Глава вторая
НЕРАЗДЕЛЕННАЯ ЛЮБОВЬ,
или Тайна женского белья
Дом № 54 по улице Золотушкина считался элитным. В советские времена квартиры по 45 квадратов были просто шикарными, а здесь – 70-80. Одно время здание хотели снести и выстроить на этом месте ночной клуб. Но защитники старины отстояли двухэтажный особняк из восьми квартир. Помогли этим защитникам деньги главных квартиросъемщиков Обуховых и Мельковских из старинных русских родов. Кстати, особнячок до революции принадлежал деду Александра Павловича богатому купцу, за особые заслуги представленного к дворянству. А бабушка Веры Степановны была деду дальней родственницей, обедневшей дворянкой, исконной. Она у «братца Гаврюши» прожила лет пять-шесть и по счастливому случаю вышла замуж, уехала во Францию. А в конце пятидесятых вернулась древней старухой с вдовым сыном Степаном и внучкой Верочкой.
Сын «братца», которого уже не было в живых, принял их. Временно:
- Деньги есть?
- Есть, - ответил ровесник Павла Степан.
- Собираетесь своим жильем обзаводиться?
- Павел Гавриилович, мы вам в тягость не будем. Устроимся. Но хотелось бы в этом доме поселиться.
- Увы, наша семья чудом здесь осталась. Дом разделили на квартиры, но хорошие, потому что поместили здесь ответственных лиц. Одного из них развенчали, и его семье туго приходится. Вряд ли согласится товарищ Остапов, но попробуйте предложить ему такую сумму, чтобы он не отказался. Только тайно, по личному договору. Хорошо, что время наступило новое, иначе…
У Степана Владимировича Обухова была привычка с самого юного возраста вести дневник. Вот он и записывал в него подробно события каждого дня. Отсюда Вера черпала подноготную своей семьи. Благо дневников накопилось чуть ли не на двадцать томов.
Квартиру у товарища Остапова Обуховым удалось как-то негласно выкупить. А кроме пудового ящика с доморощенной литературой, отец Веры сумел провезти в СССР реликвии, которые на таможне посчитали старыми тряпками, дорогими сердцу чокнутых пережитков прошлого.
В основном это были вещи из наследства покойной жены Степана, графини Анны-Луизы, в девичестве де Тресси: ручной работы предметы туалета восемнадцатого века. Среди них было кружевное белье Марии-Антуанетты, королевы Франции, казненной революционерами в 1795 году.
От кого вещи достались супруге, Степан не выяснял. Только в Ростове-на-Дону, где он раньше никогда не был, тряпочки эти, по найденным Павлом каналам, продавались коллекционерам. И жили Обуховы, особенно не выделяясь в среде трудящихся, безбедно. Жалели только, что не могли развернуться на полную катушку. Средств было больше, чем возможности их потратить.
Павел не переставал удивляться, что заставило Степана с матерью и дочкой вернуться на историческую родину.
Родственник отшучивался:
- Желание матери. Я не мог ей отказать.
Мельковский догадывался: вероятно, не поладил Степа с законом. Но в душу не лез. Когда-нибудь сам расскажет.
Мужчины дружили. А после женитьбы Степана на приличной женщине с медицинским образованием, сошлись и их жены.
Подружились и Саша с Верочкой. Одногодки ходили в садик «Ивушка». И не Саша, а Верочка всегда заступалась за приятеля-увальня, хотя была на полгода младше.
Сашенька рос изнеженным мальчиком, очень ранимым. Но со временем его полнота таяла, к пятому классу паренек превратился в любимца всех девочек от семи до пятнадцати. А еще он был отличником. Его баловали. Открыто и тайком подносили конфеты, редкие в те годы апельсины и мандарины. Те, кто был беднее, отдавали ему свои завтраки. Не голодному и далеко не обиженному судьбой ребенку это все очень нравилось. Тем не менее, он до сих пор держался Верочки. И чуть что бежал плакаться ей в жилетку. Она понимала его, жалела, успокаивала. Девочка любила Сашу и ненавидела себя. В двенадцать лет она была очень некрасивой. Рыжие волосы, закручивающиеся кольцами, были не в моде. Ее дразнили «Ржавчиной». За глаза, конечно, потому что на расправу эта представительница «высшего света», дочь графини Анны-Луизы и дворянина Степана Обухова, была коротка. За глаза ее называли и «Поросятиной». У худой и высокой Веры сильно круглились щеки, и мясистый, совсем не аристократичный, носик портил лицо.
Безумно любившая ее бабушка не прожила и года после возвращения в Россию. Отец уделял ей мало внимания. Мачеха жалела, никогда не обижала и старалась наряжать девочку по моде.
А Саша не замечал ее любви. Ему нравились красавицы с темными волосами и белокурые, но обязательно полненькие, невысокие и с тонкими носиками.
В первый раз Саша женился в университете. На пятом курсе юрфака. Его избранницей стала сокурсница Веры по РИНХУ, Катя Романцева. Кстати, Вера их и познакомила у себя на дне рождения.
Прожили молодые два года. Катюша умерла при родах, оставив сына Пашу безутешному вдовцу и дедушке Павлу с бабушкой Леной.
Вера стала самой главной воспитательницей Пашеньки. Она любила его и его папу, и надеялась, что Александр это оценит. Но он беззастенчиво пользовался ее добротой, а на свидания ходил с другими девушками.
Несмотря на далеко не импозантную внешность, для Веры находились женихи. Привлекали положение ее родителей, шикарная квартира и занимаемая ею должность. Девушка быстро выдвинулась и, спустя два года после окончания института, стала ведущим специалистом крупного завода.
Нет, она и думать про других не могла. Любовь к соседу заполнила все ее сердце. Не было там местечка ни для малейшего флирта.
Так и жили.
Однажды Степан, как всегда тайно, совершил сделку по продаже раритета. И по натуре человек не жадный, решил устроить праздник для своих. Организовал поездку на теплоходе «Адмирал Нахимов». У Саши и Веры с отпуском не вышло. А супруга Степана Римма и Павел с Леной охотно отправились в путешествие.
Весь мир переживал трагедию теплохода. Столкнувшись с сухогрузом, «Адмирал Нахимов» отправился на дно Черного моря. Выжившие насчитывались единицами.
Родители Саши и Веры утонули в своих каютах.
Это было страшной трагедией. Саша привык жить под крылышком любящих папы и мамы, которые взяли на себя опеку над его сыном. Что ж, теперь ему срочно нужно было жениться? Мальчик подрастал, характер формировался не слишком удачно. Он был сообразителен, многое хватал на лету, но терпеть не мог учиться. Воспринимал всерьез и любил только соседку, тетю Веру. И Саша принял оптимальное для себя решение: судьбу свою насильно ни с кем не связывать, а парнишку сбросить на руки заботливой подруге. Он так и не оценил ее любви, в которой, наконец, стал разбираться.
В 1993 году Павлу исполнилось двадцать лет. С трудом поступив в экономический вуз, он почти не посещал занятий. Зато влюбился, казалось, взаимно. И привел девушку знакомить с папой Сашей.
Это была Люсьена Давыдова, двадцатитрехлетняя сотрудница исторического музея. Девушка быстро разобралась что к чему и выбрала Мельковского-старшего, к тому времени уже с головой окунувшегося в новую экономику и быстро делавшего деньги.
Александр влюбился в Люсеньку так, что готов был бросить к ее ногам все на свете. А Паша разобиделся на папашу и мачеху настолько, что взялся за ум, влез в какой-то серьезный бизнес, проявил способности и по-английски расстался с родовым гнездом и папочкой-соперником. Прихватил с собой на память золотой портсигар с алмазной инкрустацией и был таков.
Ему тогда было двадцать четыре года. Взрослый самостоятельный человек. И поступил еще вполне по-родственному: мог и основательнее поработать над папенькиным добром. Так или иначе, ему причиталось, сын все же.
И Люсьена просила не поднимать шума.
У них были немалые доходы. Александр Павлович благодаря жене стал заниматься собой: рос в интеллектуальном плане, ходил в тренажерный зал. Отказался от встреч со старыми друзьями, которые мешали бизнесу. Люсьена поддерживала. Сама не слишком общительная, строила свой дом, налаживала оптимального удобства быт, стирала, убирала, готовила. Была идеальной хозяйкой.
Муж много раз предлагал завести домработницу, но Люсьена не соглашалась.
- Не люблю чужих рук. Мама учила семью и дом самой держать. Да и тебе приятней от меня отбивные с картошкой принимать, чем от незнакомой тетки.
- Тогда работу бросай.
- Вот уж нет. Я, в музее напрасно тратя время, об этой Мастерской, знаешь, как мечтала!
Люсьене удалось попасть в Мастерскую по реставрации старинного костюма. Находилась она под Таганрогом. Но Александр подарил Люсеньке классный «шевроле», и проблем с дорогой не было. Пробки не грозили. Утром – через спальный район, все – в центр, а она наоборот. И так же вечером. Да и работу можно было брать на дом, если что проще попадалось. Но «простого» было мало, да и не для великолепной мастерицы то оставлялось. Ручки у Люсьены - золотые, а знаний по костюму выше крыши.
Все, что любила, было у нее: внимательный, добрый муж, соседка, дальняя родственница Саши, ставшая лучшей подругой, несмотря на разницу в возрасте; прекрасная работа, классная квартира с антикварной обстановкой, деньги в банке на кухне и в банке «Приват-Велюр». Чего лучше-то желать?
Но Люсьена все еще мечтала.
- Знаешь, Вера, когда-нибудь в мои руки попадет платье Екатерины Второй, Анны Австрийской или Жозефины Богарнэ-Бонапарт, и я его превращу в совершенно новое. И даже смогу примерить на себя.
- А размеры? – рассмеялась Обухова. – Ты уверена, что подойдет?
- Нет, конечно. Там все под корсеты подогнано. Да и людишки были куда меньше нынешнего. Мы бы с тобой, Верочка, вряд ли и ляжку на место талии вместили.
Вскоре после этого разговора Обухова задумалась.
Она уже имела свое коммерческое предприятие. Деньги водились немалые. Да и от папы Степы кое-что осталось. Вещи и каналы.
- Я уезжаю, Люся, надолго, - как- то сказала женщина своей молодой подруге.
- Как?! – воскликнула Мельковская. – Мы же без тебя не сможем. Куда ты?
- Пока секрет. Вернусь, максимум, через полгода.
- А бизнес?
- У меня замечательные помощники. И вообще-то телефон изобрели. Буду управлять на расстоянии.
Вера вернулась через пять месяцев. Первой ее увидела Люсьена и выпала в осадок. Перед ней предстала красавица со знакомыми огненно-рыжими волосами и совсем незнакомым изящным носиком, четко очерченными скулами. Несколько поменялся разрез глаз. И возраст! Минус двенадцать-пятнадцать лет.
Вера ездила в Германию делать пластическую операцию. Она хотела быть красивой и молодой, как Люся.
Однако Саша повосхищался, повосхищался, а как был влюблен в Люську, так и остался в своей верной и преданной любви.
А Веру стали одолевать толпы ухажеров, повергнутых в прах ее новой внешностью.
- Я виновата, - сказала мне Вера Степановна. – Это я вызвала ссору Мельковских. Ненароком… Хотя вру… В общем, спонтанно получилось. Я вместе с ними поздравляла юбиляра, это и мой хороший знакомый. Выпила чуть больше, чем надо, и стала обращать внимание Саши на то, как хозяин торжества и Люся тесно сплелись во время танца.
А потом вот это все и произошло…
Вера Степановна умолкла, закусила губы. Она явно хотела еще в чем-то признаться, с вопросом посмотрела на меня. Но не решилась. Я подумала, что это уже совсем личное, пожала плечами:
- Вокруг нас столько драм. Не судите, да не судимы будете. Что вы от меня хотите?
- Разве не понятно?
- Пока нет.
- Я не виновата в гибели Люсьены, хотя всю свою жизнь хотела быть рядом с Сашей.
- Что вы в нем нашли, скажите по секрету? Высокий, импозантный, на мой вкус, чересчур плотный, даже рыхловатый, мужчина. С деньгами, да. Но и вы не бедны. А таких, как он, немало. При вашей-то внешности…
- Не хочу я, Стелла. Поздно мне с девичеством расставаться.
-???
- Да, у меня никогда никого не было. Только я не виновата в том, что случилось, поверьте. И прошу от имени Александра Павловича найти вора и убийцу Люсьены Викторовны. И от своего…
Женщина сжала кулачки и легонько застучала ими по краю стола, не в силах продолжать.
- Говорите, как есть, Вера Степановна. Потом сформулируем.
- Я в беде. У меня случились большие проблемы в бизнесе. Не просто большие, огромные! Естественно, в масштабах моей коммерции, я и близко не стояла с олигархами. Чтобы поправить дела, пустила в продажу последнее, что у меня оставалось из ценных вещей. Но покупатель, рассмотрев раритет, поставил условие, чтобы он был в идеальном состоянии. Нужно было точно воспроизвести весь рисунок изделия. И ни в коем случае не пользоваться современными материалами. Незадолго до исчезновения Люсьены, я отдала ей на восстановление панталоны.
- Что отдали?!
- Панталоны Марии-Антуанетты, несчастной вдовы Луи Шестнадцатого, немногим позже него потерявшей на гильотине и свою голову.
Я люблю историю, отдаю должное личностям, оставившим свой след в ней, но не настолько же, чтобы принять близко к сердцу подобное. Да и вообще носила ли бесшабашная королева Франции нижнее белье? Моих знаний на этот счет не хватало.
- Извините, Вера Степановна, вы, что, хотите, чтобы я отыскала королевские трусы?
- Панталоны! И не кого-нибудь, а Марии-Антуанетты!
- Да кого бы то ни было. Я могу рассказать вам всю историю этой персоны. Естественно, описанную в художественной литературе. Дама поступала зачастую некрасиво по отношению к супругу, но… копаться в белье. Увольте!
Вера Степановна посмотрела на меня с великим сожалением и тихонько прошептала:
- Это не просто дамские трусы, как вы изволили выразиться, простите… Это шедевр, изготовленный из натурального шелка, тончайших кружев и мелких бриллиантов. Пострадали камешки и кружева. Ткань оказалась нетленной.
Вера Степановна глубоко вздохнула:
- Найдите пропажу, где бы эта вещь не пребывала. Я заплачу вам десятую часть цены, которую мне предложили.
- И сколько же это? – наш разговор уже казался мне полным абсурдом.
Хочу домой, отлежаться, отдохнуть, заснуть с книжкой на груди, с недопитой чашкой чая на полу возле любимого дивана.
- На аукционе я могла бы заработать не меньше миллиона евро.
- Что?!
- Но я не собираюсь выходить на такой уровень. Не по чину и чревато последствиями. Лучше получить меньше в карман, чем больше по голове. И потом, у меня нет прямых доказательств. Экспертиза стоила отцу очень, очень много. Но документы пропали еще в прошлом веке. Однако знающие люди все же дают триста тысяч.
Я поперхнулась. Не в силах среагировать словесно.
- Так, что, Стелла, возьметесь за это дело? Я не буду жаться на ваших расходах. И если вы найдете вещь, я заплачу, как уже сказала, десятую часть полученных денег.
Я вернулась в реальность.
- Вы не боитесь довериться неизвестному человеку?
- Боюсь. Но у меня нет выхода. Если я обращусь в милицию, я никогда не увижу раритет. Его отправят в музей.
- Это в лучшем случае.
- Понятно.
- Вера Степановна, вы еще сказали, что сейчас в затруднительном положении. А расходы на поиски могут стоить немало…
Женщина протянула мне руку.
Пожать что ли?
Растерялась, но потом поняла.
Перстень! Платина и золото, похоже, янтарь.
- Не впечатляет.
- Это на вид он неброский. Присмотритесь.
Присмотрелась. В янтаре застыла мошка какая-то. Да, такие камешки морские ценятся, но не настолько, чтобы рассматривать колечко в формате нашего вопроса.
- Мне кажется, максимум, пятьсот евро.
- Ошибочка, Стелла, большая ошибочка.
- Да? У меня было одно дело, связанное с драгоценностями. Консультировал очень известный ювелир. Мы подружились. И он буквально вынудил меня пройти у него курс изучения камней и металлов.
- А как насчет «возраста» изделий?
- И это тоже. Вашему перстню от силы девяносто-сто лет.
- Восемьдесят. Перстень был изготовлен по заказу Сталина. Предназначался для отправки в Испанию. Для кого – история умалчивает. Достался он моей семье. Янтарь очень древний, и насекомое в нем науке неизвестно.
- Мутант, наверное.
- Тем ценнее. Перстень стоит не меньше миллиона рублей.
Я удивилась:
- Так, продайте, поправьте все свои дела. И остаток жизни проведите в путешествиях по миру. Что может быть лучше?
Вера Степановна сначала посмотрела на меня, как на больную, потом невесело рассмеялась:
- Простите… Я не сказала вам. Перстень продать не могу.
- Почему? Это же не подарок Александра Павловича.
- А вы злая.
- Не злая. Но начинаю нервничать. Вы хотите меня занять неизвестно на сколько времени. В мозгах уже панталоны застряли. А сами многого не договариваете. Если вы держите меня за дурочку, то зачем нанимаете? Если верите в то, что я справлюсь с задачей, так зачем все эти «вокруг да около»?
- Извините, Стелла. Все это так сложно. Этот раритет в мировом розыске. Отец поздно узнал, что перстень продал ему незаконный владелец, вор, короче. Но расстаться с перстнем не захотел. Есть человек, которому я могу его заложить. Порядочный… в том плане, что вернет. Берет, правда, много, но другого варианта нет.
Мне стало совсем «весело»:
- В этом всем есть много непонятки, Вера Степановна.
- Сомневаетесь в том, что я искренна?
- Не то слово. Перстень в розыске, а вы мне, которую видите впервые в жизни, спокойно об этом говорите. Да я же, просто из прикола, могу донести. Или из корысти. А вдруг заплатят? Неужели я вызываю такое доверие?
Вера Степановна улыбнулась как-то совсем по-другому. И стала не красавицей, а милой и симпатичной женщиной. Немного помолчала и разъяснила ситуацию:
- Стеллочка, ой, простите за фамильярность…
- Не стесняйтесь.
- Не хотела говорить, но придется. Мне нужно было, чтобы вы поверили именно мне. Когда Саша рассказал про вас, я сразу же одобрила его выбор. Дело в том, что кроме Мельковских у меня есть еще добрый друг, Алла Владимировна Оленик. Вам это что-то говорит?
Я чуть со стула не упала:
- Мать Стаса?
- Да, матушка Станислава, майора милиции, вашего друга. Она мне давно прожужжала уши про некую Стеллу Ханну, которую очень высоко ставит в сфере сыска. У нее, мол, дар от Бога, полное отсутствие страха и неимоверная интуиция.
Если бы я в этот момент ела, подавилась непременно.
- Единственное, что верно, так это интуиция. Она меня и спасает. Конечно, я окончила юрфак, заочно. Получила кое-какие знания. Но остальное – ерунда. Я боюсь многого. Вот, недавно меня чуть не утопила в море моя бывшая сокурсница по художественному училищу. Знаете, как было страшно. Жуть! А десять лет назад одна из лучших подруг решила замуровать меня и чуть не достигла результата. Еще я боюсь змей, пьяниц, что-то забыла, но неважно. Я нормальная женщина, хочу жить и сохранить свою внешность непокарбованной. А вообще, мне приятно, что обо мне так отзываются. И если вы подруга Анны Владимировны, которую я люблю и уважаю, то можете на меня рассчитывать. Не хочется менять мнение о себе.
Последние слова я произнесла со смехом, но моя собеседница не развеселилась.
Вера Степановна внезапно помрачнела, сжала губы. О чем-то задумалась.
Задумалась и я, напрягла пресловутую интуицию… Нет, ничего она мне не подсказывает. Абсолютно ничего. Я даже не представляла себе, как и где искать эти самые панталоны. И вообще… Поношенные женские штанишки, жуть. И совершенно не важно, кто их носил.
Внезапно пришла мысль.
- Вера Степановна, скажите, кто в случае смерти Мельковского наследует имущество?
Она не удивилась вопросу.
- Павел Александрович Мельковский.
- Отец написал завещание?
- Да. Он оставлял все жене. Но Люся погибла. Сын – единственный наследник.
- А вы? Что, тоже оставляете все Павлу?
- Да. У меня никого нет. А Павлика я растила, воспитывала. Он совсем неплохой человек. И то, что он взял у отца портсигар, ничего для меня не значит.
Вера Степановна привстала со стула и позвала:
- Паша! Галочка!
Глава третья
УБИЙЦА ПОНЕВОЛЕ
Я обернулась.
В кафе вошли двое. Высокий стройный мужчина в расстегнутом енотовом полушубке держал под руку среднего роста невзрачную женщину в халате, накинутом на спортивный костюм. В ответ на оклик он повел ее к нашему столику.
- Здравствуйте, тетя Вера, - мужчина оставил руку спутницы и обнял Обухову.
Потом то же самое сделала пациентка больницы:
- Рада вас видеть, Вера Степановна.
- Все нормально, Галочка? Что говорят врачи?
Безликая женщина прижалась щекой к плечу Обуховой.
- Все то же самое. Готовлюсь.
- Какая палата?
- Седьмая.
- Когда операция?
- Должна быть сегодня утром. Но перенесли на половину второго.
- Держись.
- Спасибо.
- Паша, а ты в курсе, что твой отец тоже здесь… Впрочем, что я говорю, откуда…
Павел не остался равнодушен к сообщению. Спросил:
- Что с ним?
- Инфаркт, похоже. Он в тяжелом состоянии…
Вера Степановна поколебалась, но решилась:
- Вчера погибла Люсьена.
Лицо Павла вспыхнуло и мгновенно погасло, но губы задрожали, когда он задал вопрос:
- Автокатастрофа?
Вера Степановна вспомнила, что не представила нас друг другу, познакомила меня с Павлом и Галиной. Потом попросила прощения и отошла с ними к буфетной стойке.
Мельковский-младший произвел на меня хорошее впечатление. Серьезный, спокойный, внимательный. Видно, жену любит и с Обуховой почтителен. Только очень грустный взгляд. Переживает за Галину?
Ну, а как иначе?
Оказалось, я сделала неверные выводы.
Жену Павел совсем не любит.
Ко мне вернулась Вера Степановна и виновато сказала:
- Я вынуждена снова извиниться перед вами, Стелла.
- Ничуть не сомневалась, что вы в очередной раз, мягко говоря, не вполне были со мной откровенны. А я уже согласилась вам помочь.
- Вопреки желанию Саши, я все время поддерживала с Павликом отношения. Поймите, я заменила ему мать. Мы виделись. Часто, и я всегда была в курсе его дел. Пошла на его свадьбу, хотя не одобряла выбор. Более того, осуждала и отговаривала. Мальчик не послушался, но мы не поссорились.
- А зачем вы влезли в его личную жизнь?
- Роза Катарина, его невеста, зарабатывала на пропитание проституцией. Он вызвал ее однажды на сеанс тесной связи и влюбился. Девочка по вызову окрутила его в момент, рассказав душещипательную историю. Она-де сиротка несчастная без роду, без племени, убежала из детдома, потому что ее обижали, били и морили голодом. Где жить? На что учиться? Профессии нет… Дурачок купился. Осыпал златом и серебром, женился. А стерва оказалась дочкой главного врача больницы, выгнанной родителями из дому за ****ство и хамство. Девица, недолго думая, занялась любимым делом под флагом эскорт-агентства «Лисистрата». Лет через семь после свадьбы Розочка совсем обнаглела и мужиков домой водить стала.
- И что, Павел терпел?
- Любил ее, а потом терпение лопнуло. Возненавидел. Хотел развестись, но супруга перед разводом разбилась на своей машине. Умереть не умерла, а стала инвалидом. Не ходит. Без сиделки никуда, а жрет, простите, зараза за троих и только деликатесы. Совесть Пашке не позволила с калекой развестись. Недавно он решил отвезти Розу в дом инвалидов. А Галю с детьми взять к себе. Мужчина он молодой еще, ему жить и детей заводить.
- А что, от Розы нет?
- Есть. Дочка Лида.
- В мать?
- О, нет. Девочка хорошая. Отлично учится, скромная. Папа не жалеет для нее денег на одежду, компьютеры, всякие приколы молодежные.
- Сколько ей?
- Тринадцать. Недавно видела ее на улице. На вид – все шестнадцать. Как минимум, второй размер груди. Паша говорит, что стесняется этого страшно. Мальчишек от себя гонит. Мечта у нее есть – учиться в Лондоне. А отец не хочет отпускать, хотя средства позволяют. За ней присматривает домработница Дина.
- А Галя?
- Галочка – любимая женщина. Вместе они больше года. Павлик собирается жениться на ней. Такой милый человечек. Задержалась где-то в девятнадцатом веке.
- Некрасивая.
- А что толку, что я стала такой? Счастья нет. И не предвидится. А Галочка душой, сердцем берет. И бедолага такая. В прошлом году руку сломала. Это в ее жизни, говорит, пятый перелом. Рассказывала, четыре года назад квартиру обокрали. Все сбережения она хранила в шкафу, под бельем.
- Оригинально.
- Да, хоть кол на голове теши нашим соотечественникам, а от стереотипов уйти – никак. Либо в шкафу под бельем, либо в банке с крупой. Взяли не так уж и много, но для нее…
- А Павел не содержит ее?
- Да он все мог дать! А Галина гордая, принимала конфеты, цветы, подарки для своих деток. Даже в ресторан не вытянешь.
Я не знала Галочку и восторгам не поддавалась. Зато хоть немного научилась понимать людей. И не выдержала:
- Лучший способ завоевать мужчину. Кстати, про детей…
- Мальчик – ровесник Лиды. Дочке – десять.
- Ну, хорошо, вернемся к нашим баранам.
- Именно, к баранам. Павлик к краже панталонов и отцовских драгоценностей отношения не имеет. Ручаюсь головой.
- Не боитесь голову потерять?
- Не боюсь. Стелла, может, конкретно договоримся?
Мне становилось все более и более любопытно. Я уже почти втянулась в историю. Поймала себя на том, что верю Обуховой, жалею Мельковского, переживаю за серенькую мышку Галочку.
- Извините, Стелла, мне нужно в туалет.
Вера Степановна ушла, а у меня зазвонил телефон. Это был мой друг Оленик.
- Привет, Стасик. Чую нутром, ты – прямо в струю!
- Не знаю, о чем ты. А я – о Мельковской.
- И я о том же. Сейчас нахожусь в БСМП-2 с Обуховой.
- В палате?
- Нет, в кафе. Ее выгнали из палаты, там врач.
- Закусываешь?
- Нечего закусывать. Томатный сок пью уже два часа. Не издевайся! Давай по существу.
- Мы поймали убийцу Мельковской.
- Что?!.
- Поймали убийцу Мельковской.
- Еще раз и помедленней.
- Стеллочка Ханночка, мы, менты тупые поймали того, кто убил Люсьену Викторовну Мельковскую.
- Я еду к тебе.
- Не возражаю. Может, интуитивно набредешь на что-нибудь.
- Спасибо, любимый.
- Но-но, я женатый мужик.
- Исключительно пока. Как Надька надоест, вспомни о верной подруге, которая тебя обожает.
Я договорилась встретиться с Обуховой назавтра поутру и, терзаемая голодом, пробками в автотранспорте, совершенно пустой головушкой, отправилась к моему любимому менту…
Убийцей оказался бывший «чеченец» Василий Данилович Лотырев.
Он ничего не отрицал.
Как вышли на него?
Легко!
Дворничиха, обслуживающая дома 48-56, Елена Капелюх, имела зуб на жильца третьей квартиры дома под номером 50. Красавец с военной выправкой, начавший спиваться, запал в душу пятидесятилетней Леночке. Она ему и «сто граммов», и себя, и все, что имела. А двухметровая зазноба – никак. Не нравилась плотненькая украинка с дряблыми щеками и кривыми ножками, да еще и без образования, офицеру в отставке. Выпивку принимал, а от любви отказывался напрочь. Но не без оговорки.
Лечусь, мол, от ранений в область паха. Еще немного и будет все – обалдеть.
Ранение у парня было. Но в другую область…
И еще была жена. Бывшая.
Зоя Аркадьевна Горевская-Лотырева. Умница-красавица, парикмахерша с двумя высшими образованиями. Бросила она Васю. Мол, всем хорош ты, бравый капитан, но денежек тебе за героизм на поле брани не дали, а за ордена да медали много на блошатнике не выручишь – срок давности не прошел. Квартирка двухкомнатная ремонта требует. Шубка лисья – позор женской стати.
Короче, да пошел ты, Вася, на двадцать третью букву алфавита.
Послала и исчезла. А у Леночки Капелюх – любовь.
Выкинули – надо подобрать.
Не сдалась женщина. Следила, блюла. И увидела накануне, как ее неразделенная страсть подскочил к Мельковской, которую она хорошо знала (каждый день сталкивалась, когда та шла в гараж), что-то сказал женщине и быстро убежал. Между прочим, с ее сумкой.
Капелюх шла из магазина с поллитровкой для Васи. Хотела его, сволочь такую, тормознуть. Не успела и увидела, как Люсьена Викторовна упала на снег.
Каялась дворничиха: не к ней бросилась, а за Васькой. Боялась Лотырева упустить.
Догнала, водочкой стала прельщать, напрочь забыв о Мельковской. Уговорила зайти к ней на огонек.
Он согласился, но несколько позже, через полчаса-час. Пусть пока мяска побольше с картошечкой поджарит.
Побежала Капелюх к себе, жила она на соседней улице. Наготовила всего вдоволь.
Минут через сорок явился будущий, как она надеялась, дружок. Уже здорово подшофе.
Встретила, напоила, накормила, спать с собой хотела уложить.
Он за второй, потом за третьей бутылкой послал.
Угождала, как могла всю ночь и последующее утро.
А он, зверь лютый, высказался таким образом: мол, ты, коза драная, старая и противная, я, мол, лучше такую, как Собчак, трахну, чем тебя. А будешь приставать, вырублю, как женку бывшего шефа.
Обиделась Капелюх, выскочила на улицу в слезах. Столкнулась с приятельницей. Та и рассказала, что вчера на ее участке нашли мертвую женщину, а мужа «ейного» в бессознательном состоянии увезли на «Скорой».
Решила отвергнутая отомстить и пошла в милицию.
Пьяный в стельку задержанный признался сразу…
Небывалый случай в системе законопорядка. Василий рассказал: к нему домой пришел Александр Павлович Мельковский, у которого одно время он работал водителем, пообещал помочь вернуть ему Зою и отправить их на жительство в любую страну мира с солидной суммой денег. Нужно было сразу же выбежать на улицу, подойти к Люсьене Викторовне, которая вот-вот окажется рядом с его домом, вырубить ее на короткое время, забрать сумку, бросить возле нее документы, чтобы в больнице, если не дай Бог до этого дойдет, могли узнать, кто она такая и куда обращаться.
Сумку же нужно было сразу передать Мельковскому. Он будет ждать в аптеке напротив своего дома.
Василий все выполнил в точности. Подбежал к Люсьене, нанес временно поражающий удар в область шеи, схватил сумку, вытащил паспорт и права, бросил на снег рядом с женщиной и побежал в аптеку. Отдал сумку, получил деньги и надежду на воссоединение с любимой. Но содеянное давило на грудь. И он на нее же принял пол-литру сначала в подвальной забегаловке «Ветерок», потом бутылку от Ленки Капелюхи. Потом еще и еще. От нее же. А дальше – не помнил. Паскуда Ленка заложила. Ну, он с ней еще сочтется! А за то, что сделал, готов отвечать. Подумаешь, нажал пальчиком за ушком у тетки. Очнулась давно, так ничего и не поняв, а сумку-то мужу вернул. Шутка какая-то вышла. И всего-то! А Ленку, точно, прибьет!
Василий Данилович не сразу усек, что своим «пальчиком» убил Мельковскую. Долго мотал головой и бубнил, что приемчик его не рассчитан на убийство. Максимум – десять минут отключки. А когда понял, что женщина умерла, денежки, изъятые из брючного кармана, ему не вернут, впал в полный транс. Не разговаривает, ни на что не реагирует, тихо улыбается и мычит, подобно корове.
- Нас к Мельковскому не пускают. Он не приходит в сознание.
- Я дождусь, пока он сможет говорить. Мне все это не нравится. Чую нутром, здесь что-то не так. Он был искренен со мной, когда просил найти жену и ценности. По времени ничего не совпадает. Зачем я ему, если он сам готов был справиться с делом? Все очень запутано, Стас. Похоже, что действовали два совершенно разных «Мельковских».
- М-да. Я не подумал об этом. Но ладно, утро вечера мудренее.
Утром к пациенту снова не пустили.
Александр Павлович пребывал в полном забытьи, по-научному, в коме.
Возле палаты неотлучно находилась Вера Степановна. Так как Оленик не брал с меня обета молчать по-партизански и в своих собственных интересах, я рассказала Вере Степановне обо всем.
Она не поверила:
- Ерунда. Александр Павлович на такое не способен. Да и зачем?! Откуда? Почему? Сто мильонов почему?
Я разложила по полочкам:
- Допустим, как он и думал, Люсьена взяла драгоценности из мести, потом одумалась, решила вернуть украденное, может, сама вернуться домой. Муж, внешне такой раскаявшийся, обиду затаил, захотел наказать жену. Ум, знаете ли, таким изощренным бывает в определенное время…
- Саша не мог желать смерти любимой женщине. ( Снова в ее голосе мне послышалась дрожь недоговоренности, может, даже вранья. Меня начало это сильно раздражать, но давить было не время, не скажет).
- Смерти? Не мог, наверное. Но так уж вышло. Потому и удар.
Сейчас в квартире Мельковского идет обыск.
- Обыск?! Какое право?!
- Обычное. При понятых.
- Я еду туда!
- Что это изменит? Санкция есть…
Да и поздно. Позвонил Стас. Из квартиры Мельковского. Драгоценности не нашлись.
Один из понятых, сосед с нижнего этажа, доверительно сообщил, что «вчерашний» Александр Павлович вызвал у него недоумение. Встретившись неподалеку от дома, не поздоровался, так еще, чуть ли не несся по улице, совершенно не хромая.
Я помнила, Мельковский, действительно, прихрамывал. Операция на коленной чашечке оставила осложнения.
- Стас, как ты ко мне относишься?
- Замечательно. Но при чем здесь…
- 99,9 процентов… С самого начала я не поверила, что это был Мельковский.
- Я помню. Твоя интуиция и несовпадения всякие…
- Не издевайся. Но это так, если хочешь. Мужик хромает. Не очень сильно, но быстро идти не может. А уж бегать!.. Не мог и не поздороваться.
- Почему это? Все мы бываем в прострации.
- Ошибаешься. Люди его типа и воспитания делают это механически.
- Стелла!
- Я знаю, как меня зовут. Слушай, порасспрашивай соседей, а в первую очередь этого дядьку, что неестественного еще было в Мельковском в тот час.
- Усы, борода, цвет волос, прыщики, бородавки?
- Умничка. Не мне же учить славного майора Оленика… Стас!
- Что, Стелла?!
- Врач… потом перезвоню.
Обухова опередила. И уже лежала на полу, когда я услышала слова:
- Мы ничего не могли сделать…
Александр Павлович Мельковский, как и его супруга, приказал долго жить. Скончался, не приходя в сознание…
Итак, заказчик «шутки» умер, а исполнитель сядет в тюрьму. Лет на семь.
Дело закрыто.
Официально.
Началось частное следствие…
Красавица Обухова не поверила в виновность друга. Заложила перстень и наняла меня разобраться в этом странном происшествии с гибелью Люсьены, что вызвало смерть любимого. Конечно, и кражей его имущества. Но больше всего ей хотелось найти эти заношенные (или, может, не очень, откуда я знаю), панталоны Марии-Антуаннеты, свободной от предрассудков королевы Франции конца восемнадцатого века.
Честно говоря, меня настолько заинтересовало это дело, что я бы взялась за него, и не имея конкретного заказчика.