ПРОШЛЫМ ЛЕТОМ В ЛИСТВЯНКЕ
Давно собирался уже, но только прошлым летом побывал в Листвянке, постоял у памятного камня на берегу Байкала – напротив того злополучного места, где закончилась земная жизнь Вампилова и началась его небесная судьба. У подножья камня на ветру ознобчиво подрагивал какой-то незнакомый лазоревый цветок, чудом пробившийся через игольное ушко гранитной щёлочки. И цветок этот - словно окликнул во мне что-то забытое. Цветок напомнил мне такую обыденно-кошмарную историю, от которой холодок – словно коготок – процарапал по сердцу.
История эта случилась буквально за несколько дней до гибели А. Вампилова. Он приехал в гости к своему приятелю, врачу-психиатору областной психиатрической больницы, находящейся в посёлке Сосновый Бор – недалеко от Иркутска. Беспечно беседуя, они бродили по опушке леса – на территории больницы. И вдруг навстречу им из лесу выходит женщина - одна из тех, кто лечится. В руках у неё был цветок. Она подходит прямо к Вампилову, подаёт ему цветок и говорит:
-Это тебе на могилку!
"Что это было? Голос судьбы? Или просто голос сумасшедшей бабы"?
Стараясь отвлечься от горестных мыслей, я походил по берегу, сверкающему сырыми разноцветными камнями, словно драгоценными. Священное море штормило; ветер по-разбойному высвистывал в деревьях, нахраписто гулял по-над волнами и взъерошенный Байкал похож был на седого и грозного старика – белыми усами шевелил, пыхтел и фыркал в длинную белопенную бородищу. Низко над Хамар-Дабаном – выпуклым горным хребтом – проплывали облака, лохматыми лапами цепляясь за тайгу, за скалы. Сквозь эту плотную облачность солнце еле-еле протискивало тонкие золотинки света. Неуютно было, сиротливо. А потом – как-то очень странно, символично! – солнечный свет ярким пятном пропечатался у подножья памятного камня. Это было похоже на то, как будто свыше кто-то – незримою, но властною рукой – положил к печальному приюту лимонно-золотистые цветы...
«Господи! Как глупо всё это получилось! Неужели такая суровая пьеса под названием "Гибель Вампилова" написана была на небесах? И написана давно, в момент рождения! – думал я, покидая штормящий, на дыбы поднимающийся Байкал. – Человеку захотелось рыбы наловить на свой праздничный стол. Человек – за два дня до своего тридцатипятилетия – садится в моторную лодку и на полной скорости врезается в топляк!.. А на дворе уже 17 августа. А вода в Байкале даже в середине лета плюс 8-9 градусов. Вот сердце и не выдержало! Совсем, совсем немного не дотянул до берега...»
Покинув Листвянку, я завернул на родину Вампилова. Запомнился неяркий, тихий Кутулик – печали исполненный лик, в который сам Вампилов был влюблён по-юношески жарко, безоглядно. После недавнего дождя на дорогах там и тут широко сверкал «жидкий асфальт». Петух, как первый парень на селе, полыхая красным гребнем и чуть не разрывая белую рубаху на груди, восторженно трубил на земляной завалинке барака, в котором жили тамошние учителя, как я позже узнал, и это было горьким подтверждением того, как государство относится к своей интеллигенции, к своей культуре. (Родители Вампилова, кстати, были учителями).
Запомнился более чем скромный музей Александра Вампилова, огромная цитата на стене: «Писать надо о том, от чего не спится по ночам!» И теперь вот, когда наступает глухая, беззвёздная ночь и снова не спится – я мысленно иду и еду путями-дорогами прошлых годов. И дороги мои разлетаются – по всем направлениям Розы Ветров. И одна из дорог заворачивает на берег Байкала, в потом на берег Оби, в город юности, где мы – студенты – воспитывались на лучших образцах русской и зарубежной классике. И тогда же «в моду» стал входить молодой драматург А. Вампилов, рано и трагически погибший. И почему-то с той поры в памяти моей засела – как заноза! – печальная судьба отца Вампилова, в 1938 году расстрелянного в какой-то захолустной Пивоварихе – деревне под Иркутском. Я не знаю, как эти две русских беды – трагедия отца и трагедия сына – могут аукаться между собой, но меня это, честно сказать, не оставляло почему-то с самого студенчества. И поэтому я поразился «пророческим» словам отца Вампилова, словам, которые открылись мне только теперь, в эту бессонную ночь. Накануне рождения сына – в 1937 году – отец написал жене в роддом: «Вероятно, будет разбойник-сын, и боюсь, как бы он не стал писателем, так как во сне вижу писателей». Полушутливая и полусерьёзная боязнь отца, в общем-то, понятна. Будучи талантливым учителем, он хорошо представлял, что это такое – пожизненная каторга творческих людей, не знающих покоя ни днём, ни ночью. Удивительно и странно только то, как сумел отец предугадать, предвосхитить судьбу своего сына – драматурга мирового масштаба...
1997