Глава 4
МИРА.
Сегодня я избавилась от своих волос, нет, не полностью, как-то некомфортно ходить лысой, но короткая стрижка стала хорошей альтернативой, чёлку я решила оставить, привыкла прятать за ней своё лицо от назойливых знакомых и любопытных взглядов прохожих, сейчас самое время спрятаться от ненормального братца. У него входит в привычку раздражать меня своим присутствием, когда я сбегаю из-за стола на кухню, или он проверяет, тщательно ли я мою его тарелки? Это бы меня успокоило. Слава Богу, он ушёл после того как я сложила посуду на место, не хотелось с ним разговаривать, да и не о чем, я тоже пойду в свою комнату. В коридоре услышала звук включённого телевизора, родители собирались смотреть новости, решила зайти к ним.
- Что нового?
- Мира, дорогая, это ты, - отец всегда добавляет слово «дорогая» к моему имени, когда хочет спросить, как я себя чувствую, за столько лет ничего не изменилось. – Как ты себя чувствуешь, дочка?
- Всё нормально, пап, ты же знаешь, я обязательно предупрежу вас, если почувствую себя плохо, - я выдавила из себя улыбку и, не дожидаясь, что мне ответят, ушла к себе. Как-то сразу расхотелось разговаривать, когда твои слушатели думают только о твоём здоровье.
В комнате меня ждали мои таблетки и мольберт, эти собеседники точно поднимут мне настроение. Я выпила целую охапку различных лекарств от сердечных колик и по традиции села за холст. Полностью отключившись от внешнего мира, погрузилась в свой собственный, мною придуманный, существовавший только для меня, и вмещавший только одного жителя, мир, скрытый ото всех и оживающий при помощи моего карандаша. Мою голову сегодня посещают прекрасные мысли, а значит и мой холст будет насыщен жизнью. Я взяла самые яркие краски и, не задумываясь о сюжете картины начала наносить осторожные, будто ласкающие нежную кожу мазки. Вот красная полоса пересекается с лиловой линией, вырисовывая очертания человеческого сердца, при узнавании рисунка грустно улыбаюсь, но не останавливаюсь, продолжая добавлять новые краски, пытаюсь сделать бледным фон картины, заштриховывая его основу серыми тонами. С удивлением, обнаруживаю, что рука выводит фигуру мужчины, но черты нечёткие, не могу определить, кому они принадлежат, дальше совершенно безотчётным импульсом рисую руки молодого человека бережно обхватывающие драгоценный дар – сердце, нарисованное мной ранее, и протягивающие его в пустоту. Немедленно принимаюсь за следующее действующее лицо в этой истории, девушку, в некотором отдалении от мужчины - несмелый взгляд, смятение во всём облике, но горящие жарким огнём глаза, до конца не понимаю, что именно пытаюсь передать через них, но дальше шокируюсь ещё больше, узнавая в незнакомке себя. Рука замирает над картиной, пока глаза стараются передать в мозг информацию об увиденном, рисунок спонтанный, необдуманный, но что-то внутри подсказывает, что картина закончена, что дополнительные штрихи только смажут впечатление, сотрут невидимую, но необходимую грань. Грань, чтобы оставить некий секрет недоступным, неузнанным, сокрытым и сбережённым. Совершенно потрясённая своим творением, даже больше чем вчерашней неудачей, ибо слишком непонятной самой себе кажется мне замысел, что я готова признать и эту работу неудачной, но рука не поднимается, чтобы отправить картину по тому же, адресу, что и вчерашний «шедевр». Ещё немного разглядывая, я всё же свернула её и убрала в тубус. Лёжа в кровати, без малейших признаков сна, раздумывала над тем, как странно, что я нарисовала на этой картине себя, до этого момента, у меня никогда не возникало желание автопортрета и ни на какой другой картине рисовать себя мне не приходило в голову. Но сегодня со мной что-то было не так, или что-то не так было с этим домом, поминая то, что я нарисовала вчера. Не знаю, сколько я проворочалась с этими мыслями, но сон, в конечном счете, избавил меня от дальнейших копаний в лабиринтах разума и отправил меня в путешествие по царству Морфея.
Утро встретило меня радужно, как во всё последнее время, с непроходимой усталостью и тупой болью в груди, я уже чувствовала, что скоро придётся всё рассказать родителям, но как могла, оттягивала неприятный момент. За завтраком я была рассеянной, и совершила непростительный проступок, я не поздоровалась с Татьяной Львовной перед её уходом. До меня доходили лишь обрывки из разговора родных, но и их хватило, чтобы понять, что братец сегодня возвращается к работе. Это было по-настоящему хорошей новостью для меня, хотя бы до вечера не буду с ним пересекаться, это выглядело, как праздник не видеть его всё время улыбающееся лицо целый день. И всё же новость надолго не задержалась в моих мыслях, потому что из головы никак не хотел рассеиваться образ незнакомого человека дарующего мне своё сердце или же возвращающего мне моё собственное. На картине его черты были не до конца прорисованы, и узнать в нём кого бы то ни было невозможно, но что-то знакомое мелькало в его незаконченной целостности, что, несомненно, радовало, но и настораживало одновременно.
- Может мне тоже устроиться на работу? – голос сестры оборвал мои раздумья.
- С чего бы? Мы не задержимся здесь надолго. – Знаю, о чём думает Лизка, она собирается прочно обосноваться в столице, только я не собираюсь быть иждивенкой на шее у побочного родственника, поэтому мечты Лизки нужно пресечь в зародыше, что я и пыталась сделать своим ответом. Заметила, как Влад побледнел от моих слов, неужели ему действительно хочется жить с нами? или я настолько сильно его раздражаю.
- Почему же? – видимо братец всё-таки взял себя в руки, потому что отвечал в тон мне, - Если Лиза хочет попробовать свой талант, дерзай сестрёнка! – он широко улыбнулся Лизке, но слишком быстро перевёл свой взгляд на меня, улыбка спала и превратилась в какое-то подобие победной усмешки.
- Сынок, не знаю, может Мира права, и не стоит Лизе зря суетиться, возможно ситуация в городе скоро наладится и мы вернёмся туда, - поддержал меня отец. Теперь уже я смотрела на побеждённого брата, ввёренного мне на милость, но выигравший бой, как правило, проигрывает битву и я её проиграла.
- Я могу и остаться, - заступилась за себя сестра. – Влад, ты же будешь не против, если я поживу у тебя, пока не устроюсь сама? – Как быстро моя сестра может распланировать своё будущее, когда настоящее столь неопределённо. – Глядишь, и я смогу сколотить себе состояние и купить какой-нибудь домик по соседству, - Лизка довольно захихикала.
- Было бы просто замечательно, - поддержал её энтузиазм мой противник, снова устремляя свой удовлетворенный взгляд в мою сторону. Мама не принимала участие в этой дискуссии, но последнее слово оставила за собой.
- Не о чем сейчас говорить, пусть Лиза попробует, если хочет, никто не говорит, что если она будет искать работу, то она её обязательно найдёт, наверняка её не ждут с распростёртыми объятиями. – Это была поучительная речь, после которой притихли все, кроме моей сестры.
- Ну, спасибо мама, что ты веришь в меня, - она вышла из-за стола и ушла в свою комнату, первый раз за время нашего пребывания в доме брата, я не покинула стол первой.
Если я надеялась, что по причине ухода на работу, брат изменит своей привычке, наблюдать за тем, как я мою посуду, меня ждало разочарование. Он занял своё, обычное место, в дверях кухни, облокотившись об косяк спиной и молча, выжидал окончания процедуры с мытьём тарелок. Только некоторый прогресс всё-таки наметился, я закончила складывать чистую посуду в шкаф и, повернувшись, обнаружила, что Влад не ушёл, он выпрямился, улыбнулся мне своей кривой улыбкой и развернулся чтобы, наконец, уйти, перед этим бросив через плечо:
- Надеюсь, твой день будет приятным! – Гад! Догадался, что меня радует его отсутствие.
Я наслаждалась номинальной свободой, Лиза всё еще обиженная на мать, не выходила из своей комнаты, родители, не привыкшие к отдыху, отправились покорять ухоженный сад брата, и мне не оставалось ничего другого, как дожидаться прихода Татьяны Львовны у себя в комнате за ненавистным чудом техники – ноутбуком. Я рассматривала фотографии картин известных художников, глупо, потому что можно сходить в галерею и посмотреть на сами картины. Но лучше я буду смотреть только на фотографии, чем попрошу брата о чём-то.
Лиза так и не вышла из комнаты, родители, видимо, обнаружив какое-то несоответствие со стандартами ухоженности в их собственном понимании, ушли хозяйничать в сарае Влада, я совсем заскучала, поэтому выключив компьютер, отправилась на кухню готовить обед и дожидаться домработницу брата там. Я нашла сыр, муку, помидоры, грибы и целый запас продуктов, брат изрядно приготовился к нашему приезду. Стоя над раскрытыми шкафами с продуктами, я раздумывала, что же приготовить на обед, как услышала звук захлопнувшейся входной двери, это Татьяна Львовна пришла.
- Мирослава Сергеевна, вы опять? – напустилась на меня женщина. – Ваш брат три шкуры с меня спустит, если узнает, что вы готовите вместо меня.
- Тёть Тань, вы тоже считаете, что мой братик не совсем нормальный? - выпучив на неё глаза, спросила совершенно сёрьёзным тоном.
- Упаси Бог, Мирослава Сергеевна, что вы такое говорите, Владислав Сергеевич очень порядочный человек, - женщина и вправду перекрестилась, а я расхохоталась, мне было весело и легко рядом с этой доброй женщиной, она не знала о моей болезни и не жалела меня, а ещё она была простой и бесхитростной. Её выбивающиеся из-под косынки волосы были сплошь белыми, в уголках глаз пролегла паутинка морщин, полнота, приходящая с возрастом отнюдь не сковывала её движений и передвигалась она почти бесшумно, единственное, что напоминало, что и эта женщина была когда-то молодой и красивой это глаза – два аквамарина чистой голубизны.
- Так, во-первых, - снова сделала серьёзное лицо я, - никакая я вам не Мирослава Сергеевна, просто Мира, а во-вторых, сами говорите тёть Тань, что три шкуры спустит, значит, ненормальный. – Я отмахнулась и не дала бедной женщине возразить мне. – Тёть Тань, а давайте на обед пиццу сделаем, я правда не умею, ну ничего вы же меня научите, - и я довольно заулыбалась, делая просящие глаза доброй женщине.
- Конечно, научу Мирослава… - заметила мой хмурый взгляд, - Мирочка. С чем будем делать?
- Я с грибами люблю, - прощебетала я. И мы дружно начали готовить мою первую пиццу.