ЭХ, ГУДКИ, ГУДКИ
(глава из "НЕОКОНЧЕННОГО РОМАНА" ШИВРИНА О.Н. - моего папы, который пытаюсь собрать воедино по черновикам)
Первая пятилетка – это ведь не только магнитка. И малые заводы росли. Вырос и судоремонтный, инженеры появились, стали и сами суда делать. Небольшенькие, но свои. Побежали по реке пароходики, обмениваясь гудками при встречном расхождении.
Эх гудки, гудки пароходные, где вы? Уже много лет прошло с тех пор, как отошли звуковые сигналы, а в памяти моей так и остались гудки, гудочки…. Что от них осталось? Песни только.
Когда ещё жив был Егор Булычов, он перед спуском на воду нового парохода, говорил бывало: -Надо пароходу голос дать! И давали ему голос, свой, только ему присущий, благо мастера, что те голоса отливали, точили тут же были. Уже давно нет Егора Булычова, и пароходы переделаны, а голоса остались старые. Гудки на своём заводе делали.
Всего-то в октаве тринадцать тонов и полутонов – но из множества октав и сочетаний – вся музыка мира.
Заводские «голосники» нот не знали. Знали нужно собрать три – четыре чашки, но так, чтобы голос был и чтоб с другими голосом не мешался. Что знали они об обертонах, а именно они и украшали голос парохода. И нужно было ещё сделать его так, чтобы все пароходы вместе гудеть могли. Понятий о консонансе и диссонансе у них не было, но было ухо, чуткое к малейшим огрехам из необъятного спектра. Проверяли гудок на ухо. Мастер брал чашу, стучал по ней ногтем и говорил токарю: Вот здесь сними чуток, потом послушаю. И снимали стружку, и наплавляли сверху пластинки, садили «на медь» и опять слушали. Ох, непростое было дело дать голос пароходу. Все гудки строились по принципу мажорного или минорного трезвучия, а четвёртый голос был либо на октаву выше, либо ниже основного. Иногда, впрочем, звучал этот высокий подголосок чуть-чуть в расстрой – и тогда такая тоска и печаль была в голосе...