Начало истории здесь: http://www.proza.ru/2014/06/09/1410
==================================================
Мать ушла за побитым мужиком в подъезд, но, услыхав стук торопливо захлопывающейся дверцы, тут же обо всём догадалась, выскочила, увидев уезжающую дочь, снова гневно вскинула косматую голову.
-- Ах, ты б***дь!!! Проститутка, шалава бездомная!!! Вырастила кобелю подстилку... Тьфу!!!
Из презрительно сжатых змеиных губ в сторону отъезжающей задом машины полетел ядовитый плевок. Анна, словно уклоняясь от него, уронила голову в ладошки, тут же зашлась, затряслась мелкими, судорожными рыданиями.
-- Ой... Господи... Простите меня... ... Простите... ... Пожалуйста...
Из тёмных волос на ворсистый карпет упало несколько мокрых половинок подсолнечной шелухи. Тонкая рука, оторвавшись от вздрагивающей головки, принялась испуганно собирать их, торопливо пряча в карман курточки.
-- Простите...
Сердце и нутро вывернулись наизнанку. Успокоиться не получалось. Даже просто немного взять себя в руки, чтобы нормально вести машину. Внутри всё клокотало, орало, уже до скрипа зубов ненавидя тупую, беспросветную серость, свою беспомощность, эту дурацкую случайность, принёсшую столько слёз и незаслуженных оскорблений ни в чём не виноватой девчонке. Господи, что же я натворил своим глупым старческим эгоизмом...
-- Ань, прости меня... Я не думал, что всё так выйдет...
Она лишь зарыдала ещё сильнее.
С трудом вырулив задом по узкому проезду, я наконец развернул машину и надавил на газ. Скорее, прочь отсюда, куда угодно, только подальше, забыться, успокоится. А там? Там решим, что делать и куда крутить колёса. Не задумываясь, почти машинально джип вырулил на центральную улицу. Анна не смотрела на дорогу, не поднимала головы, лишь всхлипывала, прижимая сжатыми пальчиками невесть откуда появившийся беленький носовой платочек к маленькому, раскрасневшемуся носику, вздрагивающим губам и мокрым щекам. Навстречу поплыл проснувшийся в усталом осеннем солнце город. Всё... Надо было начинать хоть о чём-нибудь думать.
-- Так... ... ... Куда едем?
Из-под пальцев тут же вылетело с глухим, обречённым отчаянием:
-- Куда хотите, я на всё согласна...
"На всё" -- прозвенело в голове, но совсем не тем, чем должно было прозвенеть в это самое мгновение. Неожиданно в долю секунды вспотели ладони, ударило жаром в голову, к горлу подкатил тугой, давно забытый, мужской комок... Пока душа и сердце застыли, замешкавшись от пронзительного отчаяния негромких слов, тело услышало их первым. Да, тело бездушно, у него нет и не может быть угрызений совести. Оно, уловив в страшных словах лишь долгожданный лакомый кусочек, напряглось, предвкушая лёгкую, соблазнительно молоденькую добычу. Ведь столько лет моё тело всеядно довольствовалось лишь тем, что было приятно душе, которая не спрашивала, а нравится ли телу исполнять свою мужскую роль с женскими телами, что я подсовывал ему в качестве носителя той самой, близкой и желанной души?
Конечно же, душа и совесть победили. Конечно, тело осознало всю человеческую мерзость своего плотского желания. Оно, искренне извинившись, смиренно вернулось к дороге и рулю. Господи, как же ей сейчас страшно, этой несчастной девчушке, отчаявшейся сделать самый первый и такой жуткий шаг в омерзительную реальность взрослой жизни. Мне же пятьдесят. Пятьдесят! Я для неё - старик, морщинистый дед, мерзкая, зловонная жаба, тот самый старый кобель, пускающий липкие слюни по молоденьким грудкам и попкам, под которого родная мать сама положила собственную дочь своим тупым и поганым языком. Я - уже мерзость. Даже сейчас, пока мы просто едем в машине, ничего не решив и ничего не сделав. Да, жизнь, ещё не начавшись, ударила девочку материнской рукой по лицу, зашвырнув в безвыходный тупик, и Анна, переламывая всю себя, вынуждена теперь окунуться с головой в эту гадость... Снова стало не по себе. Аня, кусая палец, смотрела в темноту под ногами.
Я первым нарушил долгое, невыносимо трудное молчание.
-- Переночевать есть где?
Она, словно боясь снова разрыдаться, прижала ладошки к лицу и отрицательно затрясла головой. Господи, какие же у неё красивые волосы. Настоящие, молодые, лёгкие, пышные, с живым и здоровым блеском. Анна замерла вдруг, словно задумавшись.
-- Отца можно попросить... Только он далеко... Сто пятьдесят километров...
Известие откровенно огорошило.
-- А этот кто?
-- Никто... Вообще, никто.
Слова, хоть и выдавливались из горла с жутким трудом, снова стали крошечным облегчением и для неё, и для меня. Анна замолчала, но всего на пару секунд.
-- Привела год назад... Счастье своё нашла... -- по губам скользнула горькая усмешка,-- Любовь у них...
-- А отец?
-- Отца давно прогнала...
Я, сжимая зубы, слушал медленный, убийственно холодный рассказ о том, что видел в жизни почти на каждом шагу - мать с отцом жили плохо, ругались. В конце концов, мать выгнала его, он уехал в родной районный городишко, женился, завёл своих детей...
-- Отец встречается с тобой?
-- Нет... Уже нет... Раньше встречался... У них свой ребёнок родился, у той жены тоже был... Им не до меня...
Я слушал её и ловил себя на мысли, что, в отличие от ожидаемого, ставшего банально привычным, Анна в свои семнадцать или восемнадцать никого не ругает, не обзывает и ни в чём не обвиняет, как поступают поголовно все её сверстники. Вспомнилась собственная дочь, развод с женой, раздел, разъезд. А ведь дочь тоже никого из нас не обвиняла, да и не обвиняет до сих пор. Просто ей абсолютно всё равно, как мы живём. Она выдавила родителей из своей жизни, очень рано выскочив замуж и обзаведясь своей собственной семьёй.
Анна замолчала, словно не зная, что рассказывать дальше, и слова слетели с языка уже сами собой.
-- Всё понятно... Давай, рассказывай, что случилось...
Отцовские, деловито-родительские нотки запели совершенно неожиданно, как будто вспомнив, как сам разговаривал когда-то с дочерью в её семнадцать. Анна резко замолчала, словно захлопнула чуть успокоившуюся разговором душу. Сердце вовремя почуяло ошибку.
-- Ань... Пойми... У нас с тобой теперь одна дорога...
Вдруг зацепилось самым краешком глаза, как молодые, пухлые губки изогнулись в подобие лукавой улыбки. Улыбка сначала показалась странной, но тут же мозги сами услышали неожиданную и нелепую стихотворность произнесённой мной фразы. Ведь было совсем не до стихов и не до пафосных рифм...
Но, успокаивая, заглушая боль, отвлекая тяжкие мысли, разговор уже не мог оборваться на полпути. Простая история простой жизни красивой и умной девочки непросто и неторопливо потекла дальше.
-- ... Всю жизнь говорила "Анька, учись, Анька, учись, человеком станешь". А как в институт поступила, как будто он ей по мозгам настучал... Денег на проездной попросила, так ведь намного дешевле получается. А она как заорёт - вот, десять лет на шее просидела, теперь ещё пять лет с шеи не сгонишь... ... Я не выдержала...
-- Куда ушла?
-- К девчонке из группы. У неё родители на море были. Два дня ночевала... А они на два дня раньше вернулись.
Вспомнился её недавний телефонный разговор.
-- С другом что? Поругались?
Она долго молчала, словно боясь говорить.
-- Нет. Всё... Гейм-овер... В армию человеком уходил, учиться хотел. А вернулся... Такое... Шалаву в супермаркете подцепил, кассиршу. Она его пивом просроченным напоила. На работу к ней, туда устроился... Мальчиком на побегушках, -- Аня горько и ехидно ухмыльнулась, -- Крутой стал, ест-пьёт на халяву... Ржёт надо мной, что я, как дура, пять лет мозги буду сушить ни за грош.
Она почти перестала всхлипывать, уже почти высохли слёзы на пушистых ресничках, почти сошла краснота с маленького, симпатичного носика и гладких щёчек. Слава Богу... Немного успокоилось и пришло в себя сердце, окрепли руки, перестали нервно подрагивать пальцы. Что ж, самое страшное и неприятное, кажется, осталось позади. Но впереди... Страх осознания, что неминуемо ждёт впереди девушку, севшую в дорогую машину к немолодому мужчине, сдавливал юный девичий голос, делая его глухим, обречённым, мучительно старческим, лишённым жизни и беззаботной детской радости.
Голос Анны навеки прощался с детством...
Анна. В дне первом... Часть 2: http://www.proza.ru/2014/10/03/940