Этот случай произошёл в начале прошлого столетия в крестьянской семье, где блюлись законы уважения к родителям, и все беспрекословно подчинялись воле отца.
В большой патриархальной семье сыновья были наследниками нажитого имущества, дочки же имели право только на приданое. После замужества они уходили в другую семью, поэтому считались «отломанным ломтем».
У Игната было два сына: Филипп и Ефим. Хороших работников вырастили мать и отец. Гордились ими, и было за что. Любая работа в их руках спорилась, и между собой братья были дружными, отца с матерью почитали.
Пришло время, снохи в доме появились тоже ладные и уважительные. Не перечили мать с отцом в выборе сыновьям. Позволили привести в дом жён по нраву, хотя в то время родители играли главную роль в сватовстве. Никто молодых не спрашивал.
Сыновей начинали женить с восемнадцати лет, а дочек отдавали замуж с шестнадцати, боясь, чтоб в девках не засиделись. Считалось зазорным, когда невеста на выданье задерживалась в доме родителей.
Молодых поселили в разных горницах в большом доме, а отец с матерью определили себе место на полатях возле печки на кухне. Всем места хватало, жили дружно, работали от зари до зари под руководством отца.
А когда дети пошли у молодых, вдруг какая-то искра недовольства и зависти появилась в глазах Филиппа. У Ефима подрастали два краснощёких мальчика: Иван да Степан. А у него сыновья умирали в младенчестве, и только дочка Александра росла хилым и болезненным ребёнком.
Всё чаще Филипп вызывающе стал реагировать на указы отца, не хотел работать на большую семью.
- Батька, выдели мою долю, - просил он отца.
Покрикивал Игнат на сына, вожжами замахивался в сердцах, не желая рушить устоявшийся быт.
- Чаво захотел, дурень, - приговаривал он, - по миру пойдёшь один-то, не бывать того, пока я живой.
А тут и война началась с немцем. Филиппа вскоре забрали на фронт. И главным помощником отцу по хозяйству стал Ефим.
Смутное время внесло свои коррективы и в жизнь на селе. Возвращающиеся с войны мужики отделялись и вели своё хозяйство под своим началом. И когда Филипп живой, но травленный газом, переступил порог родного дома, на радостях отец решил уступить просьбам сына, надеясь таким образом сохранить нажитое.
- Будя, сынки, спины гнуть под моим указом, сами вы уже в состоянии хозяйство вести, и бабы ваши с детками хочуть жить отдельно. Завтра всё и порешим.
Но не суждено было Игнату самому поделить между сыновьями землю, скот и нажитое добро в доме, да и сам дом. Ночью его скрутило так, что не смог утром Игнат встать с постели. Нестерпимая боль в животе не давала покоя. Местные знахарки пытались своими снадобьями вылечить его, но ничего не помогало.
А когда сыновья привезли полуживого отца в город в местную больницу, то было уже поздно. Гнойный аппендицит закончился перитонитом кишечника. В то время медицина ещё не была на высоте в подобных операциях. В России их начали делать с 1909 года, и обычно медики занимали выжидательную позицию, что приводило к летальным последствиям.
После похорон отца сыновья ходили хмурые, чувствовалось отсутствие отцовских указов, к которым они привыкли с детства. Филипп, как старший, хотел бразды правления взять в свои руки. Но Ефим, недовольный братом за его постоянные нравоучения, взбунтовался:
- Нас три мужика в семье, ты нам не указ со своими бабами. Давай делить имущество, как полагается, и жить своими семьями.
И тут началось такое, что потом из поколения в поколение передавалось, как нравоучение в воспитании своих детей.
Братья ни в чём не хотели уступить друг другу. Когда делили скот и землю, оба с кулаками бросались друг на друга. Синяки на лицах красноречиво показывали их буйное недовольство. Даже мать не могла примирить сыновей, голося и причитая возле иконы Божьей матери, прося помощи у заступницы.
А когда дело дошло до домашней утвари, тут совсем ум покинул великовозрастных сынков.
Отцовский овчинный тулуп, справленный на зиму перед смертью, совсем помутил разум братьев.
- Я одного роста с отцом, - кричал Ефим, - мне он в пору.
- Я тоже из него не выпаду, я старше тебя, значит, тулуп мой, - с пеной на губах доказывал Филипп.
Оба уцепились в овчинный полушубок и тянули к себе с такой силой, что разорвали его на две половины. И когда в руках у каждого было по рукаву и прилегающей части тулупа, мгновенно отрезвели от бешенной жадности и остановились, глядя с недоумением на доставшееся «богатство».
Женщины с детьми и матерью тихо плакали, боясь вмешиваться в такую делёжку.
А вскоре революция и Гражданская война на время примирила пылких братьев. Голод, бедность сблизила их жён и детей.
Филипп слыл заядлым рыбаком. И этим своим промыслом подкармливал всех в те тяжёлые годы, пока брат воевал в стане красных. Сам он очень болел после Гражданской. Немецкие газовые атаки подорвали здоровье некогда сильного и крепкого мужика.
А потом лихолетье начала 20-х годов унесло жизни и Филиппа, и Ефима.
А их потомки передают из уст в уста про тулуп своего прадеда, разорванного сыновьями при разделе имущества. При этом улыбки не сходят с лиц, хотя и в наше время очень часто родственники тоже становятся врагами после делёжки наследства. Но это другие истории и другое время.