1
- В комнате настоящий бомжатник! – воскликнула мама. – Ты вообще собираешься убираться или нет?
Интересное слово «убираться». По идее, смысл его в том, чтобы «убирать себя». Т.е. сделать так, чтобы я не присутствовал в своей комнате. Как же тогда сделать ее чистой?
Странно все это.
Конечно, можно было сообщить обо всех этих умозаключениях вслух, но тогда мама бы сказала, что я ее довожу.
Хотя, чаще всего, мне даже не приходит в голову ее доводить.
Мне просто это лень.
- Алик! – в мамином голосе прибавилось грома. – Я доживу когда-нибудь до того светлого часа, когда ты будешь участвовать в домашних делах?..
«Алик». Вот совершенно не понимаю, зачем называть человека одним именем, ну, скажем, «Олег», а потом что-то из него конструировать? Конечно, «Алик» все же лучше, чем «Олежка», как зовет меня тетя Аня. Она, вероятно, считает, что мой возраст навеки застыл на пяти с половиной годах. Скажу прямо, «Алик» - это вообще не плохо, в этом имени мне слышится бряцание шпаг и звон мечей, не знаю, почему мне приходят в голову такие ассоциации. Только оно другое.
- Ушел в себя, прошу не беспокоить? – разозлилась мама. – Привык, что в доме прислуга бесплатная есть…
Мама села на своего любимого конька. Она абсолютно уверена, что я не делаю ничего, хотя я всегда чем-то занят. Только это не имеет отношения к понятию «дела». И даже, если имеет, то это не то, что ей нужно, потому что я всегда все делаю не так. И даже, если так, то это ее тоже не устраивает, ибо это происходит редко.
- Я уберусь, - сказал я. – Вот погуляю и уберусь…
Мама выглянула в окно и обнаружила Женю Куликова, закидывающего мяч в баскетбольную корзину на спортивной площадке, пристроенной к детской.
- Вот! – провозгласила она. – Другие ребята спортом занимаются, а он все гуляет…
- Гулять полезно, - сообщил я. – Воздухом дышать. Ты сама говорила…
Мама махнула рукой, и я начал зашнуровывать кроссовки.
- Сходи на ярмарку, - догадалась она. – Клубники купи. Там клубника свежая.
- К какому часу мне нужно купить клубнику? – уточнил я.
Мама никогда не говорит ничего конкретно, поэтому вечно выясняется, что я все понял неправильно.
- Ну, вот будешь гулять и купи…
Завидев меня, Женя оставил в покое корзину.
- Перепелкин! – он перелез через загородку и сел на тренажер. – Ты чего на звонки не отвечаешь?
- Не хочу и не отвечаю… Вернее, хочу и не отвечаю… Вернее…
- Ты что, обиделся? – блеснул интуицией Женя. – Да ладно тебе!.. Я ж пошутил, а ты сразу обижаться. Ну, мир?.. – он хлопнул меня по плечу.
- Не знаю, - осторожно сказал я. – Мне сегодня сводки не давали…
Женя заржал.
- Ты чего здесь загораешь? – поинтересовался я, опускаясь на качели. – Ваши в парк пошли мечами махать…
- Да, ну… - Женя пожал плечами. – Надоело… Детский сад это все… Ты это… - он покосился на мощную даму, выгуливающую нечто бело-розовое в бантиках. – Ты с качелей-то слезь. А то она только что глотку драла, что большие пацаны, а никакого понимания, мол, что это для мелких все…
- Можно подумать, мы на лавках девочек того-этого… - хмыкнул я.
- Перепелкин! – снова заржал Женя. – Ты только об «ей» и думаешь!.. Припекает, да?
Мощная дама бросила неодобрительный взгляд в его сторону.
- Можно подумать, я не знаю, - разозлился я. – Ты Танечку ждешь…
- А тебе завидно? – сощурился Женя.
- Да мне вообще фиолетово… - я поднялся с сидения. – Я вообще не понимаю, зачем это все. Вот зачем тебе Танька?..
- Как зачем? – изумился Женя. – Ну, ты чего, совсем того уже?.. Для чего с девчонками встречаться?
- Нет, вот ты скажи, зачем она тебе? Ходить с ней, деньги на нее тратить, закидоны ее терпеть? Подстраиваться. Лишать себя радостей жизни…
- Это каких это? – обалдело смотрел на меня Женя.
- Свободы! – я постучал пальцем по его лбу, как по пустой бочке. – Что главное у человека? Свобода! И лишаться ее ради какого-то сомнительного удовольствия, которое нужно выжимать клещами?..
- Да она вообще не дает… - недовольно признался Женя. – Даже потискать, и то через раз. Ломается, как прямо не знаю кто…
- Вот! – я поднял палец. – Тем более!
- Что ж, по твоему мнению, нужно вообще от секса отказаться?..
- А он у тебя есть? – усмехнулся я.
- Ну, положим, нет… – гордо сказал Женя. – Но будет! Не с ней, так с другой!..
- А зачем тогда за этой бегать? – поразился я. – Если все равно нет никакой разницы?..
Я смотрел на Танин балкон, на котором были развешены пеленки. Интересно, как они там все уменьшаются в одной комнате? Я бы не вынес.
- Блин, вот загрузил… - протянул Женя. – Как тебя дома мама терпит?
- А она меня не терпит. Вот, на улицу выгнала…
- Совсем, что ли?! – испугался Женя.
- Почти, - хмыкнул я. – За клубникой послала…
Женя проследил за моим взглядом и помрачнел.
- Алик! А напиши мне стих! – попросил он, крутя в руках брелок от ключей. – У тебя они прикольные получаются. Я Таньке почитаю…
- Вот еще, - засмущался я.
- Тебе сложно, да? Я же тебя не прошу эту… Как ее… Которая длинная…
- Поэму, - подсказал я.
- Вот!.. Коротенький. Строчки на четыре… Тебе же на раз плюнуть…
- Я тебе Сирано, что ли? – обиделся я.
- Это что за тема? – напрягся Женя.
- Это был такой поэт… - я облокотился о его тренажер. – Хрен когда. Вот с таким шнобелем, - я показал пальцами сантиметров пятьдесят. – И его девки не любили…
- Ясен пень, - усмехнулся Женя.
- Ну, и однажды влюбился он в одну, а она еще плюсом нравилась одному перцу, который ни разу никаких стихов писать не умел. И перец попросил его кропать за него всякое, разное. Ну, чтобы эта прониклась и дала…
- И что? – напряженно вглядывался в меня Женя.
- Ну, и там все плохо кончилось, - слил я.
- Так напишешь?! – грозно спросил Женя.
- Да, пожалуйста… - я пожал плечами и с выражением продекламировал: «Наша Таня громко плачет, Женька чмокнул неудачно, тише, Таня, закрой рот, это все же не залет».
- Дебил, - с чувством произнес Куликов. – А еще обижается потом…
На Тане был сарафан и туфли на высоких каблуках, из-за чего она казалась выше Жени и почти одного роста со мной. В руке она сжимала одноразовый пакет.
- Мама на ярмарку послала, - в уши Таня вдернула огромные кольца, покачивающиеся при каждом движении ее головы. – Клубнику просила купить. Она там…
- Свежая, - предположил я.
Таня скользнула по мне взглядом, словно давая понять Куликову: «А я думала, ты один…»
- Пойдем, - заторопился он. – А то ярмарка закроется. Они по воскресеньям рано съезжают, мать говорила.
- Купите мне клубники? – предложил я. – А то мне некогда.
- Чего? – возмутился Женя. – Я тебе еще клубнику потащу?
- Я же тебе стих писал… - сказал я, улыбаясь.
- Какой стих? – заинтересовалась Таня.
- Ну, для самодеятельности… - ловя на себе негодующие взгляды Куликова, вырулил я. – Для концерта, там. Выпускной когда, все такое… Только он не умеет…
Таня училась в параллельном классе, и я ничем не рисковал.
- А ты умеешь? – теперь она смотрела только на меня, и серьги крутились влево-вправо, словно маятник вокруг своей оси.
- Когда нажрется, - сообщил Женя, беря ее под руку. – Пошли уже…
Посидев немного, я тоже погреб на ярмарку. Их я сразу заметил, они стояли возле огурцов, и Женя делал несмелые попытки переместить ладонь с ее талии ниже.
- Какая хорошая клубника! – заметил я, показывая на Танину корзинку.
- Очень вкусная! – встрепенулась она. – Я попробовала. Возьми, мама будет довольна…
- Клубнику нельзя пробовать, - веско сказал я. – Она грязная. На ней куча микробов. От них начинаются всякие болезни с обязательным посещением белого друга…
- У поэтов обычно не все дома, - заметил Женя, запоздало забирая у нее корзинку.
- Слушай, Олег, – Таня дотронулась до кармана моей рубашки, и я невольно переместил туда взгляд, наткнувшись при этом на ее округлые обнаженные плечи. – Мне бы хотелось, чтобы ты мне что-нибудь прочитал… Интересно так! Вот придешь ко мне на ДР…
- Ты меня не приглашала, - глупо сказал я.
- Я тебя приглашаю!
Куликов обхватил ее руками за талию, и корзинка начала балансировать.
Я потянул за ручку, чтобы забрать ее, но Женя держал ее крепко.
- Вы мне сейчас всю ягоду рассыплете! – возмутилась Таня. – Так, что, Олег, придешь?..
- Может, тебе, Танечка, попугая подарить? – предложил я. – Он много чего умеет. И прикольный! Синего такого с красным, его показывать можно…
- Обиделся… - ухмыляясь, сообщил Женя. – Поэты, они обидчивые. У них это… Внутренний мир!..
- Да з…и меня уже этими стихами! – вырвалось у меня. – Никаких стихов я не пишу. И не собираюсь. Вообще… Никогда… Надо больно… Вот… Я все сказал, - кивнул я в ответ на их недоуменные физиономии, - продолжайте, продолжайте…
- Ты бы хоть, Перепелкин, когда материшься, очки снимал, - Таня закусила губу. – А то не катит…
2
- Как ты вырос! – восхитилась тетя Аня.
Она говорит это примерно каждое посещение нас. Если ее слушать, то я уже, по идее, должен был стать Гулливером в стране лилипутов.
- А ума не набрался, - добавила мама, забирая клубнику. – Опять где-то шлялся два часа. Я же к обеду просила…
- Да? – я достал мобильник и показал ей пустую папку для смс. – И где оно?
- Ты какой-то дерганый, Алик, - тетя Аня на этих маминых словах посмотрела на меня с умилением, словно неврастения, по ее мнению, являлась невероятным достоинством человека. – Опять, что ли, деньги посеял?
Я шумно вздохнул. Деньги я посеял один раз в жизни. Было мне одиннадцать лет. Они просто выпали у меня сквозь подкладку, о дыре в которой я сказать не удосужился…
- Да ладно тебе, Ир! – подмигнула мне тетя Аня. – Он у тебя хороший… Ты же знаешь, какие сейчас дети… А он не пьет, не курит…
Мама саркастически усмехнулась:
- Не пьет! Неделю назад принесли, вся ветровка была…
Я отобрал у нее клубнику и пошел с ней на кухню.
- Помой хорошо, - донеслись вслед мамины наставления. – А то они ее руками после туалета…
Насыпав клубнику в тарелочку, я включил компьютер и нашарил в Инете фото огромного попугая.
Интересно, какой у Тани адрес электронной почты? Можно послать и написать что-нибудь в духе: «От меня». И не подписаться.
Я с негодованием отверг эту мысль и начал собирать тетради в рюкзак.
Физика отсутствовала. Сокрушенно качая головой, я набрал номер телефона.
- Евгений, - сообщал я голосом серийного маньяка. – Вы должны мне три тысячи евро. Если через двадцать четыре часа…
- Перепелкин! – расхохотался Женя. – Дуй ко мне, я твою тетрадь опять закрысил… Заодно задачу решишь…
- А занести? – возмутился я.
- Я тебе говорю, приходи, - тоном, не терпящим возражений, заявил Куликов. – Эти на дачу до утра отвалили. Мириться, - подумав, добавил он. – Я тебе такое кино покажу!.. Ну, и физику…
- Не буду я решать тебе физику, - сказал я, одной рукой заправляя рубашку в джинсы.
Мама причесывалась перед зеркалом.
- Опять куда?
- К Женьке… За тетрадью…
- Так и будешь за всеми бегать? – она яростно двигала расческой. – Твой Женька считает тебя своим другом лишь, когда ему нужно напоить тебя до потери сознания. В иных же случаях… Я не помню, чтобы он хоть когда-нибудь брал тебя хоть куда-то дальше подворотни.
- А ты помнишь, чтобы хоть когда-нибудь ты меня хоть куда-нибудь отпускала? – поинтересовался я.
- Он мог бы хотя бы предложить, - ехидно парировала она.
- Может, и предлагал… - отозвался я, положив пальцы на ручку двери.
- Я об этом ничего не знаю… - она убрала расческу в ящик. – Надеюсь, сегодня вы обойдетесь без выпивки? Я приду поздно…
3
- Перепелкин, - Женя покрутил пальцем у виска. – Ты вообще… Тебя на ДР приглашают, а ты придуриваешься… Она, знаешь, как на тебя обиделась…
- А тебе что за печаль? – я, положив учебник на колени, записывал решение задачи.
- Может, она мне надоела, - ухмыльнулся Куликов. – И я ее тебе решил отдать. У меня как бы и с Олей уже наклевывается…
- Спасибо большое, - сказал я. – Как-нибудь вот обойдусь… Слишком ценный подарок. Не стоит…
- Ты мне-то решаешь? – Женя заглянул мне через плечо. – Ты давай, пиши разборчивей, чтоб я понял…
- Ты все равно не поймешь, - сказал я. – И где твое кино?..
- Нет никакого кино, - ухмыльнулся Женя. – Просто тебя иначе из дома не вытянешь. А мне скучно…
- А Танька? – я сделал большие глаза, записывая ему в тетрадь решение его варианта. – А Оля?
- У Таньки гости какие-то, - вяло провозгласил Женя. – А Оля… Ну, как бы, там еще все не на мази… Чисто так… А их, блин, только домой тащи: сядут на диванчике и давай из себя недотрогу лепить…
- Цену набивают, - отозвался я, захлопывая тетрадь.
Женя забрал ее, проверяя.
- Ты за каким хреном своим почерком мне прямо тут нацарапал! – возопил он. – Да еще и фиолетовой ручкой…
- Какая была, - сказал я, - такой и нацарапал. И какая тебе разница? Клава, что, твой почерк знает? Можно подумать, ты в тетради на физике пишешь!.. Ты с Танькой базаришь…
- Слушай, - серьезно спросил Женя. – Тебе бывает хреново, чтоб вот нажраться хотелось или стукнуть кого-нибудь?
- Нет, - сказал я. – Не бывает.
- Везет тебе… А мне эти уже весь мозг вынесли. То они разъезжаются, то они съезжаются, то она говорит: «Женьку – тебе, а Юля пусть со мной живет», то, блин, все переигрывают. То любят друг друга до потери пульса, всю ночь койка скрипит, то с утра зверем друг на друга смотрят… А мне вот как?.. Юлька закроется в комнате и в куклы играет… А для меня кукол не придумали…
- Ну, почему же? – удивился я. – Как раз таки и да…
- Слушай, Алик, - не понял Женя. – У отца в столе коньяк стоит, дорогой… Давай откроем!
- А как мы потом закроем? – поинтересовался я.
- Да… - протянул Женя. – Засада… За водкой, что ли, сгонять…
- Сгоняй! – поддержал я.
- А чего это я должен? – возмутился Куликов.
- Ты старше выглядишь, - неохотно сказал я.
- Зато у тебя очки! – попытался отбиться Женя.
- Можешь надеть, - великодушно предложил я.
Женя надолго задумался.
- Меня Ирина Сергеевна пришибет. Она мне прошлый раз минут тридцать нотации читала. Ты же пить вообще не умеешь… Бред какой-то нес, Леха вообще испугался, что у тебя крыша отъехала…
- Ты ж говорил, я вам стихи читал, - усмехнулся я.
- Это сначала… Стихи, кстати, мне понравились, - Куликов копался в полке, доставая по очереди разные тома Гоголя, видимо, искал деньги. – Классные. Реально… Ни то, что та пурга, что нас Нюша учить заставляет: «Я к вам пишу, чего же боле…» Херь какая-то…
- Это Пушкин, - хмыкнул я.
- Да хоть Кукушкин! – отмахнулся Женя. – Ты не добавишь? У меня только полтинник, а тут, видишь, пусто…
- На какие шиши ты гуляешь Танечку? – усмешливо осведомился я. – Или это она тебя гуляет, сейчас и так ведь модно? – добавил я, протягивая две сторублевки.
- Тебя точно мама не убьет? – задумчиво произнес Женя.
- Она в театр ушла, - признался я. – Она из них в полночь приходит…
- Она у тебя ходит в театры? – поразился Куликов.
- Да, вот представь себе!..
- С мужиками? – прищурился Женя.
- Извини, не стоял со свечкой!..
- Если бы она нашла себе мужика, она бы тебя так не строила, - подумав, произнес Куликов. – Больше бы свободы давала. А то ей заняться нечем…
Я промолчал.
- Я чего? – продолжал Женя. – Мне не с кем ехать в Челябу. А тебя не отпустят…
- А оно тебе так сильно надо? – разозлился я.
- Не, ну, как… - растерялся Женя. – Прикольно же!.. Экстремальный опыт… Отец в юности всю страну объездил… А ты это… Ты ответственный… В жопе не бросишь…
- Нет, - ухмыльнулся я. – Не катит. Я буду ныть и жаловаться. Мне будет не нравиться абсолютно все. Я буду доводить всех…
- Да мы б вдвоем поехали! – перебил Женя, но я отмахнулся.
- Я буду доводить всех до белого каления своими закидонами. И вы меня в итоге бросите!..
- Мы тебя не бросали! – разъярился Женя. – Ты сам, блин, обиделся и ушел!.. Мы за тобой бегать должны были?.. И мобильник отключил… - добавил он. – Мне самому не по себе было… Но ты ж дошел…
- Да, - сказал я, - дошел…
4
- Что дарят на ДР? – поинтересовался я у Жени по дороге из школы.
Он ухмыльнулся:
- К Таньке, что ли, намылился? А она тебя еще приглашает?
- А она меня еще приглашает? – поинтересовался я, разглядывая трансформаторную будку, на которой над седой волной реяла гордая бригантина.
- Вроде бы приглашает, - подумав, сказал Женя. – Во всяком случае, она не говорила, что нет, - с убийственной логикой добавил он.
- Так что им дарят? – нетерпеливо спросил я.
- Кому? – Женя достал из кармана сигареты.
- Девушкам!
- То, что дарю я, тебе не прокатит! – он подбросил на ладони пачку. – Да и, собственно… Ну, я не то, чтобы дарю… Ну, идем, там, увидит что-нибудь, глаза загораются…
- Сигареты – зло, - заметил я. – Они ведут к импотенции… Ну, и что, ты покупаешь?..
- Ну, если деньги есть, покупаю… - недовольно сказал Женя.
- А, если денег нет?.. – с интересом спросил я.
- Перепелкин! – возмутился Женя. – Зануда, блин… Нет, ну, у меня всегда деньги есть…
- Тяжело тебе, - пожалел я. – И ведь никакой отдачи!..
- По-моему, - разозлился Куликов, - ты мне просто завидуешь…
- Ну, ладно, - перебил я. – А дальше? Женишься ты на ней…
- На Таньке? – возмутился Женя. – Больше мне делать нечего!.. Строит из себя…
- Хорошо. Но ведь на ком-то ты женишься?.. – коварно спросил я.
- Ну, наверное… - Женя предусмотрительно закурил сигарету, не доходя до двора. – Как иначе-то?..
- И что? Будете, как твоя мама с папой, всю жизнь собачиться и детям кровь портить?.. И зачем это все? Ну, вот скажи?
- Перепелкин, - Женя ткнул в мою сторону сигаретой. – Послушать тебя, так лучше вообще не вылезать из-за дивана…
- А книги она читает? – с надеждой спросил я.
- Не знаю, - пожал он плечами. – Как-то я у нее не интересовался…
5
- Ты, что же, пойдешь на день рождения в мятой рубашке? – мама была на вершине своего репертуара. – Ты мог хотя бы заранее сказать, чтобы я погладила? Если уж сам так ничего делать и не научился… - ехидно добавила она, раскручивая шнур утюга.
- Да меня в последнюю минуту позвали… - попытался выкрутиться я, стаскивая рубашку и уныло глядя на часы. – Я опоздаю, мам…
- Тебя позвали в последнюю минуту!.. – мама воздела глаза к небу, не забывая, впрочем, водить утюгом по рукаву. – И ты идешь? Где твое чувство собственного достоинства, Алик!..
Я сделал вид, что меня очень интересует, не мятые ли у меня брюки.
- К кому ты вообще идешь? – продолжала допытываться мама. – У Жени же был день рождения совсем недавно, вы как раз тогда ужрались…
Я заскрипел зубами.
- К Женькиной девушке…
- Интересно, - сказала мама.
В ее тоне было столько брезгливости, что я вырвал у нее рубашку и начал снова напяливать на себя.
- Ну, иди в мятой, мне-то что… - она царственным движением выключила утюг. – Тебе же стыдно будет. А что ты хоть даришь, можно полюбопытствовать? Или сейчас у вас не модно идти на день рождения с подарком?..
Я показал пальцем на письменный стол, где лежала завернутая в специально купленную для этих целей в магазине бумагу книга. Я очень надеялся, что маме не придет в голову ее разворачивать.
Дело в том, что это была моя собственная книга, «Призраки» Паланика. Я бросил ее на десятой странице, ибо она вызывала устойчивые рвотные позывы…
Вчера я усиленно думал, что бы такое написать в качестве поздравления, чтобы получилось весело и неизбито, а потом вдруг вывел своим раскачивающимся в разные стороны почерком: «Нет ни боли, ни радости, только жизнь». И теперь все больше склонялся к мысли, что хорошо бы подарить что-нибудь другое.
Но мама мешалась как никогда. Она даже потянула за краешек обертки, но я заорал, что она сейчас все помнет…
У Тани, несмотря на мое опоздание, находился один Куликов, поочередно подкладывающий под ножку стола, притащенного, по всей видимости, с кухни, сложенные бумажки разной толщины.
- О, - увидев меня, завопил он, - сейчас тебе Олег все сделает! А я пошел сыр резать…
На Тане было цветастое платье с поясом, делающее ее совсем взрослой. Она лукаво смотрела мне в глаза, видимо, ожидая речи.
- Я… В общем… Короче… Вот… - я резким движением всунул ей книгу в руку и сразу же наклонился к шатающейся ножке. – Вы – бестолковые оба! Тут не подкладывать надо, а стол подвинуть… Тут пол кривой, в этом месте… А вот, если туда…
Я нес какую-то ахинею, не замолкая ни на секунду, словно боясь, что образовавшаяся вдруг тишина затянет меня куда-нибудь очень далеко.
Таня опустилась рядом со мной на корточки:
- Спасибо, Олег… А это книжка, ага? Интересная?
- Ну, в общем…
Я передвинул стол, чтобы он стал ровнее. Таня сорвала бумагу, я при этом с неудовольствием вспомнил, как тщательно прилаживал ее накануне, и провела ногтем по переплету.
- Я что-то про это слышала…
- Почитаешь! – бросил я, наблюдая, как она откладывает подарок на комод.
Начали появляться гости. Они с интересом оглядывали меня и уходили на кухню трепаться с Женей.
- Ты, что это, Гусева, мужика припахала? – с деланным неудовольствием заявила Машка Перова, не стесняясь меня, ковыряя пальцем прореху на колготках. – Вот, блин… У тебя клей есть?
Таня наклонилась к ее уху и что-то прошептала, отчего Машка зашлась в истерическом хохоте.
- Привет, Олег, - сказала Оля Панченко, явно чувствовавшая себя неуверенно.
Она водила глазами по сторонам, видимо, изучая обстановку в квартире. Обстановку, надо заметить, довольно убогую.
Я молча кивнул ей.
- А где твои родители с сестренкой? – спросила Оля, без приглашения присаживаясь на диван.
Я, подумав, сел с ней рядом. Оля меня не напрягала.
- В санаторий уехали, - Таня осталась стоять. – Папе путевку на работе дали… - я заметил, что на слове «папа» она запнулась, но договорила его до конца.
- Хорошие у тебя с ним отношения? – поинтересовалась Оля, кладя мне на тарелку бутерброд с колбасой.
Я, не говоря ни слова, переложил его обратно.
- Более чем, - Таня села с другой стороны от меня. – Ты ешь колбасу, Олег, - заметила она, - тебе заранее надо…
- Развозит? – хихикнула Оля. – Вот мужики пошли… Но Женька-то не такой, правда?..
В ее глазах плясали веселые искорки. Я вспомнил, как в детстве, когда мы играли в прятки, я спрятался в открытом подвале, в двери которого по халатности висели ключи, а кто-то, я так никогда не узнал, кто это был, заметив это, закрыл меня в нем. И ушел домой. Уже садилось солнце. Многие расходились.
Потом они долго искали меня, а потом Оля открыла подвал и крикнула мне, но я не отозвался. К тому времени мне уже начало казаться, что все звуки, доносящиеся извне, плод моего воображения.
И тогда Оля спустилась в подвал за мной. На улице, когда мы выбрались наружу, была кромешная тьма, а родители на грани помешательства.
Женя в подвал не спустился…
- Может, я пойду? – поинтересовался я.
- Ты, что, Олег?! – Таня шутливо дернула меня за рукав плохо отглаженной рубашки. – Все ж здорово! Ты мне еще стихи читать будешь!..
- Он читает стихи?.. – восхитилась Оля.
- Он их пишет!
- Про любовь?..
Я подумал, что, если бы она сбавила пару килограммов, то была бы очень даже ничего. И, если бы молчала…
- Спроси у Женьки! – усмехнулась Таня. – Он единственный их слышал. Даже что-то понял…
- Вы, девушки, недооцениваете глубины интеллекта Куликова, - сообщил я, поднимаясь, и Таня тоже была вынуждена встать, пропуская меня.
Платье, сделанное из тонкой ткани, при этом описало широкий круг над столом. Я невольно засмотрелся, но, похоже, они этого даже не заметили…
- У тебя можно курить? – спросила Панченко и, дождавшись сдержанного кивка, крикнула в сторону кухни:
- Женька! Подкинь сигареты!
- Я тебе и сама могу дать, - Таня начала копаться в комоде. – Женька бутылки открывает…
Гости постепенно расселись, и праздник понесся вперед…
- Сколько тебе исполнилось-то? – поинтересовался уже порядком захмелевший Леха, обнимая Олесю за талию.
- Восемнадцать… - Таня переложила остатки салата из своей тарелки Куликову.
- Ого! – уважительно произнесла Машка. – Можешь спиртное открыто покупать…
- А что это ты такая старая? – с подозрением спросил Женя. – Училась плохо?
- Переезжали много, пропускала… - Таня положила голову на его плечо, поскольку она сидела между нами, то при этом движении она непроизвольно коснулась меня бедром.
- Давайте выпьем за то, чтобы нам всегда продавали спиртное! – провозгласил я.
- А то нам не продают! – добавил Женя. – Мы тут пошли в магазин на той неделе, а нам не продали. Сказали, мы не выглядим на восемнадцать!.. Вот сволочи!.. Разве мы с Аликом не выглядим на восемнадцать?
- Вместе, может быть, и выглядите, - тихо произнесла Катя Савушкина, сидящая по диагонали от меня.
Я опустил голову, изучая скатерть. Кого я меньше всего ожидал здесь увидеть, так это Савушкину.
Я вспомнил, как мы с Женей и Лехой пили за школой, а она шла мимо размашистым мужским шагом, держа в каждой руке по сумке.
В нашу сторону она не смотрела.
И вдруг Леха заорал:
- Савушкина, иди к нам!
- Иди к нам, Савушкина! – подхватил уже ничего не соображающий Женя. – А, ну, иди сюда! Быстро! Савушкина!
Он позвал ее причмокиванием языком, как собаку.
Катя съежилась. Она даже прибавила шаг, чтобы быстрее миновать опасную зону.
- Отвяжитесь вы от нее, - вяло посоветовала сидящая рядом с Лехой Олеся. – На хер она вам сдалась?
- Савушкина! – продолжал вопить Женя, улюлюкая на все лады. – А, ну, подойди!.. Подойди сейчас же!
Катя остановилась.
- Чего тебе надо еще? – под ее злым и холодным взглядом Женя сник.
- Ну, это… Выпей с нами… - он протянул ей одноразовый стакан, в котором на дне плескалась водка. – День рождения у меня. Как бы… Вот…
- Я не пью, - сказала Катя, тем не менее, ставя сумки на землю. – И вы это прекрасно знаете все.
Она смотрела на меня. Я плохо ее видел: ее изображение складывалось и снова расходилось в разные стороны…
- И Перепелкин здесь, - с отвращением произнесла Катя. – Алкашня…
- Забери Перепелкина домой, - предложила Олеся, - а то он уже лыка не вяжет… Вы же рядом живете.
- Делать мне больше нечего, - она снова взяла в руки сумки и с достоинством удалилась.
- … Алик, ты закусываешь? – Танин голос доносился, словно с другой планеты.
- Алик! – сидящая с другой стороны Панченко толкнула меня в бок. – Просыпайся! Пойдем, покурим!..
- Курите здесь… - Таня нарезала торт аккуратными ломтиками. – Я потом проветрю. Папа всегда в комнате курит…
- У вас же ребенок! – возмущенно произнесла Машка Перова.
- Мама тоже курит… Никак не может бросить…
- Не хочет, - громко сказала Катя Савушкина, ровными движениями помешивающая сахар в чашке.
- Зачем ты ее позвала? – прошептал Женя.
- Ну, не знаю… Мы с ней на курсы вместе ходим… Да она нормальная!.. Просто за ней никто не ухаживает…
- Алик, - командным тоном произнесла Панченко, - поухаживай за Савушкиной.
Я скорчил ей заунывную рожу, и Оля весело рассмеялась. Женя бросил на нее быстрый взгляд.
Таня разложила торт. Он переливался разноцветными огнями, а цветы на ее платье парили в воздухе. Я помотал головой.
- Почитай нам стихи, Алик, - попросила Таня, - ты же обещал…
- А давайте я вам лучше историю расскажу, - неожиданно для себя сказал я.
- Страшную? – поинтересовалась Машка Перова.
- Страшную! – подтвердил я.
Я подлил себе еще водки и выпил, не ощущая вкуса.
- Однажды мы с Женькой и с его друзьями пошли в парк… На их эти дебильные сборища чокнутых толкиенистов.
- Но-но! – начал Женя, но я отмахнулся.
- А потом они ушли, и я остался один…
- Ты, блин, сам на нас обиделся и ушел! – попытался возмутиться Женя, но на него зашикали.
- И вот, иду я по парку… - продолжил я.
6
Сначала это казалось даже забавным: идти по неизвестным местам, разглядывать их, придумывая про себя увлекательный сюжет…
Потом солнце начало садиться.
Стемнело резко, словно на парк упало темное покрывало.
Я посветил себе мобильником. В столпе света вилась потревоженная мошкара.
- Ничего страшного, - сказал я вслух. – Ты же видишь дорогу. Она, наверняка, выведет тебя к автобусной остановке…
Наверняка.
Выведет.
Если выведет.
Если есть остановка.
Женька ничего не говорил об остановке.
Но она же должна быть!
А почему?
Но куда-то же они пошли!
Они знают парк.
А ты нет.
Придурок.
В моей голове крутились мысли разнообразной направленности, с хрустом ударяясь о черепную коробку, подобно мошкаре, стукающей о мобильник.
Батарейка сейчас сядет.
Я подумал, что темнота страшна даже не тем, что ты никого в ней не видишь, а тем, что ты не видишь себя самого. Ты перестаешь ощущать себя, как самостоятельную единицу. Ты сливаешься с тем местом, где находишься. Растворяешься в нем.
Я прошел метров десять. Дальше дорога разветвлялась.
Тишина. Вязкая, давящая тишина, нарушаемая разве что звоном комаров, лезущих в лицо.
- Это хорошо, - сказал я неуверенно. – В тишине и темноте не может случиться ничего страшного. Хуже было бы, если бы тут таскались пьяные компании…
Да?
Мобильник начал попискивать, требуя подзарядки.
Какого хрена я его не выключил? Это было бы лучше, чем не отвечать на звонки…
Я пошел по левому ответвлению. Зубы стучали от холода, температура понизилась градусов на десять.
Еще же май…
Не может же тебе на самом деле быть так страшно?..
Вон город, слева, его просто не видно за толщей деревьев.
Или справа. Или сзади.
Если бы они хотя бы не смеялись. Но они просто покатывались от хохота. И Женька вместе с ними.
- Твой приятель такой забавный! Где ты его откопал?..
Хорошо тем, у кого много друзей. Им не приходится глотать унижения. Хотя, может быть, они просто ничего не замечают?..
- Ты, что, реально потащишься сейчас смотреть этого идола? – возмутился Женя. – Уже восемь почти. Скоро стемнеет…
Про идола говорили давно. Вешали его фото в Инете. Никто не знал, кто его сделал, ходили слухи, что поклонники какого-то культа. Хотя это вполне мог оказаться и умелец-пенсионер, увлекающейся древнеславянскими верованиями.
- Пусть идет… - этот был старше всех, лет двадцати трех, с хвостом, перевязанным лентой. – В этом лесу невозможно заблудиться!.. Все насквозь просматривается…
- Олег может…
Это я услышал вслед, уже удаляясь.
Дорога пошла под уклон. В конце концов, есть поисковые отряды, подумал я с отвращением. Найдут.
Если за это время ничего не случится…
А что может случиться?
Кто-то же поставил сюда идола…
Ну, и что?
Мало ли дебилов.
Что-то попало мне под ноги, и по рукам пробежали мурашки. Я наклонился. На земле, заваленная сухими ветками, лежала отчетливо вырисовывающаяся в конвульсивно дергающемся луче от мобильника берцовая кость.
- Кто-то делал шашлык, - сказал я упавшим голосом.
Ты сам-то понимаешь, что говоришь?
- Это лошадь… - я присел на корточки, разглядывая находку. – Они тут детей возят. Сдохла.
Тут не возят детей, ты прекрасно об этом знаешь.
Поэтому этот парк предпочитают любители ролевых игр.
Тут тихо.
Спокойно.
Глухо.
Тишина.
Мертвенная тишина…
Мобильник дернулся и потух.
- Твою мать! – громко и с выражением произнес я и замолчал, прислушиваясь.
- Гордость от лукавого, - хихикнуло эхо. – Мог бы ответить на вызов. Они бы вернулись за тобой…
Да Боже мой. Чего здесь такого кошмарного? Город рядом. Осталось пройти чуть-чуть вперед.
Или назад. Влево. Вправо.
Мне показалось, что сквозь деревья просачивается сияние.
Костер?
Не ходи туда.
Почему?
Там может быть шпана. Настучат по башке.
Зачем? Денег почти нет. Мобильник – хер с ним. Пусть забирают.
И потом… Бывают же нормальные люди. Сейчас даже не ночь. Часов десять, не больше. Мама еще не успела распсиховаться. Мало ли людей сидит у костра?
Не ходи.
- А куда же мне, интересно, идти? – прошептал я.
Назад. До разломанного дерева. Ты же помнишь, куда они повернули, когда ты заартачился? Уже не очень темно. Луна взошла. Полная.
Полная…
Ты слишком много читаешь художественной литературы, Перепелкин!
Я сделал несколько шагов вперед. Сияние стало ярче. Уже не было никаких сомнений, что это костер…
Поверни назад.
А почему?
Еще через несколько шагов я понял, что мне все же стоило вернуться обратно…
7
- А у тебя богатая фантазия, Олег… - задумчиво проговорила Катя Савушкина.
- Ужас какой, - Женя практически протрезвел за время моего рассказа. – Ты нам ничего не рассказывал!..
- А ты не спрашивал… - я откинулся на спинку дивана.
Мне хотелось положить голову на Олины колени и спать…
Спать и видеть сны.
- Давайте выпьем, - сказала Таня. – За то, чтобы никто никогда не сталкивался с таким!
- А никто и не столкнется, - подала голос Машка Перова. – Это Перепелкину так везет. Если не привирает. Ведьмы какие-то. Шабаш! Семенова курит в коридоре…
- Семенова пишет туфту! – поморщился Женя. – Давайте уже выпьем…
- А давайте не будем, - сказала Олеся. – Мне еще домой переться… У меня все дома.
- Всем домой переться! – возразил Леха. – Куликов, Перепелкин, поехали!..
- Перепелкин, хватит! – Панченко попыталась похлопать меня по щекам, и я схватил ее за запястье с такой силой, что она взвизгнула. – Уже ведьмы вот. Идолы… Заклинания!
- Заклинания, - хихикнул Леха, разливая.
- Женя, – заплетающимся языком пролепетала Олеся. – Мы Ирине Сергеевне обещали. Она ругаться будет… Сильно…
Оля, смеясь, расстегнула мне верхнюю пуговицу на рубашке.
- Ты, как в армии, Олег!..
- Он готовится, - сказал Леха.
- Все наши беды, - процитировала Машка Перова, - из-за не застегнутой…
- Ширинки! – закончил Женя, сшибая локтем бутылку на пол.
Зазвенели осколки. Таня встала, предварительно прижав платье к ногам. Оля побарабанила пальцами по моему воротнику.
- За веником сходи, - бросила Таня Куликову. – Я еще чаю поставлю…
- Я тебе сейчас врежу, - пообещал я Оле, пытаясь собрать мир, рассыпающийся на мириады осколков.
Получалось плохо. В каждом осколке кривилась ее ухмыляющаяся физиономия.
Танин комод плавно курсировал по комнате.
- Почитай книжку, - сказал я. – Обязательно! Она интересная…
- Олег! – испуганно произнес кто-то. – Пойдем на балкон, воздухом подышим…
Мир наклонился и обрушился в Тартар…
8
Чья-то рука небрежно приподняла мою голову, подкладывая подушку.
- … А при чем здесь я? – оправдывался Женя. – Это Лешка подначивал… Да вроде все одинаково выпили…
- Дай мне нашатырь! – потребовала Оля. – Я знаю, как!..
- Да ты сама косая! Ты его лучше поцелуй, сразу оклемается…
- Не смешно!
Я приоткрыл глаза. В коридоре на табуретке сидела Катя Савушкина, пришивающая на себе пуговицу к блузке. Таня стояла рядом с ножницами.
- Да что ж ты черными-то?!
- Дома перешью…
У Кати были плотно сжаты губы, на щеках алел румянец.
- Ну, ты ж понимаешь, что он случайно? – в Танином тоне не чувствовалось ни капли теплоты, лишь усталая отрешенность. – Повело в сторону, вот и схватился…
- Почему он не за нее схватился? – она мотнула головой в сторону Панченко, сидящей рядом со мной на диване. – Почему не за тебя?..
- Кать… - сказала Таня. – Ну, успокойся… Ну, честное слово, не стал бы он лезть, я ручаюсь…
- Как ты хорошо знаешь про всех!..
Катя отрезала нитку и, достав из сумки заколку, собрала волосы.
- Разве можно столько пить, - глядя в зеркало, продолжила она. – Как с цепи сорвались…
- А ты у нас вообще не пьешь? – скривилась Оля Панченко. – Вот совсем-совсем?..
- Да, совсем! – с вызовом ответила Катя. – Мне это не нужно…
- А что ты тогда здесь делала?
- А меня Таня пригласила, а не ты!..
- Девочки, прекратите, - Таня забрала у Куликова нашатырь и поднесла к моему лицу.
Я дернулся, отпихивая ее руку.
В голове тут же все поплыло, и я снова откинулся на подушку.
- Он домой-то дойдет? – измученно спросила Таня.
Под глазами у нее залегли темные тени, словно она не веселилась все это время, а выполняла тяжелую принудительную работу.
- А я знаю? – возмутился Куликов. – Я, что ли, за него отвечать должен? – он вдруг обернулся в коридор. – Савушкина! Подожди! Сейчас все вместе пойдем, не ходи одна, поздно уже!..
Лязгнула дверь, захлопываясь.
- Переживаешь! – ехидно сказала Оля.
- А ты считаешь это нормальным, когда девушка в два часа ночи одна ходит? – огрызнулся Женя.
- Я сейчас в два часа ночи одна пойду, - гордо возвестила Оля. – И ты не паришься…
- Сейчас все вместе пойдем… - мрачно сказал Женя. – Вот Олег оклемается…
- Олег не оклемается, - сказала Таня. – Пусть остается… А вы идите…
- Чего?! – Женя тоже присел на диван.
- А чего?! – в тон ему спросила Таня. – Куда его тащить? А в чем проблема, собственно? Поспит на диване…
Оля демонстративно усмехнулась и ушла в коридор.
- Таня, - еле ворочающимся языком произнес я. – Как ты гостеприимна!..
- Алик! – вернувшаяся Панченко положила на меня сверху мобильник. – У тебя пять не отвеченных вызовов. И у тебя два, - заметила она, стоя к Куликову спиной.
- Ну, все обшмонала… - зло бросил Женя. – Алик, - он пощелкал пальцами у меня перед глазами. – Трындец. Твоя маман нас порвет…
- Давай, звони маман! – Таня толкнула его в спину. – Извиняйся. Скажи, что он у тебя ночевать будет. В смысле, уже. До тебя ближе, чем до него…
- Так, может, он и будет?..
- Веселуха! – Таня скинула туфли и забралась на диван с ногами, расположив их практически у меня на коленях. – Как ты это организуешь? Да чего ты боишься? Он же спать будет! Ну, чаю попьем, торт еще остался…
- Жень, - встряла Оля. – Оставайся с ними. Диван большой…
- Ты еще здесь? – огрызнулся Женя.
- Я жду, когда мы все вместе пойдем домой, - кротко сказала Панченко, оттягивая на пышной груди майку, чтобы обеспечить доступ воздуха. – Танюша, можно я балкон открою?..
Та кивнула, не спуская глаз с Куликова.
- Сука, - тихо сказал он.
- Хам, - с достоинством парировала Таня.
- Ты специально его спаивала, я видел!
- Параноик!
- Может, я позвоню Ирине Сергеевне? – поинтересовалась Оля Панченко и, не дождавшись ответа, прошептала мне на ухо. – Алик, я позвоню твоей маме? Она меня знает, мы же в детстве дружили!
- Оля, - я попытался сесть на диване, попытка не удалась. – Она. Тебя. Не. Помнит. Дай. Телефон. Я сам…
- Не вздумай! – Женя обреченно нажал кнопку на мобильнике. – Да, Ирина Сергеевна, - сказал он тоном пай-мальчика. – Да, разумеется! Разумеется, я понимаю, что он должен быть предупредить! Естественно! Само собой! Да, очень поздно! Конечно, вы волнуетесь! Ну, еще бы!.. Он такой! Да, я с вами совершенно согласен!.. Вот, глаз да глаз! – он, ухмыляясь, покачал в пространство головой. – Да нет, что Вы! Что Вы! Просто мобильник сел! Ну, и… В общем… Да, нет, нет, все отлично! Музыка громкая была, не слышно… Ну, это… Он уснул что-то… Да, Господь с Вами! Совсем чуть-чуть! У меня, да… Да день рождения кончился давно… Ну, что Вы, какое беспокойство, у меня родители уехали…
Он нажал отбой и протянул мне руку.
- Рассчитайся!
- Пойдем, - сказал я, снова пытаясь принять вертикальное положение.
- Пойдем, - Куликов, не глядя ни на кого, приделывал мобильник к поясу.
- Куда? – всполошилась Таня. – Ну, блин, Жень, ну, оно тебе надо? Пусть Оля останется, проследит, - она хохотнула. – Ну, или ты…
- Ты прекрасно знаешь, что меня Юлька ждет, - сухо сказал Женя. – Она без меня не засыпает, ей хрень всякая мерещится…
- К невропатологу нужно, - посоветовала Оля.
- Без тебя разберемся! – он вышел в коридор, увлекая ее за собой. – Панченко, живее двигай булками. Тебе выпала уникальная возможность: сегодня тебя обслуживает лучший…
- Женя, - сказала Таня. – Не обижайся.
9
Ее не было очень долго, и я практически заснул под журчание воды в ванной. Потом Таня появилась в домашнем халатике, заканчивающемся значительно выше колен.
- Ты торт будешь? – спокойно спросила она, потом, помолчав, добавила. – Там самый лучший кусок остался, с вишенкой…
Я осторожно потрогал руками голову. Она гудела, словно закипающий на плите чайник…
- Еще вино есть! – Таня скрылась на кухне, и я сполз с дивана на пол.
Стулья она успела унести, и дешевый кухонный стол, изъяны которого уже не скрывала скатерть, выглядел как-то сиротливо.
Сложить надо, отвлеченно подумал я, так не пройдет…
- Ты будешь еще пить? – она втащила в комнату поднос с двумя чашками и тортом и поставила на ковер.
Потом сходила за бутылкой красного.
- Ты серьезно сейчас? – поразился я.
- Совершенно! – она ловко откупорила бутылку штопором. – Ну, не хочешь, я одна…
- Вино после водки как-то… - я смущенно уставился на кусок торта с вишенкой, стараясь не обращать внимания на то, что на халатике отсутствует добрая половина пуговиц…
- А я не пила водку, - Таня налила вино в фужер и выпила залпом, словно воду. – Я вообще водку не пью…
- А что ты так долго делала? – я ковырял торт вилкой. – В ванной?..
Есть не хотелось. Мутило. Естественно, я сказал глупость…
- Посуду мыла, - Таня снова наполнила фужер.
- В ванной?..
- У нас на кухне кран не работает, - пояснила Таня, - надо слесаря вызвать…
Я досадливо молчал. Краны я чинить не умел.
- Много посуды было? – выдавил я из себя.
- Да ладно!.. – Таня махнула рукой, опустошая второй фужер. – Я привыкла… У них вечно вагон посуды грязной, любят погулять… Молодые еще, - она усмехнулась.
- И, что, ты всегда ее моешь? – я совершенно не представлял, по какому принципу следует выстраивать диалог.
И следует ли его вообще выстраивать…
- Когда мою, - она пожала плечами, - а, когда пошлю на х… и из дома ухожу…
- К Женьке? – глупо спросил я.
- Ну, почему сразу «к Женьке»? – Таня встала и прошла к раскрытому балкону, не выпуская из рук бутылку. – К Машке. Или к Оле…
- А к Кате? – зачем-то поинтересовался я.
Таня посмотрела на меня с интересом.
- Нельзя к Кате. У нее мать болеет. Лежит все время…
Она вышла на балкон и подошла вплотную к перилам. Выждав некоторое время, я выбрался туда же и обнял ее.
- Не надо, Олег, - сказала Таня.
- Почему? – я прижал ее к себе, но бутылка больно упиралась мне в бок, не давая сократить расстояние.
- Не надо, - повторила Таня. – А то я тебя ударю. Я уже Женьке как-то вмазала…
- Почему? – я начал отлеплять ее пальцы от горлышка, но она сжала их так, что костяшки побелели.
- Потому что! Не хочу! – я попытался поцеловать ее, но она оттолкнула меня коленом. – Олег, перестань… Перестань! Не надо! Я не шучу! – она замахнулась бутылкой, и я отшатнулся.
Таня лихорадочно сделала из горла глоток.
- Я не поняла что-то, - глаза у нее были совершенно безумные. – Я разве сказала, что буду с тобой трахаться? Я разве это говорила, а, Олег? Я не поняла, я, что, б…, которую можно каждому?.. Вот захотел – и вперед, да?!
Я протянул руку, чтобы забрать бутылку, но она снова жадно глотнула из горла.
- Значит, я тебя не понял… - пытаясь сохранять достоинство, произнес я.
- Значит, не понял… - она, пошатываясь, вернулась в комнату. – Давай спать…
- А ты реально сука… - прошептал я, усаживаясь на диван.
Таня молча складывала покрывало с кровати.
- Вот тут вот я сплю, - она усмехнулась. – И не делай такие невинные глазки!.. Вот тут вот, - она показала босой ногой на штору, - у нас ширмочка такая стоит, и я ее на ночь ставлю. У нас – вот так!.. Прикольно, ага?
- Я пойду, - сказал я.
- Блин! – Таня выпрямилась. – Ну, давай, строй из себя обиженного! Не дала девочка! Я думала, тебе хоть этого не надо!..
- Очень тебе признателен, - я горько усмехнулся. – За такое мнение обо мне…
Таня кинула покрывало на диван и потянулась к стоящей на столе бутылке. Резко зазвонил городской телефон, и мы оба вздрогнули.
- Да, - сказала Таня в трубку. – Как я его позову? Он спит! Да-да! И тебе советую! Нормальный у меня голос… Да, Женечка, бухаю в одиночестве! А как у тебя с Олей? Домой проводил? И все? Ах, Юлька ждала!.. Ах, Боже мой!.. Да, я в теме, что это сестренка… Слушай, ну, я запуталась уже в твоих бабах!.. Я у тебя одна? Зашибись, Куликов… Словно в ночи луна или как там?.. Серьезно?! Я сейчас упаду! Упала… Ну, как Алик меня поднимет, он спит…
- Дай мне трубку! – потребовал я, но Таня махнула в мою сторону бутылкой.
В трубке пошли гудки.
Я сходил в ванную, намочил ладони, недоуменно на них посмотрел, потом приложил к щекам.
Таня стояла в дверном проеме.
- Собственно, все правильно, - сказал я. – Тебе нужен такой, на белом драндулете. Лет тридцати, красивый, уверенный в себе, надежный…
Я долго живописал достоинства предполагаемого Таниного жениха и не сразу заметил, что она смотрит на меня каким-то задумчивым и мягким взглядом.
- Если хочешь знать, - она чуть улыбнулась, - ты мне нравишься больше, чем Женька. Но с тобой сложно…
- Ничем не могу помочь, - я вышел из ванной и открыл входную дверь.
- Если бы ты не струсил, я бы уступила… - сказала она мне в спину.
Я сделал вид, что не расслышал.
10
На улице уже занимался рассвет. Я сел на лавку и потер руки. Холод сразу же забрался под рубашку, напоминая о том вечере в парке…
Вокруг костра сидело несколько человек, образуя круг.
Пламя слепило, и я, как не старался, не мог разглядеть лиц и фигур, их, словно размывало колышущимся жарким воздухом.
- Как странно, - сказал один голос, женский. – Встретить кого-то. Давно такого не случалось.
Зубы у меня издавали барабанную дробь. Я смотрел прямо на пламя, чтобы не видеть расположенный сбоку от костра алтарь, проклиная любопытство, подтолкнувшее меня раздвинуть ветки деревьев…
Ты же уже знал, что тебя ждет.
Мудак. Полный мудак.
Из глубин памяти вдруг всплыли отдельные слова молитвы.
«И избавь нас от лукавого…»
- Это место уже не безопасно, - произнес другой голос, старый, одышливый. – Как-то же он нашел нас.
Я закашлялся, прочищая горло.
- Я хотел спросить дорогу…
Вместо слов изо рта вырвалось хриплое карканье.
- Дорогу? – это голос был моложе других, даже кокетливый. – И все?
- А что вы еще можете? – бес, толкающий меня под руку в самые неподходящие моменты, и здесь поднял свою непокорную башку.
Они засмеялись, все разом. Пламя заплясало, словно тоже решило поиздеваться надо мной.
«Не введи в искушение…» - с остервенением прошептал я.
Как там дальше?
«Хлеб наш насущный…»
Или это нужно в начало?
- Мы все можем, - хмуро сказал первый голос.
- Вообще все, - подтвердил второй.
- Все-все, - захихикал новый голос, больше всего похожий на ломающийся тембр мальчика-подростка.
- Все, что ты захочешь…
- Все…
Пламя ходило ходуном. Бензина они, что ли, туда налили, мелькнула сумасшедшая мысль.
- А что вы потребуете взамен? – я почему-то успокоился.
Они явно не собирались меня убивать.
У них уже есть алтарь. Есть жертва.
Тебе повезло.
«Да святится имя Твое…» - в голове у меня был полный бардак.
- Взамен?! – мальчишеский голос хохотнул. – Вы слышали? Он хочет нам что-то дать взамен!
- А нам это надо? – равнодушно поинтересовался еще кто-то, я не смог различить его пол.
- Ну… - я замялся. – Вы же обычно что-то требуете… Душу…
- Твоя душа – такая ценность? – кокетливый голос был звонче остальных, и я представил себе девушку, сильную и смелую. – Как тебя зовут?
- Какая тебе разница? – раздраженно проговорил одышливый голос. – Ты еще не насмотрелась на мальчишек?
- И я не насмотрелся…
Я вытер потные руки о джинсы.
- Я хотел спросить дорогу…
- Налево, – сказала воображаемая девушка.
- Направо, - поправил мальчик.
- Вы никогда не договоритесь, - вздохнул первый голос. – Иди прямо до поворота, только прямо, там ты увидишь большую дорогу, по ней ездят машины… Прямо, понял?
- Если ты что-то захочешь, - усмехнулось неидентифицирумое существо, - ты знаешь, как нас найти…
- Теперь знаешь…
- Уже знаешь…
- Повезло тебе…
- Ему – повезло?..
Голоса звенели у меня в ушах, сливаясь. Костер дергался и трещал. Я все-таки не удержался и посмотрел на алтарь….
Перед глазами пошли яркие радужные круги, они заполнили все вокруг, ноги стали ватными, я успел подумать, что не узнал, в какой стороне остановка, и есть ли она вообще, а потом все пропало…
Я медленно размял шею. От долгого сидения, прислонившись спиной к дереву, она одеревенела. Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Людей не было. Костра не было. Алтаря не было.
Луна заливала поляну
Я потрогал носком ботинка головешки, они выглядели так, словно пролежали месяц под дождями.
На поляне высился резной деревянный идол.
Прямо, только прямо.
Через двадцать минут я вышел на дорогу.
11
- Ужас ты какой-то рассказал… - недовольно проговорил Женя. – Я теперь за Юльку бояться буду. Она в парке с псиной гуляет…
- Вообще-то восьмилетней девочке в парке по любому не того гулять, - заметил я. – Даже и без ужасов.
- Да она по краю ходит! – Куликов был заметно раздражен. – И с подружками! Говорит так, по крайней мере… - признался он. – Ну, а что? – он поморщился, хотя я и не думал его в чем-либо обвинять. – Я по жизни за ней следить должен? Это нормально, по-твоему, все время на меня ее вешать?.. Они ее для меня родили, да? Чтоб я вокруг нее круги нарезал? Я их, б…, не просил…
- Женька, - сказал я. – У меня с ней ничего не было. Я домой пошел. Сразу после тебя. Реально…
- Да насрать мне, - Женя закурил сигарету. – У меня теперь другая печаль, - он показал на мобильник. – С утра пять эсемесок от Панченко. Задолбала. «Люблю, тоскую…» Что-то типа того. Как танк.
- Ты ее не просто домой проводил, что ли? – догадался я.
- «Что ли», - передразнил Женя. – Тоже еще, можно подумать… Теперь ведь не отвяжешься…
Я почему-то вспомнил, как Оля сперла у меня велик, когда нам было лет восемь. Ну, не то, чтобы сперла… Она взяла его покататься и каталась час. А я стоял истуканом, наблюдая, как она нарезает по стадиону круги, приподнявшись над сидением, а другие мальчишки разворачиваются поперек, пытаясь преградить ей дорогу.
Мне все время казалось, что она обязательно навернется и что-нибудь сломает в велосипеде: я очень болезненно отношусь к посягательствам на мою собственность. Но Оля не наворачивалась, и постепенно я стал чувствовать себя на стадионе лишним.
На все мои требования отдать она смеялась: «Сейчас, еще минуточку!» и продолжала носиться. Догнать ее тоже не представлялось никакой возможности.
И тогда я пошел домой. Маме я сказал, что одолжил велик Женьке…
Утром я обнаружил его стоящим возле входной двери. К рулю был привязан чупа-чупс…
- Ты знаешь, как нас найти… - вспомнилось мне. – Уже знаешь…
Зачем я рассказал им все это?
Разве они смогут понять?
Я проснулся от скребущих движений метлы дворника об асфальт. На небе алела полоска зари. На часах прорисовывалось шесть утра, мама как раз собиралась на работу.
Я встал с лавки и размял затекшие конечности, с ужасом осознавая, что проспал на улице три часа. Чудо, что со мной ничего не произошло.
Вот и тогда ты тоже уснул…
Нет.
Я так усердно пытался забыть случившееся со мной, что мне уже начало казаться, что это и вправду плод моего воображения.
Зачем ты вытащил все это снова на поверхность, а?
Хотел произвести на Танечку впечатление?
Произвел?
Лучше бы ты и в самом деле почитал ей стихи…
Я решил прогуляться по улицам, дожидаясь, пока мама уйдет, чтобы избежать с ней встречи. Мне и так предстояло выслушать кучу нотаций.
Возле церкви, окутанной в этот рассветный час густым облаком тумана, читая объявления на стенде, стояла Катя Савушкина.
Я покашлял у нее за спиной. Она дернулась, резко поворачивая голову, потом, видимо, поняв, кто перед ней, снова уткнулась в стенд.
- А ты чего здесь делаешь? – не нашел, что еще можно спросить, я.
- Служба скоро, - отрывисто произнесла Катя, не оборачиваясь.
- А ты, что, на службы ходишь? – искренне удивился я.
- Слушай, Перепелкин, - Катя теребила ручку у сумки. – Иди-ка ты, куда шел…
- А тебя твой Бог не осудит, что ты так разговариваешь? – ехидно сказал я, продолжая стоять.
Катя отошла от стенда и достала из сумки платок.
- Я вот поражаюсь… - она смотрела себе под ноги, и голос у нее из-за этого звучал как-то особенно невыразительно. – Сделать гадость, и, словно ничего не было…
- Да какую я тебе гадость сделал? – поразился я.
- Ты, что, Перепелкин, совсем ничего не помнишь? – она первый раз посмотрела мне в глаза, и я поразился их совершенно пустому, словно и не человеческому даже, выражению. – Алкоголик…
Я покачал головой, ощущая тревожное недоумение, как человек, которого уличили в преступлении, совершенном во сне.
- Тогда и не о чем говорить, - непоследовательно заключила Катя.
Гулко прозвонил колокол, отдаваясь в висках тупой болью.
- Скажи, - вырвалось у меня. – А ты веришь в ведьм?
- Ты о том бреде, что ты нес? – она повертела платок в руках, словно не решаясь надеть его на голову. – Я думала, это прикол такой…
12
- Вы опять вчера ухрюкались, - мама не спрашивала, она констатировала факт.
Каждое ее слово вспыхивало в мозгу багровым отсветом лесного пожара. Однажды, во времена моего детства, мы с мамой отдыхали на даче ее каких-то друзей, и мне посчастливилось видеть подобный пожар.
Он произвел на меня тогда колоссальное впечатление сочетанием абсолютной безысходности и какой-то уверенной целенаправленности.
Мамины интонации были именно таковы…
- Чего это вдруг? – вяло возразил я. – Просто поздно уже было… Домой тащиться неохота.
- У тебя под глазами чернота, - возвестила мама. – И так-то не красавец… А так вообще на Фредди Крюгера похожим становишься.
Мне всегда было интересно, чего добиваются родители указанием на то, что их дети – уроды. Причем, если сказать об этом маме, она с негодованием опровергнет подобное заключение. Она всего лишь сказала, что я не красавец. Ну, не всем же быть красавцами, в самом деле. Вот Куликов – красавец. А я – так…
- Твой отец погиб из-за этого, - мама поковыряла в супе половником. – Еще подлить?
Вот это я тоже всегда обожал: непрерывное перескакивание с серьезной темы на бытовую херь.
Я покачал головой.
Готовила мама хорошо, но я никогда не мог понять, отчего это всегда проходило у нее принципиально жизненно важным вопросом.
- Первый раз слышу, что отец был алкоголиком, - усмешливо сообщил я, отставляя в сторону тарелку, чтобы было удобнее наблюдать за ее реакцией.
- Он не был алкоголиком! – разумеется, тут же вскинулась она. – Он просто всегда дружил не с теми людьми, - удар ниже пояса, это она хорошо умела. – Я тебе, возможно, не рассказывала, но он поехал отмечать чей-то день рождения в Малаховку. С такими же хорошими друзьями, как твой Женя… - она сделала эффектную паузу, но я никак не прореагировал: если все время долбить в одну точку, то это точка просто перестает быть болезненной, чтобы там не воображали себе окружающие. – И он там напился до невменяемого состояния. Он вообще не умел пить!..
Она удрученно покачала головой, словно эти отцовские качества даже после его смерти доставляли ей массу причин для беспокойства.
- Опыта не было, - заметил я. – С такой женой-то…
- Алик, не хами! – мама возмутилась вяло, на нее уже, судя по всему, нахлынули Глобальные Воспоминания, занимающие обычно все свободное пространство. – Так вот, эти его, так называемые друзья, - назидательно сообщила она, - бросили его на платформе и пошли домой. А ему проломили голову… У него с собой была получка.
- А ты была беременна, - добавил я, чтобы не было паузы: меня отчего-то всю жизнь напрягали эти паузы, возможно, я не сказал бы половину глупостей, если бы ни они. – И хотела сделать аборт.
- Олег! – ошарашенная, мама даже назвала меня адекватным метрике именем. – Ты что говоришь?! Я была на шестом месяце! Разве можно делать аборт на таком сроке?!
- Ты говорила тете Ане, что хотела сделать аборт, - упрямо гнул я. – И сделала бы, если бы не шестой месяц... Не повезло.
Я дурашливо развел руками.
- Господи, - мама покачала головой. – О чем он думает только… Все ваши «Контакты» идиотские!.. Хоть проверяй за тобой!..
В дверь позвонили, и она не успела развить тему.
- Ирина Сергеевна! Я был бы Вам так признателен, если бы вы забрали Юльку на ночь! Мне нужно срочно уйти, а она боится ночевать одна…
Куликов, имеющий вид смущенный и оживленный одновременно, подпихивал к порогу сестру. Та хмуро теребила в руках куклу и разглядывала тумбочку в прихожей.
Когда Юлька была совсем маленькая, Женя часто вешал ее на нас, у него вечно находились многочисленные «дела». Сначала ей это даже нравилась, она периодически начинала его теребить на предмет, когда же она пойдет «к Алику», Женя говорил, что родители даже с умилением называют меня «Юлькиным женихом» и смеются, что за ее будущее могут быть спокойны, потом она начала стесняться…
Вообще он уже давно не обращался с подобной просьбой.
- А ты куда собрался? – небрежно поинтересовался я.
- К Лехе на выпускной, - Женю тоже вдруг заинтересовала тумбочка. – Ну, там, как бы, многих-то нельзя было приглашать… Левых, в смысле…
Мама переводила взгляд с него на меня.
- Я есть хочу, - мрачно сказала Юлька, ковыряя заусенец.
- Да… Ирина Сергеевна! – Женя одарил ее взглядом, способным растопить каменную глыбу. – Вы покормите ее чем-нибудь, а то я не успел…
- Так занят был? – спросил я. – С Олей или Таней?
- Алик! – мама поморщилась. – Ну, конечно, покормлю, проходи, Юлечка… - она наклонилась к ней. - Ты гречку будешь есть? С молоком?..
- У нас нет молока, - сказал я, не дожидаясь Юлькиного ответа.
- Алик, - мама наблюдала, как Юля, не выпуская куклу, переобувается в принесенные с собой тапочки. – Сходи, погуляй, а? А то мне что-то твое настроение не нравится. Заодно молоко купишь…
- Ну, я же не виноват, что он тебя не позвал! – возмутился Женя, когда мы вышли из подъезда.
- Да я вообще эти тусовки ненавижу… - поморщился я, замечая впереди знакомую девичью фигуру. – Так, - я дернул Куликова за рукав, - шухер. Впереди по курсу твоя любимая Панченко…
Оля шла наперерез нам, помахивая пакетом, в которой шуршали какие-то бумаги. Женя ахнул и скрылся за соседним домом.
Сначала я тоже хотел сбежать, потом заметил, что глаза у Оли красные, и она периодически прикладывает к ним бумажный носовой платок.
И, вместо того, что предусмотрительно свернуть за угол, я вышел ей навстречу…
- У тебя, что, кошелек сперли?
Оля вздрогнула:
- А, это ты, Алик… Да, нет, мать наорала… У меня тройка по русскому еле-еле натягивается… Говорит: тебя даже в ПТУ не возьмут, там нужно писать грамотно…
- Там нужно писать? – удивился я. – Может, еще и читать?..
- Вот я и говорю! – Оля пошла со мной рядом. – Но ей разве объяснишь? Орет. Шалава, говорит, по ночам шляешься…
Она взяла меня под руку. Я подумал и решил отнестись к этому равнодушно.
- Ты куда ходила-то? – выдавил я из себя.
- А… - Оля покачала головой. – На курсы компьютерные… Такая хрень вообще…
- Ты, что, компьютер не знаешь? – обалдел я.
- Да знаю я компьютер! – она яростно вытерла слезы и зашвырнула платок в кусты. – Но я ж должна куда-нибудь ходить вообще!
- Чтоб отвязались? – усмехнулся я. – Бред какой-то… Я вон никуда не хожу…
- Ты умный, Алик, - веско сказала Оля, - ты и так везде поступишь…
Мы остановились под окнами Куликова.
- Я вообще-то за молоком собирался… - сказал я.
- Скажи, Алик, - Оля встала ко мне вплотную, возможно, полагая, что ее видно сверху. – Вот это нормально, по-твоему, позвать к себе?.. Ну, ты понимаешь… - на нее напала неожиданная стеснительность. – А потом вообще, словно бы ничего не было… Как приснилось… Вот нормально это у вас, у парней?..
- Нормально, - сказал я.
Оля пожевала губы.
- Почему-то мне кажется, Перепелкин, что ты бы так не сделал… - она вдруг снова расплакалась. – Блин, ну, я же тоже человек!.. К себе позвал… Я сидела, ждала, пока он сестру уложит… Целый час ждала!.. А потом… Я не хотела!.. Мне… Я… Так тошно потом было… А он, хоть бы что… Хотя я говорила… - она захлебывалась слезами.
Могла бы уйти, за час-то, - равнодушно подумал я.
- Слушай, Оля, избавь меня от подробностей…
Мама явно оторвет мне башку, что я три часа таскаюсь за молоком…
- А я в третьем классе влюблена была в тебя, Перепелкин, - неожиданно заявила Панченко, хлюпая носом.
- Да иди ты!.. – я изобразил на физиономии величайшее удивление.
- Да! – она прищурилась. – Скажешь, ты в меня влюблен не был?
- Не знаю, - осторожно сказал я, прикидывая, через сколько секунд раздастся телефонный звонок, и мама, взбудораженная моим отсутствием, начнет речуги. – В смысле, не помню…
- Да, ну, тебя, - она махнула рукой. – Ничего вы не помните… А я за тобой в подвал спускалась… Так страшно было! Чуть в штаны не наложила… А что ты тогда не отзывался?
- Это… - сказал я, косясь на мобильник. – Ну, прикалывался…
- Прикалывался он, - Оля крутанула пакет, засандалив мне по ноге чем-то тяжелым, видимо, зонтом. – Хоть бы заценил…
- Слушай! – разозлился я. – Чего ты от меня хочешь вообще? Чтобы я домой тебя позвал?.. А вдруг тебе опять не понравится? –наверное, мне следовало остановиться, но вспыхнувшая неожиданно ненависть ко всему живому целеустремленно толкала под руку, и, ухмыляясь, я продолжил. – Или в этот-то раз все по-другому будет?..
- Сволочь ты, Перепелкин, - тихо сказала Оля. – Какая же ты сволочь…
Возвращаясь с молоком, я пнул ногой дверь, но она, вместо того, чтобы с тихим ропотом отъехать, осталась на месте: видимо, кто-то починил кодовый замок.
Я потер колено.
- Как же вы з…ли меня все! – вырвалось у меня. – Со всеми вашими проблемами!.. Вашими заморочками!.. Вашими, мать их за ногу, любовными делами!.. У меня своих проблем достаточно! Поняли! Вот…
- С кем ты разговариваешь? – поинтересовалась мама, открывая дверь.
- Со своим воображаемым другом! – огрызнулся я, выгружая молоко на тумбочку.
Юлька на кухне ела кашу.
- А молоко нашлось? – поинтересовался я.
- Я ей с маслом сделала, - мама набирала чайник. – Тебя ждать…
Юлька отставила ложку и пошла за мной в комнату. Она тенью стояла сзади, ожидая, пока я включу компьютер, и я, уже в который раз поразился, насколько они не похожи с братом.
Юлька была тихой, болезненно худой девочкой, с извечно страдальчески сведенными бровями. Поздний ребенок, подумал я.
Нежеланный.
А есть ли вообще желанные дети?
- Алик, - сказала вдруг Юлька, - а почитай мне что-нибудь… Я сейчас спать лягу, тетя Ира говорит: спать надо…
Она застенчиво опустила глаза, разглядывая бантики на тапочках.
- Чего? – удивился я. – Ты уже взрослая, читай сама…
- У тебя лучше получается… - убедившись, что я на нее не смотрю, она переоделась в пижаму и сейчас лежала на кушетке, натянув одеяло до подбородка. – Я прямо вижу это все, что ты читаешь…
Я вздохнул.
- Хочешь, я тебе стих расскажу? – и, не дожидаясь складки, морщившей ее лоб, когда она была чем-либо недовольна, добавил. – Не такой, как в школе учат…