Тихий гомон, разговоры, запах лекарств, духота, бесконечные очереди во все кабинеты – обычный день городской центральной поликлиники. Лица у всех недовольные, перекошенные, глаза все время выискивают, на кого сорваться. Медперсонал ходит из кабинета в кабинет, спускается и поднимается по лестницам, а очередь от этого не двигается. Третий этаж забит полностью, люди прижаты друг к другу, злеют и потеют.
- Я же старый и глухой, мне девяносто лет, - говорит дрожащий дедушка не менее дрожащей бабушке.
- Я не слышу! Что? – кричит та, наклоняясь к старичку.
- Мне девяносто лет и я плохо слышу! – повторяет тот.
- Что?
- Он старый и глухой, - кричит старушке рядом стоящая женщина, махая медкарточкой, как веером.
Люди вокруг недовольно морщатся, пытаются отвернуться от перекошенных лиц, но встречают их везде.
- Девушка, я мужу лекарство тут беру бюджетное, - говорит небольшая тусклая женщина у окошка раздачи льготных лекарств, - а у мужа от него шок. В чем дело? Раньше брала – все нормально было.
- Карточку, - монотонно бубнит медсестра, не смотря на женщину. Быстро просматривает записи и также равнодушно и бесцветно продолжает, - лекарство заменено на более дешевый отечественный аналог по указу Министерства.
- Но ведь у мужа от него шок. Что делать? – женина тихо ахает, бледнеет и конфузится, замечая, что люди вокруг с интересом смотрят на нее.
- Пишите запрос и просьбу в Министерство. За месяц рассмотрят.
- Но ведь лекарство надо каждую неделю, - женщина тлеет на глазах, уменьшается и вовсе исчезает.
- Предыдущий аналог можно заказать через главврача за плату.
- Я заплачу! – кидается женщина на появившийся шанс помочь мужу.
- Двадцатый кабинет, - бросает девушка в окошке и исчезает в его глубинах. Маленькая женщина скромно улыбается и быстрым шагом убегает по лестницам и длинным коридорам.
- Что они сказали? – кричит старичок старушке.
- Не слышала! – громко отвечает та, поправляя косынку на голове.
С глубины толпы идет нарастающий рокот, недовольные крики, ругательства, из массы тел выпадают две молоденькие девушки, которые морщат в страшном гневе свои личики и кричат всей очереди:
- Студенты вне очереди идут!
- Нет такого правила! – спорит с ними средних лет мужчина с лицом утомленным и красным.
- Есть! Везде есть!
- Что они говорят? – кричит дедушка.
- Не слышу! – отвечает ему бабушка.
- Лера, иди в кабинет! – кидает одна из девушек подруге, и та бежит к кабинету. Дорогу ей преграждает женщина с картой-веером и маленький мальчик, видимо, ее сын.
- Куда?
- Что она говорит?
- Не слышу!
- Мы студенты! Нам вне очереди, - запинается Лера и пытается пролезть мимо женщины.
- Не пущу, нахалка!
Люди гудят, стены помещения трясутся, наполненные причитаниями и осуждениями.
- Что такое опять? – ленно выплывает врач и осматривает притихших посетителей.
- Скажите, студенты вне очереди идут? - спрашивает бойкая подруга Леры.
- Нет, конечно. Все в порядке живой очереди, без исключений, - врач заплывает назад, а девушки, краснея и тихо ругая реформу здравоохранения, идут в конец длинной вереницы, раскинувшейся по всей больнице.
Воздух уже почти горит и плавится, духота разъедает лица, руки и туловища с липнувшей к ним одеждой, от запаха лекарств воротит. Не довольны мамы с детьми, которые начинают ныть от скуки и жары, не довольны мужчины, молодые люди, - все трясутся от безмолвного негодования, готовые разразиться бранью по любому поводу.
- Мне девяносто лет, - говорит дрожащим голосом старичок, наклоняясь к старушке, - я плохо слышу и болен.
- Бог дал нам всем бессмертную жизнь, так что вы еще молоды, - отвечает та, кокетливо поправляя косынку. Прохладней и просторней не стало, но люди заулыбались.