Отрывок из романа "Все её мужчины" : http://youtu.be/4l01UH3tVJs Время действия 1915 год, Российская Империя, Асхабад.
---------------------------
"Герой"
-------------------
Наблюдая сцену в зале, он поморщился, перебирая янтарные четки. Муханов врал совершенно беззастенчиво, и Али-Хан это знал. Его выражение лица не укрылось от Муханова. Тот подошел и взял под руку старого друга, переходя на персидский:
– Что вам не нравится, князь? Думаете, какая порядочная женщина согласится пойти за такого кутилу и повесу? А я ее и не спрашивал! – Он рассмеялся и повел Али-Хана к выходу из заведения, покидая, по-английски, не прощаясь, шумную компанию.
– Когда вы уезжаете в Тегеран, Хан? Завтра утром?
– Да, завтра утром, барон. Я бы не ездил, и, вы знаете, друг мой, что теперь на родине меня ничто не держит. Но мне необходимо уладить все юридические дела перед возвращением в полк.
Муханов удивленно приполнял светлую бровь:
– Неужто не останитесь на родине и вернетесь обратно в полк защищать русского царя, Хан?
Эти разговоры об участии Али-Хана в войне на стороне «белого падишаха» уже порядком надоели ему в Баку вечерами, среди дальних родственников. Али-Хан скучающе посмотрел на носки своих ослепительно начищенных, узких щегольских сапог:
– Почему бы и нет? Персия официально не участвует в Великой войне. Но в то время, когда я воевал на австрийском фронте, турки вторглись в пределы моей родины и захватили дорогие моему сердцу Урмию и Тебриз. На защиту Персии выступила русская армия – Четвертый Кавказский корпус, который успешно сейчас воюет и одерживает победу за победой. Почему же я не могу послужить русскому царю, если его войска защищают мою родину?
– Война среди христиан сделала из вас правоверного воина-мусульманина, Хан. Я заметил, что вы не притронулись к вину. Не обижайтесь, дружище, но я давно понял, почему вы воюете на австрийском фронте, вместо того, чтобы воевать против турок у себя на родине. Лучше убивать неверных, чем своих братьев по вере, по общей туранской крови, верно?
Али-Хан спокойно посмотрел на Муханова. Тот хоть и прикидывался пьяным, но глядел на князя глазами совершенно трезвыми, с насмешливым огоньком:
– Общей крови, говорите? Есть большая разница между собственно Ираном и Тураном. Я иранец, но не туранец. Вы знаете не хуже меня, мой друг, что турки сунниты, а я – шиит. Что может быть общего между шиитами и отступниками, пролившими кровь внука Пророка и казнившего имама Али? Мы ведем с ними беспрерывные войны вот уже несколько веков, так что, я вовсе не считаю турок братьями по вере и по крови. Это все равно, что сравнивать католиков и протестантов… во времена религиозных войн. Меня с детства приучали не доверять суннитам. Но теперь шииты идут сражаться под знаменами суннитского халифа, пролившего кровь наших мученников, а я не желаю участвовать в этом балагане. Во мне течет кровь пророка Магомета... Салля-Ллаху-алейхи-ва-саллям.
Муханов задумчиво произнес, на этот раз без тени насмешки:
– Как странно, Хан.... Вы, действительно, изменились.... Я раньше никогда не замечал в вас подобного фанатизма и непримиримости в вопросах веры. Получается, что вы защищаете русского царя во имя Магомета. Парадокс.
– Я вовсе не фанатичен, вам так только кажется, мой друг. Дело в принципах. Это – дело чести. Я принял присягу и никто меня не заставлял. – Али-Хан смущенно умолк.
Муханов положил руку ему на плечо и задумался:
– Честь... честь... Как ее сохранить? Отречься от греховности мирских наслаждений? Не пить вина, не играть в азартные игры и может быть, так мы обретем счастье и сохраним честь? Или пойти воевать? По законам чести? Но ведь война, в которой вы участвуете, дорогой князь, не священная война – джихад? В этой войне нужно научиться прощать, брать пленных, а не убивать их. Иначе всех нас ждет скорая и неминуемая гибель. А теперь брат идет на брата... Люди, жившие в одном селении, на одной улице, убивают друг друга... Мне кажется, вы запутались, друг мой… А ведь я предупреждал вас, не впутывайтесь вы в эту авантюру. Вы знаете, что я – бизнесмен, человек, делающий деньги. Мне ли не знать истинной подоплеки этой кровавой бойни, которую все сейчас именуют Великой войной, Народной войной. Расширение рынков и разорение конкурентов. Германия спит и видит заполучить контроль над Персидской и Бакинской нефтью. Об этом же мечтают и англичане, и австрийцы, и турки, и уж, простите великодушно, князь, и Россия.
Али-Хан сверкнул глазами:
– Но если дело только в нефти… как вы объясните тот факт, что мою родину сейчас защищают добровольческие батальоны православных армян? Не думаю, что освобождая Тебриз от турок в январе, по пояс в снегу, они думали о персидской нефти. По-вашему, их патриотизм ничего не стоит?
Муханов поморщился:
– Бог мой, Али-Хан, я не против истинной храбрости и патриотизма. Но в том то и дело, что истинные чувства сложны и не всякому дано их понять, правильно увидеть. Куда проще прикрыться русским интеллигентным энтузиазмом и настраивать граждан против всего немецкого и австрийского. Вы не поверите, mon cher, дошло до того, что в Москве в трактирах перестали подавать шницель по-венски и не слушают музыку Вагнера. Вагнер то тут причем… Гораздо проще, прикрываясь «истинным патриотизмом», пригреть в столице пьяницу и распутника, этого откровенного германофила и шпиона Распутина, который Вагнера, конечно, не слушает, но пьет русскую казенную водку и закусывает ее луком! Это патриотично? Хоть бы, кто придушил его или отравил… А наша царица какова? Докатиться до такого! Нет ни одного русского, который не считал бы ее немецкой шпионкой и любовницей Гришки. Не удивлюсь, если в столе государыни лежит карта военных действий и расположений наших армий на фронте, и она регулярно информирует своего немецкого венценосного родственничка.
Муханов сжал кулак, так что побелели костяшки пальцев:
– Так называемые, патриоты, называют войну Народной. А кого черта она народная? Какого дьявола русский мужик должен воевать за интересы Франции, чтобы вернуть ей Лотарингию? А между тем, войны могло и не быть совсем, решись наш Государь изменить Франции и Сербии. Вот это было бы патриотично – уберечь свой народ от войны! Но Николай этого не захотел и вовлек совершенно не подготовленных к войне сто сорок миллионов русских и пятнадцать миллионов мобилизованных в трагедию! Себя Государь считает, вероятно, богом с жезлом и перуном, а создание правительства – покушением на свои божественные права. Так что, друг мой, весь патриотческий пафос, которым пичкают доверживых граждан – всего лишь ловкий трюк правительств, чтобы мобилизовать новое пушечное мясо для этой империалистической мясорубки.
Али-Хан вздохнул:
– Вы рассуждаете, как настоящий большевик…
– Неужели? Говорят, большевики провоцируют революцию в нашем тылу. Революция – спасение Германии в Великой войне – она свяжет наши действия на фронте. Дорогостоящее дело, вероятно… Но у Людендорфа думаю, есть на это деньги. Этот напыщенный прусак не понимает, что прикармливает зверя, который его же и съест…
Али-Хан покачал головой:
– Идиотизм.
– Не идиотизм, а обыкновенная трусость, мой друг. Думает, деньги их спасут… Большевики чертовски правы, эта война погубит нас всех. Хотя… не думаю, что быть пушечным мясом для социалистической мясорубки мне было бы приятнее. Общество совершенно декортицировано. Это понятно – управлять необразованным стадом легче. Но весь ужас в том, что это видят и большевики со своими вождями. Мы и глазом не успеем моргнуть, как всем грязным и оборванным бездельникам народные трибуны пообещают бесплатные дома, квартиры и землю, самостийность и прочие социальные блага. И за все эти мнимые социальные подачки бездельники перегрызут нам горло, понаставят везде памятников своим благодетелям и будут танцевать на своей же собственной могиле. Эти методы были отработаны еще при Римской республике. Ну, и поскольку мы с вами, князь, принадлежим к патрициату и трибунами быть не можем, то неизбежно попадем в проскрипции.
Князь взглянул на друга устало. Рана опять разболелась, и Али-Хан высыпал себе в рот пакетик парамедону:
– Если смерть так неизбежна, барон, то уж лучше принять ее в бою, как солдат и мужчина.
Муханов улыбнулся:
– Согласен… Но не слушайте меня, mon cher. Я зануда и циник. Не верьте мне. В действительности, я, как и вы переживаю за отечество и думаю, как с честью выйти из этого кошмара, в который нас втягивают… А вы, князь, внешне почти не изменились. Такой же дьявольский блеск в глазах и черкеска вам очень к лицу, и золотые эполеты. Поедемте сейчас ко мне... Расскажете, как воевали, страж истинной веры. Теперь вы герой и всеобщий любимец, прямо завидно, ей богу... и обсудим наши дела. Бизнес прежде всего, а здесь неподходящее место для деловых людей. Пойдемте, я уже отдал распоряжение...
(Продолжение следует)