ЧАСТЬ 6. «Ходят, бродят бессонные мысли мои, неприкаянные, непокаянные».
Да, во мне играют страсти!
Но к барьеру, там стоять!
И не надо унижаться!
И объятья раскрывать!
Защищайтесь, вот шампуры,
Я их с кухни принесла.
И не надо ухмыляться,
И не надо «ля-ля-ля!»
Ничего, сойдут за шпаги,
Вам – со львом, мне - со змеей,
И смертельный,
да, смертельный,
Будет страшный этот бой!
Запрещаю, не глядите
Изумленно на меня!
Отойдите! Отойдите!
Я не буду уступать,
Но упала моя шпага
На раскрытую кровать.
Светлана Бондаренко. Калининград.
Глава 1. «Ты говорил, что я – награда в твоей измотанной судьбе. А я, наивная, внимала, а я все верила тебе».
Динь-динь-дон! Динь-динь-дон! – весело распевал звонок за дверью Нининой квартиры. Я была уверена, что дверь мгновенно распахнется, и меня радостно встретят на пороге Ниночка и Иньян. То, что они меня встретят радостно, я не сомневалась. А вот как Шерифа встретит разноглазый тиран Иньян? Я немножко волновалась. Мне не хотелось, чтобы мой рыжик испугался. Я открыла корзинку, и хотела взять котенка на ручки. Но не тут-то было. Корзинка ему не понравился, и он решил вскарабкаться для безопасности на дерево: сбежать. Он принял меня за «джинсовое дерево» и мгновенно вскарабкался по нему на самую верхнюю «ветку»: вцепился в воротник коготками и уселся на плече.
Я аккуратно нажала на звонок, чтобы не потревожить Шерифа. Странно, но дверь никак не отреагировала на наш звонок: толи она меня не узнала, толи притворялась, что оглохла. Я вновь позвонила. Динь-динь- динь… нин-нин-нин… пел звонок.
- Киски мои, не трезвоньте! - раздалось со ступенек снизу.
По лестнице поднималась Ниночка:
- Я сбегала за селедочкой! Народ с удовольствием пьет пиво после бани, а мы вместо неё. Сядем вечерком с пивком отдохнуть, поболтать, и она нам под молодую картошечку покажется вкуснее балыка из осетрины. А баня тоже будет, но не сегодня.
Она открыла дверь в квартиру, занесла Шерифкину переноску и пропустила нас. Иньян нас даже не встретил. Ниночка быстро скинула куртку и кроссовки и протянула руки к Шерифу. И этот предатель с радостью покинул свое надежное «джинсовое дерево» Лену и замурлыкал на руках у Ниночки. Похоже, что он готов считать её хозяйкой. А я у него не в почете. То Нина, то Виктор….
Стоп! И еще раз стоп! Никакого Виктора! Иначе я испорчу нам с Ниночкой «девичник на двоих» своим нытьем и слезами. Это от меня никуда не уйдет! Тем более мы с ней в обществе двух очаровательных котов. Я разделась и вошла в комнату. Я давно не была у Ниночки. Обстановка кардинально поменялась. Она, наконец-то, купила диван. В разложенном виде он занимал полкомнаты. И в центре дивана потягивался Иньян. Похоже, мы его разбудили. Я его не видела почти месяц. Он сильно подрос, растолстел и обленился. Стал такой важный, эдакий «сыр в масле»! Потянувшись, он не спеша подошел к Нине, державшей Шерифа на руках. Остановился, потоптался передними лапками, лег, прижал ушки и стал медленно подползать к Нине. Он увидел новичка. Ниночка ласково стал звать Иньяна, затем стала ласково гладить его, чесать за ушком, чтобы незнакомый гость, новые запахи его не напугали. Иньян медленно стал подходить к Нине. Затем попытался обнюхать рыжика. Но в отличие от флегматичного Иньяна, его рыжий гость вел себя более агрессивно. Распушив шерстку, он стал угрожающе шипеть. Он не забыл законы выживания в подворотнях. Он будет защищаться! Разноглазик удивленно смотрел на шипящий рыжий клубок. Этот домашний разбалованный сибарит не жил по законам улицы ни одного дня. Нина отдала мне царапающего Шерифа, и я понесла его на кухню. Я уже знала, что еда – это его» всё». Он слишком изголодался в недолгой своей жизни. На кухне я поставила ему мисочку подальше от «столовой» хозяина. Нужно же уважать «устав чужого монастыря», пока хозяину этого монастыря чешут животик. Наевшийся до отвала Шериф сонно закрывал глазки, и когда я предложила ему устроиться в корзинке «на покой», возражать не стал. Он уже понял, что «мой дом - моя крепость», тем более хозяин, после того как обнюхал эту «крепость», спокойно ушел перекусить. Мир пока восстановлен. И мы вздохнули спокойно. Вот теперь можно поговорить и о бане.
Сначала мы с ней капитально подготовились к приятному времяпрепровождению. Диван пришлось свернуть, пододвинули журнальный стол, принесли табуретки с кухни, чтобы наши ножки могли отдыхать вместе с нами. И занялись оформлением стола. Нининой «фишкой» всегда было праздничное оформление блюд. Ей надо было работать в ресторане.
Я помню историю из моего детства. Денег и продуктов в доме было негусто. Точнее, в магазине уже появились дорогущие сыры, мясные продукты, неизвестные экзотические фрукты. Но они для меня были, как муляжи из художественной галереи, при которой был магазинчик, где продавались товары для художников: кисти, краски, гипсовые головы и разные другие части от гипсовых людей, а в том числе, и эти муляжи фруктов и овощей. Галерея находилась недалеко от нашего дома, и я часто торчала там подолгу. Сначала продавщицы, две молодые девушки, настороженно посматривали на меня, вдруг что-нибудь расколочу. Но потом привыкли, рассказывали мне о товарах, разрешали потрогать и, даже, угощали конфетами или мармеладками. Но я не только из-за сладостей ходила к ним. Мне нравился запах магазина, а необычность некоторых предметов придавала им загадочности. В их подвальчике жила таинственность. Я ходила к ним за сказкой.
Но наших денег не хватало на покупку «муляжей» из продуктового магазина. Мама была занята на двух работах, ужином меня кормила тетя Нина. Она кормила меня то «по-испански», делая из помидор красные юбки и красные шляпы хлебным сеньоритам. Или «по-голландски», вырезая из оранжевой морковки тюльпаны с листиками из зеленого лука. Мы даже на каноэ с ней плавали: на лодочках из соленых огурцов. Но независимо оттого, в какой стране мы были, итальянские спагетти, как говорила тетя Нина, были каждый вечер. Ох, и невзлюбила я этих итальянцев! Чего они едят одни макароны! И когда мама в выходные спросила меня о том, что я хочу на обед. Я ей честно сказала: «А нельзя ли мне поесть «по-русски»? Так хочется котлет с картофельным пюре! И еще, если можно, то ма-а-а ленький бутельбродик на белом батоне с маслом и розовой колбаской из телят, но только, пожалуйста, без свеклы, моркови, лука и макарон, как их там, «спагетти». Мама сказала: « Конечно, золотая ты моя», поцеловала меня и улыбнулась, но как-то грустно.
А сейчас, когда Нина могла купить не только макароны, то стол наш быстро превратился в сказочную поляну. Каждая тарелка была, как картина. Мы удобно устроились перед телевизором. Я сто лет не смотрела телевизор, дома я не успевала. А тут с удовольствием стала смотреть «Минуту славы». Какие талантливые люди, и сколько труда за их легкостью стоит! Тем более среди ведущих был Александр Васильевич Масляков. Я не смотрю никогда про всякие светские сплетни, про чужих собак и мужей, кровавые убийства, вампиров и всякое такое. Но всегда, когда появляется редкая возможность, смотрю «Ледниковый период», «Большую разницу», «Культуру» или «Спорт». А вот время на просмотр КВН я нахожу всегда. Уж если не по телевизору, то по компьютеру. Так с селедочкой, пивом и котятами наш котодевичник близился к завершению. Мы уже зевали, а котята, наоборот, веселились и играли. «Пусть носятся, чтобы ночью не мешали», - сказала Нина, раскладывая диван. Я тихонько посмотрела на мобильник: ни звонков, ни сообщений. Оставила вибровызов и отправилась в ванную. Когда я вернулась из ванной, Нина уже спала, котята свернулись у неё в ногах. Я мышкой шмыгнула под одеяло.
Никакие душевные страдания не мешали мне засыпать. Правда, когда я уже почти закрыла дверь, ведущую в царство бога сна Гипноса, мне показалось, что сработал вибровызов на мобильнике. Я хотела посмотреть. Но Морфей, самый знаменитый сын Гипноса, подхватил меня своими сильными ласковыми руками: «Т-ссс, красавица! Не торопись. Я дарю тебе сегодня замечательный сон. И он уже начался». И я его послушалась и стала смотреть сон. «А непоседа-сон отправился летать, по крышам городские сны искать». Утром я ничего не могла вспомнить, но выспалась прекрасно и проснулась оттого, что Нина громко произнесла: «Сегодня воскресенье: девочкам печенье, а мальчишкам - дуракам только палкой по бокам». Потом она ойкнула и толкнула меня в бок: «Быстро вставай! Мы опаздываем в баню! У нас номер на десять в «Центральной»! Нас там ждет Лариска, а билеты у меня! Шнеллер-шнеллер, цигель-цигель». И мы лихорадочно стали одеваться. Хорошо хоть вещи приготовили вечером. «Умоемся в бане!» - сказала Нина, и мы побежали. Когда она закрыла дверь и стала спускаться по лестнице, у меня в кармане куртки завибрировал вызов. Я остановилась и достала телефон: номер мне был незнаком.
- Алло! Елена Войцеховская слушает! Говорите!
- Здравствуй, Войцеховская Елена! Я заезжал к тебе домой, а тебя нет. Ты где? Во-первых, нам надо поговорить, во-вторых, я забыл у тебя телефон.
Телефон ему нужен! Без телефона он не может жить, а без меня может:
- Не переживай! Я его не выкинула и выкидывать не собираюсь.
- Я в аэропорту, скоро приеду! Ты где?
- Не приезжай. Иду в баню. Не стоит утруждать себя из-за телефона. Пришлешь секретаршу. У тебя же есть секретарша?
- Почему в «баню»? Мне казалось, что это не твой стиль.
- Очень даже мой. Ты плохо меня знаешь.
- Возможно. А как же шанс?
- Я тебе давала шанс, ты им воспользовался. Мне показалось , что результат тебя не устроил. Как по мне, так результат получился плачевный.
- Это «баня» - то шанс?! Это я должен быть доволен результатом?! А у тебя все плачевно. А чего ты ожидала ещё?!
- Не прикидывайся! Баня – это баня. А шанс у тебя был вчера.
- А у тебя вчера не было шанса? Что же ты им не воспользовалась?
- Это так ты расцениваешь вчерашний день?! Ну, извини, старалась, как могла. Это всё! За телефон не волнуйся.
И я отключилась. Тем более Нина начала меня ругать:
- Лен, кончай болтать! Мы опаздываем. С кем это ты?
- Да, с однокурсником!
- А чего расстроилась?
- Он сказал мне, что завтра контрольный урок, а я не готова. Нин, я после бани заберу Шерифа и пойду домой. Ладно?
- Студентка ты моя старательная! Хочешь, оставь пока Шерифа у меня, чтоб не отвлекал.
- Нет, мне без него скучно будет. Я хочу, что бы он меня полюбил.
- Это всенепременно. Если уж ты кого любишь, то и они должны быть тебе преданы до последнего вздоха. Как Зоя и я. Ты, Леночка, максималистка. А в жизни надо уметь прощать.
- Нина, а ты меня простишь?
- А есть за что? Сомневаюсь, что ты так много накопила грехов после последней нашей встречи.
- Есть. Мне стыдно. Но я пока не готова рассказать.
- Ты всегда так, затаишься и дозреваешь. А уж, дозреешь, то вот она я! Режьте меня, ешьте меня, только дайте высказаться.
Так за разговорами мы дошли до бани. И даже не опоздали. Вот такие мы шустрые девушки! Все было здорово: и массаж, и маски, и парная, и бассейн. Но только для тела, волос, кожи, а душа моя не очистилась. Наверное, попавшая в её ранки грязь вызвала воспаление. И мы с ней дергались, пытаясь скрыть от Нины этот нарыв.
И вот уже мы с Шерифом шагаем домой: я шагаю, а он сидит у меня за пазухой, и только мордочка с точащими усами и ушами выглядывает из ворота куртки. Он свысока поглядывает на всех попадающихся навстречу котов. Но он их не боится – он выше этого! Мне стало жалко болтать его в корзинке, и мы решили проблему таким образом. Думать мне он совсем не мешает. Я сначала шла, нахохлившаяся. И все думала: «Почему Виктор так поступил со мной! Я же ничего плохого ему не делала. Я же его люблю. Но теперь я, как Шериф, выше этого. Пусть даже не надеется, что я буду выяснять отношения. Пусть скажет «спасибо», что безвинно пострадавшая Елена Войцеховская не выкинет его долбанный мобильник». И тут я вспомнила пословицу, которую моя покойная бабушка часто мне проговаривала: «Как аукнется, так и откликнется!». А ещё она мне часто говорила, если я сильно бедокурила: «Рано или поздно каждому воздастся по его грехам. А когда, то человеку неведомо».
И я поняла, за что мне воздалось. Я вспомнила Генку Лебедева.
Глава 2. «Я сегодня альбом листала – будто заново все прожила».
Это была история, которую я не люблю вспоминать. Я стыжусь её. В ней нет ничего ужасного, просто история о юношеской влюбленности одного мальчика в одну девочку, почти ровесницу. Мальчика звали Гена Лебедев, а девочку…. Это была я. Трусиха и предательница. Эта некрасивая история сделала меня лучше, я научилась чувствовать стыд, и поняла, что совесть у людей должна быть, как легкий колокольчик, звенеть от каждого нечестного порыва в душе. Она предупреждает человека о границах дозволенного, но человек сам решает переступить эти границы или нет. Какое решение, такой и человек.
Я после седьмого класса была в спортивном лагере за городом. Конечно, мы много тренировались, уставали, но было и весело, и друзей завела новых. Я поехала с отрядом легкоатлетов, а в лагере начала играть в волейбол. Мой тренер разрешал мне ходить к ним на тренировки. А ещё там был отряд мальчишек из Центра подготовки футболистов. Генка Лебедев был из этого отряда. Он не давал мне прохода. Я же, подстрекаемая девчонками, издевалась над ним постоянно. Сама я не стала бы этого делать, мне было жалко его: кривоногого, коротко стриженного, почти под « ноль», с оттопыренными ушами, губастого. Какой-то он был «некультяпистый», как хихикали наши девчонки. Он все свободное время глазел на меня и молчал, не реагируя на то, как девчонки его дразнят и обзывают. Сколотилась там группка из пяти наглых девчонок. Светка Николаева, которая называла себя Светланой Николс, недавно посмотрела старый фильм «Приключения принца Флоризеля» и решила организовать «Клуб убийц». Девчонки, члены этого клуба, называли её Председатель. Они держались кучей и этой же кучей нападали, если им кто-то не угодил.
Вот им я и поддакивала. Поддерживала их не из-за солидарности, а из-за трусости. Они собирались в «кодлу», так мы тогда говорили, чтобы не называть их «клубом», и исподтишка наказывали неугодных им девчонок. Правда, все обиженные кодлой помалкивали. Мне пока от них не доставалось. Но я всегда держалась настороженно. Убежать от них я бы сумела. Я быстрее всех бегала, и это их злило, а вот драться не могла. Меня никогда в жизни не били, и я боялась боли. От страха я хихикала вместе с ними, но ненавидела себя за этот страх и за трусость. Все свободное время я старалась проводить с девчонками-волейболистками, они даже хотели, чтобы я перешла в их отряд. Но я очень любила своего тренера, и не могла его подвести. Потом я заболела, из-за Генки. Это он принес мне в подарок пять мороженых, два съел Генка, я съела три, и у меня заболело горло. Врачиха Наталья Петровна положила меня в изолятор, где я бы изнывала от скуки и безделья, если бы не Генка. Он все свободное время торчал или перед открытым окном изолятора, или залезал в палату, если «разведка» доносила, что врачиха ушла. Он был лучшим футболистом в своей команде, лидером, мальчишки все знали, что он влюблен в беленькую бегунью Ленку, и его поддерживали. Генка был старше меня на два года, а разумнее, на все десять. В изоляторе нам никто не мешал, и мы подолгу болтали, много смеялись. Генка меня удивил. Он не был молчуном, а оказался прекрасным рассказчиком, много читал, любил географию и историю. Особенно, историю спорта. О спорте он мог говорить часами. Мне было с ним легко и интересно. Тогда я подумала, что с «некультяпистым» человеком, который много знает, гораздо интереснее, чем с красивым пустомелей. И это для меня стало открытием.
В мой последний вечер в изоляторе Генка перелез ко мне в комнату с шоколадкой и сказал, что они рано утром послезавтра уезжают на соревнования. «Завтра тебя врачиха выпишет, ты вернешься в отряд, станешь подхихикивать надо мной с отрядными девчонками». Я сказала, что я не стану. А Генка посмотрел на меня и спокойно сказал: «Станешь! Меня не будет, тебя даже защищать будет некому. Вот завтра ты меня и предашь! А сейчас давай есть шоколадку. Я хотел у тебя адрес взять. В гости приду. Пустишь?» Я стояла молча. Генка посмотрел на меня, растерянную, подошел, поцеловал в губы, перемахнул через подоконник и растворился в темноте, из которой донеслось: «Я все равно тебя найду!» На подоконнике лежала шоколадка
Наступило утро, я вернулась в отряд. Генка после утренней тренировки уже околачивался около нашего корпуса. Девчонки, истосковавшиеся без объекта для оттачивания злых языков, набросились на него с удвоенной силой. Я молчала, тогда три из них встали позади меня и стали больно, до синяков, выкручивать мне кожу на спине. Я молчала и терпела. «Иди и скажи ему: «Отстань, дебил. Свали в болото!», а то вечером пожалеешь». Я обреченно поплелась к Генке, на глазах у меня были слезы, но я звонко и громко сказала: «Отстань, дурак! Свали в болото!» Девчонки крикнули: «Тебе велели сказать «дебил». Я не могла назвать Генку дебилом, поэтому я повернулась к ним и сказала, что я не знаю такого слова и, пока шла, забыла. «Вот и назвала дураком!» А Генка ответил: «Сама дура!» и тихо шепнул: «Не бойся. Они тебе больше ничего не сделают». И ушел. После тихого часа все купались, а я не могла. Спина вся была в синяках. Я отошла в сторонку и села на скамейку. Тут же рядом нарисовался Генка.
- Привет, предательница! - беззлобно сказал он. – Почему не купаешься?
- Горло еще болит.
- Ну-ну! – сказал Генка, встал и резким движением задрал мне футболку на спине. Разведка донесла. – Эти синяки ты называешь горлом?
- Дебил! Как ты посмел задрать мне майку! - я вскочила и убежала в палату. И до ужина из неё не выходила.
Вечером после ужина была дискотека, но для меня не очень веселая. Я понимала, что предала нашу дружбу, и мне было совестно. Я ведь назвала его «дебилом», как велели девчонки. Правда, они не слышали. Но Генка-то слышал: и как они велели, и как я назвала. Это меня очень расстраивало. Я весь вечер сидела одна, почему-то ко мне никто не подходил. Генки, да и вообще футболистов, не было видно. Но и наша « кодла» скрылась в неизвестном направлении. Я сидела и думала, что оставшиеся дни я как-нибудь продержусь. А там уже дома меня ждут мама с тетей Ниной. Вот только синяки…. По радио объявили отбой. Я, не умываясь, юркнула с головой под простынь. Решила косить под страуса. Может, пронесет. Пришли девчонку, я накрыла голову подушкой, но было тихо, и все быстро уснули.
Ночь для меня прошла спокойно. Да и днем не больно кто приставал. С отъездом Генки в лагере чего-то не стало хватать. Мне стало скучно. Девчонки-волейболистки как-то с вызовом смотрели на меня. Я это заметила. Я потребовала объяснить мне, что все это значит. Все отнекивались. Потом одна из девчонок спросила:
- Лен. А ты, в самом деле, ничего не знаешь?
- Нет, что-то знаю. Я хожу в школу и смотрю телевизор: знаю алфавит, таблицу умножения и откуда берутся дети! Что вы все говорите загадками?!
- Просто, это страшная тайна. Если тренерский состав об этом узнает, мальчишек выгонят из Центра подготовки футболистов. Ещё и суды начнутся.
- Господи! Что они натворили?
- Натворили! Все из-за тебя, ласковая тихоня наша! Они заманили под видом свидания одну за другой вашу «кодлу» за трибуны стадиона. Там вечером никого не бывает. Те и злились-то больше из-за того, что они не в центре внимания. И вдруг свидание. Побежали, как миленькие. Ваши дуры всем поперек горла. А уж Генке Лебедеву пришлось больше всех вытерпеть, и все из-за тебя. Ему на них плевать, но он не хотел, чтобы они тебя обижали. «Они ей или характер поломают, или ребра». Вот они их и излупили, а чтобы следов не осталось, лупили мячами. Одни держали, а другие пенальти пробивали. А потом пригрозили, что по одной в городе отловят, налысо подстригут и морду чернилами зальют. Мы, конечно, не видели и не слышали, но девки из кодлы присмирели. А ты Лебедева «дураком» и «дебилом» на весь лагерь обзывала. У нас в отряде он многим нравится. Зря ты так с ним! Иди и занимайся своей легкой атлетикой! Воображала!
- Ну, если он так вам нравится, вот и бегайте за ним. Я за ним не бегала. Но мне из-за него тоже несладко пришлось.
И я задрала футболку. Вся спина моя была украшена сине-бордовыми пятнами, которые болели. А потом станут ещё и зеленовато-желтыми:
- Не знаете, как мне маме их объяснить, если увидит?
Я опустила футболку, развернулась и пошла к своему отряду. Меня провожала тишина. Я закончила с волейболом. Я шла и злилась на Лебедева. Чего он ко мне вязался, он же старше! Пробегала бы, проиграла в волейбол и приехала бы спокойно домой. А сейчас я и «предательница», и «воображала», и все из-за меня. Они били пенальти, а я виновата. Как они могли по живым людям пенальти пробивать!
В корпусе никого не было. Ну, конечно, все на тренировке на стадионе. Мне одной было плохо, хотя сейчас и на стадионе будет не намного лучше. Я поплелась в сторону трибун. Девчонки выполняли задания, а Вячеслав Сергеевич сидел на трибуне, наблюдал за ними и периодически что-то записывал в блокнот. Я подошла и тихонечко села рядом с ним.
- Лен, ты, что, не на тренировке? Волейбол разонравился? Будешь сейчас бегать или вечером?
- Вячеслав Сергеевич, Вы тоже считаете меня предательницей и воображалой?
- Насчет «воображалы» мне трудно судить. Вроде бы не похожа. А вот почему «предательницей» и «тоже», давай поговорим.
- Ну, как же? Я же стала играть в волейбол! Предала легкую атлетику и Вас.
Вячеслав Сергеевич весело рассмеялся:
- Если бы все дети, которые приходят в спортивные секции продолжали бы заниматься только спортом, не предавали бы, по твоей терминологии, то не было бы у нас ни пекарей, ни лекарей. Ты меня понимаешь? У человека есть право на выбор. Вот, был такой знаменитый спортсмен Всеволод Бобров. Он был одновременно капитаном Сборной по футболу и по хоккею с мячом. Он, по-твоему, предатель. Да ты, наверняка, и не слышала о нем. Выдающийся был спортсмен. Нужно, Лен, постараться найти свое место в жизни, чтобы работа была хобби, а хобби работой. Это трудно. А тренерскому составу, думаешь, все дети нужны, которые приходят?
Я отрицательно покачала головой.
- Правильно думаешь. Работаем со всеми, а ищем способных, да ещё и с характером. Спортсмен – это боец! Вот, ты - способная девочка, бегаешь легко, богом дано. А вот, боец? Нет! «Спящая красавица».
- Почему «спящая красавица»?
- Так футболисты тебя прозвали, и прижилось. Ресницами хлопаешь! Ты, что, не знала? Вот потому и спящая, что все мимо тебя проходит. Живешь в выдуманном мире.
- Не всё!
- Ты о синяках? Ну, что, ты рот раскрыла от удивления? Это, действительно, проблема. Что я должен Зое Павловне говорить? Как оправдываться? Я бы, может, на её месте «на тормозах» ничего спускать не стал – единственная дочь!
- Я сама ей все расскажу. Она, конечно, в ужас придет, но потом поймет. А вот тетя Нина?! Ну, не знаю, не знаю….
- Да, согласен. Твоя тетя Нина – большая заноза и проблема. Лен, а ты знаешь, что они у тебя красавицы?
- Это-то я знаю. А моя бабушка их дразнила. Говорила: «Красавицы без волос, румянец-то во весь нос». Мы рассмеялись.
И тут мне пришлось открыть рот от удивления, потому что Вячеслав Сергеевич спросил:
- А про «пенальти» тоже будешь маме рассказывать?
- А Вы откуда знаете? Я сама про них только, что узнала. Это из-за них меня волейболистки выгнали. Ну, нет! Не так! А из-за того, что из-за меня футболисты устроили «темную» кодле. И у них могут быть большие неприятности, если кто-нибудь из взрослых узнает. А Вы знаете. И что теперь будет? Вы же понимаете, что нельзя бить пенальти по живым людям?! Но и мальчишек нельзя предать!
- Постараюсь, чтобы ничего. Просто вчера ко мне пришла Светка, самая злая девчонка из нашего отряда. Про неё много чего известно, но никто из пострадавших девчонок не хочет огласки. Я её до «седьмого пота» гонял, а ей хоть бы что, только результаты улучшаются. Девочки, заканчивайте тренировку и все к плавруку Игорю Сергеевичу. Я сейчас приду. О чем я? А, о Светке. Вот и способности есть, и характер, да только характер сволочной. Из тех, что шнурки подрежет сопернице или шиповку спрячет перед стартом. Так вот эта Светка вчера ко мне пришла и рассказала, что пошла вечером на свидание с Генкой Лебедевым за трибуны, чтобы тебе досадить. А там на неё напали мальчишки из отряда футболистов, повалили на землю. Одни держали за руки, другие за ноги, а Генка пробил пенальти по её заднице. И все ржали. А потом кто-то дал ей пинка в зад и сказал: «Свидание завершилось. Будешь делать ещё девчонкам гадости, поймаем в городе, обреем налысо и лицо тушью изрисуем». Вот и думай: пенальти это по живым людям или восстановление справедливости несколько необычным способом!
- И что Вы? - спросила я и шумно вздохнула.
- А что я? Не поверил. Сказал, что она придумывает. Предложил отвести к врачу, чтобы она осмотрела её ягодицы и все официально записала в журнал. Но ещё надо, чтобы были свидетели, подтвердившие её слова. А вдруг она наговаривает из-за обиды на несостоявшееся свидание или из-за того, что кто-то из футболистов не захотел с ней дружить. Вот ведь про нее тоже рассказывают, что она девчонок обижает. Якобы они нападают кучей на девчонку, держат за руки, а она пощечины им дает. А потом все по пинку жертве добавляют и ржут. Можно и это ещё проверить. А есть и такие, которые про синяки Лены Войцеховской рассказывают. Давай я вас всех сразу соберу, и к Наталье Петровне в медпункт пойдем. А Светлана вскочила и сказала, что она это все придумала, так как Генка Лебедев в последний вечер перед отъездом не захотел с ней танцевать и отказался дать ей свой телефон. Я её пожурил: «Больше всякую ерунду не придумывай. И ещё, группа у меня сокращается, и я вынужден с сентября с тобой расстаться». Вот так мы вчера с ней поговорили. А потом я и Сергей Николаевич имели долгий разговор с мальчишками. Взяли с них слово, с каждого, что они до четырех утра, до автобуса из палаты не выйдут. Они пообещали. Судя по тому, что Генка Лебедев с тобой не простился, слово сдержали. Если надо, на все вопросы твоей мамы готов ответить. А вот с волейболистками не помогу, не в моей компетенции заставить девчонок взять тебя в команду. Вот и все, «Спящая красавица»! Надо же, как точно прозвище дали! Я так понимаю, в бассейн ты не пойдешь? Ну, а мне надо бежать к отряду. Осенью придешь на тренировки?
- Обязательно приду, Вячеслав Сергеевич. У меня уже начал вырабатываться бойцовский характер.
И он ушел. А я ещё немного посидела на трибуне, а потом, оглядываясь по сторонам, пошла вниз. Мне надо было заглянуть за трибуны. Представила, как вчера вечером по очереди сюда прибегали на свидание противные девчонки из кодлы. И твердо решила для себя, что они получили заслуженный урок, урок справедливости. И никакое это не «пенальти по живым людям»! Не из-за своих синяков на спине я так решила. А из-за этих девчонок. Может, кто-нибудь из них поумнеет. Только не злобная Светка. И ещё решила, что мне надо поскорее забыть эту смену. А, главное, я видеть не хотела Генку Лебедева, свидетеля моей трусости. Он сказал, что я – предательница! Так и есть. А кому хочется, чтобы был человек рядом, который такое о тебе знает. И я снова предала его, переложив всю вину за эту историю на него.
Выработка бойцовского характера у Ленки Войцеховской шла трудно и медленно. А вечером ко мне пришли девчонки из волейбольного отряда и сказали, чтобы я возвращалась в команду. Они голосовали, и все проголосовали «За!» И тогда я заплакала, и они все тоже заревели. Но слезы быстро кончились, и мы стали смеяться и вспоминать хорошие и веселые случаи из жизни в нашем лагере. И таких моментов оказалось много!
Дома я все честно рассказала маме и тете Нине, нисколечко себя не выгораживая. И закончила рассказ словами: « Хорошо, что я не дала адрес Генке Лебедеву». Мама с тетей Ниной переглянулись и сказали, что вот с этим они согласны на сто процентов, и что никакой Генка нам пока не нужен.
Но Генка нашел мой адрес сам. Однажды в воскресенье я стояла у окна и увидела его, идущего по нашему двору к моему подъезду. Я бросилась на кухню к маме и стала быстро шептать ей в ухо:
- Скажи, что меня нет дома! Скажи, что я до школы уехала в деревню! Я не хочу его видеть никогда!
Мама ничего не понимала и только сказала:
- Да ты успокойся и объясни все толком!
- Это Генка Лебедев! - успела сказать я. И тут раздался звонок в дверь. Я понеслась в свою комнату и спряталась за дверью. Мама стряхнула муку с ладошек, вытерла руки, недоуменно посмотрела мне вслед и пошла открывать дверь. Я слышала, что они разговаривали, но слов разобрать не могла. Потом щелкнул дверной замок, и через несколько секунд мама появилась в моей комнате. Она обеспокоенно посмотрела на меня, сидящую на полу, скрюченную и обнимающую свои тощие коленки.
- А мальчик мне понравился. Мне не понравилось, что ты хотела заставить меня ему соврать. Закопала, как страус, голову в песок и переложила все на мои плечи. Знаешь, моя дорогая, это не дело. Во- первых, ты хотела поставить меня в неловкое положение. Во-вторых, ты бы дала надежду мальчику, и он бы приехал снова, а, может, приезжал снова и снова. А, в- третьих, ты бы и в дальнейшем могла позволить совершать подобные трусливые поступки, что для меня неприемлемо.
Я сидела красная от стыда, и головы не поднимала!
- Мамочка, я больше не собираюсь трусить. Это от неожиданности. Генка Лебедев хороший, сильный и справедливый. Он мне даже нравится. Он - боец. Да только я не боец, а трусиха.
Мама вытянула меня из-за двери и обняла:
- Глупышка! Тебе просто первый раз в жизни понравился мальчик, но ты этого испугалась, так как слишком много неприятностей вошло в твою жизнь с его появлением. И твой организм стал защищаться. Я тебя никогда не видела в таком испуге. Даже в детстве, когда ты дралась с мальчишками-собачниками, травившими бездомных кошек во дворе. За других ты можешь заступиться, а вот за себя…. Я должна быть благодарна этому мальчику, который не позволил сломать тебя в этом дурацком лагере. А вместо этого я отказала ему во встречах с тобой. Я рассказала всю правду, даже то, что ты в настоящий момент прячешься за дверью. Сказала, что лучше для вас обоих переболеть сейчас, а не загонять болезнь внутрь. Поблагодарила его за сообразительность с «пенальти» и за то, что сумел тебя защитить. Но просила, чтобы он с тобой не виделся, так как это грозит тебе нервным срывом. Он старше тебя на целую жизнь. Его родители спились, и он живет с бабушкой. Летом подрабатывает тем, что помогает класть брусчатку на улице. И деньги зарабатывает, и мышцы накачивает. Работа-то тяжелая. Он считается в своем футбольном центре перспективным игроком. Надеется стать классным футболистом. И ещё сказал, что не видел никогда живых «Спящих красавиц». «Она ещё не подросла, ей рано просыпаться. Может, вы ещё встретитесь, но сейчас ты должен оставить её в покое». Он пообещал и ушел. Оставил тебе музыкальную шкатулку с балериной на одной ножке.
Мама открыла шкатулку, и музыка венского вальса, которую играла шарманка, заполнили мою комнату. А балерина стала кружиться. Эта шкатулка и сейчас стоит на полочке около моей кровати. Но у меня никогда не возникает желания открыть её, я не люблю вспоминать то лето. Зато мама всегда слушает вальс, когда протирает пыль на полочке.
Я уже работала в магазине, когда однажды в наш отдел заглянула высокая симпатичная девушка и с презрительной улыбкой стала рассматривать наши товары. «Ген, здесь ничего интересного нет. Одна дешевка». Я посмотрела на парня, со скучающим видом стоящего у входа, и тут же спряталась в примерочную. Это был Генка Лебедев. Я, как в детстве, боялась с ним увидеться. Но из-за шторы в щелочку я украдкой стала его рассматривать. Это был красивый модно одетый молодой человек. Господи, хоть бы они не вздумали что-нибудь покупать в нашем отделе! Но они быстро ушли.
И еще раз я его видела на остановке у стадиона. Там он меня заметил и окликнул. Но я сделала вид, что не поняла, что это зовут меня. Шмыгнула в переполненный троллейбус. Сердце мое бешено колотилось, когда я украдкой рассматривала Генку, который озадаченно смотрел вслед отъезжающему троллейбусу. Мама была во многом права. Сейчас я смотрела на него другими глазами. Он мне понравился.
Я шла с Шерифом за пазухой, и честно признавалась себе в том, чего не смогла усмотреть мама в тот далекий воскресный день, и в чем я ей не призналась. И вот через много лет «это» больно ударило по моему самолюбию. В тот день я стояла у окошка и видела Генку, идущего по двору к моему подъезду. Он был неказистый: кривоватые ноги футболиста, почти «под ноль» стриженая голова, с дубленной от загара кожей, плохо одетый. Все в нем было какое-то круглое: и голова, и лицо, и рот, и глаза. Я его застеснялась, застыдилась его вида. Я в нем ра-зо-ча-ро-ва-лась, несмотря на то, что он рискнул быть отчисленным из Центра подготовки футболистов из-за меня. Я вспомнила, как его называла Светка: «Некультяпистый!», хотя потом выяснилось, что и она тоже, как и другие девчонки, мечтала, чтобы он ухлестывал за ней. Я разочаровалась в его внешнем виде и снова его предала! Много лет назад этот «скелет» я запрятала далеко и была уверена, что он меня не потревожит.
И вот сейчас я иду в свою пустую квартиру, где я разочаровала Виктора, и испытываю боль и обиду. Те же чувства, наверное, какие испытывал Генка. Так мне и надо! Гена Ле-бе-дев. Смешно и грустно, но везет же мне на птичьи фамилии!
Глава 3. «И вернуть любовь не упрашивай! И прощенье твое мне не надобно. Я видала тебя на мосту с другой. А не надо бы!»
Подойдя к дому, я увидела бабу Таню с первого этажа, а она увидела любопытного Шерифчика. Я думала, что она сейчас начнет его хвалить, такого симпатичного, такого рыжего. А она так строго сказала: «Сядь. Поговорим», что я сразу присмирела и села рядышком. Вины я за собой никакой не чувствовала и поэтому несколько недоумевала.
- Ты где нынче ночевала? У Нины что ль? Я видела в окошко, что Дима вроде приезжал.
- Да, баба Таня. Дима в деревню уехал, а я с Ниной да с котятами ночевала. А утром в бани «Центральные» ходили. А что случилось?
- Подвела я тебя здорово. Ребята к тебе в гости недавно приезжали: Юра да Виктор. Ты помнишь, что они ко мне заходили? Вот я их по-старушечьи и порасспросила: кто да откуда. Юрочка мне побольше понравился, поласковей будет. Но и Виктор тоже неплохой. Только, как конь норовистый все копытом бьет, так и Виктор все нервничал. Терпения ему не хватало. Может, спешил куда-то. Я не спрашивала. А вчера в сумерках пошла мусор выносить, смотрю, машина огромная у нашего подъезда стоит. Черная, что твой «Бумер» из песни. А из подъезда этот Виктор выходит. Нервничал. Видать тебя ждал. Я тоже подождала. А тут дверца машины распахивается, с шоферского места дамочка выходит и говорит: «Виктор! Ну, сколько можно ждать. Поехали в ресторан. После ресторана ещё заедем за твоим телефоном». А он ей: «Хорошо, Марина, поедем». Я и пошла в подъезд. А он глазастый оказался: « Здравствуйте, Татьяна Петровна! Жаль, что вы с пустым ведром. А я вот опять к Лене Войцеховской. И опять не застал. Не знаете, где она?» А я, по простоте душевной, и говорю: «Так за ней Дима приехал на машине. Она с ним и поехала. Может, сегодня и не будет дома ночевать». Вот, дура старая! Я думала, что он Димку знает. Вы ведь все тут одной кучей крутитесь. А только глаза у него узкими стали, и скулы задвигались. Буркнул «спасибо», и они уехали. Приезжали после ресторана или нет, я не знаю.
Я вздохнула и успокоила расстроенную старушку:
- Баба Таня, не переживайте. Он мне просто знакомый, поэтому Димку и не знает. Вчера мобильник у меня забыл, а телефон ему очень нужен.
- Нет, Лен, это не все! Ты дальше послушай. Я с утреца за молоком к бочке ходила. Возвращаюсь, а во дворе опять эта машина стоит. Здоровая. Видать, дорогущая. А рядом дамочка на тонюсеньких каблучках расхаживает, юбка черная узенькая, а сверху белое полупальто. На часы посматривает. Ну, чистая Нинель Мышкова из «Гадюки». Ты вряд ли знаешь. Фильм старый. Так эта у машины, ну, прям, артистка. Красивая девушка, да на дорогущей машине. Я ещё подумала: «Где нашей Леночке с такой тягаться. Она все в курточках да кроссовочках». Красотой ты, может, ей и не уступаешь, а вот деньгами…. Сейчас они важнее красоты. И опять в дверях с Виктором сталкиваюсь. Поздоровались. У него телефон в руке был, а сам смурной совсем. Слышу, что крале этой говорит: «Поехали, Мариночка, в аэропорт, а то точно не успеем. Я и так тебя загрузил по полной программе». Про программу ничего не знаю, но уехали сразу. Вот, я и говорю. Пока ты с кошками, с мамками да тетками валандаешься, всех женихов и разберут. Этот уже, вон, при дамочке. А у второго, у Юрки-то, невесты, может, нет? Хватай, пока не заняли.
Я усмехнулась:
- Не ухватишь, не справлюсь, больно здоровые! Спасибо, баба Таня, за разведку.
- И то, правда, здоровые ребята. Баскетболисты, что ли? Нет? А разведка наша завсегда работает.
Я пошла домой, а баба Таня пошла к соседнему подъезду. Туда уже добралось солнышко, и там собиралась вся их «разведка».
После разговора с соседкой, я почувствовала себя несчастной и никому не нужной. Все вокруг меня рушилось. Я чувствовала себя так, словно начала жить в разрушенном землетрясением доме. Везде обрушившиеся бетонные плиты с торчащей арматурой, которая цепляет меня своими крючьями. Осколки разбитых стекол, пытающиеся добраться до подошв, чтобы острой болью напомнить, кто хозяин этого бедлама. Разинутые пасти открытых шкафов и ящиков беззвучно ухмыляются над моей растерянностью. И вдруг мне приходит «умная - разумная» мыслишка: «Может надо сменить линолеум, и тогда в доме станет уютно!?» И я рванула… нет, не в магазин. Это же только образное сравнение. Неразумный как с моральной, так и с финансовой стороны план выстроился в моей ошалевшей от обиды голове. Я, побросав вещи в сумку, понеслась в аэропорт. Я не знаю, что меня толкнуло на такой отчаянный для меня поступок, но, явно, не здравый смысл.
Мне надо было обязательно успеть. Но если продолжить строчку из песни, которая когда-то мне показалась неуместной, то сейчас она в душе моей находила отклик: «Виновата во всем! Ещё хочешь себя обелить!» Откликалась на эти слова моя совесть, ей, видите, справедливость подавай. Ну, да! Согласна! Уж, если я такая обиженная, такая расстроенная, то почему я не забыла взять вечернее платье, туфли на шпильках, и, совестно признаться, «школьную форму для взрослой девочки». Я этой неподкупной совести говорю:
- Просто, каждая женщина хочет быть желанной и сексуальной.
А она мне так ехидно в ответ:
- Стервой. Комплектик - то один, и использовался всего-то один раз. А мужчин двое. Что попусту лежать будет?! Ты, Войцеховская, себя не обманывай. Разбитое сердце тобой командует! Ревность и желание отомстить. Обыкновенная бабская месть!
И мне нечего возразить. Я просто говорю:
- Заткнись. Я всё равно полечу в Санкт- Петербург. Я успеваю и уже билет купила. Да, денег нет, но зато есть Олег, Олежек, который зовет меня в Питер, так как очень соскучился. Он обратный билет оплатит. Хотела на следующей неделе, а полечу сейчас! А захочу и в Париж полечу. И хватит меня грызть!
Я позвонила маме перед тем, как отключить мобильник. Но она не взяла телефон, и я отправила ей длинное сообщение. Три четверти сообщения было посвящено бедненькому одинокому Шерифчику. Несколько слов написала о том, что с Виктором расстались, и что я лечу к Олегу за утешением. Я пристегнулась, достала смартфон, очень кстати подаренный Виктором, и собралась читать. Но совести не спалось, ей хотелось душещипательных разборок:
- Ну, и верни подарки Виктору. Так поступают порядочные женщины. - Неугомонная совесть презрительно хмыкнула. - Так ты, вроде, про себя думаешь?
- Они уже использованные, и ему не нужны!
- Зато все использованное тебе нужно. Особенно, эротичес…
- Всё! Хватит. У Соньки вон уже двойня, а меня никто замуж не зовет. Коль им интим нужен, то и эротическое белье не помешает. А ты, вместо того, чтобы пилить меня, лучше бы успокоилась. Мне и так несладко. Я держусь из последних сил. Я просто, как в театре при пожаре, опустила противопожарный занавес.
Сказала… и отвлеклась от самоедства. Просто, вспомнила своего закадычного школьного приятеля Витьку Чернова, которого за его кудрявую нечесаную копну так и прозвали «Кудряшка». Мы когда в начальных классах учились, то наша учительница Раиса Григорьевна очень часто устраивала нам культпоходы в театр. И перед одним из спектаклей мой разлюбезный «Кудряшка», которой под своей копной явно уместил все сведения, по крайне мере, из всех томов «Детской энциклопедии», рассказал мне, как в театре устроена защита от пожаров. Он сказал, что если начнется пожар за кулисами, то сразу опустится железобетонный занавес. Почему «железобетонный»? Не знаю, я так запомнила. Это слово «железобетонный» мне показалось очень страшным. Я представила, как артисты бегут из-за кулис, а на них с грохотом падает такой занавес. И когда на следующий год, во втором классе, меня отобрала Снегурочка для новогодней сказки, то я сразу вспомнила рассказ Витьки. Я и ещё несколько девочек и мальчиков должны были изображать потерявшихся детей и кричать «Ау, Снегурочка!» Все дети нормально аукались. А я постоянно натыкалась на елки, так как смотрела только на потолок, так как ждала, что этот самый противопожарный « железобетонный» занавес начнет вот-вот падать. И режиссер сказал: «Уберите эту девочку. У нее что-то с шеей не в порядке». Так бесславно закончилась моя актерская карьера. Но Витьку это нисколько не расстроило. «Мы из тебя будем делать Склодовскую-Кюри». Но эти слова мне понравилось, еще меньше, чем слово «железобетонный противопожарный занавес». Я сказала, что он «дурак», и ничего складывать я для него не буду, а курить тем более. А Витька сказал, что я «недоразвитая», и он будет моим Дарвином. Но про Дарвина и про животных я знала больше Витьки. Я ответила достойно этому всезнайке: «Максимум на что ты можешь надеяться – это занять самую нижнюю ступеньку в иерархической лестнице приматов-самцов, с которыми я буду дружить!». Вот так забавно я выражала свои мысли в младших классах. Но Витька не обиделся и фыркнул: «Ой, какие слова она знает, мартышка с верхней ступеньки». И мы долго смеялись, еле успокоились. Как хорошо, что я его вспомнила. Он бы сумел меня утешить и рассмешить. Сейчас он учиться в МГУ и ещё работает, приезжает нечасто и ненадолго, но всегда появляется на горизонте. У меня немного осталось одноклассников, с кем я поддерживаю дружеские отношения. Но Чернов – это Чернов! Вот приеду как-нибудь в Москву и сама его разыщу в его МГУ.
Он мне должен сто носовых платков. И не каких-нибудь в клеточку или с детскими рисунками, а батистовых платков с вышивкой гладью и кружевными краями в технике «Ришелье». Не шаляй-валяй!
По-моему, в девятом классе наша замечательная молодая учительница химии Лариса Федоровна решила провести с нами вечер «Занимательная химия». Экспериментаторами были только мальчики, вечер был накануне 8 Марта. Они были призваны нас удивлять. Так вот Витька удивил меня. Да что там говорить «удивил меня»: он удивил и насмешил весь класс. А я потом долго гонялась за ним с веником по этажам, причем, бегала я лучше. И когда я его догнала и стала лупить веником, он и заорал, что он станет гением и подарит мне сто таких носовых платков.
Эксперимент заключался в следующем: Витька в накидке, цилиндре и бабочке работает фокусником. Он просит у кого-то из зрителей носовой платок, поджигает его, платок вспыхивает. Все говорят: «Ах!» Он гасит огонь, встряхивает платок… и совершенно целый платок возвращается хозяину. Все кричат: «Ух!», и слава великого экспериментатора накрывает Чернова с головой. И вот фокусник Витька просит платок, но одноклассники отпускают шуточки, но платки не дают. Толи платков нет, толи Витьке не доверяют. Лучи мировой славы гаснут, не разгоревшись. Фокусник бухается передо мной на колени и диким голосом орет: «О, сжалься, Дульсинея!» Дульсинея, она же Леночка Войцеховская, выручает своего горе-приятеля, так сказать «сжаливается». Моей тете Нине кто-то из-за границы привез в подарок набор из трех платков ручной работы, и она презентует по одному маме и мне. Этот платок я высокомерным жестом бросаю на пол. Витька на коленках ползет к платку, милостиво просит поцеловать ручку. Я протягиваю гордо руку, и этот фанфарон сначала заглядывает под ладонь, затем долго рассматривает её со всех сторон, фыркает, небрежно закидывает полу накидки через плечо и уходит к доске. Ладонь моя обиженно висит в воздухе. Ну, я ещё посчитаюсь с тобой «Кудряшка»! Класс покатывается со смеху, до того он артистичен. И даже я, хотя рука моя брошена и унижена.
Он делает у доски свои абры-швабры, ахалаи –махалаи и абракадабры. Небрежно поджигает платок. Класс делает: «Ах!» Витька проводит рукой по платку, огонь гаснет. Он с гордо задранным носом встряхивает платком, разворачивает его, и весь класс вместе со мной и Ларисой Федоровной … покатывается со смеху. Весь платок в дырках. Края дырок черные от сажи. Горе – экспериментатор глупо таращится на платок и жалобно произносит: «Ленка меня убьет!» - «Еще как убьет!», - говорит эта Ленка, которая я. Тут к доске выходит Лариса Федоровна и говорит: «А сейчас я проделаю тот же фокус, и мы посмотрим, станет ли больше дырок на прекрасном платке Леночки Войцеховской. Леночка, ты не возражаешь?» И Леночка, которая я, отвечает: «Уже нет! Экспериментируйте!» Лариса Федоровна щедро смачивает платок этиловым спиртом, поджигает, затем гасит огонь, не позволяя спирту улетучиваться полностью. Разворачивает и класс дружно кричит: «Дырок больше не стало!» Лариса Федоровна добавляет: «А Витя Чернов плохо пропитал платок, поэтому остались сухие места и они выгорели». Теперь уже добавляю я: «Их уже достаточно, чтобы я расправилась с Черновым!» И все смеются. А Лариса Федоровна говорит: «Леночка, тебе же все равно надо отрабатывать подачу перед волейбольным турниром». Как мы любили молодых учителей! А ещё наша школа была базой для практики студентов из университета. Какие замечательные вечера мы проводили с ними. Я стала вспоминать, и незаметно для себя уснула.
Разбудил меня обед, но ненадолго. Я вела себя как Шериф. Только он наедался впрок, а я спала впрок. Я знала, что, возможно, с Олегом мне будет не до сна. Кто бы мог подумать, что в Питере мне это, ох, как пригодится! В Питер я прилетела вечером, и сразу позвонила маме сказать, что долетела благополучно. Мама меня удивила. Она обеспокоенно сказала:
- Леночка! Не делай глупостей! Я хочу поговорить о Викторе.
– Мама! Я в роуминге, у меня кончаются деньги, а ты о Викторе! Поговори лучше обо мне и бедненьком одиноком Шерифе. Отдай пока его Нине. Он подружился с её котенком. А то вдруг Дождик будет его обижать.
- Так я о тебе и пекусь. Мы все вместе, и Ниночка тоже. Леночка, ты возвращайся срочно, вылетай домой! Все выяснилось с Виктором.
- Мама, о чем ты говоришь! У меня не хватит денег на обратный билет. У меня и на телефоне кончаются деньги, а мне надо позвонить еще Олегу. Уже поздно, а я не знаю, как к нему добраться. А то, что с Виктором все выяснилось, это к лучшему. Я не хотела расстраивать ни тебя, ни Нину. Я ей даже вчера не сказала про Гусака. Все целую, перезвоню сама.
Глава 4. «В горечь слез, волну морскую свой кораблик отпустила. Ты плыви, плыви кораблик, чтоб быстрей тебя забыла».
Я отключилась, и пошла в «Справочную» выяснять, как мне добраться до нужной улицы. Ни домашний, ни мобильный телефоны Олега пока не отвечали. Издержки профессии. А я немножко трусила, как настоящая провинциалка, впервые попавшая в мегаполис.
А вышло совсем неплохо. Автобус- экспресс довез меня до станции метро «Московская», а там пешком до дома Олега. И хотя в ноябре ночи темные, но не в Петербурге. Московский проспект весь в огнях, да и до дома Олега идти было нестрашно. Проблема пришла с неожиданной стороны: домофон не отвечал, кода я не знала, а ключа не имела. Я надеялась подождать Олега на ступенечках, как Виктор меня дожидался. Опять Виктор! Один только Виктор! Так хорошо в самолете переключилась с Гусака на Чернова. И «вот тебе, бабушка, Юрьев день». Пришлось подождать с полчасика, не меньше, запоздалого жильца дома, и вот я уже выхожу из лифта на четырнадцатом этаже….
И такая подстава! Ступенечек нет. А есть холл перед лифтами и запертая дверь на площадке с кнопочками звонков. Причем нужный мне звоночек не является «Сим-симом, откройся!» Напротив другая дверь. Она закрывается неплотно и выходит на пожарную лестницу, на которой шустрый ноябрьский ветер играет в игру под названием «Пролезь в решетку». Правила игры таковы: в случае удачи будет начислен бонус, и можно беспрепятственно привести своего друга. Ноябрьский ветер, видно, неплохой игрок. Он привел с собой холод и ещё подружку пыль. В их компании мне стало неуютно, и я вернулась на площадку перед лифтами. Я прислонилась к стене, закрыла глаза и решила обдумать сложившуюся ситуацию. Но вместо этого стояла и… злилась на Виктора. Кота он на лестнице сметаной кормил! А здесь ни кота, ни сметаны, ни лестницы нормальной. А, главное, непонятно сколько ждать. «Глядь, пред ней опять разбитое корыто». Опять, Гусак! Это из-за него я торчу тут. Угораздило же меня поехать на море. Мама не любит море! Нет, мне надо было самой наступить на те же «грабли». Я поставила сумку, и стала делать дыхательную гимнастику, чтобы привести себя в норму.
Я почти доделала комплекс, когда услышала, что лифт остановился на этаже, прямо напротив меня. Дверь открылась, но из лифта никто не вышел. Ко мне спиной стоял мужчина: одной рукой он нажимал кнопку «Стоп « в лифте, а другой обнимал за талию женщину и крепко прижимал её к себе. Женщина стояла на одной ноге, а второй обвила ноги мужчины. При этом её узкая черная юбка высоко задралась, обнажилась белая кожа бедра над кружевной резинкой черного чулка. Белизна кожи так сильно контрастировала с черным кружевом, что я не могла отвести взгляд. Женщина запрокинула голову, мужчина впился в её губы. Они явно не хотели прерывать этот страстный поцелуй. Я случайно подсмотрела чужую страсть. Это не было эротическое видео, это были сконцентрированные в одном поцелуе темперамент, желание, чувства.
- Олег, ты знаешь, что сегодня я не смогу остаться на всю ночь у тебя. Павел приезжает из Москвы в шесть утра.
- Знаю, Элиночка, знаю. Я только поздравлю тебя с Днем рождения в традиционной манере. Между прочим, эту традицию мы не нарушали уже семнадцать лет. На следующий год у нас совершеннолетие, восемнадцать. Надо будет придумать, что-нибудь особенное. А насчет сегодня не волнуйся. Я не выпил ни капли, и довезу до дома по завершению нашего «банкета».
И он рассмеялся. Они вышли из лифта, а я в него вошла.
- Алена?! – удивился Олег. – Ты здесь? Ты прилетела ко мне?!
- Уже, нет! – усмехнулась я и нажала кнопку лифта. Закрывшиеся двери лифта скрыли от меня ошеломленное лицо Олега и вычеркнули его из моей жизни. Я еще услышала, как женщина спросила: «Это твоя Алена?» Впопыхах я нажала не на ту кнопку, и вышла не на первом этаже, а как гласила цифра, на втором. Двери лифта захлопнулись, и он уехал. Я постояла, и потом решила спуститься по лестнице. Когда я оказалась на площадке, то через открытую решетку услышала голос Олега.
- Алена! Алена, ты где? Как так быстро она могла исчезнуть!
- Я думаю у неё шок, если она такая, как ты рассказывал. Ведь только что для неё пробило двенадцать, и её карета превратилось в тыкву.
- Элина, уймись ради бога. Не ерничай! Я и так сильно взволнован и обеспокоен. Прости, но давай я тебя отвезу домой. Куда она может пойти?
- Гордеев, да ты точно влюбился в эту девочку, а я думала, что ты уже на это не способен. Что в ней такого, в этой провинциалочке, кроме смазливого личика, как я успела заметить? Ну, помани её Парижем, и она тебя простит. А для начала перезвони. Может, она за машинами или за углом прячется?
Я лихорадочно полезла в карман за мобильником. Не хватало, что бы они подумали, что я их подслушивала. Я отключила телефон. И вовремя. Он не успел пискнуть. Я вздохнула с облегчением.
- Элинка, как ты была расчетливой стервой, такой и помрешь. Эта девочка не станет менять бедного любимого дровосека на старого короля, как это сделал когда-то ты. И Парижем я её соблазнял. Не вышло. Боюсь, у меня нет «козырей в рукаве».
Она рассмеялась:
- Гордеев, просто я умная, а она – глупая максималистка. И не ссорься со мной, а то кто тебя будет утешать, если она не разглядит в тебе своего единственного прынца? Ко мне прибежишь. Не надо меня отвозить, я доеду на такси. А то ты так нервничаешь, что я лопну от зависти к этой твоей Аленке. Неужели и меня ты так любил когда-то?!
- Куда мне податься? – Олег не ответил на её вопрос.
- Попробуй в аэропорт, она же должна назад улететь. Или на вокзал.
- И поезд, и самолет только завтра во второй половине дня. Если только она не через Москву поедет. У неё там подружка, а денег у нее, наверняка, «кот наплакал». Может, и доехать не на что. Я ей обещал перевести.
- Так она у тебя бедная Козетта?
- Элина! Её зовут Алена!
- Значит, чтобы встретиться с тобой, Козетта, пардон, Аленочка, потратила свои денежки. Мужчины кова-а-а-рны. Знаешь, на Москву осталось только два поезда: «Никитин», около часа ночи, и «Толстой», около двух, но «Толстой» дорогой. Если она у тебя «Золушка», то в гостиницу не пойдет. А если не дурочка, то не будет оплакивать расколотое сердце ночью на улице, а доберется на метро до вокзала и проведет ночь там или в аэропорту, но не знаю, ходят ли туда автобусы так поздно. Я тебе завидую. У тебя будет бурная ночь молодого повесы. Смешно…. Гордеев в растерянности, почти в соплях…. Извини, Олег, это во мне говорит обида и неудовлетворенность. И ещё, если ты знаешь, номер карты, то на вокзале через терминал переведи ей деньги. Может, она оценит твою щедрость. Я щедрость ценила превыше всего, когда была такой же провинциальной дурочкой. Вот и мое такси! Имей в виду, ты мне должен одну ночь и восемнадцатилетие. И мне плевать с Аленой ты будешь или без нее.
Хлопнула дверца машины, и после её отъезда стало тихо. Толи от пыли, толи от холода, но мне ужасно хотелось чихнуть. Я терла нос, терпела, сколько могла, но потом засунула нос в куртку, зажала нос и чихнула. Замерла. Вдруг Олег услышит. Нет, я тихонько чихнула. Зато я услышала, как со стоянки отъезжает ещё одна машина. Уехал Олег. Я осторожно спустилась на первый этаж и побежала к метро. Я не знала, сколько сейчас времени, но даже не стала смотреть, чтобы не потерять драгоценные минуты. Последнюю тираду этой Элины я слушала внимательно и поняла, что мне нужно успеть на поезд, который отправляется около часа ночи, он дешевле. Даже, если Олег переведет мне деньги, я не собираюсь ими пользоваться. Успеть – это очень важно, но не менее важно не попасться на глаза Олегу. Буду надеяться, что он не успел рассмотреть, в чем я приехала. Закутаюсь шарфом, у меня в сумке валялись очки от солнца. В метро я быстро сориентировалась, что мне надо попасть на красную ветку и доехать до «Площади восстания».
Поездка в метро меня огорчила. Как только я перестала двигаться, перед глазами сразу нарисовалась картинка в лифте. И эта картинка была с «ротиком» и «ножками». Ротик плевал мне в душу, а ножки вытирались об меня, как о половую тряпку. У неприятностей и разочарований тоже есть свои традиции, а не только у Виктора с Элиной. Они плюются и вытирают ноги о любого, кто им подвернется. Сейчас это была я. Мне надо действовать, а хочется плакать. Вру! Хочет завыть. У Виктора Маринка, у Олега Элинка. А я, так, хвост без собаки, уши без головы. Дура наивная! Одного люблю, вроде, очень; другого, вроде, не очень, а хреново что с тем, что с другим. Лепту вносят…. Кирпичи кладут…. Брусчатку укладывают…. А каменные глыбы…. Что с ними делают? Их сбрасывают на неугодных. Вот каждый из них и сбросил по огромной каменной глыбе на меня. Одну за другой. Даже времени на роздых не оставили. Я раздавлена, больно и… жить не хочется. А даже если захочется, то ведь должен найтись кто-то, кто сдвинет эти глыбы и освободит меня от их тяжести. Правильно мне сказала наша мудрая баба Настя: «Разводить женихов легко, пусть за тобой побегают. Только смотри, девка, оглянешься, а там только собачьи следы!» Вот в моей душе сейчас эти самые «собачьи следы». На пустыре.
Баба Настя всегда так интересно выражалась. Помню, прошлой зимой я заглянула к ней, чтобы узнать, не надо ли ей что-нибудь принести из магазина. Уж, больно плохая погода была. А она сидит в вязаной шапке, а сверху шаль. Говорит, что башка болит. Я её успокаиваю, что это из-за плохой погоды. А она мне: «Алена, вовсе ты поглупела с утра. А то я за восемьдесят три года не видала плохой погоды. Это не к плохой погоде, а к дурной башке». Я ей молока тогда принесла и печенья. Она их в молоке размачивала, ела и приговаривала: «Что ж не говоришь, что к плохой погоде зубы выпали?» Раньше она с дочкой жила, да та от рака умерла. Вот баба Настя и коротала век одна. Соседи говорили, что у неё есть два внука, но мы их ни разу не видели. Я когда маленькая была, болела редко, но все-таки бывало, и вместо улицы ходила гулять к бабе Насте. Мы с мамой очень жалели её и помогали, чем могли. Я хорошо запомнила, уже будучи старшеклассницей, как однажды принесла ей мед в подарок. А в это время пришла с работы её дочь, тетя Валя. Она вздохнула так глубоко и сказала, что устала, и голова болит. А баба Настя всплеснула руками: «Устала! Голова у нее болит! Карандаши на работе переложат, и голова у них болит. Голова болит, когда утром встаешь, а на лавке их шестеро. А кормить нечем. Вот тогда, дочка, голова болит, и сердце болит». Да вот тети Вали нет, а баба Настя живет. Интересно с ней про старое время говорить. Пока вспоминала, успокоилась и незаметно доехала.
Вокзал. Маскарад. Вся ссутулилась. По-старушечьи замоталась платком. Прихрамываю. А Витька Чернов считал, что я не артисткой должна быть, а новой Склодовской-Кюри. Тоже дурак, только молодой, а те двое просто дураки.
- Не говори «дурак»! Нельзя так говорить! А то я тебе язычок подрежу. Всегда ставь себя на место другого человека, и подумай, а тебе бы понравилось, если бы тебя так называли, - так в детстве, когда я была совсем маленькая, учила меня бабушка.
А ей в ответ, чем их с мамой сильно насмешила:
- Я не могу быть «дурак», я – дура. А если я буду по чужим местам стоять, то мое место займут, и я закончусь. Если у человека на этом свете места нет, то и жить ему негде. Нет, бабушка! Ты неправа!
Вот задачка: толи они - дураки, толи я – дура?!
У одной из касс стояла группа молодежи, в основном, молодые ребята, среди которых две маленькие худенькие девушки смотрелись, как школьницы. Они громко смеялись. Что ж! Где две девушки, там и ещё одной найдется место. Меня это устроило, я затесалась среди них, вызывая недоумение своей бесцеремонностью, купила билет в тот же вагон. Из их разговоров поняла, что это студенты, которые возвращаются из Питера. Они уже узнали, откуда отправляется поезд, быстро похватали вещи и помчались. «Успеваем!» - крикнул высокий парень. Они понеслись к перрону, и я с ними. Точнее, среди них. Даже обогнала, чтобы войти в вагон, не задерживаясь на перроне. Я устроилась у окна на боковом сидении, еще ниже надвинула шарф, так как увидела Олега, который внимательно и встревоженно рассматривал пассажиров в окнах плацкартных вагонов и вертел головой, оглядываясь на проходящих людей….
Глава 5. «Душа от проблем прострелена, просвечивает звездами…»
Дверь всегда
открывает новый мир.
Даже тот, что зачитан до дыр…
Эта же дверь
От меня закрывает мир,
Я словно в вагоне
единственный пассажир….
Светлана Бондаренко. Калининград.
В сердце моем проснулся ежик, тайно поселившийся там без моего ведома. Он искал выход и не находил. От страха ежик свернулся в клубок, а его острые иглы царапали мое сердце, вонзались в него. Оно кровоточило и болело. Я исподлобья с тоской смотрела на Олега, мне хотелось выйти из вагона. Но этот черный с кружевной резинкой чулок вставал перед моими глазами. Картинка эта крепко прижимала меня к сидению; словно, он опутывал меня и привязывал к полке. А в темном проеме окна мне виделись узкие монгольские глаза в обрамлении черного каре из блестящих волос. Успела, все - таки, я её рассмотреть! Красивая, но стерва! Теперь я знаю, как выглядят стервы: красивые! Мне казалось, что глаза из окна смотрят на меня с презрительной издевкой. Красные тонкие губы кривятся в усмешке, они служили границей моей жизни: до и после. Вот такое вот, опять, получалось каратэ! А в ушах звучал низкий голос Элины, она бросала в меня рубленые фразы: «Сидеть! Не отдам! У нас с ним впереди бурная ночь и восемнадцатилетие!» И я сидела: с ватными ножками, с ватными ручками, с кровоточащим сердцем и с глазами, полными слез. Я не знаю, что я, молча, оплакивала: мое будущее без Виктора, мое будущее без Олега или я оплакивала свое истерзанное сердце. «Всё смешалось в доме Облонских».
Вагон отошел от перрона и от моей прошлой жизни. Я прикрыла глаза, и стала рассматривать собачьи следы на чистом песке воображаемого пляжа. Сначала они разбегались по песку хаотично, но усилием воли я написала из этих следов: «Все к лучшему!».
И сразу вспомнила, что так выражается пожилая учительница сольфеджио из соседнего подъезда. Пожилой её я назвала скорее для того, чтобы обозначить возраст, чем состояние души. Звали её Елена Георгиевна. Она ходила всегда в немыслимых нарядах, с очень короткими, торчащими прядками волос, одна из которых обязательно была выкрашена в малиновый или рыжий цвет. «Георгиевна, ты чего ж в зеленый-то не красишься?» - приставали к ней соседки на лавочке. «Это слишком вызывающе!» - «А то, что у тебя сейчас на голове, это, по-твоему….». - « Завлекающе!» - «Ну, да! Ну, да! В твои-то годы, кроме малинового клока, и завлечь-то нечем. Не знаю, как насчет завлекающе, а уж развлекающе точно!» - говорила баба Настя. – «Всё к лучшему! Пусть люди развлекаются!» И такие разговоры они вели с завидным постоянством. Нет, пожилой Елену Георгиевну назвать язык не поворачивается: у неё такое молодое чувство юмора. Она жила одна, и подбадривала себя этой фразой. Вернее, с ней жила небольшая беленькая собачка по кличке «Симочка». Породы она была дворовой, но экстерьер у неё был ладный. Елена Георгиевна никогда не отпускала свою собачку с поводка. «Она у меня девушка. Блондинка. Красавица. А двор наш проходной. Вон сколько кобелей пробегает. Совратят Симочку». Но однажды она встретила свою бывшую коллегу из Музыкальной школы, и свежие сплетни усыпили бдительность пожилой дамы, тем более Симочка была на поводке. Женщины до того увлеклись, что только возглас вышедшей посидеть на лавочке бабы Тани отвлек их от разговора. «Георгиевна, да ты согрешила!» - «Ах, Татьяна Петровна! Это все в прошлом!» - «Да, я не о тебе, старой перечнице пекусь, а о Симочке». Все посмотрели на Симочку. Она стояла рядом с хозяйкой, а сзади с большим энтузиазмом пристроился пробегавший мимо кобелек. Дамы так увлеклись разговором, что не заметили этого прискорбного факта. «Всё к лучшему. Симочка познала радости половых отношений» - спокойно сказала Елена Георгиевна, до сегодняшнего дня неусыпно оберегающая невинность Симочки. А спустя некоторое время весь наш двор занимался пристраиванием трех симпатичных кутят. «Всё к лучшему. Кого-то эти симпатичные щенки сделают добрее» - сказала Елена Георгиевна.
«Все к лучшему. Кого-то эти двое мужчин сделают счастливее», - подумала я и открыла глаза. И вовремя. Проводница добралась до нас и проверяла билеты. Теперь умываться и спать. «Я год не был в бане», - вроде так хныкал известный герой Ильфа и Петрова. Я так же могла сказать о себе, хотя точно знала, что в бане была вчера. Но вокзалы умудрялись сделать из меня замарашку, как только я оказывалась на их территории. Я развязала шарф, почему-то до сих пор болтающийся у меня на голове, сняла куртку и осмотрелась вокруг.
- Федор, смотри, - раздалось сбоку, – жаба превратилась в царевну-лягушку.
Это сказала одна из тех девушек, которая была в моей маскировочной группе. Сказала она это высокому худощавому парню, этого я запомнила ещё у касс.
- Ты, что, от какого-то пряталась? - бесцеремонно спросила девушка.
- Пряталась. Так сложились обстоятельства.
- Так убежала? - не унималась незнакомка.
- Убежала, - без малейшего раздражения ответила я, несмотря на явную беспардонность вопросов.
- Ух, ты, царевна-лягушка да ещё и шпионка: это что-то новенькое в мире сказок. Я ещё ни разу не спал со шпионкой. Тем более, над ней, - быстро поправился парень, увидев мои нахмуренные брови.
- Это мы ещё посмотрим, над кем ты будешь спать! Мы сейчас, - сказала девушка, и они исчезли.
Женщины на нижних полках расстелили постель и улеглись. Я тоже решила последовать их примеру. Но тут вернулись мои новые знакомые и горячо зашептали. Сначала заговорил парень:
- Наши решили, что несолидно, если девушка, которая царевна, которая лягушка, которая шпионка, которая блондинка, которая сама стала искать у нас защиту…
- Хватит, а то ты со своим «которая» до утра не закончишь, – зашушукала на него девушка. - Нам ребята небоковые нижние полки уступили. А то у туалета спать плохо. А здесь будут спать Монстрик и Федор. Они могут спать, даже, стоя и спускаясь на лыжах или на парашюте. Бери её вещи, и пойдем. А то, мешаем спать людям!
Я стала отказываться, вроде неудобно выселять людей с их мест. Но девушка зашептала громче:
- Меня зовут Виктория, и я свое имя оправдываю на сто процентов. Так что не спорь, я умею побеждать. Тем более, это ты лишила меня нижней полки, когда влезла к нам в кассе. Сама к нам вязалась, вот и наступило время расплаты: будешь с нами пить чай. У тебя одна сумка? Серега, тебе повезло, она хоть и шпионка, но не везет с собой разборную гаубицу или танк.
Это все было сказано по-доброму, весело, и я пошла за Викторией. А в затылок мне дышал Серега: «Как вкусно ты пахнешь!»
И я поняла, что успех мне сегодня обеспечен. Ведь не зря моя совесть укоряла меня, что я готова прибегнуть ко всяким дамским штучкам, чтобы понравиться Олегу. Если честно, то я хотела не только укрепиться на занятых летом позициях, а расширить плацдарм успеха. Я не вижу ничего плохого в том, что мне хотелось быть привлекательной. Но… «бог шельму метит». Я воспользовалась подарком Ниночки: духами с феромонами. Может, Олег на перроне меня высматривал из-за феромонов? Ха-ха-ха! Горькая шутка! «Кишка тонка» у моих феромонов оказалась против Элининых. Зато в атмосфере плацкартного вагона … на молодых ребятах… феромоны решили взять реванш. Группа устроилась весьма удачно… для остальных пассажиров вагона. Первые два купе и боковые полки рядом были молодежные. Ребята специально так заказали по электронке. А Виктория и Сергей присоединились в последний момент, поэтому и кантовались, где придется. Я получилась номером пятнадцать, но даже мне нашлось удобное местечко. Я больше слушала, не все понимала, не над всем смеялась. Но главное я поняла, они почти все студенты из МГУ: часть москвичи, часть иногородние. В основном, старшекурсники физического факультета, но вот Виктория учиться на факультете журналистики, а Рита на биофаке. Федор, с кем я рядом сидела, студент из Строгоновки. Я всех не запомнила, да к тому же, они то уходили, то приходили, перемещались. Сергей как-то измудрился пристроиться около меня, и мне пришлось постоянно сгонять его руки с моей талии. Чертовы феромоны! Из разговоров стало понятно, что они возвращались с какой-то конференции для «молодых гениев». Самое знакомое мне слово было, как раз, конференция. Я перестала слушать после того, как напротив меня оказался Федор. Физика его не интересовала, его, похоже, заинтересовала моя персона. И он бесцеремонно рассматривал меня. Мне в какой-то момент показалось, что он сейчас скажет: «Встань и повернись, я тебя со спины не рассмотрел». Я собиралась даже сказать что-то резкое, когда он улыбнулся мне. Лицо его стало из угрюмого таким мягким. Он был похож на молодого Ален Делона, только с длинными волосами, собранными в хвост. Он мне подмигнул, затем развел руками и сказал: «Увы! Пардон! Так вышло». Я сначала ничего не поняла. Но он громко объявил: «Господа студенты! Довожу до сведения ваших гениальных ушей: я влюбился с первого взгляда в Елену Прекрасную».
– Со второго! С первого влюбился Серега, и уже начал вынашивать коварные планы, как бы ему ночью упасть, якобы случайно, со второй полки на первую, где должна была спать Лена. Так вот, господа студенты, у вас полный облом. Над Леной спит Рита, а надо мной, думаю, все догадались с первого раза, мой миленький Сева. Лена! Они мнят себя гениями и свободными личностями. Вы их не пугайтесь!- закончила обращение к народу Вика.
Я засмеялась:
- Вы мне понравились, но я, правда, спать хочу. И я не испугалась, так как у меня есть опыт общения с гениями. У меня есть друг, он тоже учиться в МГУ. Это Витя Чернов. Может, вы его знаете?
Кто-то присвистнул:
- Живая подруга живого гения!
- Вот, Витька - гад! Сам все с Наташкой везде появляется. С очкарицей заумной!Слезы да и только. И на тебе! Блондинка Бонда! Опять всех обскакал. Позволь узнать, откуда ты такая, вся фифа, взялась и давно ли ты с ним знакома? – раздался голос с боковой полки. Если я не перепутала, то полного белобрысого парня все называли Монстрик.
- Во-первых, фифу можешь забрать назад.
– Без вопросов. Забираю.
– Во вторых, знакома с ним с первого класса. Так вы его знаете?
Ответила за всех Виктория:
- Они все его знают и завидуют. У них мозгов не хватает, чтобы быть такими, как Чернов. Он сейчас в Мексике на конференции. Как раз работа Монстрика конкурировала с Черновской, но кафедра направила Виктора. Естественно, Монстрик сейчас скрипит зубами даже на тебя. У них у всех мозги на физике повернуты. Зато я сообразительнее их, и я своей курсовой работой сделаю проект «Детство гения». Эксклюзивное интервью с одноклассницей. Отпад! Нет, назову так: « Взгляд на проблемы с разных планет: девочка и мальчик, девушка и юноша». И она засмеялась.
Она сидела на коленях у симпатичного парня, который от силы за вечер сказал несколько слов, последние звучали так: «Викуся, кончай разглагольствовать. Пора на бочок, детка».
- А мне все равно, что у нее друг ваш гений Чернов. Я сказал, что влюбился, и влюбился, - вставил свою реплику Федор.
Я подумала, что феромоны на «лириков» действуют сильнее, чем на «физиков». Самое время уходить.
- А я сказала, что хочу спать и иду спать.
Я поднялась, чтобы идти умываться. Но как только я встала, встал сразу же и Федор, сидевший напротив. Он быстро обнял меня за плечи и поцеловал в губы. Я даже растерялась, но решила отшутиться: «Федор, Ален Делон не герой моего романа!» Сергей вскочил, схватил за воротник Федора и оттащил от меня. Не хватало мне только сегодня «петушиных боев»! Шустрая Вика неожиданно ловко разрядила обстановку. Вскочила, толкнула на место Сергея:
- Сева, присмотри за этим любителем шпионок! - Затем дернула за собранные в хвост волосы Федора. – Чудо с кисточкой! Опять влюбился! – и треснула его по плечу маленьким кулачком. – Дай пройти. Весь проход загородил. - И красавец Федор, он же «молодой Ален Делон», безропотно сел на свое место. А мы ушли умываться и спать. Большинство решило последовать нашему примеру. Я с удовольствием вытянулась на полке: никогда в жизни у меня не было такого насыщенного дня. Да что там дня, почти сутки пролетели с того момента, как Ниночка разбудила меня в баню! Я, оказывается, так устала! Ой, я ведь не позвонила маме! Я сразу перенеслась мысленно домой, и попросила прощение: «Мамочка миленькая, прости! Но я не могла положить деньги на телефон!»
Вокруг все спали, колеса, как грустный барабанщик, монотонно отстукивали ритм. Вот так! И только «ту-дум, ту-дум, ту-дум». «Вот так! Вот так! Вот так! Бу-дем пры-гать и ска-кать, бу-дем пес-ни рас-пе-вать! Вот так! Вот так! Вот так! Вот так!» Может, колеса рассказывают этот детский стишок с летним названием «Прыгалки»? Очень может быть…
Темная ноябрьская ночь, почти, вплотную подобралась к поезду, но вдруг испуганно отскочила. Её напугали яркие фонари станции. «Фонарики ночные»….
Наш сосед Николай Петрович по пятницам всегда отмечал «день шофера» и всегда громко пел на весь подъезд. Репертуар у него был невелик, точнее, мал. Он пел всего две песни, повторяя их. Слышно его было от магазина «Тонус». Заканчивал он петь на нашем этаже, когда в дверях его квартиры появлялась жена, которую он боялся. «Все-все-все, дорогая! Допел!» Дородная Антонина Петровна, подбоченясь, молча, смотрела на него. И он на цыпочках пробирался в квартиру, осторожно протискиваясь мимо супруги, стоящей в дверях. Дверь закрывалась. В подъезд возвращалась потревоженная тишина. Мелькающие фонари на раскрытых ладонях станций напомнили слова из его песни: «Когда фонарики качаются ночные, когда на улицу опасно выходить…». Вторую песню он обычно горланил с ещё большим энтузиазмом: «От темна до темна, от зори до зори…». В ноябре плохо, в ноябре «от темна до темна»…. Летом … хорошо… летом «от зари… до зари». Я лето … больше… лю…. И я всё-таки уснула. И это правильно, мне завтра весь день предстояло гулять по Москве. Мой поезд отходит поздно вечером.
У меня завтра первое в моей жизни свидание… с Москвой.