Экое диво – осень! Что ж это такое!.. Какой серебряный камертон звучит, какой летучий, свободный росчерк брошен на холст безвестным художником, какой ласковый, теплый крест помазан заботливой чьей-то рукою на чело твоё, что будь ты хоть князь, хоть грязь, хоть милорд, купец, мудрец иль невежда, да пускай и подлец последний, а взглянешь в окно, а пуще, – выйдешь за дверь, - зазвенит медной стружкою листва под ногою, ожжет студеным поцелуем чистый воздух, нахмурятся небеса, не то стесняясь, не то завидуя, что не им, вечным, сегодня внимание и восторг, поведешь взором округ себя…, да так и не успеешь унять, перехватить комок у горла и расплачешься такою росою, что и в лучшем счастье на памяти своей не плакивал….
Экое диво – осень! Диво и тайна. Философ не понимал лишь звездного неба над головой да морального закона внутри себя… А осень? Осень он понимал? Каким мелким, каким ничтожным видится рядом с нею всё, даже самое великое, даже звездное небо, даже и сам Бог! Какой бессмысленной суетою предстает вдруг пред звучанием этого потустороннего органа всё прожитое, пережитое, завоеванное и проигранное, обретенное и утраченное, - все тлен, всё суета пред вчера еще обыкновенным кленом… Но сегодня… Его медь, его золото, его пурпур, его черное, тонкое иль мускулистое, но измученное борьбою за жизнь тело – все говорит, кричит иль шепчет о смерти как красоте, о единственной на земле истинной красоте, красоте увядания. «Неважно, как ты жил, - важно, какова, сколь красива, насыщена охрою и киноварью осень твоя», – трубит бронзою мне клен, вторит золотою флейтою береза, плачет серебряною скрипкою ива…
Экое диво – осень! Нет, никогда не сравниться, хоть собери всех художников, ваятелей да архитекторов мира и дай им все золото его, православному храму с осенним лесом ни великолепием неземным, ни духом занебесным: в нем нет ни капли ханжества; краски его чисты и искренни; ладан его не щипит глаз, не щекочет носа; врата Царские его настежь, амвон, алтарь – везде ступи, всё рассмотри, до всего дотронься – никто не окрикнет, не шикнет, не преступит шаг твой золоченой рясою; на клиросе ни души, но откуда ж хоры, откуда музыка? – а прямо из груди твоей, да колоратурным сопрано, да бас-баритоном такими чистыми, что во век не слыхивал… Аллилуйя!
Экое диво – осень! Оставь этюдник свой дома, живописец, будь ты хоть Поленов, Куинджи иль сам Левитан, - не запечатлеть тебе и толики торжественного траура засыпающего леса; отложи блокнот свой, поэт, даже если и сам Пушкин иль Есенин водит твоей рукою, - не передашь трепета вечности; не терзай карандашом нотоносец, композитор, пускай если даже Вивальди и Чайковский тебе в завистники, - не дотянешься, не угадаешь правильной ноты в доминант септаккорде эпилога бытия… Просто смотри, просто слушай, просто вдыхай это оду радости смерти; по правую руку твою Бог, по левую сатана и оба молчат, оба внимают, оба молятся, оба плачут. Да, Создатель подарил природе жизнь, дьявол очертил ей предел, но великолепие осени отнюдь не их творенье… Чьё? Не спрашивай – просто смотри, слушай и молись. Молись, чтоб осень жизни твоей, когда придет срок, прозвучала так же, таким же гением. Оглянись, ничего не поздно поправить: примирись с братом твоим, повинись пред оскорбленным тобою, прости предавшего тебя, укравшего у тебя, отпусти завидующему тебе, покайся на могиле того, пред кем не успел покаяться – услышит, не шепчи «Отче наш» - не оскверняй осень жизни твоей унижением просьбы – осень сама всё простит, в чем грех был, сама всё подаст, в чем нужда осталась, отторгнет суетное, очистит от скоромного, все спасет красота её. Погляди в вечное небо, видишь, и оно склонилось пред величием осени! Прислушайся… Слышишь? - колоколом набатным над всем миром - Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
Экое диво, экое волшебство, экое божество – Осень! Твоё, о Твоё есть Царство и сила и слава во веки! Аминь.