Один человек в минуту дикой жажды выпил глоток нечистой болотной воды, и поскольку ему не сделалось дурно ни сразу после этого, ни по прошествии некоторого времени, совсем забыл об этом.
Но колени его, локти и костяшки пальцев стали трескаться и грубеть, пока не замшели, и суставы начали скрипеть и сгибаться всё трудней и трудней, хотя человеку этому не было ещё тридцати лет.
Нельзя было, правда, сказать, что этот человек стал совсем уж напоминать старика, ведь на лице его почти не было морщин, кроме тех, что соответствовали его истинному возрасту. Однако он стал туг на ухо, глаза его впали и покрылись бельмами, а шея искривилась вбок. Борода его и волосы позеленели. Кожа загрубела и стала такой твёрдой, что он не чувствовал ни уколов, ни тычков. Страшней то, что человек этот перестал чувствовать вообще.
Никто не знал, что с ним, но никто и не хотел знать, потому как этот человек был нелюдим и жил на отшибе.
С каждым днём члены его сковывало всё сильнее, и двигался он медленней и медленней, пока не застыл совсем в дверном проёме своей лачуги, пытаясь найти спасение, и только глаза его вращались в глазницах некоторое время.
Из трещин на локтях и костяшках пальцев полезли зелёные ростки. Птицы свели гнездо на правом плече, возле его кривой шеи. Локоть его прирос к дверному косяку и пустил корни.
В девять недель человек этот, выпивший нечистой болотной воды, совершенно превратился в дерево.
Через десять лет от него как человека ничего не осталось - корни, проросшие из его утробы, из его кровеносных сосудов, из его мозга, разодрали его на части.
До сих пор на окраине Д. можно видеть его кривую лачугу с уродливой чёрной корягой, вросшей в дверной проём. На коряге этой ещё можно найти выцветший лоскут одежды величиной не более спичечной коробки.