№8
Злодеи поселкового масштаба
Автор – Белочка
Объём – 27,3 тыс. зн.
***
Клава возвращалась домой из больницы. Мама, неожиданно попавшая в кардиологию, наконец, пошла на поправку и тревоги последних дней ослабли.
Октябрьское солнышко разукрашивало бликами по-осеннему яркую листву, создавая ярмарочное настроение: весёлое, с ожиданием приятных открытий и сюрпризов. Лёгкие паутинки, поднятые ветерком, кружились, летели вдаль, радуясь тёплому бабьему лету.
— Клав-ка! — протяжно выкрикнул один из трёх мужичков, сидящий на корточках возле соседского забора и наливающий водку в пластиковый стакан из бутылки:
— Всё хороше-е-ешь?
— Зато ты, под заборами пьёшь! Утро, а ты набрался. С какой радости? — с укором спросила Клава.
— Не радость у меня. Горе!
— И какое же горе у тебя сегодня, Николай?
— А ты разве не слышала? Женщину на рынке машина сбила – так то моя мать была.
Клава охнула и прикрыла рукой рот. Она только что, проходя мимо базарчика, видела, как «скорая» увозила какую-то старушку в больницу.
— Ты почему тут? В больницу ехать нужно!
— Не пустят меня. В реанимацию повезли.
Клава охнула во второй раз, и на этот раз приложила руки к груди, словно пытаясь унять громко застучавшее сердце:
— Всё равно ехать надо. Может лекарство купить потребуется или с врачом поговорить.
— С врачом я говорить не смогу. Перегар. Завтра поеду. Ху-у-х! — выдохнул мужичок и выпил до дна водку.
Клава махнула на дружков рукой и пошла к своей калитке.
— Иди–иди, — прошептал вслед Николай, — упыриха.
— Чего это ты так на неё?
— А ты вечерком к мужу её зайди, все мозги высосет и кровушку выпьет. Вот посмотри на неё: одевается не как наши бабы, не матерится, уж если зачастит высказывать, то по культурному. Такие слова ввернёт, стоишь, и обида берёт – уж лучше бы на три буквы послала. К тому же спиртного в рот ни-ни! Вот я думаю, что американцы всё выдумали в фильмах – упыри с вампирами не чеснока, а спирта боятся, вот! Твоя жинка хоть орёт благим матом на тебя, и за скалку хватается, но… выпить дело святое, особенно по праздникам. А Клавка? Клавка ни вжисть! Только она к Серёге в гараж войдет, ноги сами меня несут подальше – инстинкт самосохранения. Вырвешься, бежишь домой без оглядки, радуясь, что цел.
— Брешешь.
— Ей-богу – нет!
— Чем докажешь?
— Пойдем сегодня к ним, будто с Серёгой поговорить надо. Сам увидишь!
— Хорош заливать, Николай. Серёга мужик правильный. Политику понимает: кому, когда и сколько проставиться надо, когда выпить негде, из своего гаража не гонит. Захаживал я к нему и не раз. Цел, как видишь!
— Так, ты у Серёги сколько был?
— С час, наверное, может чуть больше…
— А ты часа два-три посиди, вот и увидишь вампиршу во всей красе. Это только в фильмах мясо у них с кости отваливается и зелёные бродят, у нас тут совсем как человеки. Так что пойдёшь сегодня или как?
Мужик буркнул в ответ: «Пойду», и выпил водку из стакана.
***
Клава вошла в свою калитку, прикрыла её, всё ещё раздумывая о печальной новости. Колькину маму знал весь посёлок – хорошая тётка: поможет, подскажет, с детьми посидит, если кому в больницу или в магазин надо. Клаве тоже помогала за хозяйством присмотреть, когда они с мужем к родителям или на речку с ночёвкой отдыхать ездили. Маленькая, сухонькая, шустрая старушка успевала сделать всё, что просила Клава, да ещё могла полить огород, которым обычно занимался Клавкин муж. Попавшую под автомобиль соседку стало жалко.
Муж оказался дома. Клава вовсе забыла, что сегодня суббота – бегала в больницу, не считая дней. Посёлок вроде и часть города, но стоит как-то на отшибе. Пока в центр доедешь, минут сорок уходит, а то и час. Зато в поселке народ дружный живёт, всё друг друга знают. Каждый кому-то сват, брат, кум или первый супруг – такая вот «Санта-Барбара».
Не успела Клава мужу новость рассказать, как услышала:
— Как там мама? Полегчало ей, или всё жмет сердце?
Держась за штакетник одной рукой и, поправляя другой сбитый на сторону платок, задавала вопросы, живая и здоровая мать Кольки. Клава только охнула в третий раз.
— Что, громко? Так прости что спужала.
Клава, наконец, выдохнула свой испуг и ответила:
— Маме лучше. Давление в норму пришло и кардиограмма неплохая. А вы не в больнице?
— С чего бы это?
— Так Колька сказал, что вас машина сбила…
Старушка, ругаясь, схватила веник и быстрым шагом направилась прочь. Серёга, похохатывая над новой проделкой местного баламута, говорил Клавке:
— И-и-и, нашла кому верить. Ты забыла, как я в прошлом месяце за коляской ездил?
***
Ох, и зараза эта Клавка. Вот, ей-ей, вампирша!
Почему опять так? Да, сам посуди – разве нормальная баба может мою мать так быстро раззлобить? Клавка в калитку вошла, и тут же мать с помялом выскочила.
Чё, ха-ха? Я ручку к мятёлке сам прилаживал. Ясеня не нашёл, акацию поставил. Колючки видать не все обстругал. Ты глянь, можа осталась и торчит? Буду на кактус похожий.
Вот! Видишь! Всё-таки была колючка! Ты водочки налей. Да, не на рану. Вовнутрь. Хряптина сама заживёт.
Ты думаешь Клавка ангел во плоти? Не-а. Она монстр. Как вечер настаёт, так она в мягеру и превращается.
Неделю назад, как раз во вторник, зашёл к Серёге по делу. Да, точно дело было во вторник. Моя привязалась: «Надо помочь племяшке, кроватку от сеструхи перевезти. Девка рожать надумала». Я же не бык. На себе люльку не потащу, вот и зашёл к соседу – машина ж у него. А тут Клавка, мол, с какой надобностью?
Правду ей нельзя говорить. Сразу выставит за калитку. Я глаза её увидел, а в них огонь недобрый. Зрачок багряный и уши вытянулись, как у эльфа. Будешь ржать не расскажу дальше!
Значит, глянул я на неё и мураш у меня по холке запрыгал. Но если я кроватку не привезу, то по холке скалка жены заходит. Тоже не вариант.
Собрался с духом, вспомнил, как в армии поднимался из окопа, и выдохнул прямо в её упырскую рожу: «Повод у меня. Сурьёзный». Клавку не прошибёшь. Но тут Серёга на помощь пришёл. За стол посадил, завтракали они. Выпить предложил.
А я что ж? Я завсегда рад. Только Клавка зрит на меня, словно выискивает место, где куснуть побольнее. Вот и выпалил: «Стакан неси!» Уж не знаю почему, но Клавка на Серёгу взглянула, тот ответил: «Ну, согласился же.
Завтра и отдам всё, что надо: хоть кровь, хоть что другое». Клавка одобрительно головой кивнула и гранёный стакан подала, а сама спрашивает меня:
— Так что там у тебя за повод, сосед?
Отвечаю:
— Повод хороший.
Серёгу другое интересует:
— Неужели весь стакан разом потянешь?
— Не сумлевайся во мне, — отвечаю и опрокинул водку в рот. То ли с нервов, то ли Клавка меня загипнотизировала, но влились в меня все двести пятьдесят граммов махом, я и кадыком дёрнуть не успел. Раньше про такое слыхивал, а тут само случилось. И говорю им:
— Девку мы решили рожать!
— Неужели? У вас же пацанов двое, скоро школу окончат, — переглядываются.
— Точно говоришь! — отвечаю. — Разлетятся голуби сизые, а нам что делать? А так девочку растить будем.
Клавка даже прослезилась от моих слов, видать завидно. Серёга говорил, что о детках мечтают. Но не складывается у них там что-то. Но ты сам посуди, как вампирка может дитя родить?
Никак!
А она всё Серёгу в Центр акушерства тянет, провериться надо, мол. В самой женского ни на грош, а она на мужика валит.
Ну а в тот раз Серёга меня спрашивает:
— К нам зачем пришёл?
Я ему всё как есть и рассказал. Утаил лишь, что не нам, а племяше кроватка нужна. Серега с утра не пьёт, ты же знаешь. Сели в машину и поехали.
Домой возвращаюсь. А моя благоверная меня тряпкой, тряпкой. Обиделась, что я её брюхатой перед соседями выставил. Клавка–стерва, успела доложиться. Порадоваться за соседей решила. Ну, и радовалась бы молча. Дома. Так нет, к моей прибежала.
Встретила на другой день и зло так, с язвою говорит: «То, что ты дурак, Николай, весь посёлок знает. Но как тебе удаётся людей вокруг пальца обвести – непонятно. Но знай, кусок мяса, что отольются тебе все недоразумения. Пожалеешь, что меня тронул!» Не поверите, но меня словно могильной землёй обсыпали. Стою, пошевелиться не могу.
Но я же не трус, мужики! Костьми лягу, но выживу упыриху из нашего посёлка. Не она первая. Помните, как два года назад я стариков Мысковых выпроводил? Нечего было меня позорить перед людьми, стыдить. Немаленький поди.
Или я, или она.
***
Война у Клавы с соседом давно началась, с тех пор, как решила она дружков, любителей выпить, из Серёгиного гаража отвадить. Муж человек компанейский, мастеровой – механик от бога. К нему машины ремонтировать часто приезжали, даже из других городов. Магарычи, само собой разумеющиеся, ставили. Когда Серёга один, не выпивал. Но как только кто заглянет, тут же бутылка по кругу и шла. А для Клавы выпивка – самое поскудное дело. Ненавидит она всех, от кого перегаром несёт. И неважно, от спирта или от пива запах. Всё одно – сразу дурь человеческая на глаза лезет. Видеть своего мужа пьяным остолопом Клава тем более не желала. Замуж за умного, доброго выходила. С таким и жить дальше мечтала.
С любым мужиком Клава справиться могла. Вразумить, устыдить. А вот выпроводить Николая не так-то просто. Ты ему слово – он тебе десять, ты его в калитку – он через забор зайдёт. Жена у него красивая, статная, общительная. Всё жалеет его, заступается. Говорит, что раньше совсем другим был. Поставил дом, дачу двухэтажную, машины две купил. Но пришлось быстро из Казахстана выезжать, когда там бузить стали после развала Союза. Продали всё имущество за бесценок. Беженцами не записали. Домишко маленький приобрели за все деньги и – всё. Вот Николай, как будто бы, сдулся.
Проснулась в нем злоба и зависть, как догадывалась Клава. Уж если прицепится к кому, так жизни не даст. Стариков-соседей, порядочных, добрых людей выжил: электропровода, что к дому шли, обрывал, три собаки отравил, по вечерам в окна стучал – пугал.
Уехали Мысковы к снохе жить. Не мед пожилым по чужим углам маяться. Но всё же лучше, чем с Николаем встречаться.
Клава жену соседа понимала, когда та Николая выгораживала. Сама за мужа вступалась, когда женщины своих пьяных мужиков из гаража забирали и с Серёгой ругались.
Но то пусть Николая его супруга жалеет. Клаве о своей семье подумать надо. И чтобы соседа отвадить подойдут все методы, даже колдовские. Надо будет, и наговор сделает.
Вечером Клава съездила к маме, вернулось поздно, затемно. В гараже горел свет, доносились голоса и смех. Звонче всех смеялся же, конечно, Николай. Тихонько подошла к приоткрытой двери и прислушалась. Сосед опять привел кагалу и с выражением, в лицах рассказывал об одном из своих похождений.
***
Так что вам, братцы, рассказать, как я пятку отбил?
Чё, ги-ги?
Пятка оно дело сурьёзное. Что шею вывихнуть, что пятку сломать – одинаково долго заживает.
Ты мне не хохми.
Уйду!
Вот выпью и уйду.
Эх, спирт у тебя, Серёга, хорош.
Ладно, расскажу.
Так вот, дело было, когда я на заработках за Полярным кругом в шахте пахал. Жили мы в двухэтажном доме, под самой крышей, значится. А дома там не такие, как здесь. Они на сваях, чтобы зимой выйти через сугробы можно было, а весной, чтобы водой не залило.
Я раз, в половодье рыбу из окна ловил. Поймал, нюхаю, а она огурцами свежими пахнет. Чё, опять не веришь? Серёга, скажи ему! Во-о-т! Умный человек говорит. Корюшкой зовётся.
Ну, да ладно, темнота, дальше рассказываю.
Получается, здесь, как три этажа.
Рождение первенца, у моего теперь уже кума, отметили хорошо. Выпили в самый раз. Но домой меня жена всё-таки дотащила. Стоим перед дверью квартиры, и супруга усталым голосом говорит: «Ключи давай». Я на неё смотрю, и до меня доходит, что ключи я взять позабыл. Спешил к куму. Да и понадеялся, что жена возьмёт. Но она, оказывается, сумки собирала: подарки, угощения, крестики-пелёнки для меня. Что опять тебя рассмешило? А-а-а, ага, смешно вышло. Не, пелёнки для младенца. Я крёстный папа. А стало быть, всем для крестин должен обеспечить.
Снега в том месяце мало выпало, а вот мороз градусов под сорок. Да не ржи! Настоящий мороз. Я в этот раз не о водке. В подъезде тепло, но спать на пол не ляжешь. И в голове туман и хороводы.
Жене не сказал ничего, она к соседям пошла. Заглянуть на балкон к нам, может, дверь не прикрыта на шпингалет. А я поднялся на чердак, вспомнил, что на кухне форточка открытой осталась. Разделся.
Ну, да, не в тулупе же по крыше ползать. Тулуп он огромный, а я всегда щуплый был, в мать, наверное. Вышел на крышу, лег на пузо и потихонечку к краю подползать стал. И вот тут…
Ага, точно! Лед под рукой оказался. Поехал, как на санках с горы. Последнее, что помню – ветер в ушах засвистел, и всё.
Утром проснулся в своей кровати. Чую, пятка болит, аж свербит. Спрашиваю у жены, почему пятка болит? А она в ответ, мол, ты с крыши упал прямёхонько солдатиком. И ни хи-хи, а ногами об землю. Если бы трезвый оказался, то разбился непременно, а так на пятку не наступал месяц.
А спирт у тебя, Серёга, всё-таки неплохой. Прозрачный. В голове шумит, но пятилитровке плечики не освободили.
Вот же, ек-макарёк, Клавка. И так не вовремя.
***
Как только Клава услышала последние слова, злость вновь вспыхнула внутри, разлилась по жилам, запульсировала в голове и она, шумно выдохнув, ворвалась в гараж:
— Ну, посидели и будет! Домой пора!
— Да нет, Клава, время ещё детское, — ответил с усмешкой Николай, разглаживая редкие рыжие волосики на макушке. — Мы тут маленечко посидим, а ты иди отсюда. Не дело бабе в мужские разговоры встревать.
— Ты, сосед, меня из моего же гаража не гони. Смотри, монтировку в руке видишь? Сейчас по тебе пойдёт. Указывать он мне будет куда идти и с кем говорить! А ну, марш отсюда!
В разговор вмешался Серёга:
— Иди, Клава, в дом. Отдохни. А мы ещё полчасика и разойдёмся.
— А что полчасика? Не успеем обмозговать, как лучше дом мне перекрыть.
Серёге и с женой ссорится неохота, и перед мужиками неудобно подкаблучником прослыть:
— Идём, я провожу тебя, — сказал он, и приобняв жену направился к выходу. Но Клаву захватила такая ярость, что сбросив с плеча руку мужа, тут же подскочила к импровизированному столику и перевернула его. На землю посыпались рюмки, хлеб, огурцы и любовно днём сжаренная на топлённом масле, присыпанная укропом донская селёдка. Увидев куски рыбы в пыли, Клавка вошла в раж, в голове словно щелкнул выключатель, и она набросилась на мужиков с воплями, в которых возмущалась именно тем, что едят деликатес.
На лице Николая сияла довольная улыбка, а глаз подмигивал собутыльникам, указывая на жену Серёги. Клава увидела рожу Николая и вовсе взъярилась. Взяв в руки пятилитровый бачок из-под воды, в котором находился чистый, почти нетехнический спирт, отвернула крышку и с наслаждением вылила его под ноги пьяненькой компании. Затем запустив бутылью в Николая, ушла прочь.
Серёга появился быстро. Накапал Клаве Валерьянки и принёс воды. Жену трясло, как от озноба, он укутал её пледом, потушил свет и тихо произнёс:
— Зря ты так. Посидели бы мужики, поговорили. Места бы не отсидели, и с меня не убыло бы.
Клава молчала, обида на мужа выдавила слёзы – не отвёз к маме в больницу, а сидел и пил с мужиками в гараже. И непросто с какими-то мужиками, а с этим омерзительным Николаем!
Серёга ушёл, а Клава вспомнила про настойку болиголова. Тётка уверяла, что эта настойка вызывает стойкое отвращение к алкоголю, и применять её надо осторожно, по чайной ложке на бутылку водки. Употребившего смесь, тут же должно стошнить, и мучиться он должен долго и сильно от запаха спиртного. Не хотела тогда Клава брать бутылку, но навязали ей ярко-зелёну настойку. А теперь она представила, как дружки Серёги, а главное сосед Николай, сидят после дружных мучений тоже бледные и зелёные, и на душе потеплело. Конечно, было опасение, что и мужу достанется такая же участь. Но ничего, не будет вовсе пить – наступит мир в семье. Да и для ребёнка, который родится, трезвый отец лучше. А если отравятся сильно, то она, Клавка, будет рядом и успеет «скорую» вызвать. Довольная, предполагаемой местью, Клава уснула.
Утром, пока Серёга поливал огород, Клава проскользнула в гараж и поставила настойку в шкафчик, где муж хранил всякую мелочь: свёрла, гайки, болты, и отправилась кормить многочисленное крякающе-верещаще-пищащее хозяйство.
Муж с утра молчал, а потом предложил отвезти Клаву в город, к матери – надо же тёщу проведать. Сам сбегал по пути в магазин, купил всё, что требовалось, не поскупился. С мамой Клавы разговаривал по-доброму, шутил, на прощание поцеловал в щёку, и Клава оттаяла. Всё-таки хороший у неё супруг, понятливый. Правильно, что промолчала вчера, не наговорила ему гадостей, о которых сегодня бы и пожалела.
Дома их ждали неприятности: соседский пёс пробрался во двор и напугал утят. Малыши забились кто куда, а три истерзанных тельца валялись на истоптанной грядке огурцов. Пока отыскали всех, пока восстановили загончик для молодняка, поправили грядки, полили огород, покормили оставшиеся хозяйство, наступил вечер. Сидели на порожке уставшие, голодные, но почему-то счастливые. Серёга сгрёб в охапку жену и крепко, вкусно поцеловал Клаву.
— Ох, помешала вам, — раздался голос матери Кольки. — Вот нажарила пирожков с картошкой, тесто на воде, не на молоке, но горяченькие ещё, поешьте. Целый день провозились, устали поди.
— Клава, ставь чайник. Идёмте с нами ужинать, — позвал соседку Серёга. Вскоре они сидели на кухне пили чай с пирожками, прикусывали удивительно пахучим вареньем из абрикос, лимона и апельсинов, что готовила Клава и смеялись над неуклюжими попытками вытащить утят из-под поленьев. Соседка рассматривала супругов, а потом вздохнула:
— Всё у вас ладненько, да вместе. А Колька мой окаянный, где-то вчера перепил, снохе нос разбил, а сегодня целый день с собакой дурачился.
Клава отошла к окну, вчерашняя ярость начала набирать силу. Целый день они провозились, устали, а виной всем бедам Колька. И мама его, чувствуя вину, пирожков принесла. Чтобы не сорваться в крик сказала:
— Вы тут чаёвничайте, а я спать пошла, голова болит.
Серёги не было долго. Клава слышала шум воды из-под крана, шаги и скрип входной двери. Уже в полудрёме почувствовала мужа, прильнула к нему, но не удержалась, спросила:
— Ты тоже понял, что Колька специально собаку на молодняк натравил?
— Не уверен. Николай мог по пьяни забыть пса на цепь посадить.
Но Клава в душе не согласилась с мужем…
Следующий день оказался бестолковым и суетливым. Серёга, взрослый мужчина, стеснялся сдавать анализ для определения подвижности сперматозоидов в Центре акушерства и педиатрии. И Клава успокаивала, помогала, как умела.
Это потом, возвращаясь домой, они смеялись над неуклюжими действиями в казенной обшарпанной комнате. Это потом Серёга не смог «от нервов» возиться в огороде и Клаве одной пришлось тяпать, поливать посадки и кормить хозяйство. Вечером муж заявил, что пригласил пацанов посидеть в гараже, снять стресс. Клава перечить не посмела и уехала к маме в больницу.
Домой возвращалась с опаской. В «маршрутке» вспомнила про настойку. Про неразбавленное народное средство. Но приблизившись к гаражу, услышала смех и пьяные голоса. Наверное, не нашли, успокоилась Клава, но зашла, на всякий случай, убедиться.
На застеленной газетой табуретке красовалась почти выпитая бутылка с болиголовом. Мужики разливали по последней стопке из неё. Клава воскликнула:
— Не пейте!
— А мы не пьём, Клавочка, мы лечимся, — съехидничал Николай.
Мерзкая улыбочка, напрочь, отбила желание остановить выпивох, и Клава умолкла, ожидая реакции их организмов. Она даже полезла в сумочку за телефоном, чтобы сразу позвонить, если что. Но время шло, мужики пьянели всё больше, а действие травы не наблюдалось. Наоборот, настойка всем очень понравилась, и они требовали повторения. Но второй такой бутылки не было, да Серёга не знал, откуда первая взялась.
Клава ушла в дом, размышляя над тем, почему же не сработал проверенный народный метод: то ли тётка перепутала и дала не ту бутылку, то ли концентрация оказалась слабой, то ли организм местных мужиков не реагировал на лечебные действия болиголова. Однако, желание выкурить выпивох, а особенно гадкого соседа из гаража росло и крепло, становилось навязчивой идеей.
Лет десять назад, совсем юной девушкой, Клава узнала, что умеет гадать и насылать неприятности. Можно даже сказать беды. Стоило ей обидеться на кого-то сильно, даже не желая в душе того – случался пожар, травма или скандал. Когда поняла, что не беременеет, ремесло гадалки-ведуньи забросила. Люди говорили – грех это.
Знала Клава, что прабабка обладала таким даром, но об этом в семье не говорили. Страшно боялись обсуждать поступки правителей, начиная от Сталина и кончая нынешним. Всех детей учили жить тихо, с другими мыслями не делиться. И всё из-за прабабки.
Вот и Клава прожила свои годы мирно: чужим успехам не радуясь, бедам не сопереживая, кроме мужа любовью никого не одаривая, своими заботами не утруждая, никого по-настоящему не проклиная. Николай стал первым, кто вызвал в душе смуту, пробудил ненависть. Заставил вспомнить о даре ведуньи.
На следующий день, когда Серёга закончил ремонт очередного авто, и когда к нему Николай опять привёл своих товарищей, чтобы без прикрас показать Клавку-монстра, она, против обыкновения, не стала лаяться, а принесла закуску на тарелочке с голубой каёмочкой, которую ещё с вечера отыскала в старом бабкином сундуке. Тарелка оказалась вместительной, с затёртыми незабудками на дне и золотистой, местами облезшей обводкой по краю. Если и разобьётся, то и не жалко. Но не только поэтому достала тарелку Клава – тётка говорила, что у прабабушки всё исполнялось, что задумалось, если использовала прародительница эту посуду.
Мужики удивились, но поблагодарили и с непониманием посмотрели на Серёгу. Тот тоже, обескураженный маневром супруги, посчитал заботу намёком на ночное бденье и, довольный, погладил Клаву по бедру. Вскоре Серёга вернул Клавке тарелку. Мужики не могли с удовольствием принимать живительную влагу – тарелка не соответствовала «интерьеру товарищеского общения», как заметил Николай. Но сказать жене правду Серёга не смог и тихонько засунул голубое чудо в раковину. Клавка сделала вид, что не видит его смущения, а сама через пять минут принесла тарелку обратно с горячими ароматными бутербродами. Дружки встретили тарелку, молча, неодобрительно. У Николая дрогнула рука и он, недовольный произнёс: «Зачем же нам барские почести? Так сойдет». Клава посмотрела куда-то вдаль и тихо ответила: «Так вы для мужа гости дорогие, званные. Отчего не побаловать?» — и быстренько ушла прочь.
***
Вот, мужики, пока Серёги нет слово вам скажу. Клавка баба красивая, ухоженная. От наших поселковых отличается. Сразу видно, приезжая: кожа белая, и в губах ни кровинки. Серёга любит её крепко, приворожила она его. Точно говорю! Даже нам наказ дал при ней крепких словцов, ни – ни.
Но я не о том. Вы фильм «Сумерки» смотрели? Там тоже женщины блёклые. Наши – кровь с молоком: сисястые, корму не обхватишь, смех, что пулемёт частит. А Клавка даже не улыбается. Я вот что? Я предлагаю эксперимент провести. Дадим Серёге зеркало, и пусть на Клавку наведёт. А мы глянем, есть ли там отражение? Но я уверен, что не будет. Это для вас стараюсь, чтобы вы поверили словам моим и не попались как плотва на крючок.
И ещё вот что, следите за бутылкой. После того как бачок с чистым спиртом в землю ушел, прячьте водку, от греха подальше.
Это хорошо, что ты, Серёга, вернулся. Есть у нас к тебе просьба, уважь. Дай Клаве в зеркало посмотреться. Может, если увидит себя злющей, то совесть возьмёт и тебя пилить перестанет.
Вот идет, в окошко видно. И настроение у нее, как-то не очень. Не суетились вы. Серега посурьёзней. Оп-ля, с бутылки только «бескозырку» сняли, прячь! Куда-куда, да хоть в топку. Печка всё равно не горит, а мы еще глотка не выпили. Если увидит, разобьёт или выльет, а то и по хряптине настучит.
Заходи, заходи, Клавочка. Мы тебе завсегда радые. И что это у тебя глаза злющие, как у постового гаишника, когда вместо денег, акт предлагаешь написать. Расходимся, расходимся уже.
Ну, Серёга, давай!
Клава, Клава, ты в зеркало посмотри, чего на печку зыркаешь. Не смей брать бутылку, Клава. Не твоя. Спасайте, робяты! Всё – хана бутылке!..
Эх, вы! И зеркало Клавке не подсунули, и я зрения чуть не лишился. Смеёшься? А что же тут смешного? Когда Клавка бутылку нашла, в руки взяла за горлышко, когда донышком чуть башку Серёге не расквасила, у вас другое выражение в глазах виделось – испуг. Наложили вы, братцы, небось, в штаны?
И я подумал, что пропала водка. Видели? Сзади до Клавки подбежал, прыгал, скакал, хотел бутылку выхватить! А вы притихли, испугались. Сейчас вот смеётесь. Думаешь, я веселился, когда водка, при резком движении из открытого горлышка выплеснулась, и мне в глаза попала. Жгла, пекла зараза, боль адова. А тут ещё темень! Вот и закричал истошно. А ты бы не закричал? Я же думал, зрения лишился. Ну, да, вопил: «Ослеп, мужики, помогите, «скорую», врача, воды в глаза плесните! Отлетался сокол ясный, как руль в машине отыщу, как до ветра сам схожу?»
Вы ржач устроили. Надо мной изгалялись, подкалывали. Нет бы сразу разъяснить – свет по всему посёлку выключили…
А знаете, мужики, свет и вовсе не выключали. Это я вам по секрету скажу, пока Серёга Клавку в дом увёл. Это она, зараза, на нас всех морок навела. Темноту создала на миг, чтобы я помучился, чтобы страх изведал. И ты задумался? И тебе странным всё это показалось?
Расходиться давайте. А то, как бы хуже ни стало.
***
Дождь стучал по стеклу то тихо, то частил с порывами ветра. Ветви деревьев в окне раскачивались в дикой пляске – осень. Кончилось Бабье лето. И у Клавы жизнь прервалась. То, что дышит и говорит, того не отнять. Душа умерла, затихла, заледенела. Всё после того вечера разнесчастного, когда на Серёгу руку подняла, когда выплеснула обиду в оскорбительных словах. Муж впервые не остался дома, ушёл. Позже узнала, что ночевал у родителей.
Утром Клава зашла в гараж. На полу валялась разбитая тарелочка с голубой каёмочкой. Незабудки, затоптанные то ли Николаем, то ли ею, а может и Серёгой, стали серыми, скучными. Клава собрала осколки и всхлипнула. Внутри разгулялась тоска. Ноги сами принесли ко двору Николая. Сосед стоял на пороге, прилично одетый. Его жена замыкала дверь. С каким-то отчаяньем Клава швырнула осколки под ноги соседям. И в тот же миг Николай испуганно завопил. Он указывал на Клаву, кричал, что явился огнедышащий чёрт, с рогами и хвостом. Побежал прочь от Клавы и залез к дворовой собаке в будку. Его жена растерянно озиралась, будто искала привидение и, увидев соседку, спросила: «Что это с ним? Делать то что?» Клава со злым удовлетворением сказала: «Психушку вызывай», — и пошла домой.
Месть свершилась – черти Николаю привиделись, не зря в полночь жгла Клава чёрную свечу, палила травку из мешочка и сквозь дым шептала слова заклинания из старого, в настоящем кожаном переплёте, прабабкиного блокнота.
Дома Клава ни сразу увидела на кухонном столе записку. Рваным почерком Серёга написал, что пошёл служить контрактником на пять лет. Ниже, почти наискосок приписал: «Не жди!!!»
Перед свадьбой Серёга уже отслужил два года, и Клава знала как тяжело одиночество. Издёргалась, извелась вся. И вот опять ушёл.
От неё ушёл в этот раз!
Она выскочила на порог, хотелось догнать, вернуть мужа. В голове закружилось, и Клава упала, скатившись со ступеней. «От голода?» — подумалось в ту минуту. То, что Клава оказалась беременной на раннем сроке, она узнала в больнице, когда ребёночка не удалось сохранить…
Сквозь шум дождя донесся рингтон СМСки. Клава с неохотой потянулась за телефоном. Ну, кто ей позвонит? Раньше мама звонила, а теперь Клава живёт у неё. Однако, высветился номер Серёги. Надежда всколыхнула душу. Дрожащими руками Клава нажала на кнопки. Муж написал: «Приеду во вторник. Поговорим»…
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214082300518
Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2014/08/23/518