки и сказал:
- Да, представь себе, по расчету. Зато у меня нормальная жизнь и мы не мотаем друг другу нервы, живем спокойно…
- И счастливо! - выкрикнул зло Виктор.
- А что… - задумался мой родственник, - может, в этом и есть счастье – в покое…
- Молодец, дорогой, - закричал «ладзарони». – Никто не знает, что такое счастье. Тебе хорошо, значит, ты счастлив. Молодец!
- Не верь никому, - повернулся ко мне «ладзарони». – Слышишь – никому… Ты должен сам узнать цену счастья… Ты счастлив, молодожен?
- Да, - сказал я.
- Вот это главное. Ты счастлив сейчас, ты любим и ты любишь, и это главное. Все остальное – чепуха! Все придет само собой, своим чередом. А пока выпьем, выпьем за нашего счастливого друга!
- За пока счастливого, - мрачно сказал Виктор.
Но никто, кроме меня, уже не слышал этих слов.
- А у меня с женой, - заплетающимся языком сказал мой родственник, - какая-то ерунда… Я ее очень уважаю, она и хозяйка хорошая, и мать… А как доходит до главного, ну, вы понимаете… не клеится, и все тут…
- Ну, уж, - засмеялся Виктор, - это ты сам, наверное, виноват…
- Ты не понял, - спокойно возразил мой родственник, просыпаясь, - у меня все нормально, я и с другими проверял… А с ней, вот, стопорится, и все…
- Да ты просто не любишь ее, - сказал Виктор. – Вот я свою Лиду… - он зажмурился. – И день не день без нее, не говоря уже о ночи…
- Может, и не люблю, - согласился мой родственник. – Но уважаю…
- Хватит о бабах! – воскликнул фальшивый итальянец.
- О чем же тогда? О работе? – спросил мой родственник.
- А хоть и о ней…
- О том, как я на своей бензоколонке бабки делаю? – похвастался длинноногий.
- Молчи, уголовник, - рявкнул, проснувшись окончательно, мой родственник. –     О моей работе хочешь послушать? Как там, в Заполярье, одна ночь длится несколько месяцев, а летом идет снег, или, наоборот, дикая жара, нехватка кислорода и витаминов, где…
- Перестань, - остановил его Виктор. – Все это так и не так. Я, например, не смог бы жить здесь, в этом гнилом раю.
- Не надо так, дорогой, - ласково сказал «ладзарони», - все-таки здесь – моя родина. Ну, - поднял он стакан, - прощай, разум, встретимся утром…
- Изабелла, - сказал Виктор, отпив глоток из стакана.
- Да, малыш, - сказал «ладзарони», - ничего вкуснее я не пробовал…
- Земляникой пахнет…
«Ладзарони» засмеялся.
- Разве можно сравнивать? И – зачем, дорогой? У всего свой вкус, свой, неповторимый, понимаешь?
Стало уже совсем темно, так, как бывает только у нас на юге – густая, тягучая, чернильная тьма окутала нас, лишь рядом белел огромный дворец «ладзарони», да на небе ярко светились редкие звезды.
- Для чего человек женится? Да еще на любимой женщине…
- А на какой же, на нелюбимой?
- Жениться надо по уму… Чувства проходят…
- Что ж ты не женился «по уму»?
- Дурак был…
- То-то… Нет уж, если жениться, терять свободу, то только дня нее, единственной… А главное – быть уверенным, что тебе никто не нужен, кроме нее. Никто…
- Я всегда думал: для чего сходятся и живут люди вместе, парами? Чтобы иметь постоянного партнера? Всегда быть с любимым человеком? Не беспокоиться о будущем? Иметь детей? Наконец, может, просто для того, чтобы быть, как все?
- Ну и что, придумал?
- Ни на один из вопросов не нашел окончательного ответа. Наверное, все вместе…
- Счастливый ты – жена у тебя кубанка – они прекрасные жены… - сказал мой родственник.
- Лида – тоже кубанка, - усмехнулся Виктор.
- Ты же сказал, что сам виноват…
- Мало ли что я сказал…
Мы чувствовали, как уходит хмель и мы трезвеем. Взамен пришла усталость и черной, душной ночью легла на наши плечи.
- Ну, что – еще? – спросил кто-то в темноте.
- Давай… - и опять, уже вразнобой, лениво и слабо звякнули стаканы.
- Горчит твоя «изабелла», - сказал мой родственник, отставляя стакан.
- А ты попробуй у молодожена. У него, наверняка, сладкое-сладкое, - засмеялся «ладзарони».
- Поехали ко мне, - сказал я, вставая. – У меня осталось немного, с прошлого урожая. Крепленое.
- Ух, - зажмурился «ладзарони», - крепленое, ядреное… Счастливый ты… Сам того не понимаешь…
- Я знаю, - спокойно сказал я. Голова была совсем ясной и свежей, и спать не хотелось. - Поедем?
- Поздно уже…
- Да, пора…
Мы стали прощаться.
- Может, - я тщательно подбирал слова, - может вам помочь… в дом?
- Нет! – отшатнулся «ладзарони». – Нет! Он чуть не свалился со своей тележки. – Не могу я там ночевать, не могу, понимаешь?
- Так продай, к чертовой матери, эту хоромину! – воскликнул мой родственник.
- Я бы купил, - внятно сказал длинноногий.
- Не знаю, - пожал плечами «ладзарони». – Может быть…
- Где же вы будете ночевать? – спросил я.
- Как обычно… - сказал мой родственник.
«Ладзарони» устало кивнул. Сейчас он, действительно, показался мне пожилым римлянином.
Я вдруг представил, что могло бы случиться, если бы «ладзарони» все же поехал сейчас куда-нибудь. Я наклонился и незаметно вытащил из замка ключ зажигания. Мы подхватили уставшего «ладзарони» под мышки и усадили за руль его автокрейсера. Я захлопнул тяжелую дверцу.

«Ладзарони» откинулся на сиденье, и мне показалось, что он сразу же заснул.
- Иди, малыш, - вдруг ясным, чистым голосом сказал он. – Иди…
- Спокойной ночи… - проговорил я, чувствуя, что мне чего-то не хватает. И тогда я протянул руки в широкое автомобильное окно, обнял его большую усталую голову и прижал  к себе.
- Только не говори, что «все будет хорошо», - тихо сказал «ладзарони».
Сзади мне посигналили из «Волги».
- Иди… - сказал «ладзарони», - и да хранит тебя Бог…
Я хотел пошутить: какой, греческий или итальянский? Но расхотелось.

Я еще раз обнял его и поцеловал в потную лысину, почувствовал колючие щеки на своих  и быстро-быстро, шепотом, задыхаясь, сказал ему в большое волосатое ухо:
- Пусть вам всегда светят только счастливые звезды…
- Грация, - серьезно сказал «ладзарони».
Я повернулся и побежал к машине, стоящей с урчащим мотором и зажженными фарами.
Мы вышли у моего дома – я, Виктор и мой родственник. Но до утра мы уже так и не смогли заснуть. А спозаранку отправились к одному моему другу-армянину, у которого жена умеет чудесно варить кофе.