— Миркош, просыпайся! Экий соня, ну же!
Я притворился, будто дрыхну, а сам нежусь от ощущения тёплой ладошки на плече. Такой миг грешно упускать, да и навряд ли Стешенька всерьёз озлится. Немножко повредничаю и...
— Просыпайся, отец зовёт!
А вот тут уж не до притворства: когда хозяин зовёт, раб бегом бежит. Пусть Добран Анастасыч и незлобив (повезло мне с владетелем), терпение его испытывать мне совсем не хотелось. Ведь не на каторгу попал — личный писарь, как никак, и в делах советы мои с вниманием слушает. Так что вскочил я с постели — ну, не совсем вскочил, одеялом обмотался, конечно, — и Стешеньке говорю:
— Куда зовёт?
— В кабинете он, завтракает, — ответила Стеша. Резво отвернулась, но улыбку я разглядел. — Так что не беги, успеешь одеться.
Сказала — и мигом за дверь, как только косу не прищемила. Ох, что за девица! Всего парой слов обменялись, а будто солнышко после купания согрело.
Одевшись, я прошёл через двор в крыло владетеля. Добротный каменный дом, изнутри берёзой обшит, крепкий и уютный. Поднялся на второй этаж, у резной двери застыл и постучал осторожно.
— Зайдите.
Добран Анастасыч в бежевом халате откинулся на спинку стула, на столе перед ним стояло блюдо с не начатым омлетом. В руках мой хозяин крутил очки, будто не зная, что с ними делать.
— Надо мне переговорить с тобой, Миркош. По серьёзному вопросу.
Не знаю почему, но сердце тогда ёкнуло. Уж больно растерянным владетель казался, непривычным. И я, хоть и не чуял вины за собой, а задумался: вдруг что не так сделал, ошибся где в бумагах? Или... что на Стешу засматриваюсь вызнал?
— Дело дочери моей касается.
Угадал! Признаться, щёки покраснели, ком к горлу подкатился...
— Её... и тебя тоже.
Вздохнув, Добран Анастасыч тяжёло поднялся со стула и к шкафу книжному подошёл. Пальцем по корешкам провёл в задумчивости, ко мне обернулся.
— Ты уже пятый год у меня, так?
По спине знакомым холодом повеяло. Пять лет, столько у нас за смертоубийство дают. Пять лет, на которые ты не себе принадлежишь, а хозяину душой своей и телом. Покуда срок не выйдет, о себе забудь и волю хозяйскую исполняй, в том наказание твоё.
— К зиме срок выходит, — услышал собственный хрипловатый голос.
— Тогда вот мой наказ. Завтра сын соседский ко мне едет, Стешу сватать...
Снова сердце скакнуло.
—... только не люб он мне. И сосед не люб, — взгляд Добрана Анастасыча потяжелел, грозою налился. — Хочу, чтоб встретил ты его на дороге и спешил вусмерть. Возьмёшься?
Как не упал-то, не вспомню. За повторное убийство полусотню лет дадут и на каторгу отправят, второго шанса нет... А ведь я ту вину мою признал и честно отрабатывал, не душегуб больше!
— Стешеньке он тоже не по сердцу... Человек худой. Но отцу его отказать не могу, — гнев с горечью пополам услышал. — А больше просить некого...
Стеша в мыслях улыбнулась. Я закрыл глаза.
***
Хмурое небо гнало облака. Струйки пота по щекам ползли, но я не чувствовал. Под плащом пистоль, в голове пустота, будто зверя из норы выгнали. Ждал — и сам не верил, что делаю. Что же я делаю?..
Два всадники из-за леса выехали, спокойно ко мне приблизились. У первого одёжа приметная, только капюшон накинут, лица не видать. Вынул я оружье, в руках покрутил... да и вышел на дорогу. Вожак поводья натянул, рукой махнул, спутника останавливая. Я поднял пистоль:
— Прости, но нам обоим не жить на свете.
— Отчего же!
Добран! Его голос!
— Не ты, я у тебя прощения прошу, что обманул.
— А если бы!..
— Так не стрельнул же! — капюшон откинут, и смотрят на меня повлажневшие глаза владетеля. — Проверить хотел, что нет зла в тебе ныне... А то ж как дочку выдам...
Головой в сторону качнул.
И улыбнулся.