Где-то далеко за городом шли бои. Издали доносились залпы лёгкой артиллерии. «Ничего страшного, почти привыкли», - успокаивали себя и друг друга жители. Мы с женой вернулись в город на электричке. Вокзал был крытым, и казалось, что это не вокзал, а станция подземки. Состав остановился, пассажиры нервно принялись выгружаться на перрон. Напряжение витало в воздухе, несмотря на отсутствие серьёзно повреждённых зданий.
Тут я, вдруг, услышал, как в последний вагон попал снаряд. Взрыв был несильным, но гулким, и образовалось много пыли, как будто в угольной шахте вагонетка сорвалась с рельс и упала в шурф. Люди запаниковали. Понятное дело. Привычка привычкой, но страх перед смертью и инстинкт самосохранения никуда не денешь. От них нет прививки.
Я взял жену за руку, и мы, чуть пригнувшись, побежали к выходу. Как только оказались на улице, я обернулся и посмотрел на здание вокзала. В крыше зияла дыра, из которой шёл дым вперемешку с горячим паром. Наверное, снарядом перебило системы отопления или вентиляции. Я сказал, что нам лучше поскорее добраться до дома и жена утвердительно покачала головой. Она была напуганной, но сохраняла спокойствие.
Общественный транспорт уже давно не функционировал, и горожане предпочитали передвигаться по городу пешком, короткими перебежками. Никогда не знаешь, куда в следующий раз упадёт снаряд. Но небольшие взрывы, гремящие временами то там, то там это не самое страшное. От них можно спастись, укрыться. Они оставляют шанс на выживание. Куда страшнее мощные авиабомбы, которые, вдобавок, могут нести в себе и беспощадную ядерную начинку. Вот от них уже никуда не скроешься… Это самое страшное, что может причинить человечество самому себе. Это убийство сотен тысяч людей без права на спасение, без единого шанса! Ты не можешь спрятаться, не можешь как-то защитить себя и своих близких. Это ужасно. Это подло. Это не по-человечески…
Мы старались не думать об этом. Надеялись на то, что скоро эта война закончится, противники усядутся за стол переговоров и конфликт разрешится политическим путём.
Быстрым шагом мы направлялись в сторону дома. Мы прошли где-то около трёх километров, а дымящееся здание вокзала всё ещё предательски виднелось на горизонте. И, вообще, весь город, как будто стал ниже. Как будто он весь спустился в бомбоубежище. На поверхности оставались только верхушки домов. Они как будто жадно хватали пыльный воздух, пытаясь хоть немного насытить кислородом свои, погружённые глубоко в землю, этажи. В какой-то момент мне стало не по себе. Дыхание участилось и сделалось тяжёлым. Я, направляемый невидимой рукой, повернул голову вбок и увидел как по небу медленно и издевательски низко, сверкая хромированными рёбрами, шла огромная межконтинентальная ракета. Я не поверил своим глазам. В это невозможно было поверить. Этого просто не могло быть! Она плыла, как подводная лодка, неправдоподобно медленно, как бы оттягивая неминуемый момент уничтожения всего того, к чему она прикоснётся. Она направлялась аккурат в сторону вокзала, где находились тысячи людей. Некоторые из них обсуждали упавший недавно снаряд, как нечто сокрушительное и фатальное. Они, наверное, радовались, что остались живы, что он попал не в их вагон…
Но сейчас, разрезая воздух, к ним приближалось нечто несоизмеримо более ужасное, действительно сокрушительное и фатальное…
За доли секунды я понял, что означает этот медленно движущийся предмет, и что он несёт в себе. Я представил людей на вокзале, которые, позабыв о снаряде и о тех, кто от него погиб, бросились, кто куда, в попытках обмануть судьбу и избежать неизбежного. На мгновение я вообразил, что это всего лишь шутка, блеф тех людей, кто ведёт эту войну, и ракета несёт в себе всего лишь пустую «болванку», способную всего-навсего сделать ещё одно отверстие в крыше вокзала, но эти мысли быстро испарились. Я начал понимать, что жить нам всем осталось не более нескольких секунд. Я отчётливо понял, что эта ракета сейчас врежется в землю в районе вокзала и будет сначала жёлто-белое зарево, затем синий огонь, испепеляющий всё живое и неживое в радиусе сотни километров, а затем раскат рукотворного грома, который уже никто из горожан не услышит. И серый пепел будет ещё долго хлопьями падать с бесцветного неба. И зима настанет в этом июле.
Я крикнул жене, чтобы она падала головой в противоположную от вокзала сторону и, что есть силы, зарывалась в землю. Сам принялся делать то же самое. Смехотворная жалкая попытка избежать неизбежного…
Лёжа на земле, я затылком, костным мозгом и всей нервной системой, вдруг, почувствовал, как смертоносный громадный кусок металла завершает свой полёт. Воздух остановился и стал недвижимым, он как будто умер. Звуки исчезли. Запахи перестали существовать. Всё перестало существовать. Я не смотрел на жену, я уставился вперёд и видел перед собой только неподвижный мёртвый воздух и бескрайнее голубое небо на горизонте.
Смешно было полагать, что мы сумеем глубоко зарыться в землю голыми руками. Последнее, что я почувствовал - как у меня перехватило дыхание. И всё… Ни единого звука, ни единой искры, ничего другого перед глазами, кроме мёртвого воздуха и голубого неба. Наверное, это же почувствовали и все остальные жители города, которые в этот день вместе с ним перестали существовать…
Проснувшись, я всё утро старался вспомнить эти ощущения, пережить их ещё раз, извлечь на поверхность какие-то детали. Одно я понимал точно – я впервые почувствовал то, что чувствует человек в последние мгновения жизни.