Время было: 3:40. Бар, в котором его ждал человек с ником "d_berry", действительно было трудно найти. Большая площадь, круговой перекресток; ни одного углового здания, способного послужить ориентиром. Движение редко проскакивающих машин сбивало еще больше. К. прошел около пяти светофоров, прежде чем заметил негорящую вывеску книжного магазина. Справа находился большой арочный проем с густой темнотой внутри. Здание, в котором находился проем, было похоже на угрюмый бетонный замок: полукруг с тремя башнями-высотками, вырастающими из 6-этажного базиса. Следуя за этим образом, К. представил большой проем одним из проходов во двор графских владений, откуда можно было попасть в полуподземное помещение темниц. По словам «d_berry», бар, в котором они должны были встретиться, находился в правой стене проема. Тяжелая металлическая дверь с синей табличкой "Бар "Саншайн"" сверху и двумя зарешетченными окнами справа - это, судя по всему, и было местом его назначения.
К. встретило вытянутое помещение, погруженное в полутьму. У правой стены на небольшом подъеме расположился ряд из 8 столиков; слева находился бар и спрятанная в дальнем углу дверь, ведущая, как догадывался К., в общий туалет. В баре, помимо бармена, было еще трое людей: молодая перешептывающаяся парочка, сидевшая за два столика от входа, и неопределенный силуэт в самом конце помещения. Он принадлежал d_berry-тому самому, ради которого К. пришел сюда. Подсаживаясь за его стол, он оглядел человека, который должен был сопроводить его этой ночью. Что-то около 26и - 27и лет, полностью лыс, ребяческие голубые глаза и беспечные складки у улыбающегося рта. Одет в просторный яркий балахон, напоминающий те, что носят приверженцы дзен-буддизма. Его мысли оборвались от звука роликовых коньков, гремевших за спиной. К ним подъехала официантка - некрасивая высокая блондинка в голубых джинсах и белой тоненькой футболке.
-Вы, может быть, готовы заказать что-нибудь сразу?
-Да, - он задумался на мгновение. - Можно, пожалуйста, стопку водки.
Когда девушка отъехала, человек напротив произнес с несходящей с лица улыбкой:
-Итак... Расскажи, как ты пришел к тому, что хочешь это попробовать. Здесь очень, очень надежно, можешь спокойно говорить о чем тебе угодно.
-Ну... Я лазал по сайтам с трип-репортами, читал отзывы о тусиби. И один парень написал, что во время прихода попробовал задержать дыхание - прямо до отключки. Я знал, что если во время секса партнер сжимает тебе горло, ощущения усиливаются и длятся дольше, даже как-то раз или два пробовал, но никогда не думал о применении удушья в других плоскостях. В общем, тот парень писал что ощущения, образы были невероятными, просто крышесносящими. Я начал гуглить эту тему, посмотрел по форумам... Диапозон возможностей описывался самый разный. Наткнулся на ваше предложение. Ну, и вот, я тут.
-Я тебя услышал,- ответил буддист (для удобства К. решил обозначить его этим прозвищем, так как узнать настоящее имя ожидать не следовало). - Водку лучше не пить, оставь. Посидим еще минут пять и пойдем ко мне - живу недалеко, снимаю комнату в двух перекрестках отсюда. Там и начнем.
Четыре голые стены, хаотично исчерченные полосками ярких цветов составляли жилье буддиста, плюс матрац в углу с лежащим на нем ноутбуком, широкое окно в стене напротив входной двери, старый холодильник и дешевый деревянный стол.
- Послушай. Психота, ускорители, опиоды, вся это дурь – полная хрень. Ничто в сравнении с тем, что способно выдать твое тело. Уметь слушать его – вот чему бы я хотел тебя научить. Но сейчас твоя главная задача – расслабиться и полностью мне довериться, - Монах не отрывал своих глаз от моих. Он крепко обхватил горло К. широкими пальцами обоих рук и с усилием сдавил точку чуть ниже кадыка. К. почувствовал, будто проглатывает большой камень. Голова начинала кружиться, по телу пробежалась мелкая дрожь, из глаз покатились слезы. Приходилось прилагать все больше неосознанных усилий, чтобы удержать веки на своих местах.
Первые мгновения ощущались странно – Монах сидел в той же позе с тем же беспечным выражением лица, их по-прежнему окружали четыре изрисованные стены, экран ноутбука горел раздражающим синим цветом – и все же в воздухе чувствовалось призрачное, но важное изменение. Будто мелкий прыщик у губы – незначительный, но тянет потрогать его каждый раз, чтобы убедиться, что он все еще там. Изнутри грудь давило что-то, напоминающее чувство дежавю. Общее состояние было схоже с полудремой – одна нога находиться во сне, другая – в реальности. Зрение начинало притупляться, будто взгляд потерял фокус; границы монаха и предметов, окружавших его, терялись в воздухе; стены комнаты стали беззвучно раздвигаться, открывая взгляду К. пространство города. Улицы, выстроившиеся вокруг них, были словно моделями, площадью для заселения образов и чувств. Одинокий прохожий, шедший вдоль дома напротив, эмоционально не говорил К. ни о чем стоящем внимания; в той же прострации находились листья на тоненьких, молодых деревьях и неяркий желтый свет в окнах соседних зданий.
К. раскрыл глаза. Взгляд монаха беспокойно бегал по нему.
- Ну, как? Вышло? Какие ощущения?
- Странно… Как будто после дневного сна, чувство, что весь рот забит кусками ваты… И зуб болит.
К. смотрел сквозь монаха. Это явно обеспокоило последнего, решившего сменить тему, предварительно одарив К. озабоченным взглядом.
- Хорошо. Теперь твоя очередь. Все очень просто. Не бойся – это главное, остальное тело переживет. Руки держишь вот так. Пальцы нажимают вот сюда. И есть еще кое-что, что-то, о чем я хотел бы тебя попросить. Через некоторое время после того, как ты начнешь душить, я подам тебе условный сигнал – медленно моргну. Я хочу, чтобы в этот момент ты с силой ударил меня по лицу.
К. вернулся домой около 6 утра. В голове словно каталя маленький металлический шарик, издающий переливистый звон. Руки, безвольно висевшие по бокам, не подавали признаков жизни. Не желая быть окунутым в неживой свет лампы, в темноте, почти что наугад он добрел до своей комнаты и упал на кровать.
- Я очень хочу сходить в кино. Давай?
- На что?
- Ну… «Неизлечимый», например?
- Не хочу. Там бредовый сюжет. Я смотрел трейлер.
- Это ведь трейлер! Ты ведь на самом деле о фильме ничего не знаешь! Оценили его хорошо, даже на фестивалях показывался… Давай! Потом мы могли бы где-нибудь посидеть… Убили бы время…
Вера говорила, уткнувшись взглядом вниз, в поверхность стола, будто её за что-то отчитывают. К. и сам хотел куда-то выйти. Последнее время он редко проводил время вне дома, не находя снаружи ничего интересного. На площади в 30 квадратных метров все нужные ему вещи были под рукой. К., по сути, не имел ничего против «Неизличимого», но потенциал этого фильма не интересовал его, не разгонял ленное воображение. В чем, собственно, польза от его просмотра для самого К.?
-Нет, я не хочу. И вообще – в кино? Там сейчас не идет ничего интересного. С тем же успехом можно посмотреть какой-нибудь сериал дома.
-Ладно, выбери тогда что хочешь, лишь бы дома не сидеть.
-
У К. были смутные эмоции о том, что произошло в комнате на 7ом этаже 10-этажного здания, где вход со двора. Он знал, что ему не понравилось. Но тут же, рядом с этим знанием, настойчиво терлось желание повторить, подгоняемое мыслью «это не может быть всё». Темно-синие следы на шее приходилось прятать под воротником объемного свитера, Вера же не имела привычки допрашивать К. о способах его вечернего досуга. Так или иначе, Монах приглашал К. подойти в следующий четверг в полночь.
- Рад тебя видеть, - сказал Монах тихо, движением руки приглашая К. пройти внутрь. Они молча уселись друг напротив друга. В комнате было темно; за окном в жестяной подоконник отчаянно бился дождь, убегая из серого неба. Настенные часы тикали так настойчиво, что К. удивился устойчивому характеру Монаха, остающегося с этим звуком наедине каждую ночь.
- В прошлый раз… Мне не понравилось.
- Хорошо. Тогда на этот раз начнем с меня.
Из кармана бесформенного свитера Монах достал лезвие бритвы, переливающегося тусклым бликом.
- Сегодня я хочу, чтобы сразу после потери мной сознания, ты провел этим по моей вене, - его глаза невольно расширились, подбрасывая тонкие брови вверх, к складкам большого лба. –Лучше, если на правой руке.
На пару мгновений разум К. онемел, отдаваясь воле интуиции. Во внешнем облике Монаха не отражалось того спокойствия, которое он излучал при первой их встрече. Его губы по-прежнему улыбались всей жизни, но в полутьме они казались то ли сильно сжатыми, то ли лишенными течения крови. Глаза будто немного впали внутрь черепа, натягивая кожу вокруг. К. подумал о той пропасти, на грани которой он стоял. Отпрянуть назад было легко, но при этом выбор не исчезал – лишь на время уходил с периферии. Переступив же…
Прямиком за лезвием бритвы устремилась матовая красная полоска, мигом обросшая небольшими кривыми ручейками, сползающими с руки. Монах, кажется, не почувствовал физической боли. Он очнулся через две минуты. Беспокойное движение его глаз говорило о том, что он не до конца оторвался от сновидения, однако голос звучал спокойно и уверенно.
- Теперь ты.
- Как… Я не хочу, как ты.
- Конечно же, не хочешь, - будто бы слегка надменно усмехнулся Монах. – Телесные практики этого толка не стоит начинать с вен. Да, они служат основным проводником нашей крови, хранящей в себе намного больше, чем ты можешь представить… А потом стоит подготовиться как следует. Для начала можно просто порезать твою ладонь.
Снова комната монаха и его улыбающиеся глаза; снова все так, будто глаза К. широко раскрыты и так, будто он один во всем мире упускал нечто невероятно важное. К. начал замечать, что комната буддиста больше не похожа на правильный прямоугольник – боковые стенки разъезжались друг от друга, придавая помещению форму трапеции. В конце концов, трудно было понять, как именно выглядит их комната – ее углы словно скакали по пространству, казавшись одновременно тупыми и острыми. Монах протянул к К. руку; он что-то пытался ему сказать, но слова получались неразборчивыми, пустыми. И вдруг на белоснежной стене напротив, в том месте, где должно быть окно, ведущее наружу, появилось небольшая бархатная клякса. Она разрасталась бешеными темпами – К. лишь успевал моргнуть, как клякса отхватывала полстены, ещё раз – вся стена, три мимолетных секунды – и вся их комната была обита бархатом. Издалека доносились разговоры людей – пуста болтовня, сплетни, политика. Слова приближались, подходили к К. аккуратными шажками, становясь все громче, и вся комната превратилась в пустую и шумную светскую залу.
-Посмотри. Безумно красиво, правда?
В свет фонарей, освещающих вечер красивой каменистой улочки, попадали крупные хлопья снега. Было потрясающе красиво, в атмосфере летало чувство сказки, рассказанной в детстве и давно забытой, плотно осевшей в подсознании, порой выскакивающей в эмоциях и мечтах. Хотелось без конца ходить и слушать стук ботинок о каменную мостовую, и хотелось не видеть, куда идешь. Хотелось обнять Веру и забыть о вчера, забыть о сегодня и завтра, и о людях, неотделимых от этих слов. Хотелось быть вдвоем. Хотелось сесть и написать книгу, детскую, наивную. Забыть о значении слова и цвета «серый», стереть из памяти двор, сквозь которой приходилось ходить каждое утро, пытаясь не наступить в лужу. Мыслить, размышлять, разговаривать и пить по выходным за столиком у окна, ощутить себя маленьким и волноваться по милым пустякам. Хотелось удержать это маленькое чувство, тающее на воротнике пальто. Так чувствовал К.
- Да. Красиво.
Он лежал на полу, упиравшись ногами об черные двери огромного шкафа. Шкаф смотрел на Артура сверху вниз. «Какой огромный. Он запросто может упасть и раздавить меня.» Шкаф покачивался из стороны в сторону – взад, вперед, взад, вперед, словно вздыхая. «Но он ведь совсем старый – достался нам от бабушки. Такие уже не оживают, у них легкие забиты гнилым тряпьем. Однако, интересно – скоро ли выскочат ржавые гвозди?». За окном, где-то посреди холодного асфальта, переливалась сигналка. Пятисекундное звучание сменялось другим, третьим, четвертым… «Явно старая машинка плачет. Такое постоянно разносилось у нас по двору, в детстве». Артур закрыл глаза. Черный занавес, опустившийся перед взглядом, был необычно большим, выходящим за рамки; он пульсировал, блестел, плавился. В голове было темно, и вокруг было темно. В такие моменты Артуру казалось, что окружающим его предметам страшно одиноко. Лишь бы Вера не проснулась.
Артур сидел на кухне. Он снова и снова прокручивал в голову грустный, отчаянный мотив сигналки, пытаясь придумать ей продолжение. Не получалось. Со скрипом открылась дверь – это Вера. Она вошла на кухню скрючившись комочком, словно не умея отойти от своей сонной позы. Её правая рука была иссохшей, совсем не живой. «Двигается, как существо, как… Суккуб». Вера, не разглядевшая Артура в темноте, прошла мимо, выхватив у него остывшую чашку чая из-под носа. Она открыла буфет и достала бутылку дешевого коньяка. Содержимое бутылки покорно вылилось в кружку, мешаясь с холодным чаем. Она сделала глоток. Артур почувствовал непреодолимое отвращение.
-Вера.
-Господи, Артур!, - она поперхнулась. –Что ты здесь делаешь? Как же ты меня напугал!
Кружка в её маленьких ладошках была невероятно, уродливо большой. Артур немного помолчал, не отрывая взгляда от Вериных рук.
-Вера, ты… Ты меня любишь?
-Артур, что случилось? Четыре часа ночи, мне вставать…
-Ты меня любишь, Вер? Блять, любишь, нет?
-Артур…
-Ясно.
Он помедлил, затем резко встал и ударил кулаком по её лицу. Она тихонько, даже комично упала – опрокинулась вместе со стулом. Опомнившись, Вера отползла в ближайший угол, сжившись в комочек, прячась в волосах (ночной свет делал их особенно тонкими). Вера хотела стать как можно меньше, хотела исчезнуть.
-Вер, ну кто, если не ты, кто?! Кто должен любить меня, кто любит меня! Кто меня поймет? Я думал, что мы с тобой душа в душу… Читаем мысли друг друга. Черт, кого я обманываю, это лишь мечта. Но о многом ли я прошу, скажи? Чтобы ты понимала меня с полуслова, в молчании, чтобы наша кровь текла вместе, чтобы у нас были одни вены! Чтобы ты принимала меня, со всеми словами, мыслями, страхами, всего меня, с моими слезами и моим дерьмом! Но ты не умеешь так… Ты же не человек. Ты говорить-то не умеешь, не то что слушать. Ты существо. Существо… А кто я? Ну, знаешь, я хоть страдать умею, чувствовать. Во мне течет жизнь, красная, красная кровь. А у тебя и ее нет, смотри.
Артур подбежал к буфету и выхватил из него кухонный нож. Затем медленно подошел к Вере. Его верхняя губа был искусана и искривлена в гримасе отвращения; было видно, как бешено он гоняет окровавленную слюну сквозь зубы. Он аккуратно скрутил ее волосы у себя в кулаке, обнажая шею. Но волосы не давались так просто, постоянно выскальзывая; в нетерпении он дернул кулаком. Вера ударилась головой об стену. Нож вошел в её кожу как в молоко. Был слышан едва различимый звук – словно лопался воздушный шар. Крови действительно не было – остались лишь четыре маленьких черных отверстия. Он медленно вынул нож из последнего, поигрывая лезвием с кусочками кожи. Лицо Веры было немного напряжено – словно она всего лишь находилась посреди плохого сна. Артур просунул палец в одно из отверстий – оно с трудом пустило его в себя. Внутри Веры Артур не почувствовал ничего, кроме пустоты и холода. Он вынул палец. Все равно ничего не почувствовал.
…дверь открылась, и я в забвении падаю на обочину… Через секунду слышится визг тормозов, спустя еще несколько кто-то с размаху пинает меня в челюсть, бьет чем-то твердым по спине… В голове все трясётся, кровь изо рта, из носа, мне становится трудно дышать. Выстрел, затем еще один, и еще; мгновение тишины… Я чувствую металлический привкус во рту и языком нащупываю два выбитых зуба. Мне крепко заламывают руки, и, похоже, трещит моя плечевая кость. Силой поднимают на ноги, куда-то ведут. Ноги начинают заплетаться, меня обхватывают за предплечья и тащат. Ко мне приходит странное чувство, и спустя пару секунд я понимаю, что это-чувство спокойствия, чувство абсолютного умиротворения. Больше никто обо мне не помнит. В глазах остаются лишь смутные огоньки красного и синего цвета… В лучах рассвета пятеро полицейских с блеском в груди убили буддиста, избили меня до полусмерти, и я чувствую, как безмятежен, и как счастлив.