Так не бывает...

Владимир Пироцкий
        Звонок в дверь показался Сергею Петровичу таким резким и неожиданным, что он невольно вздрогнул. Он уже четыре месяца ждал этого звонка, ждал почти каждую минуту.

        Это началось через несколько дней после собрания, на котором его исключили из партии и перевели из конструкторского бюро в разнорабочие. И зачем он взялся защищать Ивана Антипова? Ведь говорили же, что есть данные, изобличающие Ивана. Но тогда Сергей Петрович и мысли не мог допустить, что Иван может оказаться не то, что предателем, но вообще, что он способен на что-то плохое. Вредительство, там или в этом роде. Даже мысли подобные приводили Сергея в негодование. Конечно, Иван – мужик простой и прямой, мог сказануть чего сгоряча, но чтобы «вредитель»? Ни за что! Кто только придумал такое слово для людей, оно скорее к насекомым подходит.

         Когда надежды на то, что «там разберутся» не оправдались, Сергей все чаще стал думать об этом, невольно вспоминал подробности их разговоров, злился на себя, ругал себя мысленно, и нет-нет, да проскальзывала подлая мыслишка: «Не может быть, чтобы ни с того, ни с сего… Черт его знает… Опять же факты - упрямая вещь, сейчас все так говорят» Но тут же он опять вскипал – какие, к черту факты?! Где они?

          И вот, теперь его очередь. Ему было стыдно себе признаться, но он боялся. Боялся все эти долгие дни и ночи после собрания. Он, которого не испугали казематы и кованые сапоги жандармов, видевший в бою Фрунзе, теперь боялся. Ощущение стыда усиливалось еще и оттого, что он внутренне не то, чтобы сдался, а подчинился какой-то невидимой слепой силе, он это чувствовал всем своим существом. Однажды у него даже мелькнула мысль, о том, что это была за сила… против такой силы, не устоит никто, - так он всегда думал. Но раньше, он шел вперед в одном строю с этой силой, а теперь? У него так съежилось все внутри и слегка затряслись руки, что он поспешил подумать о чем-нибудь другом.

         Но снова и снова, бессонными ночами, Сергея жгла и томила мысль – неужели я – сдался? Он понимал, что подчинился не партии, не партийной дисциплине, а чему-то такому, что он не мог назвать, осмыслить, какому-то неотвратимому прессу, который мерно и уверенно опускался на него и вдавливал в землю, не спрашивая его ни о чем, не оставляя ему возможности оправдаться, подавляя волю, превращая в простейшее насекомое. Несмотря ни на что, он считал себя настоящим коммунистом, верил в партию и в великую цель мировой революции. И одновременно его мучила неотвязная мысль: «Почему? Почему так все получается? Почему Иван, его боевой товарищ, - враг народа? Почему, почему?!»

          И вот, когда в дверь позвонили, он сначала весь вздрогнул, а потом почувствовал  какое-то успокоение, кончилась медленная пытка ожиданием, кончился мучительный период, когда в душе сменяли друг друга негодование, растерянность, страх, надежда на то, что все само собой образуется и много еще чего…, что и высказать то не сумеешь…

          Вновь прозвенел звонок, и Сергей Петрович решительно шагнул к двери. На площадке стояла тоненькая девушка, почти ребенок, как ему показалось в первую секунду. Это было настолько неожиданным, что Сергей растерялся. Они стояли и молчали. Девушка переминалась с ноги на ногу, но потом решительно шагнула в квартиру, заставив Сергея сделать два шага назад.

         -Что вам угодно, кто вы? – скороговоркой пробормотал Сергей и почему-то рассердился. Наверное, ему стало неловко за свою слабость и страх, и он добавил: «Мне … некогда…». Начал он говорить строго, почти с раздражением, а закончил фразу почти задумчиво и отрешенно. Он вдруг подумал, что все, что бы он теперь ни делал, не имеет смысла, ему некуда идти и нечего делать.

         Вдруг девушка вскинула на него взгляд и на одном дыхании выпалила: «Я пришла к вам, я решила…, в общем, я не уйду, я…». Она сбилась, покраснела, потупилась и сделала движение, чтобы уйти. Сергей ничего не понял, он, казалось, вообще потерял способность что-либо понимать. «Господи! Так некстати, надо все обдумать. Надо обдумать…» - вертелось у него в мозгу. А что обдумать, он и сам не знал.
         Девушка всхлипнула и бросилась к выходу. Это резкое движение заставило его очнуться, и он неожиданно быстро выскочил вслед за своей нежданной гостьей. «Куда же вы? Стойте, стойте, я прошу вас!» Он крикнул каким-то не своим голосом, слабым и пронзительным. Так, наверное, кричит утопающий, хватаясь за последний шанс к спасению.
         Она остановилась и, закрыв лицо ладонями, зарыдала, уткнувшись лбом в побеленную стену коридора. Вся ее фигурка была наполнена таким отчаянием, такой безысходностью, что у Сергея Петровича защемило сердце, кажется впервые за его не слишком долгую жизнь. Впрочем, многие его друзья не дожили и до половины, а ему повезло… Он вспомнил, что ровно неделю назад ему исполнилось сорок лет, а он и не заметил.

          Девушка была похожа на горько обиженного ребенка, слегка вздрагивала, утирала слезы и шмыгала носом. Сергей Петрович осторожно взял ее за плечи, повернул к себе. Она, уткнувшись ему в грудь, продолжала тихонько всхлипывать.
          - Ну что же вы, не надо, прошу вас – говорил он виновато, - ну пойдемте, выпьем чаю, вы совсем замерзли. У меня как раз день рождения, есть повод отметить. Да, ведь новый год скоро!
           Он помог ей снять пальто, провел в комнату. «Ну, расскажите же, как вас зовут, кто вы?»
           -Я, Маша Антипова, вы меня, наверное, не помните, а я о вас много слышала от отца, видела вас четыре раза. Вы к нам домой приходили. Она опять покраснела и наклонила голову вперед, спрятав глаза, полные слез.
           -Маша? Маша… А, так вы, оказывается, дочь Ивана Алексеевича! Да, припоминаю. Вы так выросли, даже странно.

           Тут же он вспомнил о своем положении, о том, что за ним могут в любую минуту придти. Надо было отправить девушку домой или к родственникам, все равно куда, здесь ей было не безопасно. Лишь бы ЭТО произошло не на нее глазах.
-Ну вот, что, Машенька, пейте чай и я вас провожу домой, а то сейчас уже поздно, темно. Здесь вам оставаться не нужно, я вам потом все объясню.

           Он с удивлением, подумал, что свободен, пусть пока, но ведь никто же не заставляет его сидеть дома и ждать, когда за ним придут. Подождут, если очень уж надо. На него напало даже озорство, лихость. Под взглядом этой девчонки, симпатичной молодой девушки, он почувствовал себя снова молодым, сильным, как тогда, в двадцатые годы. Но тут же вспомнил свою жену Машу, не дожившую до сегодняшнего ужаса.

           Только теперь он начал понимать смысл слов, сказанных на одном дыхании Машей, которая сидела теперь перед ним и смешно пила чай из блюдца. Она шла к нему, ее глаза говорили о чувствах, бушевавших в ее маленьком горячем сердечке… И все же, он обязан увести ее отсюда. Неизбывная тоска пронзила ему сердце. Он собрал волю в кулак, постарался казаться спокойным и деловитым.

           -Ну что ж, Машенька, пора идти, - сказал он бодрым и немного фальшивым голосом.
           -Я не могу туда возвращаться, я теперь одна, я каждую ночь вижу во сне, как уводят отца. Он говорил: «Найди Сергея, он поможет». Я теперь совсем, совсем одна, - повторила она и снова заплакала, одна слеза даже капнула в блюдце с чаем.

           В дверь отрывисто позвонили. Сергей Петрович непроизвольно дернулся, побледнел. Маша озабоченно посмотрела на него и встала, вытирая слезы платочком и кончиками тонких пальцев. 

           -Нет, нет, я сам. Я открою. Скажете, что вы здесь случайно, а то и вам худо придется.

           Звонок нетерпеливо трезвонил. За порогом стоял сосед, Аристарх Филимонович. Он возбужденно размахивал руками и быстро-быстро что-то говорил. Оказывается, кто-то бросил окурок и под лестницей загорелись куски картона и другой хлам. Сергею Петровичу стало смешно, он нервно рассмеялся, чем привел в замешательство добродушного толстячка соседа, вместо помощи, встретившего такое странное веселье.

           Минут через двадцать с пожаром было покончено и Сергей, смеясь, рассказывал Маше о мелких перипетиях ночного происшествия. Он так смешно изображал недоуменного соседа, что Маша не выдержала и раза три прыснула в кулачок.

           Он смотрел на ее карие, с озорным блеском глаза, то и дело вспыхивающие из под больших, ресниц, на разгоревшиеся щечки с ямочками, вишневые полные губки. Ему стало так хорошо, уютно, тепло. Все его беспокойство отступило, ушло куда-то вглубь. Долго они так сидели, молча, и смотрели друг на дружку. Изредка кто-нибудь из них начинал говорить, но разговор обрывался на полуслове, хотя казалось, что он продолжается без слов.

          -А знаете, Маша…, - начинал он.
          -А? Что? – как бы очнувшись, говорила она. Она как будто ждала от него каких-то важных слов и одновременно боялась их услышать.
          -Да нет, я просто хотел сказать…, - он замолкал, глядел восхищенными и удивленными глазами на Машу и они вместе счастливо улыбались.

          Странная фраза витала у него в голове, хотелось ее высказать, но она продолжала накатывать и уплывать внутри: «Нет, не может быть! Такое счастье!… Нет, так не бывает…». Но постепенно тревога возвращалась к ним обоим и, казалось, копотью оседала на побеленных стенах.

          -Маша, я должен вам сказать, что мое положение…, что я не знаю когда, но … в общем, вы должны знать, что…
          -Я все знаю, - тихо, но уверенно сказала она.
          -Как, вы знали, и все-таки пришли? Но ведь вас могут…  Нет, все-таки вам необходимо срочно уйти, - закончил он твердо.
          -Нет, нет и нет, я пришла к вам, я хочу помочь вам… поддержать. Да и не могу я туда возвращаться, там пусто и страшно, я с собой только портрет мамин взяла и немного вещей. Не прогоняйте меня! Пожалуйста… 

          Весь ее вид, интонация, были так трогательны, что у Сергея ком подступил к горлу. «Надо же, эта девчонка пришла его поддержать! Что же это творится?! Дожили! Как же справедливость?...» - подумал он в отчаяньи.

          Он резко встал из-за стола, нервно заходил по комнате. Остановился около девушки: «Машенька, девочка моя!" Сергей испытывал к ней благодарность, сострадание и что-то, в чем боялся себе признаться. Он постепенно возрождался к жизни, становился снова самим собой, чувствовал, что теперь готов выдержать любые испытания, страх превратился в азарт, он ощутил силы для борьбы с тем злом, которое покушалось на жизнь этой девчонки, которое угрожало ему и пыталось растоптать в душе самые святые чувства. Он стал на колени и начал осторожно целовать ей руки. Маша тихонько, но твердо освобождала их и, вжавшись в спинку стула, тихо говорила: «Не надо…, не надо… Что вы…». Она прерывисто дышала, по щекам ее катились слезы.
          Вдруг она вскочила и сделала два шага прочь от Сергея. Смотрела на него с какой-то мукой, с испугом и одновременно с жалостью. 

         -Я хочу, чтобы ты знал, она случайно перешла на «ты», что я давно чувствую к тебе…
         Она сбилась и горько зарыдала.

         В дверь снова резко, три раза подряд, настойчиво и уверенно позвонили.
-Ярославцев Сергей Петрович? – спросил офицер с усами, как у Буденного, хотя рядом стоял дворник Хаким Ясаков, который привел сюда военного вместе с конвойными и понятыми. Штыки солдат чуть поблескивали.

         Когда его уводили, Маша, сдавленно крикнув, кинулась к Сергею. Военный вежливо, но твердо преградил ей путь, слегка оттолкнул ее – «Не положено, гражданка».

         Сергей Петрович и Маша встретились взглядами. «Я буду ждать тебя», - хриплым шепотом, чуть слышно сказала Маша. Он кивнул.

         Через полгода она простудилась и умерла.

1988 г.; 2014г.