Глава двенадцатая
БРИТЬСЯ САМОМУ ОПАСНО!
Милый Оленик. С его помощью все обошлось без задержек и обломов. Нас провели в комнату свиданий. Потом ввели заключенного. Лицо Лотырева напоминало маску. Он не реагировал на окружающее. Меня предупредили - депрессия, ни с кем не хочет разговаривать. Ест неохотно.
Я стала задавать ему вопросы. Молчит. Парню нужен сильный стресс, иначе мужик совсем загнется.
Тогда я пошла ва-банк. Сказала жестко:
- Василий Данилович, вы играете в молчанку. Тем самым даете возможность убийце вашей жены, которую, как мне известно, вы до сих пор любите, из-за которой пошли на преступление, уйти от правосудия.
Он повернул, наконец, свою лохматую голову в мою сторону. Всмотрелся, как будто я только что появилась пред ним. Прищурился, потом, наоборот, хлопнул ресницами и широко распахнул красивые, далеко не глупые, глаза:
- Мне послышалось?.. Правда, послышалось?..
- Что именно? – голос мой был тверд.
- Вы же не сказали, что Зоя убита?..
- Именно это я вам и сообщила. И еще то, что ваше молчание избавит от наказания того, кто насильственно лишил ее жизни. А вас – надежды на соединение с ней в лучшем существовании.
Я давно привыкла, что в жизни бывают сцены куда сильнее, чем в театре. Вот и сейчас Лотырев вскочил со стула, сжал руками виски, запрокинул голову и завыл диким голосом. Надзиратель хотел его успокоить. Но Станислав сделал предупреждающий жест, и тот отошел в сторону.
Надо было переждать. Но пауза не могла затягиваться бесконечно. Я тоже встала и резко приказала:
- Садитесь, Лотырев!
Внезапно истерика прекратилась. Он сел, глаза его горели адским огнем.
- Кто?! КТО?!.
- Если бы я знала, я бы не пришла к вам.
- КАК?!.
- Вам лучше не знать.
Бывший офицер взял себя в руки:
- Я всегда любил Зою. Без нее жизнь перестала иметь для меня смысл. Возможность вернуть ее привела к тому, что я погубил и себя, и ее… Чувствую… Скажите, это связано с тем, что я сделал?
- Пока не могу вам ответить твердо. Но почти уверена, что так оно и есть.
- Вы хотите, чтобы я… помог?
- Иначе зачем я здесь.
- Кто вы?
- Частный детектив.
- А милиция?
- Она тоже расследует смерть Зои Аркадьевны. Но, боюсь, что в ином направлении. Помогите мне, и я сделаю все возможное, чтобы облегчить вашу участь.
- Сначала скажите, как она погибла. Мне это нужно…
- Ее заманили на кладбище и напали сзади. Она умерла от удара тяжелым предметом по затылку.
У меня было мало времени, но я коротко рассказала Лотыреву о цыганке Азалии. И спросила, какие побудительные мотивы могли привести Зою к «ногам» прорицательницы?
Во время моего рассказа Лотырев сидел неподвижно. В глазах его стояли слезы, но он сдерживался, как мог.
- Зоя очень хотела ребенка. И могла его иметь. У меня тоже все было в порядке. Я не пил, мы вели здоровый образ жизни. Потом пошли к специалистам. Они провели анализы и вынесли вердикт: у нас какая-то несовместимость. Зоя начала придираться ко мне по пустякам. Обвиняла в том, что я не могу создать ей нормальные условия для жизни, мало зарабатываю. Потом стала давить, чтобы я согласился на развод. И, в конце-концов, ушла от меня. Сорвался. Бросил работу. Пропил все, что можно было. Ну, и попался на удочку Мельковского. Тот, видно, совсем по-другому к жене относился.
- О Мельковском я и хотела с вами поговорить.
- Это он?..
- Александр Павлович скончался на второй день после смерти Люсьены Викторовны. Он, как и вы, Зою, очень, очень любил свою супругу.
Лотырев помотал головой:
- Что вы хотите?..
- Вы хорошо знали своего бывшего шефа?
- Да, возил его, но не очень долго. Мельковский не щедрый хозяин, предпочел водить машину сам.
- Тем не менее, вы изучили его внешность. Вам что-нибудь необычным не показалось в тот день, когда он сделал вам преступное предложение?
Василий быстро ответил:
- Меня спрашивали об этом…
Он внимательно посмотрел на Оленика, который держался в тени. Показал на него:
- Да вот этот человек присутствовал. Только в форме, по-моему, майора.
Станислав усмехнулся:
- Точно. Только вы отвечали туманно. И стало ясно, что вы, Лотырев, пропили и всю наблюдательность военного специалиста.
Он нахмурился:
- Ничего я не пропил. Меня просто оглушило все происшедшее. Я не собирался никого убивать. Думал, проучить хочет жену бывший хозяин. Даже позлорадствовал: дама была излишне горда, меня вообще за человека не считала. Но хоть и выпил я тогда, все же кое-что показалось мне в нем не таким, как обычно…
Я попросила, смягчив тон:
- Василий Данилович, пожалуйста, это очень важно, вспомните, что именно?
- Обычно Александр Павлович носил линзы, редко – очки в золотой оправе. А тогда он пришел ко мне в странных таких… Форма не для солидного мужчины, цвет переливается.
- В «хамелеонах»?
- Да. Я пригласил его войти, но он торопился и вызвал меня в коридор. Говорил шепотом, чтобы соседи не услышали. И все время головой вертел. Шапка так смешно на лоб съезжала… И еще горбился очень, прятал подбородок в воротник. Там полумрак был, но я заметил, что справа, чуть ниже рта налеплен кусочек пластыря. Он никогда сам не брился, а мастер у него высшего класса. Никогда бы пореза не допустил. Я был ошарашен предложением, обнадежен обещанием, обрадован деньгам.
- Это все?
- Все… Вы считаете, что это был не Мельковский?
- Догадливый, - усмехнулся Оленик.
Мы попрощались с Лотыревым, пообещав поставить его в известность о результатах расследования. И чем можно помочь облегчить участь.
На улице майор строго предупредил меня:
- Даю тебе два дня сроку. Это максимально. Потом я возвращаю дело Мельковских-Лотырева на доследование и условно связываю его с гибелью Горевской, делом, которое находится, как ты знаешь, в производстве...
Ничего другого я не ожидала. Два дня это уже много. Майор Оленик должен был это сделать. О своих новостях я, естественно, промолчала. Еще помешает.
- Оленик, ты ел сегодня?
- Конечно. У меня есть заботливая мама и мягкосердечная жена-кулинарка. На завтрак были пирог с грибами и кофе со сливками. С собой мои женщины дали мне контейнер с мясным салатом и бутерброды. Я успел слопать парочку, остальное утащили сотрудники. Тебе предложить было нечего.
- Гады… Сейчас голодный?
- Холодно сегодня. Я бы супчику или борщеца съел.
- А я бы целого быка. Маковой росинки во рту не было … Ой, соврала. Меня же Дина накормила.
- Что за Дина?
- Так, одна интеллектуальная особа. Потом расскажу. И все же чувство голода неимоверное. И тоже не отказалась бы от горячего. Давай в кафешку зайдем?
- Нет, дорогая, я не доверяю общепиту, Лучше домой отправлюсь. А поехали со мной? Надька обрадуется…
- В другой раз. Если к твоим дамам попасть на обед, то он славно и мирно перейдет в обильный ужин. И прощай работа…
До похода в театр «Рита-Рита» оставалось еще много времени. Нужно позвонить Павлу и обязательно поесть. Вон и мужик от меня отпрыгнул в испуге: в животе так заурчало, что я бегом направилась в ближайшее заведение с аппетитным названием «У Плюшкина-Ватрушкина».
И какое везение!
В очередной раз убеждаюсь: что того Ростова? Из конца в конец за пару с половиной часов ( без пробок, конечно) доберешься.
Павел Александрович Мельковский собственной персоной. Беседует по-дружески с официантом. Присел за столик, парень в длинном черном фартуке ускакал за кулисы.
Подошла:
- Не возражаете, если присоседюсь?
Что значит воспитание! Вскочил, поклонился, поздоровался, пригласил сесть.
- Я звонил вам несколько раз…
- Пришлось телефон оставить в чужих руках. С заключенным Лотыревым беседовала.
- Вы собирались…
- А теперь сделала.
- Это что-то дало?
- Дало… Скажите, Павел, что у вас с лицом?
- Только заметили?
Конечно, я не сейчас увидела, что у него щеки и подбородок в нескольких местах были недавно порезаны. Остались едва заметные «ниточки», и одна из них, как раз ниже рта. И именно слева. Я просто раньше не придала этому значения.
- Побрился неудачно. Очень нервное время у меня.
- Не только у вас. Слышала, что ваш отец всегда брился у личного мастера…
- Да, сам он в руки бритву не брал. Очень следил за своей внешностью.
- А вам все равно?
- Нет, просто я привык с юности это делать сам. Вот стригусь я тоже всегда у одного и того же мастера.
- А как давно вы порезались?
- Пару дней назад.
Да, не сходится. Порезы более свежие, чем те, которые мне нужны.
Мимо, Стелла, мимо.
- Если мы закончили о моем лице, то, может, скажете, как ночь провели?
- Изумительно. Читала роман вашей дочери….
- Роман?
- А вы не знали, что Лидочка готовится в писательницы.
- Новость! Пропустил!
- Очень талантливая девочка.
- Я думал, она собирается плотно заняться языками. В Лондон на учебу просится.
- И жена мне ваша понравилась. Мы долго беседовали. Умная, рассудительная и, по-моему, порядочная женщина.
- Гм,..
- Кстати, Роза вас искренне любит.
- Давайте не будем об этом. Скажите, что вы думаете по поводу ночных визитеров?
- Не было никого постороннего. Ко мне в дверь тоже ломились, и шаги я слышала. Да и как их не услышать? Котяра ваш весом с барашка.
- Это он?
- Конечно.
- Но как же Дина…
- Да Дина ваша призналась, что только голова подушки коснется, как ее дух отлетает в мир иной. В прошлую ночь она просто по какой-то причине проснулась. Из правил бывают исключения. Забудьте об этом. В вашей квартире очень уютно, красиво, но сейчас воры избирательны. Им подавай дома олигархов, а вы же еще нет?..
- И никогда не буду. Я предприниматель средней руки. Обеспечу Розу до конца жизни. Дам образование, квартиру, машину Лиде. Там подберет себе мужа. Я давить не буду. Найдутся средства и для новой семьи. Хотелось бы, конечно, чтоб вы отыскали фамильные драгоценности.
- Вы хотели их продать?
- Конечно. Зачем мне их хранить? Я не любитель древностей. У меня вон теперь сколько «едоков»!
Официант принес большую коробку, передал ее Павлу со словами:
- Ваш заказ. Как обычно, через неделю?
- Да, Юзек.
Мне же Павел сказал:
- Галя очень любит пирожные «Зимняя фантазия». Мы были однажды здесь. С тех пор я раз в неделю заезжаю за ними. Попробуйте, таких нигде больше нет.
- Непременно.
- Какие будут указания?
- Занимайтесь своими делами, я вам позвоню. И…
- Что?
- Бриться самому опасно. Заведите привычку ходить к мастеру.
Он усмехнулся:
- Последую вашему совету. Я понял: наш Лотырев вспомнил о какой-то примете «отца».
- Угадали: порез в определенном месте. Именно там, где у вас.
Лицо Павла не изменилось. Мол, здесь – ни сном, ни духом. Он поклонился и исчез.
Впрочем, моя интуиция давно исключила этого человека из списка подозреваемых. Похоже, она уже вывела меня на верный путь.
- Завтра я буду знать имя убийцы и вора, - твердо и самоуверенно заявила я сама себе вслух.
- Что?! – воскликнул официант.
Он, оказалось, никуда не уходил, ждал моего заказа.
Попросила принести мне меню.
- Оно перед вами.
- Тогда посоветуйте мне ваши лучшие блюда: первое и второе.
- Фирменный суп «Лето» и жареные колбаски.
- Лето в зимний холод – отличный выбор. Несите суп, колбаски и что-нибудь овощное.
Я уже доедала вкуснейший салат из свеклы, моркови, картофеля и маслин в сметане, когда позади меня раздался крик.
Вскочила вместе с доброй дюжиной посетителей кафе. Что случилось?! Так все хорошо складывалось: отличная еда, небольшой отдых в уютном месте, тишина, если не считать чавканья двух упитанных индюков по соседству. И вдруг!
А случилась очередная жизненная трагедия.
За одним из угловых столиков праздновали день рождения пожилой дамы. Собрались шесть подруг и потенциальный жених именинницы. Выпили уже очень много, хотя принято считать, что пожилые интеллигентные леди при наличии свидетелей не пьют, а пригубливают.
В данном случае, как, заикаясь, шептал официант, на семерых было «пригублено» две бутылки коньяка, две водки, две вина. Компания хорошо закусывала, всем было весело. Они даже просили веселую музыку, но им ответили, что плясать не положено раньше шести вечера. Было около четырех. Решили сидеть до последнего. Заказали еще коньяк, закусок. Их обслуживал уже знакомый мне Юзек. Он принес заказ и увидел, что две дамы плюхнули лица в салаты. Остальные откинулись на спинки стульев. Мужчина с открытым ртом и расширенными от ужаса глазами переводит взор с одной на другую и издает утробные звуки.
Кричал Юзек.
Кафе до приезда милиции и «Скорой помощи» опустело. Остались несколько любопытных и вредная сыщица, которая сует свой нос даже туда, куда ее не приглашают. В одной из женщин я узнала Агнессу Ивановну Степнову. Она преподавала в моей школе физику. Училась я у нее с шестого класса. Тогда она была веселой, добродушной женщиной, чуть за сорок. Ученики любили ее. Она же прекрасно понимала, что физика, если и понадобится в будущем, то разве трем-четырем ученикам из выпуска. Поэтому гоняла и часто спрашивала только тех, кто на самом деле интересовался ее предметом и готовился поступать в соответствующие вузы. «Гуманитариям» она прощала многое, не ставила двоек. А на выпускных экзаменах завышала оценки, чтобы не «нагадить», как она говорила, среднему баллу.
Сейчас Агнессе Ивановне было лет под семьдесят, наверное. Сохранилась она неплохо. Но выглядела в настоящую минуту неважно. В отличие от своих подруг, Степнова дышала. Даже шевелила губами, пытаясь произнести слово. Пять ее сотрапезниц были безнадежно мертвы.
Любопытных выгнали. Я сказала, что знаю одну из них, но мне не разрешили остаться. Идиоты, даже не записали моих данных.
Я дождалась, когда Агнессу Ивановну погрузили в «Скорую», и спросила водителя, куда ее повезут?
- Туда, куда и всех остальных.
- В морг?!
- Дура, - сплюнул бритый парень с татуировками. – В БСМП-2. Живую тетку в реанимацию. Жмуриков в гости к патологоанатому.
М-да, что-то я все больше и больше привязываюсь к этой больнице. Обязательно завтра навещу Степнову. В школе я любила ее больше других учителей. Может, смогу чем-то помочь.
Глава тринадцатая
ОБНАЖЕНКА С МУРАШКАМИ
В половине седьмого я была на северной окраине города, где в подвале шестнадцатиэтажного дома ютился наш театр. Впрочем, подвал отлично отремонтировали и завезли сюда все необходимое для артистов и зрителей.
Зал на сто шестьдесят мест был уютным, теплым, с мягкими широкими креслами. Если надоедало смотреть на голых зайчиков, прыгающих по сцене или изображающих страстную любовь, можно было откинуться с удобством и подремать до окончания «эротического» действа.
Меня встретила Света прямо у входа в подвал, простите, театр. Провела в гримерку. Она делила ее со всей женской частью труппы. Шесть девушек в чем мать родила натирали свои далекие от совершенства тела чем-то похожим на подсолнечное масло. Наверное, это оно и было, потому что пахло так, как на базаре в соответствующем ряду.
Меня это не смутило: нравится этот запах. Только вот разговаривать было здесь неудобно.
На появление посторонней никто не обратил внимания. Даже в мою сторону не повернулись. Сосредоточенно втирая растительный жир в грудь, бедра, ягодицы и прочие интимные места, болтали между собой о ценах на гречку и макароны. Это была удивительно интересная им тема. Похоже, исключительно из-за этого они не отреагировали на вошедшего вслед за мной и Светой черноволосого (с ног до головы) парня в бежевых стрингах.
Он отодвинул (довольно деликатно) меня с дороги и прошел в дальний угол к девице в зеленом парике и длиннющими золотыми ногтями.
- Лялька, дай кипятильник. Я знаю, у тебя есть. У вас здесь тепло, а в нашей уборной холодрыга, жуть.
- Отвали. Спалите, а мне новый покупать?
- Че жмотничаешь? Спалим, я у мамки утащу. У нее целых три штуки дома спрятаны.
- Вот и возьми у нее один. Вали, не дам.
Соседка в синем парике и с серебряными ногтями толкнула ее в спину:
- Ольга Павловна, не труситесь над реликвией прошлого. У нас же чайник есть.
- Чайник общий, а кипятильник мой собственный. Не дам, сказала.
«Мальвина» встала во весь рост перед парнем и улыбнулась ему:
- Ну и жадина ты, Олька. Валерик, я всегда имела сострадание к юным мальчикам (мне стало ясно, что ей не меньше тридцати пяти).
Она махнула упитанными бедрами, задев жалкие бока еще не достигшего совершеннолетия, но уже обильно обросшего волосами, Валеры. Нагнулась, показав во всей красе свой зад. 90-60-90 здесь и рядом не стояло. Может, сошло бы 88-90-120? Во всяком случае, у Валеры что-то дернулось в треугольничке, прикрывающем его далеко не ярко выраженное мужское достоинство. Бедный ребенок не совсем привык к разнузданности коллег.
- Пупсик, спасибо, не дала умереть от холода.
- Отвечаешь своей невинностью за целость и сохранность имущества театра. Ясно?
- Чтоб я сдох. Напьемся чайку, верну.
Девицы заржали так, что стены затряслись.
Мальчик убежал, сверкнув темными волосатыми ягодицами.
Ольга фыркнула:
- Дура ты, Фая. Думаешь, он на тебя клюнет? Под Валерку клинья жена режиссера подбивает. Она ему уже золотой браслет и цепочку подарила.
Фаина не расстроилась. Она смешно подпрыгнула, взметнув вверх слегка отощавшие груди, подскочила к перегородке, вероятно, отделявшей гримерки, и тонким голосом заверещала:
- Верни чайник, изменщик!
Девицы снова заржали.
Я обернулась к Свете:
- Весело здесь у вас.
Она тоскливо улыбнулась:
- Очень. Сбежать бы, да некуда. Мужу нравится, что я актриса. Говорит, круто играть в таком театре. Вон Ася в белом парике. Перед спектаклем для возбуждения публики будет канкан… в париках, сапогах и газовых юбках. Не смотри на меня так. Я – прима. У меня привилегии. Говорила тебе, что даже трусов не снимаю. Лифчик, правда, приходится.
Я не поверила Свете еще днем. Как правило, главные герои больше других изображают половую активность. А в некоторых театрах действуют совершенно откровенно. Подумаешь, перепихнулись для дела.
Ася окончила обмасливание тела и занялась чисткой ушей. Меня начало мутить от зрелища подготовки к священному действу. Приятный запах быстро улетучился. Теперь откровенно воняло всякой дрянью.
- Давай я подожду ее в коридоре?
- Противно?
- Извини.
- Да, ладно. Сейчас вызову. Только знаешь, есть люди, что просто так с тобой трепаться не будут. Поймут, что тебе от них что-то нужно, намекнут: отняла время, заплати. Аська и намекать не будет. Сразу цену назовет.
- Нет проблем. Зови.
- Минуту. А я с тобой прощаюсь, нужно готовиться.
Асю пришлось ждать четверть часа. Но, слава Богу, вышла она не голая, а в давно нестиранной длинной майке. Резко спросила:
- Чего надо? Имей в виду, у меня мало времени.
- Я отниму у вас несколько минут. Сколько?
- Пятьсот.
- Круто берешь.
- А если кому нужно?
- Увы, нужно. Держи.
Я достала из сумки купюру и протянула ей. Схватила, чуть пальцы не оторвала. Не верила, что сразу поведусь.
- Спрашивай.
- Ты рассказала Светлане о чудодейственности цыганки Азалии?
Надо отдать должное Асе. Получив бабки, она не ломалась и не отвечала вопросом на вопрос.
- Я.
- Сама откуда знаешь, что у памятника можно обрести надежду на исполнение желаний.
- Надежду! Само исполнение!
- Веришь этому?
- Да я на себе испытала. Меня никуда не брали. В юности я стриптизершей здорово заколачивала. Потом получила травму. В стриптизе что главное? Раздвинуть ноги и присесть как можно ниже. А у меня коленка перестала сгибаться. Я теперь в сортире толком сложиться не могу. Возраст у меня еще подходящий, двадцать восемь – не срок для обнаженки. Делать-то я больше ничего не умею. Тут курсы актерского мастерства объявились. Я из закромов деньжат достала, записалась. Получила свидетельство и пошла по театрам. Не берут. Образование не то. Я им объясняю, что готова на сцене раздеваться до конца. Читала «Нана» Эмиля Золя?
- Да.
- Девка ничего не умела делать. Ни петь, ни танцевать, ни играть. Только выходила голой на сцену и бродила по ней. Успех огромный. Сборы. Никто не понимал этого. А у меня деньги кончались. Я была в отчаянии… Да тебе это не интересно.
- Нет-нет, продолжай. Как можно подробнее.
- Во, а всем было на меня наплевать. Я с отцом запойным росла. Никакого участия. И в личной жизни не везло. Мужчины появлялись и мгновенно исчезали. У Светки вон почти та же проблема, только она в ЗАГС трижды бегала, а я ни разу. Короче, ни работы, ни мужика, который мог бы поддержать. Да еще и в больницу попала. Не обращала внимания на здоровье, к гинекологу только в ранней юности сбегала: заставили. Один раз самоаборт случился, и то не пошла подлечиться. На сцене голышом скакать – хоть бы что. А залезть на кресло в кабинете врача – лучше повеситься. Вот и дождалась, пока миома не выросла до шестнадцати недель. Операция и точка. В гинекологическом отделении работала медсестра Паня Васильева. Мы с ней часто болтали, уколы она делала, не почувствуешь, отзывчивая, добрая. Я ей на жизнь пожаловалась. А она сказала, что делу можно помочь. Отмахнулась, не верю, мол, в экстрасенсов, знахарей и прочую чепуху. А она о себе рассказала. Представляешь, светловолосая блондинка с голубыми глазами. А надо же вышла замуж за цыгана. Было это двадцать лет назад. Бабушка мужа увидела ее и сказала, что на ней страшный сглаз. Соперница какая-то сделала так, что Паня в законном браке родить не сможет. А что такое цыганская семья без кучи детей? Паня решила, что бабушка заставит внука развестись с ней. Но ничуть не бывало. Она шепнула молодой женщине, что когда та очень сильно захочет ребенка, пусть скажет ей об этом сама. Пане на момент свадьбы было всего восемнадцать лет, о детях она и не мечтала. Даже боялась рождения ребенка. Прошло три года. Муж стал нервничать, что жена не беременеет. Он-то знал, что с ним все в порядке. Русским девчатам красавец-цыган уже несколько пацанов подарил. Стал Паню ругать, бить. Она и пошла к бабушке. Та уже при смерти была. Подержала бабка Азалия за руку Паню, посмотрела внимательно в глаза и сказала: «Родишь на следующий год. А потом, если еще дитя захочешь, придешь к моей могиле и поклонишься мне в ножки, родишь обязательно. Скажешь, кого хочешь, понятно»? Жалко было бабушку Пане, хорошая она была. Всем помогала. Похоронили уважаемую старушку. А Паня через год родила мальчика. У нее уже трое детей. Многим безнадежным рекомендовала к памятнику Азалии обратиться. И женщины, лежавшие в больнице, отчаявшиеся подарить мужьям детей, последовали совету медсестры, пришли благодарить: забеременели. И даже одна пятидесятилетняя. Во всем Азалия помочь может. Вскоре после операции я поехала на кладбище и била лбом пред памятником с верой, надеждой. Через две недели узнала о театре, пришла сюда и меня сразу взяли. Шрам на животе телесным пластырем заклеивала. Сейчас и следа не осталось. Ну, Светке уже я совет давала.
- Как давно с тобой это произошло?
- Операцию я сделала в сентябре. Сейчас январь…
- Как думешь, Васильева еще работает в больнице?
- Не думаю, а знаю. Работает. На Новый год я ездила ее поздравить и поблагодарить.
- Понятно. Спасибо, Ася.
- Могу идти?
- Да. Удачи.
Я повернулась, чтобы уйти, и схлопотала по спине. Сумасшедшая Ася! Но это была не она.
Симпатичный парень под два метра ростом скалил в улыбке зубы:
- Новенькая?
У меня застрял комок в горле. Он был даже без стрингов, поэтому, наверное, слегка поеживался. По голубоватому телу бегали мурашки.
- Меня зовут Арнольд. Я в сортир. Захочешь потрахаться, обращайся.
- Об-бяз-зательно.
Он потопал по коридору в армейских башмаках. Его мощные ягодицы сжимались от холода, но держался он мужественно.
Как угорелая, я выскочила из этого борделя и, сев в машину, долго не могла завести мотор. Меня душил истерический смех.
Не от увиденного, нет.
Я уже знала, кто вор и убийца. Мне нужно было одно: получить доказательства. Однако, логически выстроенной версии у меня не было. Начало оставалось неясным. Казалось невероятным, что именно этот человек смог задумать и осуществить страшное преступление. А главное, я не видела причин… Хотя, что я говорю: в основе всех преступлений лежат либо любовь, либо ненависть, либо деньги, а зачастую и то, и другое, и третье.
БСМП-2 было в десяти минутах езды.
И вскоре я поднималась в лифте в гинекологическое отделение, откуда накануне выписалась Галина Петровна Разина, любовница и будущая жена Павла.
В делах мне особенно начинало везти с тех пор, как я вычисляла преступника. Вот и сейчас вышло здорово. Медсестра Васильева должна была уйти еще три часа назад. Ее всегда привозил и забирал ревнивый муж. А сегодня он по какой-то причине задерживался. Позвонил и велел Пане ждать его до упора. За две минуты до моего визита он перезвонил и сказал, что подъезжает к больнице. Пусть жена выходит к служебному подъезду.
- Я не могу задерживаться, извините. Может, завтра? – женщина заволновалась.
Она, действительно, была очень приятной, приветливой, но выглядела усталой и старше своего возраста. Похоже, боялась супруга и пахала на семью до и после смены в больнице. Хотя удивительно, обычно цыгане своих жен работать пускают лишь в определенные места: на вокзалы, ярмарки, точки обмена валют…
- Паня… Как вас полностью называть?
- Меня все по имени зовут. Только полностью его не люблю: даже не Прасковья, а Парасковея. Мама в честь прабабушки назвала.
- Паня, идемте, я по дороге задам вам несколько вопросов.
- Вы из органов?
- Нет, по личному вопросу.
Васильева облегченно вздохнула:
- Я испугалась. Мой старший сын подрался с одноклассником, а муж пошел разбираться, кто прав, кто виноват. Он у меня горячий до ужаса. Что вы хотели?
- Мне одна моя знакомая, она вчера выписалась, кое-что рассказала про исполнение желаний… Не совсем поверила, а она сказала, что я могу проверить ее слова у вас.
Паня рассмеялась:
- Галочка Разина, да?
Я закрыла глаза и кивнула головой:
- Азалия – бабка моего мужа. Последнего ребенка она родила в шестьдесят пять лет, представляете? И всегда сама регулировала деторождение в своей семье, чтобы женщины не грешили, не делали аборты. А бесплодным давала радость стать матерями. Одинокие обретали свои половинки. Безработные находили престижные, денежные места.
Мы уже подходили к выходу из больницы. Через минуту Паня окажется вне досягаемости.
- Как вы думаете, Паня, поможет Азалия Гале?
Она остановилась и виновато посмотрела на меня:
- Не знаю…
Васильева заспешила. Она что-то недоговаривала. Мне некогда было продолжать игру. Я жестко остановила ее:
- Паня, я частный детектив, расследую дело о тройном убийстве, грабеже. Разина замешана. В какой степени я не знаю. И хочу разобраться. Вы мне можете помочь.
Она напряглась, отпрянула, выдохнула:
- Но каким образом?
- Не пугайтесь, Паня. Я больше не приду к вам. Скажите мне то, что написано у вас на лице.
- Паня! – от дверей к нам шел высокий крепкий мужчина лет под пятьдесят.
Он был очень красив и… неприятен.
- Это муж, - заторопилась Васильева. – Слушайте, я скажу вам… Она верит, что излечится, но ее ничто не спасет. Она показывала мне заключение врача… Галочка может прожить год от силы. Я утешаю многих женщин тем, что обещаю им исцеление с помощью Азалии. Для них – надежда. Это чисто психологический прием. Живая, она, действительно, помогала. А мертвая… Я жалела Галю, вселяла в нее веру.
- Но почему тогда возле склепа так жарко.
- Паня!!!
- Иду Роман, одну минуту… Краем уха слыхала, что Азалия, приехав в Ростов, долго выбирала место для последнего пристанища семьи. Оно должно было само заявить себе: летом там очень холодно, зимой жарко. Простите, мне нужно идти.
- Спасибо, Паня. И держитесь…