Он сидел в кухне на табуретке в темноте, не включая свет, сидел в нижнем белье, в котором спал. Электронные часы на холодильнике с зелёными подсвеченными цифрами показывали пять утра. Он проснулся в спальне несколькими минутами ранее от собственного крика.
Как попал на кухню, минуя туалет, не помнил. Страшный сон всё ещё не покидал его. Даже осознание того, что он дома, в своей квартире, в окружении хорошо знакомых ему собственных вещей, не избавляло его мозг от сновидения.
Ему снился как будто бы вчерашний вечер. Как будто бы явились к нему взрослые сын и дочь, принесшие ему путёвку в санаторий на тёплом морском побережье. Путёвку долгожданную, от чего он засуетился в радостном предвкушении. Неестественно бодрый возглас сына:
- Неси скорее чемодан, мы выезжаем прямо сейчас.
Заигрывающий голос дочери:
- Скажи, какие будем брать с собой вещи? Что тебе сложить в чемодан?
Вот они уже едут в машине, но почему мимо вокзала, и в противоположную сторону от аэропорта? Он занервничал, но не подал вида. Наконец машина остановилась у глухих высоких железных ворот, которые перед ними автоматически раскрылись. Они с сыном вышли из машины и прошли на территорию. Несколько в глубине здание, на фронтоне которого красовалось написанное большими буквами и читаемое им без очков название учреждения:
«ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ».
Не успел он опомниться, как его подхватили под мышки два дюжих не бритых сильно пахнущих перегаром санитаров, почему-то, одетых в синие спецовки работников городских коммунальных служб. Перед тем как затащить его в здание с решетками на окнах и дверях, они сняли с него ремень и хотели вернуть сыну, но сын отмахивался и, отступая назад, бормотал:
- Не нужен, не понадобится.
Длинный коридор, санитары тянут волоком. В конце дверь, и, вот, он оказывается в помещении казармы с множеством кроватей и тумбочек. Такая казарма была в «Учебке», где он провёл первые полгода срочной службы, когда был ещё совсем молодым парнем, только здесь на кроватях не молодые солдаты. А такие же, как и он взволнованные чем-то старики и старухи, пытающиеся выйти на свободу и, почему-то, тихо подвывающие и жалобно скулящие.
Когда он, сидя на табурете, наконец, окончательно проснулся, его не покидала мысль об этих стариках и старухах.
Он догадывался, но вспоминать не хотел, лишь не подвластная ему Его память выталкивала из самых, казалось бы, навсегда забытых, вычеркнутых страниц воспоминаний, эту историю, как он понимал, "с душком" из теперь уже такой далёкой молодости.
…его жена, Маруся, в девичестве, ещё, будучи подростком, подобрала на улице брошенного, но не потерявшегося, без ошейника и поводка, двух месячного щенка овчарки. Как щенок оказался на улице и что пережил, неизвестно, но, став взрослой собакой, не любил пьяных и подростков на велосипедах, мчащихся мимо него.
Дик, такое имя он получил, вырос в прекрасного сильного пса с благородной осанкой, породистым окрасом и умными глазами. Его даже брали сниматься в кино, где он в стае ему подобных изображал волка. Чукчи-кинологи из съёмочной группы, работавшие консультантами-дрессировщиками, говорили, что Дик, даже без грима, больше других собак похож на волка. Видимо, в его родословной имелся лесной бродяга, «наведывавшийся» на псарню.
Дик сторож и охранник незаменимый, смелый и решительный, злой на «чужих», но покорный и ласковый для «своих».
В три года Дик переболел чумкой, во время болезни у него отнимались задние лапы. Сколько с ним провозились тогда близкие и особенно Маруся. Общими усилиями Маруси, ветеринаров, а больше с Божьей помощью, Дик поправился.
Прошли ещё пять лет. Маруся вышла замуж за Него. Затем родила двух деток погодков, дочь и сына. Дику к тому времени исполнилось десять лет, по человеческим меркам все семьдесят.
Конечно, жить вчетвером в двухкомнатной «хрущевке» уже само по себе «не подарок», а тут ещё такая псина, хоть верхом на ней катайся, что, собственно, детки играя, и пытались делать. В тесноте Дик то к Его отутюженному и почищенному костюму прикоснётся, оставляя на нём клок линяющей шерсти, то телефонную трубку хвостом скинет с аппарата, стоящего на журнальном столике, и никто не может к ним дозвониться. Но с этим смирились, в конце концов, это стало делом привычным.
Настоящие проблемы начались, когда Дику пошел одиннадцатый год. В собачьей старости чумка, перенесённая семь лет назад, отозвалась недержанием. К примеру, звонок в дверь, собака, понятное дело, гавкнет, а сзади под хвостом самопроизвольно «вываливается». Хорошо, если «твёрдая» субстанция, а чуть «пожиже», тут же размазывается по полу задними лапами. Не помогли ни лечение, ни специальная диета, ни частые выгуливания в течение дня, вечера и даже, иногда, ночью.
Измучились все: и Маруся, и Он, и дети. Начались семейные ссоры, упрёки. Сказались характеры. Он – прагматичный сангвиник, Маруся – плаксивый меланхолик. Всё же через год Маруся согласилась Дика усыпить. Но кто отведёт к ветеринару? Только не она сама! Он – тоже не хотел когда-нибудь услышать по этому поводу упрёки от жены и подросших детей, ссылаясь, что это её «приданое», сама пусть и решается.
Как всегда, нашлись «добрые» советчики. Подсказали, что при горисполкоме есть «контора», которая приезжает на дом, забирает собаку, у себя делает укол и хоронит. И всё это бесплатно, за деньги городского бюджета. Он созвонился, взял в назначенный день отгул.
Приехали двое в спецовках как у сантехников, с сильным запахом перегара, сразу с порога:
- Эту, что ли, забирать надо? Мы внизу подождём, а Вы, не спеша ошейник с поводком накиньте на собаку, как на прогулку. Выходите вниз, у машины подпишите бумагу, передадите нам в руки поводок и свободны.
Лишь, когда они захлопнули за собой дверь, Дик, обычно злобно сдерживающий оскалом посторонних у двери, вышел из-за ног хозяина, за которым впервые, сколько Он его знал, спрятался. Обычно радостно прыгающий и подставляющий шею, чтобы надеть ошейник при возгласе: «Идем гулять!», - сейчас, услышав этот призыв, Дик улёгся на свой коврик. В конце концов, экипированный для прогулки, вниз Дик, спускался вяло, часто оглядываясь, словно он знал, что по этой лестнице больше не поднимется никогда.
Перед подъездом стоял грузовик с большой клеткой, сваренной из металлических листов, где единственным окошком служит решетчатая дверка. Задний борт уже открыт. Один работяга стоит в кузове, словно палач на эшафоте, другой, как судья с приговором, с бумагами в руках у машины, ждут хозяина с очередной жертвой. У них всё отработано до автоматизма.
- Подпишите, вот, «здесь» и «здесь».
- Скажите, а после укола они ещё долго живут?
- Мужик! Какой укол? Накидываем сетку и бьём палками, пока не затихнут. Но, если два рубля на «маленькую» не жалко, мы его индивидуально, кувалдой по голове, с одного раза.
Он – растерялся. А в это время работяга, стоявший в кузове, одним рывком за поводок затащил взвизгнувшего Дика в кузов, и сунул его в полуоткрытую решетчатую дверку. Просунув через решетку руки, расстегнул Дику ошейник и, спрыгнув на тротуар, вместе с поводком, протянул его хозяину.
- Нет, нет, не надо, больше не понадобится, - тихо ответил Он.
Дик, молча, бросил последний взгляд на своего хозяина, их глаза встретились в тот момент, когда машина тронулась с места.
Этот собачий взгляд запал в Его сознание на всю жизнь. Он вспомнил этот взгляд именно сегодня, сорок пять лет спустя. Взгляд пришел к нему во сне, Он – в ужасе вскрикнул, ему приснилось, что это Его кинули в железный ящик и повезли - в никуда…
Букулты 11 сентября 2014 года
Владмир Пантелеев.