Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946
Предыдущая часть: «РАЗДЕЛ ХLVІ. Ночь белых крестов» http://www.proza.ru/2014/09/16/1332
Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)
РАЗДЕЛ ХLVІІ. Апостолы и Иуда
(Евангелие от Иуды)
(перевод с белорусского языка)
...падпаўшы пад пакаранне агнём вечным, пастаўлены ў
прыклад. Так дакладна будзе і з гэтымі мрыйнікамі, якія...
выракаюцца начальства і зласловяць высокія ўлады.
Пасланне ап. Іуды, гл. 1, сг. 7, 8
Усе кінулі мяне. І я выскачыў ад яго з акна, і зламаў нагу і,
як мог, пабег вуліцамі, а гэты нахабны цырульнік бег за
мною і крычаў: «Я цябе не пакіну».
Арабская казка
Апостолы шли к воротам самыми темными переулками, мусорными свалками и дворами. Иногда перелезали через заборы, ныряли в подворотни, перепрятывались и шли дальше. Они удивлялись, что над городом все еще ревет дуда и кричат колокола, что кто-то все еще сражается.
— Какого черта! — ворчал Матвей. — Кто там еще?
Играл дударь. Здоровяк в свитке, ласковый до тоски «братишка» еще в самом начале, только заметив внизу россыпь людей, которые сражались, стал суровый, словно заглянул в глаза смертному часу:
— Слушай, Ус, пока не поздно — беги. Спасай его жену.
— А ты?
Дударь виновно развел руками:
— Ну, что я? Они же в драке мне мехи живо пробьют, попортят дуду. То я, пожалуй, тут реветь буду. Вояка из меня — сам знаешь. Так пусть тот, кто одиноко сражается, знает — остальные держатся. Пока дуда ревет — они держатся... Так, может быть, ты не так пошел, братишка? Может, попрощаемся?
Золотые руки легли ему на плечи. Друзья поцеловались. Голова Уса исчезла в люке. «Братишка» навалил на люк камень, сел на него, раздул мехи, взял мундштук в рот и, прикрыв веками глаза, сыграл: «Топчите землю, легионы Божьи».
Он знал, что не выйдет отсюда, и был спокоен.
Апостолы были уже почти у самых ворот, когда из-за поворота вывернулись на них люди с факелами и белыми крестами на рукавах. Один схватил за грудки Филиппа из Вифсаиды:
— Га-а, кажется, из тех?
Филипп молчал. Перед лицом Петра водили факелом, издевательски рассматривали:
— Этот.
— Да не мы же, — сказал Петр. — Ей богу. Мы от монаха-каплана идем. Вот... вот и монета...
Монета исчезла в кулаке начальника патруля.
— Что нам до того... — убеждал Петр.
— Это... не мы.
— Вы, если хотите их словить, идите на угол Ростани и Малой Скидельской, — сказал Матвей. — Там «жена» его, там и все.
Главный над крестами медленно улыбнулся:
— Х-хорошо, сброд, идите. И не в ворота — там бой. Вон калитка.
И они побежали на Ростань. Апостолы еще с минуту стояли молча. После торопливо потопали к калитке, переступая через полуголые трупы.
Закричали третьи петухи.
...В то время, когда патруль, что встретил апостолов, бежал к Ростани, еще два человека стремились туда же.
Ус, выбравшись из костела, понял, что улицами ему на Ростань не пробиться. Потому он, проложив себе дорогу через толпу врагов, вскарабкался какой-то лестницей на крыши и побежал ими. Крыши были отчасти отвесные, и потому бежать приходилось желобами, почти над бездной. Несколько раз из-под ног обрывались черепицы, и Тихон с опозданием холодел. После он привык и к этому; мало того, когда видел, что внизу дерутся, сам останавливался на минуту, отдирал несколько черепиц, бросал на головы убийцам и радовался, когда черепица была свинцовая. Наиболее узкие улицы он перескакивал и потому добрался к Ростани довольно быстро. Спустился вниз и увидел, что двери дома сорваны с завес, слюда окон порвана, а на пороге лежит белый женский платок.
Так он и стоял в недоразумении и отчаянии. Такого и увидел его патруль, которому показали дом апостолы. И только когда «кресты» обнажили мечи — золотых дел мастер очнулся. Теперь надо было спасать себя. И он, опрокинув несколько человек, прорвался через их заслон, потерялся в лабиринте переулков.
...Второй человек бежал к дому Анеи аж из Коложской слободы. Худой, темный лицом, с иссиня-чёрными волосами. Он бежал, переступая трупы, обходя раненых, которые стонали, и в его мрачных глазах все крепче разгорались ужас и недоразумение.
Улицами владела резня. Она господствовала над ними всевластно и безудержно. В зареве факелов багрово мелькали мечи. Над ними реял истошный крик, звучали проклятия, перебранка, дребезг, хриплая перекличка по-белорусски, по-польски и по-немецки (среди приведенных Лотром было много наемников, ведь он знал: эти не будут жалеть чужих).
Нападающие словно обезумели. Сумасшедшие глаза были налиты кровью. Тянули, резали. Слабый строй мещан и ремесленников бился отчаянно и потому страшно. На Старом рынке кипела каша из человеческих тел, стали и крика. На слиянии рынка и Старой улицы орудовал мечом великан Пархвер. Золотые волосы в чужой крови, синие глаза страшные. Кровь текла у него из плеча, пена — с губ, но он не замечал этого. Им владела пана.
Иуда не знал, что Христос в далекой слободе также услышал звуки набата, что сейчас он неистово бежит садом, ломая кусты... Он видел только, что убивают людей, и отчаянье, похожее чем-то на самоотверженный восторг, заполонило все его существо.
Последним толчком было то, что он глянул в ущелье Старой улицы и увидел, как по ней идут просто на него, к рынку, к замку, несколько фигур: четверо латников вели Анею.
У него было только одно оружие. И он употребил его. Черным, в свете факелов, тенью он бросился в толпу, просто между рядами, которые сражались и убивали, воздел руки:
— Люди! Люди! Стойте! Вы братья! Зачем вы обижаете друг друга?! Не убей! Слышите?! Не у-б-ей!
Ландскнехт ударил кого-то мечом, и тот стал оседать по стене. Кровь била у него из сонной артерии. И убийца, как сумасшедший, подставил под поток ладони, стал хлебать из них, как из ковша.
— Не у-б-ей!..
Иуду схватили за руки.
...В этот самый момент, далеко за городом, в сосновом лесочке, апостолы перематывали ремни на поршнях. Было как раз самое темное время перед рассветом, но даже тут, на опушке, было довольно хорошо видно: над Городней стояло огромное, мерцающее зарево. Тадэй занимался тем, что надрезал на себе ножом одежду.
— Ты... это... чего?
Фокусник встал, покрутился перед Филиппом, как перед портным.
Дырки в одежде были просто артистические. Никто никогда не видел такого красивого тряпья.
— С ними и с моим талантом нам теперь серебро, а не медь давать будут. Заживем, Филипп. Я — фокусы, ты — доски на голове ломать будешь...
Рыбаки молча крутили на запястьях кистени. Давно помирились и решили идти вместе. Илияш молчал, позванивая кантором. Только сказал неожиданно:
— А плохо, что бросили.
— Ну и лежал бы сейчас убитый, — сказал Пётр. — Нет уже, надо о роскоши позабыть. Достаточно. Поиграли, попили.
— А хрен с ним, — заскрипел Варфоломей. — Окончена роль. Хорошо, что подработали.
— Я менялой буду, — сказал Матвей.
И тут всех удивил женоподобный Ян. Сказал Матвею:
— Евангелия половину мне давай.
— З-зачем?
— Ты себе какого-нибудь Луку найдешь, — лицо было юродивое. — Я — Марку какого-нибудь. Пойдем — будет четыре евангелия. Подправим. Что мне ваши мужицкие занятия? Я — пророк. Истины хочу, благодати, славы Божьей.
— А фигу, — сказал Матвей.
И увидел, что вся компания с кистенями, Пётр, Андрей и Якуб, стали против него стеной.
— Н-ну.
— Так... Ну вот, и пошутить нельзя, — скупо двигая губами, Матвей разделил рукопись Иуды надвое и сплутовал, подбросил себе еще листов двадцать, расцарапал нити. — Берите.
— Пошли, — сказал Филипп. — Скоро и разойдёмся.
Все тронулись дорогой прочь от зарева. Шли молча. Только Якуб Алфеев, как всегда некстати, начал пробовать голос. Бурсацкая свитка била его па пятам, осовелые глазки смотрели в красное, дрожащее небо.
— М-ма, м-ма-ма, м-мма-ма... кх... кх... Тьфу... Горре... Го-о-ре... Горе тебе, Серазин... Го-ре... Горе тебе, Вифсаида.
И так они исчезли за холмом. Некоторое время еще доносился медвежий, еловый голос. После остались только тишина и зарево.
Продолжение "РАЗДЕЛ ХLVІІІ. Седоусый" http://www.proza.ru/2014/09/16/1383